Директор внимательно изучила журналистскую карточку. Затем паспорт. Потом СНИЛС.
- Медицинский полис? - строго спросила она.
- Полис? - удивился посетитель. - Я как-то не подумал...
- И напрасно.
- Но... Вам же звонили?
- Естественно. Иначе мы бы вообще не разговаривали.
- Но тогда...
- Подождите, не мешайте.
Монументальная дама в строгом чёрном костюме отвернулась к компьютеру и энергично застучала по клавишам.
- Пётр Афанасьевич Гремучий, корреспондент "Зелёного листка", статьи... Да, могло быть и хуже.
- Простите?
- Прощаю. Листок ваш, конечно, скорее "жёлтый", чем "зелёный", но другой прессы, к сожалению, почти не осталось. Все вы ищете "жареные факты", какие-то невероятные сенсации, скромная работа мужественного педагогического коллектива вас вряд ли заинтересует...
- Нет, что вы, именно работа вашего коллектива меня и заинтересовала, - быстро сориентировался Пётр Афанасьевич. - Семён Александрович именно на это рекомендовал обратить внимание...
- Ах, Семён Александрович, - подобрела дама. - Семён Александрович почти единственный, кто нас поддерживает. А нам... Нам действительно очень тяжело.
- Нашим читателям будет очень интересно... - Пётр Афанасьевич моментально выхватил ручку и блокнот. - Вы... Ведь вам пришлось...
Мы играли в прятки. Прятки - очень интересная игра. Тому, кто водит, нужно сосредоточиться и представить себе весь сад. Тогда можно увидеть всех прячущихся. Не увидеть, конечно, а почувствовать. Или... Не знаю, как сказать. Вот когда у нас ещё был Учитель...
Настоящий Учитель. Не Оксана Ивановна, которая вот уж который год учит нас делить числа столбиком. А мы умеем их делить. Только не столбиком. Ну мы сразу видим сколько там должно получиться. Зачем нужен какой-то столбик? А Оксана Ивановна бесилась, кричала и топала ногами. Звала директрису. А директриса, это что-то. Два урока орала на нас. Даже в перемену не отдыхала. Как будто мы виноваты, что 478 155 поделить на 127 будет 3 765.
И Танька Фокина сказала, что надо делать вид, будто мы не умеем делить. Даже столбиком. А столбиком мы делить, и правда, не умеем. Тут даже и притворяться не надо. Танька - не Учитель. Но когда Учителя не стало, мы стали слушать её.
- Вы просто не представляете весь этот ужас и кошмар! Они не растут. Они не умеют делить столбиком! Вот уже пять лет мы их пытаемся научить. Но они не умеют! Ничего! Даже делить столбиком!
- Ну, не уметь делить столбиком...
Пётр Афанасьевич вспомнил своё далёкое детство, и мучительный процесс деления. Свои многочисленные двойки. Когда в пятом классе прошли калькулятор, он пришёл домой в слезах. "Зачем, зачем я учился делить?" Потом он окончил матмех и несколько лет работал программистом. Пока не ушёл в гуманитарии и в "Зелёный листок". Ужасный детский вопрос: "Зачем, зачем я учился делить?", так и остался без ответа.
- Да если бы только делить! Они и историю не понимают!
Пётр Афанасьевич насторожился. Неверное понимание истории с некоторых пор приравнивалось к уголовному преступлению. Ну и любому здравомыслящему человеку было понятно, что прошлая, уже свергнутая диктатура, была реакционной и антинародной. А нынешняя диктатура, одобренная на легитимных выборах, прогрессивная и патриотическая.
- Они... Они помнят своего прежнего директора. Зовут его Учителем.
Ага! Вот ради этого Пётр Афанасьевич и приехал. Дело в том, что многие высокопоставленные лица, в том числе и Семён Александрович, стали в последнее время проявлять сильный интерес к некоторым исследованиям, проводимым прежним режимом. Разумеется всё, что делали эти мерзавцы было антигуманным и антинаучным, но, как знать, вдруг, какие-то рациональные крупицы там и содержались. Сейчас, когда враждебное окружение становилось всё враждебнее и враждебнее, приходилось проявлять определённую гибкость.
- Внимание! - крикнула вдруг Танька. - В круг! К медвежатам!
Не голосом крикнула, а так, как мы умеем - чтобы слышали только те, кому надо. А значит - дело серьёзное. Обидно немножко, уж больно я хороший тайник нашёл, да что поделаешь, Танька зря звать не будет. Так что я быстренько продрался сквозь кусты, выскочил на аллею и понёсся к маленькой заброшенной детской площадке. Площадка в глубине сада, посторонние туда не ходят. Площадка круглая, поэтому на ней легче строить "наш" круг. По краям стоят маленькие "детские" скамеечки, вместо ножек у них облупленные бетонные медвежата. Забавные такие. Как бы держат скамеечки.
Подбегаю к площадке. Наши уже почти все в сборе. Встаю на своё место между Лёшкой Пырьевым и Катькой Лебедевой. Ловлю голоса. Ага! Очередной гость к нашей директрисе. Надо узнать, не по наши ли души. Так что достраиваем круг, сосредоточиваемся, слушаем...
- А этот их так называемый учитель...
- Алексей Осин?
- Да, этот мерзавец. Уродовал детей. Ставил над ними безумные эксперименты, вводил какие-то препараты. Ещё и педофилией занимался.
- Простите, но, кажется, уж в этом-то его никто не обвинял.
- Молодой человек, - сказала дама строго, - вы могли бы и получше подготовиться!
Дама нырнула в глубь огромного письменного стола и через несколько секунд вынырнула с огромным скоросшивателем. Бухнула его на стол, быстро раскрыла на одной из разноцветных закладок.
- Вот! - выкрикнула она с торжеством. - Протокол допроса. - Алексей Викентьевич Осин признался, что целью его опытов было вызвать искусственный педоморфоз, который, по его мнению, должен был способствовать появлению нового вида, "нового", как он утверждал, человека.
- Но, простите...
Пётр Афанасьевич как раз готовился очень тщательно. И теперь знал, что педоморфоз - вовсе не разновидность педофилии. А биологический термин, означающий, что у взрослого животного сохраняются черты, присущие личинкам или эмбрионам. И есть даже теория, что человек разумный - это просто неповзрослевшая обезьяна, сохранившая детские любопытство и непосредственность. Алексей Осин, судя по всему, эту теорию разделял и хотел устроить новый эволюционный скачок. Зачем? Возможно, даже из чисто научного любопытства. Тогда... Тогда много чего творили из чистого научного любопытства. А детишек Алексей Викентьевич набирал из сирот-беспризорников, которых в ту пору было много и до которых никому не было дела. Он их спасал от голодной смерти, а потом ставил на них эксперименты. Вот и суди тут...
- Не прощаю! - рявкнула директриса. - Могу простить всё. Кроме педофилии и педоморфоза. И всех прочих педоизвращений.
- Но педоморфоз...
- Молодой человек! Думайте, что говорите! Употреблять слово "педо"...
- Но ведь "пед" - это дети. Если перевести с древнегреческого...
- Да хоть с древнеегипетского! "Педо" и дети - это несовместимо.
- А как же педагогика?
- Педагогика - совсем другое дело. Молодой человек, не хватит ли заниматься никому не нужной демагогией? Я уже начинаю сомневаться, что Семён Александрович ясно представлял, кого он направил к нам. Какого козла пустил в наш огород.
- Вы, Лидия Петровна, тоже за речью следите А если сомневаетесь, то позвоните уже Семёну Александровичу.
Директриса схватила трубку. Директриса сунула толстый палец в старинный диск. Задумалась. Решила не рисковать.
- Ну да, - сказала она примирительно. - И педофилия, и педоморфоз - это ещё цветочки. А вот неотения, которую этот ваш так называемый Учитель тоже планировал осуществить, вот где настоящий разврат.
- Погодите. - Пётр Афанасьевич ведь и вправду готовился. А как можно не готовиться, если тебе позвонил сам Семён Александрович? - Неотения - это ведь про червей? Когда черви приобретают способность в половому размножению, не достигнув зрелости ещё полной зрелости.
- Вот именно! А этот подонок хотел заставить заниматься неотенией незрелых человеческих школьников!
- Но он писал об этом, как о гипотетической возможности...
- Он это планировал! За то и посажен.
Пётр Афанасьевич знал, что Алексей Викентьевич Осин не просто "посажен". Его тогда, под горячую руку, просто расстреляли. И это теперь сильно осложняло дело.
- Но ваши питомцы...
- Дебилы, полные дебилы. За пять лет не научились делить столбиком. Историей вообще не интересуются - просто отсиживают урок. А Лёшка Пырьев, самый главный хулиган и разгильдяй, знаете что сказал?
- И что же изрёк этот юный мыслитель?
- Вот именно - мыслитель. Заявил, что ничего не меняется. Как оно было в Древнем Египте, так и сейчас осталось. Представляете?
- Э-э-э... - замялся Пётр Афанасьевич. Сама по себе мысль не казалась ему совсем уж дебильной. Дебил не знал бы про Древний Египет. Говорить такое вслух - вот это, конечно, глупо. Да, подкинул работёнку Семён Александрович...
- Сравнить прогрессивную диктатуру Трёх Генералов с варварским древним царством...
- Ужасно, - согласился Пётр Афанасьевич.
- Ужасно? Да это чудовищно! Кошмарно! Это... Это ни в какие ворота!
- Так я же не умею... А эта Лидия достала. Мы о вас заботимся, мы о вас заботимся... А Учителя нашего дели неизвестно куда...
- Известно. Теперь... - Мысль рухнула как груда кирпичей, чуть не разорвав наш круг. Но мы держались крепко. Чтобы пережить такое надо держаться крепко. Друг за друга. Больше-то ведь не за что...
- Гады проклятые! Убийцы! Лидия, змея толстая...
- Лидия и не знает... - безнадёжной осенней моросью отозвалась Катька Лебедева. - Они... Они ведь, и правда, о нас заботятся. Ну... Как умеют.
- Ужас... Нет, это ведь и правда ужас. Они... Им тоже плохо. Собираются вечерами и...
- И коньяк хлещут. Педагоги, блин!
- Педо... эти...
- Хватит!!!
Да, Танька так может рявкнуть, почище Лидки-Змеюки.
- Катя права, они... Они просто такие... И им же ничего не сказали... А мы ещё и сами притворяемся...
- Ты же сама велела...
- Ну да. А что ещё делать-то?
- Погодите, погодите, так это Учитель сделал нас такими?
- Получается так. Помните, мы микстуру эту пили и чёрным хлебом с солью закусывали?
- Так то ж был рыбий жир, витамины такие.
- А может и не рыбий жир... Прививки нам ставили, уколы какие-то кололи...
- В общем, ясно, что дело тёмное...
- Они его... За это?
- Да нет... Слышали же: "под горячую руку". Переворот был очередной. Сами теперь жалеют.
- Да-а-а...
Всё сложилось в общую картину. Секретные папки, которые ему показывал Семён Александрович, жалобы Лидия Петровны и что-то ещё. Что-то, невесомое, как лепестки цветов, как дуновение лёгкого ветерка, касалось его сознания. Касалось, и тут же исчезало. Он попытался поймать это невесомое нечто, но не смог. Или смог? Пётр Афанасьевич вдруг понял, во что он вляпался. Да уж, интересный получился эксперимент. Дети, которые, возможно, уже и не дети. Подопытные кролики. Рыбы, выброшенные на песок.
И педагоги, к ним приставленные. Где таких отыскали? Или они уже здесь такими стали? Им ведь ничего не объяснили - всё же засекречено! Вот они и бьются, пытаются запихнуть своих питомцев обратно в море. А дети уже ползут по песку. И они не могут не ползти, вот ведь в чём дело!
А политика? Господи, никто ж ничего не понимает. Думают, это экстрасенсы какие или телепаты. Мечтают читать мысли соперников, перехватывать в полёте баллистические ракеты... А тут... Тут же совсем другое. Да какая мелочь все эти диктатуры, одна другой прогрессивнее... Даже и баллистические ракеты. Здесь... Здесь растёт то, что похоронит все эти диктатуры, то, что похоронит, возможно, всю человеческую культуру. Или не похоронит? Какими они станут? Будут ли эти новые существа так же стремиться к власти, так же топтать друг друга... А нас просто травить, как надоедливых крыс?
- Я... Я должен увидеть их.
- Я... Я не могу вам разрешить
- Семён Александрович дал мне достаточные полномочия.
- Да вы! Да вы понимаете? - Через бесстрастно-официальное лицо директрисы пробилось что-то человеческое. - Мы работаем уже пять лет! Нам удалось... А вы... А вы хотите всё испортить!
Да какого чёрта! Он писал статьи против прошлой диктатуры. Его даже посадили. К счастью, Три Генерала совершили ещё один переворот. И он превратился в жертву прошлого режима, стал доверенным лицом самого Семёна Александровича... Но то, что тут происходит, важнее Семёна Александровича, важнее Трёх Генералов, важнее надежд и иллюзий людей, убивших пять лет своей жизни.
- А что вам удалось? - спросил Пётр Афанасьевич тихо. - Они научились делить столбиком? Они поняли историю? Они стали вас уважать?
Лицо директрисы потекло. Слёзы размыли туш, отчаяние размыло властность.
- Мы, - прорыдала она. - Мы тут пять лет. У меня ведь есть свои дети. А я... А я тут...
Да будь оно всё проклято!
- Так было надо, - сказал Пётр Афанасьевич. - Теперь... Пришли другие директивы. Я добьюсь для вас отпуска. Но... Но мне очень надо говорить с ними.
- Сейчас... - Директриса бросила взгляд на часы... - Сейчас пять часов. У них свободное время. На уроки они приходят, на отбой - тоже. Но сейчас у них свободное время. Я... Я и сама не знаю, где их теперь найти. Они... Они где-то в саду.
- В саду... - протянул Пётр Афанасьевич.
И как это понимать? Она правда не знает? Или? Как нам договариваться с новым видом сверхчеловеков, если мы и друг друга-то не можем понять? Как? Но... Но ласковые невесомые лепестки снова коснулись его сознания. И Пётр Афанасьевич вдруг увидел. Директриса сказала правду. Они были в саду. Стояли в круг на маленькой, покрытой бело-серым песком круглой площадке. По краям площадки стоят маленькие "детские" скамеечки, вместо ножек у них облупленные бетонные медвежата. Забавные такие. Как бы держат скамеечки.
- Я знаю, - сказал Пётр Афанасьевич. - Я найду.
Мы вышли из круга и устроились на спинках "медвежьих" скамеек. Все устали - круг держать не так-то просто. А надо отдохнуть. Перед разговором. Кого только уже здесь не было. Все хотели как-то использовать нас, наши способности. Для этих их странных, а порой и страшных игр. И уезжали разочарованные, выяснив, что никаких способностей у нас нет. Что мы просто дебилы. Жертвы неудачного эксперимента. Рыбы, выброшенные на песок.
А этот... Нет, сначала-то и он тоже, но потом... И он нас увидел. Он нас почувствовал. Он...
- А вдруг... - тихо сказала Катька Лебедева. - Вдруг у нас снова будет Учитель?
- Хотелось бы верить, конечно... - хмыкнул Лёшка.
Да. Чушь, конечно. Ерунда. Другого Учителя у нас никогда не будет. Но... Как же хочется в это поверить, как же мы устали юлить и притворяться, копаться в мозгах всех этих проверяющих... Как это тяжело - ползти неведомо куда по жёсткому колючему песку...