Аннотация: Кравеведение. Воронеж и Воронежская область. О жизни и судьбе святителя Митрофания Воронежского.
Сухачевский Олег (С) 2001
"Не осталось у меня такого святаго старца..."
Петровская эпоха богата неординарными личностями. Меньшиков, Татищев, Беринг... да и сам Петр, безусловно, был гениален, как бы мы ни относились к результатам и методам проведения его реформ. Однако современники не всегда способны оценить действительный масштаб личности, живущей в одно время с ними. Трудно сказать, что является причиной этой близорукости... Может быть, им трудно отстраниться от повседневности, которая мешает за сегодняшней сиюминутной шелухой увидеть подлинный масштаб идей, мыслей, событий?
Епископ Воронежской епархии Митрофаний был тем человеком, который сумел оценить и понять петровские идеи. Со школьной скамьи в нашем сознании присутствует некий стереотип церковного служителя как ретрограда, консерватора, противника всех нововведений, однако образ личности Митрофания противоречит этому убеждению. Хотя таких людей в истории русской православной церкви не так много, именно они олицетворяют собой живой дух народа.
Родился Митрофаний в ноябре 1623 года во Владимирской губернии. О детстве его сведений не сохранилось, да и вообще о личной жизни его мы мало что знаем. Известно, что в его роду были люди духовного звания - значит выбор им жизненного пути был неслучаен. До принятия монашества он носил мирское имя Михаил и служил в селе Сидоровское той же губернии. Был женат, имел сына, но в 40 лет овдовел. Трудно сказать, что явилось толчком для решения Михаила оставить мир и поселиться в Золотниковской пустыне в честь Успения Божьей Матери. Именно здесь в 1663 году он принял монашество и получил имя Митрофаний.
40 лет по тем временам был возрастом вполне почтенным, вероятно, именно здесь Митрофаний рассчитывал закончить свои дни, однако судьба приготовила ему другое поприще. Вряд ли он мог предполагать, что через сто с лишним лет после этого очень важного для него решения он станет одним из почитаемых святых русской православной церкви...
Видимо монахом отец Митрофаний был усердным и прилежным, что привлекло к нему внимание - и он удостоился стать игуменом собственного монастыря. Мы можем предположить, что дела в этой обители под его руководством также шли весьма успешно, поскольку через некоторое время он, по повелению патриарха, как "муж благоговейный и добродетельный" был переведен в Унженскую обитель. Это был непростой монастырь, в тот момент его покровителем был сам царь и возглавлять такую обитель было большой честью и высокой отвественностью. Наверное и здесь дела у него пошли хорошо, поскольку через некоторое время он возглавил молодую Воронежскую епархию.
Именно в это время состоялась его первая встреча с мальчиком Петром Романовым, юным русским царем, которому в то время исполнилось только десять лет. Тогда Митрофанию уже было 58 лет, и хотя он был умудренным жизнью человеком, вряд ли он догадывался, глядя на бойкого и живого ребенка, что перед ним великий государь, который прославит свое Отечество в веках. Неспокойное это было время... Пользуясь смутой, возникшей после смерти царя Федора, стрельцы, подстрекаемые царевной Софьей и ее партией, учинили в столице великий бунт и бесчинства. Власть царя Петра и его брата Ивана была чисто номинальной. Всем стала управлять правительница Софья. Московские события 1682 года наверняка ярко запечатлелись в памяти Митрофания, ведь именно на его глазах во время религиозного диспута старообрядец, суздальский поп Никита Пустосвят, ни стесняясь присутствия на Соборе ни Софьи, ни вдовы царя, Натальи Кирилловны, ни даже патриарха, нанес побои холмогорскому архиепископу Афанасию. Скорее всего, это оставило очень неприятные воспоминания у Митрофания, поскольку впоследствии он очень строго преследовал старообрядцев и не позволил раскольническому семени укорениться в его епархии.
Так или иначе, но новый епископ был утвержден и ему следовало приступить к исполнению своих обязанностей. Начинать все пришлось с пустого места. В Воронеже не было даже архиерейского дома и кафедрального собора... На первых порах святитель вынужден был ютиться на постоялом дворе, при чем, по его собственному выражению, он терпел "большую нужду". В грозное лето 1682 года церковным и государственным властям оказалось не до новоучрежденной маленькой Воронежской епархии. Сам Митрофаний в последствии указывал, что он "отпущен из Москвы на Воронеж в смутное время, а ничем не пожалован". Проблемы усложнялись притязаниями рязанских митрополитов, недовольных выделением из своей метрополии некоторых городов, отошедших к воронежской кафедре. В конце концов этот спор был разрешен царем Петром только весной 1699 года.
Воронежская епархия в тот момент представляла собой жалкое зрелище. В иных местах на 50 - 80 верст не было ни единого храма. Воронежский край в те времена лишь начал заселяться. Жители в основном были пришлые. Да и священниками служили "сведенцы" из других сел и городов, и, вероятно, не лучшие из священников. Постоянная опасность от вражеского вторжения со стороны крымских татар, полуразбойничьи шайки, населявшие южную окраину России, вызывали ощущение временного присутствия, и с этим тоже приходилось считаться.
Пограничный характер епархии выражался еще и в том, что в крае было очень много вдов и сирот, а забота о них испокон веку считалось делом православной церкви. Сам Митрофаний в одной из своих челобитных дает такой отзыв о епархии: "У нас место украинское, и всякого чину люди обвыкли жить неподвластно, по своей воле".
Показателен в этой связи эпизод с Толшевской Преображенской обителью. Монастырь этот находился совсем близко от Воронежа, но и в нем возникло возмущение против святителя после того как он запретил торговать близ монастыря вином, поскольку это вызывало "бесчиние" в самом монастыре. Недовольная распоряжением святителя часть братии, подстрекаемая усманским кабацким откупщиком Фомой Годовиковым и его отцом, недавно постригшемся в этот монастырь под именем старца Пимена, порешили "отписаться в Рязанскую епархию, а к Воронежской епархии не быть". Замысел монахов был прост: рязанская епархия весьма далека от монастыря, что было очень удобно для жизни "не по-монашески". Митрофаний добился, что грамотой патриарха Толшевский монастырь был причислен к Воронежской епархии.
Новый епископ весьма ревностно взялся за дело. За время его пребывания на этом посту территория епархии значительно расширилась, количество церквей в ней увеличилось со 183 до 239. В Воронеже был построен Храм в честь Благовещения Пресвятой Богородицы. Так в постоянных неусыпных заботах протекала жизнь Митрофания...
Но в 1696 году уже налаженная жизнь епархии круто переменилась. После неудачного первого похода на Азов, Петр решает строить флот в Воронеже, и преданного помощника в этом деле он нашел в лице Митрофания. Заботы епископа многократно возросли, в городе появилось множество пришлых людей, собранных со всей России; на берегу реки выросла целая слобода, населенная иностранцами, в основном протестантами. Появились две лютеранские кирки. Протестанты позволяли себе открыто издеваться над обычаями русских, и в большей части населения росло недовольство, особенно усилившееся, когда стала заметна близость царя с иноземцами. Да и сам образ царя с топором в руках, с трубкой во рту, с древесной стружкой в волосах, слишком резко отличался от привычного народу благообразного образа российского самодержца. Труды его, идеи, заботы казались народу совершенно непонятными, плоды этих трудов еще только предстояло увидеть, а трудности уже были велики. В таких условиях особенно ценным для Петра было отношение Митрофания, как весьма уважаемого и высокочтимого церковнослужителя, поддерживающего его преобразования.
Святитель в своих проповедях разъяснял народу государственную необходимость предпринимаемых царем преобразований. Один из первых историков петровской эпохи пишет: "Когда великий государь, устрояя в Воронеже верфь корабельную, сооружал флот, к поражению турок и к отнятию у них Азова необходимо нужный, тогда сей архиерей от избытка, так сказать, усердия своего к государю и отечеству в простых, но сильно над сердцами народа действующих поучениях возносил хвалами намерения государевы и увещевал трудящихся в работах и весь народ к ревностному содействию отеческим попечениям монарха".
В эти сложные времена Митрофаний не только пропагандирует, но и помогает народу конкретными делами. В разъездах по епархии он регулярно берет с собой деньги: "Для раздачи в милостыню погорелым и по тюрьмам, по богадельням, и по приказам, и нищим, и убогим, и ссылочным, и всякого чину людям, и в раздачу ж в шествие архиерейское мужских и женских монастырей, монахам и монахиням, где архиерей в епархии своей в городах бывает." Причем любопытно, что благодетельствовал Митрофаний не только русским, но и иностранцам, а когда сам состарился и не мог посещать места, где нуждались в его присутствии, то посылал через близких лиц милостыню для раздачи по рукам. Очень много он тратил средств (личных) на погребение умерших: в некоторые месяцы, вероятно, во время вспышек эпидемий, у святителя делались расходы на десятки гробов.
Летом 1699 года престарелый святитель так сильно разболелся, что не рассчитывал уже подняться, и когда царь возвратился в Воронеж с Азова, то на следующий же день навестил больного Митрофания. По обычаям тех времен, он решил принять монашество перед смертью, но, по церковным правилам, епископ, принявший схиму, лишается архиерейской чести и правления врученной ему паствою. Узнав об этом, Петр уговорил святителя отложить исполнение своего намерения в надежде на лучшее.
Однако не следует думать, что отношения между Петром и Митрофанием протекали безоблачно и бесконфликтно. Случались и столкновения. История сохранила любопытный случай, почти анекдот, много говорящий как о характере Петра, так и о характере самого Митрофания. В 1700 (или 1699) году однажды государь пожелал видеть у себя святителя и велел ему явиться во дворец. Митрофаний тотчас же отправился к царю, но, войдя во двор, ведущий ко дворцу, увидел статуи греческих богов, возможно, обнаженных, поставленных там по царскому повелению. Святитель тут же повернулся и ушел. Царю сообщили об этом, и он, не зная, почему святитель Митрофаний вернулся, вторично позвал его, на что святитель ответил: "Пока государь не прикажет снять идолов, соблазняющих весь народ, я не могу войти в его дворец." Крут был государь, и, в полном соответствии со своим характером, приказал передать Митрофанию: если он не придет, то ослушанием придержащей власти, подвергнет себя смертной казни. Однако и Митрофаний проявил твердость и на угрозу царя отвечал: "В жизни моей государь властен; но неприлично христианскому государю ставить языческих идолов и тем соблазнять простые сердца." В тот же день под вечер царь вдруг услышал перезвон церковных колоколов, хотя точно знал, что на следующий день никакого праздника не было, и велел спросить у святителя о причине благовеста. "Понеже мне, - отвечал святитель Митрофаний, - от его величества сказана смерть, того ради я, яко человек грешный, должен пред смертию своею принесть Господу Богу покаяние и испросить грехов своих прощение соборным молением и для сего я назначил быть всенощному бдению". Узнав об этом, царь расхохотался и велел сказать Митрофанию, что "он его прощает, и для того перестал бы он тревожить народ необыкновенным звоном", и что самое любопытное, царь приказал убрать и статуи. Нужно вспомнить, что Петр всегда очень серьезно относился к своим нововведениям и то, что в данном случае он уступил, говорит о его величайшем уважении к Митрофанию.
Чем же заслужил святитель такое уважение царя? Только ли проповедями и преданной работой в качестве церковнослужителя? Наверное, нет.
В 1700 году, когда Россия оказалась в тяжелейшем положении после трагической катастрофы под Нарвой, недостаток в средствах для ведения войны был особенно болезненным. Митрофаний традиционно смотрел на войны Российского государства, как на борьбу "против неприятелей Креста святаго". И на это богоугодное дело он пожертвовал из казны архиерейского дома весьма крупную, огромную, по тем временам сумму, в 4000 рублей "на жалование ратным людям морского воинского флота на Воронеже". Средства эти пришлись как нельзя кстати и были приняты государем с искренней признательностью: "И ты б, богомолец наш, преосвященный Митрофан, епископ, сию нашу царскаго величества милость к себе за твое вышеупомянутое радение ведал; потому ж и впредь имел надежду," - говорил царь.
Однако Северная война затягивалась, финансы по-прежнему были истощены. В то же время на юге приходилось держать в полной боевой готовности Воронежский флот, чтобы охладить воинственный пыл южных соседей, на что тоже требовались средства. И снова Митрофаний пришел на помощь царю: на строительство кораблей он пожертвовал в Воронежское адмиралтейство 3000 рублей. По распоряжению государя, с ноября 1696 года были созданы своего рода товарищества по постройке кораблей (кумпанства). Духовные и светские владельцы должны были строить вскладчину морские суда для Воронежского флота. Митрофаний, как духовный владелец, входивший в кумпанство Рязанского митрополита, принимал участие в постройке двух кораблей и трех галер.
В последний раз святитель и Петр встретились в феврале 1702 года, когда царь, пользуясь передышкой в войне со Швецией, прибыл в Воронеж. 28 февраля он посетил святого Митрофания и был принят с обычным гостеприимством. Интересным свидетельством монаршего расположения явился подарок царя - "Печатный чертеж о Слюсенбурхе", то есть гравюра с изображением взятия русскими войсками шведской крепости Нотебург, переименованный Петром в Шлиссельбург.
К тому времени Митрофаний находился в преклонном возрасте. Ему было уже 80 лет, и в августе 1703 года его постигла тяжелая болезнь, от которой он уже не оправился. На погребении святителя присутствовал сам царь, который, получив донесение о смерти Митрофания, ускорил свой приезд. Современники отмечают, что при погребении он оказал почившему архипастырю невиданные почести, по которым можно судить о том уважении, какое имел к нему государь. Такие почести едва ли оказывал кто-нибудь из русских государей кому-нибудь из архиереев. По распоряжению царя, погребение было отложено на 12 дней. Пели певчие государя, который "со своим царским синклитом присутствовал в церкви, а по окончании богослужения, обратившись к свите, сказал: "Стыдно нам будет, если мы не засвидетельствуем нашея благодарности благодетельному сему пастырю отданием ему последней чести. И так вынесем его тело сами." Петр первым взялся за гроб и нес его до усыпальницы, а когда гроб опустили в землю, громко произнес: "Не осталось у меня такого святаго старца".