Аннотация: Первое место на конкурсе "Музыка, которая меня вдохновляет" от Русского писательского клуба.
Current misic:
Lacrimosa, Die Sehnsucht in mir
Diary of Dreams, She and Her Darkness
... Старая леди умирала.
Я знала ее. Мы жили по соседству, и я часто наблюдала по утрам, как она ухаживает за своими малиновыми кустами. Ее руки ловко рыхлили землю, вырывали сорняки, обрезали ненужные побеги, аккуратно складывали спелые ягоды в корзинку. Я в это время вдыхала утренний воздух и приветствовала солнце по традиции хатха-йоги. Ноздри мои щекотал сладкий запах малины, а кожу - взгляды старой леди. Низкий забор совсем не скрывал нас друг от друга. Я не раз ловила ее пристальные взгляды, когда тело мое завязывалось узлами в Matsyendrāsana, или вытягивалось свечкой в Çirshāsana. Странно, но ее присутствие совсем не мешало мне, наоборот - она воспринималась моим сознанием как необходимая деталь. Роса на листьях и босых ногах, блики рассвета на коже, запах свежести, течение энергии в теле, взгляды старой леди...
А теперь она лежит под старым одеялом, маленькая, сморщенная, и смотрит на меня тусклым взглядом. В руках у нее - чашка с крупными ягодами малины, которые я только что собрала для нее.
- Леди Ирина, а вы хотите жить? - спрашиваю я, напряженно всматриваясь в нее.
Она помолчала, потом вскинула на меня уставшие глаза, и сказала:
- Ты знаешь... В таких случаях положено сказать: "Я прожила долгую жизнь, вырастила детей, внуков, пора и на покой...". Только все это ложь, моя дорогая. Да, я хочу жить. Наверное, это неприлично говорить в моем возрасте, как-никак мне уже восемьдесят. Но это, по крайней мере, честно.
- А почему вы хотите жить? - спросила я, и увидела, как лицо ее на миг покинула печать смерти, уступив место удивлению.
- Разве можно не хотеть жить?!!
Я смотрела в ее засветившиеся глаза, видела ее руки, бессознательно перебирающие в горсти алые ягоды, и мне было неудобно ответить ей честно. Я солгала.
- Да, леди Ирина. Жизнь прекрасна... наверное.
Старая женщина аккуратно положила в рот ягоду, закрыла глаза и призналась:
- Я читала твои книги. Вернее, последнюю.
- Неужели? - я была поражена, действительно поражена. Мои книги - для студентов, а вовсе не для дам, выращивающих малину.
- Ты хорошо пишешь про смерть, - задумчиво сказала она. - Никакого страха, никакой трагедии - только надежда. Скажи, ты разве умирала?
Я молча смотрела на нее, не находя слов. Умирала ли я? Да, три года назад, когда он ушел, я была уверена в этом. Тем не менее - прошла тысяча дней, а я по утрам прислоняюсь макушкой к земле и поднимаю ноги к солнцу в Çirshāsana. Я улыбаюсь и слыву жизнерадостным человеком. Вот только писать я больше не могу. Совсем.
- Скажи, ты умирала? - повторила леди свой вопрос. - Ты с таким знанием пишешь об этом. Возможно, ты была в коме? Ты знаешь, какова смерть?
- О да, леди Ирина, я была в коме, - медленно ответила я ей. - Последние три года просто не выхожу из нее. А смерть... Смерть - она чудесна, леди. Больше не надо врать и притворяться, что ты жива, что у тебя все хорошо. Вот только дается она не каждому.
Я с нежностью коснулась ее морщинистой щеки и тихо добавила:
- Я вам завидую, леди...
Ее рука сжалась от волнения, кровавый ручеек малинового сока потек по коже.
- Ты это серьезно?
- Ну, мы же говорим честно? Без обязательной каждодневной лжи? - криво усмехнулась я. - Если вам это не по душе, то готова извиниться и сообщить, что вы поправитесь и все будет хорошо.
Она поморщилась:
- Никогда не любила эту фразу: "Все будет хорошо". Обычно после этого наступает катастрофа.
Я молча склонила голову, вспоминая, сколько раз он мне это сказал перед тем, как уйти навсегда.
- Вы мудры, леди, - прошептала я, и с изумлением увидела, как ее рука коснулась моих щек, смахивая... слезы. Слезы?
Я недоверчиво смотрела на влажные пальцы старой леди. Помню, когда он уходил - мне очень хотелось упасть на колени, прямо на холодный пол, и рыдать, выдавливая со слезами отчаянную тоску. Но я сильная. Я улыбалась ему вслед, боясь показать свое горе. А когда он закрыл дверь - оказалось, что непролитые слезы уже сковали душу прочной ледяной коркой, разбить которую я так и не смогла.
- - -
Была суббота. Прошла неделя с тех пор, как я разговаривала с умирающей леди о смерти. Я часто думала о ней. О том, что люди определенно не ценят своего счастья. Цепляются за жизнь, полную тревог и проблем, просто потому, что боятся перемен.
Примерно об этом я размышляла, когда позвонил Игорь, мой издатель.
- Где новая книга? - не здороваясь, спросил он. В голосе его давно пропала всякая надежда на положительный ответ, но тем не менее раз в неделю он исправно звонил. Зачем?
- Пишу, - лениво ответила я, рассеянно листая новый Forbes.
- Врешь ведь, - обреченно констатировал он.
Я отложила журнал и серьезно сказала:
- Игорь, понимаешь, я писатель, а не токарь-фрезеровщик. Я не могу работать с 10 до 17 - мне нужно вдохновение. Пока его нет. Вот как только будет...
- ...к тому времени читатели тебя окончательно забудут, - с ноткой злорадности ответил издатель. - И придется тебе, душа моя, начинать все сначала. Снова будешь получать 3 копейки за книгу, нарабатывать имя и читателей.
- С чего бы это? - удивилась я. - Спроси у моего менеджера, на какое количество писем читателей ей приходится отвечать!
- А ты в эти письма заглядывала? Могу тебя обрадовать, практически во всех один вопрос: где новая книга? Три года перерыва - это много, душа моя. Очень много. И ладно бы ты все это время ваяла нетленку, как Маркес - нет же, ты тупо стоишь на голове в своем саду по утрам! Надеешься, что таким образом придет вдохновение?
"О, нет, просто пытаюсь вытащить душу из комы", - подумала я, а вслух сказала:
- Игорь, дай мне время. Когда смогу - напишу.
- Ты помнишь, что ты должна была уже сдать двенадцать новых книг? - задумчиво спросил он. - Контракт мне с тобой разорвать, что ли?
- Не получится, - усмехнулась я. - Аванс я давно потратила.
- Так напиши мне эти чертовы книги!
- Будет вдохновение - напишу.
- У тебя его никогда не будет! - жестко отрубил он. - Может, пора признаться самой себе, что ты - бывшая писательница?
Я замерла.
- Почему ты так сказал?
- Потому что за три года ты даже строчки не написала! А ведь я хорошо помню, как раньше редактора не успевали твои книги в издательский план ставить! Ты писала так, словно у тебя пальцы горели! Что у тебя сейчас изменилось, скажи ты мне на милость?
"Ничего", - хотела я ответить ему, но не смогла. Словно невидимая рука сжала мое горло.
Я не знала, куда делось мое вдохновение. Видимо, оно там же, где и моя душа - в коме.
...В ту ночь я долго не спала. Гладила кошку и переживала. "Бывшая писательница!" Как он легко это сказал. Я вспоминала его интонации, и пыталась уговорить себя, что он просто зол на меня, и оттого жесток. Мои книги все еще продаются во всех магазинах страны. Меня все еще приглашают на телевидение и радио. Меня помнят читатели! Бывшими писатели становятся тогда, когда про них все забывают...
...Или когда они перестают писать ...
Я жестко отогнала эту непрошенную мысль. Слишком срослась я с профессией автора, слишком вросла в слова и переплетения фраз и сцен. Мысль все это бросить казалась абсурдной, несмотря на то, что автором я стала в общем-то не так и давно, и не по своей воле. Это он, прочитав мой блог, решил, что я талантлива. Это он сказал: "Напиши книгу, любовь моя". Это он сказал: "Книга прекрасна. Издай ее".
Ради него я свернула все горы. Ради него прошла все препоны, заключила договор с лучшим издательством и продолжала писать книги. Позже, когда ко мне пришел успех, я улыбалась журналистам и говорила, что не мыслю жизни без литературы. Только все это было ложью, от первой до последней буквы. Каждая книга давалась мне с огромным трудом. Я вообще сомневаюсь, что Господь дал мне талант литератора, иначе отчего мне было так сложно выписывать персонажи и "держать" сюжет, стилистику? Истина в том, что я не мыслила жизни без него, и ради того, чтобы увидеть восхищение на его лице - я писала эти книги. Главный герой был списан с него, и, видимо, из-за той нежности, что капала с моих пальцев на бумагу, читатели и полюбили мои книги...
А потом он ушел. Может, мы слишком долго были вместе, целых пять лет, и он устал. Может, ему стала светить другая звезда. А скорее всего - любила его я. А он лишь светил отраженным светом.
Я не пролила не единой слезинки. Просто улыбнулась ему на прощанье, закрыла дверь и пошла в кабинет. Спустя три недели я отослала в издательство новую книгу.
"Сильно, - сказала мне мой редактор. - Но вы больше так депрессивно не пишите, наши девушки всей редакцией рыдали над этой книгой. Читателя надо развлекать, а не отравлять его душу ядом".
Я не смогла ей признаться, что я больше никак писать не смогу, ни депрессивно, ни смешно.
Четырнадцать книг я написала нежностью к нему, последнюю я написала своей кровью и остатками души. Больше мне писать было нечем.
Нечем...
И я замерла, пораженная этой мыслью. Нет, не может быть этого! Я - писатель! Пусть я никогда больше не увижу восхищение в его глазах, когда он смотрит на меня поверх страниц новой книги, но... Но я вдруг поняла, что скучаю по тем бессонным ночам, когда пальцы болели от судорожно зажатой ручки, а на раскиданных по кабинету листах странным образом рождалась новая история.
Отбросив одеяло, я решительно коснулась босыми ногами холодного пола и опустилась на колени.
- Господь, Отец мой, - прошептала я. - Мне одной с этим не справиться, только если ты поможешь... Его вернуть не прошу, у него своя жизнь, и мне нет больше в ней места. Пожалуйста, верни мне мою душу и мое вдохновение. О, Господь мой, научи меня снова любить дарованную тобой жизнь. Господи, ты слышишь меня?
Я внимательно всматривалась в темноту, готовая к любому чуду. Ангел, огненный столб, глас с небес - я бы не удивилась ничему, я с благодарностью приняла бы любой знак о том, что он меня слышит.
Он промолчал. Не было ничего.
Никакого знамения. Никаких чудес.
Я неуверенно посмотрела в потолок и позвала:
- Господи?
И тогда в душе моей раздался Его тихий невесомый голос:
"Иди спать".
Я недоуменно нахмурилась и снова настойчиво позвала:
- Господи? Ты слышишь меня?
Тишина была мне ответом. Тишина моего одинокого дома скользнула мне на кожу, впиталась в поры, обволокла сердце и уютно угнездилась в душе. И мне враз расхотелось истерить, требовать ответа от Бога и пытаться пробить лбом стену. Я просто встала с колен, скользнула под одеяло и мгновенно уснула.
Во сне я слышала странную музыку, невероятно прекрасную и нежную. Во сне на всех окнах моего кабинета был его портрет, и я горько рыдала, слезами смывая рисунок. Я шептала ему о том, что прошло три года, а сердце мое все равно не заживает... Я светло улыбалась ему, и клялась, что отныне я буду жить своей жизнью. Мелодия нарастала, нежные скрипки давно сменили жесткие гитары и благородное фортепиано, и среди всего этого отчетливо слышался странный пульсирующий ритм...
Только под утро я поняла, что вместо ударных в мелодию был вплетен стук моего сердца...
---
Мне нравится бывать на радиостанциях. Это не то, что скучные газетные офисы, в которых журналистов днем с огнем не сыщешь, лишь занятые менеджеры по продажам лихо набирают новые и новые номера телефонов.
Радио - это всегда праздник. Это сумасшедшие ди-джеи, это свобода, это необъяснимый дух отсутствия всяких формальностей. Именно поэтому, когда мне позвонила Анна, мой менеджер, и передала приглашение от Европы плюс, я согласилась не задумываясь. И тему я восприняла как знак небес: "Музыка и литература". Не представляю, что я скажу. Ну, разве что навру с три короба - о том, что по ночам мне снится музыка и в этот-то момент и приходят ко мне сюжеты и вдохновение.
Отставив чашку зеленого японского чая, я потянулась всем телом на узком шезлонге, запрокинула голову, и долго рассматривала безоблачное небо.
Меня не оставляло странное, забытое ощущение, что жизнь, в общем-то не такая уж поганая штука.
Забрав с шезлонга легкий плед, я вернулась в дом, переоделась и поехала на радиостанцию.
Странно, отчего же за все утро меня ни разу не посетила мысль о том, что сегодняшний день должен быть особенным? После вчерашнего это было бы логично.
Однако я спокойно ехала по дороге, слушала радио из приемника, настраиваясь на передачу. Ведущая отличалась вздорным характером и стремлением лезть в личную жизнь, посему следовало быть настороже.
К офису я подъехала в нужном настроении - уверенная, аристократичная, доброжелательная, и особенно - скромная, вследствии чего на моем носу красовались огромные темные очки. Спокойно прошла по огромному фойе, шепнула охраннику свое имя, и по дороге лифту усердно пыталась не спрашивать себя, а нужны ли были мне эти очки? Ну мало ли, охранник книг не читает... Но все же в ушах звучал его бесхитростный вопрос: "Фамилия какая-то знакомая... Вы, наверное, певица?"
В офисе радиостанции гадкое настроение усилилось. Наскоро усадив меня в кресло и поставив на стеклянный столик чашку кофе, ведущая унеслась, пробормотав про аврал. Вскоре она вернулась, но только для того, чтобы посадить на соседнее кресло высокого мужчину лет тридцати пяти с длинными волосами, собранными в хвост. Ему она также вручила чашку кофе, пробормотала те же слова, она оставила нас наедине.
- Вы тоже гость передачи? - улыбнулась я ему.
- What? - вскинул он на меня светлые глаза. - Excuse me, I don"t know Russian...
- Вы американец? - перешла я на английский.
- Нет, я англичанин, - покачал он головой. - Райн Фейтс. Музыкант. А вы?
- А я писатель, Таня Серебрякова, - призналась я. - И, похоже, что мы с вами на одну передачу.
Он посмотрел на меня долгим взглядом, вытащил из сумки яркую книжку, внимательно посмотрел на фотографию на реверсе, на меня и снова задумчиво вперился взглядом в обложку.
- Я похудела за последнее время, - неловко призналась я. - И волосы выросли. Давно в парикмахерской не была.
- Вам идет, - улыбнулся он. - Не подпишете?
Я вздохнула, принимая книгу и выводя на странице буквы. Обычно улыбка красит людей, но этому парню фатально не повезло с внешностью. У него просто прорезались глубже морщины и сузились глаза, ничуть не прибавив ему привлекательности. И самое печальное - я не знала о чем говорить с ним.
- Райн, а какую музыку вы пишете? - неловко спросила я.
- Обычно ее называют темной, - сказал он и спокойно посмотрел прямо мне в глаза. - И это на самом деле так. Я пишу ее, чтобы сбросить в нее свою боль, гнев и другие отрицательные эмоции. Странно, что она кому-то нравится.
Я вскинула на него глаза, готовясь спросить - насколько ему это удается? Он действительно умеет убирать ненужные эмоции из своей души, словно мусорное ведро? И нельзя ли таким же образом убрать и мою отчаянную боль? И нельзя ли ...
Но по коридору лихорадочно цокали каблучки ведущей, и вскоре мы уже сидели в студии около микрофонов.
...Я твердо убеждена, что радийные наушники - самое замечательное изобретение человечества для таких мизантропов, как я. Стоит одетым в кожу полушариям закрыть твои уши - и ты погружаешься совсем в другой мир, где нет никаких звуков. Если ди-джей подключит тебя к пульту - ты услышишь эфир и собеседников. Если нет - останешься в тишине и покое. И такая перспектива казалась мне исполненной дьявольского очарования...
Это была странная передача... Мы с Райном то и дело сбивались на английский, и переводчик не поспевал за нами. Мы обсуждали Дюма и то, насколько правомерно было использование им труда литнегров. Мы обсуждали нобелевских лауреатов от литературы, и дружно пришли к выводу о том, что в жюри сидят либо геронтофилы, либо очень добрые люди, которые повадились отдавать премию умирающим литераторам, словно бросая им гвоздичку на могилу. А обсуждение трагичной жизни Моцарта повергло нас просто в депрессию. Ничто не ново под луной, таланты никогда не ценили.
Думаю, что ведущей просто надоело смотреть на нас отчаянными глазами и пытаться вернуть беседу в намеченное русло, или хотя бы заткнуть, и она, воспользовавшись моей необдуманной паузой (которую я считала эффектной, перед тем как добить Райна неопровержимым аргументом), одним движением натренированной руки заглушила наши микрофоны, вывела в эфир себя и мрачно прочирикала:
- Дорогие радиослушатели, вы можете прислать свои вопросы для Райна Фейтса и Татьяны Серебряковой по короткому номеру 5599, или позвонить в студию телефону х ххх хххх ххх, а пока послушаем композицию с нового альбома Райна, "Меланхолия".
Я озадаченно посмотрела на нее, и только потянулась снять наушники, чтобы продолжить разговор с Райном, как вдруг в уши мои влились хрупкие звуки скрипки и... и пульс моего сердца.
И я замерла на мгновение, а потом вернула наушники на место, и для верности прижала их ладошками.
Дело в том, что я уже слышала эту музыку...
----
Через месяц я сдала Игорю роман.
Просто отправила его по электронке, заварила душистый японский чай, выпила чашку и закрыла уши подаренными на радиостанции наушниками. Мир исчез, осталась только волшебная музыка Райна, нежная, как улыбка любимого и прекрасная, как утренний рассвет.
"...Я все еще достигаю звезд, прикасаюсь к ним рукой, и понимаю, что это мой предел...
Я все еще верю глазам, но начинаю понимать, что слеп...
Я все еще в порядке, но начинаю понимать, что я просто мертв...
Я все еще слышу, но начинаю понимать, что я сам выбрал абсолютную тишину..."
Я вспомнила, как что-то умерло в моей душе, когда я услышала эту песню впервые. Нежность скрипок и легкое касание клавиш, пульс сердца и невероятной красоты медитативный голос.
И самое главное - он написал эту песню для меня. Про меня.
Я вспомнила, как я после передачи лихорадочно бросилась к ближайшему музыкальному магазину и потребовала все диски Райна. У них оказался только один.
"Это темная музыка, не для всех", - равнодушно пояснил мне парнишка-продавец. К вечеру мне удалось найти аж четыре диска, остальные семь я заказала на Озоне.
Дома я закрыла окна тяжелыми портьерами, с дрожью в руках поставила диск в проигрыватель и окунулась в эту музыку. Он говорил, что сливает в нее свои эмоции? Он был прав. Только вот ее красота омывала и мою душу, удаляя все наносное.
Помню, на третьей песне мне вдруг пришла в голову идея. Слабая и неоформленная, она робко постучалась в дверь, переминаясь с ноги на ногу, в ожидании того, что ее как обычно прогонят. А я неосторожно открыла перед ней дверь, впустила и предложила чашку чая...
Я тогда писала всю ночь. Рвала бумагу, складывала из нее самолетики и запускала со второго этажа в сад. Обзывала себя графоманью, писала и переписывала. Отвыкшие от работы пальцы плохо повиновались, мозг забыл, как писать книги. И я бы бросила, как обычно, - но душа моя плавала в темной красоте музыки Райна и требовала перенести эту красоту на бумагу. Она сочилась из меня, и я понимала - или я напишу, или не будет мне покоя.
В то утро рассвет так и не дождался меня. Мне было не до приветствий солнцу - книга рвалась из меня. За плотно закрытыми шторами я сидела в своей персональной ночи, со свечами и музыкой, и лихорадочно писала.
Вот так и родилась моя первая книга за последние тысячу дней...
...Я потянулась к телефону, чтобы набрать издателя, но аппарат вдруг сам зазвонил. Я с изумлением посмотрела на высветившееся на дисплее имя, помедлила, и, наконец, ответила на вызов.
- Привет, - его незабытый и все еще обожаемый голос был слегка виноват, слегка равнодушен, слегка напряжен. - Это я.
- Привет, - отозвалась я. И поняла, что в моем голосе нет ничего, кроме удивления. Что руки мои не дрожат.
- Как ты?
- Я? Я в порядке. А ты с чего вдруг решил позвонить?
Он помялся, но в итоге все же сознался:
- Тань, я скучаю по тебе. Можно мне приехать в гости?
- Зачем? - искренне поразилась я. - Мы же расстались. У тебя другая девушка... вернее, другие.
- Это все не то, Таня! - лихорадочно говорил он. - Не то! Мне нужна умная девушка, которая бы понимала меня. Родная. Я уже много раз пожалел, что расстался с тобой. Мы так подходили с тобой, ты же помнишь, как нам было хорошо и комфортно вместе? Мы же понимали друг друга без слов, помнишь? Заканчивали предложения друг за другом и ....
- Я помню, - бесцветно сказала я. - Помню.
- Таня, ты мне очень нужна. Можно я приеду?
- А почему ты говоришь только о себе? Мне нужно, мне надо...
- Что? - осекся он.
- Ты меня предал, - нежно улыбнулась я в трубку, изо всех сил стараясь не зареветь. - И ты мне больше такой не нужен... любимый.
Я аккуратно нажала на отбой, откинулась на спинку кресла и закрыла глаза, пытаясь удержать непролитые злые слезы.
Голос Райна ласкал мои веки, цементируя их, и не давая боли прорваться.
"Однажды я проснусь, и пойму, что вся моя предыдущая жизнь - это только сон...
Потому что я больше не хочу спать на битом стекле, только бы не потерять тебя.."
И я чувствовала, как слезы трансформируются в слова, а боль - в сюжет.
Через полчаса я открыла сухие глаза, придвинула к себе пачку бумаги, ручку и принялась писать новую книгу. О любви и ненависти. О боли и предательстве. О верности и о том, что иногда надо делать совсем не то, что хочешь, чтобы не потерять себя.
Я писала, сливая в книгу свое страстное желание схватить телефон и позвонить ему. Чтобы он приехал и остался. Чтобы он взял меня, мой дом, мой сад, мои деньги, мою кошку и имущество кошки - но только бы он остался. Только бы видеть по утрам его улыбку, а не этот чертов рассвет...
Я писала, и постепенно в голове моей прояснялось. Уходила боль. Уходил его образ. Уходило воспоминание о его голосе - Райн подменял его своим.
И я писала, шепча потрескавшимися губами вслед за Райном:
Не_потерять тебя...
Потерять_тебя...
Тебя...
---
Жизнь тем временем не стояла на месте. Солнце, обидевшись на меня, стало все чаще опаздывать с утренним приветом. Я не замечала поздних рассветов, не замечала того, как в саду пожелтели яблони, и только елки не сдавали позиций.
Я писала.
В сентябре, в "Москве" состоялась презентация новой книги. Я сидела за столиком с аккуратными стопками книг, подписывала автографы, отвечала на вопросы...
Позади меня ненавязчиво маячил сам Игорь Александрович, и порой я ловила на себе его довольные взгляды. "Спасибо, Господи, за издателя", - улыбалась я, склоняясь к очередной книге.
- Милочка, подпиши уж и мне, - раздался на удивление знакомый голос, и я, подняв глаза, увидела леди Ирину.
- Это вы?!! - потрясенно спросила я.
- А что мне сделается? - беспечно отмахнулась она. - В деревне у дочки отлежалась, травками отпоилась, да и снова домой. Дел много у меня, Танечка. Некогда мне помирать.
Я держала в своих ладонях ее маленькие сухонькие ручки и сияющими глазами смотрела на нее.
- Это здорово, что я вас снова вижу, - шептала я. - Вы знаете, я была неправа, когда так говорила о смерти. Я просто тогда не знала всего меню, что может предложить жизнь.
- То-то я смотрю, твое меню с тебя глаз не сводит, - хмыкнула леди Ирина. - Долго его мурыжить будешь?
Я обернулась в направлении ее небрежного жеста, и замерла. У колонны, прислонившись спиной к холодному мрамору, стоял Райн. Нет, он не изменился - по прежнему высокий, суровый, но... но почему сегодня он мне кажется удивительно красивым? Почему сегодня его жесткие черты и длинные волосы напоминают мне рыцаря времен Круглого стола?
Мы смотрели друг на друга вечность, а потом он вздохнул и шагнул ко мне.
- Ты помнишь меня? - просто спросил он.
Я только молча кивнула.
- Ты в прошлый раз так внезапно убежала. Я не успел даже записать твои контакты. Неделю назад увидел на твоем сайте сообщение о презентации, и тут же купил билет на самолет...
Не сводя с него глаз, я наощупь сняла книгу со стола, раскрыла и робко подала ему. На первой странице было написано по-английски:
"Райну Фейтсу. Эта книга была написана с твоей музыкой в душе".
- Нет, этого не может быть, - убежденно сказал он, и сердце мое упало. Ему не понравилось.
А он тем временем достал из кармана диск и протянул его мне.
- Посмотри обложку, - посоветовал он странно севшим голосом.
Я с трудом оторвала от него взгляд, опустила глаза вниз, прочитала название альбома, перевернула, вчиталась в трек-лист, и... и убежденно сказала на английском:
- Нет, этого не может быть...
И в ответ я услышала смех Райна. Он протянул мне руку, и спросил:
- Ты под дождем гулять любишь?
- Конечно, - просто кивнула я.
- Тогда пойдем. Надо о многом поговорить.
Уже около двери я спохватилась:
- Мне надо вернуться! Я диск на столе оставила!
- Я спою тебе все эти песни лично, - улыбнулся он, и странным образом стал еще красивее.
И все же я обернулась. Леди Ирина, держа подарок Райна в руках, внимательно рассматривала мое размытое черно-белое фото на обложке и многозначительно улыбалась. Стоявший рядом Игорь утомленно ей пояснял:
- Ирина Васильевна, альбом называется: TANIAMANIA, и хрен знает, что все это значит. Названия перевести могу, только это бред сивой кобылы: "Я потерял свою звезду", "Тоска во мне", "Я все равно вернусь за тобой". Я бы за такие названия книг убил своих редакторов.
- Таня? - вопросительно позвал меня Райн, и я, смеясь, повернулась к нему, уверенно схватила за руку и мы вышли на улицу. Дождь хлестал по лицу, пропитывая дорогое вечернее платье и тщательно уложенные волосы, а мы шли пешком по улицам, и говорили, говорили, говорили...
Молния прочертила небо, проезжавший мимо автомобиль окатил меня веером брызг, а я смеялась. Ибо что мне дождь, когда моя рука в его ладони, а в душе тихим звоном раздается невесомый голос Господа: