Я люблю моего учителя, все знают об этом. Я не боюсь ни презрения, ни смеха - я горжусь, что выбрал лучшего из когда-либо рождавшихся во всех мирах. Кто сильнее его, кто красивее и постояннее? Кунсайто-сама всегда берет то, что хочет. Я счастлив, что однажды он захотел меня.
Я всегда был эгоистом. Какое забавное слово... Это значит, что все мое будет только моим, чем бы оно ни было: мои вещи принадлежат только мне, моя боль останется только моей, мои слезы упадут только на мои руки, мое задание могу выполнить только я, у моего учителя может быть только один ученик. И все это не потому, что я так хочу, хотя и поэтому тоже, - иначе быть не может. Маленький закон вселенной, для меня одного. И это значит, что только для меня одного чистота Кунсайто-сама.
Я не знаю, кто и когда придумал белые перчатки, символ чьей-то чистоты. Чистые руки, на которых нет ничего - ни обычной грязи, ни капельки крови... Холодные руки, не способные к ласке. Холодная фальшь, не имеющая ничего общего с истинным холодом.
Чистота учителя не имеет никакого отношения к фальшивой и лицемерной чистоте белых перчаток. Нет, это чистота рук, по локти погружавшихся в кровь, чистота помыслов, изобретавших обманные комбинации придворных интриг, чистота того, кто никогда не лицемерит, предпочитая совсем не чувствовать, чем показывать ложные чувства. Чистота ослепительных льдов и нетронутого снега. Чистота, удержавшая меня в шаге от безумия, остановившая меня, когда я готов был рухнуть в пропасть ненависти и грязи, поймавшая и запершая силу, имевшую все шансы спалить меня. Среди людей существует представление о демонах как о диких кровожадных зверях, безумных и яростных, жаждущих лишь убивать, убивать, убивать... Я едва не стал таким. Кунсайто-сама удержал меня, научив контролировать огонь моей крови хотя бы частично. Я люблю кровь, я яростен и импульсивен, но не безумен. Глупые люди, большинство из них не догадывается, что белые перчатки страшнее клыков, выдирающих куски мяса из еще живого тела.
Кунсайто-сама научил меня этому. А еще он научил меня забывать о ранах едва ли не быстрее, чем я получаю их, но всегда помнить, кто их нанес. После я сам понял кое-что другое: о своих ранах забыть легче всего. Когда ранен мой учитель, я готов уничтожить солнце и луну лишь за то, что они видели это и не отомстили. Рана на любимом остается в моей памяти еще долго после того, как исчезает последний ее след.
Кунсайто-сама научил меня слову "приказ". Приказы всегда окружают каждого в Темном Королевстве. Воля того, кто, брезгливо не желая пачкать свои белейшие перчатки, заставляет тебя выполнять его поручения. Учитель кропотливо вбивал в меня ту простую истину, что одиночка обречен на гибель, а это значит, что надо выполнять чужие приказы и ползти вверх, чтобы затем другие выполняли твои. И то, и другое одинаково трудно дается мне. Я рожден не для того, чтобы выполнять чужие прихоти ради совершенно параллельных мне целей, но и спихивать задания на низших, которые это провалят... Мое задание могу выполнить только я! И далеко не сразу я понял, что сам могу провалиться. Любой должен быть чист, но не внешне, как белые перчатки, а изнутри, как заключенные в них руки, не важно, какого они цвета. Чист - значит, честен с собой и не имеет сомнений. Знать все о себе и четко формулировать свои отношения с миром и его частицами. Моими неясными, путанными и чужими мне самому сомнениями был мой собственный учитель.
Однажды я заметил, что стал сбиваться во время учебных катов, когда учитель в конце каждой недели проверял мои успехи. Когда я делал все один, мне удавалось достигать почти идеала, но стоило мне предстать перед Кунсайто-сама, увидеть его следящие за мной глаза, почувствовать его внимание на своей коже... Голова сама поворачивалась к учителю, я пропускал удары и снова смотрел на него, чтобы увидеть его реакцию и еще больше отчаяться.
Я не поддаюсь гипнозу, я знаю это точно. Тот, кто поддается таким примитивным фокусам, не демон и никогда не сможет им по-настоящему стать. Но когда учитель в очередной раз вызвал меня в свои комнаты, отчитать за очередной провал, я смотрел на кулон в его руках, раскачивающийся на длинной золотой цепочке, не отрываясь и теряя чувство реальности. Зачем я это делал? Да чтобы не смотреть на Кунсайто-сама! Я видел его, когда смотрел на стену за его спиной, его тень падала на пол у моих ног, а закрытые глаза пробуждали память о нем. А это мерное раскачивание казалось мне спасением. За него я платил уходом из реальности.
Кулон - пластинка с выгравированной на ней розой - качалась с периодичностью маятника в хороших часах. Я уцепился за него глазами и добился своего - перестал замечать не только реальность, но и его.
Мне показалось, что движение изменилось. Да, кулон остановился и плавно упал в подставленную смуглую ладонь, спрятавшись за заборчиком пальцев. Ладонь потянулась ко мне, раскрываясь. Завороженный, я потянулся за кулоном, сделав пару зачарованных шагов вперед. Моя рука вздрогнула, опустившись на золотую цепочку. Только тут я понял, что произошло, и испугался этой ладони. Я действительно ухитрился забыть, где и главное с кем нахожусь, и не узнал даже ладони, ведь я ни разу не видел ее без белой перчатки. Я вскинул глаза, ожидая справедливого и жестокого наказания, ведь наверняка учитель не раз звал меня, а я не слышал его. Разве может демон-воин так отвлекаться? Это может стоить ему не только жизни.
Учитель серьезно смотрел на меня задумчиво и без гнева. Мелькнула спасительная мысль: Кунсайто-сама испробовал на мне какое-то новое заклятье! Но тот, кто не может точно знать, направляли ли на него магию, тоже не становится демоном-воином, он становится трупом. Надежды не было, я был отчаянно виноват. Учитель должен был меня наказать. Понимая свои промахи, я все же не смог избежать еще одного: я стоял также близко, застыв и не убирая руки.
Учитель вдруг еле заметно усмехнулся и слегка кивнул. Он разрешал мне забрать кулон? Я не поверил и не осмелился проверить. И тогда учитель вновь отпустил его на всю длину цепочки и сам надел ее на меня - не расстегивая, позволяя тонким звеньям касаться моей головы.
- Кунсайто-сама...
Я сам не знал, что хотел сказать ему, но он знал. И сказал то, что заставило меня ожить:
- Тебе идет золото, оно похоже на твои волосы.
Его пальцы, такие непривычные без обжигающей белизны перчаток, коснулись моих волос, опуская застрявшую цепочку. Я покраснел, вспомнив, как они выглядят после тренировок, неудивительно, что цепочка не опускалась сама... Мелькнула мысль - "о, Металия, о чем я думаю?!"
В тот день в своей комнате, сжимая в кулаке подарок учителя, я впервые понял, кому единственному будет принадлежать моя верность. И мои сомнения ушли, растворившись в подаренной мне частичке чистоты.
Я был совсем ребенком. Много позже Кунсайто-сама открыл мне, что кроме приказов, явных или завуалированных, есть другие слова. Слово "нужен" меняет свой смысл и запах, если выпадает не из белой перчатки "нужна его голова", а из чистой руки "ты нужен мне". А еще "навсегда", "ты мой", "вера", и то, которое казалось таким пошлым и смешным, но в уютной темноте ставшее сладкой болью - "люблю". Даже непроизнесенное, оно умеет сиять и звучать в глазах.
К тому, что я нужен моему ему, мой учитель подводил меня постепенно. "Нужен"... Изысканная тонкая игра, приносящая особое удовольствие своей почти невинной и такой редкой романтикой. Словно случайные прикосновения и встречи, непонятные взгляды, то, что, только оглядываясь назад, называешь первым свиданием. Жаль, что в эту игру нельзя сыграть заново, чтобы вновь познать трепетную неуверенность и яростную радость открытия, вновь учиться различать мягкость в глазах и нежную жестокость желания. Нельзя дважды понять, что принадлежишь и дважды остро осознать это.
Я хочу быть достойным Кунсайто-сама. Он первый во всем, в чем хочет быть, нет таких препятствий, которые он не смог бы одолеть. Мне никогда не стать таким, как он, но я стараюсь учиться и выполнять все его желания. Кунсайто-сама редко приказывает мне, но малейшее его пожелание является для меня законом, преследуя исполнение которого я не остановлюсь даже перед прямым запретом Берилл. Я ненавижу ее за то, что она смеет отдавать приказы моему учителю.
Мы прокляты, все мы, живущие в Темном Королевстве. Не потому ли здесь так любят белые перчатки? Этот способ маскировки, от слова "маска"... Все стремятся закрыться, не верят даже себе, боятся и презирают любые сильные чувства, а особенно какую-либо привязанность. Рукопожатие временных партнеров - соприкосновение не теплой плоти, а холодной ткани. Как противоестественны для них наше доверие, взаимное тепло... Мы никогда не предадим друг друга, и это не понимают и боятся. Мы слишком близки, и это опасно для нас обоих. Слишком нежная эта роза для мертвого сада.
Иногда, когда служба заставляет меня расставаться с учителем, я просыпаюсь в пустой постели в холодном поту. Мне снится, что Кунсайто-сама оставил меня. Я точно знаю, как поступлю тогда, учитель дал мне понять, что любые сомнения ведут к промаху. Если Кунсайто-сама оставит меня, я продолжу служить ему, не требуя ничего взамен, ведь смерть - это слабость, а Кунсайто-сама учил меня быть сильным. Я уйду лишь тогда, когда отчетливо пойму, что абсолютно не нужен ему, тогда мне действительно незачем будет жить.
Но все это пустые сомнения. Кунсайто-сама никогда не покинет меня, ведь он носит белые перчатки лишь на руках. Когда мы вместе, он снимает их и дает мне тепло своей смуглой кожи, свежесть своих глаз и жадность своих поцелуев, будящих страсть. Я снимаю свои собственные и позволяю легкому безумию захватить меня. Кунсайто-сама так долго учил меня сдержанности, но вместе с ним мне этого не нужно. Мой учитель, мой любовник, мой Кунсайто-сама... Бездонная пропасть, жадно поглощающая мои жалобы, взрывы, которые я так долго держал в себе, мое желание, которое я наконец-то могу разделить на нас двоих. Не надо ничего прятать, можно открыться и увидеть себя в честнейшем из возможных зеркал - в глазах моего учителя.