Пока ещё в силах Так легко улыбаться с утра. И в метро, по пути на работу. За улыбкой не разглядеть, что у ней и свои заботы. С ней легко, ненапряжно дружить, вот и всё разве этого мало? ...Ей никто не дарил цветов - а она каждый раз ожидала.
Никогда не откажет в руке, и поддержит, и чем-то поможет, Даже просто знакомых едва до чертей не пошлёт, не сможет. Ей никто не дарил любви, с ней никто не делился удачей, Только плакались, если что. Забывали - гораздо чаще.
Каждым солнечным днём - тепло. Каждым вечером - стужа в сердце. Тихо. Дождь. Не-звонок опять - вот привычная в вечер терция. На открытках редких её нет стихов, даже тёплой прозы. ...А она - улыбнётся. Уйдёт. И сама себе купит розы.
Колдовские глаза Колдовством ли ведьмачьим тебя Бог одарил Или проклятый дар твой от ада? Наш святоша свой ладан над тобою курил, Но не смог это сделать, как надо.
То ли в ночь полнолунную, то ли в ясности дня, Но тебе было явлено знанье, Что наука людей для тебя не годна, Для тебя всех логичней изгнанье.
И тогда, не смущаясь забыть тормоза, Ты свой облик бросаешь, как платье. Ненавижу твои колдовские глаза, Те, с какими ты шепчешь заклятья.
Только тот, кто тебя колдовством наделил, Вдруг споткнулся однажды на месте, Он моим наважденьем мне за то отмстил, Что с тобой мы счастливее вместе.
И не знает никто, как вот так, каждый раз, Как огонь разгорается жарче, Я опять ненавижу колдовство твоих глаз - Без него они светятся ярче.
Пока есть время Осколками невидимого неба В моей душе последние сомненья, И кажется, что блеск ночного Феба - Моя душа в пространстве сожаленья.
Притёрлись мысли к радуге желаний, Свернулись мысли ёжиком-клубочком, А надо вновь прийти без опозданий, Чтоб натаскать воды рутины к бочкам.
Но есть одно последнее мгновенье, Которого не хватится победа: Всего лишь внять слепому наважденью И склеить небо собственно бреда.
Плакать надо по вечерам Плакать надо по вечерам. В темноте слёз почти не видно. Слишком светлым чужим мирам За тебя не станет обидно.
Плакать надо по темноте. Просто днём - неприлично всё же. Плакать надо в дали от тех, Кто ничем тебе не поможет.
Днём твой образ - чаша вина, Оптимизма и силы густо. Это только твоя вина, Если вечером в доме - пусто.
Плакать надо по вечерам...
Младшая сестра Мне сестра твоими пальцами Запретила жить до вечера. Те чужими постояльцами Сжали горло - друга встречного.
Мне сестра твоими взглядами Отказала в послесмертии. Мне уйти скорее надо бы, Но душа - как бык на вертеле.
Ты шипишь: "Она не Падшая!" Я в тебе не вижу ворога. Уводи сестрёнку младшую. Я люблю её. До скорого.
Создатель Оплывают краски по ковру,
оплывают ставни по пролётам,
Окна принимают по тавру,
в темноте вопрос спокойный: "Кто там?"
Серебрится радуга луны,
на руках тенями шепчут вены.
В городах непризнанной страны
серебро не примут для обмена.
Чередою масок на стене,
принимает зрителей театр.
Прорастает приступом во мне
неумело-юный декламатор.
Из лучей сплетается кино,
из мечты - малиновые рощи.
Для абсурда надо знать одно:
говори, как хочешь - будет проще.
Неудачная встреча У меня было сердце, как парус, как парус, У тебя были руки, как острые скалы. Как же так? На двоих ничего не осталось, Кроме встречи - её оказалось не мало.
На волнах закачались обрывки, обломки, И мой парус разорван - на слёзы, на горе. Как же так? У скалы слишком острые кромки. Только тряпки и горечь солёного моря...
Ненадёжность Над головой что-то кружится, кружится; Стены бумажные рушатся, рушатся; Думают молча высокие лестницы - Кто же им встретится или не встретится?
Отгородиться пытаясь и спрятаться, Некто в таких же успел уже вляпаться. Что ж, коль нелепо совсем оправдание? Что тут желание, что нежелание...
Грани стакана всё неприхотливые: Чёткие грани да блики пугливые. Не извернёшься, какие возможности!.. Стены бумажные - знак ненадёжности.
Сердце Я стояла, держала сердце в руке, И у друга спросила: "Возьмёшь?" Он с улыбкой погладил меня по щеке: "Да куда ты без сердца пойдёшь!"
Я сказала: "Но с сердцем будет теплей..." Он плечами пожал и пропал. А оно мне светило немного тусклей, Да и холод к груди подступал.
Я спросила другого - он только в смех: "Это сердце? Оно же одно!" Лишь отказы я слышала ото всех, Что ж оно никому не годно?
Мне на сердце осталось только гадать, А черты его не разглядеть. Скоро нечего будет уже предлагать. Да и нечего будет задеть.
Через три десятка лет
Если представить...
Дом старухи-знахарки: пучки сушёных трав, охапки останавливающего кровь мха, клепсидра у стены. На тахте - раненый старик, подобранный за порогом, и хозяйка, сделавшая всё, что могла, больше не смотрит на него. Утром он уйдёт.
Если открыть сундук, стоящий в самом тёмном углу, в нём можно найти драгоценное женское платье. Такое же роскошное, как обрывки костюма старика.
Стужей подворотни - мрачные глаза. То ли был ей мужем, то ли не был сам. То ли знал законы, то ли - лишь один: Мрачные колонны, тени от гардин.
Царская оправа у её очей, И не ведал права старый казначей. Мокрая дорога, снег, убитый вдох.
...Полный кубок грога и подсохший мох.
Старая ведунья рану исцелит, А водица-лгунья времени сцедит. Утром же недужный в пламя костерка Бросит сор ненужный - память старика.
Любишь не меня Дыханье уходит и вьётся спиралью, И разве мне станет теплей от огня? Улыбкой укроюсь, как старенькой шалью. Ты любишь, но любишь её, не меня.
И вовсе неправда, и я не ревную, Я просто понять не могу, не смогу: Со мной собираешь печаль посевную И мне же вручаешь, как будто врагу.
И в чём же тут смысл? Почему я калечу Об имя твоё свой чувствительный рот? Рука не поможет и взгляд не излечит, И прячется разум, как вспугнутый крот.
Но - маленьким проблеском лёгкой надежды, Как тёплая свечка в озябших руках: Ты ей посвящаешь успех, как и прежде, Но мне доверяешь несчастье и страх.
Надежды Последней летней радостью - осенняя трава. Она в своей беспечности во всём была права.
Упрямая и стойкая, не помнит и не ждёт - Она ещё зелёная сквозь первый гололёд.
Она ещё зелёная сквозь первые снега, Пуская не отогреться ей в тепле у очага.
Но что ж поделать - стариться уже и ей черёд: Коричневой, замёрзшею она к земле прильнёт.
Она уснёт, пожухлая, и будет знать во сне, Что с первым же подснежником проснётся по весне.
Кто мы есть Когда гулять уводит смысл "просто", Когда чужих - не вспомнить и не счесть, Мы называли оставленье - костью, Мы становились теми, кто мы есть.
И нам смешны свои же убежденья, И мы не ждём похвал или наград. Но разве есть превыше наслажденье, Чем разрушенье созданных преград?
Но разве есть причина отступиться, Когда рука ударит по руке? И что азартней глупых ситуаций, Когда себя же видишь в тупике?
Нарисовать мышиную дорогу, А может, просто распустить крыла. Мы не прощали клятвы даже Богу, И с нами наша ветреность была.
Мы исчезали, чтобы появиться, Когда к руке потянется рука. Нас - не простить, и даже не проститься. Нас - не бывает. Правда, лишь пока.
Последний карнавал Вы вчера не спешили меня пригласить
на последний в году, на седой карнавал.
Это просто забывчивость? Или для вас
я недобрая весть и неверный накал?
Мне, наверно, обидно, и, наверно, смешно,
что обида почти не зависит от вас.
Получилось опять - как всегда и везде:
мне пришлось пропустить седолиственный вальс.
Дом укрыт сединой, преждевременно стар,
не спешат разбудить или просто согреть.
Говорят, ваши карточки где-то лежат,
только птицы забыли с картонок запеть.
Вы вчера не спешили меня пригласить...
***
Ты устала? - Устала. И я.
Ты молчала? - Молчала. И я.
По шагам? - Уступала. Совет:
Удержись. - Я упала. Нет... Постучались? - В висок. И мне.
Этот дом? - Он высок. И мне. Что же с флейтой? - Песок
Внутри. Это общий заскок.
Смотри...