НА ЕЛЬБI
(Осiнь 1814 р.)

Вiн пригадував знову, i знову вертався
До московських багОн i до скитських степiв,
Там де морок слiпий перед ним розтупався
I лунав однотонний незбагнений спiв.

Сум, лiси, болотА, подух тундри i криги,
Деревлянi "деревнi" i дика пургА.
Лютi вилицi лиць. Царь. Вериги. Розстриги.
Тiльки Кремль той: не знать - Бенарес чи Урга.

Простiр. Простiр жорстокий - зрадлива покора -
Чорним лоном монголки поглинював рух.
I вгрузали когорти... I в усмiх charmeur'a
Маскувавсь Александрiв подвоєний дух...

Евразiйська подвiйнiсть, примарнiсть, непевнiсть, -
Тiльки злiсть косоока та куля в iмлi.
Лиш захитаний Кремль та порожнi "деревнi"
Сутенiли на спогад з страшної землi.

Вiн пригадував далi... I - раптом - пролине
Теплим леготом пiвдня крiзь спогади - мить:
То Боплян i Мазепа, Карло й Україна,
То смаглява країна - окраїна тьми.

I здрiгалася чимсь корсиканським - iстота,
Римське сонце вставало над островом знов, -
Вiн шукав у Вольтера, гортав Геродота
I дзичала у жилах розжеврiла кров.

НА ЭЛЬБЕ
(Осень 1814 г.)

Он опять вспоминал и опять возвращался
В мир московских болотцев и скифских степей,
Там где морок слепой перед ним расступался
И напев однотонный звучал все темней.

Грусть, болота, леса в леденеющем иге,
Древяные деревни и злая пурга.
Жесткость выпуклых скул. Царь. Вериги. Расстриги.
И тот Кремль: не поймешь - Бенарес иль Урга.

Даль, обманная даль. Сонный воздух простора
Черным лоном монголки проглатывал бег.
Увязали когорты... Улыбкой charmeur'а
Александра раздвоенный дух скрыт от всех...

Евразийская двойственность, отблеск неверный,
Косоокая злоба и пуля во мгле.
Лишь расшатанный Кремль и пустые деревни
Оставались на память о страшной земле.

Дальше он вспоминал... и внезапно нахлынет,
Бризом теплым полуденным память омыв:
Карл, Боплан, и Мазепа, и вся Украина -
Та смуглянка страна, та окраина тьмы.

Содрогалось в груди корсиканское что-то,
Солнце Рима вставало над островом вновь, -
Он искал у Вольтера, листал Геродота
И по жилам неслась разогретая кровь.