Зал практически заполнился зрителями, вернувшимися на свои места после антракта, освещение плавно пригасало.
— И всё-таки первые два действия мне показались несколько затянутыми, а, дорогой, скучновато? Школьные годы, отношения с бабушкой и это вот странное занятие: «велоспорт». Но вот последние слова Фролова явно прозвучали интригующе, да? Это его: «Я покажу тебе нечто необычайное и эпическое...» Как бы то ни было, малышке Мауи нравятся подробные постановки.
— Мод улыбнулась, — в буфете говорили, что великий Перручини во фразе: «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?» в каждом спектакле голосом выделяет, акцентирует разные слова.
— Более того и Дездемона в каждой постановке возлежит в разных пеньюарах. Спасибо, Мод, сама доедай этот пирожок. Так вот, в третьем за гардеробом окошке можно сделать ставку. Если речь о наряде Дездемоны, то дамы ставят на цвет и на фасон — как в рулетке, понимаешь? Всё это вносит дополнительную интригу и даёт возможность театру дополнительно подзаработать. Театр — это не только храм искусства, культуры. Он должен сам крепко стоять на всех ногах.
— А в этом спектакле на что ставят?
— Это же не скандально известный ’Отелло’. Сегодня историческая, образовательная постановка, ориентированная на детей — никаких пеньюаров и застольных вольностей! Здесь воспет научный и гражданский подвиг четы Фроловых — гениального, отчаянного первопроходца и его верной подруги. Юлия Константиновна уделяла большое внимание люстрам — как хобби, конечно. Поэтому зрители ставят на люстры — в память о наследии великой ученой и писателя, —я протянул Мод программку, — вот внизу, мелким шрифтом.
— Люстры?
Не успела Мод договорить, как здание дрогнуло и как-то накренилось, зал стал наполняться клубами чернильного дыма. Зрители взревели. Ещё бы —резкий запах резеды, аммиака заполнил пространство. Во рту возник металлический привкус вкупе с оттенками чеснока и миндаля. Первые три ряда партера как-то повело, они провалились минимум на три фута, в то время как детская ложа значительно приподнялась —слышался её многоголосый визг. Но то, что было на сцене, вообще трудно подавалось описанию. Синие всполохи пламени яростно боролись с невесть откуда появляющимися огромными кристаллами льда и всё это под нескончаемый стрекот счётчиков Гейгера.
— У меня чешется за лопаткой, помоги, потри, — жена заёрзала на дымящемся кресле.
— С твоей аллергией на стронций нужно бороться, попить там чего-нибудь?
А в это время сцена, практически прогорев дотла, внезапно очистилась, просветлела, в оранжевой пелене проявились две человеческие фигуры, заговорили.
— Теперь ты видела лик апокалипсиса, сладкий и жестокий поцелуй Роковой Неизбежности, tristis mundi patiendi dolorem et mortem*. Судный День! А сколько их было, а сколько будет?! И что результат —вымирание?! Мы слабы, фатально уязвимы. Слабы телами... Но ни духом, ни разумом! Необходимо как-то вывести хотя бы тела из-под удара инфекций, климатических, физических, химических, грядущих космических угроз. Следует быть мудрее и действовать заранее, уже сейчас! Возможно, все это способствует и уменьшению взаимной конфликтности государств, народов, индивидуумов — уйдут недоразумения, склоки и войны. У нас один, общий путь! А дальше —уверенный взгляд в будущее, колонизация и терраформирование других, уже открытых, манящих и доселе непригодных миров. Да, Юля, у меня есть мечта! Всё это — расчеты и многочисленные эксперименты — попытки найти выход, и воссозданы в этой лаборатории для тебя. И для вас! — молодой аспирант Фролов — герой постановки, медленно всмотрелся в притихший зал, вздохнул.
— Жизнь, как существование сколь-нибудь крупных животных существ, как мы видим здесь —на стенде, практически прекратилась. Вот последние! Слизни и мокрицы отравились, мышевидные тоже не выдержали. Все мухи и рыбы вымерзли, сенокосцы и сколопендры умерли от голода и перегрева! А тараканы уже в третьем поколении подавлены жёстким гамма−излучением. Существует лишь одно семейство! — Фролов поднял указательный палец, выждал паузу.
Зал замер. Оркестр взял некую новую ноту — мягко успокаивающую, вибрирующую. Мауи моргала глазками, вопросительно посматривала на соседей и родителей.
— А я никого не вижу, все ведь дохленькие! — вторая, женская фигура ожила, девушка Фролова — студентка Юлия Смирнова, сгорбившись, всматривается в коптящие развалины на сцене. — ВСЕ вымерли, «полный каюк». Так наш декан говорит!
— Нет, тётенька, вон же в консервной банке копышется! — неуверенным, но и восторженным хором отозвались детские голоса из ложи.
— СУЩЕСТВУЕТ! — аспирант настаивал, воздев руки к сотовому арочному потолку с которого капала почерневшая штукатурка.
Зал разразился овацией, крики, свист, улюлюканье. И это несмотря на то, что перенасыщенные пары синильной кислоты выпали в партере мелким дождём. Зрители ликовали. «Бог с ней, с одеждой!», — как бы сообщали они!
— Но кто?! —Смирнова распрямилась, обернулась к возлюбленному, отряхивая с посеревшего халата пепел и ртуть, —кто это, новые роботы, подобные изоморфные существа?
— Нет, это же gry-lli-dae! — нараспев подсказывала детская ложа.
— Gryllidae?** Что это такое вообще? Впервые слышу! — закатила глаза Юля.
Многие зрители аплодировал стоя, слышался смех, одна из люстр со звоном неожиданно рухнула в зал.
— Ах, как она играет! — вздохнула Мод. — Я ведь тоже хотела когда-то в театральный. Ты доел пирожок, а то я сама?
Зал затих. В углу сцены что-то отчетливо искрило.
— Это СВЕРЧКИ! — Фролов светился, он был серьёзен и неумолим. Аспирант практически парил над сценой и развернувшейся на ней картине оптимистической трагедии бытия. — Сверчки, аллилуйя! Теперь мы неуязвимы, несгибаемы, теперь мы, — он запнулся, подошел к краю сцены, — мы...
— Свободны! — взревели зрители.
— Но... Как?
— Два года назад я открыл уникальную симбиотическую связь между представителями казалось бы заурядного семейства и древними микроорганизмами. Эта многоуровневая связь невероятно укрепила и без того небывалые, дотоле неизвестные свойства насекомых. Я сумел, а это, поверь, было не так просто, выделить эссенцию из яиц сверчков! А позже оптимизировал и адаптировал состав, и потом, после десятков опытов на себе, тайно распространил её среди друзей и родственников, единомышленников. Поверь, я знаю, что не имел права, но имел обязанности перед Человечеством! Уже тысячи человек принимают это. Тайно. Мы перестали бояться! Я чувствую эту мощь в себе — мои зубы, ногти, прочее, поверь!
Крики и овации в зале.
— И что, вы с эссенцией, — прислонившаяся к колонне Юля заламывала руки, — вдыхаете, внутривенно, внутримышечно, или перорально? Как?! Сколько?
— Нет, милая, не так! — аспирант развернулся к залу. — Может быть кто-нибудь знает?
— Нам это закапывают в глазки в первые три дня каждого лунного месяца! — хором отозвалась детская ложа.
— Так вот оно что?! — юная студентка воссияла.
— О, да! Оттуда восходит сейчас новая заря человечества, — торжественно подытожил Фролов, взяв свою избранницу под руку.
Пелена рассасывается, воздух снова чист. Из залитой чем-то красным оркестровой ямы слышатся торжественные гимны. Занавес. Овация.
— И всё-таки историческая классика в подобающей постановке, и сейчас теребит сердца. Настоящий театр, он жив! Он пульсирует, играет на струнах души! Я так растрогалась, — Мод украдкой приложилась губами к моей щеке. — А ведь сколько столетий прошло с тех воистину великих, переломных событий! Спасибо, что сводил, а то я на своей работе совсем застрекоталась. Да и Мауи развлеклась, вон как глазки горят, — Мод огляделась, отряхнула платье, потянулась за сумочкой, ласково посигналила усиками: «Пошли же!»
«Счастливого пути! Уважаемые гости, пожалуйста, не прыгайте по залу, пока не распахнутся все двери!» Сцена, партер, балконы уже восстановили изначальное положение. Зрители покидали зал. Из огромных, пульсирующих красочными разводами динамиков лилась гармоничная, торжественная мелодия ноктюрна «Ночь ликующих сверчков». И эта ночь была действительно прекрасна.
*грустный мир страданий, боли и смерти(лат.).
**Настоящие сверчки(лат. Gryllidae) — семейство прыгающих прямокрылых насекомых.