Есть диковинное место в далеких южных землях, в одном из ущелий белесо-голубых, похожих на зубы дракона, горных пиков Рьюифт, там, где неусыпная стража громадных сосен Ягрого Бора, стережет незамерзающее озеро Чиайр, над чьими безмятежными водами в холодном предрассветном сумраке голубым клубящимся туманом оживают образы всадников, доблестно павших в битвах, о многих из которых позабыты ныне даже песни. Подобно драгоценному прозрачному кристаллу мерцает Чиайр в изумрудных берегах, заросших высокой сочной травою, не увядающей даже под снегом в самую лютую зиму, а потому это место облюбовано оленями и лосями, которых здесь великое множество живет без всякого страха перед человеком, ибо ни один охотник не бывал в этих краях, а те, что забредали сюда по воле случая или увлекались зовами Мороков, пропадали бесследно.
Только светлые души самых доблестных и бесстрашных воителей ведали пути к берегам Чиайр, и немногим избранным из живых позволено было ступить на сию священную землю. Но живые в отличие от мертвых стремились вовсе не к неподвижным холодным водам Чиайр, а приходили к кругу из семи камней. Эти камни, высотой в три человеческих роста, были заложены здесь еще в те древние времена, когда драконы беззаботно бороздили небесные глади, в полях расцветали огромные, прекрасные и наделенные способностью к слову цветы, а Синие искрифы еще не появились в землях этого материка, звавшимся Пелларта.
Ни время, ни дождь, ни снег не смогли стереть глубоких борозд, вырезанных на поверхности камней неизвестными мастерами, узоров и загадочных рун благодаря которым каждая из семи глыб обрела, подобно человеку, неповторимый облик. Что и кому гласили руны на протяжении тысячелетий, а может и многих эпох - известно лишь самым древним Друидам, которые, увы, этой тайны поведать не могут, ибо за долгие века своей жизни разучились принимать людской облик. Однако даже несведущий в древних письменах человек мог бы увидеть многое в замысловатом сплетении узоров. Следуя взглядом за направлением плавных линий и крутых завитков, он непременно обнаружил бы на каменной безжизненной поверхности изображения чьих-то лиц.
Лицом юной девушки первый камень встречает восходящее солнце. Старая женщина провожает тоскливым взглядом ускользающий закат - это камень напротив. К югу обращено лицо юноши, старик со скорбным сожалением наблюдает за ним. На остальных камнях изображено лицо одной и той же прекрасной женщины. Но на одном рисунке она горделиво и властно смотрит куда-то в даль, на другом ее очи полные мечтаний и грез любуются небесами, а на третьем в чертах ее затаились злость и коварство, а глаза ее поникли к земле. Это три лика Великой Матери Киф-Тарги, создательницы и защитницы всех четвероногих зверей что живут и на воде и на суше.
Древние легенды гласят, что именно в этом месте, ныне отмеченном узорными колоссами, пробудилась Киф-Тарги, рожденная от союза всепрощающей любви Утарро, чья стихия земная твердь, и всепоглощающей ярости Шеннара - владыки огня земных недр. Непостоянный и томимый желанием творить дух Киф-Тарги облетел весь Мир Таллайросса, даруя жизнь множеству существ и прекрасным и ужасным, таким же многообразным и по облику и по нраву, как и их многоликая создательница.
Самыми любимыми творениями Киф-Тарги был могучий черный волк - свирепый и бесстрашный и белый олень - великолепный, но пугливый и робкий.
Знак Белого Оленя друиды несли на челах своих, и подобно ему жили скрытно и изолировано от всего прочего мира. Черным Волком Киф-Тарги отметила избранный ею народ, что жил издревле подобно волчьим стаям, не ведающим границ оседлых селений и превыше всего ценившим свободу.
ГЛАВА 1. "Аромат сливового цвета".
Любуясь сливы цветеньем,
О стуже минувшей зимы не вспомнишь,
Только губы девичьи, как нежный бутон.
В большой просторной юрте приятно пахло ароматными маслами, которые источали толстые свечи на высоких бронзовых подставках, и свежевыделанной зубровой кожей, из которой был сшит внешний полог, натянутый на деревянный каркас всего пару дней назад и потому не успевшей испытать на себе ни степных ветров, ни проливных дождей, ни холодного зимнего ветра. Внутренний тканый полог, расписанный затейливым орнаментом, скрывал от глаз деревянные балки опор и наделял жилище необычайным уютом. По обе стороны от входа неподвижными стражниками покоились на стойках доспехи. Слева повседневное снаряжение - черный длинный камзол, расшитый стальными дисками, покрытыми чернеными орнаментами, клепаные латы и ремни из толстой кожи. Справа под черным с золотистыми узорами плащом, подбитым рыжим куньим мехом, скрепленном на правом плече фибулой в виде двух играющих куниц, боевые доспехи - вороненый пластинчатый доспех, богато украшенный сверкающими рельефами сложных узоров и так же щедро украшенные позолоченными узорами стальные наручи и наголенники. Как и в любом жилище кочевников Нохкских Земель в самом центре юрты под круглым отверстием в крыше находился очаг - символ сердца дома. В отличие от своих южных соплеменников, живших в землях с более холодным и суровым климатом, у северян очаг не предназначался для обогрева жилища или приготовления пищи, а только для курения благовоний с чьи дымом возносились молитвы, обращенные к Великим Стихиям. В нем так же сжигались травы, дым которых не допускал в юрту никаких зловредных насекомых, а по вечерам на огне очага могли заварить травяного чая, подогреть вино или козье молоко для детей.
В юрте Сайвриса очаг еще ни разу не горел, ибо "сердце" его жилища первой должна была разжечь его жена, а ее ноги еще не ступали по ярким новым коврам, устилавшим по верх войлочного настила пол, и нарядами ее не наполнились еще пустые сундуки, и не лежала она на разложенных вокруг очага подушках. Долгие годы над этими великолепными подушками, пестревшими яркими узорами из цветных нитей, крупного бисера и вставками из меха самых разных животных, кропотливо трудились любящие руки матери Сайвриса. Хмара желала, чтоб сыну ее не пришлось стыдиться, усаживая свою жену на подушки, которые были неотъемлемой частью приданого рапнейских юношей. И творением материнской любви были узоры из вереницы бегущих, гарцующих и лежащих лошадей на полотне ширмы, отгораживающей священное место дома - спальню. Даже не верилось, что той пастели, в которой минувшей ночь Сайврис впервые спал - точнее ворочался с боку на бок, пытаясь заснуть, - уже сегодня предстоит стать супружеским ложем.
От одного только взгляда в сторону этой красивой занавеси сердце юноши начинало неистово биться, лицо горело, а тело колотило ознобом. И точно как утопающий в трясине хватается за спасительную ветвь, он сжимал в ладонях висевший на шее серебряный амулет с изображением оленя и волка, а губы судорожно шептали молитву Киф-Тарги, царице животного мира, по чьим законам и обычаям еще с первобытных времен жили Рапнеи, получая взамен своей верности знания о тайнах природы.
Когда ягини сообщили Сайврису о предстоящей женитьбе, юноша впервые всерьез задумался о том, что стал взрослым. Как будто это возможно осознать и принять в восемнадцать лет! И рассматривал Сайврис себя в большом плоском до блеска начищенном серебряном блюде и не мог поверить, что это его отражение. Как же раньше он не замечал, как раздались вширь его плечи, как бугриться крепкими мускулами все его тело? Он даже загляделся тем, что стоит сжать руки в кулаки, как наливаются силой бицепсы, обвитые татуированными браслетами из изящно перевитых меж собою куниц - животных-покровителей его клана.
Рисунки животных, которые у каждого рапнейского клана были свои, юношам наносились в день, когда им исполнялось шестнадцать, знаменуя, что отныне они истинные сыновья своего клана. Сайврис разглядывал "браслеты", вспоминая о боли, в которой рождалась эта красота под бесконечными укусами иглы, и как долго еще болела и нестерпимо чесалась твердая буро-черная корочка в местах татуировок.
Девочки получали клановые знаки только после замужества, ибо никто, до той поры, не мог предсказать в какой из кланов рапнеев заведет их судьба. Завтра утром татуировки украсят тело его жены, обозначая, что отныне и навеки она принадлежит "Золотым Куницам". Но произойдет это лишь после того, как ягини осмотрят пастель и заберут окровавленную простыню, дабы сжечь ее в жертвенном пламени, а часть пепла подмешают в тушь. И вновь боль породит красоту.
И этой ночью тоже будет боль. И страх. Уже страшно. Так страшно, что хочется бежать куда глаза глядят.
Он знал лишь имя этого страха - Чиайнна. Она была четвертым ребенком князя клана "Седых Волков" и ей было всего шестнадцать. Сколох рассказывал то, что слышал от братьев девушки, что Чиайнна хорошая наездница, умеет толковать сны и прекрасно поет, но саму девушку никогда прежде не видел, и не мог ничего сказать о том, какова она из себя. И эта неизвестность больше всего пугала Сайвриса.
По традициям рапнеев ни девушка, ни юноша, ни их родня не имели права решать дела брачных союзов и пожелания их никак не учитывались. Только ягини, свивая чарами "Песнь Судьбы", могли выбрать мужчине пару. Чаще всего и юноша, и девушка, которым предстояло пожениться, были родом из одного клана, но нередко будущие супруги узнавали друг друга лишь на свадьбе, ибо принадлежали разным кланам. Для кочевого народа это было делом привычным, более того - это был закон, нарушать который никто из Рапнеев не посмел бы. Правда, в древности были исключения, но эти истории по пальцам пересчитать можно, и все они заканчивались плачевно, ибо противоречили воле ягинь, а значит и строгим законам Киф-Тарги.
Однако желание воспротивиться древним законам своего народа нарастало в юном сердце с каждой минутой все сильнее.
"О! Великая Киф-Тарги! - зажмурившись, думал Сайврис, сжимая серебряный амулет в кулаке. - Помоги пережить мне это испытание! Сбрул меня раздери! Да почему же мне так страшно?! Даже перед первой битвой меня так не колотило!".
В это время в юрте Сайвриса объявился Вирей, широколицый и вечно-смеющийся юноша, отчего вокруг его губ оставались морщинки, даже когда он вроде бы не смеялся, а хитрые глаза казались совсем узкими щелочками. От природы кочевники были очень высоки, а тела их легко формировались в мускулы, ибо жизнь их полна была движения и физических нагрузок, но на Вирейя, казалось, природа взглянуть забыла. Ему было уже семнадцать, а он до сих пор был очень худощав и не слишком невысок. Почему-то именно сегодня Сайврису особенно бросилось это в глаза.
Вирей был оридом Сайвриса. Звание орид, сокращение от оридо-кудор - друг за спиной или прикрывающий позади, делало Вирейя кем-то вроде оруженосца, но его задачей было не прислуживать Сайврису, а следовать всюду за ним и оберегать его как в смутное, так и в мирное время. И Вирей был тем человеком, которому Сайврис без колебаний доверил прикрывать себя со спины, что и было главной задачей орида во время боя. С детства их связывала крепкая дружба и отношения между ними были самыми непринужденными, а потому со стороны мало кто мог догадаться, что эти двое юношей коиф и его подчиненный.
- Ты еще не одет?! - притворно ужаснулся Вирей, увидев своего коифа в одних штанах, тогда как ему давно следовало быть одетым в свадебный наряд.
Как всегда, за что и получал частенько взбучку от женщин, Вирей не потрудился обтереть обувь у входа и промаршировал по новым коврам, оставляя за собой вереницу пыльных следов. Но Сайврису сейчас до обуви своего орида не было никакого дела.
- Успею еще, - буркнул Сайврис. - Без меня мою свадьбу точно не начнут.
Он натянул белоснежную исподнюю сорочку без рукавов, потом верхнюю темно-синюю рубаху и новый праздничный камзол, бордовый с бело-черной узорной каймой. Но осилить множество серебряных пуговиц камзола его дрожащим, точно у немощного старца, рукам не удавалось.
- Волнуешься? - расплываясь в широкой улыбке, спросил Вирей, получавший огромное удовольствие, наблюдая за попытками своего коифа справиться с пуговицами и шнурами петель.
Сайврис не ответил, ибо ответ был очевиден, и продолжал безуспешно сражаться с застежками, сердито пыхтел и злился на друга. Сайвриса так и подмывало напомнить Вирейю, что тот не только друг ему, но еще и орид прямая обязанность которого поддерживать, а не стоять в сторонке безучастно и издевательски улыбаться.
- Давай помогу, - сжалился наконец Вирей.
Он шустро управился со шнурами и пуговицами, помог Сайврису надеть и зашнуровать новые, издававшие характерное поскрипывание, сапоги и принялся за его волосы.
- Ну вот, мой дорогой господин, свершилось! - говорил Вирей, зачесывая деревянным гребнем длинные волосы друга прямые густые и черные, точно вороново перо. - Скоро ты покинешь наше братство холостяков и с головой окунешься во всю прелесть семейной жизни. Только представь - повсюду сопливые вечно орущие детишки, жена постоянно недовольна твоей добычей и подарками. Да еще следить будет за каждым твоим шагом. Прелесть просто! Козу, наверное, заведешь, а то и две. Нет, лучше три сразу.
- Издевайся, пока есть такая возможность, - огрызнулся жених. - Когда-нибудь и твоей волюшке конец настанет. И тебе хоть сколько-нибудь красивой невесты уж точно не светит, разве что она будет слепа, да и глуха, чтобы не слушать весь твой вздор, от которого у кого угодно голова лопнет.
- И еще бы ко всем ее достоинствам я добавил бы немоту, - захохотал, никогда не унывающий Вирей. - Слепая, глухая и немая - идеальная жена. Вот славная бы была жизнь!
- Все же я предпочел бы, чтоб моя нареченная была зрячей. - Сайврис засмеялся. - А иначе к чему столько возни с волосами?
- Вот и не верти головой, - Вирей легонько дернул своего коифа за хвост. - Сам будешь виноват, если все вкривь да вкось получиться.
Когда же волосы Сайвриса были с предельным тщанием собраны от висков в косички и скреплены на затылке серебряной заколкой, явился его отец Мевран. На нем был нарядный ярко синий с парчовой каймой камзол, золотой пояс и золотое ожерелье из круглых пластин с изображением куниц в самых разных позах.
- Ты готов? - он внимательно осмотрел сына с ног до головы, остановив взгляд на кожаных наручах обтягивавших его руки от запястья до локтя. - А это что? Почему не надел серебряные, которые я тебе подарил?
- С серебром, мне кажется, итак перебор, - нахмурился Сайврис, никогда не любивший выделяться среди соплеменников, хотя и имел на то все основания.
Он был младшим сыном князя "Золотых Куниц", а значит в будущем, когда Сколох примет отцовский золоченый кнут - символ княжеской власти, и призовет новых ярнов, первенцев ярнов своего отца, Сайврис займет подле него место главного воеводы ярнила. Пока это звание носил Хтаман - двоюродный брат князя Меврана.
- Ничего не перебор! Мой сын должен сверкать сегодня и впредь! Я не хочу, чтоб родственники невесты подумали, что клан наш беден и не сможет достойно содержать их дочь, - говорил Мевран. - Вирей, достань их, - князь указал пальцем на один из сундуков, где хранились вещи и драгоценности Сайвриса. - И вон тот пояс с серебряными бляшками сюда неси, и ожерелье тоже давай, нет, не это, вон то с гранатами.
Все что Вирей достал по указанию Меврана, было водружено на Сайвриса, но и этого князю показалось мало. Поразмыслив, он вынул из своего уха толстую золотую серьгу и, поймав протестующего и упирающегося сына за левое ухо, быстро оттяну мочку, проколол ее шипом серьги и защелкнул застежку.
- Вот теперь все. Надо же, даже крови ни капли! - князь удовлетворенно улыбался, похлопывая сына по спине, - Не шипи! Позже соком подорожника смажешь.
- На сыне украшений теперь больше, чем на отце, - проворчал Сайврис, глядя в зеркальное блюдо. - Ты же знаешь, как я всего этого не люблю. А ухо дырявить неужто непременно сейчас нужда была? Точно пчелы покусали. Тоже мне украшение - опухшее как лепешка ухо!
- Ну, весь в мать! - с деланной досадой вдохнул князь. - С виду смирный да кроткий, а как коснешься, так точно вепря ранил. Материнское порождение!
Вирей все это время еле сдерживался от смеха, и захохотал бы, да князя побаивался. А Мевран хоть и пытался казаться недовольным, да только улыбки сдержать не мог. И глядел он на младшего сына, думая о том, что перед ним и впрямь его Хмара, только в мужском обличье.
Да и любой, кто увидел бы Сайвриса, сказал, что он точное отражение своей матери, уроженки клана "Вольных Соколов", чьи земли простирались далеко на востоке у самого подножия Каромнейских гор и чья кожа, была намного светлее, чем у северных сородичей, а черты лица изящней. И ее овал лица, высокие скулы, четко очерченные пухлые губы, прямой с узкими ноздрями нос, резкий разлет тонких бровей и красивый разрез слегка раскосых глаз - все это перешло к Сайврису. Но главным подарком Хмары младшему сыну была не ее благородно-изящная красота, а ее упрямый дух. Ведь Сколох, хотя и был старшим сыном и будущим князем, но так перечить Меврану, пусть и по мелочам, вряд ли посмел бы.
- Меч не забудь, - улыбнулся отец, любуясь сыном.
Сайврис застегнул на ремне крепления парадных украшенные серебром и самоцветами ножен, поправил их на бедре. В другое время ножны крепились ремнями за спиной, рядом с луком, чтоб удобней было ездить верхом. Опустившись на одно колено, он с поклоном снял с подставки свой длинный слегка изогнутый меч, сверкающий так, точно выкован был из сияния Серебряной Луны. Меч этот звался Сварог. Ягини положили его в колыбель, когда Сайврис родился. Сварог должен был служить ему всю его жизнь, а после упокоиться в кургане вместе с его телом.
Впервые закричав и впервые вкусив молоко матери, каждый мальчик Рапней получал свой меч, который становился его сердцем и душою. Потерять оружие все одно что утратить и сердце и душу воина, а значит перестать быть рапнеем. Рапнейским девам, которых, так же как и мальчиков, с раннего детства обучали владению оружием и конной езде, в колыбель клали лук.
Сайврис приложил эфес Сварога к устам и к челу, бережно вложит его в ножны, и только потом поднялся. Юноша усмехнулся, подумав, что на собственную свадьбу собрался точно на войну, хотя в каком-то смысле супружеская жизнь кочевников ею и была. Сам Мевран, не смотря на то, что князь, до сих пор не всегда мог справиться с неукротимым своевольным нравом супруги, а потому предпочитал не перечить ей и покорно повиновался ее воле.
- Хорошо, теперь ты готов, - кивнул отец. - Пора тебе познакомиться со своей суженой.
От этих слов юному кочевнику, не боявшемуся ни хортьих стай, ни свирепых вепрей, ни вражьих стрел, стало худо и залихорадило, точно как ребенка, страдающего сильной простудой.
- Не волнуйся, - ободряюще улыбнулся отец, прекрасно понимая состояние сына, ведь и ему когда-то пришлось пережить подобное, когда он впервые увидел свою Хмару. - Сыну князя ягини плохой невесты не выберут.
- Да я не этого боюсь! - нахмурился Сайврис. - Я ведь не видел Чиайнну никогда и совсем ее не знаю, и даже представления не имею как себя с ней вести и что говорить...
- Как будто в постели тебя с ней разговаривать заставят, - не выдержав, захохотал Вирей. - Ты это, ночью, если что, старшего братца на помощь зови!
Лицо Сайвриса залило краской, ноздри от смущения и возмущения затрепетали, а кулака сжались сами собой. Сейчас он без всякого зазрения совести вырвал бы своему ориду его бесхитростный язык.
- А ну, марш отсюда, кутячий хвост! - гаркнул князь. - Ишь! Розог на тебя нет, паршивец!
Вирейя как ветром сдуло, однако перед самым выходом он послал прощальный полный издевательского сочувствия взгляд другу. Сайврис благодарно взглянул на отца, а тот улыбнулся ободряюще и крепко его обнял за плечи.
От Меврана непривычно пахло лавандовым мылом, а не как обычно дымом от костра, лошадьми, кожей и сталью доспехов - знакомые Сайврису с младенчества запахи. Его черная аккуратная бородка, расходившаяся клином по подбородку, приятно уколола щеку. Это напомнило Сайврису, как в детстве он любил тереться об нее лицом и касаться жестких щетинок кончиками пальцев, представляя, что когда-нибудь и на его подбородке будет красоваться такая же мужественная поросль, и он с такой же тщательностью будет придавать ей очертания то полумесяца, то трезубца, а может, как у дяди Хтамана, бородка окружит его губы.
С тех далеких дней утекло немало зим, за которые отец заметно постарел. Смуглое лицо его изрезали морщины, особенно глубокие у глаз, привыкших постоянно щуриться от солнца во время скачки по степи, его длинные черные волосы, заплетенные в три косы, мерцали кое-где серебром седины, однако тело и не думало поддаваться течению времени. Он был все так же силен, ловок и порывист, подобно могучему нохкскому жеребцу.
- Не бойся, волчонок мой, - поглаживая волосы сына, говорил Мевран. - Невеста твоя достойная дщерь народа своего. Гордо и без лукавства понесет она твое имя и знак нашего клана. И все будет так, как и должно быть. И все не так страшно, как ты себе воображаешь. Природа мудра и сама подскажет твоему сердцу и разуму все что необходимо. Доверься Киф-Тарги и найдутся и нужные слова, и нужные чувства.
- Отец, - судорожно шептал Сайврис, уткнувшись в плечо Меврана. - За последние дни я не раз взывал к Киф-Тарги, но легче от того мне не становиться и понять не могу от чего же мне так неспокойно? Словно предстоит мне не свадьба, а позорная казнь. Да почему же так рано? Не хочу. Не могу. Да почему же ягини не выбрали мне в супруги девушку из нашего клана, которая мне была бы знакома?
А князь нахмурился и, отстранившись, всмотрелся в глаза сына, черные, как степная безлунная ночь.
- Знаю я - кого ты держал на примете! - сурово сказал он. - И думать о ней забудь! Да кабы Вейеру тебе в жены назначили, так я нарушил бы все законы, а согласия на этот союз не дал бы! Дурна ее кровь - не чистая. А каких детей народит такая женщина? - он сильно сжал плечи сына. - Не пристало сыну князя плодить слабых полукровок!
- Не надо так, отец, - Сайврис потупился, отстраняясь от Меврана. - Разве ее вина, что отец ее не рапнейский муж? Пусть Вейера полукровка, но она хорошая девушка.
- Хорошая? - князь всплеснул руками. - Позабыл уже, как мать крапивой тебя хлестала? Такая хорошая, что едва сына моего не совратила! Да на тебя каждая девица клана смотрит как на утреннее солнышко, а тебя угораздило именно к Вейере прикипеть! - он погрозил перед носом сына кулаком. - Ты смотри мне! Выкинь девицу эту из головы! Ты и твои дети будущее клана "Золотой Куницы", а с такой подругой, как Вейера, будущего у тебя нет. Только позором себя заклеймишь. Уже едва не заклеймил, спасибо ориду твоему - хоть какую-то пользу принес.
На миг в черных глазах Сайвриса вспыхнули стыдливые искорки и щеки зардели багрянцем смущения, но тут же лицо его сделалось жестким, и он без тени робости взглянул в янтарные глаза отца.
- Заслуги Вирейя в том не было никакой. Я сам способен думать и отвечать за свои поступки. Да и к тому же к Вейере я всегда относился лишь как к другу или как к сестре, но никогда она меня не привлекала, как женщина. Я просто жалел ее, ведь она такая одинокая.
Мевран, поглаживая двумя пальцами свою бородку, усмехался. Весь его вид говорил о том, что язвительные шутки так и просятся с его уст на волю, но князь благоразумно решил промолчать.
***
Вейера была ребенком, зачатым в насилии, свершенном двадцать с лишним лет назад во время набега Адари - злейших врагов рапнеев. Ее мать Свелен умерла при родах, а девочку милосердно оставила в своей юрте и вырастила ее бабушка, которая всегда относилась к ней как к явлению, которого не должно быть, но все же случившемуся. А клан смотрел на девочку-полукровку снисходительно во многом благодаря Сайврису, который защищал ее с самого детства от любых нападок. Уже одно то, что Сайврис был сыном князя, защищало Вейеру само по себе.
Вейера вошла в круг доверия Сайвриса, потому что его орид и друг Вирей приходился ей кузеном и не гнушался общением со своей сестрой полукровкой. А после очередной стычки с Адари, во время которой Сайврис спас Вейеру от гибели, девушка прямо таки стала его тенью. Сайврис никогда не гнал ее и выслушивал все ее откровения, которыми она не могла поделиться ни с кем больше. И вполне естественно, что с возрастом девушка стала видеть в отношениях с княжичем гораздо больше дружбы, хотя тот и не собирался отвечать ей взаимностью и делал вид, что вовсе не замечает, как блестят от нежности ее глаза и как мечтательно приоткрываются ее губы, когда она на него смотрит. Да если бы и хотел, все одно не ответил бы взаимностью, ибо законы рапнеев Сайврис впитывал с молоком матери и давно они смешались с его кровью и с каждым годом прорастали все глубже в его душу. И все же однажды он едва не дал слабину и едва не нарушил один из законов, повелевавший как девушкам, так и юношам, хранить невинность до свадьбы.
Это случилось меньше года назад в день, когда Вейере исполнилось двадцать лет. Он подарил ей голубое с белым набивным узором платье, расшитое по вороту и рукавам бусинами из бирюзы. Подарок этот вызвал поток безутешных слез, сетований и девичьих откровений. А потом ее руки обвились вокруг его шеи, и благодарные поцелуи осыпали все его лицо и вдруг ее губы жарко сомкнулись на его устах. И это был вовсе не поцелуй благодарности.
И голова закружилась от нового неведомого прежде томящего ощущения, окатившего юношу волной чего-то таинственно-гнетущего, когда его руки скользили по голубой ткани, под которой скрывалось трепещущее, влекущее и готовое довериться ему девичье тело. Но все же он не позволил вкусу ее нежных губ, соблазнительному запаху ее кожи и теплу ее ласковых рук полностью поглотить свои мысли.
Он грубо, пожалуй, чересчур грубо, оттолкнул ее и крикнул: "Никогда больше ко мне не прикасайся!".
"Прости меня! - разрыдалась она, уткнувшись лицом в траву. - Прости. Я не сдержалась, потому что люблю тебя. И всегда буду любить только тебя, хотя и знаю, что никогда нам не быть вместе".
От жалости дрогнуло его сердце, и он уже склонился к девушке, собираясь извиниться за свою грубость и попытаться успокоить ее, когда увидел стоявшего неподалеку и изумленно наблюдавшего за всем происходящим Вирейя.
"Пожалуйста, утешь сестру!" - сгорая от стыда и неловкости, попросил он своего орида. И убежал.
Никто бы не узнал об этом происшествии. Вирей никогда бы его не предал. А Вейера тем более никому бы не сказала, что целовалась с сыном князя. Да только Сайврис не мог позволить себе скрыть свой проступок от отца с матерью.
Он ворвался в их юрту как ураган и упал на колени, склонив голову перед матерью, та в это время связывала пучки свежей крапивы, готовя ее для просушки, чтоб потом готовить отвар для полоскания волос. Выслушав исповедь сына, Хмара велела ему снять рубашку и хлестала его крапивой по спине и плечам до тех пор, пока ее руки не устали. Юноша не издал ни единого звука и даже ни разу не шелохнулся за все время наказания, хотя кожу жгло так, точно осыпали ее раскаленным пеплом. После этого отец велел сыну встать и долго смотрел в его черные глаза, потом сильно шлепнул ладонью ему по губам и поволок в баню, где долго тер его мылом и обливал горячей водой, что было просто пыткой для истерзанной крапивными жалами кожи.
Случай этот естественно огласке не придали, но с Вейерой с тех пор Сайврис почти не общался и никогда не оставался с ней наедине. Вирей, хоть и любил подшучивать над своим княжичем, но как настоящий друг и орид о том поцелуе, нечаянным свидетелем которого он стал, не напомнил Сайврису ни разу, точно и не было ничего.
***
Весь клан, за исключением тех женщин и мужчин, что хлопотали над свадебным пиршеством и воинов, чей черед был охранять стойбище, собрался на склонах холма, вершину которого венчал "Уроч-камень". Эту громадную глыбу белого камня ветры и дожди обточили в форме клыка, а руки человека украсили ее резными спиральными узорами и символами древней рапнейской письменности, одни сулившие процветание, здоровое потомство людям и лошадям, иные отпугивали Мороков и прочую нечисть. Подобные холмы служили кочевникам в степи, казавшейся бескрайней, ориентирами, отмечавшими места стойбищ, а так же использовались для провидения церемоний и обрядов, во время которых взывали к Киф-Тарги и Духам ягини - мудрецы, хранившие сказания и предания о своем народе, знавшие границы территории каждого клана и ведавшие многие тайны природы степей, рек и леса. Ягини слышали глас самой Киф-Тарги, что помогало им не только плести мощные чары, но так же давать советы и наставления. Любое их слово для рапнеев все одно что закон, а потому исполнялось без малейшего сомнения любым членом клана, даже князем, который в этом сообществе скитальцев играл роль полководца, главного охотника и стража табунов, великолепных темно-рыжих с черными гривами лошадей, высоких и выносливых, как сами их хозяева.
Князь определял, когда и где устраивать большую охоту на зубров, хортов и пушного зверя. Он же решал, когда переносить кочевье в новое более богатое травой и дичью место, с каким кланом заключить мир, а какому объявить войну. Но вот уже пять поколения Рапнеев не были ни свидетелями, ни участниками подобной вражды, частенько разгоравшейся во время ярой засухи, почти полностью истощавшей степи и испепелявшей леса, а потому каждому клану приходилось бороться за каждую пядь еще живой земли.
Все остальное было подчиненно велению ягинь, они судили и миловали, советовали и наставляли, учили молодежь обычаям и заветам предков, а так же определяли новых ягинь, если годы прежних были близки к закату.
У подножия "Уроч-камня" стояли ягини в бело-синих длинных одеждах подпоясанных толстыми цветными шнурами с костяными фигурками разных животных, а на шеях у них висели цыпочки с медными медальонами с символами Киф-Тарги. Несмотря на преклонный возраст, все три женщины были стройны и прямо держали спины, ибо Рапнеи по природе своей даже к глубокой старости не дряхлели и не сгибались под недугами, что бичевали стариков прочих людских рас, и могли даже ездить верхом наравне с молодыми. Старшая ягиня Юйлус уже давно справила век со дня своего рождения, но морщинистое ее лицо еще хранило признаки красоты, которой она славилась в молодости, а в узких раскосых глазах ее все еще сверкали задорные искорки, как у юной девушки. Гордо и высоко держала она голову, а длинные густые ее волосы, перевитые крест на крест белым шнуром мерцали на солнце живым серебром. В руке Юйлус держала посох из белого дерева, изрезанный древними письменами, увенчанный медной фигуркой куницы - это был символ ее старшинства над прочими ягинями клана.
Дожидаясь призыва старшей ягини, Сайврис окинул взглядом собравшихся людей. Одни мужчины были облачены в доспехи, другие в лучшие свои наряды, но у каждого на ремне за спиной или на поясе был длинный изогнутый меч в узорных ножнах. Женщины были в ярких платьях, с серебряными и позолоченными широкими браслетами и поясами, с букетами весенних цветов в руках. И у каждой женщины и девушки на поясе имелся длинный кинжал, а у кого и лук за спиной. Безоружными были только дети, хотя многие мальчики держали руки на заткнутых за пояс деревянных ученических катах с длинными рукоятями, оплетенными кожаными полосами - совсем как настоящие рапнейские мечи, только маленькие.
- Сайврис, сын Меврана и Хмары! - громогласно возвестила Юйлус. - Ягини клана приветствуют тебя!
- "Золотые Куницы" приветствуют тебя, наш брат! - стройным хором воскликнули кочевники и расступились перед юношей, открыв широкую тропу к вершине холма.
"Точно мост в неизвестность", - подумалось Сайврису.
Набрав в грудь побольше воздуха, он ступил на этот "мост" и сопровождаемый подбадривающими возгласами соплеменников пошел вверх, видя перед собой лишь белые облака, похожие на перья, оброненные гигантской птицей, парящие в яркой хрустальной синеве весеннего неба.
В какой-то миг его взгляд скользнул по толпе и остановился на лице высокой симпатичной девушки в первом ряду у "тропы". Ее трудно было не заметить из-за совсем не рапнейских светло-русых волос, которые словно кричали во всеуслышанье - полукровка!
Поймав взгляд Сайвриса, Вейера улыбнулась, а покрасневшие от слез и бессонной ночи, глаза, в которых не было ни порицания, ни разочарования, только смеренная легкая грусть по мечте, заведомо неисполнимой, словно сказали ему: "Прощай".
Сайврис поспешно отвернулся от нее, пряча свое раздражение. На ней было то самое голубое с белыми узорами платье, которое он подарил.
"Это назло мне она надела его именно сегодня! - приближаясь к "Уроч-камню", думал Сайврис и тут же успокаивал себя, - Да ведь другого нарядного у нее нет. Одни обноски".
Но все мысли о Вейере вылетели из головы юноши, как только он достиг вершины и приклонил колено перед ягинями, которые по очереди касались его чела со словами:
- Будь благословен, наш сын, во имя Великой Матери Земли - давшей жизнь Киф-Тарги. Во имя Огня Земного - неистового сердца ее, и Огня Небесного - ее души.
- Встань же юноша! - торжественно произнесла Юйлис. - Встань и с радостью встреть миг, когда перестанешь ты быть отроком, но станешь мужем.
Сайврис поднялся и повернулся к тропе, по которой сейчас пройдет его суженная. Он увидел неподалеку мать с отцом, старшего брата Сколоха с его красавицей женой Леврой и двумя дочерьми трех и пяти лет. Его родные счастливо улыбались ему, а брат многозначительно подмигнул и своей могучей рукой обнял за талию жену, посмотревшую на супруга с такой нежностью и любовью, точно и не было шести лет их совместной жизни и они лишь недавно обручились.
По толпе пронеслось:
- Невеста идет!
И Сайврис, позабыв о родственниках, устремил взгляд на тропу, чувствуя, как нарастает дрожь в его теле с каждым шагом приближавшим к вершине холма его будущую жену. Понравиться ли она ему? Придется ли по нраву он ей? Что его ждет - верная любовь и понимание или придется терпеть друг друга лишь из-за необходимости продлить свой род?
Наверняка, так же терзался любой парень, которому выбрали в жены дочь из чужого клана, и как завидовал сейчас Сайврис своему старшему брату, заполучившему в подруги дочь младшей из ягинь "Золотых Куниц". Сколох знал Левру с самого ее детства, и их обоюдное желание, родившееся средь степных дорог овеянных вольным ветром, быть вместе по счастью совпало с решением ягинь связать их узами супружества.
Невесту к подножию холма подвели два ее брата и, подбодрив напоследок, оставили одну. Легкий ветерок развивал ее расшитое жемчугом платье из выбеленного тонкого льна и белоснежную фату из необитого шелка, перехваченную на голове витым золотым обручем. Фата закрывала лицо невесты и ниспадала позади длинным струящимся шлейфом. При каждом шаге ее толстые длинные косы в тон темного меда - очень редкий для рапнеев цвет, чьи волосы обычно были черными или темно-каштановыми - покачивались, поблескивая на солнце янтарными бликами. Даже не видя ее лица, Сайврис подметил, что она совсем еще юная, ее только расцветавшая женственность еще такая хрупкая, но как же волнительно вздымается при дыхании ее небольшая высокая грудь. В руках девушка держала одну единственную ветвь цветущей дикой сливы, аромат которой юноша уловил еще издали. Сливовый нежно-розовый цвет - символ вешней чистоты, с которой начинается новый год и новая жизнь.
Чиайнна, так же как и до этого Сайврис, склонилась перед ягинями, получила их благословение и, распрямившись, повернулась к своему суженому. Буквально каждым волоском на своей коже, он почувствовал взгляд девушки, пытливо изучавший его лицо.
- Возьмитесь за руки, - велела ягиня Юйлис.
Девушка и юноша протянули навстречу друг к другу ладонями вверх руки, по традиции он леву, она правую. Но в смущении у Сайврис не сразу вышло как положено сплести свои пальцы с ее длинными гладкими пальчиками и совершенно смутился и покраснел, услышав, как она едва слышно усмехнулась его неловкости. Потом ягини под церемониальную песню стали связывать их кисти и запястья путами, сначала алой лентой, символизирующей единение их крови, и белой, означавшую верность.
Так, буквально связанными узами брака, молодоженам предстояло провести все свадебное пиршество, во время которого муж должен был свободной правой рукой поить и кормить жену, а та свободной левой рукой лишь указывать на угодные ей яства и питье.
Все это действо имело глубокий смысл для кочевого народа, жившим по традициям и законам, придуманных и осмысленных их давними предками. Правая рука была символом силы и мужского начала - воина, охотника, защитника, хранителя табунов, отца. Левая же символизировала мудрость и начало женское - советницы, помощницы, хранительницы очага, матери. А связывание супругов означало соитие силы и мудрости, и что отныне мужу должно исполнять все, что требуется для процветания своего рода, а жене надлежит во всем направлять и поддерживать его.
Когда же утомительный процесс "опутывания" закончился и младшая ягиня, зайдя к невесте со спины, сняла покров с ее лица, Сайврис наконец-то смог увидеть свою подругу. Милая девушка с золотой, точно само солнце, кожей пухлыми устами нежно-розовыми, как лепестки цветов сливы, которые она держала в левой руке и с прозрачно-желтыми глазами степной волчицы.
Увидев эти глаза, Сайвриса проняла дрожь от восторга. Потрясающие глаза, которых не затмят ни звезды в полночном небе ни сверкающие на солнце драгоценные самоцветы. Лукавство, восхищение, тепло, страсть, робость, радость, мудрость женщины и наивность девочки - все смешалось в этих прекрасных глазах, согревших мгновенно сердце юноши.
Она беззаботно улыбнулась ему, сверкнув белоснежными зубами, и он ответил ей широкой улыбкой, да так и не смог ее унять даже когда средняя ягиня поднесла чашу, с густой белой пудрой которой супруги должны были начертать особые знаки на челах друг друга.
Чиайнна, отдав свою сливовую ветвь младшей ягине, первой обмакнула мизинец в пудру и легким движением нанесла на лоб Сайвриса волнистую линию с двумя точками внизу - символ огня земного и сердца. Юноша нанес на чело своей невесте такой же знак, только с точками вверху - знак огня небесного и души.
Ягиня Юйлис мысленно ликовала, увидев, как две сияющие нити юных жизней сплетаются в гармоничный тугой канат. Да по-другому и быть не могло. Юйлис еще несколько лет назад избрала младшему сыну своего князя невесту и с нетерпением ждала, когда и девушка и ее суженый достигнут надлежащего возраста.
- Скрепите уста свои поцелуем, - по-матерински тепло улыбнулась старая женщина и тихо шепнула Сайврису, - не робей, княжич.
Губы Чиайнны оказались такими мягкими, влажными и сладкими. Лишь на мгновение они напряглись и сжались, точно маленький испуганный зверек, но тут же расслабились и отдались в полную власть Сайврису, испытавшему такое восторженное возбуждение, что весь мир, казалось, растворился в источаемом платьем, кожей и волосами Чиайнны, аромате сливового цвета, который навсегда останется в его памяти неотъемлемой частью образа этой девушки, рожденной у белоснежных берегов далекого восточного моря Хтар.