Я могу только догадываться, что видят остальные. Мы живём в одном доме. Спим на одинаковых железных кроватях. Играем в одни и те же настольные игры. Но мир у каждого свой собственный. Что ты видишь? Нельзя представить более странного вопроса. Такое только от новичков можно услышать. Да и те недолго пребывают в предубеждении, что вокруг друзья. Бывшие короли друг друга не любят.
Иногда вид за окном вполне мирный. Люди громко разговаривают, смеются. Но меня не обмануть больше. Пусть верят другие. Их время придет. Набережная. Заговоры. Убийства. Вот что вижу я, когда пытаюсь заснуть. Стоны. Мольба. Вот что я слышу постоянно. Вид за окном. Он у каждого свой. Только я вижу улицы Сараево. Как году, мне хотелось бы увидеть нечто большее, но память не пускает.
Здесь со мной разговаривают лишь двое. Как я понял, обоих не любили и до моего прихода. Нас должно было быть трое, но я так не считаю. Их двое. Я один. Просто мы иногда разговариваем. Просто иногда нам снятся очень похожие сны. Бормотание во cне Тринадцатого и Двенадцатого выводят остальных из себя. Девятый плотоядно улыбается и начинает душить подушкой то одного, то другого. Я смотрю. Меня такие вещи не волнуют. Я давно перестал пытаться спать.
- А знаешь, сегодня та самая ночь. Я почти уверен в этом, - говорит Двенадцатый. Он сидит на кровати. В руках четыре тонкие веревочки, которые он пытается соединить в одну. Но стоит связать воедино три, как узлы расплетаются. - Сегодня мне снова снился тот сон. Крыса. Конечно, его запустил ты, но и в моём мире он есть. Тут все молчат, но я знаю, за последнюю неделю он снился почти каждому.
- Говори тише, - поднимаю голову. Остальные спешно отворачиваются. - Сны, вид за окном, любимая музыка - личное дело. Один раз ты попадёшься и...
- Тебе, значит, можно, а мне - нет? - лукаво улыбается Двенадцатый. - Что ты ищешь в наших снах, Четырнадцатый?
- Ничего.
- Однажды ты заснёшь, и я узнаю, - он задумчиво накручивает прядь волос на палец, затем резко разворачивается. - Ну, скажи. Хотя бы что-то. Ты ищешь Крысу?
Молчу. За окном идёт снег. Снова зима. Двадцать пятая по счёту. Грустное Рождество. Уношусь воспоминаниями к краю прошлого. На столе овсяное печенье и больше ничего. Грязь. Земля вместо подушки. Тогда у меня ещё был голос, и я кричал изо всех сил, но слушать меня не желали.
"Странно... Комната не меняется, хотя нас становится всё больше и больше. Когда я пришёл - всего четырнадцать. А сейчас уже тридцать восемь. Как сдвигаются стены? Из чего здесь состоит пространство?"
Двенадцатый краснеет от злости и отворачивается. Не важно. Расскажу ему потом о звёздах или о ветряных мельницах. Дурачок обожает всё, связанное с небом. Как маленький. Хотя небо люблю и я. Это, пожалуй, единственное, что не даёт окончательно сойти с ума. Бескрайняя Вселенная. Раньше я считал, что она неизменна, а потом увидел падающую звезду и стал завидовать всем тем, кто существовал до меня. Кто видел хотя бы на одну звезду больше. Каждый год дарит миру около трёхсот шестидесяти пяти небес, которые мне уже не суждено увидеть.
Путь до двери занимает десять шагов. Кровати, кровати. Шкафы, забитые личными вещами. Голый деревянный пол. Крошки от еды. Карты, игральные кости. Нам не дают умереть от веселья. Задыхаемся от общества друг друга, но молчим. Ведь у нас всегда есть коридоры. Бесконечные лабиринты, ведущие в никуда из ниоткуда.
- Бежишь, Четырнадцатый?
Пятнадцатый с довольным лицом болезненного зеленоватого оттенка перекрывает доступ к коридорам. Из-за его спины показываются двое - оба худые и низкорослые. Запах прелого сена и чеснока ударяет в нос. Шестнадцатый и Семнадцатый. Похожи, как братья. Ещё один должен быть совсем рядом. Секунда на размышление, а Восемнадцатый уже нанёс удар. Возник за спиной как тень. Кулак проходится по скуле. Я улавливаю движение воздуха, но не слышу ни звука. Врезавшись в стену, тут же получаю несколько ощутимых ударов в спину. Пятнадцатый хватает рукой за волосы и, отлепив мое лицо от стены, впечатывает в бетон. Старая рана на щеке кровоточит. Чувствую, как кровь течёт по шее. Я не пытаюсь ответить на удар, не пытаюсь себя защитить. Нормально. Я видел жизнь за окном. Люди так и живут.
Входная дверь распахивается. В комнату врывается морозный воздух. Чувствую, он ласкает мои полинявшие, почти бесцветные волосы. Остальные замирают в нерешительности. Ударов больше нет. Все понимают, когда открывается дверь. Один раз в году. В ту самую ночь. Двенадцатый был прав. Но он не знает всего. В этот раз всё будет иначе. Как бы я хотел ошибиться.
- Снова! - вопит Восемнадцатый со злобой в голосе.
Сомнений больше не осталось.
- Это снова началось.
Пинок в живот. Дикий крик отчаяния. Кто-то кричит, или эти звуки издаю я сам? Затем удары следуют один за другим без остановки. Кровавые реки текут внутри меня. Пальцы распухают. Фиолетовые острова синяков покрывают всё тело. Напоследок Восемнадцатый плюёт на меня и, разворачиваясь, уходит. Хочет донести на меня. С трудом поднимаю голову.
- Где я? - на пороге стоит новенькая. Тридцать девятая по счёту. Круг замкнулся. На трон опустился совсем молодой Сороковой год.
- А на что это похоже? Ты в конце пути, на самом дне, - приподнимаюсь на локте. Изо рта течёт кровь, но вытереть не пытаюсь. Новые раны быстро пройдут, останутся только старые. Это жизнь.
- А куда я шла? - на щеке Тридцать девятой шрам в виде буквы "В". Такой же и у меня есть, но гораздо меньше и бледнее. Снова началось. Уже второй раз.
- Что? Хочешь обратно? - голос срывается на крик. - Забудь! Разве там для тебя уже не всё закончено?
- Не знаю. Но и здесь мне не нравится. Откуда раздаются голоса? Скажи, кто кричит?
- Я ничего не слышу.
- Но как же? - Тридцать девятая удивленно распахивает глаза. - Зовут на помощь. Не могу понять кто...
- В моём мире люди шепчут. Постоянно, - обрываю её. - Но лучше не слушать, - выплевываю на пол выбитый зуб. - А впрочем, забудь. Теперь ты будешь здесь. Научишься не говорить о том, что слышишь. Потому что другим всё равно.
- Я... не умею молчать.
- Никто из нас не родился немым, но здесь не тот мир, к которому ты привыкла.
Она мнется с ноги на ногу, но не решается сделать шаг вперед. Простое белое платьице облегает болезненно-худую фигурку. На ногах тёмные колготки, волосы жёлтого цвета стянуты на затылке.
- Кто ты?
Прежде чем успеваю ответить, из дверей комнаты высовываются остальные года. Охотники, разглядевшие двух жирных куропаток на лугу. Сейчас присматриваются. Возможно, даже готовят ловушку в виде ласковых слов и обещаний. Но в конце пути нас не ждёт доброта. Только дуло, наведенное прямо в лоб. Ненависть. Я видел сны и знаю, как всё будет. Хватит, хватит глазеть на нас, как на цирковых лошадей. Грубо хватаю Тридцать девятую за руку и увлекаю за собой в бесконечные коридоры.
- Не оборачивайся, - кричу я. - Главное, не оборачивайся, или я сверну тебе шею.
Коридоры надежно укрывают каждого, кто хочет побыть один. Перенесут через время и пространство в потаённые закоулки человеческого мира. В тайники. Специально отведённые места. Брошенные людьми, почти не меняющиеся за годы. Места одинаковые для всех нас. Тридцать девятая прислоняет голову к затылку. Обнимает руками за пояс. Плачет. Ненавижу слёзы.
- Почему я чувствую себя менее одинокой, когда ты рядом? Где ты был? Почему не поддержал меня? Это год был таким сложным. Люди словно обезумели. И война. В мире началась война.
- Догадался уже, - запрокидываю голову назад и смотрю вверх, в потолок. По обеим сторонам от нас - огромные окна, за которыми раскинулись тропические леса. Не тронутые рукой человека. Не оскверненные ещё. Но пройдут года, короли сменят друг друга на троне и здесь, на месте лесов, окажутся только стены.
- Снова началась война...
- Виноват в этом я.
Молчание топит в безысходности. В 1914 году война потрясла мир. Восемнадцатый - главный свидетель её окончания. Но то, что никогда не поймет он, всегда понимал я. Война не может закончиться победой. Кто-то неизбежно проигрывает, и поражение запускает маятник по новой. Он может вознестись высоко, к самым небесам. Но придёт время, и карающее лезвие начнет рубить головы здесь, на земле. Из года в год, из сна в сон я слежу за течением времени. Чувствую, что Крыса недолго будет в стороне.
- Я Первая мировая война. Год её начала. Ненавидь меня, если хочешь. Бей. Ты имеешь на это право. Люди так и живут.
- Неправда, - она шепчет в оглохшее ухо.
- Ты можешь верить в свой мир. Мне всё равно, - говорю я. - Ничего не изменится. Каждый видит разное, но суть одна и та же. Люди гибнут. Убивают друг друга. Шепчутся за спинами. Заговоры царят. Набережная Сараево. Вот, что вижу за окном я. Каждый день. Выстрел - начало войны. Ты еще не знакома с остальными. Они страдают, потому что я оказался недостаточно сильным.
- А как же ты? - спрашивает Тридцать девятая. - Почему твои раны ничего не значат? Кого должен бить ты? Кого?
Вопрос эхом разносится по бесконечным коридорам.
- Да не знаю я. Хватит плакать! Вот, возьми, - вытаскиваю из кармана половинку овсяного печенья и протягиваю назад через плечо. - Поешь лучше. Ты голодная?
Крошки на пиджаке. Еле слышные звуки их падения на бетонный пол.
- Можешь аккуратнее? - не выдерживаю я.
- Извини, - Тридцать девятая делает усилие и проглатывает простое лакомство. - Вкусно. Правда, вкусно. Я подниму.
- Не оборачивайся, - кричу я, но уже поздно.
Стоит повернуть голову, как коридоры исчезают. Мы оказываемся перед толпой, всего в нескольких шагах от комнаты. Остальные уводят Тридцать девятую прочь. Я не пытаюсь их остановить, но она брыкается, пинается. Кричит. Смотрит на меня огромными чёрными глазами, в которых застыла мольба.
Не могу избавиться от привычки мыслить единицами. Между нами двадцать пять лет, но я вижу её одну. Ту, которую готов поставить рядом с собой и сказать "мы". Протягиваю руку навстречу Тридцать девятой, но ладонь соскальзывает. Толпа уносит бывшую королеву в комнату. Дверь захлопывается перед носом. Тишина. В коридорах всегда тишина, но за дверью война. Годы благожелательно относятся друг к другу. Но знак войны - особый случай. Низшая каста. Недостойные.
До сих пор чувствую прикосновение холодных ладоней. Бить будут часто. Больше и жёстче, чем меня. За двоих. Зная, что только так получится достать меня. Восемнадцатый видел протянутую руку. Он своего не упустит. В конце коридора окно. Далеко, как никогда в жизни. Больше, чем просто светлое пятно, дверь в другую жизнь.
Прислоняюсь лбом к окну, замахиваюсь и впечатываю кулак в стекло. Ничего, даже трещинки не осталось. Бью сильнее. Потом ещё раз основанием ладони. За окном Набережная Сараево. Я наношу удар за ударом по этому чёртову миру. По чёртовому порядку.
Входная дверь распахивается. Но никого на пороге нет. Только длинная тень ложится на бетонный пол.
- Предупреждаю, - раздается в голове голос.
- К чёрту, - бью ногой по двери со всей оставшейся силой. - Захлопни дверь этого ада. Дай нам задохнуться. Я больше не хочу так существовать!
Обхватываю руками шею и начинаю душить себя, выжимать все соки и воспоминания из фальшивой оболочки. Одним годом меньше. Одной болью меньше. Остановить разом все голоса. Изгнать из своего мира боль. Падаю на пол. Начинаю терять сознание. Хватка слабеет. Глаза различают яркий свет. Он настолько ослепительный, что больно. Дверь открыта. Дверь передо мной открыта настежь. Вдыхаю летний воздух. Ползу к выходу.
- Всё ещё можно изменить. Можно. Не поздно. Главное - оказаться на свободе.
На улице ноги обретают былую мощь. Чувствую, что боль в щеке проходит. Провожу ладонью по небесам, набегают тучи. Начинается дождь.
- Где он? Покажи мне, - шепчу хладными губами. Влага стекает с кончика носа. - Покажи. Не прячь. Приказываю.
И пространство подчиняется мне. Ветер наполняет легкие горным воздухом и возносит к небесам. Подо мной низкорослые домики, что тесно прижимаются друг к другу от страха. Зелень насыщенного зелёного оттенка заставляет сжать зубы от злости. Этот мир лучше, чем можно было бы представить, но люди не оценили этого. Обагрили кровью земли. Заперли в душном доме наедине со счастливыми, не военными годами.
Окунаюсь в реку Миляцку и несколько минут просто лежу на воде, созерцая небеса. Раздается выстрел. Не страшно. Пусть первое покушение отгремит. Наследник не пострадает. Принцип спешно убегает, пряча в кармане пузырек с цианистым калием. Таинственный состав KCN, смешанный с сахаром. Он не подействует в случае опасности.
"Кончено, всё кончено", - мысли гимназиста Гаврило раздаются в моей голове.
- Только началось, - злость снова возносит меня наверх.
Стою ногами на Набережной, забитой людьми. Сербского террориста, совершившего покушение, избивает толпа. Это я уже видел не раз.
На улице Франца Иосифа Принцип падает на колени. Руки дрожат от страха. Парень хочет развернуться, но приказывает себе подняться и продолжить движение.
"Он мёртв. Мертв. Кончено, - твердит он сам себе. Никто не обращает внимания на молодого усатого паренька.
- Только я решаю, что в этом мире должно происходить! Понял меня? - кричу прямо в лицо террориста, но он проходит сквозь меня. - Остановись!
Гаврило на секунду замирает. Оглядывается по сторонам, но затем как ни в чем ни бывало продолжает движение в сторону гастронома Морица Шиллера. Открывает дверь и встает в очередь за сэндвичем. Его утро было тяжелым. Спал около часа или того меньше. Перед самым рассветом. А от еды выворачивало.
- Он не слушается меня. В чём дело? - просачиваюсь сквозь стены.
Взмах руки, табурет отъезжает в сторону. От резкого звука Гаврило тут же схватился за карман. Пистолет марки браунинг. Но затем, облизав губы, вздохнул и снова принялся считать деньги в ожидании своей очереди.
- Хорошо. Но я могу управлять вещами, - вихрем вылетаю из гастронома.
Плохо подогнанные булыжники мостовой врезаются в ноги. Злость делает меня более тяжелым, менее богом, более человеком. Бег. Единственное, что у меня осталось - это бег моего соперника времени. И я бегу вместе с ним, стараясь обогнать. Ратуша. Машина Франца Фердинанда отъезжает от обочины.
Преграждаю автомобилю путь к улице Франца Иосифа. Ничего не случиться, если наследник поедет по Набережной. Войны не будет. Два выстрела. Всего две пули отделяют мир от пропасти. Выставляю руку вперёд, силой мысли заставляю шофёра следовать по безопасному маршруту. Руль поворачивает влево.
- Своими руками я поверну ход истории, создам мир без ненависти. Новая эра грядёт. И в этом новом мире 1914 год изменит свое обличие. Война чуть было не началась. Пусть меня забудут навсегда. Стану невидимкой, как мирные года. Маятник вонзится в дерево и замрёт навечно. Крыса станет художником. А может, раскроет рот, но слушать не станут. Всё кончено.
Но тут происходит невероятное. Шофёр изо всех сил сражается с машиной. Колеса выворачиваются чуть-чуть вправо. Затем больше. "Стой. Стой, - кричу я, но звук тонет в уже знакомых мыслях".
"Придёт день, и моя страна станет великой. Мы объединим всех южных славян под одним флагом. Избавимся от гнёта Австрии и Турции. Иллирия возродит мир, в котором сербам не придется кланяться и пресмыкаться. И я горд, что я смог приблизить это время".
Беспомощный, наблюдаю, как машина будущего наследника Австро-Венгерского престола едет к месту собственной гибели. Всех моих сил не хватило, чтобы заставить её свернуть на иной путь. Выстрел. Женский вскрик. Еще выстрел. Почему я не умер? Зачем я здесь, если менять прошлое не в моих силах? Опускаюсь на колени и первый раз в жизни чувствую, как из глаз текут кровавые слезы. В них уже растворена горечь будущего поражения.
- Это лишь воспоминание. Ничего больше, - передо мной стоит Сороковой год. Худое лицо выглядит молодым, но потерявшим свежесть. Жёлтая кожа покрыта сетью мелких морщинок. Руки обожжены.
- Началась война, - шепчу я обреченно.
- Думаешь, я этого не знаю, брат? Сколько мы с тобой не виделись? - спрашивает он.
- Я хотел всё исправить...
- Зачем?
- Если бы он остался жив...
- Ты смешон. Отец с ума бы сошёл, если бы услышал от тебя такие речи. Главная надежда, - Сороковой сплюнул на землю. - Ты чуть всё не испортил своим вмешательством в 1914 году. Помнишь? Неудавшееся первое покушение. Хорошо, что я успел вмешаться вовремя. Из-за этого моё пришествие затянулось на целый год. Я позволил открыть занавес представления какой-то выскочке. Прибрать к рукам мою славу. Но основное веселье впереди. Ты увидишь... я позволю тебе посмотреть.
- Я не мог...
- Ты знал с самого начала, брат. Начал растить Крысу для меня. Убивал в нём человека. Вспоминай! Война, покушения - это наших с тобой рук дело. Старший брат, средний брат, младший брат. Вспомнил теперь? Первый по праву рождения. Знаешь, наш братик набирает силу. Твоя помощь и защита ему больше не нужна. Он будет править долго. И мы встанем в своё время по правую и левую руку от него.
Воспоминания упираются в край прошлого, как было уже не раз, затем огибают стену и падают вниз водопадом.
- Ты... был выше, - открываю от удивления рот. - Выглядел иначе. Волосы... Тёмные. Глаза... не такие мутные.
- Ну и что с того?
- Ты слабеешь, брат. Слабеешь. Даже я изменился, - смеюсь от внезапно накатившего чувства облегчения. - В нас люди больше не верят. Мы им не нужны.
- Замолчи! Я король. Как скажу, так и будет.
- Недолго. Войны всегда заканчиваются. Они не могут длиться вечно.
Я поднял голову к звёздному небу и впервые за долгие годы почувствовал спокойствие. Да, мир наступит. Не знаю, надолго ли? Но это неважно. Когда маятник снова опустится на землю, люди будут к этому готовы. Они не дадут лезвию рассечь небеса еще раз. И я буду здесь, чтобы помочь.