Даже набравшись хмельных ягод без меры, я могу вспомнить только что-нибудь вроде этого.
Белое останется белым. Чёрное - не существует.
Осколки, фрагменты. А ведь когда-то я знал, когда-то я мог.
А пошло оно всё.
Я хватаю ртом ядовито-жёлтую гроздь. Аборигены понятия не имеют об алкоголе. На то он и ущербный мир. Хорошо нашёлся кустарник с ягодой терпкой, пахучей.
Одну беру, на другую смотрю...
Через пару дней эти недочеловеки возьмутся за топоры и примутся валить лес. Леса здесь много. Тощий побег становится деревом в три обхвата за какую-нибудь неделю. Потом приходит туземец с каменным орудием труда и вкалывает от всей души на манер дятла.
И всякий раз они строят лодки. Долбят от рассвета до заката. Спускают убогие судёнышки на воду, и лучшие из лучших, самые толстые и волосатые, налегают на вёсла, отправляясь к далёкой земле.
Никто из них не вернётся, да что толку печалиться? Настругать новых сынов отчизны - дело всё той же недели. А там и лес подрастёт.
Интересно, сколько ущербных миров он наплодил, прежде чем допёр до заветного "по образу и подобию"?
Последняя гроздь явно была лишней. Я проваливаюсь в зыбкое...
- ...сеял сомнения и смуту.
Враньё. Трепал просто много, набравшись.
- ...ибо веру уподобил ветру.
Ну да, уподобил. Ведь любимые подопечные его разве что помочиться против ветра стесняются порой, зато всё остальное за милую душу.
- ...до особого решения - ссылка в миры доначальные.
Десять лет без права переписки, в общем. С поражением в правах. Адью.
На этом месте я всегда просыпаюсь. И в очередной раз убеждаюсь в том, что мне это не приснилось.
Развлечений в мире доначальном немного. Основное и вовсе отсутствует. Для меня, понятно. Ибо туземки устроены, скажем так, несколько загадочным образом. Полноценному представителю расы небесной приспособиться к сей хитрой анатомии не светит. Проверено.
Впрочем, насчёт полноценного - это я погорячился. Главное мне, конечно, оставили. Но вот то, чем пользуют это главное в отсутствие самой, что ни есть, худосочной козы - увы. Не знаю уж, кто там из детей его удумал, что падший ангел крыльев лишён. Крылья у меня, как и положено, за спиной. А вот руки отняли, считай, по самые яйца. Потому нехитрый ежедневный подвиг пастуха Онона мне не по плечу. Или, вернее, не по херу.
Или всё же похеру?
Иногда, набравшись, как водится, жёлтых да пахучих, я размышляю о том, что было бы неплохо избавиться от статуса местной диковины да заделаться каким-нибудь божеством. На худой конец, жрецом, попом, шаманом. Да редко кто из аборигенов протягивает больше месяца. Поклоны бить, дарами разбрасываться некогда. А вместо сердца - каменный топор. Бобры, бля. Всех делов - зачать мальца, срубить дерево, построить лодку.
Но дело не только в этом.
Они не хоронят умерших. Лучших из лучших досыта жрёт океан. А трупы недостойных держать вёсла вполне самостоятельно разлагаются в какие-то часы. Видел бы кто, какой на острове чернозём...
Глухо, в общем, у аборигенов насчёт загробной жизни. И потому, укрывшись в тени кустарника, тяну я помаленьку ядовито-жёлтую отраду мою. Проматываю дни, размениваю годы...
Океан здесь грязный. Бурая стоячая зелень. Отмели испачканы кашей из водорослей.
Продрав глаза, я вижу, как в сотый раз суетятся туземцы, пихая в воду лодочные огрызки. Как горланят песню лучшие из лучших. Как разбирают вёсла.
В такие минуты, особенно с похмелья, мне жаль убогих. Где-то в бескрайнем обретаются другие дети его. Любимые чада, бля. Ссут против ветра. Свистят и гадят. Да ещё держат мир свой за несовершенный. Уроды.
Я бреду к зарослям. Жру ягоды. Поправляю здоровье.
Хорошеет. Расправляю крылья и бросаюсь в небо.
Я знаю, видел, и правда есть там, за горизонтом, далёкая земля. На вёслах идти туда - месяц. Лететь - день. Под парусом - неделю.
Неделя - в самый раз. Они уложились бы. Неделя - чтобы увидеть землю свою обетованную: каменистый клочок суши. Увидеть и успеть вернуться. А там бери их тёпленькими, бей в бубен, растолковывай как оно всё, зачем оно всё...
Вот только парус здесь - как козе баян.
Ох, как многого нет в мирах ущербных, доначальных.
Купаясь в солнечном свете, решаю с чего начать. Ветер и бубен шамана преобразили бы этот мир чудесным для меня образом. Но помощники мои, ягоды хмельные, будят лишь крохи из прежнего знания.
А посему неплохо бы для начала научить туземцев гнать приличное пойло из жёлтых да пахучих. Я бы многое вспомнил под таким наркозом. Ой, как многое. И ветер посеял бы, и бурю...
А на раз! Терять мне нечего. Приступаю завтра же.
Я ржу на полнеба, внезапно представив себя с бубном в зубах.
Дайте только срок. Чёрта с два белое у меня останется белым!