Только маменька успела жареных опят скушать, как её и прихватило. А через часик и пацан горластый на свет объявился. Вытерли ему сопатку и Владимиром обозвали.
А случилось всё это в Ундурях, что возле Шимбиревки.
Родился оголец в богатой на детишек семье: кроме него - ещё семеро! Жили не тужили, ели всё больше мамалыгу с черемшой, да бузину с дурандой, бо батя ихний давно сухоткой страдал, а матерь для работы и вовсе не годилась.
Владимир, как подрос трохи, так овец пасти подался. Вдарит, бывало, соплюшки о дорогу, и ведёт блеющую команду на пастбище. Солнце на огородах встаёт, и всем от этого весело.
Вот, как -то раз, гнал пастушок своих "бе" и "ме" на луг по майдану, и встрялся им на пути конный урядник.
- Не так шибко, дядя, ягнят подавишь! - крикнул в него паренёк.
- Да как ты, выщерб -межумок, смеешь звуки тут издавать? - разинул хайло урядник, и плёткой его озадачил.
А выщерб, не долго думая, поднял с дороги камешек и, в начальство пульнул. Прямо в лоб угодил. Хлоп, брымсь, и нет урядника. Лоб -то видать ему "ахиллесовой пяткой" служил.
2.
Как увидел шкет, что мужик с лошади сверзился, очумел весь от страха, и в лес лататы задал. Три дня, соколик, по буеракам гащивал -полозил, житняком молодым питался, кабанел помаленьку. Наконец, на четвёртый, в поляну упёрся.
Стоит на поляне избушка по окна в землю ушедшая, а в ней дед в бабушах спит.
Зашёл Владимир в хату, прокашлялся, дедка разбудил. Очухался старый, открыл свои вежды, разгладил до пят чёрну бороду, и на мальчишку уставился.
- Доброе утро, дедушка! - пацан ему кланяется.
- Доброе, сынку! - дед ему вторит. - Как попал ты сюда, дурень -выросток? Здесь ведь такая топь -непролазь, што токи звери и шастают.
Рассказал ему всё Владимир. Всё, что с ним приключилось - примаялось. Поведал, и тут же разнюнился. Очень понравилось дедушке про убийство урядника: такой ещё юный хлопчик, а уже гапона усахарил! А ещё, что леса дремучего не забоялся.
И вот говорит старичок парнишечке:
- Я, Плихан - атаман! Пойдёшь ко мне в науку разбойную?
- Пойду, учитель. Пойду, спаситель! - опять ему Вова кланяется.
А с Плиханом тем, ещё сорок разбойников бегало, и стоял он у них за кумпола!
А в самых отчаянных: Пятак с Чугуном, да Рык с Бухарой, а с ними Камень с Зиной и Ржин ходили.
3.
И остался Владимир в лесу, у разбойников. Стал вместе с ними купцов -толстунов жмокать и помещиков чебурахать. А через три годины, разумность Вовину видя; что стреляет он метко и бегает быстро, пригласил его старый Плихан к себе в хату.
Давно пахан -кумпол к парнишке принюхивался, бо начал его злой кумор бить, и стал он ледащим. Давно атаман уж от дел отканал; булат и волыну за печь схоронил, и теперь лишь команды давал, да трубкой пыхал. Да ботву расчёсывая, к шатии своей присматривался, замену себе искал.
"Будет из огольца атаман!" - наконец -то решился болезный.
И как только лысак на небо взобрался, Вова уже в хате сопатится, лаптём паркет шлифует.
- А ну, айда со мной, орёлик! - Плихан ему гуторит. - В погреб, айда.
Думает парнишка, что дед его мантулить зовёт. А дед дальше вайдонит:
- Скидавай, Вован, прикид и чуни тоже. Я тебя щас атаманом сделаю. Натру тебя медициной клёвой, и станешь ты, как Ахилла, непобедимым!
Взял старикашка масла, на кровь похожего, и натёр Вована от костылей до шарабана. Лишь под левым плечом с пятак белого тела оставил:
- Вечно никто не живёт, и табе надоть место для ранки оставить, чрез которую дух твой сканает...
И начал Вован силой, что твой ручей в ливень наполняться. Грудь как у быка сделалась, а грабли с костылями, что пни -колоды дубовые стали!
4.
Выползли атаманы из погреба на поляну, и кликнул Плихан всю ватагу разбойную:
- Слушай сюда, орлы -коршуны! Вовану уже восемнадцать исполнилось, и выписал я ему пачпорт на атаманство. Будете таперь с ним ходить, а я скоро коней брошу.
Не ссорьтесь, живите дружно, и бедных с богатыми подравнивайте. Поклянитесь ему на верность!
Подал дед Вовану топор золотой и винную братину. Отхлебнула бригада из братины и с топором почеломкалась -на верность, значит, поклялась. И Вован пацанов заверил, что станет теперь у них звездохватом, что будет за них думать и на добрые дела водить!
И почувствовали вскоре все окрестные баринья -помещики Вовину силу. Шарашил он их в пределах, и прямой, и недосягаемой видимости. Кургузил люто, нещадно. Отбирал у них гульдены, и обещал в недалёком будущем всё в люмпен раздать.
5.
И не знали богатенькие, как им до Вована добраться, как его в торбу бросить.
И вот пошли они раз за помощью к игумену Предальского монастыря Двоеслову Гапонову. Пообещал отец Двоеслов им помочь, и слух о своей невозможности в мир выпустил.
Вот услышал Вован -атаман, что сидит во Предальском затёсе некто Двуслов -иерей, и прощает он всем грехи их тяжёлые, за когда -то обманутых и убиённых. И расслабляет он души разбойные до слёз светлых, обильных. И подался к нему атаман на исповедь.
- Откель будешь, сын мой, соколик?
- Из Ундурей, батюшка.
- А родня у тебя имеется?
- Батька, мамка и братья с сёстрами.
- Да, велика у тебя, парень, родина.
- А в лесу ещё более!..
Выведал всё что хотел, хитрый Двуслов Гапонов, и турнул все грехи из Вована:
- Вали себе с Богом, сын мой!
Приканал атаман на поляну, к братве, и к новым подвигам готовиться начал.
Но, чу. Беда. Взяли баринья -помещики всю Вовину "родину" в пленники -заложники. Пришли с войском и тамбурмажором в Ундури, что под Шимбиревкой, повязали батю с матей и братанов с сеструхами, и посадили всех на кичу, в свою цитадельную крепость, в Гадовград.
Посадили, и голубя -почтаря с письмом -угрозой, в лес, к Вовану, сунули: мол не приканаешь с повинной, всю твою родину залобачим!
Что же тут делать -мастачить нашему атаману?..
Как не отговаривали его Камень с Чугуном и Пятак с Зиной, но пошёл он всё же в Гадовград. На попятный, типа, подался.
6.
Как увидали Вована богатенькие, бросили сразу свой гоголь - моголь трескать, от страха затрусились. А труса унявши, в кандей его упекли: хай, мол, тама в жмура без еды превращается! Но, "родину", Вованову, всё ж расстреляли, повесили.
Узнал атаман об этом, на цугундере сидючи, о страшной судьбе своей "родины", о гнилости Двуслова Гапонова, и поклялся своими родителями, и братьями с сёстрами, что вырвется он из торбы - цугундера, и оторвёт иерею Предальскому его бороду. Из плечей, с головой, её выдернет!
7.
И вышел он из темницы. Подкупили Пятак с Чугуном охрану тюремную: две бочки золота за него отстегнули!
А баринья - помещики, с попом ихним, опять пируют, опять гоголь - моголь под водочку убирают. Двуслов во главе стола сидит и все ему пандемию оказывают. Думают господа, что Вовану опаньки приходят, а Вован им страшную кару готовит.
Срубили братки его дуб трёхсотлетний и пушку из него замантулили. Обили её обручами железными, чтобы разрыву при пальбе не было, и прицелом снабдили.
Засыпали в жупел двадцать вёдер стреляльного пороха и заткнули всё это огромным булыжником.
Решили, в начале, свою дубопушку на Предальском монастыре спробовать.
Как пальнул из неё Вован -солнце спряталось. Улетел каменище в облако, а оттуда прямо по вые монастырской шлёпнул. Просел затёс и, век воли не видать, вместе с Двусловом под землю ушёл.
- Ништяк! -зело Вова обрадовался. -Гадовград теперь следущий.
Взвалили они ту мортиру на плечики, и на Лысой горе, что над гадовской мощью топорщилась, с плеванием в крепость нацелили. Пихнули в хайло её порох стрелятельный, мешков эдак сорок, камней пудовых на сотенку, а сверху гвоздиков ржавых, да подковак добавили.
Как жахнул Вован по крепости -одна дресва лежать осталась!
8.
Очумели в конец богатеи, обрыднулись, великие деньги за Вована назначили.
А Вован в то время к одной замужней чудачке похаживал. Знал её старый муж Беня Дорф о страсти этой, знал, да помалкивал, атамана побаивался. Ходил целый день у плетня и думки вынашивал: как от Вована избавиться, да и денег великих слупить.
И вот, как -то раз, за обедом, говорит он женщине:
- Роза, золотко, теперь дружку твоему, амбалу комолому, тяжко придётся. Охоту на него объявили, большую фанеру сулят. Убьют его скоро.
- А его никакая пуля не берёт. Вот!
- А что же его берёт?
- А я почём знаю.
- Так -то он тебя любит - милует, если всё о себе не сказал...
И засело это в бабе - дуре так крепко, что решила она дознаться, от чего Вован хвоста кинуть может.
И вот, когда пришёл он к ней и отбросился, мяукнула она атаману:
- Такого, как ты, быка, на всём свете нет! Откуда в тебе столько силы великой, и почему тебе смерть не страшна? Рожу я тебе скоро сыночка, и хотелось бы мне, чтоб он, такой же как ты, богатырь сподобился!
Растаял Вован, как масло в духовке, шнобелем хлюпнул, и открыл ей секрет свой страшный. Как натёр его когда -то старый бабай - атаман медициной клёвой, на кровь похожей, и как не страшны ему стали все пули вражьи, и силён он с тех пор, как мамонт.
А молодуха -то не раз Вована без прикида видела, и знала, что под левым плечиком у него метка имеется.
- А под левым плечом твоя шкура не красная... Почему? - снова баба его работает.
- Это место для раны, там у меня, для души окошечко...
На день другой, за обедом, похвалилася дурочка мужу, что ужо знает теперь, где Вованова смерть живёт.
- Где? В чём?
- А под левым плечом!
Ничего не сказал Беня Дорф, только снова к плетню, а затем в курятник подался. Завалил он там жирного каплуна и ужин варганить принялся: петуха с редькой и... дурман -травой в придачу...
Зашёл утром на сеновал старикашка, а любовники спят как убитые. Поднял он крыло левое атаманово и, ширнул фенькой туда, где белело. Взревел богатырь страшным голосом, выскочил голым на улицу, да и рванул со всей мочи, куда бебики зрили. Знал Вован, что кранты ему скоро, да не хотел, чтобы жмур его опознали.
Смантулил он себе хрон в виде ямы, взял плитку гранита на голову, залез в ту могилу, и, сверху гранитом прикрылся. Вскоре там и скапустился.