Странная нора на окраине футбольного поля, производила гнетущие впечатление. А ещё этот лунный свет, словно фонарь или прожектор, пьяные, угрожающие крики из неоткуда. И самое страшное - в нору придется спустится.
Мгновенно пистолет становится тяжелым, руки не подымаются. Я оглядываю футбольное поле: слишком уж здесь светло, непривычно. Недалеко как минут пять тому назад я брёл по таинственному лесу, точнее парку, продираясь сквозь всевозможные сплетения корней и веток. Страха не было, лишь холодная решимость, знание истинной цели. Рядом верный пёс, прикрывающий спину, ставший вторым дыханием, обострённым чутьём, в экстремальной ситуации.
Я встретил его у подножья холма, не секунды не сомневаясь, что он будет здесь; что пойдёт без команды, без лишнего взора. Наступит такой момент, и мы встанем на путь войны, с кем-то или с чем-то.
Пока же горячий воздух парит вокруг нас, становясь оболочкой нового "сумрачного сияния" - предвестника беды. Как можно больше я забираю воздух грудью, будто пытаюсь понять, что на самом деле здесь происходит, вживаюсь в образ.
Крики различимее. Опасность. Но я не боюсь, жду явления "врага". Примерно тоже самое я испытывал в доме на холме, когда погас свет и помещения погрузились в полнейшую тишину. Каждый вдох даётся с трудом, но и наполняет душу священным трепетом, желание творить великую миссию.
Обыкновенный двухэтажный лом, облицованный силикатным кирпичом, архитектуры "раннего реформаторства и экономики шоковой терапии". С подножья он кажется угрожающим, тем более во тьме, однако это не больше чем "иллюзия полёта". На самом деле здесь живут приприятнейшие люди - начальник концлагеря со своей толи женой толи сожительницей. Их мне и предстоит убить.
Проникаю в дом через заднюю дверь. Кавказец на посту, то есть, возле своей конурки, где рядом миска с костью и вода, даже не пикнул. Хозяева не спят, что-то очень оживлённо обсуждают за ужином. Я прячусь в кладовой на первом этаже. Всё. С этого момента я невидим.
Звук телевизора - сто лет его не слышал. Как всё-таки это прекрасно, когда есть вот такой вот дом, настоящий семейный очаг, где тебя любят и ждут. Мечтами время проходит незаметно, может и наоборот тянется как жевательная смола.
Они долго смотрели какую-то бесноватую комедию, почти молча, хотя иногда было воистину смешно. Мялись-топтались. По-моему, это стандартная процедура приготовления ко сну в нормальных семьях. Наконец улеглись.
Тишина. Темнота. Только тени шоркают стены. Да и то, откуда им взяться, теням? - свет фонарей на улицах непозволительная роскошь. Ах, я совершенно забыл о сверхяркой луне.
Минуту подождав для пущей надёжности, стал подыматься на второй этаж. Лестница не скрипнула, не застонала; открыта дверь спальни, какое-то шевеление на фоне сиреневых окон. Я не сразу понял, что там происходит, отвык от секса, само понятие стёрлось из моей "оперативной памяти". Замешательство, однако ж, не помешало мне продолжить путь к намеченной цели. Я укрылся за спинкой широкого ложе, где в тот момент происходила любовная борьба, взирал с неподдельным любопытством и вдруг я вспомнил видеоклип из своего далёкого детства. По сюжету, подростки совершали мелкую пакость в многоквартирном доме, модифицируя конфигурацию электропитания, меняя лампочки дабы после щелчка рубильника в окнах домов зажглась желаемая надпись. В этом клипе была сцена: двое в постели, а маленький хулиган в это время пытается выкрутить лампочку, вставить новую, и вроде бы парень что-то слышит, но девушка постоянно увлекает его собой, не даёт определить природу шума. Точно так же и я чувствовал себя этаким сорванцом, который и не подглядывает вовсе, лишь исполняет своё задание. Но на ум приходят странные мысли и я беру в свою ладонь руку девушки. Первоначально она этого не замечает, будто бы так и положено (видимо путает меня со своим любовником), затем же начинает обворачиваться я стреляю ей в спину. Убиваю начальника концлагеря - основную жертву, не давая опомнится не себе не людям. Тяжёлый вздох, который только кажется, ведь они оба убиты.
Неслышно покинув пределы дома, спускаюсь по холму и встречаю своего верного друга - мою собаку. Я знал, что так будет; это как прочитанная книга - обрывки фраз у тебя в голове.
И мы начинаем путь сквозь тернистые заросли, к футбольному полю освещенному неправдоподобно яркой луной. Слышны крики, от которых, по идее, должен мороз проходить по коже, но я не боюсь, просто конечности деревенеют, от нервной тряски - предчувствия битвы.
Проходит минут десять, затем ещё столько же. Я устал ждать. Я отправляюсь в нору.
Дальнейшее видится плохо, фрагментально. Сырой погреб, многоуровневая пещера. Я спускаюсь всё ниже и ниже. Пространство вокруг всё толще и толще, хоть ножом режь, и чем глубже я, кажется, дальше от реальности. Только пистолет всегда наготове да мягкая поступь собаки не на шаг не отстающей.
Пустота эта гулкая, рождающая шумы и призраков. Ноги увязают в грязи, внезапно понимаю, что я не слышу собаку, но назад повернутся боюсь - пространство позади поглощено чем-то или кем-то. Теряясь в догадках меж тем утопаю. Слышу крики, теперь они под землёй, намного ужасней и свирепей звучащие здесь. Слышу как дышат, двигаются навстречу мне. За первым поворотом ожидается встреча.
Самое главное в нашей жизни это не умереть от лёгочных заболеваний, не загнутся раньше времени от гари облепившей стенки дыхательных путей. На улице черным черно, даже снег чёрный.
Люди прошлого были великие прожектёры, они думали на сорок лет вперёд, мечтали как в один прекрасный день изобретут альтернативный источник энергии. Но запасы нефти истощались, а заменителя ей так и не появилось. И когда последняя капля маслянистой чёрной жидкости упала на кувейтский песок началась война "всех против всех", закончившаяся компромиссом и гарью - подземными источниками прогоревшей породы, с удивительно низкой энергоотдачей, но за неимением лучшего стали пользоваться ей.
Всё могло бы быть иначе, думал я, лёжа на раздолбанной тахте в своём "пентхаусе", если бы люди слушали не голос нефтидолларов и арабских шейхов, а простых учёных, с бюджетом на разработки ниже 1000$. Голь на выдумку хитра. И оказался полный порожняк с разваленной экономикой и неуёмными бандформированиями, борющимися за место под солнцем и за контроль над ресурсами. Классические сцены из фантастического боевика про хаотическое будущие. Но это жизнь, обыденная такая, скучная.
Детство моё прошло в интернате для слабовидящих, куда меня сдали вскоре после того, как мне исполнилось одиннадцать. Сдали и забыли.
Неоднократные попытки побега оканчивались лишь тем, что меня в очередной раз избивали и сажали в карцер - просторная тёмная комната в самом конце коридора. Рассказывали сказки, что это портал в иное измерение, но в это верилось с трудом, во-первых, из-за невыносимого запаха фекалий (иногда слепые путали эту комнату с туалетом, находящимся симметрично в другом крыле школы), а во-вторых, чёрные шторы это лишь для дураков, солнечный свет прокрадывался порой сквозь них.
Наступление "ядерной зимы", застало нас врасплох. Отрезанные от мира, находящиеся почти в самом центре огромного леса, дети-словно-на-шарнирах, предстали перед серьёзной делимой в их короткой и многострадальной жизни - либо лечь, прижавшись к друг другу и медленно умирать, либо что-то делать. Те кто был постарше, посмелей и подальновиднее, бежали в лес, однако, скорей всего они были съедены диким зверями или разбойниками. Нас окружала кромешная тьма.
Я часто просыпаюсь после неясных кошмаров, картинок из моего далёкого-придалёкого детства. Прошло уже около 210 лет, я же всё яснее прорисовываю образы минувшего. Встаю и бегу в импровизированную кухню, пью холодную воду, смотрю на звездную ночь, отгоняю невнятные образы, обрывки снов.
И всё повторяется сначала. До самого утра.
Электричка постукивая колёсами, несётся вдаль. Рельсы окружают развалившиеся от времени и некачественных материалов постройки; непонятные люди снуют то тут то там, никогда не сможешь рассмотреть их внимательно, слишком они уж вязкие тягучие, перетекающие с одного места на другое, нигде не задерживаются, любят мрак и сырость. И над всем этим убожеством, возвышается словно кафедральный собор шахта - огненный замок, пыли, тяжелых сланцев и гари. Непонятно кто здесь работает, если районы давно вымерли. Даже и думать не хочется, что может прятаться в катакомбах под домами.
Дремота заменяет сон, ведь во сне я вижу кошмары, но и сквозь дремоту прорывается серая тень мчащаяся параллельно поезду, в одно мгновение превратившаяся в копьё, разбившая стекло, ворвавшаяся в вагон, протухших сквозняком, слежавшемся запахом неизвестного.
Я еду на встречу с заказчиком, неизвестным мне гражданином, отваливающим весьма приличные деньги за весьма неприличную работу. Он ожидает меня в придорожной забегаловке; начинает без приветствий и лишних шпионских понтов.
- Так вы согласны? - спрашивает он меня, после короткого "экскурса в историю"
- Надо подумать. Хотя и весьма заманчиво.
Выглядит он совершенно стандартно, пройдёшь мимо на улице и не оглянешься: серенький плащ, под цвет плаща лицо, прямая чёлка, матовые глаза. И откуда у подобных такие деньги?
Мимо нас, проносясь на большой скорости, текут реки ещё теплящейся жизни: подходят полусгнившие бомжи - побираются; продажные дамы, хвастают своими телами; громоздятся здания с претензией на небоскрёбность, все они, как одно, серого, пепельного цвета; везде грязь и разруха, но когда это видишь годами, десятилетиями, столетиями, то привыкаешь.
- Думайте, - говорит он, - сроку у вас два дня. Иначе мы отзываем заказ.
- Покажите ещё раз фото, - прошу я. Он протягивает мне полароидный снимок.
- Должен сказать, это весьма не простая задача играть в кошки-мышки с этим человеком. Однако мы выбрали вас потому как верим в ваш профессионализм, выдержку, талант. К тому же вы тоже прожили всю свою жизнь во тьме.
- Не всю.
Дождь уже который день лил с крыш, или с неба, не понятно откуда. Эта странная слабость, унылая отстраненность, безлюдные фешенебельные районы - островки былой роскоши, расцвета цивилизации. Жить здесь себе могли позволить немногие поэтому коробки домов, озелененные дворы, идеальные шоссе, больше походили на застывший кадр из кинохроники.
На улицах не души, только один молодой, но не бритый, человек, прохаживается с таким прогулочным видом будто вовсе не замечает ливня. Шаг его твёрдый направлен в сторону элитной кулинарии, в которой как в былые времена расставлены на стеклянных прилавках сладости. Очутишься здесь и, кажется словно ничего не менялось - не было ядерной войны и голода, грозных вирусов и терроризма, ты на старой доброй Матушке-Земле, где-то в середине 90-х годов 20-го века.