Положив винтовку на колени, Джозеф устроился в яме подле бывшего немецкого блиндажа, превращенного гаубицами в рыхлое месиво из ломаных бревен и вспоротой земли. Он привстал, чтобы выглянуть наружу из-за завернутого в грязный серый китель трупа. Дохлых фрицев свалили перед траншеей, чтобы создать насыпь перед изрядно обмелевшим от усилий артиллеристов окопом. И чтобы просто не валялись под ногами.
Он не увидел ничего, кроме перепаханной снарядами пустоши под тучами цвета сплющенной пули. Никакой контратаки. И никаких подкреплений, хотя сигнальную ракету, означавшую успешное взятие вражеской линии, подняли в небо еще вчера вечером. Утро было сырым, но достаточно холодным, чтобы вокруг еще не начало вонять, как на скотобойне.
- Плясун, ну что там? - прохрипел Джозеф, шарясь в карманах у немца в поисках хотя бы пары отсыревших сигарет. Ночью не было времени собрать трофеи.
Рядовой Теодор Аббот, навеки потерявший свое настоящее имя за привычку перед боем переминаться с ноги на ноги, возился с махиной захваченного пулемета, который теперь был развернут против своих бывших хозяев.
- Да нихрена, сэр. Все переклинило, ствол согнулся. Фриц палил насухую.
Под слоем грязи Плясун был двадцатилетним валлийцем с обманчиво глупым лицом и светлыми, с проседью волосами. Но сейчас он ничем не отличался от остальных.
- Ладно, брось его.
Вчера это оружие собрало немалый урожай, и если бы не пустой бак, англичане не смогли бы взять траншею. После скоротечного побоища в окопе их осталось всего четверо - любой лишний выстрел мог качнуть весы в другую сторону. Трудно было представить, как долго и упорно проклятые фрицы цеплялись за этот развороченный снарядами клочок земли, что в конечном итоге не нашли и пары литров дождевой воды
Плясун оставил пулемет ржаветь.
- Капрал, сэр, а где все?
Они пошли в армию добровольцами с разницей всего в пару недель, но только Джозеф оказался достаточно исполнительным (в лучшие для себя времена), чтобы командовать отделением, и эо делало его сейчас самым старшим по званию. Правда, после того, что они прошли, Плясун вполне мог обойтись без соблюдения субординации. Не обошелся - слишком привлекательной и цепкой была мысль, что хотя бы кто-то из отдающих приказы не готов без раздумий разменять твою жизнь на взятие очередной умотанной колючей проволокой ямы.
- Понятия не имею. - Джозеф пожал плечами. - Фронт же не сдвинулся.
Грохот орудий, крушащих землю с таким остервенением, будто всеръез собрались срыть её до самого ада, смолкал редко, всегда давая возможность в целом прикинуть, где находятся свои и чужие. Слышен был он и сейчас.
- Пойду, проведаю соседей.
Остальные выжившие были из другого взвода, переброшенного на этот участок буквально за день до атаки. Необстреленная молодь, добровольцы с едва отмытой бравадой, шагнувшие с порога вербовочного пункта, сразу же в бездонное болото из грязи, крови и дерьма. Джозеф не знал их имен и не хотел знать. Просто увидел, как они закурили и решил, что это его шанс раздобыть себе сигарету. В былые дни сидения в траншеях, он мог за несколько часов скурить два табачных пайка - свой и Плясуна. Поджег папиросу и уже вроде бы что-то делаешь, уже некогда сидеть и думать, куда все это идет и закончится ли вообще.
Или о том, почему обе стотысячные армии решили с сегодняшним рассветом забыть о существовании этой дыры.
- Утра.
Солдаты из второго взвода встретили его не предвещающими ничего хорошего взглядами людей, которые не знают, как здесь оказались. Их руки тряслись, когда они поднимали их ко рту для затяжки. После длинной бессмысленной паузы, Джозеф, наконец, получил своё приветствие.
- Д..доброе утро, сэр
- Доброе утро, сэр.
- Сигареты не найдется?
Один солдат судорожно завертел головой, от чего его похожая на миску для супа каска сползла на уши, второй растерянно полез в карман.
- Простите, сэр, это были последние.
'Проклятье', подумал Джозеф, но вслух решил сказать что-то приободряющее.
- Наши пушки почти засыпали окоп. Берите лопатки и выкопайте его заново.
Задание было полностью бессмысленным - слишком много работы для двоих. Но зато теперь у них было чем себя занять, когда догорят сигареты и начнутся мысли.
- Сэр, подкрепление еще не пришло... может, отправить кого-то назад, за помощью?
Джозеф не ожидал такого. Похоже, здесь нашелся еще один умник, кроме Плясуна. Наверное, даже надеется вернуться живым с этой войны. Он так и решил его назвать про себя, Умник. А второй пусть будет Молчун.
- Приказ был захватить эту позицию, запустить сигнальную ракету и удерживать её до подхода шестого и пятого взводов. Тебе в нем что-то непонятно?
- Но сэр, если они попытаются напасть...
- То ты тут поляжешь, но их не пропустишь. Приказ ясен, рядовой? Тогда за работу.
Он отошел и вернулся к Плясуну, который, устроив свою 'Ли-Энфилд' на груди у трупа, смотрел через мушку на возвышенность в трехстах метрах от их окопа, из-за которой должен был появиться враг. Сбитый в штыковых прицел был давно пристрелян и целиться не мешал.
- Вообще-то он прав, капрал. Лучше послать к нашим кого-нибудь.
- Они и так знают, что мы здесь. Так что я подожду до полудня.
- Но не знают, что нас всего четверо.
- Фрицы тоже не знают.
- Сэр, послушайте пушки.
Джозеф, привыкший к выкрутасам Плясуна, не стал переспрашивать или сомневаться, а просто прислушался. Выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, сливаются в один сплошной гул. Пауза. Выстрел, выстрел, выстрел, выстрел, выстрел.
- И что?
- Они повторяются, как в патефоне с заевшей пластинкой. Они не настоящие.
- Ты свихнулся.
- Да, но они точно повторяются.
В этот момент Умник и Молчун побросали лопатки и сорвали винтовки с плеча.
- Движение впереди! - оба начали, как идиоты, выцеливать кого-то невидимого на возвышенности.
- Головы вниз! - заорал Джозеф и нырнул в окоп.
Он слишком хорошо помнил, какого цвета мозги, вылетающие из черепа от точного выстрела снайпера.
- Там двое. - спокойно сказал Плясун, быстро севший спиной к стене траншеи. - Идут в полный рост.
'Идут? Не бегут?' без слов переспросил капрал, на что получил кивок 'Да, идут.'
Джозеф поднялся с оружием у плеча. Два немца шли по изрытому гаубицами полю, один из них нес на ремне винтовку и помогал второму, тот хромал - на его левом бедре белела грязная повязка, пропитанная кровью. Оба прекрасно видели торчащую из-за распластанного перед траншеей мертвого товарища английскую каску, но только ускорили ход. Фриц, что был при оружии, даже поднял свободную руку, привлекая к себе внимание.
'Сдаются, что ли?'
Характерный резкий хлопок 'Ли-Энфилда' вклинился в канонаду и ландсер рухнул на землю, роняя вместе с собой раненого. На серой гимнастерке над печенью расплывалось кровавое пятно, рогатый стальхельм с порванной пряжкой слетел с головы и покатился по земле. Второй, оттолкнувшись от еще теплого трупа здоровой ногой, тут же заполз в воронку, что-то истерично крича на своем лающем языке.
- И зачем ты это сделал? - безразличным тоном обратился Джозеф к одному из новичков, опуская винтовку.
- Это же вражеский солдат, сэр, вражеский солдат. - ответил Молчун. Это всегда были молчуны.
- Сиди здесь, остальные за мной. Плясун, крикни, что мы берем его в плен.
Фриц лежал на дне ямы, среди мелких осколков от корпуса снаряда. Он был безоружен, ранен, дрожал от страха и не пытался сопротивляться. На вид ему было около двадцати пяти и, несмотря на солидные офицерские усы, знаки различия у него были, как у рядового, хоть и с серебристой пуговицей на воротнике. Джозеф никогда не пытался толком разобраться во вражеских чинах, и решил, что немец некто вроде младшего капрала.
Плясун спустился с края воронки, повесив винтовку на плечо и склонился над пленным. Ему было не впервой участвовать в допросах.
- Спроси у него, из какой он части.
Фриц не стал строить из себя героя войны.
- Шестнадцатый резервный пехотный полк. Он говорит, что этот полк полностью исчез.
В животе Джозефа появилось мерзкое чувство, какое бывало перед атакой или от протухших консервов.
- Спроси, что это значит.
Немец затараторил. Его речь была истеричной, прерывистой и если в ней и была неправда, то только потому, что говорящий сошел с ума.
- Мы атаковали их позиции вчера вечером, рядом с ним разорвалась граната и он потерял сознание. Говорит, что когда пришел в себя, кроме него и еще троих солдат, вокруг не было никого и что даже командование в штабе исчезло...
Не дожидаясь, пока его слова переведут, ландсер продолжал говорить, задыхаясь и почти переходя на крик.
- ... а потом небо залило кровью, и 'злые гайсты пришли 'на запах наших убийств'.
- 'Гайсты'? Всмысле, 'призраки'? - сжав в руках оружие, нервно спросил Умник.
- Скажи ему, что если он не будет говорить правду, я прострелю ему вторую ногу. - перебил его Джозеф. Он не смог бы ответить себе, действительно ли готов пытать пленного. Скорее нет, но не из жалости, а из-за того, что сведения не выглядели стоящими усилий. Какая уже разница на этой войне.
- Думаю, он говорит правду, капрал, сэр. - с нажимом возразил Плясун.
- Тогда он безумец.
Но фриц не замолкал.
- Он говорит, что мы должны бежать отсюда, как можно дальше. Что если отходишь от центра, небо становится нормальным. Они думали, уйдя достаточно далеко, можно выбраться из...
- Да ты только послушай себя. - Джозеф поморщился от раздражения. - Звучит, как книжка Уэллса....
- А куда тогда все делись? Наконец поубивали друг друга? Орудия не стреляют, они просто...
- Слушай, Плясун, хватит с меня этой хрени с утра. Тащите его в траншею.
Джозеф вернулся к окопу. Он все-таки решился послать человека сейчас, а не к полудню - но только чтобы доказать неправоту Плясуна. И, может быть, чтобы убрать кое-кого подальше от пленного, пока он снова не воспылал праведной яростью к врагам Его Величества.
- Рядовой, для тебя важное задание.
Молчун безмолвно поднял глаза. Все это время он, сжав оружие, наблюдал за тем, как Умник и Плясун помогают немцу выбраться из воронки.
- Вернешься к нашим. Напомнишь им, что мы еще здесь и что нас всего трое, скажешь, что взяли... языка.
- Есть, есть сэр.
Солдат сразу же полез прочь из окопа. До английских позиций было чуть больше двух с половиной миль, так что можно было ожидать, что он возвратится к полудню.
В два часа дня небо стало темнеть, а тучи сползаться. Стало сумрачно, как при густом ливне с грозой, но дождь не начинался. Немец умолял отпустить его и говорил, что побежит или поползет сам в сторону англичан и что у него даже нет оружия. Плясун слушал его бредни и все больше мрачнел. Он несколько раз перекидывался словами с Умником, пока тот, не поддавшись бессонной ночи, не задремал, укрывшись каской. Джозеф, чтобы убить время, обшаривал трупы и, не найдя сигарет, принялся возиться с мертвым пулеметом. Молчун ушел и не вернулся.
- Сколько мы еще рассчитываем тут сидеть, капрал, сэр?
Джозеф не стал поворачиваться к Плясуну, сделав вид, что полностью поглощен заклинившим затворным механизмом машингевера.
- Пока вода не кончится, рядовой. Если собрать фляги с наших, хватит надолго. Вот этим и займись.
- Посмотрите на восток, сэр. - Плясун переминался с ноги на ногу. Его тяжелый вещмешок стоял на земле.
Алое зарево, словно от заката, расплывалось по небу в пасмурный день с той стороны, откуда пришли немцы. Пленный закричал и полез прочь из окопа, Джозеф рванулся к нему и ударом приклада скинул обратно.
- Подъем, солдат! Враг приближается!
Умник встрепенулся, в полусне хватаясь за оружие.
- Огонь по моей команде!
Плясун припал к краю траншеи, уложив 'Ли-Энфилд' на спину трупа.
- Как договаривались, капрал, до самого конца. Но если что, всё это на твоей совести.
Грохот орудий нарастал с каждым выстрелом, сплетаясь в мрачный ритуальный ритм. От его силы закладывало уши и земля гудела, как от гусениц этих новых дьявольских машин.
- Die geister, die geister!
Из-за возвышенности, словно опарыши из выжранной внутри туши, стали выползать прозрачные белесые силуэты. Извиваясь и скручиваясь, они застелились по земле, вытянув свои напоминавшие гигантских мокриц тела в сторону людей. Их было не меньше десятка.
- Огонь! - истерически заорал Джозеф.
Три выстрела грянули, как один, затворы лязгнули сбивчивым хором. Умник промахнулся, но они с Плясуном поразили цель. С такого расстояния не было видно ранений, но гайсты остановились и вздрогнули, как от боли, а затем двинулись дальше.
- Огонь! Огонь!
Они выстрелили еще раз, каждый попал, но убитых по-прежнему не было. Джозеф уже мог рассмотреть странную темную рябь на колышушихся, как желе, тушах, и плавающие внутри них серые пятна, похожие на комья грязи в банке с водой. Его разум оцепенел, но рукам давно уже не требовалось чье-то участие, чтобы передергивать затвор и наводить оружие на цель.
Первый гайст был уже почти у воронки с убитым немцем, когда Джозеф отсчитал пять выстрелов и по привычке сунул в магазин новую обойму, не дожидаясь, пока кончится вторая. Существо поднялось с земли, как кобра для атаки и рухнуло на тело фрица, обволакивая его своей отвратительной массой. Шевелясь, как насос, оно стало темнеть и наливаться цветом. Цвет был красным.
Остальные гайсты продолжили ползти к траншее.
- Джозеф, надо отходить!
Звук собственного имени из уст Плясуна вырвал капрала из забытья. Умник орал не переставая, судорожно дергая затвор, немец, наплевав на всё, ковылял прочь от окопа, подволакивая раненую ногу.
Джозеф рывком поднял себя из полузасыпанной и залитой засохшей кровью ямы, закричав:
- Беги, гребаный ты идиот!
Умник все еще возился с винтовкой, когда первый гайст втащил себя в насыпь из мертвых немцев и, расплывшись по трупам, принялся жрать. С такого расстояния было видно, что темная рябь на его поверхности была сотнями крошечных ртов с прозрачными плоскими зубами, жадно щелкающими, пока тварь насыщалась.
Джозеф рванулся к подчиненному, но Умник перехватил винтовку для штыковой атаки и неловким движением пронзил шевелящуюся мерзость. Капрал не успел даже заметить, что произошло после - гайст дрогнул, раздался хлопок, как от кнута, и солдат разлетелся пополам, вылив внутренности на сапоги командира.
Джозеф почувствовал, как его схватили под руки и потащили прочь из окопа. Существа застывали на насыпи, пируя, двое поползли к лежащим с другой стороны траншеи телам павших вчера англичан. Перед тем, как вскочить на ноги, он успел заметить, что гайсты брезгливо обтекают останки Умника.
Капрал побежал, на ходу сбрасывая с себя шестидесятифунтовый вещмешок, Плясун был впереди. Немцу, несмотря на фору, не удалось уйти далеко. Каждый шаг корежил его лицо гримасой боли, темные волосы прилипли ко лбу от градом лющего пота. У него не было шансов, но на войне вообще мало кому везет.
Плясун подскочил к фрицу, и подставив ему плечо, потащил за собой. Всего один взгляд, и Джозеф понял, что спорить смысла нет. Он подхватил пленного с другой стороны.
- Хватит с них... жратвы на сегодня. - прохрипел Плясун.
Гайсты не преследовали их.
Вместо заката все небо окрасилось в красный, но вечер не наступал. Немец больше не мог идти, да и им самим нужен был отдых. Уронив себя на землю, Джозеф, пересчитал патроны, оставшиеся в карманах и огляделся. Он не узнавал ландшафт. Все вокруг сгладилось в плоскую равнину, изрытую незнакомыми и бессмысленными линиями обороны с колючей проволокой, блиндажами, брошенными пулеметами, пушками и бункерами. И повсюду были тела. Французы, немцы, итальянцы, англичане, даже австрийцы, русские и турки, бойцы в незнакомой форме малых держав, все лежали вперемешку в беспорядочных грудах, будто погибли в одной громадной бездумной резне, где каждый солдат был сам за себя. Они не разлагались, но и без того от запаха крови и внутренностей выворачивало наизнанку. Орудия за горизонтом молчали.
- Это все жертва.
- Чего? - Джозеф вздрогнул, хотя давно понял, что Плясун решил, будто бы знает, что происходит.
- Жертва, ягнята на заклание, дар языческим богам.
Он замолчал, ожидая обвинений в безумии, но капрал только тяжело вздохнул прислонившись краем каски к упертой в землю винтовке.
- Наши языческие предки приносили в жертву пленных, чтобы снискать удачу в следующей битве. Они трубили в рог, громко пели и стучали оружием о щиты, что пригласить духов на трапезу...
- Пушки, да?
- ... и они считали, что в сражении побеждает не тот, кто прав, а тот, кто сможет предложить богам больше крови.
- И кто побеждает у нас?
- Не знаю. Думаю, даже 'боги' уже не знают, кто убил больше.
Немец тихо постанывал и шептал что-то себе под нос. Джозеф его понимал.
- Лихо ты все обдумал.
- Просто я давно ждал... чего-то подобного. Не может быть, чтобы мы сделали столько зла и все осталось, как было... Чтобы всё не скатилось в ад.
- Вот уж не думал, что ты веришь в Бога.
- Теперь да. Но надеюсь, что его нет. Знаешь, зачем им столько ртов? Чтобы успеть сожрать всё, что им накидали. Что мы с тобой накидали. Помнишь, скольких...
Джозеф резко встал и зашагал к ближайшему трупу. Путь был недалек, они были везде.
- Мне нужно закурить. У кого-нибудь из них должно быть закурить.
Его руки мгновенно испачкались в крови.
- Они не забрали Уинстона, потому что ты хотел его спасти. Они убили его, только потому что он мешал. Но не забрали. Потому что его не принесли в жертву!
В карманах разодранной шинели мертвеца была только мокрая грязь. Джозеф подполз на коленях к следующему.
- Я хочу сказать, что мы можем отсюда выбраться! Мы им не нужны, мы попали сюда случайно, и если не будем им мешать...
Джозеф достал из вещмешка обгоревшего спереди француза небольшой латунный портсигар. В нем оставалось две папиросы.
- ...мы просто будем идти и идти, пока не покажется солнце. У этих солдат должны остаться пайки в вещмешках, вода во фляжках, мы сможем идти столько, сколько будет нужно.. что?
Плясун обернулся к немцу, который показывал ему за спину.
Десятки красных, как брюхо насосавшегося комара, гайстов выкапывались из земли, стряхивая с себя тела. Их бесчисленные безгубые рты были удовлетворенно закрыты, а на зубах поблескивали алые капли. Джозеф, вспомнив, что его спички были в вещмешке, рассмеялся.
Сытые чудища появлялись со всех сторон, сползаясь к людям, как паломники на молебен. Они двигались, поднявшись от земли, и останавливались всего в нескольких шагах, сбиваясь в плотную толпу. Живой человек был редкостью в их мире и, как и люди, они были склонны к любопытству только с набитым брюхом.
И они начали говорить. Слишком быстро, слишком нескладно, слишком многим числом голосов. Они говорили о великом море из крови, о невиданном пире и о том, что впервые почувствовали пресыщение. Говорили, что война должна продолжаться, что шум разбудил слишком многих, и ей не будет конца, пока не насытится каждый. Джозеф зажал уши и закрыл глаза, но это не помогло. Малодушные не получат победы, кто хочет мира - проиграет и умрет, его земля будет захвачена, его пищу сожрут враги. Ты должен убивать всех, кто угрожает твоей стае, должен нападать, чтобы защититься.
Победа, это когда убивать больше некого.
Гайсты стояли над скрючившимся на земле Джозефом, их гомон врезался в череп, выжигая слова в самой его глубине, в мозгу. Что-то мерзкое и дикое внутри соглашалось с ними, но отвращение к войне, это тупой варварской резне без тени смысла, за разноцветные тряпки, за линии, которые есть только на картах, за ничего не значащие титулы людей, которых он никогда не видел, было сильнее. Чудовища жаждали новых жертв, и говорили сейчас то же самое каждому. Убей немца, а не то он убьет тебя. Убей англичан, а не то они убьют тебя. Бездумная уверенность в том, будто твоя смерть для врага важнее его собственной жизни - вот что крутило рукоять всей этой безмерной мясорубки. Замкнутый круг из недоверия и страха перед теми, кто пахнет чужой стаей
- Нет. - твердо сказал Джозеф. - Не буду я этого делать. Думаете, мы просто жратва для вас? Будем грызть друг другу глотки, как гребаные звери, пока никого не останется?
Он дотянулся до винтовки ногой и в ярости отшвырнул её прочь.
'Да', ответили гайсты и Плясун вскинул оружие, чтобы пристрелить свернувшегося в позе эмбриона немца. Прошло немало времени, прежде чем Джозеф, глядя на кровь на своих руках, понял, зачем его друг так поступил. И почему чудовища, вопреки своей сути, не позволили ему это сделать, разорвав на куски.
Рядовой Кристофер Галль прошел пешком две с половиной мили и выбрался, чтобы принести английскому командованию странный доклад от капрала Джозефа Айронса, состоявшего во взводе, который, как считалось, был уничтожен при выполнении боевой задачи. Пустая траншея, полная трупов, была занята британскими солдатами, а Галль был преставлен к награде. Вторую он получил через год, в боях под Месеном, уже посмертно.
Капрал Джозеф Айронс был найден в тридцати милях к югу от Кротуа спустя девять дней после своей пропажи. Он пережил войну - признанный негодным к службе по причине душевного расстройства, в том же месяце он вернулся домой, в Бирмингем. В следующие семь лет своей жизни он приобрел зависимость от морфия, который принимал, как 'успокоительное' и неоднократно попадал в лечебницу из-за беспричинных вспышек агрессии и навязчивой идеи о 'призраках, залезших в его голову'. Осенью 1923 года он ушел из своего дома, оставив записку 'я не дам им начать это снова' и не вернулся.
До конца своей жизни, он твердил, что не должен был вернуться с той войны и о том, что никогда так не жалел о всех выстрелах, что сделал, как жалел о тех двух, что не сделал.