Я смотрел вверх - блюдо неба вверх дном, с кровавыми сливками облаков, что прилипли к нему. Над полем сражения летела прекрасная валькирия, она блистала доспехом, обозревала березовую рощицу в желтом уборе, тихое озерцо, которое серебрилось монетой, борозды окопов. Скрючились серые фигурки...не одну душу заберет дева в Вальхаллу. Из выси война ей казалась игрой детей, жестоких и наивных, что ломали кукол и били друг друга.
Но небесный свод, если не считать облаков, вакуумно-пуст, сама материя потенциальна. Иглами секунд дырявилась прохладная вечность. Миазмы смерти...
Все горохом рассыпались, в землю в паре метров от меня с глухим стуком врезался "чемодан", и раскрылся. Он высвободил огонь, металлические обрезки и гибель. По каске дробью забарабанили ошметки земли, в лицо попал песок, но надо быстро соображать и действовать, поэтому я наспех протер глаза, сплюнул землю, что скрипела на зубах, и высунулся наружу с преданной винтовкой.
Идиоты - как они вообще весь мир завоевали? - бегут открытые, как на тарелке. Штрафбат. Это задачу не облегчает - бошей больше, этих немцев - как вшей в бомжовских волосах.
Я дослал патрон в патронник и выстрелил одновременно с другими в окопе - один немец упал навзничь, за ним - второй, третий. Затрепыхались, как рыбы на берегу, катались, зажимали раны, старались унять кровь, а четвертый поймал свои кишки. Атака врага захлебнулась.
Жарко и кисло, до мучительных рвотных спазм, воняло немытыми телами, гарью, соляркой. C кровожадным гудением над окопами проехал танк, накапал на нас топливом. Бике кинул ему в кормовую часть осколочную гранату, но безрезультатно - боши, сволочи, штамповали неуязвимые машины смерти, со всех сторон вязкая броня - хлопОк, ядовито-желтая вспышка, а танк попер дальше.
Все стихло, они прекратили атаку, даже, ети их мать, суперсолдатам нужна передышка. Я спрятался в окоп и решил вздремнуть минут пятнадцать. Сон навалился бурым медведем, которые водятся в здешних лесах, сложил лапы мне на плечи, пригнул к земле, и влажно задышал тухлятиной в лицо, ухо (на самом деле в нос ударил запах мочи из недалекого отхожего места) и я отключился от реальности.
Мне снилось, наша рота маршировала по Берлину, пинала головешки, глазела на руины, и пела "Марсельезу". Из-за угла появился немецкий мальчик, ему подарили конфету. Тот ручонками крепко сжал подарок и прошептал "мерси". Но на пути объявился сержант, который истошно заорал:
- Рядовой Васин! Быстро встать! Освободить дорогу!
Ребенком в бреду вывалился из колыбели сна на бетонный пол барака учебки, в стонах и вони портянок (а по-настоящему - неохотно разлепил веки на дне окопа) и увидел перед собой краснощекую морду солдата. Он катил на хлипкой тележке пузатый котел с едой. Оказывается, я заснул поперек пути. Отполз в сторону. Вот же скотина! Сам, поди, сидел в штабе, кашеварил, да орал на бойцов!
Я сунул руку в карман окопа, достал алюминиевую миску, ложку, кружку, стряхнул с них землю - даже ветоши не было - завернуть! - и встал в очередь за харчами. Нетерпеливо ждал, пока отвинтят крышку на зеленом котле, пошел сизый пар, при виде него началось сильное слюноотделение. Подал миску. В нее ржавым половником шлепнули завтрак солдата: почти пустой бульон, на поверхности плавал капустный лист. Еда не ахти какая, и уголок портвешка. Спасибо и на этом.
Насытились, народ потянуло покурить и поговорить о политике. Первым, как обычно, начал Ламюз, присел на ступеньки (их вырубили в земле), и заклеил "козью ножку".
- Вот сидим мы с вами, братва, простые пролетарии, отбиваем нападения, сами вылазки производим, а ведь ТАМ - по ту сторону...,- и куда-то махнул рукой.- Или штампуют на заводе детали для военной техники, тоже пролетарии! Вот бы нам объединится! Тогда война уже не нужна! Зачем честным труженикам уничтожать братьев по крови? Это нужно власть имущим. Знаменитый теоретик и географ сказал, что власть портит даже самых лучших людей. Превращает в хозяев для марионеток на потеху юным зрителям.
- Ты что, свихнулся? - завизжал Бике. - С той стороны боши, мразь, которая нам никогда родной по духу не станет! И власть не порочна, просто стремятся к ней порочные люди!
- Видать, у тебя с теоретической частью все в порядке! - хохотнул я. - У кого мозгов меньше, тому их промыть легче!
- Хотите сказать, офицеры - дураки? - ощерился Бике.
- Офицеры, в свою очередь, слушают политиков, - вставил Кокон.
У него сутулая спина и шелушился нос. Вообще, остроумный малый.
- А знаете, для чего войны? - задал риторический вопрос Ламюз.
- Чтобы отстоять честь солдата, честь государства и императора! - надулся Бике.
- Врешь, шельма!
- Войны ведутся для того, чтобы открыть новые рынки сбыта! А такие дуралеи, как ты, Бике, свято верят в туфту, что именуется пропагандой и дезинформацией. С таким каши не сваришь! Горстка сознательных людей не поднимет на революцию пассивные массы.
Ламюз - башковитый парень, всю жизнь работал на скотобойне под Самарой, читал книги из библиотеки - редкий тип рабочего, который мог думать, а это в наше время редко встречалось.
Его рыхлое тело скрывало свободолюбивый дух, что не загнивал от невзгод.
Бике же - окончил церковно-приходскую школу и решил завязать с образованием. Целыми днями бесцельно шлялся по родной деревне под Тверью и потихоньку подворовывал, а то, что украл, моментально пропивал. Так и продолжалось до мобилизации.
Субтильный человечишко, что не мешало ему всепоглощающе ненавидеть людей.
- По-моему, все люди - братья, пусть и по разные стороны баррикад, потому что, к примеру, я, русский человек, воюю заодно с французами, - произнес я. - Нас, русских, здесь столько же, сколько французов.
- Русские тоже в подавляющем большинстве - падаль, - процедил Бике, сузил глаза, и сплюнул на землю вязкий коричневый комочек жевательного табака напополам со слюной. Бросил мне вызов.
- Ах ты, крыса!
У нас с Бике часто случались стычки, в которых он получал трепку. Сейчас начиналась одна из них.
Ударил в нос, Бике ехидно хихикнул.
- Хорош! - закричал Ламюз, втиснул свою тушу между нами.
- Повезло тебе, Бике, - прорычал, успокаиваясь.
Тот смотрел с насмешкой и вытирал кровь.
Состав продавливал тоннель в мякоти темноты. Поезд выл, как Астарот, Вельзевул и Элими. Эшелон железной гусеницей натужно карабкался на холм, крошил металлическим завыванием и толчками колес зыбкую плоть ночи, что примерзла к его бокам. Угольно-черный дым из трубы паровоза на ветру превращался в ажурные завитки, которые обрамляли звезды,- они грустно перемигивались на небосклоне, как светлячки.
- О! А вот и Жозефина к нам пожаловала! - дружелюбно протянул Кокон.
Морщины на его лице, в которые набилась пыль, растянулись.
- Да скучно, там у нас, в вагоне медсанбата, братики, - жеманно обронила Жози, присаживаясь на краешек нижних нар.
- Ну, развеселить красавицу мы всегда рады! - продолжил Кокон.
Жози улыбнулась, обнажила ряд мелких зубов. Ежик черных волос, который не шел к овалу ее лица, большие, голубые навыкате глаза, будто при базедовой болезни, нос картошкой и слишком большой рот. Непропорциональная фигура с маленькой грудью, большим задом и толстыми икрами.
- Не советую вам со мной заигрывать, - хитро улыбнулась Жози, ее глаза шаловливо блеснули в горячем оранжевом свете керосиновой лампы. - Мой муж - генерал.
Знаем мы таких, думаю. У них хоть император Луи в мужьях, на словах-то.
- А чего тогда приперлась? - выдал Фуркад, постреленок, сын полка.
Дружный хохот сотряс вагон.
- Не беда, - сказал Кокон. - Я буду драться с вашим мужем на зубочистках!
Жози засмущалась и улыбнулась - остроумием она не отличалась.
Кокон, в отличие от Бике - свой парень, знал, почем хлеб достается, до того, как его отправили на фронт, работал на фабрике в Смоленске, слыл балагуром и душой компании. Не одна девушка заглядывалась на него, молодого, да и к сорока годам он не потерял своего шарма.
Я спрыгнул с грязных нар, которые поленились отесать и зашкурить, подсел к печке, отодвинул заслонку в копоти, протянул руки. Тело согревалось после сквозняка из щели вагона, руки же не замерзли, на нарах я держал их под мышками. Отблески огня из печи, как волшебный фонарь, топили окружающие предметы в тенях, что переливались, колебались, и воображение рисовало химер и ехидн, они скалились и строили мерзкие рожи. Вот прихотливый рисунок света и тьмы сложился в харю боша - и тут же неосязаемый художник стер неудачный набросок. Пряный запах тепла песком щекотал ноздри, подбивал чихнуть, но я удержался. Я грелся и слушал беспечную болтовню Жозефины и Кокона.
Беседа продолжалась остаток ночи, а наутро поезд остановился в поле и солдаты вышли. Я тоже вылез и посмотрел в желто-голубую высь, вдохнул свежий воздух полной грудью.
Кто-то бегал, разминался, другие просто стояли на месте и беседовали, самые ушлые уже спрашивали про завтрак.
Кокон на прощание потряс руки Жози, оба посмеивались, совместное времяпрепровождение сблизило их.
- Ладно, зайду еще, а теперь надо бежать, меня уже, наверное, хватились! - улыбалась Жози.
- Трахнул он ее, что ли? Вон, как лыбится! - брюзжал Бике, неизменный своей привычке говорить гнусности.
- Тебе бы, дядя, все ворчать! - поддел его Фуркад. - - - А ты помалкивай, сопляк! Молоко на губах не обсохло!
- Мои губы хотя бы целованные! - развеселился паренек.
Все, кто слышал его слова, грохнули, зная, что Бике даже ни разу не целовался. Тот позеленел от злости, но смолчал - крыть было нечем.
Внезапно в небе появилась черная точка, она все увеличивалась, в ушах начался зуд.
- По ваго-онам! - заорал Кокон, моментально забыл про Жози,- она еще не отошла,- но не успели люди добежать до поезда, как "Фиат", легкий штурмовик, на паровом ходу, оскалился пулеметными выстрелами.
Отдельные фигурки солдат, которые не успели укрыться, превратились в кровавые кляксы. C неба посыпались листовки. На бегу подхватил одну из них, заскочил в вагон и перевел дух.
На пестром листке: "Франко-русские бандиты! Вы пытаетесь противостоять Канцлеру! Это преступление! Вы должны подчиниться и открыть силам Германии дорогу на вашу столицу! Иначе вас ждет смерть или плен! Прислушайтесь к голосу разума..."- дальше я не стал читать - обыкновенное творение отдела пропаганды Германии.
Вдруг послышался оглушительный грохот.
Cледом за мной в вагон залез Кокон и страшно крикнул:
- Паровоз взорвали!
Самолет, значит, сбросил бомбу. Отыгрался муй на скрипке.
Я прислушался - звук удалялся - немец улетал.
Мы оказались в беде, и могли погибнуть - без эльфов.
Шел тысяча девятьсот двадцатый год. Война продолжалась шесть лет, всю планету лихорадило от немецкого наступления. Как объяснили эльфы, которых мы тут же прозвали "остроухими", когда на планете случается катаклизм, непроизвольно открываются порталы между мирами. Мир эльфов ближе всего, и пришельцы хлынули в нашу реальность, старались помочь.
Остроухие выглядели колоритно, как люди на средневековом гобелене. Штаны-брэ, из белого льна, доходили до середины икры, подвязывались под лодыжками. Рубашки из шелка - их украшали манишка и вышивка на вороте и обшлагах, закрывали брэ. Котты голубых, красных и зеленых цветов. Поверх котт - сюрко. На ногах - полусапоги.
Это не наши драные серые шинели, худые сапоги да каски.
К следующему утру эльфы на лошадях и повозках довезли нас до пункта назначения и сами выстроились в боевые порядки, чтобы принять бой от немцев. Наше командование - генерал Поломоев, провел переговоры с главнокомандующим остроухим Лориэлем Горчичное Зерно, в результате которых наши силы заключили альянс.
Пункт назначения - деревушка под Москвой. Если столицу возьмут - мы проиграли войну.
Тревожно-слепо и глянцево блестели за косыми заборчиками окна в деревянных домиках-развалюшках, население попряталось в погреба... тишина, что изредка оттенялась грустным мычанием одинокой коровы, которую не успели подоить.
Мы стояли на месте, поперек шоссе, - оно разбилось и раскисло по осени, все в щебне. Мы поджидали врага, когда прошел грозный ливень ракет - это сигнал для бошей. В нашу сторону бросились танки, эльфы открыли по ним огонь из луков. Скажете, наивно? Но луки - транспортиры с тетивой и заколдованными стрелами, которые легко пробивали металл. Можно выбрать любой угол наклона стрелы.
Какая жалость, что в нашем мире магия не действовала! Стрелы ломались о броню, как спички в детских руках.
Эльфийский главнокомандующий, Лориэль, махал руками и что-то орал своим воинам, брызгал слюной. Эльфы - воины упорно и безнадежно пытались делать руками какие-то пассы, тупо натыкались на бездействие магии, морщили кукольные личики.
Орудий на всех не хватило - куча людей пользовались ненадежными противотанковыми ружьями, которые застрекотали злыми цикадами.
Мне повезло, я успел найти гаубицу, не стал легкой мишенью для бошей.
Проследил, как установили снаряд, на нем выведено: "За Москву!/ Pour Moscou!" и выстрелил - в условиях острой нехватки кадров приходилось обращаться с разным оружием. Все орудие содрогнулось, дрожь через землю забралась под грязные полы шинели и передалась в колени. Снаряд вонзился в прохладное небо и как орел упал камнем вниз. Где-то далеко взорвался танк и из башни пошел черный дым.
Огляделся. За соседней гаубицей щерился Кокон, выцеливал врага.
Боевые машины нашли в полной боеготовности - их преступно бросил отступивший полк. Нестройным хором запели песню смерти другие пушки.
Конечно, это не поможет, понимали мы. Это как слепого кутенка выставить против своры бультерьеров. Битву за Москву мы заведомо проиграли, зря ободряли эльфы. Но продадим свои жизни подороже!
Снова гавкнула гаубица, на этот раз мимо.
Немцы приближались плотным танковым строем, уже можно различить на них эмблему Империи. Вблизи начинали огрызаться выстрелами, которые попадали в беззащитную стену остроухих. Построения эльфов разнесло, как карточный домик по ветру, в разные стороны полетели горящие части тел в шелку.
Через час боши заключили нас в кольцо.
Бой был проигран.
Накрапывал унылый дождик.
Грязная вода ритмично расплескивалась в разные стороны под нашими ногами.
Мы проплелись по лужам на дорожке с высокими бордюрами. От ворот, что венчали завитки колючей проволоки, от рвов с трупами, мимо медкорпуса, административного здания и еще каких-то мрачных внушительных строений. От них веяло злом, я чувствовал кожей, липкими от пота порами, чья липкость напоминала нити той паутины, в которую мы попали. Паутина не для тел - для душ, ее нити плелись из холодных слез, панической дрожи и бесполезной мольбы о помощи.
Солдаты ударами прикладами по почкам загнали нас в темный, тесный, душный барак без окон. Из знакомых здесь только Ламюз. Мы обессилили и отощали до рахитично торчащих ребер, выглядели скелетами, которые обтянули кожей, измазали сажей и одели в арестантские робы. От голода кружилась голова, тошнило, перед глазами прыгали черные мушки и плыли зеленые круги.
В лучших традициях англо-бурской войны - концлагерь.
Но, конечно, люди скорее хорошие, чем плохие. Идеология калечила души, как ребенок ломал куклу.
Все это для буржуев - они натравливали рабочих друг на друга, а сами богатели на войнах,- думал я. Произойдет ли революция, как во Франции? Хотя чего там? После нее появился Наполеон.
Народа столько, что негде сесть, а если и найти место, не сидеть же на голой земле!
Кокон, Бике, Фуркад - погибли под Москвой, вся рота, кроме нас двоих.
- Ничего, браток, - утешал и бодрился Ламюз. - Пусть Россия отдана немцу, они ассимилируются. Ведь стали нашими по ментальности французы, пусть и не растворились в русском населении. Это как татаро-монгольское иго - передовые его отряды назывались татарами, а со временем татары стали как русские - любят бухнуть, набить кому-нибудь рыло, гульнуть. В тысяча восемьсот двенадцатом Россию тоже завоевали - Наполеон превратил ее в придаточно-сырьевую базу Франции. Но русский дух не сломить. В итоге французы и русские сражались плечом к плечу против немцев.
Вчерашние захватчики отступали по всем фронтам. В европейскую часть России с Дальнего Востока перебросили Вторую армию под командованием Перепелова, которая остановила войска канцлера, освободила всех узников концлагерей на территории России и начала вытеснять врага из страны. Сейчас шли бои в Москве, в ней застряли жалкие ошметки армии агрессора.
Я выглянул из окна, которое служило бойницей и увидел солдат, с эмблемами империи на касках, что с трудом пробирались по руинам дома. Они не прятались, несмотря на танковый бой. Гусеницы с треском крошили арматуру, битый кирпич, стекло, раскатывали в лепешку трупы, и стреляли.
- Получай, немчура! - оторвал чеку и кинул лимонку в людей.
Оторванная нога боша врезалась в покрытую густым слоем пыли витрину кондитерской. Во все стороны острыми паззлами полетели тысячи осколков.
Я отошел от бойницы и спрятался за стеллаж с книгами, его разломали - бойцам нужны были дрова. Здесь, в здании библиотеки этого добра навалом, еще на растопку пускали книги. Я любил книги, но надо иметь чин повыше, тогда можно запретить уничтожение культуры, но ничего не поделаешь - я всего лишь рядовой.
Тускло мерцала лампа в копоти и мушиных какашках. На грязном полу, среди чешуек краски и налета побелки появлялись и пропадали лужицы ржавого света. Все наши собрались в кружок и передавали сигарету, на время отложили ружья.
Я ликовал. Мы отвоевали нашу страну, наши жизни, нашу свободу! Недалек день, когда я наяву увижу сон, который видел там, в окопах. Наша могучая страна очистит от боша не только саму себя, но и весь земной шар!
Мы сражались ради мирного неба над головой, а тихо, пока в подпольях, готовилась революция, ради того, чтобы рабочие всей планеты вздохнули спокойно и протянули друг другу руку дружбы!