Строкин Валерий Витальевич : другие произведения.

Исповедь сумасшедшего

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Набежавшая волна моет уходящую

  
  ИСПОВЕДЬ СУМАСШЕДШЕГО
  
  ПОВЕСТЬ
  
  
  Ах ты ночь!
  Что, ты, ночь, наковеркала?
  Я в цилиндре стою
  Никого со мной нет.
  Я один...
  И разбитое зеркало...
  С. Есенин 'Черный Человек'
  
  А что такое смерть?
  Такое ль это зло?
  Э. Рильке
  
  Недостижимое, как это близко -
  Ни развязать нельзя, ни посмотреть, -
  как будто в руку вложен записка
  И на неё немедленно ответь....
  О. Мандельштам.
  
  
  
  
   Я, верхом на белом коне, впереди отряда - герой-удалец. В складках губ дремлет усмешка. Герой-удалец, слово не нравится, слишком претензициозное, однако произнесено и напоминает мелочь, звенящую в кошельке. Это не только насмешка, но и выражение количества - нас всего-то ничего, от канувших в сражениях легионов, и уже успевших покрыться пылью истории...
   Мелочь...
   Золотая мелочь...
   Насмехаюсь, не смеюсь, хочу успокоить, если не себя, то тех, кто едет за мной. Кто-то из сенаторов обронил - обычная разведка. Разведка перед боем не бывает обычной - знает любой солдат.
   В Капитолии сейчас сходят с ума. Да нет, давно сошли: жирные и лысые, в лавровых венках, свисающих с узких лбов, опирающиеся на тонкие оттопыренные уши, старикашки, утратившие здравый смысл, величающие трусость осторожностью. Они правы, Рима больше нет, он существует. Существует на картах и в воображениях больных умов. Потомки волчицы и её приемышей, деградировали. Сенаторы, закутанные в белые тоги, потрясают сухими кулачками ни разу не держащими гладиуса на форуме, перед Палатинским холмом и требуют, чтобы солдаты не делали попыток к обороне, а проявили бы разумную осторожность, дабы не злить варваров. Они хотят жить любой ценой. Их не смущает, что такая жизнь приравнивается к позору. Времена великих Цезаря и Помпея, славного Трояна, счастливца Августа, преданного империи Марка Аврелия канули в лету.
   Канули ли? Тучи собираются над вечным Римом. Тьма распростерла над ним свои крылья. Все дороги, ведущие в город, приводят не только странников, торговцев, рабов, триумфальные шествия, но и опасность.
   Идут варвары...Кто они? Откуда их гонит злая судьба, почему не сидят дома? Они заполонили собой мир, как саранча поле. С каждым годом, их, неведомых и младых, объявляется все больше и больше. Они ничего не оставляют после себя кроме руин, потухших очагов, разъедаемых газами трупов. Они мечтают о Римской империи...
   Конец здравомыслящей цивилизации! Должно ли так быть, боги?
   Я улыбнулся, потрепал гриву коня, склонился к его уху, прошептал:
  - Империя переживает не самые лучшие времена, как будто уже не способна рожать гордых и смелых италийцев. Она постарела и вместе со старостью приобрела дурные болезни. Что такое величие и роскошь? Тлен. Они развратили нас. На пороге опасности понимаем, как неизлечимо больны. Болезнь запущена, но разве хороший эскулап не может вырезать опухоль и залечить рану?
   Конь встряхнул ушами, не желая слушать бред. Я рассмеялся, выпрямился в седле.
  - Кровопускание? Выходит, чтобы излечиться, нам надо заплатить кровью. Хорошая цена, вечная разменная монета - кровь. Но её надо много, очень много. Потоки, так как нет ничего дешевле, этой разменной монеты. - Я задумался:
   'Мы утонули в былом величии, или былое величие: грохот побед, блеск триумфальных въездов, погребли нас? Мы отвыкли брать в руки оружие, за нас воюют другие. Кто угодно, только не мы, потомки Ромула и Рема. Науились любить жить и бояться смерти. Стали чистенькими, мягкими, утонченными, коварными, эрудированными: декламирующими по памяти стихи Сафо, Горация, Вергилия, нежимся на шелковых простынях, на которых нет места вшам, умащиваемся в банях индийскими и египетскими благовониями и по-прежнему, по-прежнему лицемерим друг с другом. И вот, боимся, не умеем и не смеем поднять меч на тех, кто решил доказать, что есть нечто большее, кроме миропорядка цивилизации. Есть извечный Хаос, и есть варвары. Кто, кому и чему служит?
   Сотня всадников-копейщиков, испытанные в боях ветераны, сопровождали меня. Сражение - их стихия. Им нипочем выйти против царства Нептуна и сразиться с легионами Лавр. Многие начинали службу при Септимии Севере, воевали с ним в Каледонии против пиктов и скоттов, ходили с Каракаллой в Парфию, с другим Севером, Александром, воевали против персидского царя Ардшира. Последние годы - непрестанные войны. Такому боевому опыту может позавидовать Марс.
   Вопреки воле Сената, я решил узнать, что представляют собой толпы оборванцев в козлиных шкурах, хлынувших полноводной рекой из скифских степей, затопившие, заполонившие Галлию, Фракию, Далмацию.
   Вспомнились слова одного арианина, вещавшего напротив Колизея: ' Это конец мира! Бич божий идет разрушить беспутный град! Неверующих постигнет судьба Содома и Гоморры!' - Заскорузлый палец угрожающе помахал вслед, на миг приблизились, чтобы тут же отдалиться, широко раскрытые, безумные, фанатичные глаза. Хотя, кто из нас больший безумец? Они говорят, что им не страшно умирать: смерти нет, потому что после земных испытаний ждет царство Божие. Царство единобожие. - Я смеюсь, - попасть за стол к Юпитеру и поднять кубок с нектаром, тоже неплохо. Не вижу разницы с кем пить амброзию с Афродитой или Кибелой? Обе одинаково хороши. Никто не утверждает, что есть смерть. Все мечтают о вечности, и есть жизнь - часть её, которую хочется прожить достойно. Есть честь, которую хочется сохранить. Есть долг, который необходимо исполнить. Есть судьба, и даже если она предопределена мойрами, можно поднапрячься и её изменить, пусть щелкают тупые ножницы над другими, более сговорчивыми нитями чужих жизней. Каждый отвечает сам за себя.
   Истеричные римские сомнамбулы, в припадках эпилепсии, не прекращают вещать о скором крахе империи и грядущем конце света. Словно все говорились. Впрочем, люди с завидным упорством безумцем постоянно ждут конца мира, предрекают его приход, а он отдаляется. Или нет? - Чувствую, как змеей скользит на губах усмешка, - находятся глупцы, которые верят и боятся, предлагают откупиться от варваров, признать союзниками. Великий Эней Основатель, слышал ли ты такие речи?
   Я выхватил меч из ножен. Он был не намного длиннее обычного. Засиял в руках, облитый солнцем, золотой стрелой Гелиоса. Нет, скорее похож на разящую молнию Юпитера. Громовержец, метатель молний, укрепи руку, наполни силой! Доспехи ярче засияли, принимая на себя и в себя лучи солнца. Задрожал отраженный золотой ореол. Вспыхнули старые, помятые пластины лорики с протравленным гордым орлом. Под ним, еще можно прочесть девиз: ' Audaces fortuna juvat' - счастье покровительствует смелым.
   Неужели я последний воин, осколок былых времен, потомок Юла, Ромула и Рема?...
   Лицо овевал теплый ветер, полный аромата дорожного разнотравья, дорога вилась вдоль заброшенных плантаций. Говорят, хозяйства были уничтожены по прихоти безумного сирийца Гелиогабала. Поля засеяли травами. Качаются на ветру алые головки мака. На гребне шлема развевается малиновый, похожий на кровавую рану, плюмаж...Прекрасный день для боя, победы и смерти, даже если её нет...
   Дорога стала взбираться на холм. За ним начинался спуск в долину, по которой протекает река - варварский Рубикон, там недалеко переправа.
   Холмистые поля вдоль дороги заросли высокой изумрудной травой. Кое-где уцелели рощицы приземистых дубов, разделенные обширными пастбищами, недаром предки назвали эти земли Италией - страной телят. Пусть я не родился здесь, но это моя Родина.
   Я родился во время битвы. Отец был сибаритом, брал в поход наложниц, если бы только мог, взял бы и римские термы. Одна из наложниц, во время боя с персидским отрядом, принесла дань Марсу - меня. Отец держал меня в окровавленных руках, посреди мертвого поля и ошалело орал: Виктория!
   Так я получил имя - Виктор. Образование получил в Риме, а старый гладиатор Спендий обучил воинскому искусству, только поэтому я предпочитаю не короткие римские мечи, а длиннее, с широким лезвием - гальские. Довелось участвовать во многих славных компаниях. Начинал против Сицилийских пиратов, в пенном братстве до сих пор помнят меня. Но теперь, некому взглянуть на дикарей, собирающихся перейти 'Рубикон' и изменить историю Рима, историю мира.
   Навстречу, с вершины холма мчался разведчик. Он резко остановился, вздымая на дыбы коня.
  - В чем дело?
  - Варвары, - он показал за вершину холма, - много, - его голос дрожал, не от страха, от удивления.
  - Сколько - много?
  - Я не знаю, - воин пожал плечами, глаза и голос выдавали беспокойство.
  - Я никогда не видел столько людей, невозможно сосчитать.
  - Они не люди, они варвары.
  - Варвары переправляются через реку. На нашем берегу около двадцати тысяч, - поправился солдат.
  Я не стал слушать, пришпорил коня и помчался вперед, за спиной захлопал раздуваемый ветром синий плащ...
   Мы застыли на вершине холма, а внизу - гром и молния Юпитера! - тысячи и тысячи, нашествие саранчи, варвары. Они самодовольно восседали на маленьких, степных лошадках, рядом шли пешие, держась за стремена...Я пригляделся - за икры товарищей, или лошадиные хвосты. Кони были не оседланными. Вместо одежды - или козьи шкуры, или звериные невыделанные шкуры мехом наружу. Среди моря обнаженного торса, иногда мелькали, вспыхивая на солнце железные пластины. У каждого в руке меч, или топор, рогатина, реже - длинное копье.
   На другой стороне реки, толпились у воды, испуганно мычали волы, пестрели тысячи повозок, между ними сновали фигурки женщин и детей, и над всем этим висела темно-рыжая пыль. Багровая дымка висела над водой. Вдали, у линии горизонта, клубился темно-бурый столб - приближалась вторая волна. До нас доносился многотысячный рев скота, крики и свист погонщиков.
   Варвары увидели нас, что-то загорланили, показывая на холм. Мы не скрывались. Пусть думают, что это передовой отряд, а легионы, выстроенные в боевом порядке, скрыты за холмом. Солнце играло на вычищенных доспехах. Со стороны, дикарям мы должны казаться вылитыми из золота всадниками, или богами, которых окружает слепящий глаза ореол.
   Холодная злость проснулась во мне, словно воззвали бесчисленные сотни воинов, усеявших своими костями все бранные поля империи.
  - Солдаты, - я повернулся к копейщикам-катафрактариям. - Вы не раз смотрели смерти в глаза, разве вам её бояться?! Разве она может напугать вас? Нет! Перед нами враг. Он многочислен, но так ли грозен, как кажется? Разве наши силы не равны? Посмотрите на них и на себя. Наши предки были великими героями! Поддержим их честь, не опозорим славных побед доблестного оружия римлян. Я буду драться, - внимательно всмотрелся в сумрачные лица солдат. - Выбор за вами. Я буду драться! - Пришлось повысить голос. - Я буду драться, чтобы доказать, что сила духа и мужество сохранились в Риме, есть и будут всегда! Не буду приказывать, сейчас все равны, кто хочет - останется. Кто считает бой бессмысленным - пусть уходит. Возможно, у варваров есть будущее, а у нас прошлое, но не хочу и не желаю быть их рабом или вассалом. Не желаю краснеть и стыдиться за тех, кто им покорится. Я хочу остаться в прошлом.
   Хитрые, покрытые шрамами рожи ухмыляясь, разглядывали меня. Наконец, один старый, некогда командовавший когортой ветеран грубо спросил:
  - Ты закончил?
   Я простил грубость, солдаты не разговаривают так с командирами, но сегодня мы все равны в своем выборе. Я призывал их стать смертниками, дороги назад не было.
  - Мы остаемся с тобой. Будем драться.
   Я улыбнулся, холодный ком в горле растаял, я почувствовал себя птицей - могучим римским орлом, который всегда оставался непобедимым. Пальцы отстегнули фибулу плаща, чтобы не мешал в бою. Синий шелк мягко стек на землю. Воины молчаливо осмотрели оружие.
  - Мы готовы! - воскликнул седой ветеран.
  - Благодарю, я знал, что вы останетесь со мной. Докажем, что Рим был и остался гордым и могучим повелителем земель. Пусть варвары ужаснутся, что может сделать горстка настоящих бойцов, последних мужчин Вечного города и испугаются идти дальше.
  Я выхватил меч, взмахнул и прокричал:
  - Вперед! Марс! - Конь заржал и полетел с кручи холма навстречу толпе варваров, что-то кричащих на непонятном, гортанном языке...
   Маленькая, грозная и смертоносная лавина, несущаяся вниз.
  - Абаланча!!!
   Пригнулся от летящего навстречу копья и сбил первого, перегородившего путь варвара. Меч окрасился в алое, запел сладкую песню смерти. Я неистовствовал, рубя направо и налево, кричал: 'Марс! Абаланча!'. Меч взмывал к небу, вскидывая на облака пурпурные, тяжелые капли, со свистом опускался, неся смерть. Смерть! Я превратился в слугу смерти, стал её косой. В церберов, охраняющих берега темного Стикса, превратились ветераны копейщики, в миг лишившиеся копий, обнажившие мечи. Пусть узнают, как велик в ярости Рим, как бесстрашны его дети. Мы углублялись в толпу варваров, все дальше и дальше, глубже и глубже, медленнее и медленнее...
   Увязли. Вокруг толпа разъяренно кричащих, за спинами вал искореженных тел, перемолотых копьями, мечами, копытами коней. Я не заметил остановки. Я забыл о себе. Кто я?! Смерть!?
   Я убивал...
  
  
    
  
  
   Я закричал и вздрогнул.
   Боже, как болит голова. Раскалывается...
   Повезло...
   Коротко, болезненно рассмеялся....
   Успел переключиться. В подобной игре главное успеть. Успеть до того, как умереть, а иначе...
   Я хмыкнул, думая о смерти, массируя ноющие виски. О, Боже... Она использует любой шанс - выжидает, караулит, заманивает, прельщает...
   Всегда стоит за порогом, с заточенной косой - переступить, не переступить?
   Если честно, не знаю: догадываюсь, или думаю, что догадываюсь, что будет за той чертой. Разве у конца есть начало? Кто-то говорил, что и конца не бывает...
   Такое ль это зло? Хриплый смех...
   Черт, это я так смеюсь?!
   Голова, бедная моя голова-головушка, как она тяжело переносит нагрузки. Не стоит усугублять. Внутренние индикаторы давно зашкалили и не возвращаются к норме. Когда-нибудь мой внутренний процессор не спасет никакая перезагрузка.
   Тогда вопрос, на проверку честности и рассудочности: 'Неужели я сошел с ума?'.
   Очередная порция хрипящего, кашляющего смеха. Язвительный и злой: прикрываю рот, давлюсь смехом. Стоп!!!
   Бред, так может рассуждать истерик, но не психопат. Так может рассуждать истинный сумасшедший, который верит, что не болен. А, кто в этом мире не болен, если весь наш мир болен?
   Уколы, особенно последние, добивают. Перестал чувствовать, контролировать. Превращаюсь в кого-то другого? Или становлюсь самим собой?! Абсурд! Не могу часто, как хотелось бы, находиться в сознании. Есть ли оно сейчас? Быть может, у меня не было его с рождения? Хи-хи - бытия и сознания. Я сумасшедший! Сумасшедший! Черт, хватит повторяться!
   Ощущение такое, словно нервы натянули на некий гитарный колок, и безумный гитарист его накручивает и накручивает, пытается извлечь иступленную ноту до...или после...Нервы поют, нервы звенят. Скоро разорвутся от напряжения, взвизгнут и скрутятся в гордиев узел, который останется перерубить - убить...
   Вот выпущу пар и превращусь в тихого помешанного, не страдающего никакими параноидальными симптомами.
   Стану немым...ыммм...Я захохотал. Чего бояться? Дальше уже некуда - я в сумасшедшем доме! Здесь не бывает страшно и кажется еще ни разу не прописывали электрошок.
   В самом деле, я давно являлся утробным зародышем-заглотышем белой, стерильной палаты. Под молочным пластиком стен скрывался мягкий поролон. Он убережет от увечий и переломов, излишнего шума. Белый потолок строго бел и целомудрен, высок и недосягаем, как небеса. Лампы, яркого ослепляющего белого света, спрятаны за металлической решеткой окрашенной в белое. Вот где, можно увидеть белый свет в конце туннеля! Решетка вентиляции из мелких ячеек, в которые не то, что ремень, нитку не просунуть. Кровать - она вырастает из пола, как горб материковой плиты, никакие силы не оторвут и не сдвинут с места. Окон нет, как бы белого света вокруг предостаточно. Дверь, а в ней зрачок циклопа - маленький иллюминатор, для помешанных докторов, подсматривающих за здоровыми больными.
   Все сходится - я в сумасшедшем доме! Где еще такое может быть? Интересно, под каким номером палата? Не удивлюсь, если это будет палата под номером шесть. В такой больнице все должно быть символично.
   Меня разорвал странный скрипучий смех, словно в стакан сыпали гранулированный яд...
   Не хочу-уууу!!! Я стиснул голову руками. Боже, как я устал! Как я устал. Как я устал. В тупиковых закоулках подсознания заметалось эхо-крика. Странно, что это нравилось...
   Я же говорю - сумасшедший, что возьмешь?
   Разговариваю сам с собой, или с кем-то еще? Смех. Я идиот! Нет, это классика. Я дурак, который жаждет покоя. Вселенского, неземного спокойствия, праны-нирваны. От чего я устал, кто успел так достать? Кроме самого себя некому. Смех....
  Смерть принесет покой и начало новой жизни? Я боюсь? Нет, хоть и почти канонический безбожник.
   Это выход? Вход?
   Куда? Черт его знает...Хохот...
   Тянет попробовать еще раз, пусть будет последним...
   Что со мной происходит? Что со мной...!
   Покой и только покой...как прописали...Кто?! За что?!
  
    
  
  
   Я парил...ванна-нирвана. Слился с Вселенной, растворился в ней каждой клеточкой, всеми молекулами, до последнего атома....Чувствую щекочущую пульсацию звезд, горячий ветер туманностей, их круговерть вокруг центра и сердца Мироздания...
   Миросознания. Этот центр - Я.
   Грандиозное чувство ощущать себя центром, пупом мира, ощущать, через незримые, прочно связанные со мной пуповины, колебания каждой травинки-былинки, видеть парение орла и в тоже время быть им, высматривать добычу, убегать кроликом от самого себя, прячась в густой траве, которая звенит от впитанного сока, сбивать пушистые метелки, лететь в теплом потоке желтой пыльцы. Я метель - осколки льдинок и снега подхваченного ветром, морозная крупа, взмывшая к темному суриковому небу, на котором проступают искаженные в ухмылке черты моего лица. Звезда, в ореоле-нимбе яростных протуберанцев, комета, ведущая на буксире шлейф из космического мусора и льда, великое нечто, подобное представлению об эфире, пронзающее вакуум.
   Я внутри Вселенной, а Вселенная внутри меня. Мы едины и неразделимы. Я есть Свет! Свет есть Я! Какая разница, что было первым! Необходимо нечто большее, чем простое распадение атомов, всемирное слияние и единение, превращение над бытием. Я творец и демиург. Чувства Человека и Бога едины, мы из одного подобия...Кто кого создал? Для чего Бог, если нет Человека?
  Да будет свет! А кому, было темно? Жила была сингулярная точка и однажды икнула и взорвалась, да так, что эхо ее большого взрыва прописалось в моем ДНК. Выходит, первичное ядро тоже я.
   Я здесь...Я везде...Я нигде...
   Последняя буковка, стоящая неизменно впереди...
   Что значит материя личности? Созидающая и умирающая, чтобы созидать и умирать вновь и вновь...бесконечное число раз. Всякий раз забывать об этом? Материя, из которой создан наш мир, несозидаема и неуничтожима, она лишь меняет время от времени форму своего существования.
   Апокалипсис - когда не мертвые восстают из могил, а не воскрешаются наши памяти!
   'Что было, то и будет; и что делалось, то и будет делаться, и нет ничего нового под солнцем', - ведь знал, знал Екклесиаст, сын Давида, царя в Иерусалиме.
   'Нет памяти о прежнем; да и о том, что будет, не останется памяти у тех, которые будут после'.
   Ныне и присно и вовеки веков!
   Аминь!!!
   Испуг сменяется безмерным ликованием, когда от дыхания вспыхивают и затухают звезды. Я ребенок и старик...Движение бровей может заставить плясать орбиты планет, скручивать в спирали галактики.
   Смех...Безудержный веселый смех разнесет созвездия и галактики по задворкам Космоса, чтобы при вдохе вновь собрать в единое целое...В себя. В Меня...
   Мысленным взоров вижу, разрешаю и предрешаю рождение и смерть новых миров, которые заселяю неисчислимым и неистребимым вирусо-подобием. Я не делим, но деление мое не знает границ, оно бесконечно...
   Но, что я делаю, что? Как легко убрать равновесие и создать Хаос! Да, нет же, нет! Как можно создать то, что всегда есть?! В этом 'есть' спрятан тревожный шорох-шепот. Я слышу, я вижу его. Появление Хаоса предсказуемо, потому что не надо предсказывать.
   'Потому что во многой мудрости много печали; и кто умножает познания, умножает скорбь...'
   Ееесссть...Потому что Хаос, это тоже Я.
   Я отдыхаю, я хочу быть Хаосом...
   Голова, в которой собраны мириады звезд и миров, готова взорваться в гигантском взрыве, и он явится первопричиной и следствием к новому рождению-расширению.
   Нет! Нет!!! НЕ НАДО!!!
   На меня надвинулось небо, начали падать звезды. Слились в бесконечный бриллиантовый поток. Он подхватил меня и потащил...
   Куда? Куда я себя тащу?! Чем тешу?
   Нелепое, бесконечное падение в никуда. Здесь нет сторон света, пространства и времени. Черный ящик. Мрак!
   Я падаю....Падаю....Падаю....
   Это будет длиться вечность. И я закричал. Крик расколол голову, внутри что-то взорвалось нестерпимой болью, выпуская на волю рой жалящих пчел...
   Как на кинопленке, которую безумный оператор стал прокручивать обратно, я стал подниматься из бездны, со звездным потоком, увлекшим меня в неё. Но, какая разница куда падать?
   Я маятник. Огромный Вселенский Маятник... однако, время неподвластно даже мне... оно вне меня, и вероятно более вечно...Беспредельно...
   Мысленно стискиваю голову, делаю над собой усилие и перестаю кричать. Просто мычу.
   У-уу-ууууу!!!!
   Издалека я увидел, как задрожали в комнате неоновые лампы и лопнули, оседая на пол пылью...
    
  
  
  - А-А-ААА!!! - Вскакиваю с кровати и крепко сжимаю руками голову, запрещая разлететься на тысячи осколков. Кровать - надежный и верный причал, после дальних путешествий в неизвестность. Ничего не изменилось. Белые, стерильные, мягкие стены, надежные сторожа по-прежнему окружают. Здравствуй, реальный мир! Я вернулся. Из кошмара в кошмар.
  Сколько времени я здесь?
  Где?
  День? Два? Год? Вечность?
  Хорошо, поставим вопрос иначе - Почему я здесь? Любят у нас держать-содержать людей в белых стерильных палатах, обязательно с номерками на цифру шесть. Есть маленькие белые палаты, похожие на ящички секретера на одного - отодвинул, задвинул. Тишина, покой, такой интересный режимный микроклимат.
   Впрочем, цвет не важен. Есть большие палаты. Есть гигантские, размером с государство, или материк. Есть размером с планету. Гордись животное, что стало хомосапиенсом.
   Не лучше судьба кукловодов. Сидеть, наблюдать, зевать и скучно дергать за веревочки, если неожиданно просыпается интерес и считаешь, что это необходимо, не тебе, а тому, кто болтается на другом конце этой веревочки. Вывод - болтаются оба: кукловод и марионетка, независима и постоянна только веревочка.
   Кто я? Кукольник или марионетка? Ни то и ни другое - обыкновенный сумасшедший. Маленький, издерганный, использованный, как промокашка. Короче - больной усталый человек. Но, человек больной не станет считать себя больным, особенно такой опасной болезнью - расстройством мозжечка и всего отсюда выходяще-вытекающего.
   Я рассмеялся, выходит я один, нормальный человек, а сумасшедшие содержат меня в этой палате.
   Абсурд, но от сумасшедших лучше быть изолированным.
   Устал кричать, прикусил губу, почувствовал соленый привкус крови. С рождения нас, неудачных идиотов, уже содержат в готовом доме, внутренние стены у которого белые, а наружные традиционно желтые. Мы в липкой паутине своих и чужих страхов, абсурдов, из которой не каждый способен вырваться. 'Воздух густо замешен так же густо, как земля, - из него нельзя выйти, в него трудно войти...'
   Ждем пауков...но я готов сражаться с пауками создавшими эту гадость...
   Противно, ах, как всё противно, как хочется жить...Просто жить...
  - Кто Я? Кто? - снова накатила дурнота.
  - Скоты! Ы-ы-ыыыыы! - разносится по палате. - Я ненавижу вас!
  - Хоть и сам скот, - бессвязное бормотание...
  
  
    
  
  
   Какая нелепость и как я пьян! Опять? Снова? Нет - постоянно. Как дико выгляжу здесь. Необходимая поправка - все дико выглядят, не только я. Черная фрачная пара залита вином и водкой, пропахла табаком, невыносимо воняет жареной рыбой и кислыми щами. Настоящий русский дух! Вот, кислых щей, я точно не ел. Цилиндр! Идиотский, снобовский цилиндр, сдвинут на затылок. Ай, славно, господин хороший, а где ваши лайковые перчатки? Как вы попали сюда? А впрочем, какая разница, в последнее время, где я только не бывал?
   Я огляделся - даже не кабак, а самый настоящий притон. Темное, подвальное помещение заставлено грязными столами и лавками. Заплеванный пол присыпан ржавыми опилками. Под потолком висят несколько тусклых, жестяных фонарей, словно висельники с вываливавшимися синими языками. Сизые клубы табачного дыма, мерный говор, иногда прерываемый басом целовальника. Всхлипнула и замерла в дальнем углу гармонь. Рядом, кого-то разобрала пьяная икота. Меня....Раздался вожделенный гогот и визг возбужденных девиц.
   Я в сумасшедшем доме? Опять? Когда-то я там был, давно...
   Запомнился писатель эпилептик. Его часто мучили припадки, и он кричал: 'Я покажу вам, твари, кто здесь хозяин и Бог!'. В минуты просветления бормотал: 'понижение эмоционального фона жизни, есть следствие повышения уровня её информативности, которая может быть по содержанию, чистой дезинформацией'.
  Или это был я, последний деревенский поэт? 'Будешь много пить, там пропишут', - говорят друзья. Друзья ли? Где они? Сашка свалил, а вчера, или сегодня, столько плел про прекрасную незнакомку в голубом платье. Явится, очистит, вылечит, спасет. Богородица. Рядом никого нет. Один. Сколько длится очередной запой-срыв? Не знаю. Он никогда не заканчивался. Это всего лишь сон. Мой страшный сон-бремя. Сон одинокого, измученного человека.
   Вокруг кабацкая, пьяная, кичливая и самолюбивая, драчливая и глупая Москва, дрянным кошмаром присосавшаяся к моему сну. Не вырвать, не вытащить, засела занозой.
   Болючая...
  Снова пьют здесь, дерутся и плачут
  Под гармоники желтую грусть,
  Проклинают свои неудачи,
  Вспоминают Московскую Русь.
  
  И я сам, опустясь головою,
  Заливаю глаза вином,
  Чтоб не видеть лицо роковое,
  Чтоб не думать хоть миг об ином.
  
  Что-то всеми навек утрачено.
  Май мой синий! Июнь голубой!
  Не с того ль так чадит мертвячиной
  Над пропащею этой гульбой.
  
  - Складно у тебя получается, - за мой стол подсел какой-то забулдыга. Стукнул по столу распечатанной бутылью. Шмыгнул длинным, в красных прожилках носом, просипел в грязный синий шарф:
  - Выпьем?
  - Выпьем, - легко согласился я.
  Он разлил в стаканы - грязные, захватанные жирными пальцами, со следами помады на краях. Так, значит, были женщины, - я пьяно ухмыляюсь. Когда были? С Сашкой ушли? Значит благородные, такие как он, не я - деревенщина.
   В темном подвале не бывает солнца. Невозможно понять, что сейчас на улице - день или ночь? Пусть будет ночь. День тянет на раскаяние, очищение, вызывает брезгливую стыдливость. А ночь, на то она и ночь, что все потом спишет и забудет.
  - Ну и вид у тебя, барин. Барин? - почему-то переспросил собутыльник и, не дождавшись ответа, кивнул головой:
  - Барин, по всему видать, только так нынче никто не ходит. Даже баре, если они не сумасшедшие. - На меня уставились мутные стеклянные глаза. Заросшее темной щетиной лицо располовинила широкая желтозубая улыбка.
  - Мне можно. Какая разница, во что одет человек: во фраке, или он в майке с серпом и молотом? Привыкли принимать по одежке. Какая разница, если вся Россия ходит в солдатских шинелях, горланя безумные песни про 'Яблочко'. Все сошли с ума.
  - Ты Рассея, моя Рассея,
   Азиатская сторона, - продекламировал я.
  Никогда не думал, что жизнь может превратиться в дикий, бесшабашный и пьяный угар.
  - Ты про строй, барин? - спросил пьяница.
  - Нет, про стадо тупых скотов.
  - Эй, барин, полегче на поворотах.
  Но меня понесло:
  Годы молодые с зазубенной славой
  Отравил я сам вас горькою отравой.
  
  Я не знаю: мой конец близок ли, далек ли,
  Были синие глаза, да теперь поблекли.
  
  Где ты радость? Тень и жуть, грустно и обидно.
  В поле, что ли? В кабаке? Ничего не видно.
  
   Хлопнула дверь и я осекся, увидев незнакомку, идущую меж грязных столов, лавок с пьяницами. На ней было голубое платье, шляпа с темной вуалью. Захотелось увидеть ее лицо. Оно должно, непременно должно быть прекрасным. Незнакомка. Только не было сил не то что бы встать, но и пошевелиться. Мог лишь наблюдать, как медленно и величаво она плывет навстречу.
   Она знала, должна была знать, наверняка знала, что я искал её все эти годы. Ждал. Мне бы только взглянуть на её лицо. Увидеть глаза, они должны быть бирюзовыми, в тон светлых волос, выбивающихся из-под шляпки и тогда....Тогда не страшно умирать.
   Она остановилась подле меня. Моя прекрасная незнакомка. Я готов был заплакать, оттого, что не могу подняться навстречу, раскрыть рот, произнести слова приветствия. Куда там, не могу извлечь глупый тщетный звук. Я смотрел на неё и готов был взглядом испить тонкую, стройную и высокую фигуру. Это не любовь, гораздо больше, эти чувства похожи на ожидание весны, после долгой и затяжной зимы. Это преклонение перед иконой. Перед Мадонной.
   Она подняла руку в тонкой белой перчатке, с неуловимым запахом ландышей и прикрыла ладонью мои глаза. Я почувствовал легкую, освежающую прохладу, исходящую от тонких пальцев. Нахлынули неизъяснимое блаженство и понимание, что никого, кроме нас двоих на белом свете нет, и никогда не будет. Хмель выветрился из головы. Показалось, что сейчас, упаду в пряную траву-мраву, только что скошенную, еще пропитанную земными соками, напоенную летним солнцем, уткнусь лицом и буду пить душистый медвяный запах, забудусь в спокойном и легком сне, зная, что Она будет рядом, всегда....Сквозь сонную дрему придет зов матери, кличущей на обед и мы побежим, взявшись за руки, полетим над травой, сбивая головами, выгнанные на выпас, белоснежные облака. Побежим через луг к родимому крыльцу, там я припаду к теплым, шершавым, огрубевшим от тяжелой, грубой работы ладоням матери....Здравствуй, дорогая, мы вернулись...- прошептали губы.
   Все исчезло...
   Фата Моргана сменилась невыносимой болью утраты, отчаяния и страха. Я открыл глаза не чувствуя более прохладной ладони, весеннего запаха ландышей. Моей незнакомки рядом не было...
  - Жизнь моя, иль ты приснилась мне?!
   Не знаю, но это не столь важно, заметил ли её кто-нибудь еще, кроме меня. Она исчезла, как Золушка, также неожиданно, как и в прошлый раз...
   Когда это было. Дайте вспомнить?...Ведь было же!...
   В душе осталась холодная и колющая, ноющая бездомным псом, сквозная рана.
   Вокруг стола столпились отвратительные, пьяные, хохочущие рты-рожи. Как из тумана, доносились хмельные выкрики:
  - Давай, Серега, давай!
  - Давай, Серега, почитай!
  - Серега, давай!
  - ДАВАЙ!!!
   Жаль мужиков, они не виноваты, что российская Цирцея, согласно установке нового времени, превратила их в скотов. Беда в том, что теперь уже сознательно, они не хотели становиться другими. Новое положение было выгодным, они понимали это и оставались скотами, с правом сопричастности к кошмару который кровавым омутом всосал в себя Россию.
   Кругом разрушение, нигилизм, век вензельных золотых орлов закончился. И они, эти пьяные мужики, мне ближе, любимее и роднее, чем новые людишки, считающие себя человеками с большой Буквы, разгуливающие в скрипящих кожаных куртках, опоясанные портупеями, пулеметными лентами, с белыми, от кокаинового порошка носами, цитирующие немецких философов и иже с ними. Их легко отличить от просто пьяненьких. Первые маршируют с ненормальным блеском проглядывающимся и пристреливающимся из-под надвинутых на лоб козырьков, в морозных, сузившихся иглах-зрачков. В них отражен вороненый блеск Маузеров, а к губам приклеились папироски. Руководящие и скандирующие: 'Мы наш мы новый мир построиииммм!!! Мы не рабы - рабы немыыы!' И рушат. Рушат, ничего не создавая взамен....Потому что ничего другого не умеют. Вторые - сидят в подвальном помещении, пьют-с, заливают тоску, лишь бы не думать, не вспоминать, и не делать что-то супротив...
   Я уже ослеп и стал глухим, пора превращаться в немого. Считал, что это Прометеи вырвались из плена, сошли на землю, исполненные неукротимой энергией творцов-создателей. Нет не те....Не те пришли, о ком мечталось. Мир не стал счастливее. И новее не стал. Счастье нельзя создать на руинах, присвоить его декретами и указаниями, разработать в Комитетских инструкциях. Счастье не приходит по прихоти начальников и не может быть общим. Оно для всех разное, свое, личное.
   Россия превратилась в вертеп, кабак с ордами, разинувшими рты от удивления и голода, ждущих и жаждущих водки и зрелищ. Я обмакнул платком лицо, оно было мокрым от слез. Пьяных ли? Родина, мать моя, где ты?
   Шатаясь, взобрался на стол и тихим голосом принялся декламировать. Слова, как капли в пыточной, падали на голый череп, давили, отзывались сердечной болью в исхлестанной в кровь душе...
  ...Как тогда я отважный и гордый,
  Только новью мой брызжет шаг...
  Если раньше мне били в морду,
  То теперь вся в крови душа.
  
  И уже говорю я не маме,
  А в чужой и хохочущий сброд:
  Ничего, я споткнулся о камень,
  Это к завтраму всё заживет.
  
   Все молчали. Я посмотрел через головы притихших мужиков и увидел...
   Я увидел её глаза - такие, как представлял. В них отражалась любимая, васильковая Русь, май, голубая река и ещё...
   Я прыгнул со стола и растворился в них...
  
  
    
  
  
   Медленно, с трудом, раскрываю глаза. Боюсь. Резкий, раздевающий и обличающий свет слепит. Бьет со всех сторон, отражаясь от пола, потолка, стен. В голове приоткрыли заслонку в кузнечный цех и где-то в области затылка, распространяясь на виски, тяжелым эхом в лоб, заработал кузнец, застучал по наковальне молотом.
  - Дзинь! Дзинь! Дзинь! - звенела наковальня. Весело, с издевкой, - Дзинь!!!
  - Отче наш, сущий на небесах, - зашептал я, успевая вставлять в каждое 'ДЗИНЬ!!!' по слову.
  - Прости нам грехи наши, как и мы прощаем...
  Я задумался - простил ли я кого-нибудь по-настоящему? Никто не вспомнился. Ничего не помню...
  - Я все забыл! - закричал я в сгущающуюся вокруг тьму. Где свет, который слепил мгновение назад? Тьма наступает, мягко обволакивает.
  - Где свет?!
  - Дзинь! Дзинь! - старается кузнец.
  - Дзинь, - звенят в такт, содрогаются мозги, прыгают в черепной коробке.
  - Дзинь! - Как долго можно проверять их на выносливость?
  Упала тьма, спеленала, всосала.
  - Дзинь!
   Я озверел, рванулся вверх, превращаясь в чудовище. Готов крушить, убивать, пить свою и чужую кровь. Я превратился в Черного Человека. Стал негодяем, который прятался во мне и лишь иногда, что-то подленькое нашептывал, овладевая мною на короткое время но, наконец, торжествуя и ревя, прорвался наружу. Вырвался! Он победитель, хозяин и Черный Человек. Тьма - дом его. Подлость - душа его. Смерть - деяния его...
  - Я Хаос! Я Черный Человек! Смотри на меня! Смотри и не бойся! Ведь Я - это Ты. Я - твое настоящее лицо! Ты - Черный Человек!
  - Посмотри на меня! - бился в ушах свирепый рык.
  Я крепко зажмурился, прячась от тьмы и от самого себя. Вспомнились её глаза. Они спасли меня однажды. Спасли?...
  - Посмотри на меня!
  - СМОТРИ!!!
  Тьма....
  
    
  
  
   Впереди возвышалась Черная башня. Круглая вершина, с хищным оскалом острых зубцов, тянулась к свинцовым тучам, обложившим небо, в котором плясали змеиные танцы молнии, предостерегающе грохотал гром. Белый конь подо мной тревожно всхрапывал, косился лиловым глазом на башню, возбужденно рыл копытом безжизненную серую землю. Прах?
   Я ожидал поединка. Вспыхивающие молнии озаряли мои серебряные доспехи, украшенные золотыми и древними как мир, рунами. За спиной развивался белый плащ, на котором скакал вышитый золотыми нитями единорог. Еще один, встав на дыбы, грозил вздернутым рогом, на щите, крепко прижатым к груди. Под ним девиз: Audaces fortuna juvat.
   Чтобы достичь Черной башни, пришлось проехать через всю страну. Некогда она напоминала юную прекрасную девушку - девушку-весну. Сейчас это мертвая пустыня. Но жизнь не умерла в ней: застыла, онемела. На время окаменела...Такой край нельзя, так просто, лишить жизни. Жизнь заточили в Черную башню. В ней заточена королева этих земель, вечная, как птица Феникс, незнакомка в голубом. Девушка весна.
  Я услыхал её голос:
  - Зачем, зачем ты приехал сюда? Уходи! Беги! Спасайся! Уходи... - её голос похож на едва уловимый шепот ветра.
  - Я приехал освободить вас, - отвечаю громко. Конь всхрапывает, приседает.
  - Ты не можешь этого сделать. Он сильнее. Он убьёт тебя.
  Я вытащил из ножен меч, голубая сталь вспыхнула, осветилась рунами-заклятьями. Клинок специально выковали для этой битвы.
  - Моя королева, моя невеста, я освобожу вас, клянусь! Ничто не может быть сильнее любви, даже смерть.
  - Уходи... - шепот ветра затих.
  Я всматриваюсь в черные, непроницаемые бойницы. Где хозяин? Кто он? О нем, ничего не знали. Никто не возвращался из-под Черной Башни. Говорят, что это Черный Человек, или Человек из Тьмы.
  - Выходи! - закричал я. - Для чего медлить, ты знаешь - я приехал сразиться с тобой?!
  В небе прогрохотал гром. Лиловая молния прочертила тьму, впилась в землю рядом с башней. Раздался громкий голос:
  - Ты действительно этого хочешь?
  - Да! - Прокричал я, пряча меч в ножны и поднимая копье. - Выходи!
  - Что ж, я иду. Ты сам позвал меня.
   Поднялся сильный ветер. Начал падать снег, похожий на серый пепел или на прах, который покрывал землю перед башней. Мой конь захрипел, стал нервно кусать удила. Ветер засвистел по-разбойничьи, швыряя в лицо пепел-снег. Я опустил забрало. За спиной, словно сорванный парус, громко хлопал плащ. Тучи сгустились, напрочь заволокли небо над башней, превратились в черную гигантскую каракатицу. Осязаемый сгусток живой тьмы, протянул к башне извивающиеся щупальца.
   Без сопровождения грома, вдруг вспыхнула самая большая и ослепительная молния. Ударила рядом со мной, заслонив башню. От молнии, как от взрыва, взметнулись в стороны кровавые лучи и я увидел Великана закованного в черные доспехи, восседающего на вороном жеребце. Это был он - Черный Рыцарь. Хозяин Башни, Человек из Тьмы.
  - Ты звал - я пришел! - громыхнул Рыцарь.
  Я поднял коня на дыбы:
  - Защищайся!
  - Ты хоть догадываешься, с кем будешь сражаться? - в его голосе просквозила насмешка.
  - Защищайся! - закричал я, направляя копье в черную грудь.
   Наши кони заржали, понеслись навстречу друг другу. Расстояние стремительно сокращалось. Огромным прыжком, его черный жеребец покрыл расстояние. Мы столкнулись. Копья с треском разлетелись в щепы. Он слегка покачнулся в седле, натянул поводья, черный жеребец попятился.
   Я отбросил в сторону треснувший щит и выхватил меч - золотой луч в царстве тьмы.
   Мечи зазвенели, перекрывая рокот грома, запели веселую песню смерти. Когда они с лязгом встречались разноцветные сполохи слетали с лезвий.
   Сильный соперник и рука его, ох как тяжела, я прилагал неимоверные усилия, чтобы выдержать натиск. Черный Рыцарь отражал удары и тут же переходил в контратаку. Начал теснить. Показалось, что он забавляется боем.
   Посмотрим! - В висках застучали гнев и ярость. Пот заливал глаза, я крепче стиснул зубы, цедил сквозь них:
  - Я должен одержать победу. Я должен.
  До меня донесся добродушный смешок...
  - Боишься смерти?
  - Нет!
  - Боишься, - уверенно повторил он, отъезжая в сторону, поднимая забрало. - Смотри на меня! Смотри!
  И я посмотрел...
  
  
  
    
  
  
   Я посмотрел и увидел пустые глазницы черепа, ощерившегося кривыми желтыми зубами.
  - Привет голубчик, - прошамкал рот, сквозь зубы потек зеленый гной. Высокая фигура, задрапированная в плотное черное покрывало рассмеялась, довольная произведенным эффектом.
   Я огляделся и понял, что стою на дороге, у которой нет ни начала, ни конца. По сторонам клубился плотный туман. Что скрывает он - не разглядеть. Он светился мрачным зеленоватым светом.
  - Кто ты?
  - Я твоя смерть, - череп плотоядно клацнул. - Мой вид тебя шокирует? - гыгыканье, - что ж, я могу быть...- черная фигура подернулась фиолетовой дымкой и через миг передо мной предстала высокая, белокурая красавица, вот только глаза её....Нет, некрофилией заниматься не будем.
  - Если желаешь, могу стать прекрасной незнакомкой...
  - Нет, - быстро ответил я.
  - Как хочешь, - блондинка томно улыбнулась и подмигнула. - Дело в содержании того, что скрывает скорлупа, а не в её виде. Тем не менее, в таком обличии я тебе нравлюсь больше?
  Я промолчал: смерть страшна в любом обличии.
  - Вот видишь, мой мальчик и смерть может нравиться. - Она взяла меня за руку. - Пойдем, - приказала и повела по дороге. В конец? В начало?
  Я вырвал руку из цепких холодных пальцев. Это вызвало очередной смех - пронзительный, визгливый...грудной.
  - Смерть никому и никогда не может понравиться, единственное, что с ней можно сделать - не бояться её. Принимай, какие хочешь обличия.
  - Обязательно, я сама решаю, какое обличие принять, какую маску надеть для вас, смертных. Моего настоящего лица ты никогда не увидишь. Не удосужишься, - грудной смех.
  - Вижу, умереть хочешь героем? - глаза насмешливо уставились на меня.
  - Необязательно.
  - Почему? От меня зависит, как и когда ты погибнешь.
  - Ложь! Это ты зависишь от меня!
  - Какой ты - с гонором, - хихиканье. - Как думаешь, я бываю достойной?
  Я внимательнее взглянул на белокурую красавицу.
  - Ты бываешь разной, непредсказуемой. Сейчас, меньше всего похожа на себя. Тебе это не идет.
  В озорной улыбке девушки промелькнул оскал черепа.
  - Я тебе нравлюсь?
  Я покачал головой.
  - Нет, я люблю....
  Оскал приблизился вплотную, донесся свистящий шепот:
  - Ты глуп, мой мальчик.
  - Куда мы идем? К тебе?
  - Ты веришь в царство мертвых?
  - Не знаю, наверное нет.
  - Ты уже сомневаешься, но ведь ты еще не мертв, чтобы судить.
  - Тогда почему рядом ты?
  - Потому что я уже должна быть рядом, - смерть сделала ударение на 'уже'.
  - Я считал, что смерть и жизнь, это почти одно и тоже. Смерть тоже жизнь, только загробная.
  Смерть остановилась.
  - Мы сестры: я и жизнь. Она старшая, потому что я всегда плетусь вслед за жизнью. Кое в чем ты прав, мой мальчик...
  - Я не твой мальчик.
  - Не капризничай, - на меня смотрел пустыми глазницами желтый череп, изо рта вырвался трупный запах.
  - Та дорога, по которой ты пошел, задумайся, разве она твоя? Такая ноша не по тебе. Хочешь стать на сторону Света? Тебе нравится быть слугой? Свет не предлагает полной свободы, у него жесткие правила, свободна лишь Тьма. Я привела тебя сюда, чтобы ты разобрался: так ли светла душа твоя, что стремится к свету, как мотылек? Не забывай, мотыльки, как правило, обжигаются. Не лучше ли выбрать тьму: вечную, неизменную, сильную? Имеешь ли ты право на поединок с Черным Человеком? На смерть от его руки? Здесь, на Дороге, какое бы направление ты не выбрал, у тебя есть шанс, в последний раз все обдумать и взвесить: с кем ты?
  Я ничего не успел ответить. На дорогу наполз ядовито-изумрудный туман. Попробовал закричать, сделать шаг в сторону - хоть какая-то попытка к бегству, или бунту.... Тщетно.
   Вспомнилось мудрое изречение: ' бесполезно искать черную кошку в черной комнате, особенно тогда, когда её там нет'. Прогремел гром. Я шагнул в туман и увидел в его прорезях, как на границе света и тьмы, на проклятом терминаторе, сражаются две гигантские фигуры - черная и золотая. Боги? Смешно...Гром беспрерывно гремел, в зеленом тумане мелькали черные и золотые всполохи...Кто одержит победу, если счет всегда ничейный?
   Я стоял и ждал...
  
  
    
  
  
  - Привет!
   Я резко обернулся - что-то знакомое было в облике стоящего рядом. Его глаза с веселым интересом рассматривали меня.
  - Что, не узнаешь?
   И тут я понял, узнал! Это был Я.
  - Разумеется, - Он рассмеялся, угадав мои мысли. - Может быть и такое, что Ты это Я, а не Я - Ты.
   Новый вид шизофрении - раздвоение личности, - устало подумал я. Или не Я?
  - Перестань, не паникуй, - он сплюнул под ноги. - Давай-ка лучше, спокойно поговорим, так сказать обсудим наболевшее. Ты вот смерти ищешь, а я, между прочим, жить хочу. Очень жить хочется, - хихикнул Он подмигивая:
  - Заруби это на носу распрекрасном - Я хочу жить. Почему ты не считаешься со мной? Я твоя вторая сторона. У каждой медали есть две стороны: парадно-лицевая и сердечная та, что всегда повернута к груди. Твое второе Эго, понял? Наиглавнейшеее! - ехидный смешок.
  - Понял...давно...
  - Да мы не то, что похожи, мы едины и неразделимы. - Он обиженно поджал губы:
  - Ты изредка отдавал мне бразды правления, но сегодня, твоя власть заканчивается.
  Какое ты пустое и болтливое, моё второе я...
  Оно азартно продолжало:
  - Не связывай это с животным инстинктом самосохранения: и Ты и Я, Мы оба хотим жить.
  - Живи, я тебе не мешаю.
  - Мешаешь. Ты, идиот! Ищешь встречи со смертью...
  - Мы уже встречались с ней...
  - ...в геройство играешь. Не для нас это. Что ты, понимаешь в жизни? Расчувствовался, расплакался - синюю птичку спрятали в клетку. Мечту, понимаешь, плохие люди заточили в темную башню. Когда ты последний раз читал Достоевского и Толстого? Святоши! Кому нужна твоя мечта? У всех они разные. Я про идеалы, давно понять надо...
  Давно понято...
  - Можно подумать, что тебе больше всех надо. Счастье, оно у всех с разными понятиями. Мой совет - наплюй на все и забудь...
  - Не забывается...
  - Истинного пути в совершенстве нет, живи как все. Страусиная жизнь - головой в песке, тоже жизнь, да еще какая!
  - Веселая жизнь...
  - Жизнь всегда штука веселая, надо её только правильно понимать.
  - Или шутка....В той стране никто не живет.
   Вспомнилась черная пустыня, рваные свинцовые тучи, плюющиеся черным снегом-пеплом, города, занесенные снегом, песком, пеплом...Обнаженная обугленная кора деревьев и вдоль дороги ряды уже пустых столбов со сгнившими перекладинами и веревками...Жирные, молчаливые вороны: блестящие бусинки глаз, их малиновые огоньки провожают всадников и ждут...
  - Не знаю такой дороги и такой страны. Тебе приснилось или показалось, на самом деле жизнь там бьет ключом...
  - По голове? - хмыкнул я.
  - Возможно, чтобы не делать поспешных выводов, ко всему надо присмотреться. Смысл в том, что ты хочешь видеть. Сущее не делится на разум без остатка. Я знаю другие дороги и другие страны. Пойдем, подчинись мне, тебе понравится. Валгалла, Эдем...Ты увидишь, как надо жить и как живут по-настоящему, - он довольно загоготал. - Жизнь без прикрас - настоящая жизнь.
  - Что такое настоящая жизнь?
  - Вот видишь, какие глупые вопросы ты задаешь? Столько лет прожил и не разобрался, - мое жизнелюбивое и беспутное Я великодушно хмыкнуло. - Расскажу тебе, про настоящую жизнь. Слушай и мотай на ус...
  Я молча шел рядом, морщился, слушал, когда-нибудь надо дать выговорится и своему второму Я. Интересными дорожками оно ходит, интересные страны посещает... Слушая бред, не заметил, как спустились вниз и стали подниматься по прозрачному мосту. Показалось, что он вырублен из хрустальной горы. Ядовитый зеленый туман исчез, мы остановились на середине моста, под нами тусклыми угольками мерцали звезды.
  - Тебе нравится приносить жертвы во имя людей? - разглагольствовало мое второе Я.
  - Глупо, еще один невостребованный идол. К тому же, если покопаться в душе, ты не расположен к такой жертве, так, пустое самолюбование и созерцание: смотрите какой я агнец-барашек - на все готов и согласен. Красота...Ты всегда пытался спасти свою шкуру. Только спасение шкурных интересов не выход из безумия. Ты даже не подозреваешь, с кем сражаешься возле Черной башни, - прошептало второе Я.
  - Напрасно, совершенно напрасно, я бы крепко поразмыслил над этим. Стоят ли, в самом деле, людишки, твоей единственной и драгоценной жизни? Ведь все махровые индивидуалисты. Все единственны и бесценны. Вопрос: надо ли свое менять на общее? Миф и мираж! Ты запутался, мой дорогой. Ответ один - не стоит. Не будь таким глупым и небрежным. Жизнь не картошка, её не бросишь в окошко, - он рассмеялся, доверительно похлопал по плечу. Запутал...
  Я пристально и заинтересованно рассматривал свое второе Я. Или Первое? У него, или у меня: фрачная черна пара, в петлице бутоньерка - красная хризантема? Красив. Сноб - ядрена вошь. Я люблю хризантемы, особенно красные. Ну да, его вкус - мой вкус. Белоснежная сорочка выступала из рукавов, ровно настолько, насколько ей полагалось выступать. Вспыхивали, соперничая со звездами, бриллианты на запонках. В руках, он нервно теребил белые лайковые перчатки. В общем: респектабельный, самоуверенный, самовлюбленный, самосамосовершенный козел...Ничего отрицательного.
  - Тебя не поздно переделать. Твои возвышенные идеалы бред, и как следствие, они перешли в острую стадию паранойи. Ты не знаешь, что ищешь; и не понимаешь, что на самом деле надо искать. Ты запутался в своих тенях. Все проще, друг Гораций, жизнь была дерьмом и осталась, а люди, сам понимаешь, чем заправлены. Ты не исключение. Таков закон природы. Не верь в сказки, жизнь дается раз, повторных дублей не будет. Пользуйся счастьем и свободой выбора - бери от неё все, что можно и не можно, а повезет - вырви лишнюю минуту, час. Не надо сюсюкать, никто не поймет и не оценит твоих жертв. Конечно, двуличные люди, как мы с тобой, могут громко рукоплескать, и кричать на общем празднике жизни: 'браво' 'бис!', а про себя думать: 'ну и дурак же он'. Подвиги никому не нужны. Они придуманы для ленивых и дураков. В конце-концов они стали старомодными, превращаются медленно и верно в поддельный антиквариат. Молчишь? Смотришь? Правильно делаешь, что молчишь. Учись и слушай, раз встретились, в кои то веки, а живем самыми близкими соседями. - Он сплюнул вниз, на звезды.
  - Бери все что полагается и больше - такая философия, - зло пробормотал он.
  - Ты как младенец, веришь в чистенькое, опрятное. Такого не бывает. Где ты видел чистенькое и опрятное? Мы с рождения попадаем в грязь и рождены из грязи. В нашем мире травоядных нет, все хищники: сильные и послабее. Сильные, как правило, одиночки - это наш удел. Слабые - объединяются в стаи, подчиняются сильнейшему и во всем руководствуются его интересами, не верно считая, что это их интересы, а их просто используют сильные. Таков закон выживания. Жизнь, это кто кого первым сожрет, без принципов и философий. Наша философия - выживание среди сильных, чтобы корма хватило. Остальные философии Я не признаю. Я чувствую себя сильным хищником, рад этому чувству и знанию, горжусь им. Значит, не каждому могу быть по зубам. Сильнее - значит жизнеспособнее. Я восприимчив к любым гадостям от себе подобных и спокойно отношусь к этому: трусость, предательство, лицемерие - вот характер, все остальное - иммунитет.
  - А ты? Ты готов бежать в мир иллюзий. Ищешь мечту и мечтаешь о том времени, когда она сбудется. Мечта - звуковой набор букв, - Он презрительно фыркнул.
  - Не зря её сравнивают с миражом: она появляется и исчезает, а пощупать её, погладить, шлепнуть по мягкой попе нет возможности. Ложь. Выходит, что ты бежишь от настоящей жизни и ищешь фата-моргану. Раз бежишь, значит трус. Герой - Я. Дерьмом меня не запугаешь и не испачкаешь, скотская жизнь требует скотского отношения к ней. За свое существование я готов сражаться и буду непобедим. А ты, ты проиграешь. Мы давно переступили век человека разумного. После развала Римской империи нас надо называть Человеком Пофигистом.
  - Запомни: Ты - это Я, а не наоборот. И разве ты так чист, как хочешь казаться и представить окружающим? Ты всегда слушался маму и никогда никому не делал больно? Ты смело можешь кидать камни в других, себе подобных? Молчи! Любая душа потемки!
  - Но я всегда боролся с тем плохим, что есть во мне.
  Второе Я жалостливо улыбнулось:
  - Плохо боролся. Пора брат, пора начинать новую жизнь.
  - Разве Ты живешь?
  - Еще святые Маркс и Дарвин утверждали: что жизнь - это борьба видов.
  - Борьба с самим собой.
  - Зачем с собой бороться? Это у Чехова, раб сидел внутри: его приходилась мучительно, по каплям, выдавливать. Жуткий садомазохизм. Мы должны жить с тобой в мире. Мир?
  Я ничего не ответил и мое второе Я продолжило:
  - Обрати внимание, люди сами придумали определения добра и зла. Не исключаю возможность, что понятия перепутаны, или неверно истолкованы. И вовсе не означает, что надо всем их неукоснительно соблюдать. Правила придумали сильные - законы для слабых. Для Нас, есть одно правило - никаких правил. Мне должно быть хорошо всегда и везде.
  - Разве?
  - Таковы правила. Мораль, дело рук слабых. О, они изощренные люди - слабаки, ведь им надо как-то выживать среди сильных, - Он улыбнулся.
  - Все за счет сильных. Сильные корректируют мораль и законы для хиляков, чтоб пожирать их на законном основании, с полным моральным правом. Для слабаков - Рай и Ад. Ничего такого нет и не может быть. Миром правят Хаос и Смерть. Смерть всегда оказывалась сильнее жизни. Вечности нет, есть смерть. Никто не может похвастаться, как оставил смерть в дураках, ушел от неё, спрятался. Не существует мест, в которых можно спрятаться от Смерти, чтобы она не смогла отыскать. Она всегда находит. У нее тонкий нюх и чудесное обоняние на падаль и дерьмо.
  - Но никто не прятался от жизни, - сказал Я.
  - Ты прячешься, когда время жить и веселиться. Жизнь - дешевая потаскушка, способна дать наслаждения, за которыми обольщение и обман. В ней нет четких границ между добром и злом. Мы не ушли далеко от животного мира, точнее - никогда от него не отходили. Мы - звери, которых эволюция постепенно превращает в сверхзверей.
  - Ну что, герой, усвоил что-нибудь? Объяснили тебе принцип жизни? Смотри на все проще и тогда...Тебе понравится. Пойдем со мной. Я больше человек чем Ты. Пойдем...
   И тогда я сделал то, чего никогда не повторю в жизни. Никогда.
   Я полуобнял себя, прижал на миг, словно поддался слабости и легко перекинул в бездну.
   'Разверзлась бездна звезд полна...'
   Одной рукой закрыл глаза, другой зажал рот: не видеть и не закричать...
  А мозг резал дикий, звериный крик и долгим эхом метался по закоулкам моих подсознаний: хороших, плохих.
  
  
    
  
  
   Крепко стискиваю веки. Ощущение падения исчезло. Чувствую, что лежу на кровати. Неужели в палате? Открываю глаза: как мертвец залит ярким алебастровым светом...Прищурился. Нет, - улыбка трещиной пробегает по губам, - всего лишь белый, измазанный чернилом лист. Всматриваюсь в высохший столбик.
  
  Друг мой, друг мой,
  Я очень и очень болен.
  Сам не знаю откуда взялась эта боль.
  То ли ветер свистит
  Над пустым и безлюдным полем,
  То ль, как в рощу сентябрь,
  Осыпает мозги алкоголь...'
  
   Боже, такая боль поселилась в груди. Болезненная пустота обсасывает сердце...
   Мну рукой хрустящий край простыни, слышу скрип пружин, скрип пера, редкое постукивание о край чернильницы...
   Действительно болен...По-настоящему боюсь. Кого? Того, кто во мне пытается одержать победу. Она окажется Пирровой.
  
  ...Черный Человек
  Водит пальцем по мерзкой книге
  И гнусавя надо мной,
  Как над усопшим монах,
  Читает мне жизнь...'
  
   Я закрыл глаза. Страшен слепой свет, черные кривые буквы маслянисто блестят, как живые. Боюсь того, кто склонился надо мной и пытается заглянуть в глаза.
  
  '...Черный Человек
  Глядит на меня в упор.
  И глаза покрываются
  Голубой блевотой...'
  
   Страх обволакивает липким потом, заворачивает, как паук в паутину. Хочется кричать и я не выдерживаю ужаса довлеющего надо мной и кричу. Челюсти сводит от крика. Слышу, как рвется опутавшая меня паутина и проваливаюсь, раскрыв глаза в белый омут света...
   Я увидел её. Какое счастье, моя Незнакомка, в извечном, нежно-голубом платье, цвета надежды и весны. Бросаюсь вдогонку. Она уходила, через залитый бледным лунным светом зал. Стены заставлены зеркалами, в которых мечется моя безумная черная тень. Хочу успеть задать несколько вопросов, которые так мучают меня, с того дня, когда впервые увидел её. Со всего размаха налетаю на зеркало. Сверкающим водопадом, хрустальным звоном сыплется на пол.
   Никого...Меня обманули...Был призрак. Нет девочки-весны. Исчезла. Вместе с ней - Черный Человек.
   Я несмело улыбнулся, провел рукой по острому краю рамы. На зубьях стекла остались дрожа капельки крови...Кажется, нечто подобное уже было...Давно...
  
  Ах ты, ночь!
  Что ты ночь, наковеркала?
  Я в цилиндре стою.
  Никого со мной нет.
  Я один...
  И разбитое зеркало.
  
  - Умей победить в себе Черного Человека, - донесся знакомый голос. Я огляделся - никого, лишь мое растерянное отражение в зеркалах....Голос повторил, словно заклинал:
  - Главное - убить в себе Черного Человека.
   Пол зеркального зала окрасился зелеными язычками. Свет стал меркнуть. Помещение быстро заполнилось зеленым ядовитым туманом. Подул ветер, перед глазами замелькали желтые пожухлые листья. Ветер подхватил со стола кипу исписанных листов, разметал, перемешал с листьями.
   Прислушиваясь, сорвал с головы дурацкий цилиндр и отбросил в сторону. Где-то рядом, ясно слышался гул битвы, лязг мечей. Определив направление сражения - побежал. Туман расступался...Или вел...
  
  
    
  
  
   Расслабленно лежа в кровати, улыбаясь белому потолку, чувствовал себя совершенно здоровым. Кошмар с разбитым зеркалом, в котором, в тысячах осколках отражались мои рожи, всякий раз по-иному, пропал. В голове долгожданная тишина: никаких криков, боя часов, кузнечных молотов и пароходных свистков. Никаких намеков на то, что поехала крыша.
   Открылась дверь. В палату вошла невысокая симпатичная девушка. В руках она держала небольшой металлический ящик для шприцов. Наши глаза встретились. Моя улыбка стала шире.
  - Пора делать укол?
  Мне улыбнулись в ответ: на румяных щечках, обозначились две милых ямочки.
  - Сегодня вы выглядите неплохо. Хорошо себя чувствуете?
   У неё приятный, детский, ломающийся голосок.
  - Отлично! Я не сошел с ума! - жизнерадостно поспешил объявить я.
  Она продолжая улыбаться, взяла шприц.
  - Давайте, сделаю укол. Вам надо больше спать, чтобы поправиться. Это успокаивающий укол.
  Накатили резкая слабость и дурнота, лишили сил пошевелиться, подать голос, а я так хотел спросить: ' что значит спать'? Почувствовал дрожь подбородка, как ползет по нему противная липкая слюна.
  - Нууу-ууу? - провыл я.
  Улыбка исчезла с лица медсестры, выморозилась. Держа шприц перед собой, девушка попятилась к двери. Что-то знакомое промелькнуло в её синих глазах. Они так похожи...На чьи? Не помню...Но ведь где-то я видел...Перед глазами заклубился изумрудный туман.
  - Коли, - выдавил я, зная что все...где-то успел подойти к незримой черте. Осталось перешагнуть и...Шаг будет последним...
  Что же я хотел спросить? Ага...- девушка уколола.
  - Номер палаты? Какой номер? - прошептал я.
  - Шесть испуганно ответила она отступая к выходу.
  Я захохотал, затрясся в конвульсиях. Палата номер шесть, какая символическая цифра! С чем она связана? Я читал когда-то...
  - Постой! - воскликнул я, видя как торопится скрыться девушка.
  - Неужели мои дела так плохи? Я сумасшедший, да? Я опасен? - Задал вопросы и забыл, прикованный удивленными синими глазами - цвета надежды... Я падал в их синеокую бездну, пока передо мной не закружили яркие огни звезд и вихри метеоритных потоков. Спиной чувствовал огромную, растущую вспышку, от грандиозного взрыва... и где-то там, в безвременье, на больничной койке я бился в очередном припадке в палате номер шесть, а молоденькая девочка, с синими глазами, испуганно мчалась по коридору. Доносились её удаляющиеся крики:
  - Доктор! Доктор! Скорее, доктор!!!
  Милая, не бойся, мне уже все равно. Вспомнилось начало одной сказки: 'Это было давно, а может и недавно, впрочем, какая разница когда...'
  
  
    
  
  
   Бой под Черной башней разгорелся с новой силой. Сколько прошло времени? Века? Началось с сотворения мира? Или до?
   Бой разгорался, мы оба устали - он шел с переменным успехом. Теперь я теснил Черного Рыцаря, с каждым ударом отгоняя назад, во тьму. Полоса света за мной разгоралась, становилась ярче, шире...
   Мечи ругались, звенели, скрежетали, пускались на хитрости, ища мельчайшие лазейки, чтобы использовать любую оплошность соперника и достать его бренное тело - нанести завершающий удар.
   Удар! Еще! Еще!!!
   Черный Рыцарь отступал. Неожиданно, он рассмеялся громко и вызывающе. Так смеются победители. Он не перестал смеяться, когда я поразил его плечо. На черном металле запеклась, запузырилась черная кровь, чернее металла. Я занес руку для завершающего, рокового удара. Мгновение превратилось в вечность. Меч медленно падал...
   Черный Рыцарь опустил оружие, резким движением поднял забрало...
   Я не смог отвести удар в сторону. В моем мече проснулась незнакомая, неуправляемая сила, словно его притягивали к себе доспехи Черного Рыцаря. Меч неотвратимо падал на черный шлем с открытым забралом. Я кричал, а передо мной хохотал в облике Черного Рыцаря я сам. Я!
   Меч падал.
  Я кричал.
   Я смеялся.
  Я ждал...
   Мгновение разорвалось. Песочные часы уронили последнюю песчинку убившую вечность...
   Меч упал и скрыл смеющееся наглое лицо. Смех отразился от мрачных, серых облаков, похожих на истрепанную временем ветошь. Навстречу ему несся мой безумный, неистовый крик. Донесся оглушительный взрыв. Яркая вспышка ослепила, земля затряслась от удара.
   Когда пришел в себя, обломки Черной Башни скрыли тело Черного Рыцаря, а значит и мое, так я узнал, кто скрывался под маской Черного Рыцаря. Неутешительный вывод. Болотный, зеленый туман, источаемый черным камнем окружил меня. Конь встревожено заржал, я выпрыгнул из седла.
  - Спасибо и спасайся сам, - шепнул я в ухо коню, ласково потрепал шелковую холку.
   Туман проглотил нас. Ничего не разобрать, я сделал шаг, откуда-то издалека донеслось конское ржание. Туман густел, превращаясь в кисель.
   Опустошенный, уставший бороться, я подошел к своему пределу и не задумываясь пересек черту.
  
  
    
  
  
   Когда туман рассеялся, я стоял посреди зеленого луга, ощущая босыми ступнями покалывание травинок. На мне была длинная, до пяток, белая рубаха. Прямо старорусский пахарь. Кто я теперь и где?
   Над головой залитое солнцем, яркое, синее, до болезненного слепящего блеска, небо. Неужели такое бывает? Значит бывает...От луга поднимается мягкая, приятная истома душистого разнотравья. Городской дурак, даже не знаю название былинок-травинок. Кажется фиалки...Я наклонился сорвать цветок, но передумал, коснулся рукой и выпрямился. Огляделся - никого.
  - О-го-го!!!
  - Г о-го-го!! - отозвалось эхо.
  Никого, так никого, перестав стесняться, раскинул руки и упал навзничь. Подстрелили. Улыбаюсь, жмурюсь, разглядывая бирюзовый небесный свод, никогда не видел такого чистого цвета. Зеленую былинку-травинку в зубы. Красота...Спешить некуда.
   Непередаваемое ощущение утраченного, но вспоминаемого, все его прелести - золотого века. Как просто: лежишь под небесным куполом, грызешь травинку и ни о чем не думаешь. Все заботы ушли, растворились в зеленом тумане. Великолепно! Это мой мир! Мы начали друг друга чувствовать...
   Неужели к такому покою стремился через всю жизнь. Бог в отставке - схожая ситуация...Обретение или приобретение? Бои отгремели...Заслуженный покой. Обо мне забыли? Грустно... Нет, ну их всех к...
   Молчу-молчу...
   Буду лежать в поле, не двигаясь, не дыша, пока не скроют густые травы, не прорастут сквозь меня чудесные цветы. Пусть будут ландыши.... В цветах обживутся жучки-червячки, зажужжат пчелки и шмелики. Маленьким, незаметным холмиком буду пялиться в сапфирное небо...
   Моя голова...Ну, черепки растащат вороны. Вещие птички, мудрые, на чужих-то мозгах...
   Я уснул...
  
  
    
  
  
   Пауза...Затишье...Нас пятнадцать: усталых, изможденных, перемазанных своей и чужой кровью. Сотни нет...Последняя сотня, последнего легиона...Варвары окружили плотным кольцом, боятся подходить, в ужасе глазеют.
   Им легче забросать нас дротиками и подходить не надо, или расстрелять из маленьких кривых луков, которые натягивают по странному - тетиву от груди и ...
   Не кидают дротики, не мечут стрелы...
   Наше безумство, остановило переправу, поколебало самоуверенность варваров, понятно что ненадолго. Тем не менее, смотрите, что может сделать сотня римских воинов. Мы сбили с вас спесь вседозволенности стада. Жаль, что нас осталось пятнадцать...
   Варвары оживленно переговаривались. Режет слух гортанный, дикий язык, в глазах любопытство. Ужас растаял...
   Я смертельно устал, но не показывал вида, на лице застыли отрешенность и безразличие. Знаю, бой будет последним. Лебединая песня. В глазах плещут багровые всполохи после кровавого жертвоприношения Марсу. С такими глазами спущусь к обитателям мрачного Тартара.
   Из толпы варваров вышел высокий, широкоплечий воин, мощное тело украшала шкура барса. Из-под блестящего шлема, вооруженного рогами тура, торчали рыжие косы засаленных волос. На меня насмешливо посмотрели отдающие северным холодком синие глаза. На плече варвара опасно покоилась широкая секира. Из широкого кожаного пояса опоясывающего стальной торс, торчала рукоять охотничьего ножа.
  Дикий, босой , самоуверенный, завернутый в шкуру, варвар.
  - Один из вождей, - хрипло прошептал стоящий рядом Дицимиан.
  Горделиво подбоченясь, варвар нагло смотрел на меня.
  - Эй, вы! - гаркнул он, грубо коверкая латинские слова. - Римские псы, я - Улаф Беспощадная Секира, обращаюсь к вам. Если найдется смельчак готовый сразиться со мной, остальных отпустят живыми. Я сказал. - Он взмахнул секирой, лезвие хищно просвистело разрубая воздух.
  Воцарилось молчание. Я улыбнулся. Вот они, типичней представители нового племени, незнакомого и младого: гордые, самоуверенные, спустившиеся с гор, приплывшие из-за морей. Откуда? Ниоткуда...Молод, полон сил, дерзок и главное верит в себя, в свою исключительность и непобедимость. Верит, что секирой, легко может подрубить и поставить на подагрические коленки старый, больной Рим. Но не знает, что когда пройдет первый, второй, третий вал 'ставителей', когда волны пенного грязного, варварского потока схлынут, как после потопа, на пляже останется грязная пена и гниющие водоросли нашествий, а Рим, мой славный и вечный город, так и останется славным и вечным. Он возродится, отстроится для грядущих великих дел и по зеленым оливковым равнинам пройдут новые, прямые квадраты когорт непобедимых Римских легионов. Верю...
   Посторонив Дицимиана, я шагнул вперед.
  - Я, римлянин, буду с тобой сражаться.
  Варвар запрокинув голову захохотал. Соплеменники дружным гоготом поддержали вождя.
  - Держись римлянин! - крикнул варвар бросаясь на меня словно ветер, внезапно подувший с далеких гиперборейских морей.
   Я парировал удар мечом, вспоминая уроки старого гладиатора Спендия - фракийца. Звон. Секира ушла в сторону, я сделал ответный выпад. Еще! Варвар отпрыгнул, лезвие топора описав полукруг, сверкнуло лунным серпом, метя под сердце. Я отклонился - шаг в сторону. Вжжжик! На доспехе, перечеркивая девиз, появилась свежая, глубокая царапина. Варвар рассмеялся и вращая секиру над головой прыгнул вперед.
   Он был полон сил, сражение для него только началось и верил в победу. А я? Быстро пригнулся: услышав над головой опасный свист его селеновой секиры и...прыгнул на открытую широкую грудь. Лезвие секиры сухо вонзилось в левый бок, прогрызая кирасу, алчно впиваясь глубже...
   Варвар улыбаясь отшатнулся, но не достаточно быстро и далеко, его отрытая грудь оказалась уязвимой...Меч вышел меж лопаток...
   Варвар закричал. Синие глаза обожгли смертельным холодом. В последнем усилии, переполненный ненавистью, варвар схватил меня за плечи и опрокинулся навзничь.
   Я упал сверху, нас крепко спаяли кровью меч и секира. Широко-раскрытые глаза примерзли к моему лицу, ненависть сменилась разочарованием и болью. Варвар захрипел, пытаясь что-то сказать...
  - Ты...Я...- из горла хлынула кровь, плевком окатила мое лицо.
   Меня оттащили в сторону, сняли доспехи. Кто-то обтер кровь с лица, тихо бормоча ругательства. Все ненужное...Я чувствовал проникающий под сердце холод лунной секиры викинга. Холод разрастался, завоевывая тело, наполняя голову необыкновенной ясностью. Кровавый туман рассеялся, я увидел кромку синего неба, похожую на глаза варвара - яркие, пронзительные. Небо заслонило бородатое лицо Дицимиана.
  Я улыбнулся:
  - Мы победили...
    
  
  
   Я с удивлением обнаружил, что не сплю, продолжаю лежать, никем не тревожимый, на мягкой зелени. Вкушаю, а правильнее - вдыхаю запах пряных трав. Белая нелепая рубаха, но не саван, задралась до колен. Почему-то подумал, улыбнувшись, о черном цилиндре. Вот его бы, да к такой сорочке и ландыш-хризантему в петлицу...Красавец!
   Рядом кто-то рассмеялся - звонкий смех колокольцев, так смеются дети. Я резво поднялся. Подле меня стояла, и как смогла подойти незаметно, маленькая девочка в длинном ситцевом сарафане, скрывающем тонкую стройную фигурку. Она улыбнулась. На щеках обозначились две знакомые, милые ямочки. Хотелось протянуть ладонь, нежно взять за щечку, потрепать. Её длинными русыми волосами играл ветерок. Светлая прядь падала на глаза и взметалась вверх. У неё были странные, небесной лазури, завораживающие глаза. Ясные, кроткие и ...мудрые. Такие глаза не принадлежат маленьким девочкам. В них светилась безграничная любовь и теплота, понимание и прощение. Она протянула маленькую ладошку и доверчиво сказала:
  - Пойдем со мной.
   Я улыбнулся, теперь я знал точно, кто пришел за мной. Недаром чувствовал себя беззаботно и легко, словно все вопросы и проблемы решились, или были оставлены на потом...Все закончилось. Меня охватило дивное и странное волнение, похожее на чувство зарождающейся любви. Знаете, как бывает с первого взгляда? На этом странном лугу, очень непросто разобраться в чувствах, аура у него такая. От её доброго взгляда, рукопожатия, аромата трав, небесной голубизны и простора...
  - Пойдем, - теплая ладошка скрылась в моей.
  Бескрайний зеленый луг исчезал за горизонтом.
   Девочка молчала, молчал и я, купаясь и разбираясь в теплоте своих новых, более ярких и сильных ощущений. Шел, наслаждаясь травяным ароматом, прислушивался к необычным чувствам, зарождавшимся во мне. Может быть они обещают новую жизнь? Какую? Я мог бы спросить спутницу, но зачем? Зачем? Мои новые чувства, так же малы и добры, как и эта маленькая девочка, с мудрыми глазами.
   Я знал и без неё, что где-то там, в заблудившемся безвременье, очень далеком от этого мира, прибежавший в палату номер шесть доктор, в бесполезном усилии, пытается обнаружить, выдавить из кисти руки, пульс у почившего больного. Но мне нравилась другая картина и я постарался её увидеть...
  
  
  
  
  
  
  
  
   По пыльной старой дороге, медленно продвигались четырнадцать легионеров. Солнце тускло играло на пыльных, окропленных кровью доспехах. Шли молчаливым строем, сосредоточенные, как на параде. На суровых впалых лицах застыла печать отчуждения и гордости, так бывает после встречи со смертью, когда заглянув в её белые безумные зрачки, каждый видит для себя что-то единственное и особенное; чувствует холодок под сердцем и начинает понимать, что есть нечто высшее, отмечающее их поражения и победы, но только не на поле боя.
   Если бы их спросили: 'что страшнее: жизнь или смерть?', - не задумываясь ответили бы - жизнь. Тяжелое бремя, которое не просто нести.
   Четверо шедших впереди воинов несли на импровизированных носилках тело убитого командира. Они возвращались в Рим...
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"