В рассказе Шаламова "Экзамен" есть любопытная фраза: "У меня была как раз пятьдесят восемь, пункт десять - я был осужден в войну за заявление, что Бунин - русский классик". Когда я впервые столкнулся с этой фразой, то очень удивился, потому что ранее читал книгу Бунина "Ливни золотые" (издана в 1998 году, ISBN 5-04-002034-1), в которой напечатано письмо А. Н. Толстого Сталину от 17 июня 1941 года. В этом письме "красный граф" ходатайствует перед "вождём народов" о возвращении Бунина на родину. Суть письма такова: Толстой получил от Бунина открытку, описывающую его тяжёлое положение. Позже Телешов получил от Бунина другую открытку, в которой уже сказано прямо: "Хочу домой". Далее Толстой пишет о литературных достоинствах Бунина, о том, что тот не занимался активной антисоветской деятельностью и держался особняком. И Толстой спрашивает: "...мог бы я ответить Бунину на его открытку, подав ему надежду на то, что возможно его возвращение на родину?" А если такую надежду подать нельзя, то пусть хотя бы СССР окажет ему материальную помощь.
Интересная получается картина: живущие в СССР Толстой и Телешов открыто переписываются с Буниным, Толстой просит Сталина о возвращении промотавшегося нобелевского лауреата на родину (или чтобы Бунину хотя бы деньгами помогли), а тут только за одно утверждение, что "Бунин - русский классик", дают срок как за антисоветскую агитацию.
Я бы не стал придавать этому случаю такого внимания и отыскивать письмо Толстого, если бы снова не столкнулся с упоминанием Бунина в письмах Твардовского (Собрание сочинений в 6 томах, том 6, М., "Худ. лит.", 1983). К периоду правления Сталина относятся всего два письма Твардовского, в которых упоминается Бунин. Но зато какие!
Первое письмо - от 18 мая 1939 года Евгеньеву-Максимову. "Некрасовед" (так он сам себя называет) Евгеньев-Максимов 5 мая 1939 года написал Твардовскому письмо, в котором просил Твардовского написать о влиянии Некрасова на его, Твардовского, поэзию, так как один из слушателей его, Евгеньева-Максимова, семинара затронул в своём докладе проблему "Некрасов и Твардовский". Письмо Евгеньева-Максимова сопровождала записка Еголина с просьбой Твардовскому дать свой ответ для прочтения его на некрасовском семинаре Ленинградского университета. Ответом на этот двойной запрос и было письмо Твардовского, в котором он, помимо влияния Некрасова, признавал ещё влияние и других поэтов, в числе прочего отметив: "Отдельно я указал бы ещё на И. А. Бунина". То есть Твардовский в письме, предназначенном для публичного прочтения студентам, не просто заявляет: "Бунин - русский классик", а ещё и признаёт его влияние на своё творчество. И не получает срок за антисоветскую агитацию...
Второе письмо - от 9 октября 1947 года уже упоминавшемуся Телешову. Сам Телешов получил от Бунина письмо, в котором тот восхищался "Василием Тёркиным" и просил Телешова передать об этом Твардовскому, если они знакомы. Телешов написал об этом Твардовскому и переслал ему копию письма Бунина, за что Твардовский в своём письме поблагодарил Телешова. И снова не получил срок за антисоветскую агитацию.
Я решил выяснить, как обстояло дело с изданием книг Бунина в СССР в период с 1933 по 1952 годы. Изданий произведений самого Бунина найти не удалось, зато трижды издавалась переведённая им "Песнь о Гайавате": в 1933, 1935 и 1941 годах (кстати, есть и более ранние советские издания). И опять остаётся только удивляться подобному "бунинскому попустительству" со стороны соответствующих органов.
Наконец, я обратился к книге Есипова "Шаламов", в которой автор цитирует обвинительное заключение 1943 года и далее пишет: "В рассказ "Мой процесс" эти сложносочиненные предложения стилистики эпохи сталинского юридизма, естественно, не вошли, но в рассказе есть одна подробность, которая, в свою очередь, не вошла в протокол. Речь идет о высказывании Шаламова о И. А. Бунине. Федоров (в рассказе) спрашивал его: "Потом вы говорили, что Бунин - великий русский писатель. - Он действительно великий русский писатель. За то, что я это сказал, можно дать срок? - Можно. Это - эмигрант. Злобный эмигрант". В следственных материалах имени Бунина не упоминается. И причина этого понятна: Федоров просто исключил его из протоколов, скорее всего из-за того, что аргумент был слабодоказательным, мог потребовать на суде дополнительных объяснений и (если по закону!) литературных экспертиз. Логика Федорова расшифровывается просто: "Зачем тут еще какой-то Бунин, когда достаточно того, что "восхвалял Гитлера"?..""
Действительно, в рассказе Шаламова "Мой процесс" есть цитируемый Есиповым диалог. Но при этом Есипов умалчивает об упоминании Бунина в рассказе "Экзамен". Оно и понятно, ложное обвинение Шаламова заключалось не в том, что он назвал Бунина русским классиком, а в следующем: "Высказывал неудовольствие политикой партии ВКП(б), восхвалял контрреволюционную платформу Троцкого, распространял клеветнические измышления о политике советской власти в области развития русской культуры, возводил контрреволюционные измышления по адресу руководителей советской власти, клеветал на стахановское движение и ударничество, восхвалял гитлеровскую армию, ее военную технику и неодобрительно отзывался по адресу Красной Армии". А что "в следственных материалах имени Бунина не упоминается", можно легко объяснить тем, что Федоров и не собирался строить на этом обвинение. Ведь если бы за "злобного эмигранта" Бунина давали срок, то посадили бы не только Толстого и Твардовского, но и не было бы изданий "Песни о Гайавате".
Получается, что Шаламов решил "сделать себе биографию" (а попросту - покрасоваться). Всё-таки быть осуждённым за антисоветскую агитацию, пусть и по ложным обвинениям, не так необычно, как быть осуждённым за слова "Бунин - русский классик". Тут уже вырисовывается ореол мученичества не только лагерного, но и литературного.