Субоч Борис Михайлович : другие произведения.

Генерал

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    История про третью мировую войну, и людей, принимавших в ней участие. О их судьбах, нравах, приключениях и достижениях. История о становлении Империи. История о Генерале.

Генерал

Книга первая

Пролог

Или то, что должно было введением стать, но в действительности им не является

   Я расскажу вам историю про одного молодого человека, имя которого история, к сожалению, не сохранила, а известен он был как Генерал. Много лет я не решался рассказывать ее, ведь величие, масштаб и важность событий казались слишком ослепительными, чтобы простой солдат мог их достойно изложить. Но их образы, не смотря на давность, неизменно оставались все такими же яркими. Старость легла на меня непосильным грузом, но возвращала воспоминаниями в короткие три года, продлившиеся, казалось, вечность. Они словно стали жизнью, прожитую уже не мной, а кем-то другим.
   Не раз, тревожными вечерами и бессонными ночами, судорожно вглядываясь в холодную тьму, дрожал я от массы сомнений, непосильных, давящих и разъедающих изнутри, как будто не мои-то воспоминания, но призрака давно ушедшего героя, взывающего из глубины веков с безмолвной мольбой. И теперь. Не имея больше сил, ни возможности таить это в себе, я расскажу. О том, как сходились в битве великие армии, как вели их в бой великие люди, и как один человек в адском пламени все же нашел свое счастье. Тонкое и нежное, словно первый лед горного озера, словно объятия любимой перед вечной разлукой, как слово честь на устах последнего Воина, когда вокруг уже никто не носит мечей, а знамена гордых легионов давно забыты. История эта может напомнить вам сотни других, ведь речь в ней будет идти о таких простых и вечных вещах как любовь, мужество, доблесть, слава и смерть. Она - про добро и зло, ненависть, жестокость и благородство. Но уж коли говорить о вещах величественных, то разве могут они быть иными, нежели эти простые, и такие знакомые истины?
   Живи так, как подсказывает тебе твое сердце, делай, что должен, не сомневайся в своих чувствах и будь решительным, а главное: никогда не сдавайся. Эти слова будто произнесены не мной, но моим вечным другом, хотя я все не могу вспомнить, говорил ли он мне их, или кому-то еще. Или же это - всего лишь плод болезненного воображения старого человека, воспоминания которого слишком тяжки как для одного, и не выносимы, как для целой эпохи, в которой ему довелось жить.
   Чтобы быть до конца честным, буду говорить мало, а дам слово другим. Тем, писавшим дневники и отчеты, статьи и мемуары, но так и не решившимся их опубликовать. Многих уже давно нет, посему могу без зазрений совести позволить им высказать все то, что осталось молчанием при жизни.
   И да простит Аллах меня, посмевшего на столь дерзкий поступок. Да простят меня те, чьи записи я буду использовать, говоря о них же, как если бы это было их последней волей. Вот и отдаю вам на суд все, что несу за душой, все, что пылилось у меня в архиве, все, что некогда было эпохой славы и бессмертия, а ныне лишь пыль, да легенды. О последней войне на земле. О закате и рассвете. О ночи в Пламени. О Генерале.
  
  

Предисловие

   В силу того, что первичная версия истории о Императоре, его становлении и событиях, с этим связанных была лишь нечитабельной компиляцией цитат, выдержек и целых документов, которых Маршал Рашид столь тщательно разместил в своей монографии, силами Имперского университета Антропологии был созван совет редакторов призванных превратить столь тяжелый текст в написанное литературным языком, наиболее объективное освещение вышеуказанных событий. Это решение связанно прежде всего с целью популяризации исторического прошлого, придание ему не только мифологического, но и поучительного характера, как бы гротескно это не звучало. И, прежде всего, осветлению важнейшего события третьего тысячелетия - становлению Империи.
   Закат традиционных демократий обозначил ценностную категорию прошлого и его роль в умах человека. Его роль опасно как недооценивать, так и переоценивать, ведь человек, живущий лишь историей так же неполноценен, как и не помнящий былого вообще. Во избежание уже случившегося социокультурного кризиса такой знаменательный, и как следствие - противоречивый факт, как третья мировая война и утверждение впоследствии, имперского правительства не может более оставаться за пределами научных взысканий. Тем более что истечение достаточного количества времени (трех поколений) с той поры дает нам необходимую уверенность в достаточности собственной объективности и непредвзятости в деле изложения событий. Хотя, нельзя не отметить, что форма данного изложения все же накладывает определенную идеологическую позицию, но лишь в согласии с существующим и общеобязательным мировым этическим законодательством. И да простят нам павшие за возможную недомолвку, или неточность, если наших общих усилий и многолетней работы, если даже всего свершенного будет недостаточно для того чтобы сделать самое сложное - сказать правду.
  
   Над текстом работали специалисты Пражского университета Психологического Моделирования, Краковского и Кельнского университетов социально - исторических исследований, Нью-Йоркской и Петербургской кафедры антропологии при Имперском Университете, Одесского поликультурного литературного объединения и Киевского Особого отдела Историко-Культурных исследований.
  
  

Исполнительный директор Имперской службы Памяти

Александр Эдуардович Лемберг

Гонконг 2151 года от классического летоисчисления (н.э.), 1531 г. хиджры.

Генерал

Глава первая

   Длинной полосой огней над вечной рекой жил огромный город. Ветви его улиц укрывала густая растительность, пологие холмы заняли ветвистые деревья, меж которых кутались в листве жилые дома, а небольшие аллейки многочисленных садов заливал таинственный фонарный свет. Воды реки в предрассветной мгле могли сойти за черный гранит, отражая в полированном потоке молодую луну и постепенно меркнущие звезды. На востоке уже алело. Ряды высоких домов словно обелиски древних святилищ возвышались по другую сторону реки, будто противостоя зелени и уюту правого берега.
   Восходящее солнце все увереннее дарило земле свой мягкий бархатистый свет, пробежало по ровным как стол крышам, коснулось искорок параболических антенн, и, заиграв в окнах верхних этажей, расправило крылья. Город раздался, окунувшись в дневное пламя, встрепенулся гудками множества автомобилей, гомоном полусонной толпы и лаем выгуливаемых собак декоративных пород. Ночное дыхание исчезло, а на его смену пришел назойливый сквозняк, что вторгся в мое одиночество слишком неожиданно. Мысли спутались, в голову заполнили беспорядочные ассоциации, а столь лелеемая логическая линия предстоящего доклада звякнула и взорвалась, разлетевшись тысячью осколков.
   Я мотнул головой. Бессонная ночь еще никогда не доводила до добра, но как всегда - ничего не смог поделать со своими привычками. Предстоял жестокий академический бой, как замечал Сергей - интеллектуальное "вонзалово", и поэтому приходилось не спать. Конечно - гораздо логичней было бы проработать все еще вчера днем, но жажда настоящего сражения на грани возможностей была сильнее любой логики, и как всегда продискутировав с другом о "светлости" будущего до самого вечера, нещадно поглощая пиво, замешанное на дешевом табаке, вновь не спал. Ни минуты.
   Белый, с желтизной, потолок навис над запрокинутой головой, привыкшие к сумраку монитора глаза резало количеством освещенных углов и форм. Стол, стулья, такие знакомые и безумно надоевшие мелочи бытовухи стали чем-то новым и неслыханно резким.
   Как все-таки меняется человек, думал я, протирая глаза от всего этого разнообразия вещей и красок. Насколько мы непостоянны и как зависим от окружающих нас условий. Ночь, день, жара холод - все влияет на нас, изменяет нас, делает мысли разнообразными, а эмоции - яркими.
   Ну вот, вновь взялся за свое. А ведь уже обещал себе - не выражаться заумно. Ненавижу академическое мышление....
   Резко встал, задвинул стул на место, и резким шагом двинулся в сторону кухни, будто от сего решительного действия зависит судьба всего грядущего дня.
   Крепчайший, до боли в зубах, кофе, и дрожащая листва ивы за окном второго этажа моей кухни несколько остановили наступление сонливости на мою волю. День был действительно очень важный - конференция по социологии, ненавистный профессор и, черт возьми - еще более ненавистная система современного мировоззрения....
  
   - Я вот толь только одного не пойму, Сергей, - парень провел по лбу указательным пальцем, словно пытаясь разгладить складки меж хмурых бровей, - чего же все-таки им история не угодила? Чего не психология, или культурология например? А история, эта альфа и омега человеческого развития, священнейшая из наук возрождения, светоч классицизма и..., много чего светоч.
   Собеседник развел руками.
   Вокруг скамейки тихо прогуливались прохожие, день был в меру пасмурный и в меру обыденный, хотя по выражению на лице Сергея о таких приземленных вещах он не думал.
   Поправив ворот строгого плаща, высокий и статный, принялся неспешно отчеканивать тренированным в академических кругах, тоном:
   - Во имя всего, сколько еще тебе нужно доводов, чтобы наконец смириться с исчезновением этой науки? Пойми, она не достаточно точна, чтобы соответствовать запросам современного мира, ее приемы устарели, а необходимости в разработке новых нет. Это все равно, что отказаться от доспехов в эпоху пуль и мушкетов....
   - О-ой! Да перестань ты! - скривился парень, - прям, доктор наук тут. Ты хоть сам веришь в то, что говоришь?!
   Сергей невразумительно качнул головой, скосившись на проплывающие мимо юбки.
   - Чтобы что-нибудь доказать, не обязательно в это верить. Вера - не лучший путь к истине. Я же предпочитаю более..., ммм, конструктивные решения....
   - Ага - сексуальные - вот, что ты хотел сказать. Дружище - не знай я тебя - думал бы что ты один из этих испорченных академистов с закостенелыми мозгами и гипертрофированной усидчивостью. Но твоя способность оставаться негодяем и лицемером даже под личиной истинного подвижника современной науки просто потрясает.
   Лицо друга немного посветлело. Он наконец отвернулся от изящных ножек студенток и вяло улыбнулся.
   - Слабому полу нравятся умники. Они успешны, уверенны в себе, занимаются спортом - идеал, еллинский курос просто! - его тон изменился со скрипучего на лукавый, голубые глаза хищно сверкнули, - А ты говоришь - история. Да никуда она не делась - объединили с социологией, и делов тут! Не парься, купи лучше мне пива....
   Весенний воздух пробирал до костей.
  
   Парень невольно поежился и вновь глянул в окно. Чашка с кофе опустела слишком быстро, а вчерашний хмель все никак не покидал сознание, уверенно цепляясь за жестокую сонливость.
   Переборщили вчера с пивом. Будто горе заливали.
   Переборщил и с неспанием, слабость разбирает. А все равно, неплохо посидели. Даже сказать - решающе!
   Глаза на миг закрылись, каскадом посыпались образы, фразы. Сон потянул в свои теплые объятья...
  
   - Да причем здесь история и ее старость! Ты взгляни на доктрину современного мировоззрения: прошлого нет - оно ненужно, нерационально. Чтобы стать Настоящим Демократом необходимо стать заложником доктрины: забыть прошлое ради будущего. Жить ради живых, а мертвых оставить земле. Но, черт возьми, тебе это ничего не напоминает?!
   Сергей собрал губы в трубочку и гротескно поднял бровь.
   - Ты пьян?
   - Да нет же, болван, не во хмелю дело. Мы живем, чтобы работала система, сечешь?! Коммунизм, третий рейх, диктатура! Ди-ктат!
   Тот закинул руки за спинку скамейки, скорчил отрешенную гримасу.
   Парень казалось, запыхался. Невзирая на сырую прохладу ранней весны, по виску стекла струйка пота, бросая вызов холоду, вторя горячности девушек в их коротких юбках и тонких колготах. А небо хмурилось серыми тучами, плевалось мелкой моросью дождя.
   Сам собою родился вопрос.
   - Ты свободен?
   Молчание продлилось не долго. Гримаса Сергея понемногу сошла. Он пожал плечами.
   - Вполне. Делаю что хочу, думаю что хочу. Работаю, учусь, бухаю. Девушки пока еще не под табу как в средневековье.... Слушай, а чего по-твоему еще надо?
   На гладь грязной лужи опустился сухой лист. Подхваченный ветром, он пронесся по ней от края до края, пока случайная нога пешехода не подмяла его под себя.
   - Духа. Одухотворенности. Все вокруг словно мертво. Мы как бабочки - однодневки. Крутимся якобы во имя прогресса, а толку - разве что удобрение после смерти. Продолжаем великое действо прогресса, хотя завтра все обо всем забудут.
   Парень тряхнул головой, выпуская горячую струйку пара.
   - Прекрати! - попытался сыронизировать друг, прекрасно понимая полную неуместность, - Ладно. Вот сигарета, покури, а я попробую сказать.
   Звонко щелкнула старомодная зажигалка, вдоль улицы поплыли рваные кольца дыма, словно спеша в след прохожим, поднимались выше, вдоль стволов старых елей, уносясь куда то под затянутое тучами небо. Вокруг чернело, таял снег, по асфальту бежали нестройные ручейки серой жижи, а над всем этим заключительным аккордом возвышался фасад университета. На мельхиоре зажигалки блеснуло "Хью, 1968. Мы будем помнить". Парень хмыкнул.
   - Так вот, - собрался с мыслями собеседник, - современное общество слишком сложно чтобы его нужно было еще более усложнять. В начальной школе и без того слишком много предметов чтобы растрачивать их попусту, а современный человек использует в быту лишь двадцать процентов тех знаний, что получил в школе....
   - Юное сознание нуждается в формировании. Ты же не исключишь из дневного рациона своего брата конфеты, если он и так кушает очень разнообразно? Есть вещи попросту необходимые - мы их забудем, но на личность, на сознание они повлияют. Как витамины.
   - И ты хочешь сказать....
   - ДА! - взорвался парень, замахнувшись сигаретой, -Да! Я утверждаю - история необходима молодому сознанию в качестве наставника. В качестве сказки в конце то концов!
   - Ты кури. Сказка, конечно, хорошо. Но эту роль может выполнять и литература....
   - Ха! И кто из нас идиот - тот, кто утверждает о важности знать свое прошлое для каждого, или те, кто заменяет народную память на фантазию какого-то выскочки?! И вообще - не проще ли тогда ввести уроки мультиковедения?! Дети смотрят телевизор гораздо чаще, чем читают, и еще чаще они играют в виртуальной реальности...
   - Стоп! Стоп, погоди. - замахал руками собеседник, словно пытаясь остановить не речь а надвигающийся поезд, - Не производи подмену понятий, и кури, кури. Я хочу досказать. Допустим - школа плохой пример - но академическое образование от истории и не отказывалось, оно лишь объединило ее с наукой о социуме...
   - И превратило в теоретизированый придаток, говорящий о прошлом как о забавном анекдоте с ценной моралью! Да черт возьми....
  
   Я встрепенулся, опрокинув пустую чашку. Тонкая струйка неприятно капнула на штаны. За домом напротив уже взошло солнце, и теперь вовсю било в глаза, а грудь разрывало от жуткого негодования - будто бы не приверзся этот разговор в дремоте, а произошел только что. Вроде вчера все было - и вроде как сегодня.... Не спать отвратительно!
   Второй кофе заварился слишком вяло, вещи собирались слишком неспешно, а выбор гардероба занял чуть не больше времени, чем вся ночная подготовка к предстоящему диспуту.
   Чего стоит нам пущенная фраза? Напряжения голосовых связок, импульса мысли, волевого напряжения.... А результат иногда выходит настолько непредвиденный, что уж часто задаешься вопросом - а стоит ли вообще что-то говорить? Но если бы мы могли просчитать все свои шаги наперед, был ли бы тогда возможен прогресс....
  
   -Завтра.
   В расслабленном тоне парня уже не было и доли намека на недавнюю импульсивность. Сергей даже поднял бровь, хотя удивление было для него чуждой эмоцией.
   - Завтра я заявлю о своих сомнениях.
   - Зачем?
   Парень выпустил тонкую струйку дыма, поглядывая на опустевшую бутылку с-под пива.
   - Хочу.
   - Глупо.
   - Лицемер же ты, Сережа. Ведь прекрасно же знаю - ты просто горишь ожиданием зрелища моего спора с самим Казимиром Леофановичем, а играешь безразличье. Позволь спросить - зачем тебе это?
   Тот с достоинством кивнул. Несколько прохожих остановилось у ближайшего фонаря и неспешно закурили. На крыши домов медленно опускалась вечерняя мгла, заливая алый фасад университета свежей порцией крови.
   - Люди врут, это нормально. Это говорит о наличии у них сознания. Вот ты - тоже врешь. Не мне, так себе - это точно. И не отнекивайся - человек не может быть с собою честен на все сто, иначе придется пожертвовать личностью. Собой, тоесть. Мы сначала создаем для себя мнение о себе, а потом живем этим мнением. Оно не объективно - значит - во многих случаях ложно. Мы зависим от этой лжи. Так какая разница - будет ее больше, или меньше. Главное - чтобы было не скучно.
   - Теперь я понял, почему ты дружишь со мной. Я тебя развлекаю, ведь так выходит?
   - Так. Теперь осталось понять, с чего бы это ты со мной дружил.
   Подобные беседы были занятны, хотя и весьма странны для окружающих. Какое-то время парень сам не мог привыкнуть к нигилизму нового приятеля, но со временем это стало частью его самого. Может именно благодаря этому качеству Сергея он научился сомневаться в окружающем его мире.
   И теперь, глубоко втянув носом сырой воздух, словно пытаясь отфильтровать сигаретный дым из легких, он вновь изрек.
   - Завтра. Иначе вся твоя ложь, и построенная на ней личность по имени Я останеться бессмысленным паразитом.
   - Ну, смотри. Как по мне - паразитировать не так уж плохо.
   Друзья засмеялись.
  
   Маршрутка неслась по широкому шоссе моста. За окном проносились фигуры чугунного парапета, рвался вихрями утренний туман, а вечная река искрилась уже не черной, как гранит гладью, но прозрачно-стеклянными волнами.
   Впереди широкого лобового стекла надвигался массив Правого Берега, растекаясь множеством силуэтов еще не зазеленевших деревьев, играл фигурами высоких холмов, за силуэтами которых скрывались тысячи домов и сотни улиц современного мегаполиса. Город уже давно проснулся.
   Дорога в университет редко приносила мне столько удовольствия. Но увидеть ясное утро после стольких пасмурных дней - уже счастье. А может это так действует адреналин, предвосхищая решительный бой всем этим домам, и людям их населяющим, и всему обществу их создающему? Скорее все-таки последнее.
   Протест настолько сладок, настолько упоителен, что зачастую не замечаешь элементарных вещей творящихся у тебя под боком. А тем временем дисплей за водительским креслом разрывался каскадом "сенсационных репортажей с места событий", за силуэтом памятника родины взвился черный дым далекого пожара а люди тревожно перешептывались. Но что нам до того как живут смертные - события творящиеся у нас в голове куда интереснее!
   Этот день явно учил замечать, учил настолько хорошо, что в последующем такие ошибки мною более не совершались, но сегодня им суждено было навсегда изменить мне судьбу....
  
   Веселый ветерок трепал прошлогоднюю траву. Над водой широкой реки нависла одинокая ива, а противоположный берег отсвечивал огнями множества частных домов, укромно засевших между уютных садиков. Вверх по течению шли почти девственные леса, а почти нетронутая человеком земляная дорога вселяла мистическую, и почти реальную жажду путешествий.
   Он любил это место. Не потому ли его можно было видеть под ивой так часто, не по тому ли с такой тоской и страстью всматривался он каждый раз в скрывающийся за поворотом дороги путь, словно пытаясь прочесть: что же там, дальше.
   Но ни разу еще он не решался заглянуть за тот холмик, скрывающий продолжение дороги. Ведь знай - какова природа молнии - чарующий бог войны тут же исчезнет, а взамен придет что-то вроде унылой теории атмосферных явлений.
   Вот так бережно, хранил парень мистику этого места. Даже отсвет его любимой курительной трубки ароматом табака немецкого сорта не тревожил блеска звезд в водной глади и свежести прибрежного ветерка.
   Ему нравились сумерки, мягко ложащиеся на небольшой провинциальный городок, в котором он родился, в котором прошло его детство и который все так же нес в себе множество сказок, не смотря на суровый прагматизм "правил успешности", так щедро даруемый социальной рекламой.
   Этот вечер был особенный. Объяснение "почему" так и не пришло ему в голову, не смотря на тщетные попытки тренированного академического разума прийти к какому либо выводу. Скорее всего - объяснения просто не было.
   Была лишь весна, вечер, легкий туман над изгибом реки и несколько огоньков на том берегу. По небу разлился лунный свет. А душу как всегда в этот миг наполнили сотни ассоциаций.
   Века. Дух сотен веков прошедших по сей земле поколений вновь рождал перед глазами целые хороводы образов. Величественные, смелые и вечные, они неслись сквозь грудь неудержимым потоком, зовя душу устремиться вслед, разлиться над этим благословенным краем тысячью маленьких капелек, унестись вслед ветру, чтобы пронестись над землей подобно легендарному ястребу....
   Встретить их теперь можно разве что в зоопарках. Мир в котором доводилось жить был словно не создан для него. Этими чудесными эмоциями нельзя было ни с кем поделиться, как, собственно, и любовью к истории. К прошлому. К духу веков и порослью событий. К величию и бессмертию, к героям, витязям. Бесконечно честным, отважным, бесстрашным и уверенным. Что словно из далекого и незримого края взывают к нынешним поколениям с призывом опомниться.
   Мир катился в трамтарары. Верх человечности, - память о предках объявили персоной нон грата в современном мировоззрении. Книг по истории становилось все меньше, достать их было все труднее а интернет ресурсы на темы событий минувших становились лишь архивными напоминаниями международного саммита по этике, когда пять сотен ведущих социологов, этиков и психологов единогласно признали всемогущую Клио непотребной, а значит - и мертвой.
   Но не могли они отменить воспоминаний, не могли снестивсе что говорит гласом тысячелетий - развалины дворцов, стены городов и крепостей, останки государств и целых цивилизаций. Слишком много этих "костей" разбросаны по миру, и быть того не может чтобы не было тех, кому интересен их молчаливый, но такой богатый язык векового безмолвия.
   Именно он.
   Рука медленно расстегнула молнию куртки, извлекла из внутреннего кармана трубку и пачку табака. Этот вечер останется с ним навсегда и никто не всилах разрушить в его сердце воспоминаний о сказке сокрытой в этом месте. И к чертям все условности и ритуалы девственности. К чертям, если в сердце его живут духи этих мест.
   Огонек разгорающейся трубки осветил лицо. На лице парня играла счастливая улыбка. Так улыбаются разве что дети, заслышав о счастливом конце бабушкиной сказки.
   Теперь ничто не собьет его с намеченной тропы. Общество может его и не достойно, но достоин ли он того, чтобы в нем жить? Того чтобы в нем бороться, чтобы умереть за собственные убеждения?
   Лишь сильным это под силу. Лишь сильные могут изменить мир. Именно об этом шепчут молчаливые камни, поют сквозняки древних крепостей, стонут вековые деревья. Этому учит история.
   Парень улыбнулся еще шире.
   А теперь - пусть только попробуют!
  
  
   Праздная ностальгия - не слишком хорошее чувство перед решительным действием. Не соответствует атмосфере, недостаточно дешевого пафоса и прочих штучек, чем в основном напиханы прелюдии к многочасовым сценам драк и сражений современных боевиков. И вообще - это не интересно. Так нельзя. Ты меня понял?
   Сергей привычно поднял бровь. Наиграно - апатичный тон как всегда не соответствовал содержанию "морального втыка", но это было тоже привычно. Не привычным было сидеть перед дверями с неприметной цифрой "39" и более приметными листами с жирными буквами "Секция: социология", прилепленными наспех скотчем, и чувствовать себя маленьким человечком. Вновь вернулось противное, но такое уютное чувство "винтика из системы" и вместе с ним - жгучее желание этой системе поддаться.
   Ну уж нет. Или да... НЕТ!
   - Ты чего вскочил. Готов заходить?
   - Сережа, благодарю тебя за помощь, и вообще - за все. Но давай я как-то уж сам решу.
   -Ну, как знаешь, - пожал плечами, - Только если что....
   - Прекрати! И без тебя тошно.
   - Ты готов. Успокойся.
   - Да, - я схватился за лоб, словно пытаясь собрать воедино разбегающиеся мысли, - Нет. Не готов. Я все выучил, тема мне хорошо известна. Я много лет изучал ее с разных сторон....
   - И потому не стал аспирантом, - он улыбнулся искренне, лукаво, как всегда.
   - Не важно. Я филигранно разобрался в сути проблемы, могу апеллировать с помощью логики сколь угодно. Проблема только с фактами. Все из истории, ничего по дню насущному.
   Сергей покачал головой, корча из себя доктора у постели обреченного пациента.
   - Ну что ж поделаешь..., - развел руками он, - приводи из истории. Это же не запрещено. Пока.
   - Вот в том то и дело! - прилив эмоций сказался благотворно, ко мне возвращалась утраченная уверенность и нахальство, - Именно потому я здесь. Именно потому они услышат от меня лишь воспоминания о временах величественных, о славных, великих людях. Не в пример серой и унылой современности!
   - Ты параноик.
   - Да Сергей, спасибо. - бросил я, заканчивая с оттяжкой, - Зна-Ю!
   - Вот и хорошо,
   МЫ оба кивнули удовлетворенные беседой. Сергей, казалось, всегда был таким. Внешний снобизм, отсутствие уважения к окружающим и флегматичность в действительности являлось лишь искусной маской тонкого психолога и очень глубокого человека с, как ни странно, глубоким чувственным миром. Все больше убеждаюсь - такой образ романтика является самым жизнеспособным. Давление общества оставляет нам все меньше места для эмоций, переживаний и духовной стороны жизни. Маховик современной жизни слишком мощен и затягивает любого, кто хоть чуть-чуть потдасться его губительному ветру, и только полностью от него оградившись можно сохранить хоть немного себя, для себя же. Не знаю даже - хорошо это или плохо, но в нашем мире осталось лишь две дороги у перекрестка с развилкой "для себя" и "для людей". Третьего не дано. К сожалению.
   - О чем думаешь? - в монолитной, будто высеченной из цельного куска гранита, фразе, послышались нотки тревоги.
   Я качнул головой, чувство противоречия разогрелось до белого пламени. Грудь не выдерживала наплыва волнения.
   - Не знаю. Все очень запутано. Сомнений много, а задач все больше.
   - Если подменить сомнение ответом, может выйти отличный каламбур. Есть старая поговорка: подай свои слабости как сильные стороны, и тебя никогда не победят.
   - Это намек?
   Оттеняющие косой тенью стену, латунные часы с маятником пробили одиннадцать. Поток времени был неумолим.
   - Почему же. Нет - просто дружеский совет, - он улыбнулся, блеснув взглядом шкодливого мартовского кота, - подумай.
   - Ну-ну. Храни свои тайны.
   Иногда нас бесят простые вещи. Урчание реакторов автомобилей, рекламные дисплеи, интерактивные витрины что отсвечивают не совсем пристойными барышнями с умными глазами, предлагающими вам что-то совершенно ненужное или же просто - свистящий кран. Но чаще всего нас раздражают люди с их может и тонкими, но такими въедливыми привычками все усложнять. И уж тогда - лучше бы все витрины, дисплеи и реакторы, чем люди!
   - А по простому нельзя? Скажи просто - что мне делать? Как лучше вести. У тебя побольше опыта в выступлениях и диспутах....
   Он поднял очи горе, развел руками.
   - Нет. Твой случай уникален. Ты, пожалуй, единственный человек в этом здании, которому не нравиться решительно ВСЕ.
   Я вздохнул. Часы стены упорно тикали, размашисто качая свои маятником.
   - Ну что ж. Обреченным терять все равно нечего.
   Дверь дернулась, объявление на ней слетело и повисло на одном угле. Ангелом смерти выглянула милая девушка с лицом полным невинности и детского восторга, дрожь в груди сменилась могильным холодом, а присутствие Сергея все сильнее вселяло обреченную веселость.
   - Первый курс, - шепнул друг.
   - Покажем как умирает гвардия? - Кивнул я.
   Он легко хлопнул меня по плечу.
   - Девушка с важным видом прочистила горло.
   - Вы по теме "Социология в контексте прошлого и современности"?
   Интересно, она долго запоминала название моей темы?
   Я медленно встал, резким движением пальцев расправил полы плаща, - в нем конечно жарко, но на бой нужно идти в лучших доспехах и выглядеть как можно эффектней, а он, черный, с длинными полами и широким запахом превращал меня в героя рыцарских романов. Ну-у, по крайней мере, мне так казалось.
   Плывя к выходу, медленно, словно в замедленном ролике ступая, в голове роились лишь сомненья и страхи. Руки заметно тряслись, и пришлось схватиться за край кармана, дабы хоть как то скрыть волнение. Но они этого видеть не должны.
  
   Доктор социальных наук, Казимир Леофанович Алдевский был в приподнятом расположении духа:
   Второй день конференции проходил гладко. Я даже не ожидал от своих студентов, а особенно - аспирантов, такой завидной стабильности. Все выступления соответствовали методологическим требованиям европейского научного сообщества. Недоработки конечно встречались, но они были чисто техническими, и касались лишь неопытности, но не ошибки наставников. Моя кафедра работала более чем достойно!
   Теперь оставалось лишь пожинать лавры, ловя завистливые взгляды иностранных гостей. А среди них были такие значительные фигуры как глава кафедры истории социологии Карлова Университета Праги, Нью-Йоркского университета социологических и антропологических исследований, а что особенно радовало - Московского Института Глобальных Исследований. Эти холенные лица, эти хищно бегающие глазки что жадно пытаются достать твоего подопечного иногда банальным, а иногда просто садистским вопросом и сколь гордо чувствовал я: подопечные в основной своей массе могли достойно парировать, а иногда даже ответить. Напряжение, всегда царящие над головой главы комиссии анализа, в роли которого выступал ваш скромный слуга, постепенно рассеялось. Я уж позволял себе едкие шуточки и иронии в стиле "Европа начинается у нас, а не в Нью-Йорке", хотя, право признаться, это было весьма опрометчиво, как в аудиторию вошел очередной докладчик.
   Сперва долго не мог его вспомнить. Парень выше среднего ростом, худощавый, со щегольским, но весьма опрятным плащом произвел на меня весьма сумбурное впечатление. Волосы его были взъерошены, а пальцы руки властно заправлены под запах, словно был то не кто иной, как Наполеон в молодости.
   Ну конечно! - вспомнил я, каких многих хлопот доставило мне принимать у него экзамен с социологии. А точнее - скольких перездачь и усилий, как с его, так и с моей стороны. Он относился к тому виду людей, которые уяснив себе что либо по какому-нибудь вопросу, совершенно непробиваемы для всего, что идет в противоречие с их суждением. Консерваторы, что свои убеждения ставят выше любых логических или академических авторитетов. Такие люди очень нежелательны в кругах светского общества, а тем более, общества академического.
   А он был тем человеком, которого я бы менее всего хотел видеть в науке. Его удел - писать статьи для мелкого журнала, хотя и там его зловредность была бы слишком велика.
   "Ну что ж", буркнул я себе под нос, пока данный субъект устраивался за потертой трибуной (а столько раз говорил Елене Викторовне о необходимости обновлении мебели, или хотя бы представительской ее части; перед гостями стыдно!). Зал затих, Настенька объявила имя докладчика и тему выступления.
   Что мне сразу не понравилось - так это его фамилия. Совершенно неброская, незапоминающаяся она все же была не похожа на множество других, с какими доводилось мне сталкиваться за долгие годы педагогической практики. Как только она прозвучала, все сразу же стало ясно. Образ прошлогоднего экзамена всплыл в моей памяти так ярко, словно был он событием дня вчерашнего.
   В результате очень бестактного и совершенно ненаучного спора я рекомендовал этого молодца на исключение, но протекция Лидии Валентиновны, нашей уважаемой зав кафедры истории философии заставило меня изменить решение и выдать этому деятелю диплом. И вот теперь, стоя на трибуне в едва заметном волнении, он слегка вздернув голову обводил дерзким взглядом амфитеатр аудитории, будто на скамьях собрались его подданные, а не коллеги и учителя.
   Тягостная минута молчания, видимо, долго планированная им для пущего пафоса и эффекта, наконец, закончилась. Раздался резкий, но весьма приятный голос, в глубине нот которого все же закралась дрожь волнения. Аудитория оживилась.
   Был бы уполномочен, не пускал бы таких....
   - Добрый день уважаемые господа, - он сверкнул темными глазами в сторону комиссии, - уважаемые гости, доктора. Я хочу предоставить вашему вниманию плод весьма длительных наработок и размышлений, к которому меня побудило состояние современного общества. Не смотря на то, что тема моего доклада касается социологии, я хочу обратиться к ее истокам. А именно науке, что сделала ее такой, какой она есть сейчас. Этой альфе и омеге современной научной мысли. Началу всей методологии, основе для философии. О истории.
   Внутри меня что то оборвалось. Я чувствовал, я ощущал - будет плохо. И знал - так и будет. Но где-то в глубине души надеялся..., а он эту надежду убил одной фразой. Ну что ж, придется сегодня уничтожить своего. Лучше меньшее зло во избежание большего, лучше пожертвовать им.
   Рука доктора социологии по привычке потянулась в карман. Наверное - за таблетками.
  
   Казимир Леофанович встал, оттянул галстук и распахнул рубаху на одну пуговицу. Было ясно - настроен он агрессивно. В какой-то момент казалось, парень дрогнул, но мелькнувшая на лице легкая улыбка и сразу же окрепшая интонация рассеяли любые сомнение. Будет бой.
   Аудитория это явно заметила. Зашевелилась даже галерка, а торцовая дверь скрипнула, впуская крадущуюся фигуру тревожного Сергея. Воздух начал сгущаться.
   - Решением мирового конгресса мы отказались от истории как от науки. До этого международный педагогический конгресс принял решение убрать историю из списка общеобязательных дисциплин школы. Теперь же вижу необходимым обратить наши взоры на то, чего же мировое интеллектуальное сообщество этим добилось. Около года назад Лондонский Независимый Институт социологических исследований пришел к таким неутешительным фактам.
   Он прочистил горло и взглянул на разложенные бумаги.
   - Спустя три года новой школьной практики заметна потеря интеллектуального потенциала у тех школьников, кто уже не застал историю в перечне своих предметов, на лицо - деградация подрастающего поколения, явное снижение креативности, оригинальности и прочих проявлений индивидуальности у подрастающего поколения. Вывод института - через несколько лет мы будем иметь отличное стадо баранов, но не личностей!
  
   Волнение наконец прошло, оставив место все нарастающей эйфорие. Наконец я поступал так, как считал нужным.
   Зал взволновался. От передних рядов и до галерки пошли перешептывания. Когда портативные переводчики зарубежных гостей, наконец, справились со своей работой, на лицах многих статных господ возникло выражение недоумения. "Как можно?", - читалось в их глазах. Я просто торжествовал. Страхи и сомнения тут же ушли, оставив место лишь безудержному веселью. Настал момент, когда терять уже нечего, мосты сожжены и остается лишь идти вперед. Без компромиссов, уступок и слабостей, до самого конца!
   Я ехидно улыбнулся, отложил ставший уже ненужным конспект выступления и продолжил, гордо выпрямившись над трибуной.
  
   Доктор волновался с каждым мигом все больше:
   Он буравил взглядом меня. Именно меня - могу поклясться! Его темный, пронзительно острый взгляд знал, кому бросать вызов. И он его бросил, а я, как глава комиссии не мог не ответить. Весь авторитет, и как следствие, вся ответственность за происходящее схлестнулись с моей совестью, вызывая в душе множество противоречий. С трудом подавив эмоции и еще более ослабив галстук, я выступил навстречу этому разбушевавшемуся поклоннику мертвых богов.
  
   Сергей стоял в тени арки авансцены, тревожно всматриваясь в лица присутствующих. Можно было ожидать любой реакции, но не настолько радикальной. Казимир Леофанович Алдевский, кажется, готов вот-вот броситься на парня и разорвать его в клочья. Но это было очевидно с самого начала. Кто имел с ним дело хоть раз, уж никогда не скажет что в мире может быть человек более подверженный влиянию системы, чем этот профессор. Но трибуна гостей, их реакции, тревожные перешептывания с каждым новым словом становились все более заметными и активными. Было ясно - сейчас весь "правый гнев" европейского академического сообщества обрушиться на бедного друга. Обрушиться и раздавит.
   Но это было самым интересным. Парень улыбался, он был уверенным. Он шел насмерть с гордостью, и это нельзя было не уважать. Такой сложный человек не мог иметь простых друзей. А он был совсем не прост.
   Ха! Он всегда любил драму. Даже в самых мелких вещах. Любой анекдот или сплетню мог превратить в эпическую историю про смерть, предательство, подвиг и славу. Правда, пафосным он не был. Пафосу относился весьма отрицательно, считая его чем то недостойным.
   Сергей улыбнулся.
   Как там..., "кругом дерьмо, герои умирают без пафоса". Кажется, так звучит его любимая фраза.
  
   А его наступление только начиналось.
   - Но мы забываем то, о чем говорил нам даже такой нигилист как Ницше. Каким бы ни была эпоха, история была, есть и будет неотъемлемой частью жизни человека. Тот, кто лишен истории, лишен и своего естества, самоопределения в обществе. Человек не может так просто отказаться от части себя, особенно - во имя весьма призрачной пользы, да так, чтобы после этого не ощущать недостатка. Мы отняли часть личности - личность историческую, не дав людям ничего взамен. Мы забрали учителя, на уроках которого учились сотни и сотни поколений до нас. И кем же мы себя возомнили? Может: Богами!
   Нью-йоркский доктор социологии от неожиданности выплеснул содержимое стакана себе на штаны, сидящая подле суховатая женщина неопределенного возраста, гневно сверкая стеклами очков в строгой оправе, порывалась встать и выйти. Казимир Леофанович, наконец вскочил. Увидев это, зал облегченно вздохнул: "давно бы так".
   Голос доктора сорвался с гневного на пискливый.
   - Социологическое исследование даже столь авторитетного института не позволяет вам, молодой человек, ставить под сомнение новый курс государств, цель которых настолько честна, насколько священна!
   Парень усмехнулся.
   - После того как вы отринули память о своих предках как ненужную для ума информацию, - вызывающее выражение его лица сменилось хищным оскалом, - осталось ли в вас еще хоть немного святости?
   - Вы делаете подмену понятий..., - срываясь с гнева в жестокую отдышку, парировал тот, - Уже доказано международными съездами.... Уже освещено исследованиями ваших коллег, что история не может быть отдельной наукой.... Она не точна, не имеет достаточной меры объективности.... Не несет в себе рационального зерна. Она бесполезна!
   Он протер пышущий жаром лоб платком, что тут же полностью промок. Сидевший в центре гостевого стола высокий доктор философии Кельнского университета встал. Тряхнув роскошной гривой седых волос, жестом потребовал слова. Перепуганная до смерти Настенька подала микрофон.
   - Молодой человек, - раздался сухой голос электронного переводчика, настигая тихий но чеканенный сталью, немецкий, - вы что, собираетесь поставить под сомнение единогласное решение мировой интеллектуальной общественности?
   Докладчик уперся локтем в трибуну, манерно кивнул, оттягивая жест.
   -Да!
   Казимир нервно тер лоб мокрым платком, ловя капельки пота губами, Настенька готова был расплакаться а глава методологической части Лемира Онаниевна кралась к выходу, явно с целью призвать на помощь силовые структуры.
  
   Сергей хмыкнул. Просто, картина "Падение Польши" в ее лучшей интерпретации. Кругом предательство, шпионы. Верные дети нации подавлены горем и несправедливостью, а посланцы нового порядка уже зачитывают жестокий приговор. Идеалы пали, растоптаны и раздавлены кирзовыми сапогами корыстливого нигилизма, бьет колокол, гремит оружие. Русские гренадеры за дверью готовы раздавить остатки того, что некогда было "Великой Польшей от моря до моря". Блеск! Мэтр сегодня - Он, и честь имею зваться его другом!
  
   Почтенный немец провел пальцами по аккуратной седой бородке. Вновь зазвучал пластик переводчика.
   - Мы недавно пережили момент историцистского кризиса. Увлечение прошлым стало повальным, возникло огромное количество легенд, мифов, а они в свою очередь поставили обычного человека перед таким количеством "истин", что он просто в них тонул. Когда человеку сложно сделать свой внутренний выбор, он идет к саморазрушению, начинает сомневаться в каждом своем шаге и как результат - уничтожает себя изнутри. Яркий пример мы имеем с обществами реконструкторов различных эпох прошлого. Увлекаясь так называемыми "переодеваниями", люди не просто воплотили быт, манеры и идеалы прошлого в театрализированное шоу, но и сделали его из милого хобби в часть своей жизни. Они просто таки отмежевали себя от окружающего мира, полностью растворившись в своих грезах. Социальным службам просто пришлось вмешаться.
   Докладчик коротко кивнул.
   - В результате этого "вмешательства" погибли люди.
   - Да, да, молодой человек. А все почему? Эти самые "реконструкторы" стали вершить сопротивление здравому смыслу. Они подняли оружие на людей, что просто хотели им помочь. Что как раз доказывает степень разрушения личности при чрезмерном увлечении прошлом.
   Молодой человек усмехнулся, зло блеснув глазами.
   - Подняли мечи на автоматы? Социальные службы? Да власти попросту натравили на них спецназ! Это не была попытка помощи врачами душевнобольным, это был разгон любителей прошлого, а любовь эта попросту не вязалась с точкой зрения государственной власти. Они пошли против системы....
   - Но какой! - вскрикнул, словно пересилив что-то могущественное, Казимир Леофанович, сотрясая воздух пухлыми кулачками, - Они пошли не против властных, или авторитарных структур насилия. Они пошли против здравого смысла! Община больных идиотов, разлагающая общество изнутри.... Другого выхода не было!
   Голос профессора сорвался, казалось, на невыносимом рыдании, хотя им была лишь жуткая отдышка и нервные содрогания грудной клетки. Его согнуло, но парень уже, казалось, этого не заметил. Враг был повержен, но общество....
   - Люди просто пошли против, и поплатились. Мы, ВЫ! - строили общество гуманизма, справедливости и свободы слова, но получили ту же диктатуру лишь в другой обертке. Пусть все кругом заклеено радостными лицами людей и символами согласия, но в действительности - сказано властью: уничтожить, уничтожено оно и будет. А все просто: в Европе следом за Америкой к власти пришли прогрессивисты, радикальная партия идущая по пути гуманного всеобщего развития. Ее люди заняли ведущие посты в парламенте совета Европы, ясно по чьей протекции, а в результате....
   - Я вас прошу, только без политики! - доктор уже не кричал, он молил, - у нас научная конференция....
   - А что, - пара темных глаз пронзила его пухлое тело, - у нас политика более не входит в число предметов социологического исследования? В моей теме было указанно не только прошлое, но и современность.
  
   Глядящий из тени арки Сергей, казалось, готов пуститься в пляс. Пока не исчерпано регламентное время, никто не сможет заткнуть рот выступающему. Развитие свободы слова дошло до своей граничной черты - и все бессильны пока система играет нам на руку. Это был блестящий бой, и я, и все присутствующие не забудут его, хотя дружище, конечно же, поплатится за свое вольнодумие. Академическое будущее отныне для него заказано. Бой - за ним, но война - проиграна.
   Молодой человек улыбнулся: но зато КАК!
  
   А сотни глаз амфитеатра были прикованы к пышущему гневом пареньку. Плащ растрепался, расстегнувшийся пояс повис хвостом Нечистого. И он, перестав быть таким опрятным, на миг для аудитории превратился в комок протеста и непримиримости.
   - Нарастание кризиса в современном обществе, конечно же, не вызвано отказом от истории и всего, что с ней связанно. Она - скорее катализатор процесса цепной реакции нарастающих кризисов! Ответьте мне: когда у пациента больная печень, врач же не удаляет ее, он лечит? Ведь так?! И если что-то болит, его нужно лечить, а не избавляться! А мы режем все, что кажется больным, даже не задумываясь о будущих последствиях.
   Строгая леди, что все время этой феерии пыталась покинуть зал, наконец схватила микрофон, и дрожащими от лютого гнева губами осыпала зал рваной сталью немецких фраз. Переводчик хрипел, пытаясь поддерживать ее децибелы.
   - Это - не ампутация. Ваши знания этого поступка убоги и поверхностны....
   - Они достаточны, - мягко парировал докладчик.
   - ...Не перебивайте! Вы не знаете корня проблемы, пытаясь закрыться тем очевидным, что лежит на поверхности. Сложнейшие социальные проблемы развития этических императивов современного общества не допускают убийственного влияния информационного нигилизма, - дама поперхнулась, закашлявшись; прочистила горло, - мы должны ограничивать, ограничивать и еще раз ограничивать дабы обезопасить простых людей, лишенных специальных душевных или интеллектуальных качеств, от засилия противоречивых полумифов! Дабы их личность могла выжить в....
   - Современном обществе, которое вы и создали. Скажите, профессор..., ой, простите - доктор Кальдрами, если верить шестому параграфу вашей книги "Развитие типов государственности", когда политическое устройство начинает угнетать человека, человек меняет государство сам - насильственно, либо это делает просвещенный аппарат власти, дабы этой самой власти не лишиться. А вы, доктор, вы - и сотни таких же как вы стали архитекторами государственного строя в котором как не крути, во всем будут виновны старые традиции. Экономические кризисы, военные конфликты, социальные проблемы, да что угодно - все это, если верить СМИ, порождения пережитков прошлых лет, которые мы никак с себя не сбросим. А теперь я хочу вас спросить, доктор, - он угрожающе навис над трибуной, словно желая обжечь вжавшуюся в кресло даму своим дыханием, не взирая на отделяющих их шесть метров авансцены, - когда закончатся науки, к чему мы перейдем? Может - к людям? Скажем - пережитком станет..., человеколюбие? И я более чем уверен! Вы оправдаете и это, только ради того, чтобы созданная вами система авторитарных демократий могла существовать! Время этого государственного строя прошло, и ему пора измениться, но вам это не выгодно. Пока не грянет час, и мир не взорвется в пламени общественного давления, пока это пламя не сожжет все и вся на этой проклятой земле, вы не отступите. Пытаясь удержать в руках прошлое, вы разрушаете память о нем, но рано или поздно система станет неуправляема, и....
   Он в гневе мотнул головой, словно подавляя проклятие, продолжил.
   - А кто из нас и консерватор, так это вы!
   Звякнул колокольчик, нависшее над трибуной табло отметило конец времени. Зал взорвался. Из задних рядов вскочили самые обескураженные, Казимир Леофанович, ощущая в руках вернувшиеся полномочия, тут же рвался к трибуне. У выхода показались двое в форме университетской охраны. Низкая и добротная зав учебной частью гордо зыркала из-за их спин, словно уже вкушала сладкую карамель сцены возмездия.
   Парень все понял. Пик славы прошел слишком быстро, и теперь пещера с сокровищами начала рушиться, грозя похоронить под своим сводом незадачливого героя. Он отвел ногу назад, резким движением смахнул со стола конспект. Сонмо листов рассыпались под ноги грозно приближающимся академистам.
   Сергей махнул рукой и скрылся под аркой. Осталось одно - бежать пока не пришибли.
   Словно сорванец разбивший окно, бежал он сквозь рвущиеся к нему руки. Бежал позорно, почти панически, не имея другой возможности и не видя иного выхода. Когда вереница вопящих, дергающихся и сующих руки тел кончилась, и спасительный выход хлопнул тяжелой дверью, в коридоре его настигло еще большее разочарование. Двое из милитаризированной охраны университета, напущенные верной рукой Лидии Онаниевны, бросились ему наперерез. Чья то случайно подставленная нога бросила одного на пол, и он растянулся по ковру, со стоном сраженного тура. Второй же был все так же неумолим, и налитые кровью решительности глаза были тому подтверждением.
   Недавно родные и привычные, а ныне серые и мрачные, словно тюремные, коридоры неслись неумолимым потоком. Пролет за пролетом, ощущая за спиной тяжелый топот погони, несся он сквозь университет от гнева общественного мнения, периодически оглядываясь, дабы проверить - насколько общество им недовольно.
   Парадный холл мелькнул совсем рядом. Не заметив как перемахнул через пару вазонов, круто завернул ухватившись за ребро колонны и сшибя по инерции расставившего руки охранника, выпрыгнул навстречу осеннему солнцу.
   "Свобода!" - мелькнуло в голове, но тело остановилось только по ту сторону дороги. А по улице неслись автомобили, спешили кода то прохожие. И никому не было дела до собравшихся под парадным входом толпы негодующих, и таких смешных, академистов.
   Парень отдышался, тряхнул головой и улыбнулся.
   "Вот и все". Он тяжело вздохнул, послал про себя проклятие, и огляделся по сторонам. Немного далее, вниз по улице, сквозь боковой выход выскользнула знакомая фигура.
   Парень сел на каменный парапет, отделяющий расположившийся напротив университета парк от проезжей части, достал из-за запаха пиджака трубку, набил ее табаком и задумчиво раскурил, глядя как толпа врагов постепенно всасывается назад в здание. Среди них вряд ли можно было бы назвать многих, кто его действительно не любил. Сегодняшняя сцена, не смотря на всю свою экспрессию, ничего не изменила. Большинством овладело обычное желание поглазеть - а чем же все кончится.
   Он улыбнулся.
   Глупо как то все вышло. Ожидал вступить в просвещенную дискуссию, а вышло грязеобливательство какое то. Словно в парламенте....
   Трубка успела хорошенько раскуриться, когда подоспел Сергей.
   - Ты жесток и хладнокровен, как герой дешевого боевика! - улыбаясь, хлопнул он товарища по плечу.
   Тот пожал плечами.
   - Не думал что так все выйдет. Столько времени готовится, а в конце.... Дал волю чувствам. Не правильно все было....
   - А если бы не дал? - Сергей вернул своему облику былой холодок, лишь пара серых глаз продолжала светиться, - Да тебя бы растерзали за живо на своей родной территории все эти снобы и интеллектуальные маньяки. Ты их физиономии видел?
   Некоторое время сидели молча, пока Сергей не извлек из сумки бутылку Темного Ирландского.
   - Пиво? Нет спасибо, дружище. Как то не хочется.
   Дружище не долго думая откупорил и влив залпом добрую половину содержимого, громко прочистил горло.
   - Как знаешь. Я после такого нервного перенапряжения просто не могу отказаться.
   - Какого? А.... А во мне все будто сгорело. - парень поднял глаза, - Все пропало, Сережа. Все кончено. Вся жизнь.... Все, чем до этого жил.... А ведь думал - убедить. Думал - как нибуть подействовать на окружающий мир, его взгляды.... Будь проклят! Будь он проклят!!!
   Крик сорвался и застрял во взглядах недоумевающих прохожих. С ветвей растущего за спиной каштана слетело две вороны. Небо начало хмуриться. Запахло дождем.
   - Ладно тебе. Утешать не буду - сам знал, на что идешь. Обходи теперь университет десятой дорогой, и молись чтобы в министерство петицию не отправили. Но если говорить о значимости твоего поступка...,
  
   Сергей улыбнулся. Я не могу вспомнить, когда еще он так тепло и добро улыбался. Я самопроизвольно схватил его руку, крепко пожал. Он ответил тем же.
   - Это было гораздо лучше, чем если бы ты даже и отстоял свою позицию. Я имею честь знать тебя.
   Мы обнялись, потрепав друг дружку по плечам, будто бы перед долгой разлукой.
   - Спасибо, спасибо, Сереж. Теперь, позволь мне побыть немного наедине с собой.
   Он молча кивнул. Взглянув на меня еще раз, - словно желая получше запомнить, резко развернулся и зашагал прочь. Табак в трубке потух, его остатки звездной россыпью разлетелись по сыреющей мостовой. Дождь приближался.
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"