Я вдали вижу город, которого нет
- Регина Лисиц
I
Под старою телегою
"...поэт Маяковский в самые, быть может, тяжелые времена жизни Кузнецкстроя, в момент, когда приехавшая на строительство первая комиссия "распушила" нас в пух и прах, написал свой "Рассказ о Кузнецкстрое и о людях Кузнецка..."
- Академик И. П. Бардин
Дождь шел уже пятые сутки. То мелкий, едва заметный, словно зависший над землей мокрым холодным сгустком, как говорили на родине Семёна - "мряка", то, вдруг, через короткое время, расходился не шутку, да так, что сходить до ветру было страшно. Выйдешь, и за пару минут промокнешь до нитки, а в бараке тоже ужасная холодрыга, обсохнуть негде и другой одежды просто нет. Работать в таких условиях, учитывая препаршивые грунты, было просто невозможно. Ближе к так и не осушенному до сих пор, из-за постоянных дождей, болоту были плывуны. За ними шли слои глины и щебня. И вот на таком "расстегае" надо было возводить здание заводоуправления, а затем закладывать фундамент первой домны.
Дожди не утихали. Котлован наполнялся водой. Чёртов Эйхе, а он и вправду чем-то смахивал на злобного чёрта, орал на рабочих, что не потерпит вредительства и саботажа, грозил отправить к чёрту на рога, хотя, казалось, куда уже дальше. Если бы не Иван Павлович, кто знает, до чего бы дошло дело.
"Роберт Индрикович", - сказал он тогда, - "погодой управлять мы еще не умеем, возвести крышу над всем строительством тоже не реально, а в мокром грунте фундамент не заложишь. Я тоже хочу, чтобы стройка началась побыстрее, но с природой не поспоришь. Надо набраться терпения и ждать".
Эйхе волком глянул на Бардина, зло выплюнул "шайзе" и ушел во временную контору, возле которой стояла его персональная "Нами".
***
Проснулся Семён еще затемно. Нащупал в кармане луковицу старых отцовских часов, повертел так и сяк, стараясь увидеть положение стрелок, но толком ничего не смог разглядеть. Семён сел, почти наощупь отыскал свои сапоги, надел старый, видавший виды кожух и вышел на свежий воздух из барака, заполненного храпом и удушливыми, от чрезмерной скученности, запахами.
Небо было удивительно ясным и пронзительно звёздным. И ни дождинки. Только чавкала под ногами слегка подмерзшая грязь. Семён задрал голову. Квадрат Пегаса и рядом с ним Андромеду он нашел сразу, потом отыскал взглядом созвездия Тельца и Ориона, а затем еще и Персея. Основы астрономии Семёну, и ребятам из его класса в реальном городском училище, преподавал их учитель естествознания и физики Альберт Карлович Лау, фанатик астрономии, казалось, знавший о ней всё.
Темные изломы холмов возвышались над низиной, где шло строительство, как гигантские крепостные валы, выстроенные какими-то древними гигантами.
Семёну, ни с того ни сего, захотелось посмотреть на строительство с высоты. Благо Луна была почти полной и светила ярко, он решил подняться на один из холмов.
Когда Семён взбирался по склону, цепляясь для подстраховки за чахлые кустики, что-то врезалось в подошву его левого сапога. Семён поднял это нечто и внимательно рассмотрел в серебристом лунном свете. Находка оказалась обломком агата. Камень словно был разрезан на две части чем-то невероятно острым, рассекшим его, как горячий нож брусок масла. Срез был гладким, и даже чуть тепловатым на ощупь, что казалось странным в такой холод. Края среза опалесцировали, отражались расплывчатой радугой в молочно-белесом свете Луны, а серединка камня словно мерцала огоньками, как маленькое, но настоящее звёздное небо. Это небо манило к себе, звало дотронутся до него. А какой человек на Земле не хотел бы дотронутся до звёздного неба? И Семён осторожно провел пальцами по центру среза... В пальцы словно впились сотни крошечных иголочек.
У Семёна закружилась голова, в глазах на какой-то миг потемнело, а потом наваждение пропало так же быстро, как и началось. Но мир вокруг явно изменился.
II
Сад - город
Через четыре года
здесь будет город-сад!
- - Владимир Владимирович Маяковский
Современный город Новокузнецк был образован 3 июля 1931 года решением Президиума ЦИК СССР из посёлка Сад-город при строящемся металлургическом заводе.
БСЭ
Вокруг всё так же была ночь, но стало явно теплее. Настолько теплее, что Семён скинул полушубок. Луна была полной, но её свет был намного ярче. Семён мельком глянул на небо и чуть не вскрикнул от удивления. Оно изменилось почти до неузнаваемости. На месте Полярной звёзды была какая-то другая, голубоватая звезда. Рядом с ней располагались четыре звёзды, образовывавшие неправильный ромб. Сомнений не оставалось, место Полярной звезды в этом мире занимала Вега.
Подул теплый ветерок, доносивший запахи цветущих яблонь и сирени. Где-то вдалеке подал голос, но тут же сконфуженно умолк, соловей. Семён стоял на небольшом холме, а внизу, в долине, переливалось всеми цветами море огней, окутывавшее великолепные сады и сказочные дома. Но это свет не поднимался облаком ввысь, как бывает над освещенными городами, а словно чувствуя над собой невидимый купол, прижимался к земле, как разноцветное яркое световое одеяло.
- Кир ду нихль? - внезапно прозвучало рядом.
Семён вздрогнул, и повернулся в сторону голоса, и увидел высокого, примерно на голову выше его, молодого человека с золотистыми волосами и в одежде напоминавшей одновременно древнегреческий хитон и одеяния ангелов на картинах и иконах. Только отличие было в том, что одежда плотно облегало торс и ноги юноши, но свободно, словно крылья, свисала на руках.
- Ар нихль мар то? - снова спросил молодой человек.
Семён только пожал плечами.
Златовласый с минуту внимательно смотрел на Семёна, а потом, вдруг, спросил на чистом русском языке с едва заметным акцентом:
-- Значит, ты не с карнавала. Но как же ты сюда попал?
Семёну казалось, что он спит. А может он уже умер и это действительно ангел?
Он поднял на раскрытой ладони необычный камень и показал его ангелоподобному.
- Ааа, пульт перехода. Опять какой-то разиня мальчишка стащил у родителей и потерял. Пояс безопасности, конечно же, вернул его домой, но искать пульт в таких ситуациях очень сложно. Ты уж прости, никак не можем навести порядок с этими огольцами. Я правильно выразился? Извини, твой язык, как и другие твоего времени, давно забыт. Я пользуюсь словарем из твоей головы, - и тут же, заметив мелькнувший на лице Семёна испуг, добавил, - Не волнуйся, я только считал твой словарный запас. Твоя память и мысли мне ни к чему. По-другому я бы не мог понять тебя, а ты меня. Вынужденная мера. А теперь тебе надо вернутся домой. Иначе произойдет хроноклазм. Это такая неприятная штука, из-за которой в твоем времени могут исчезнуть или погибнуть люди. Просто проведи пальцем по ободку среза против часовой стрелки. Когда вернешься домой, выброси этот камень куда-нибудь подальше, он сам исчезнет.
Семён кивнул. Держа необычный камень на левой ладони, указательным пальцем правой руки медленно повел по краю среза против часовой стрелки. Неожиданно на опалесцирующий срез, почти на самую его середину, невесть откуда прыгнул большой кузнечик. Палец Семёна дрогнул и съехал вправо. Он только успел заметить раскрывшийся для каких-то слов рот ангелоподобного юноши, как звёзды и свет Луны погасли, стало тошно, муторно и Семён потерял сознание.
III
Парадигма и синтагма
"Всё, что хочется написать в строку,-- синтагма. Всё, что хочется написать столбиком или в виде таблицы, -- парадигма"
--Неизвестный студент-филолог
Семён парил в молочно-белой пустоте. Вокруг него клубились какие-то световые нити. Они пульсировали, словно вены некого существа, наполненные радужной кровью. Семён шевельнул пальцами. Пустота медленно обволакивала его, и он даже дышал ей. Пустота, почему-то, пахла антоновскими яблоками и сиренью. Внезапно в голове Семёна всплыли прочитанные давно, еще в школьные времена, строки:
Профиль тоньше камеи,
Глаза как спелые сливы,
Шея белее лилеи,
И стан как у леди Годивы.
Деву с душою бездонной,
Как первая скрипка оркестра,
Недаром прозвали мадонной
Медички шестого семестра.
Пришел к мадонне филолог,
Фаддей Симеонович Смяткин.
Рассказ мой будет недолог:
Филолог влюбился по пятки.
Влюбился жестоко и сразу
В глаза её, губы и уши,
Цедил за фразою фразу,
Томился, как рыба на суше.
Хотелось быть её чашкой,
Братом её или тёткой,
Её эмалевой пряжкой
И даже зубной её щёткой! *
- Забавно, - вдруг зазвучал, растекаясь световыми волнами в молочной пустоте, бархатный баритон. - Интересная парадигма. И синтагма забавная. Быть одновременно чашкой, пряжкой, братом и зубной щеткой. В этом что-то определенно есть. Тут потребуется не менее чем семнадцатимерная гиперфункция пространства сворачиваемая по Рахтеру. Или нет. Развертка Майена-Крампа. Или применить парадокс Ситниковского. Надо пробовать и то, и другое, и третье. Чем еще порадуете?
Семён в недоумении молчал. Он не понимал, где он и что происходит. Но в его голове сами собой вдруг начали всплывать прочитанные или услышанные давно строки:
Мои слова -- жемчужный водомёт,
средь лунных снов бесцельный,
но вспененный, --
капризной птицы лёт,
туманом занесенный.
Мои мечты -- вздыхающий обман,
ледник застывших слез, зарей горящий --
безумный великан.
на карликов свистящий.
Моя любовь -- призывно-грустный звон,
что зазвучит и улетит куда-то, --
неясно-милый сон,
уж виданный когда-то. **
- Ооо, - обрадовался бархатный баритон, - великолепно, вы просто кладезь новых идей, милейший. Да, я знаю, знаю, что это не ваши строки, но вас-то занесло из таких далеких времен, о которых помнят только наши медиевисты и хронологи. Определенно надо будет наведаться в ваше время. Столько свежих идей для нашего брата мыслеформера. Взвесь и суспензия для образования новейших форм бытия. Ну что же вы молчите? А... уже всё понял. Сейчас я вас отправлю обратно. Возьмите ваш камушек, сожмите его покрепче в одной руке... Неет! Не касайтесь большим пальцем середины среза! Ах, чёрт побери...
И снова померк свет.
IV
Здесь будет город-ад
...он есть, мой город, во многих видах от прекрасных до жалких. (И до радиоактивного пепелища тоже.)
- Владимир Иванович Савченко
Небо было свинцовым. Свет еле пробивался через это плотное покрывало облаков. Семён опять стоял на том же холме. Но внизу не было ни стройки, ни города-сада, а лишь торчали, как гнилые зубы девяностолетней старухи, обгорелые развалины.
Семёна передёрнуло. "Что за чёрт", - подумал он, - "Почему это так. Кто. Зачем".
Сзади, в чахлом кустарнике, что-то зашуршало. Семён резко обернулся. Там стоял человек. Или верней то, что при наличии хорошей фантазии можно было бы назвать человеком. Существо было в чёрной шкуре, верней шкурах, со свисавшими с неё собачьими головами и хвостами. Шкуры почти полностью скрывали тело существа, а его лицо представляло собой маску из участков нормальной и обгоревшей кожи, на котором весело и злобно голодным огнем горели два темных глаза.
- Идааа..., - сказало существо, и медленно направилось к Семёну, - Миассооо! - продолжило оно и злобно зашипело.
Семён в ужасе начал отступать. Как назло, никакой палки, даже камня под ногами. Бросать агат Семён не решился, слишком маленький и к тому же, он возможный ключ к возвращению домой. Приводить в действие незнакомое устройство, он тоже побоялся - вдруг так закинет, что будет еще хуже.
Внезапно, словно кнут, щелкнул выстрел. Существо взвыло и опрометью бросилось назад в кусты.
Семён повернулся в ту сторону, откуда прозвучал выстрел. Метрах в пятидесяти от него стоял старик в рыжей с подпалинами куртке и двухстволкой в руках. Старик внимательно посмотрел на Семёна, а затем жестко и коротко приказал:
- Раздевайся.
- Но..., - попытался возразить Семён.
Старик в ответ поднял ружье, прицелился в Семёна и повторил:
- Раздевайся.
Семён скинул кожух, затем снял старый свитер и нательную рубаху, взялся за ремень брюк и внимательно посмотрел на старика. Тот только чуть повел стволом.
- Всё снимай, сапоги, брюки, и трусы тоже.
Семён молча подчинился. Когда он остался в чем мать родила, старик подошел поближе, внимательно осмотрел Семёна со всех сторон, не опуская ружья, а затем хмыкнул и коротко буркнул:
- Одевайся и иди за мной.
Александр Никитич, так звали старика, рассказывал долго. Более двух часов. А Семён молча слушал, изредка задавая вопросы. Они сидели за грубо сколоченным дощатым столом в небольшой бревенчатом домике, стоявшим на склоне холма, неподалеку от того места, куда перенесло Семёна. Старик говорил ровным, будничным голосом, но у Семёна от этого мороз бежал по коже и от бессильной злобы пальцы сжимались в кулаки.
- Как же так, как они посмели! И зачем? Какая же это мерзость и скотство...
Александр Никитич только плечами пожимал.
- Увы, друг мой, люди Земли сами виноваты. Они ставили свои мелкие, гнусные амбиции нарциссизма, жажды наживы и безумие своего, якобы, всемогущества выше одной единственной истины - жизнь бесценна. Не они её создали, не им её разрушать. Если есть тот самый Дантовский Ад, то все те, кто устроил этот ад на Земле, сейчас в седьмом круге. Кипят во рву из раскаленной крови. Только тем, кто еще остался в живых, от этого не легче. Человечеству конец. Хотя, возможно, где-то на окраинах мира, в Австралии или Новой Зеландии сохранились островки цивилизации. И если те люди переживут ядерную зиму, то человечество сможет получить второй шанс. Надеюсь, люди запомнят этот жестокий урок навсегда.
Семён подавленно промолчал, а потом почти вскрикнул:
- Но, Александр Никитич, я же был там, где, как мне показалось, царят мир и счастье. Да, судя по тому, что там на месте Полярной звезды находится Вега, и там уже забыт русский язык, да и все другие, это очень далекая от нас эпоха. Десять или двенадцать тысяч лет. Значит... Вот послушайте, - и он, сбивчиво, начал рассказывать о месте, в которое изначально забросил его странный камень.
- Не думаю, что наш мир можно так отстроить, - покачал головой старик, когда Семён закончил свой рассказ, - Даже через десяток тысяч лет. Но раз существует то, о чем ты говоришь, то, возможно, что теория о многовариантности миров верна. А, может, и наш мир смогут привести в порядок. Очень хочется в это верить. Но как бы там ни было, тебе надо отправляться обратно.
- Может и вы со мной? Что вам тут делать-то? У нас, конечно, не сахар, но место для вас, безусловно, найдется. Ведь мы строим...
- Знаю я, что вы строите, - буркнул Александр Никитич, - и про времена ваши знаю. Читал. Меня ваши молодцы из органов быстро к стенке поставят.
- Вы что! Разве вы контра какая-то! И ваши рассказы, Александр Никитич! Вы всем расскажите о том, во что капиталисты превратили наш мир и...
Александр Никитич криво усмехнулся.
- Да часть тех капиталистов были детьми тех самых коммунаров и чекистов. Ты что же думаешь, они с неба упали, или их из Лондона и Нью-Йорка завезли? Свои, посконные. И вообще, у меня тут все мои неподалеку лежат. Никуда я отсюда не уйду. А тебе пора. Того и гляди песиголовцы всей стаей нагрянут, и ты мне только обузой будешь.
На этот раз, стоя там же на холме, под пристальным взглядом старика, Семён предельно осторожно повел пальцем по краю среза. Но он так сосредоточился на этом процессе, что забыл про равновесие. Его левая нога поехала по мокрой глине, указательный палец от неожиданности скользнул по острой кромке камня, окрасив её капельками алой крови, и Семён провалился в зыбкий туман.
V
Город шуток
Но растаял
Город Шуток
На глазах
У глупых уток
Потому, что
Эти утки,
Плохо
Понимали шутки.
- Овсей Овсеевич Дриз
Семён стоял, запрокинув голову. Над площадью, где он стоял, величественно проплывал город. В том, что это был город, сомнений не было. Огромный, закрывающий полнеба диск с высокими, словно башни, домами. В голове Семёна звенело лишь одно слово "Лапута".
- Нравится? - раздался голос позади, и Семён резко обернулся.
Человек в костюме Арлекино с интересом рассматривал Семёна и его одежду.
- Необычный костюм, - наконец проговорил он, - никогда такого не видел. Ты из какой гильдии? Тоже скоморошьей?
- Нееет, - растеряно протянул Семён, - я тут случайно, заблудился просто.
- А, значит ты из механиков. Сегодня после карнавала королевских шуток парящий город отправится в доки на ремонт. Туда вашего ремонтного брата уже нагнали со всех уголков страны.
Семён рассеяно кивнул. "И тут карнавал", подумал он, "но хоть на русском говорят".
- Его величество Андрон с супругой на время ремонта отбывают в Монако. По этому поводу и карнавал, бал для знати, угощения для простого люда и публичные казни.
Семёна передернуло.
- Публичные, что?
- Ты, парень, видимо из совсем глубокой глубинки, - Арлекин хихикнул своей же глупой шутке, и вышло у него это премерзко. - Так положено, или покладено, - Арлекин снова мерзко хихикнул. - За оскорбления правящего дома и преступления против отечества всегда вешают. Казни приурочивают ко времени карнавала, чтобы народ лишний раз от работы не отрывать. Раньше только вешали, а сейчас, говорят, машину специальную купили, чтобы головы рубить - кельотина называется.
- Гильотина, - механически поправил Семён.
- Вот! - обрадовался Арлекин, - а притворяешся, что не знаешь. Если меня казнить будут, я на неё попрошусь. Его величество, знаешь, какой добрый. В прошлом году старого придворного астролога должны были повесить за какие-то провинности, так он не смог на эшафот подняться, и его величество милостиво разрешил его просто застрелить. А говорят, он у нас злой и жестокий. Брешут, вражины.
Тин-тоннн. Тин-тоннн, Тин-тоннн - послышался колокольный перезвон, и Семён стал искать взглядом часы или колокольню. Часы били на высокой башне метрах в ста от него. Семён пригляделся и увидел, что длинная стрелка скользнула с двенадцати на одно деление влево.
- У вас тут часы идут обратно, - удивленно сказал он Арлекину.
- Ну и что, - равнодушно ответил тот, - они же идут. А куда идут, какая разница?
Семён продолжил рассматривать висящий в небе город. Тот почти перестал двигаться. А потом раздался звук фанфар. Людской гомон понемногу стих. От летающего города оторвался большой сверкающий диск, и начал снижаться. Но на землю он так и не опустился, а замер метрах в двадцати от нее. Над диском появилось нечто в виде открытой площадки. На ней стоял пожилой и очень толстый человек в одних коротеньких золотых трусиках и золотой короной на голой, как бильярдный шар, голове. Трусики были еле видны под огромным, похожим на большой астраханский арбуз, животом и свисающими складками дряблой кожи. "А король-то голый", пронеслось в голове у Семёна.
Толпа тем временем вопила от радости.
- Наш-то каков! - толкнул в бок Семёна Арлекин, - И статный, и красавец! А какое тело! У цирковых атлетов такого нет. Просто Апюлон!
- Аполлон, - снова поправил Семён, и ему очень захотелось спросить, какого чёрта народ восторгается этим старым жирным боровом в золотых трусиках, которые того и гляди на нем лопнут. Но вспомнил слова Арлекина об оскорблении правящего дома, и решил, что это совсем не повод чтобы стать участником завершающего это празднество мероприятия.
Боровобразный монарх на парящей в воздухе платформе вальяжно махал рукой толпе под ним, пытался напрягать давно заросшие жиром мышцы и потряхивал обвисшей, как у старухи, грудью, неспешно поворачиваясь со стороны в сторону.
- После казней будет салют, а потом я поведу тебя в храм блаженства. Я знаю парочку таких храмовых танцовщиц, ммм, пальчики оближешь, - Арлекин даже причмокнул от удовольствия.
- Да, да, конечно, - ответил Семён, думая, как бы поскорей скрыться из этого сумасшедшего мира.
Но толпа на площади всё прибывала, и выбраться из неё было не так-то и легко.
- Вчера на Меркуриевом поле с парящего города отпускали старых слуг. Такое зрелище раз в пять лет бывает. Им дают золотые парашюты и отпускают, - прервал невеселые мысли Семёна Арлекин.
- А что, высадить их не могут?
Арлекин как-то странно посмотрел на Семёна.
- Ну ты даешь. Те простолюдины, которые попадают в парящий город, живыми оттуда никогда не выходят. А то начнут болтать о правящем доме, да сплетни распускать.
У Семёна мурашки по спине побежали.
- А как же ремонтники?
- А что ремонтники? Они же внутри парящего города не бывают, только снизу ходовые установки чинят и всякое другое. А вот слуги, которые господ обслуживают, те слишком много видят. Таких отпусти - они болтать начнут. Лет сто назад, им просто языки отрезали, так среди них грамотные нашлись, писать начали. Пришлось гвардии их искать и отрезать не только языки. После этого их величества и решили ввести такую систему. Набирают слуг еще отроками, пятнадцатилетних, парней и девиц, и как сорок лет отслужат, их отпускают. Дают им мешочки с золотыми монетами и желают приятного полета. Монеты потом родичам их идут. Гвардия тщательно следит, чтобы никто чужой туда и близко не подходил. Ну а кого родственники не забирают, бывает нередко и такое, тех прямо на Меркуриевом поле гвардейцы и закапывают, а деньги поровну делят. Их величества добрые, обратно монеты не требуют. Ценят гвардию-то.
- А у нас тут есть что, вот! Подходи, честной народ! - раздалось, вдруг, откуда-то справа. - Машина новая, дивная, режет головы чисто! Заменяет палача, что устал рубить с плеча!
Семён обернулся. У стены одной из башен, окружавших площадь, стоял помост, а на нем некий странный механизм. Возле механизма ходил мужчина в красном костюме и говорил в нечто похожее на перевернутую чёрную морковку. Его голос разносился по площади из стоявших по бокам помоста высоких ящиков.
Арлекин потянул Семёна ближе к помосту.
А человек в красном продолжал вещать:
- Старые и увечные, кто не хочет быть обузой своим родным, может стать добровольцем. Их величества жертвуют семье каждого добровольца целых десять серебряных талеров! Это нисколечки не больно! Чик, и вы уже на небесах!
Красный костюм сделал вдох поглубже.
- По приказу их величеств, новые машины скоро будут установлены во всех больших и малых городах. Те пожилые и увечные, кто стал обузой близким, всего за десять крейцеров смогут им помочь. А государственных преступников будут по-прежнему вешать, легкая и безболезненная смерть не для них!
А сейчас я расскажу вам об этой прекрасной машине. Вот на это мягкое ложе ложится человек. После этого машина фиксирует его тело. Фиксирует для его же блага, чтобы нож вошел точно там, где надо и человеку не было больно. Как только нож коснется шеи, специальное кольцо плотно сожмет ее, чтобы не лилась кровь. Кровь мы потом соберем для нужд медиков нашей армии.
Человек в красном откашлялся, и продолжил:
- И так, мы ждем добровольцев! Десять серебряных талеров и выпивка для храбрости из погребов их величеств!
Человек в красном костюме поднял над головой зеленоватую бутылку.
Из толпы выбрался седой человек в поношенном костюме, спотыкаясь, взобрался на помост и подошел к человеку в красном.
- У нас есть первый доброволец! - заорал во всё горло красный костюм, - Ваше имя, милейший, для отчетности и для истории?
- Йозеф, - сказал седой, - Йозеф К... Клер.
Красный костюм протянул старику бутылку.
- Райский сон, сорок пять градусов. Восемь лет выдержки. Пейте, храбрец! И скажите кому передать деньги.
Мужчина что-то тихо произнес, и красный костюм тщательно записал это в блокнот.
- Прошу вас! - жестом благодушного конферансье он указал на ложе гильотины. Устраивайтесь поудобнее. Можно лицом вверх. Скоро вы попадете в рай.
Седой лег на ложе. Вокруг его тела сомкнулись металлические захваты. Машина тут же заурчала, что-то в ней два раза клацнуло, и нож молнией упал вниз. Семён зажмурил глаза. Он только слышал звук падения, а затем причмокивающий шум включившегося насоса.
- Мы ждем нового храбреца! - услышал Семён голос красного костюма, и открыл глаза.
Из первых рядов толпы помосту несмело и прихрамывая подошла девушка. Она с трудом забралась на помост, и Семён увидел, что у неё нет кисти правой руки. Так же прихрамывая она подошла к красному костюму.
- Эээ, мы молодых и ходячих не берем, - с неудовольствием сказал тот.
- А куда мне такой, - развела руками девушка, - Я еще ребенком под молотилку попала. Еле выжила. А сейчас мне что делать? Работать в поле не могу, в городе тоже никуда не берут, замуж тем более. А так хоть деньги... У меня братишек и сестрёнок много.
Красный костюм скривил губы, и с минуту смотрел куда-то поверх голов.
Затем он расплескал свою свиноподобную физиономию в сладчайшей улыбке. По всей видимости, ему дали знак.
- Их величества в своей милости позволяют этой бедняжке избавиться от тяжкого бремени её жизни. Более того, учитывая все обстоятельства, их величества утраивают награду. Виват правящему дому! - заорал он, и ящики загрохотали какой-то марш, сотрясая воздух и оконные стекла прилегающих домов.
Девушка пошла к ложу машины, а Семён сжал зубы и кулаки.
- А она ничего, - зашептал ему на ухо Арлекин, - видать нетронутая ещё. Ух, я бы ее, зря она поторопилась, я бы ей три, нет два талера за ночь дал. А потом бы уже шла...
В следующую секунду колено Семёна врезалось в пах Арлекина, а когда тот согнулся, зашипев от боли, Семён, сложенными в замок руками, что было сил, ударил его по шее, приложив еще и коленом по лицу. Арлекин мешком упал на землю. Толпа мгновенно отступила от них.
Семён ткнул носком сапога обмякшее тело Арлекина, и, глядя на толпу, зло крикнул:
- Ну что смотрите? Вы толпа идиотов! Вас убивают, а вы этому только радуетесь! Вы ничего не видите над собой кроме этого голого борова и огней его города! Вы недостойны называться свободными людьми! Вы просто стадо рабов и...
Тут Семён заметил, что к нему через толпу пробираются люди в алой, как кровь, форме. Он быстро вытянул из кармана брюк агат, и, прежде чем коснуться пальцем его середины, поднял голову ко всё еще парящей над площадью платформе и прокричал
- Эй, ты, старый жирный полоумный ублюдок! Ты же похож на свинью! Ты скоро в мучениях сдохнешь от ожирения! Лучше сам воспользуйся гильотиной! Будь ты проклят!
И вжал большой палец в середину агата.
Город медленно растаял.
VI
Следуй за белым кроликом
Но когда Кролик достал из жилетного кармана (да-да, именно!) ЧАСЫ (настоящие!) и, едва взглянув на них, опрометью кинулся бежать, тут Алиса так и подскочила!
-Льюис Кэрролл
Семён висел в пустоте. Но эта пустота была не бело-молочной, а цветной. Она растекалась радужными сполохами, нежно звенела цикадами и пахла летним лугом.
Семён попробовал шевельнуть руками и ногами. К его удивлению, ему это удалось, и он побрёл, сам не ведая куда.
"Куда же мне идти?" - подумал Семён, - "влево, вправо, хоть бы камень какой - направо пойдешь - коня потеряешь, налево - ..."
"Следуй за белым кроликом", вдруг прозвучало у него в голове, и тут же у него перед глазами появился белый кролик, в малиновом сюртучке, в белых перчатках и белом цилиндре. Он важно прошествовал мимо Семёна. Семён последовал за ним.
Пустота внезапно закончилась. Словно бы отдернули театральный занавес. До самого горизонта расстилалось золотое пшеничное поле. Где-то высоко в бездонно-голубом небе звенел невидимый жаворонок. Тропинка шла чуть поодаль поля, окаймлённая желтоватыми шариками одуванчиков и синими звёздочками васильков. Кролик, не оборачиваясь, топал впереди. Через минут десять ходьбы тропинка резко свернула вправо, и уперлась в небольшой бревенчатый дом.
Дверь дома была открыта настежь. Кролик юркнул в дверной проем и исчез. Семён немного постоял, затем постучал о дверной косяк и спросил:
- Эй, хозяева! Есть кто дома?
- Заходи, заходи, - послышался из дома басовитый голос.
И Семён вошел в дом.
За деревянным столом посреди горницы сидел мужчина лет пятидесяти, с чёрной окладистой бородой, в которой светились ниточки седины.
- Ну, присаживайся, путешественник, - сказал хозяин дома, - знаю, всё знаю.
- Вы Бог? - вдруг неожиданно для самого себя выпалил Семён.
И хозяин дома громко расхохотался.
- Бог? Я? Хааа ха хаа... Да присаживайся же, в ногах правды нет. Так у вас говорят? Бог, надо же. Я бог! - и он снова захохотал.
Семён присел на широкую деревянную лавку напротив смеявшегося бородача.
Отсмеявшись, тот вытер выступившие слезы белым вышитым носовым платком и сказал:
- Для тебя, возможно, бог. В некоторой степени. С маленькой буквы. Но в общем... Давай я начну издалека. Ты, я думаю, догадываешься, что жизнь есть не только на вашей Земле. Но, всё же, она не так часта во Вселенной и поэтому её надо беречь. Тщательно беречь. Считай, что я ученый. Нет, скорее директор научного института, который занимается проблемами сохранения жизни во Вселенной.
- Но чем же я...
- Помолчи. Ваша цивилизация часто могла сама себя уничтожить. А вскоре вообще будет ходить по самому краю пропасти. Ты видел некоторые возможные миры. Они реальны, как и твой. Вариаций вашей Земли очень много, но не везде мы смогли спасти жизнь. К примеру, в мире того старика. Поэтому, мы ищем среди землян людей способных помочь нам сохранять жизнь на вашей планете, в вашем и других измерениях реальности. Ты прошел наш экзамен. Первый из них. Первый шаг. Если ты захочешь идти дальше, будет намного труднее. Не исключено, что придётся умирать. По-настоящему умирать. В девяносто восьми случаях из ста мы вытаскиваем наших людей и возвращаем их к жизни. Но ты можешь оказаться и среди двух процентов тех, кто уходит безвозвратно. Если ты согласен нам помогать, тебе придется задержаться тут на годик-другой. Если нет, ты вернешься назад, но забудешь обо всем, что с тобой было. Ты спросишь, для чего это лично тебе? Отвечаю - чтобы твои потомки смогли построить тот самый город-сад, который ты видел. Город, которого нет в вашей реальности. Пока еще нет. И так, твое решение?
Семён подумал с минуту, а затем уверенно сказал:
- Я остаюсь.
|