КАФЕ, ЗА СТОЛОМ СИДЯТ ТРОЕ НИЧЕМ НЕПРИМИЧАТЕЛЬНЫХ МОЛОДЫХ ЧЕЛОВЕКА, ПРИМЕРНО ОТ 25 ДО 30 ЛЕТ.
Слава. Знаете, у меня сложился один очень интересный вопрос.
Игорь. Излагай.
Слава. Предположим, где-то в миреживёт и благоденствует изобретатель в почтенных годах. И вот, на склоне жизни, создаёт он, ну, например, робота, своё величайшее творение, всему прогрессивному миру до него лет двадцать ползти. Чертежей, ясное дело, не оставляет.
Глеб. Почему?
Слава. Мы про гения говорим, он в голове своей светлой всё держит. Ну так вот, однажды вся его немногочисленная семья решила проведать творца в его техническом храме вчерашних вероятностей и завтрашних перспектив. Забились всей ватагой в комнатушку, но вместо привычного, поглощённого работой мечтателя застали разгром. Ни отца семейства, ни его машинына месте, ясное дело, не было.
Глеб. Рискну предположить, что их похитили.
Слава. Какой у тебя, с возрастом, острый ум прорезался, я, наверное, подсознательно с тебя образ гения срисовал.
Глеб. За соавторскими отчислениями куда обращаться?
Игорь. Может, хватит? В чём вопрос был?
Слава. Такя к этому и веду. Родственники собрались с силами и пошли искать помощи в одно из заведений с монотонными одеждами.
Глеб. И их тоже похитили.
Слава. Нет, идиот, добрались успешно. Возникла дилемма.
Игорь. Мне уже не по себе.
Слава. Итак,надо решить, о ком первом написать, на что основные силы бросить.
Игорь. Однозначно спасать надо изобретателя. Что ему мешает закрепить готовый результат повторением?
Слава. Он от эмоционального перенапряжения может и поплохеть, испортиться, если позволите. А робота, в это самое время, уже вовсю разбирают и продают по частям в какую-нибудь страну, название которой больше похоже на сорт сыра. Достойное имя для безвестного политического игрока, воплощающего страшный план мести, для которого требуется сжигать резину, чтобы навредить озоновому слою земли.
Глеб. Хорошо,тогда, очевидно, робота.
Слава. А с каких это пор человеческая жизнь обесценилась до пары хитро устроенных плат?
Игорь. Погоди, а к чему такая избирательность?
Слава. Что?
Игорь. Почему поисковые группы должны быть неравными, почему не спасти всех?
Слава. Ну, я не совсем корректно сформулировал. Семейство бросает абстрактные силы на поиски. Это могут быть и объявления, расклеенные по автобусным остановкам.
Глеб. Кто вообще может доверять дело такой важности удачному стечению обстоятельств?
Слава. Предположим, это мир, победившего анархизма, с высоким уровнем общественного самосознания. Их там всех ищут по листовкам.
Игорь. На твой вопрос вообще есть однозначно верный ответ?
Слава. Ну, нет. Я вас к дискуссии склонял, к такой, где нет правильных ответов, но зато сразу понятно, кто перед тобой сидит. Тема, которая говорит, нежели тема, о которой говорят.
Игорь. Может, уже закажем что-то?
Глеб. Да, отлично, возьмём по бутылке? Игорь, я, вроде, тебе должен, да? Одну? Я возьму две, не хочу, чтобы из-за сложившегося паритета мы перестали встречаться, а так - будет повод.
Игорь. Я отказываться не стану, к слову, чем ты на этой неделе занимался?
Слава. Мы зовём официанта?
Игорь. Он сам подойдёт.
Глеб. Анализировал иизобретал новые трактовки памятки пионера и школьника. Интересно же, сколько пунктов можно двояко представить, и свести к минимуму давление на личность, сделать памятку абсолютно высушенной, буквально оставить за солнцем право светить, а за тенью - право быть рядом.
Игорь. Наоборот, школьнику и пионеру. Статус пионера должен восприниматься, скорее, как позитивное дополнение к школьнику, как человек и гражданин.
Глеб. Да не важно, я по этому поводу что-то хотел сказать. Мысль у меня была, никак не могу её снова нагнать.
Слава. Говорят, мыши на собаках землю возделывают, ты об этом думал?
Глеб. Что? Нет, к чёрту, она уже ушла.
Слава. Стоит попросить женщин посмотреть под своими подолами, мужская мысль там частый гость.
Глеб. Я накажу тебя своим безразличием.
Игорь. Ты, ведь, всё ещё один, да?
Глеб. Да, по-прежнему.
Слава. Почему?
Глеб. Должно быть, я хожу так быстро, что дамы не успевают разглядеть во мне отца наших будущих детей.
Слава. Раз уж мы заговорили об этом, я не могу не высказаться. Глеб, мне почему-то кажется, что ты будешь бить свою жену.
Глеб. Неужели?
Слава. Да. Постоянно будешь бить её правой и ровно тогда, когда она привыкнет, выучит все твои движения, ты замахнёшься, и замахнёшься только для того, чтобы ударить её левой, доказывая, что ты не только сильнее, но и умнее её.
Глеб. Я всегда уважительно отношусь к девушкам, и очень галантно знакомлюсь.
Слава. Позволь мне инсценировать эту встречу внутри своей головы. Итак, представляя себя, ты говоришь что-то вроде: "Страстью всей моей жизни были дискретные величины и микроменеджмент кофейной банки, но только до тех пор, пока я не встретил тебя. Раньше, живя жизнью дикаря, я бродил по улицам, разглядывая номера припаркованных машин. Суммируя и вычитая, умножая и деля, я пытался вывести формулу финансового благополучия. Теперь меня волнует только цифра два. Два одиноких сердца, объединённые одной судьбой".
Игорь. Я, по похожему принципу, зашифровал важные вехи в отношениях со своей женой в номер банковской карты, ну, на всякий случай.
Слава. Итак, скажи, что я прав. Скажи, что я упомянул обо всём, кроме, возможно, постоянного скрежета, что ты создаёшь, вычищая ложкой любой сосуд, за содержимое которого ты заплатил.
Глеб. Поразительно, но, на какое-то время, я забыл, что общаюсь с историком, пока ты чихал, на твоём лице не было ни капли привычного самодовольства. Буквально на секунду. Быстро - как молния. Редко - как шаровая молния. К слову, а что, разве история -- это вообще наука? Я думал ей торгуют люди на площадях и вокзалах, люди с картонными табличками "Не могу попасть домой".
Слава. "Ха-ха-ха" - сказал он про себя, не поверив в такую эмоциональную расположенность к этим людям. Долго нам ждать официанта, наше общество меня угнетает, может позовём его?
Глеб. Он сам подойдёт.
Слава. Здесь что, эхо? Ну и ладно, не хочу настаивать на одном и том же мнении, чтобы вы не начали его за мной повторять из вежливости. Теперь идея с официантом не вызывает во мне ничего, кроме отвращения. Выкручивайтесь.
Игорь. Ты, наверное, нам бесконечно благодарен. Так или иначе, мы одна из немногих твоих компаний, где ты можешь не прятать свою гордость.
Слава. Я только рад, что ты её видишь. Смотри, пожалуйста, если сам сможешь не отводить глаз. Некомфортно. Как быть запертым в тесные рамки светской беседы с человеком, у которого волос на груди гурьбой борется за твоё внимание. И лоснится, к тому же.
Глеб. "Широту моей личности возьмёт не каждый станок".
Слава. Не утруждайся, отвечая. После моих реплик должно пройти добрых секунд тридцать, чтобы вы успели подумать над услышанным. Я ставлю точку.
Игорь. Действительно.
Глеб. Что?
Игорь. Я немного сошёл с темы, и, возможно, задумался о своём, но мы, знаете, и правда, такие.
Глеб. Это ведь не приговор, нет? Звучит как приговор.
Игорь. Тезис. Это мой тезис. Он же линия на песке, за ней только слёзы и ретроспектива всей жизни.
Глеб. Мы же не будем просто жаловаться?
Игорь. Что нам остаётся?
Глеб. Мне и не хотелось жаловаться. Мне хочется чего-то практичного, потому и не жалуюсь - рационализирую жизнь.
Слава. Это неверный термин. Правильно - обращаюсь к утилитаризму.
Игорь. Нет, вы оба неправы - "прагматизирую".
Слава. Но от всех них есть душок, знаете...
Глеб. Маслянистый запах, как в век железных машин. Оптимистичный.
Слава. Нет...
Игорь. Прочтение зависит от читающего.
Слава. Нет. Вы зачаровываете слова - они звучат как сладкая, кондитерская пыль, оседающая на усах. Вы вообще можете представить себе степень раздражения губы от прибавившегося веса от той пыли? Так и тут. Сладко не от призвания. Тяжело и больно.
Глеб. Как жизнь.
Слава. Я думал, вслух это произносить не будут. До того приторно и плоско.
- Нам что, стыдно должно стать? Мы только что собирались жаловаться.
Слава. Должно, сыплю на вас всякое. Проклятья. Как пахарь на посеве. Так говорят?
Игорь. У тех, кто говорит не спросишь, я таких не знаю.
Слава. Из короба сыплю, и короб сам сыпется, потому что старый. Или из мешка. Из чего сыплют?
Глеб. А вот знать такие вещи -- это привилегия или нет? Если знание сила, само собой.
Слава. Есть о чём подумать, да?
Игорь. Ничего лучше вы не предложили.
Глеб. Да, действительно.
Игорь. Сегодня я думал, буквально утром задался вопросом и тут же был озарён ответом.
Слава. Это самокомплиментарная нить ведёт куда-то, кроме как к аутофилии?
Игорь. Да, раньше. Теперь просто натянута на уровне лодыжки, чтобы ты запнулся.
Слава. Я бы не был так расточителен с нитями.
Глеб. Угу, возможно её сестру-верёвочку ждут в поговорке.
Слава. В какой?
Глеб. Ну в той, знаменитой.
Слава. Не все росли на твоих присказках и поговорках, чтобы понять о чём речь.
Глеб. А зря.
Слава. Почему же?
Глеб. В своём основании звучат как последний свод законов утопии.
Игорь. Я считаю, что правила должны работать наоборот и быть перевёрнутыми с ног на голову, чтобы не ожидать ничего хорошего, а оно всё равно происходило бы, из обманчивой сущности.
Глеб. Оно...
Игорь. Да, хорошее. Вот, например, что тебе нравится?
Глеб. На дудочке играть.
Игорь. Теперь у тебя их пять и рак. Но в этом мире он полностью операбелен.
Глеб. Это никак не связанно.
Игорь. Нет, связанно. Рак лёгкого, так что лишнее отрежут и вставят внутрь кузнечьи меха, пять дудок должны быть оправданны.
Слава. А что, если я хочу быть космонавтом в этом мире.
Игорь. Поздравляю, у тебя рак.
Слава. Оу.
Игорь. От космической радиации.
Слава. Уже лучше.
Игорь. Но это не конец, выяснилось, что лечить опухоли не очень-то и выгодно.
Слава. Так, а где смысл?
Игорь. Ты создашь прецедент, и больше никто не будет настолько глуп, чтобы им заболеть.
Слава. Всё это порождает больше и больше вопросов.
Игорь. Не страшно, ты забудешь их после.
Слава. Полечу я в космос или нет?
Игорь. Ты уже в нём, разве не прекрасно?
Слава. Выглядит как земля.
Игорь. Потому лететь сюда было ошибкой. Не завышай ожидания.
Слава. Хотя, с другой стороны, я как будто чувствую больше чувств. Понял разницу между левым и правым ухом. Хотел бы я испытать это, воспринимая что-нибудь лучшее, чем вы, ваши разговоры или хруст сухожилий.
Глеб. Могу я проголосовать за это?
Игорь. Или, хотя бы, поднять тост.
Глеб. Или избавиться от этого вот ложного противопоставления. Всё это делают, но в разных последовательностях.
Слава. Вот "поднять" - возьмём изолированно термин. Не всё стоит поднимать. Еда с пола, рука оголённого тела, когда все смотрят. Глаза на инвалида.
Игорь. Я поднял себя из постели, и эта ошибка задала весь мой день.
Глеб. Что если тенор поднимет голос. Что если человек поднимет голос. Я отвечу - скандал.
Слава. И что если скандал поднимется в кабинет повыше, понимаете? Этаж "шесть" вам о чём-нибудь говорит?
Глеб. Говорит. Говорит с чем-то первобытным во мне, и это пугает.
Слава. Именно. Словно жизнь -- это стол, а у меня место в игровой, с шестилетним племянником. Я думаю, раз уж речь зашла, дети относятся к жизни так же, как к еде. Местами жадно, местами вольно, иногда тянут с пола.
Глеб. Я думаю, эта аналогия, как живот без пояса - не видит границ.
Слава. А мне кажется, мы слишком долго пользуемся шаблонами для афоризмов. Как будто с памятников читаем, но без привязки к сильному авторитету, они как-то не бьются.
Игорь. Скажи по-другому.
Слава. Как?
Игорь. Ну, следуя общему месту.
Слава. Не понимаю.
Игорь. Слова ваши блестят обманчиво, не истинной, но битым стеклом.
Глеб. Но нет, не живот и не ремень. Ты говоришь так, словно крышки с люков воруешь, а затем, сам в них падаешь.
Слава. А ты, а ты. Но хочу вернуться к "я". Мы как бессеребренники слова, друг другу звания сочиняем.
Игорь. Когда говоришь о другом - всегда есть интрига. О биографии из уст главного героя слушать не интересно, не держит за душу, зная, что он выберется.
Слава. Так что, будем дальше жертвовать своими дарованиями для других? Знаю, что всем надоело, но это как вслепую поддавками меняться.
Глеб. Все детские рисунки семьи похожи друг на друга, можно замешать и раздать случайно, в этом они нас опередили, коллективистский народ эти дети.
Слава. А дети они как виноград, а виноград не ветке. Нам тоже надо быть как на ветке, и только изюм на развес.
Глеб. Прикидывается свежим под целлофаном и пластиком. Словно в костюмах на утренник. Говорит о чём-то, как стих на новогодней ёлке.
Слава. Но без спроса и не к месту. Всё от дурного тона, оттого и бродят, что правды в них нет. Любое вино как плохая компания.
Игорь. Всё чаще мне чудится мой нерождённый сын в толпе. Но самый популярный сорт -- это дамские пальчики, и тут я понимаю, что пошёл он не туда, и теряю я его как сына.
Глеб. А кишмиш?
Игорь. Тоже не очень.
Глеб. Детство, знаете и тянется дольше, и тянется лучше. Вот на самое "Е" и тянется. Протяжно, если проговаривать, так звонко выходит. А вот старость уже глухо и на "О".
Слава. Сидят старики и воют на луну старше их, "ооо, а вот в наше время...". Причём любую чушь сказать можно: про ограды кованые или цены на сметану. Будто опись нажитого составляют. И эти сентименты. Иной ребёнок кирпичом забить может, потому что не держится их.
Игорь. Знаете, если жизнь как стол, то я его не могу себе его позволить, и вижу только в магазине.
Слава. Я бы отговорил тебя от покупки.
Игорь. Неужели?
Слава. Да, они ведь привлекательней из-за света выглядят. Может сложиться неверное мнение.
Игорь. Потребую возврат.
Слава. Видел когда-нибудь утят? Те крошечные ещё совсем, но дорогу домой знают, возвращаются сами, не потому что им говорят, а потому что решают так. Но вот стол ничего решать не хочет, и им командуют.
Глеб. У коней ведь тоже четыре ноги, но какой зверь своенравный.
Слава. Да, всё это в природе.
Игорь. Вступаться надо с чем-то безусловно превосходящим. В том числе и вас сейчас. Я слова добавить не мог, так вы увлечённо говорили.
Слава. Хочешь сказать, что, если два оркестра встретятся на улице - право прохода будет у лучшего?
Игорь. Нет, у духового.
Глеб. Оставьте уже это.
Слава. Вот мнения -- это личная вещь, и высказывать их тоже личная инициатива. Но может ли оно быть настолько личным, что станет просто не комфортно его слушать?
Глеб. Кто-то не любит духовые из-за травмы?
Слава. Просто душевный склад такой.
Игорь. Есть вопросы, которые требуют от нас меньше вовлечённости, это один из них. Я, когда не нахожусь, что ответить, просто важно цокаю как гусь.
Слава. Я внимателен ко всему, как москитная сетка. Она может и называется москитной, но ничего другого тоже не пропускает.
Глеб. А бывают люди как слив в раковине. Вроде всё идёт нормально, пока сверху ничего не наваливается, и они уже справляться не могут.
Слава. А ещё люди как телевизоры бывают, цветными.
Глеб. А ещё как песни - запоминающимися.
Игорь. Если и помнят, что в песнях, так это припевы.
Слава. Припев -- это натянутая нить между куплетами.
Игорь. Давайте больше не будем про нити опять.
Глеб. Что-то лучше, что-то хуже. Что-то другое, но оно другое только пока есть дуэт для сравнения. Другое всегда в отношении.
Слава. Я начал завидовать всему. Всему, чего у меня нет. Мой кот недавно чихал так активно, что я и сам вспомнил все приятные чувства, которые испытывал чихая. Это не редкость, редкости завидовать вообще нет смысла. Редко иметь имя с твёрдым знаком или друга по переписке.
Игорь. Мне так хочется быть спровоцированным тем, что ты говоришь, просто чтобы поддержать огонь в твоей мысли.
Слава. Мы горим, пока творим.
Глеб. Вот о чём я говорил, нашёл это теперь. Часто такое наблюдал за тобой. Ты строки из песен вырываешь?
Игорь. Это, должно быть, очень плохие песни, выглядит ладно только экспромтом.
Слава. По-настоящему вечные вещи можно пересобрать из синонимов, и всё равно они будут звучать.
Глеб. У "Мы" нет синонима.
Слава. Словарное определение тоже сойдёт.
Глеб. Личное местоимение множественного числа.
Слава. Мы.
Глеб. Очень формалистски.
Слава. Акт творения вышел за пределы. Нам нужна помощь, здесь открытое пламя.
Глеб. Сухенькие мужички быстрее прочих заливаются смехом, стоит держать их подальше от арт-площадок.
Слава. Промасленные бабы хохочут громче и ярче: если действительно что-то смешное, по ним видно будет быстрее.
Игорь. Это мы или они такие?
Слава. Они одни, мы другие.
Игорь. Другие.
Слава. Да.
Глеб. Мы так легко говорим о таких вещах, а между тем, люди умирают практически каждый месяц.
Слава. Если не неделю.
Глеб. И это не успокаивает.
Слава. У тебя из знакомых кто-то уже умирал?
Глеб. Ну нет, вроде как. Вспомнить ничего не могу. Только бабушка, но она была очень старой, и не как "знакомая".
Слава. Я готов поспорить, что, однажды, убил голубя, просто стреляя из пальца. Если их жизнь так хрупка, что уж говорить о людях, что не приспособлены к этой дикой среде.
Игорь. Он что, упал после этого?
Слава. Нет, конечно, но жизнь -- это не оперетта, не должен же он с надрывом прокричать и схватиться за грудь.
Игорь. Точно? Даже не упал?
Слава. Говорю же - нет. Он просто не улетел. По крайней мере, пока я смотрел.
Игорь. Может, позже?
Слава. Нет, ещё раз - он умер.
Игорь. Много на себя берёшь.
Слава. Нет, однажды сможем понять то, насколько мы важны. Сейчас, и только сейчас, я очень влиятельный, но невидим как дверные петли. И это реплика так хороша, что ее можно проговаривать с любого места и в любую сторону.
Глеб. Литература.
Игорь. Ещё одно сравнение?
Глеб. Да, литература как расчёска, укладывающая волосы, а слева направо - что-то от кондовости старого режима.
Игорь. Старое не значит плохое.
Глеб. В сухом словарном смысле.
Игорь. М-м-м, закинув удочку, я поймал сочного карпа дискуссий, будет чем обрадовать изголодавшихся ребятишек.
Слава. Всё, что мы добываем на охоте, можно использовать как куклу и веселить детвору. Оттого и произошла фраза хлеба и зрелищ.
Глеб. Теперь это факт, отнесём его домой и дождёмся всходов.
Слава. В кукольном театре вообще просто соотносить себя с актёрами и, в особенности, с дохлой рыбой на руке - вам обоим не нравится шоу и хочется домой.
Глеб. А что, если действительно забавный номер.
Слава. Прошу. Любой номер, нарисованный аэрозолем на стене забавный, это не достижение.
Игорь. Достижения. Это что-то важное?
Слава. Да, важное. Я - важный. Как селезень, что смог отбить утку у гуся. Это достижение, скажу вам точно.
Игорь. Это просто, когда ты селезень, знать свой вершок в выражении - отбить утку.
Слава. Гусь не должен допустить потерю утки.
Глеб. Да, разумеется, но это-то не достижение. Просто необходимые кондиции для всякого статусного гуся.
Игорь. Сотни, если не тысячи селезней были бы благодарны нам сейчас за то, что мы вносим смысл в их жизнь.
Глеб. Может, и им есть, чем с нами поделиться.
Слава. И они тоже стали бы так же важны. Как мы.
Игорь. Вот ещё пара добрых слов от тех, кто с нами. Но я не могу думать о них вне ироничного контекста.
Слава. Каждый комплимент смеётся над дурачком, который в него поверил, да.
Глеб. Именно. Верю в метафоры с простой вещественной формой. Верю в кулак. Верю в палку.
Игорь. Когда маленький был, на даче, под гнилой палкой, черви жили.
Глеб. И что?
Игорь. Не всё так однозначно.
Слава. Смысл больше не смысл, декаданс, упадок. Давайте вспорем наши животы и проверим, не завелись ли там черви.
Глеб. Я моюсь, у меня червей быть не может.
Слава. И руки тоже?
Глеб. Да, руки тоже.
Игорь. Давайте как-нибудь сбежим от ипритового облака, что вы наговорили за это время. Вернёмся к нам.
Глеб. Я поклялся, что не вернусь домой, а ты один в один как мой отец.
Слава. А я поклялся, что никогда не умру, и теперь действительно не могу умереть, чтобы люди не начали сомневаться в прочих моих пророчествах.
Глеб. Если бы моим домом была тюрьма, я смог бы сейчас нарушить обе наши клятвы.
Слава. Если бы, да кабы... Угрозы не начинают с "Если".
Глеб. Начинают, в самом деле. Через пару "если" ведущую к "то".
Слава. Ну вот с "то" и начинается угроза, остальное - предисловие. Как на свадьбе, когда вступительное слово берёт отец.
Глеб. Ты намеренно щекочешь всех отцов, чтобы зацепить моего?
Слава. Не моя вина, что ты ввел его в дискурсивный оборот. Сиди и терпи.
Игорь. Подожди, а твой отец сидел?
Глеб. Нет, или я об этом не знаю. С другой стороны, его до вечера дома не было, так что может он сидел в дневную смену, как в стационарах. А что?
Игорь. Да нет, ничего, просто это так, изюминка, что делает всё немного интересней.