|
|
||
Леся Украинка"Боярыня"Драматическая поэма в пяти действиях(Перевела с украинского Ирина Стырта) |
|
I. П е р е б и й н ы й (гостю) Жена моя управилась как быстро! Смотри, соорудила целый ужин, пока беседы возле церкви мы вели. П е р е б и й н ы х а (сходит немного с террасы навстречу гостю) Прошу к столу, боярин, с нами отведать хлеба-соли. С т е п а н (отговариваясь) Рад бы, но не смею, дорогая паниматка, - не прогневить бы старых мне бояр, и так уж я давно от них отбился. П е р е б и й н ы й О них не беспокойся. Подкоморий их на банкет к себе зазвал, тебя ж я выпросил у них. "Я нездоров, - им говорю, - не до банкета мне, но пригласить хочу к себе Степана - я знал его покойного отца, - чтоб погостил у нас немного в хате. Он юноша еще, ему не гоже банкеты ваши часто посещать". Боярам, видно, уж запах медок и варенуха, тут раздобрились и говорят: "Пускай себе парнишка сидит там у тебя хоть до отъезда. На что он тут нам сдался? С т е п а н Вот спасибо, панотченька! (Поднимается на террасу с хозяевами.) П е р е б и й н ы й Я джуре прикажу перенести сюда твои пожитки и в плен тебя возьму, пока бояре тебя отсюда не спасут. С т е п а н О Боже! Мне плен такой милей освобожденья! П е р е б и й н ы х а (Оксане) Пойди-ка, дочка, и пошли Семена. (Оксана выходит и вскоре возвращается.) С т е п а н Как бы помехою не стал я вам ... П е р е б и й н ы х а Неужто места не найдется в хате у нас для гостя! П е р е б и й н ы й Ты забудь у нас все церемонии, сынок. Со мной отец покойный твой водил хлеб-соль, мы вместе с ним козаковали. (Садит Степана за стол и садится к столу сам.) (Оксане.) Дочка, ты б угостила для начала нас. (Оксана наливает из сулейки две чарки - отцу и гостю.) О к с а н а Пожалуйста, боярин, угощайтесь. С т е п а н (беря чарку, встает и кланяется Оксане) Дай Боже, панночка, чтобы судьба твоя была счастливой! О к с а н а Будь здоров. (Степан, выпив, снова садится. Оксана угощает отца. Все ужинают.) П е р е б и й н ы й (Оксане) А он сначала не узнал тебя... Спросил: "Вы знаете, кто эта панна, что в первой паре корогву несет?" О к с а н а (усмехаясь и поглядывая на Степана) Когда? П е р е б и й н ы й Да вот когда на Троицу в процессии ты с братчицами шла. С т е п а н Ты корогву всегда несешь? О к с а н а (немножко самодовольно) А как же, я первая в девичьем нашем братстве. П е р е б и й н ы й (шутливо подмигивая) Не маленькая это уж Оксанка, которой веретенца мастерил ты. О к с а н а Те веретенца у меня остались... (Замолкает, застеснявшись.) С т е п а н (утешно) Неужто? О к с а на (перебивая неловкий для нее разговор) Где же, мама, наш Иван? П е р е б и й н ы х а Да где ж? С товарищами на дворе. И в а н (Брат Оксаны, молодой козак, выходит из дома) Ан нет, я тут. Давайте, мама, есть. П е р е б и й н ы х а Ты б поздоровался сначала с гостем! И в а н (садясь, небрежно) Уже здоровались мы возле церкви. П е р е б и й н ы й Он до отъезда поживет у нас. И в а н (так же) Вот как? Что ж, ладно... Слушай-ка, Оксана, остыло это блюдо, принеси свежее что-то... О к с а н а (пораженная его небрежным тоном) Вот прийдет служанка , так ей и прикажи. И в а н Ишь гордая. (Степану.) У вас там на Москве, небось, девчата не задаются так? С т е п а н А я московских девчат не знаю. О к с а н а Как же так? С т е п а н Да я недавно на Москве. Пока отец еще был жив, я больше в Киеве, при Академии, в науке, пребывал, и лишь, когда он умер, я поехал на помощь к матери. П е р е б и й н ы х а А что ж не перевез ты матушку тогда сюда? С т е п а н Да трудно. Нам не на что на Украине жить. Вы сами знаете, усадьба наша была разрушена до кирпича в Выговщину. Мы сроду не были что б очень уж богаты, а тогда и малое владенье потеряли. Пока пробился малость на Москве, отец мой бедствовал ужасно с нами. На раде Переяславской отец, отдавши слово за Москву, держал то слово верно. И в а н Было бы кому держать! Нечистый дернул их давать то слово! П е р е б и й н ы й Тогда, сынок, ведь надвое гадалось, никто не знал, как дело обернется... ну и... не каждый же предаст присягу... И в а н (иронично) Предать, конечно, лучше Украину! С т е п а н (вспыхнул, но сдержался) Не предавал отец мой Украину! Он ей служил из-под руки царя не хуже, чем враги его служили из-под короны польской. И в а н Да известно, одно и то же пятки чьи лизать - московские иль ляшские!.. С т е п а н А много таких нашлось, что сами устояли? П е р е б и й н ы й (Ивану) Украинское дело, сын, не просто... Старик Богдан был не глупее нас с тобой, однако даже он не удержался тогда своею силою. (Перебийныха, наклонившись к уху сына, что-то шепчет. Тот нетерпеливо встряхивает чубом.) И в а н Отец! Что тут замазывать? Давайте правду! Не частное, а общее тут дело! Когда бы было меньше среди нас тех, кто доход свой честный промотав, польстились на московских соболей и потянули руки к той "казне", как москали зовут ... П е р е б и й н ы х а (дергает сына за полу) Иван! Иван! С т е п а н Не ради соболей, не для казны поехал мой отец в Москву! Чужим панам в родном краю служить он не желал; хотел хоть на чужбине служить родной он вере, помогать хоть издалека угнетенным братьям, объединив для них цареву ласку. Уж стар он был с оружьем защищать честь Украины... И в а н Но ведь ты же молод, - так что ж оружие ты не поднимешь, что выпало из старых рук отца? С т е п а н Как объясню тебе?.. Когда-то в детстве учил меня отец письму святому и наказал мне выучить на память про Каина и Авеля. "Сын мой, - сказал он, - бди, чтоб мог ты с ясным взором, а не с помершим, не дрожа, как Каин, небесному отцу ответ держать, когда тебя он спросит: "Брат твой где?" А как же я могу на Украине поднять оружие и не задеть им брата?... Разве сабля и мушкет имеют больше чести, больше силы, чем искреннее слово и перо? Нет, я обучен по-другому был! П е р е б и й н ы й Такое не привыкли слышать мы... однако... было бы греха на свете, наверно, меньше, если б думали, как ты, другие... И в а н (презрительно) Это в Киеве ченцы такому учат! О к с а н а Ты, Иван, не обучался в Киеве. Откуда ж ты знаешь, что там учат? И в а н (задетый) Вот нашлась, нежданно для тебя защитница, боярин! О к с а н а Я лишь правду говорю... (Смущенная, уходит с террасы в сад. Из дома на террасу входит джура.) Д ж у р а Я там принес для гостя вещи, пан. П е р е б и й н ы й Идем, Степан, я покажу, где будешь у нас стоять. С т е п а н (Перебийныхе) Спасибо, паниматка, за хлеб, за соль! П е р е б и й н ы х а (с косым взглядом на сына) Прости, коль, может, что-то пришлось не так по вкусу в первый раз... (Степан с Перебийным и джурою идут в дом.) П е р е б и й н ы х а (Ивану тихо) Ну, ты таки! Кто говорит так с гостем? И в а н Э! Пусть хоть раз услышит правду он! П е р е б и й н ы х а Ты слышал же, что он сказал... И в а н Сказал! Бурсак - и чтоб глаза не мог замылить! П е р е б и й н ы х а А мне он по душе, - хороший парень, такой учтивый... И в а н Ну, известно же, вам языком понравиться не трудно. П е р е б и й н ы х а Так или сяк, а все же лучше ты не заедайся с гостем. Это будто его к себе мы пригласили, чтоб им пренебрегать. Не принято ведь так! И в а н Ну, ладно, задевать его не буду. (Сходит с террасы.) П е р е б и й н ы х а Куда ты? И в а н Я пойду к товарищам. (Идет через сад, перескакивает через забор и исчезает. Входит служанка и убирает со стола.) П е р е б и й н ы х а Где ты, Оксана? О к с а н а (выходит из-за куста с кувшинчиком в руке) Тут я рядом, мама, Барвинок поливаю. П е р е б и й н ы х а В самом деле, пора полить, - совсем засох на солнце. Полей и то, что мы пересадили. (Перебийныха и служанка, убрав со стола, идут в дом. Оксана, поливая цветы, поет веснянки. В сад спускаются сумерки. Степан украдкой вылазит через окно своей комнаты на террасу, быстро и ловко срыгивает с террасы на землю и подходит к Оксане.) О к с а н а (обрывает пенье и упускает кувшин) Ой горе! Кто там?.. С т е п а н Панночка, то я. Прости меня. Сердиться не должна ты, ведь ты ж сама меня очаровала и завлекла, как соловейчик, пеньем. Я не своею силою пришел... О к с а н а (смущенно, но вместе с тем горделиво) Боярин, для чего такие речи? Мне слушать их неловко. (Хочет идти.) С т е п а н (задерживает ее за руку) Нет, не уйдешь ты так... О к с а н а (пораженная, вырывает руку) Что за обычай! Я не холопка с вотчины твоей! С т е п а н (виноватый) Я вовсе не хотел тебя обидеть. Да, ты свободна... Разве опечалит тебя, что я уеду на чужбину с разбитым сердцем, что воспоминанье о милой встрече ядом закипит? Тебе нет дела, девушка-гордячка... Кто я тебе? Чужак, заезжий, пришлый ... И правда, так меня везде зовут... Ты завтра обо мне не вспомнишь даже ... О к с а н а (опустив глаза) Ты завтра уезжаешь? С т е п а н Что же мне колоть тебе глаза тут каждый день? О к с а н а Выходит, будто я тебя гоню... А я тебе и слова не сказала... С т е п а н Так должен я еще и дожидаться, пока ты прямо скажешь: "Выбирайся"? О к с а н а (взволнована, срывает с вишни листочки, кусает их, рвет в руках) Чудной ты, право! Что же я должна тебе сказать? Я не привыкла так... Я многих панычей годами знаю, но и от них не слышала такого... а ты... вот только лишь приехал... С т е п а н Панна! Те панычи гуляют по садочкам, и на досуге, без забот и горя, цветочек для забавы выбирают, и ждут себе, чтоб лучше распустился. Я ж, словно узник, что на час короткий смог из темницы вырваться и должен с веселым миром снова распрощаться, - нет времени цветенье ожидать! Не для забавы был бы мне цветок, в нем вижу я свободной жизни образ и края милого красу. И мне тот угол, где б цветок я посадил, казался б целым миром... Я забыл, что ты живешь на воле, - тебя тот мир, где я живу, ничем не привлекает и никогда привлечь ничем не сможет... О к с а н а (тихо, опустив голову) С чего же стал ты так уверен в этом? Ты словно думаешь, что я и впрямь какое-то растение без сердца и без души... (В голосе слегка звенят слезы. Речь ее обрывается.) С т е п а н (снова берет ее за руку, она не сопротивляется) Оксана! Звездочка! прости... я сам не знаю... я не смею... (Порывисто.) Нет, не могу, моей не хватит силы с тобой расстаться! (Прижимает Оксану к себе.) Милая, скажи, иль любишь ты меня! Промолви слово! О к с а н а Да разве б я с тобою так стояла? (Прячет лицо у него на груди. Немая сцена.) С т е п а н Я завтра же зашлю к тебе сватов. Отец твой, думаешь, их примет? О к с а н а Отцу понравился ты очень, маме тоже. С т е п а н Но что я дам тебе там на чужбине взамен веселия родного края? Любовь мою и больше ничего... О к с а н а Не думай, что панянка я пустая и у меня забавы только на уме. Лихое время наше и девчат уже серьезным мыслям научило. Когда б ты только знал, как кровь гнетет! С т е п а н Кровь? О к с а н а Да. Не раз, вернувшись из похода, на танцах с нами рыцарство гуляет. Протянет руку рыцарь, чтоб меня на танец взять, а мне все чудится, что та рука вся красная от крови, от крови братской... И все танцы эти меня не веселят... Наверное, не приняла б я перстня из руки такого рыцаря... (Гладит ему руку.) Твоя рука чиста от крови. С т е п а н Много тех, кто честью такое не считают. О к с а н а Ласковость твоя затронула мне сердце сразу. Скажи, в твоей семье такие все? С т е п а н Семья у нас невелика: сестра и мать, да братик малый. Все они не злые у меня. О к с а н а Вдруг матушка твоя невзлюбит незнакомую невестку?.. Как тогда мне на чужбине без рода оказаться? С т е п а н Нет, Оксана, того не бойся. Мать была бы рада, чтоб я из Украины женушку привез, - ведь, умирая, мой отец желал, чтоб где-то я в родном краю женился. Тебя ж она еще ребенком помнит. (Снова прижимает ее к себе.) И кто бы мог суметь не полюбить мою голубоньку, Оксаночку мою? То только в песнях все свекрухи злые, а ты увидишь - как родная будет к тебе моя маманя. О к с а н а Дай-то Бог! С т е п а н Мне кажется теперь, что в целом мире для нас чужбины больше быть не может, лишь были б мы всегда вдвоем. Увидишь, какое гнездышко совьем с тобою, хоть и в Москве. И ничего чужого не будет в нашей милой хатке, правда? О к с а н а Конечно. Знаешь, как-то я не очень боюсь чужбины дальней той. С т е п а н Со мною? О к с а н а (улыбается) Ну, ясно, что с тобою. Да и то, ведь разве там такая уж чужбина? Там вера, как у нас, язык же их я вроде понимать могу немного. С т е п а н Язык, конечно, выучить недолго... немного будто тверже... Ничего! Оксаночка, разумница моя, всему научится. О к с а н а Ой, не хвали так, а вдруг накличешь! (Немножко погруснела.) Я и так боюсь... С т е п а н Чего, Оксана? О к с а н а Как-то вдруг упало нам счастье это. Я такого сроду не видела... Подруги ведь мои, что замуж вышли, много испытали всего - и горя, и забот - до свадьбы, а я... С т е п а н Ты подожди! А может, завтра твой папинька порог мне и покажет. О к с а н а Нет, нет, не будет этого, я знаю. С т е п а н (шутя) Как будто панночка тому не рада? Чтоб гарбуза еще не покатили? О к с а н а Ну, полно! Что за шутки? С т е п а н Вот никак не угожу тебе словами! Ладно, не буду больше говорить, коль так! (Без слов прижимает к себе и ласкает ее. Она сначала вырывается, потом поддается его ласкам.) Г о л о с м а т е р и (из дома) Оксана! Сколько можно поливать! Уж поздно! О к с а н а (бросилась) Мать зовет. (Порывается уйти.) С т е п а н (удерживает ее. Страстно) Еще минутку! Минуточку! О к с а н а Я выйду, может, позже, как только мать заснет. С т е п а н Так выйди ж, сердце! Выглядывать я буду до рассвета! Г о л о с м а т е р и Оксана, где ты? О к с а н а Вот иду я, мама! (Еще раз на прощание обнимает Степана и идет в дом.) II. М а т ь (садится на лавку, тяжело дыша) Немножко отдохну, потом уж в терем... Стара... не носят ноги... О к с а н а (садится рядом) Вы бы, мама, кровать сказали вниз перенести, по лестнице вам трудно стало лазить. М а т ь Ох нет, голубонька, пускай уж лучше там, в тереме... Тут, на Москве, нельзя, чтоб женщина внизу жила. Ведь скажут: старуха, а обычая не знает. О к с а н а Так вы ж не в их обычаях росли. М а т ь И что? Они не спрашивают тут, кто как там вырос... Мы пристальцы, дочка, - с волками жить, по-волчьи выть. О к с а н а (со смехом) Ну, горе! Так, значит, тоже мне по-волчьи выть? М а т ь А ты как думала? Сегодня в церкви вон сколько шепота вокруг нас было: "Черкашенки! Хохлуши!" О к с а н а (немного погрустнев) Я слышала... Греха здесь не боятся: в церкви Божей не молятся, а все других склоняют, а сами перед нами благочестием кичатся... М а т ь Всюду так оно на свете: что сторона - то и обычай. Правда, что город - то и норов. Странна им одежда наша. Лица женщины завешивают тут, а мы вот нет. О к с а н а Что ж мы туркени? М а т ь Береги Господь! Но и московки тоже не туркени, а вот, поди, у них так повелось. И если стала ты боярыней московской, вроде как по-ихнему и одеваться подобает. О к с а н а А вы? И вы, однако, мать боярина. М а т ь Что мать, то не жена. Ведь люди видят, что я уже готовлюсь в Божий путь - поздненько мне теперь менять наряды. (С ласковой и грустной усмешкой.) Не стоит нового уже справлять. И старенький мой- царствие ему небесное! - дожил свой век в жупане козацком, и на смерть его одела я в вышиванку... (Вытирает платочком глаза. Оксана, тронутая, смотрит на нее. Короткое молчание.) О к с а н а И зачем Степан в боярские одежды нарядился? Вот как стоял он под венцом со мною в жупане кармазиновом, то был тогда... (Застыдившись, останавливается.) М а т ь (добродушно кивает ей) Да видно, мил тогда кому-то был он.. (Cерьезнее) Но как бы ни было, а пренебречь нарядом царским он не может, дочка. О к с а н а Но ведь отец... М а т ь Отец был стар и слаб, когда боярином стал назваться. Ему из дома даже не случалось уже в то время выходит. Степан же на царские беседы ходит, и в приказ, и в думу. О к с а н а Разве стыдно было б, когда бы он оделся по-козацки? М а т ь Не то что стыдно... Странная ты, дочка, ведь муж-то твой боярин, не козак, а ты как будто и не понимаешь. О к с а н а (печально) Ну, почему не понимаю?.. М а т ь Видишь, я Ганну по-московски одеваю, ведь ей судилась пара здесь, она уж не поедет в Украину. О к с а н а Зачем Степан не взял ее с собою, как был у нас? М а т ь Девице странствовать как будто не годится; скажут люди: "Поехала там женихов ловить". Пусть здесь уж носит сарафаны, раз ей судилось так. О к с а н а Еще девичий их сарафан имеет вроде форму, а женский вовсе как мешок, и длинный! На рясу он поповскую похож! Аж грустно, как же я его надену? И что ж прийдется мне такое сито на голову надеть? Лицо завесить? М а т ь А как иначе? О к с а н а (помолчав, смущенно) Ах, боюсь я, мама. М а т ь Чего же, доченька, скажи, чего? О к с а н а Неловко и сказать... М а т ь Ты не стыдись. Тебе я все же здесь за мать родную. О к с а н а (целует ей руку) Да, мама. Я себе вот размышляю... не опротивела бы я Степану в одежде этой как-то ненароком ... М а т ь (смеясь) Ну, ты и выдумала! А тебе Степан не опротивел не в жупане? О к с а н а Так это ж мне... М а т ь Ой не мудри ты, дочка! Да разве же Степан ребенок малый - оденься по-другому, не узнает? О к с а н а Узнать то, он узнает... М а т ь (глянув у окно) Посмотри-ка глазами молодыми, кто идет там? Аль не Степан случайно? О к с а н а Точно - он. А с ним каких-то двое. М а т ь Убегаем! (Поднимается и направляется к двери.) О к с а н а Да отчего ж, Бог миловал, бежать нам, как от татар? М а т ь Ведь осмеют, дитя, - не принято тут, чтобы женщины сидели при мужской беседе. (Открывает двери и спешит по лестнице в терем.) Оксана (идет за нею) Ой Господи, что за обычаи! Как странно! Сцена быстро меняется. Терем. Кроме Оксаны и матери, в тереме еще и Ганна, молодая девушка, сестра Степана. Ганна одета как боярышня. М а т ь (подходит к большому сундуку) Здесь, дитя мое, твоя боярская одежда. Я купила. О к с а н а (вежливо, но без радости) Спасибо, мама. М а т ь Хочешь посмотреть или примерять? О к с а н а Пусть немножко позже. Устала что-то. Да и не пойду сегодня никуда, успеется переодеться. М а т ь Воля, дочь, твоя. Ну, отдыхай. Я тоже отдохну, на то и праздники. (Идет в боковую комнату.) Г а н н а (что до этого сидела, лузгая тыквенные семечки) Скажи, сестричка, Зачем же эти праздники нужны ? О к с а н а И спросишь же! Что на тебя нашло? Г а н н а Да нудно ж как! О к с а н а Сидишь, тебе и нудно. Пойди и с молодежью погуляй. Г а н н а Куда пойти? Какая молодежь? О к с а н а Да разве у тебя подружек нет? Г а н н а Подружек?.. Знаю из боярышень я некоторых... Только как ходить к ним? Маманя нездоровы, не хотят со мной идти... А ты же их еще совсем не знаешь... С мамкой не хочу, она такая... О к с а н а Что ж тебя водить? Не маленькая уж. Иди сама. Вам даже веселей без старших будет. Г а н н а Самой нельзя мне по Москве ходить. О к с а н а Что кто-то нападет? Г а н н а Нет, необычно. О к с а н а Ну и обычаи у вас тут, право! Г а н н а И что боярышни мне эти скажут? Сидят по теремах, как я, они и нудятся. Какое с них веселье? О к с а н а Чего ж сидите вы? Пошли бы вместе куда-нибудь на речку или в рощу, попели песни. Я, бывало, дома и часу в праздник в хате не сидела. Г а н н а Ба, дома у тебя! Там не Москва! Такого и не слышали мы даже - по рощах петь!.. О к с а н а Так ты не знаешь, Ганна, как молодежь гуляет в Украине? Г а н н а Я Украину ведь не очень помню, а Ванька тут уже родился... О к с а н а Ванька? Что ж не Ивась? Г а н н а Его тут так зовут, а мы привыкли. Он и сам привык. Меня вот только мама и Степан еще зовут Ганнусею. О к с а н а А как же тебя тут называют? Г а н н а Аннушка. О к с а н а Вот как! (пробуя) "Ганнушка". Г а н н а (исправляя) Нет, Оксана. "Аннушка". О к с а н а И не произнесу. Но ничего звучит и по-московски, коль уметь сказать. А как по-ихнему Оксана будет? Г а н н а Аксинья иль Аксюша. О к с а н а Некрасиво. Оксана как-то лучше. Ты, Ганнуся, Меня таки Оксаною зови. Г а н н а (ластится к Оксане) Как хочешь, так и буду звать, сестричка. Я так тебя люблю! Вот радость была, как с Украины брат тебя привез! О к с а н а Но ты меня, Ганнусенька, не знаешь, я, может, злая... Г а н н а Нет, ты добрая! Все говоришь мне: "Погулять иди, развейся, не сиди!" Ты б только знала, как все боярыни тут закрывают своих сестер и дочек. Ей же Богу, и за порог ступить не разрешают. (Ластится еще больше.) Оксаночка... голубушка... хочу тебя о чем-то попросить... О к с а н а О чем же? (Ганна, смущенная, молчит.) Из украшений что-нибудь моих? Бери, что хочешь. Дам тебе я бусы, еще и косы заплету в дробушки, тебя я наряжу, как гетманивну. Г а н н а (грустно) Да нет, такого мама не позволит... Я не о том... Хочу я попросить, чтоб ты... со мной в садочек вместе вышла... О к с а н а И это все? И есть о чем просить! Идем хоть и сейчас. Г а н н а Нет, не сейчас... О к с а н а Когда захочешь. Что же там в садочке? Г а н н а Да, видишь, мне одной в саду сидеть нельзя... О к с а н а Как даже этого нельзя? Г а н н а А с мамкою пойти - она же всем растрепет, почему я там сижу. О к с а н а (смеясь) Ты что же ворожишь там? Вот хитрунья! Г а н н а Я ничего... выглядываю только, иль царские стрельцы не проезжают по улице. Они под вечер едут. О к с а н а Должно, стрелец царя попал тебе в сердечко девичье? Г а н н а Так я ж, Оксана, помолвлена. О к с а н а За царского стрельца? Г а н н а Ну да. О к с а н а Чего же к нам он не зайдет? Г а н н а А и зашел бы, разве я увижу? Я в тереме, а он - внизу, в светлице. О к с а н а Так вам и видеться нельзя? Г а н н а Никак! О к с а н а Прилюдно - нет, а только лишь украдкой? Г а н н а Нет, почему украдкой? О к с а н а Так ты ж хотела к нему в садочек выйти. Г а н н а Как к нему? Еще я стыд совсем не потеряла! И как подумать только ты могла, что на свиданье провожать меня просила я? Неужто же, Оксана, считаешь ты меня такой нечестной? О к с а н а Да Бог с тобою! Где же тут нечестность? Раз девушка немножко постоит с своим помолвленным, то и нечестна? Г а н н а Ну да, тут так. О к с а н а Зачем же ты выходишь тогда в садочек? Г а н н а Я смотрю оттуда, как мимо нас по улице он едет. Иначе я его и не увижу, вот разве в церкви. О к с а н а Где ж вы говорили? Г а н н а Нигде. О к с а н а А как же он тебя посватал? Г а н н а Как? Через сваху. Как обыкновенно. О к с а н а Я что-то не пойму. Г а н н а Так ты ж не знаешь обычаев московских. Лучше мать тебе расскажут, потому что точно и я не знаю. О к с а н а Вроде как выходит, что вы, не обменявшись даже словом, поженетесь? Г а н н а Да, так пристойнее. О к с а н а Чудная молодежь!.. (Молча улыбается каким-то своим воспоминаниям. Потом тихо и мечтательно.) А я к Степану поговорить что вечер выходила. Г а н н а Как обручились? О к с а н а Да... как обручились. Ну, раз стояла с ним, не обручившись, иначе кто ж сосвататься и может? Г а н н а (закрывая лицо) Ой, стыд и горе! (Оксана молча пожимает плечами.) Г а н н а Что же мать твоя не знает до сих пор про ваши встречи? О к с а н а Ну, почему не знает? Г а н н а Так она не прокляла тебя? О к с а н а За что же, Ганна? Они и сами были молодые, и знают, что то есть любовь. Г а н н а Оксана! Что только говоришь ты! (Снова закрывает лицо.) О к с а н а (смеется) Вот глупышка! С т е п а н (входит поспешно) Оксаночка, переоденься быстро в московскую одежду. Там пришли бояре. О к с а н а Но мать сказала, женщинам нельзя там, где мужчины, находится. С т е п а н Ты лишь должна их угостить, мое сердечко, а после снова в терем возвратишься. О к с а н а Как так? И как же угощать мне их, Степан? По-нашему иль, может, как иначе? С т е п а н Ты вынесешь им на тареле меда - маманя там устроит все, как надо,- поклонишься, боярин поцелует тебя в уста... О к с а н а Степан! Что говоришь ты? Меня бояре будут целовать? Иль это мне причудилось? С т е п а н Все так, но в этом ничего плохого нет - обычай только! О к с а н а Что ж то за обычай! Пусть он горит, обычай! Не пойду! С т е п а н (понуро) Как хочешь, только ты нас всех погубишь. О к с а н а И скажешь! С т е п а н Ты не знаешь, до чего здесь мстительные люди. За обиду сочтет боярин старый, как не выйдешь, он думный дьяк, он в силе - сын его хоть молодой, уж стольник; опорочит он нас перед царем, а там уж "слово и дело" быстро против нас готово. О к с а н а Ты шутишь? С т е п а н (еще более понуро) Выглядит, что я шучу? О к с а н а (с ужасом) Степан, куда же это мы попали? Тут будто басурманская неволя. С т е п а н А я не говорил тебе, что воля. Да ведь не гнули бы мы спины здесь, семью всю нашу в Украине в три погибели согнули б воеводы московские... Тебе претит, когда какой-то дед коснется раз тебя губами, а мне вот называть себя "холопом Степкой" и, как невольнику, там руки целовать, так это вроде и ничего? О к с а н а О Господи, Степан, кто ж говорить, что ничего? С т е п а н Так видишь... Да что я распинаюсь тут? Там дьяк меня заждался. Говори ж, Оксана, ты выйдешь? О к с а н а Я не знаю... М а т ь (выходит из комнаты) Выйди, дочка! Голубонька! И я тебя прошу! Не дай мне, старой, наяву увидеть погибели Степана! Г а н н а Ой сестричка, ты б только знала, что за лютый дед боярин тот!.. Тебя я умоляю! Сестреночка! Не погуби ты нас! (Рыдая, бросается к Оксане.) О к с а н а (Ганне холодно, как-то чересчур спокойно) Я выйду. Дайте мне московскую одежду. (Ганна бросается к сундуку.) Мама, приготовьте мед. Иди, Степан, займи пока гостей. (Степан, опустив голову, выходит. Оксана, бледная как смерть, снимает с головы кораблик.) III. С т е п а н (вводит гостя козака) Вот здесь давай поговорим, пан-брат, сам знаешь, там... тут будет безопасней. (Оглядывает сени через двери, потом замыкает двери на замок и закрывает окна. Садится с гостем подальше от дверей. Разговор ведется негромко.) Большие, говоришь, там притесненья? Г о с т ь Такие там напасти, Боже упаси! И передышки малой не дают московские прислужники. Все нам в глаза присягою той тычут... С т е п а н Правда, великое таки присяга дело. Г о с т ь (громче) Что ж сами-то они забыли Бога? С т е п а н Тихонечко, пан-брат, подслушает какой слуга. Г о с т ь И правда... Я забыл... (Тише.) Присягу нарушать мы не хотим, но все-таки пусть царь нас защитит от воронья того. С т е п а н Тут дело трудное. Царь должен там кого-то для надзора держать, а воеводы все не лучше один другого. Ясно, что за ними и остальные все пораспустились... Г о с т ь Послал бы цар хоть из украинцев кого-то, - в Москве такие есть, как ты, что издавна царю служили верно, но и родной обычай уважают. С т е п а н Нас не пошлют... Г о с т ь Что ж так? С т е п а н Не верят нам. Г о с т ь Вот как! Да вы же вроде тут все в ласке! С т е п а н То на глазах, но с глаз нас отпускать не любят. Ненадолго посылают послами, да и не самих всегда, а только чтобы вместе с москалями... А воеводами поставить нас, такого ввек не будет! Г о с т ь Что ж, тогда нам остается только Дорошенко! С т е п а н (делает движение, будто хочет закрыть гостю рот) Бог нас спаси, что говоришь, пан-брат! Г о с т ь (спохватившись) С досады невзначай сорвалось слово... Всего же больше огорчает то, что нам вот так не верят. Мой свояк, Черненко, может, знаешь? (Степан кивает головой.) Так было влип, что еле удалось спастись с душою! С т е п а н Черненко? Вроде ж он в приятелях у самого царя. Г о с т ь Вот то-то же! А кто-то наклепал при воеводе, что будто посылал он в Чигирин какое-то письмо. И началось! Как плакала жена, в ногах валялась у воеводы... С т е п а н (горько усмехнувшись) Есть пословица: "Москва слезам не верит". Г о с т ь Это правда! Однако же нашлись, что помогли... С т е п а н И кто же? Г о с т ь Золотые. С т е п а н Разве что! (Молчание.) Г о с т ь Так затянули на боках у нас уже супонь... Но люди все же есть, что не боятся, - так отчаялись, - как говорится, лопнуло терпенье. (Подвинувшись совсем близко к Степану, говорит шепотом.) Девчата наши, - те, что в братстве вкупе с супругою твоей когда-то были, - пошили вместе корогву и в Чигирин послали... ну, конечно же, секретно... Иван, твой шурин, сам ее повез... Никто о том не знает. А узнали б, и думать страшно, что б там было! (Отодвинувшись, немного громче.) Вот ведь решаются же люди, видишь... (Степан, задумавшись, дергает конец своего пояса. Гость встает.) Так нет надежды, чтобы облеченье нам от царя таки достать, пан-брат? С т е п а н (очнувшись от своих раздумий, тоже встает) Нет, отчего ж, я попытаюсь. Скоро я буду на беседе малой у царя. Как будет во хмелю он, угожу ему, быть может, - он слушать песни "черкасские" порою любит и балясы всякие, не без того, чтоб тропака прикажет мне сплясать. Г о с т ь Вот как! Ты разве у него прислужник? С т е п а н Ба! знаешь, говорят: "Скачи-ка, враже, как пан накаже"... Да я готов ходить на голове, чтоб только что-нибудь суметь добиться для тебя, пан-брат, и Украины. Дай челобитную - ту, что ты приготовил для царя, - как будет случай, то ему поддам ее я в собственные руки. Г о с т ь (вынимает завернутую в платок бумагу с печатьями) Вот. Пусть Бог тебе поможет! А не то, не миновать разлива братской крови, как челобитная напрасной будет. С т е п а н Не допусти, Господь! Г о с т ь Ну, будь здоров. Пойду. С т е п а н Пусть Бог тебя хранит, пан-брат! (Челомкаются. Гость выходит.) О к с а н а (поспешно входит из других дверей быстрым шагом) А я тебя, Степан везде ищу. С т е п а н Что там? О к с а н а Да посоветоваться нужно. Мне тут Яхненко передал письмо от братчицы-подружки. С т е п а н (торопливо) Где письмо? Спалить его! О к с а н а Да Бог с тобой, Степан! Зачем спалить? Она в нем просит, чтоб я послала, по возможности, ей денег, нужда большая в чем-то у нее. С т е п а н Не посылай! О Боже! И не думай! О к с а н а Что на тебя нашло? Я и не знала, что ты такой скупой. Уж если так, то я с приданого послать могу. С т е п а н Да мне не денег жалко ведь, Оксана. О к с а н а Зачем же ты не хочешь? С т е п а н Да опасно. (Наклонившись к ней, совсем приглушенно.) Они там с Дорошенком замышляют... О к с а н а (удивленно молчит, потом загадочно усмехается) Что ж, может быть, и нужно так. С т е п а н Опомнись! Ты ж так боялася разлива крови, а та война, что начал Дорошенко на Украине, - это брат на брата, ведь он же там татар позвал на помощь и платит им ясиром христианским. О к с а н а (садится, словно совсем без сил, на скамью и опирается на стол) Повсюду горе, как не обернешься... Татары там... татары тут... С т е п а н Оксана! Что чудится тебе! Татары тут? О к с а н а А что же? Разве я не, как татарка, сижу в неволе? Разве ты не ходишь под ноги пану своему стелиться, как хану? Всюду колья и нагайки, холопов продают... Чем не татары? С т е п а н Тут вера христианская. О к с а н а Хоть вера! Да ведь и то... прийду я в церковь - Бог, прости! - я службы здесь не узнаю: заводят как-то, Бог весть, по-какому... С т е п а н Оксана, это грех уже! О к с а н а Ой мужнек!.. Так опротивела Москва мне эта! (Наклоняется головой к столу.) С т е п а н (грустно стоит над нею) Я так и знал... Не говорил я разве, что ничего тебе тут, на чужбине, я не сумею дать?.. О к с а н а (бросается к нему) Нет, мой любимый! Я злая! Словно бы совсем забыла, что мой голубчик тут сильнее всех страдает, - нужно ж было мне добавит еще печалей! (Степан притягивает ее к себе.) Ну, скажи, мой добрый, иль долго мучиться с тобой нам так? С т е п а н (вздохнув) Бог знает, сердце! О к с а н а Неужель в неволе погибнем тут? С т е п а н Храни надежду в Бога. Изменяться, быть может, времена. Вот если бы утихло в Украине немного, я бы попросил царя, чтоб отпустил меня хоть погостить. О к с а н а Теперь никак нельзя? С т е п а н Никак, родная. Теперь и думать нечего. Как раз я должен челобитную царю нести, что люди привезли из Украины, о притеснениях и о неправдах... Мне защищать ее прийдется, - вишь, не время тут просится из Москвы. "Вот, - скажут, - речи сладко он разводит, а сам же смотрит в лес". Теперь, Оксана, остерегаться нужно так, чтоб носа комар не подточил, как говорят. Не дай и Бог, чтоб где-то оплошать, - пропало наше дело вкупе с общим. О к с а н а Куда же больше нам остерегаться? И так как будто в печь замазались! С т е п а н Вот, например, ты хочешь братчице послать те деньги... О к с а н а (опустив глаза) Не пошлю уже. Простит пусть, что же, если невозможно... Я напишу ей... С т е п а н Лучше не пиши ей ничего. О к с а н а Но как же так, Степан? Ведь это необычно! С т е п а н Вдруг письмо то перехватят - редко ль так бывает? - а там уже и пытки наготове, когда откроют дело с Дорошенком, чтоб ты призналась, в чем ты сговорилась с подружками... О к с а н а Я слово передам тогда с Яхненком... С т е п а н Должен я просить, чтоб ты его у нас не принимала. О к с а н а Так я ж его просила, чтоб пришел! Не прогонять же! С т е п а н Передай с слугою, что нездорова. О к с а н а Нет, так не годится. С т е п а н Как хочешь. Только как возьмут на дыбу, не жалуйся! О к с а н а Откуда же "на дыбу"? С т е п а н А что ты думаешь? За тем Яхненком московские шпики толпою ходят. Я знаю их. О к с а н а (опечаленная) Так я не передам ни писем, ни подарков для семьи... С т е п а н Ты знаешь, любушка, пока и лучше не отзываться, паче всех Ивану, ведь он в неверные дела встревает... О к с а н а Родному брату мне не отзываться? (На глаза у нее навертываются слезы.) С т е п а н Ведь не навек же, рыбка, а пока утихомирится... (Снова прижимает ее к себе). О к с а н а (не отвечая на его ласки; без выражения) Ну, хорошо не буду никому писать. С т е п а н Ты, сердце, сердита на меня. О к с а н а (так же) Нет, отчего же? Ты правду говоришь. Зачем писать? (Степан опускает руки. Оксана медленно выходит.) IV. С т е п а н (входит и садится рядом с Оксаной на стульчике) Как голова болит... О к с а н а (не поднимая глаз от вышивания) Ты поздно встал. С т е п а н Да утром лишь вернулся с той беседы. О к с а н а Там было весело? С т е п а н Э, как у ката! Боятся слово щирое промолвить. Пьют, пьют, пока напьются, после ссора... О к с а н а А как же челобитная, Степан? С т е п а н Да как... никак. Царь молвил: "Прочитаем, подумаем"... Уж слышали мы это! О к с а н а Что ж будет? С т е п а н (c болезненной досадой) И не спрашивай! Не знаю! (Молчат. Оксана вышивает, потом иголка выпадает у нее из рук.) С т е п а н Ты б расказала что-нибудь, Оксана, а то так грустно, голова забита несчастьем всяким. О к с а н а (вяло) Что ж я расскажу? Я ничего не вижу и не слышу, сижу себе... С т е п ан (немного раздраженный) Ну, делаешь же что-то? О к с а н а Вчера цветочек красный вышивала, сегодня синий. Это интересно? С т е п а н Ты так как будто дразнишься со мною! О к с а н а (сквозь слезы) Да нет, Степан, не в духе я дразниться! С т е п а н (присматривается к вышивке, ласково) Что выйдет из каемки этой, любка? О к с а н а (снова безучастно) Не знаю, это Ганна начинала. С т е п а н Должно, себе в приданое. Ведь свадьба не за горами. О к с а н а Вроде через месяц. С т е п а н Ну вот - на свадьбе ты и развлечешься немного. О к с а н а Развлеченье! Угощай да в пояс кланяйся: "Не обессудьте..." А гости за спиной тебя склоняют: "Черкашенка, чужачка..." С т е п а н Слишком ты берешь серьезно... О к с а н а (равнодушно) Нет, мне все равно. (Молчание.) С т е п а н Ты мне усталой кажешься сегодня. Хлопочешь, может, по хозяйству много? О к с а н а Нет, я не хлопочу - то все матуся. Мы с Ганною сидим и шьем. С т е п а н Так, может, не нужно столько шить? О к с а н а А что же делать? Ведь лузгать семечки я не люблю, так как Ганнуся. Чем же мне занять глаза и руки?.. С т е п а н Бедная моя ты. (Оксана разражается рыданием.) Оксана! Бог с тобой! Что это ты?! Иль кто тебя обидел? Мать? Иль Ганна? О к с а н а (немного успокаиваясь) Они мне как родные... нет обид... С т е п а н Так что ж? О к с а н а (перестает рыдать, с отчаянием) Степан! Ты разве сам не видишь? Я гибну, вяну, жить так не могу! (Без силы опускается на пяльца.) С т е п а н И правда, не растут цветы в темнице... А я считал... (Ходит по комнате в тяжелой задумчивости, потом останавливается перед Оксаною.) Оксана, успокойся, поговорим ладком. О к с а н а О чем, Степан? С т е п а н Выходит, я тебя занапастил. О к с а н а Нет, я сама... С т е п а н Одно и то же. Больше твою судьбу калечить не хочу. Как это мне не горько ... я готов тебя к отцу обратно отпустить. О к с а н а А ты? С т е п а н Я тут останусь. Для меня возврата нет, ты ж это знаешь тоже. О к с а н а (взолнована) Так я тебя оставить тут должна? Для этого стояла под венцом, присягу дала? С т е п а н (с горечью) Я не хан татарский, Оксана, чтоб людей привязывать присягой, как шнурком. Свободна ты. То только я в неволе. О к с а н а (качает головою) Нет, Степан. С т е п а н И почему ж? Присягу возвращаю... (Голос его прерывается от переживания.) И я прошу тебя... прости меня... что ... от семьи тебя отговорил ... что я... О к с а н а (обнимает его) Нет, хватит, замолчи! Не знаешь ты... Еще ни слова ты тогда в саду отцовском не сказал мне, а уж душа моя была твоею! Ты думаешь, что если я уеду, то не останется моя душа с тобою? С т е п а н Что же делать, милая? О к с а н а Все убежим! Отец мой нам поможет прожить, пока обзаведемся там. Да будь им пусто, всем московским благам! Уедем в Украину! С т е п а н Царь достанет боярина любого в Украине, да и семью твою не пощадит. Не скроемся нигде... О к с а н а Бежим же в Польшу! А нет, тогда в Валахию! С т е п а н И что? Чужбину поменяем на чужбину... Пороги чьи-то будем, как приблуды, там обивать... все то же, что и тут. О к с а н а Нет, там вольнее. С т е п а н Чем-то нужно же соседа ласку заслужить. А чем еще, как не изменою Москве? О к с а н а И поделом же ей! С т е п а н Присяга - дело великое, Оксана. Царь-то мне присягу не вернет, как я тебе вернул. И я ему вернуть не в силах всего, что из руки его я принял. (Молчание. Начинает темнет. Где-то в церкви тихо звонят колокола.) О к с а н а Степан, не будем больше никогда об этом говорить. С т е п а н Не будем, любка... (Немного спустя.) Что ж ты не шьешь? О к с а н а Да мне уже не видно. А свет же ставить - рано. С т е п а н Спой тогда тихонечко, когда не трудно. О к с а н а Ладно. (Поет тихонько.) "Ой как было хорошенько, как род с родом пьет, выпьет чарку да другую и за сестрой шлет. "Сестричечка-голубочка..." (Обрывает пенье.) Нет, не могу. Должно, совсем отвыкла я от пенья. Да и в груди так тяжело. (Кашляет.) С т е п а н (встревоженный) Родная, уж не больна ты? О к с а н а Что ты! Это так. (Входят мать и Ганна, за ними слуги вносят свертки с покупками. Положив пакеты, слуги выходят.) М а т ь Вот мы и дома! Добрый вечер, детки! Что ж вы без света? С т е п а н Разговаривали. М а т ь Все не наговорятся, голубята. Вот дал бы Бог и нашей Ганне тоже такую пару! Г а н н а (зажигает тем временем свет и разворачивает пакеты) Посмотри, Оксана, что мы тут накупили! (Оксана подходит.) Вот на шубу, а вот на летники, а вот на кичку. Красиво, правда? Мы ведь аж к купцам заморским заходили. О к с а н а (живо) Да, красиво! Красивой молодичкой будешь, Ганна! Ну, потанцую у тебя на свадьбе! Пускай московки уж не обессудят! Г а н н а Как я люблю тебя такой веселой, а то сидишь понурившись - аж грустно. М а т ь Конечно, и откуда те печали? Вы люди молодые... в доме лад... О к с а н а (подхватывая) И в дом добро... Г а н н а (не замечая иронии) И правда же, сестричка, ты б только видела, что там купцов наехало! Зачем же не пошла ты вместе с нами! О к с а н а Я дошить хотела, а завтра я пойду уже повсюду, закупим мы с тобою всю Москву! Вот кичку из парчи себе я справлю! Степан, аль можно? С т е п а н Почему ж не можно? О к с а н а (плещет в ладони и припевает) "Вот бы век такой мне долгий, Как мой муж ко мне был добрый!..." М а т ь (отрадно улыбаясь) Затейница твоя жена, сынок! Г а н н а А как она красиво пела мне венчальную! Сестричка, спой-ка нам ту песню, что косу в ней расплетают. О к с а н а Ту не хочу - та грустная, опять заплачешь. Я приданкою вот буду иль коровайницей - а ты послушай: (Поет очень громко, по-деревенски.) "Не бойся, матушка, не бойся, в красные сапожки обуйся, чтоб твои подковки бренчали, чтоб враги все наши молчали! Гу!" (Выкрикнув, запрыгивает на лавку.) Вот так приданки скачут через лавки! С т е п а н (ловит ее и снимает с лавки) Оксана, ты уж это чересчур. М а т ь И правда, доченька, услышить челядь... О к с а н а Что за беда! Боярыня гуляет! Давай, Ганнуся, вжарим санжаривки! Г а н н а (смеясь) Я не умею! О к с а н а Научу тебя! (Крутит Ганну вокруг себя, припевая.) "Гуляй, гуляй, господыня, пускай наше горе сгинет! Ой иль сгинет, иль не сгинет, гуляй, гуляй, господыня!" Что ж ты, Степан! Давай подтягивай! (Заходится смехом, что скоро переходит в кашель. Степан тревожно бросается к ней.) V. М а т ь (пройдя вперед к беседке, показывает девушкам на диван) Вот тут боярыню и усадите и возвращайтесь-ка к своей работе. (Девушки усаживают Оксану и возвращаются в терем.) Мать Что, доченька, тут, правда, поудобней? Вольнее дышится? О к с а н а Вольнее?.. (Опускается на подушки.) М а т ь Ляг, ляг, рыбонька. Заснуть, быть может, хочешь? О к с а н а Да, я б заснула... только вот боюсь я... М а т ь Ох, пусть Бог милует! Чего боишься? О к с а н а Да ужасы какие-то все снятся. М а т ь Ты помолись Иосифу святому, и он на доброе все сны направит. О к с а н а С тех пор, как здесь я, сны все изменились... Бывало, там, у батеньки, все сниться, что я летаю. Так бывало славно... А здесь не снилось никогда. М а т ь Ах, любка, как сниться, что летаешь, то растешь, такое только в юности и сниться. Теперь ведь ты уж не растешь ... О к с а н а Да... правда... М а т ь (поправляя ей подушки) Удобней ляг и выспись хорошенько. (Садиться у нее в ногах.) Я рядом посижу и помолюсь, чтоб Бог послал тебе во сне здоровье. (Вынимает янтарные четки и перебирает их, тихо шевеля губами. Оксана засыпает. Степан выходит с нижней террасы. Мать кивает ему, чтоб шел молча, не поддавая голоса; потом осторожно встает и идет к нему на другой конец сада, подальше от беседки.) М а т ь (тихонько) Ну, что сказал тот немец? Есть надежда? С т е п а н Сказал: "У Бога все возможно". М а ть И то! Но и свое старанье приложить не грех бы. С т е п а н Он прикладывает, мама. Он человек ученый... Что же делать, когда болезнь тяжелая такая? М а т ь Откуда та напасть к ней прицепилась?.. Наверно, сглазил кто-то у Ганнуси на свадьбе, ведь с тех пор и ослабела. С т е п а н Нет, кажется, что раньше началось... М а т ь Да разве? Нет, она ж была здорова. А вот на свадьбе ... Что же немец тот тебе сказал? С чего такое с ней? Неужто порча? Или с перепугу? Вот горе, что здесь нету баб таких, как там у нас, - они бы пошептали. С т е п а н Нет, матушка, тут шепот не поможет. Болезнь такая. М а т ь Что же? Как назвал? С т е п а н Сказал: "По родине своей она томится - это тоже есть болезнь." По-гречески сказал ее названье. М а т ь На языках любых назвать он может, а чтобы вылечить-то... С т е п а н Он сказал, что если повезти на Украину, то может выздороветь. М а т ь Ой, сынок, а может, немец правду в этот раз сказал. Бедняжка ведь и впрямь томилась. Известно, завезли ее далеко... Не каждый привыкает на чужбине. Один привыкнет, а другой и... С т е п а н Мама, я попрошу царя, чтоб нас пустил у тестя погостить, - наверно, пустит? М а т ь Авось и пустит - уж войны-то нет. С т е п а н Скажу ему, что должен я жену больную в Киев взять, чтоб поклониться угодникам святым в пещерах там для исцеленья, - неужель не пустит? М а т ь Кажись, что должен бы пустить. Ведь грех людей на богомолье не пускать! Придумал умно это ты, Степанко, на прощу съездить, - посильней оно бывает всяких разных там лекарств. (Вздохнув, посмотрела на небо.) Ба, солнышко клонится уж на вечер. Ты б разбудил теперь, сынок, Оксану.. Нехорошо больным спать на закате. Я ж зелье майское пока сварю, чтоб было ей готово на ночь выпить. С т е п а н Спасибо, что заботитесь о ней. М а т ь Раз завезли, сынок, дитя чужое, то надо как-то выручать его. (Идет в терем. Степан подходит к Оксане и тихонько целует ее. Она просыпается.) О к с а н а А это ты.. А мне сейчас приснилось, что месяц ясно-ясно осветил отцовский садик... С т е п а н (притворно веселым голосом) Месяц, милая? Как странно - на тебя же прямо солнце! О к с а н а Что ж, может, месяц светит там яснее, чем солнце здесь... С т е п а н Ты не грусти, Оксана, вот скоро вновь увидим, как там светит и солнышко, и месяц в Украине. О к с а н а Как это? Разве что умру? Тогда и полетит душа ... С т е п а н Да Бог с тобою! И разве б я сказал тебе такое? Надумал я с тобой поехать в гости к твоим. О к с а н а (иронично) Большое дело, что ты там надумал! Царь мысли завернет назад. С т е п а н Царь пустит. Ведь теперь на Украине утихомирилось. О к с а н а (резко) Как ты сказал? Утихомирилось? Сломилась воля, Москве лягла под ноги Украина. По-твоему, руина эта - мир? Так вот и я утихомирюсь скоро в гробу. С т е п а н Ты оживешь на Украине. Москва не может солнце заступить, родную рощу высушить, веселых речушек обезводить. О к с а н а (угрюмо, упрямо) Хватит слов. Я не поеду никуда теперь. С т е п а н Чего же? О к с а н а Не хочу! С т е п а н Ну, что с тобой? Мне даже странно! Что ты говоришь? О к с а н а (разгорячившись, поднимается) А мне вот странно то - с каким лицом ты думаешь явиться в Украину?! Сидел-сидел в запечке ты московском, пока лилась там кровь, пока борьба за жизнь велась на Украине. Вдруг, когда "утихомирилось", ты едешь туда на теплом солнышке погреться, что руки загребущие не взяли, по роще недопаленной пройтись. Ты хочешь на пожарище увидеть, как широко там реки растеклись от слез и крови? С т е п а н Ты теперь винишь... А ведь сама когда-то говорила, что можешь только руку чистую от крови взять? О к с а н а Да правда, говорила... Друг друга стоим мы с тобой. Боялись разлитья крови, и татар, и дыбы, и лжеприсяги, и шпиков московских, а только не подумали, что будет, как все утихомирится... Степан, дай руку мне! С т е п а н Зачем? О к с а н а Не хочешь ты? С т е п а н Нет, почему ж? (Дает руку Оксане.) О к с а н а (смотрит на свою и Степанову руки) Как будто руки чисты, однако чудится, что их покрыла не кровь, а вроде ... ржа какая-то... на старых саблях так бывает, знаешь? (Отпускает его руку и ложится опять. Говорит медленнее, более вяло, с перерывами.) Была такая сабля у отца... ее забросили... а брат и я нашли... в войну играть хотели с ней... не вынули... к ножнам так прикипела... вся заржавела. Так и мы с тобой... срослись, как сабля и ножны... навек... мы оба ржавые... С т е п а н Умеешь ты зарезать словом без ножа, Оксана О к с а н а Да, словом лишь... и больше ж ничего. Ведь что-нибудь должна же я уметь. (Молчание.) Как я умру, то не бери опять украинку, возьми себе московку ... С т е п а н Оксана! О к с а н а Все мы режем так словами, а тут ведь женщины слабы - боятся... С т е п а н (с мукою) Да пожалей меня хотя б немного! О к с а н а Я чересчур жалела... в том и горе... Вот если бы могла я не жалеть, то мы бы вырвались из этого ярма - и ты б свободен стал от ржи... А так совсем уж: ни себе, ни людям! С т е п а н Оксаночка! Поедем в Украину! Ну, я тебя прошу! Там мать-отец, семья, приятели, ты с ними, может, развеешься. О к с а н а (отворачивается) Не знаю, как в глаза мне им смотреть... С т е п а н Ну, в Киев съездим, любка, помолимся, пусть Бог простит нас, пусть тебе здоровье возвратит! О к с а н а Зачем? Кому мое здоровье будет нужно, да и сама я? С т е п а н Мне, единственная! Я так тебя люблю! О к с а н а Меня жалеешь. Лишь кажется тебе, что любишь ты. За что меня любить? Я стала ведь недоброй, привередливой теперь... С т е п а н Нет, нет, хорошая моя! О к с а н а Чем я хорошая? Коль и была краса какая, то давно ушла с лица... С т е п а н (гладит ее руку, низко опустив голову) Ты только мучаешь себя напрасно, Не надо много говорить... О к с а н а Да, может. С т е п а н К чему себя словами изводить? Нас доля наказала так уже, что Бог простит нам все грехи, наверно. Кто кровь из ран терял, а мы - из сердца. Кто заслан был и заточен в тюрьме, а мы несли невидимые цепи. Кто находил в борьбе минуту счастья, а нас душило страшное бессилье, и не дано нам было силы, чтобы бессилие то одолеть... О к с а н а (спокойнее и ласковее, чем прежде) Да правда. Но это не поймет никто, пока мы живы. Значит, надо умереть. Ты дольше проживешь, чем я, конечно, - тебе свое я завещанье дам, ты ж передай его семье моей и братчикам, кто жив еще остался С т е п а н (с острой тоскою) Ой, лучше б я сказал тебе такое! О к с а н а (Оксана поднимается и притягивает его к себе) Нет, мой любимый, ты нужней на свете, тебе ведь есть заботиться о ком. Борцом ты не удался, но помочь ты побежденным после боя можешь, как делал то не раз.. Не мертвые одни остались в поле, там много тех, кто ранен... помоги им, - может быть, когда-нибудь, собравшись снова в бой, они тебя помянут добрым словом... а нет - ты не жалей, что им помог. (Какое-то время сидят молча, обнявшись.) С т е п а н (поднимается и подает Оксане руку) Пойдем, Оксана, в дом, пора уже. Вон солнце спряталось почти. О к с а н а Пойдем. (Опираясь на руку Степана, идет в дом. Не доходя до террасы, останавливается и оборачивается, глядя на солнце, что исчезает за горизонтом.) Эй, солнышко, прощай! Идешь на запад... Увидишь Украину - ей привет! 27-29. IV. 1910 |
|