Лукерья зе-евает сладко... спросонья, перебирает в памяти "апартаменты" мамашины.
Сундук в углу, бабки Пелагеи имущество... Эх, сарафаны моль поела, - рассыпаются. Что еще? Судок с кашею на полу: столешницу спустили еще на масленой... Еще? Еще...
- О-о-ох, - зевает Лукерья...
Еще: книжка ученая "О проблемах пола".
Тьфу! Не такая уж и ученая, ежели Лушка ее и вдоль, и поперек, а в результате...
Все, хватит - и вопросов, и пола: Лушке на вопросы эти проклятые полдня теперь отвечать, страсти утробные изображая.
Прокашлялась, глаз не открывая...
- Ах, ах...
Ай, до чего же натурально выходит.
Вот! Спала Лукерьей, проснулась Лушкою, пора и Лу становиться - на французский манер.
Эх, Лушка, Лушенька, дитя буржуазного Парижа...
- Лу...
Как сплюнула.
Запах
Ивана Антоновича она по запаху узнает, Иван Антонович... канцелярией пахнут - бумажками, донесениями.
Ни "Лушка", ни "мерзавка этакая" - не прозвучали еще, а Лушка губы растягивает: Иван Антонович пожаловали...
Так ведь и отдает... бумажками... да и порохом... немного: с революционарием беседовали никак? А ежели к пороху еще и билеты банковские, то уж точно - экспроприатора Иван Антонович на путь истинный наставлять изволили. Со всею ласковою внимательностью, со всеми своими "ахами" да "охами".
- Ах, господин хороший... Ох...
Умеют они. Да-с.
Жаль, о службе молчат. Только в шею дышат - сугубо, отчетливо. Ничего, Лушка и носом... поведет только, - и все уже знает: кого, куда?!
А вот Лушкою Иван Антонович - никак. Вроде от нее, а пахнет... порохом да чернилами, да... потом еще. И то - не своим, не Лушкиным... тот же господин эсер пропотели, протоколы читая.
Одно слово - служба: ею - жить, ею - пахнуть.
Россия
Господин полковник речь намедни завели о заговоре... супротив России... и добавили, что, мол, не дремлет оно - начальство, - и пальцем еще - в потолок.
Ведь что получается? Господин полковник бомбиста изловили, а тот... на Россию покуситься? Отсюда из -ска и на Россию?
Такая бо-ольшая и такая... уязвимая: из -ска и "машинку адскую" в сердце ее швырнуть норовят!
Но полковник-то, полковник - и револьвертом, и шпиками, и бумажками... и собою, наверное, - закроют! Россию! Ох...
Чувство
Лушка и на сторожа фыркнет - при случае. Тот ее - барышнею, а она...
Да не со зла! Просто чувства у Лушки... на всех не хватает, вот и бережет она его... из экономии.
Вот улыбнется Лушка на барышню в ответ... а на клиента, может, малости этой и не хватит, малости, что с улыбкой ушла?!
Потому и фыркает Лушка да к себе прислушивается: не растратилась? Нет, на месте, колотится... да не чувство - сердце. Но ведь чувствует Лушка, что основательно колотится оно, сердце ее, т. е. полное, т. е. в самый раз на Антошу хватит...
- Антоша?
Ай, вроде полегче стало... Тоже мне, Антоша! Антошею он часов с пяти пополудни, а пока - господин полковник... сатрап... и...
Тяжелеет сердце, тяжелеет...
И - сволочь.
Все, полное... Можно и далее - фыркать.
- Тоже мне, барышня... Ишь, выдумали.
Во-от, во-от...
- Ишь...
Письмо
Может, мамане написать... дописать т. е.?
Перечитала Лушка написанное: ох, и складно у Лушки выходит...
Лушка мамане все-все расписывает: и подружку свою... с факультета исторического, и конфекты...
Нет, нельзя про конфекты: ну, откуда у курсисточки - конфекты? Да и подружка какая-то вышла... монахиня. Может, с Лизки списать? Лизка и по-французски мерекает. Все у нее - бонжуры да абажуры. Умная! Она и клиентов выбирает - соответственно. А чтобы прочие - ни-ни.
Прочитает маманя про абажуры, порадуется: устроил Господь дитятку!
Можно и Ольгу Викторовну вписать, очень она обходительная. Правда, на полковника глаз положила... Вот сука! Ничего, полковник-то к Лушке сердцем своим казенным прирос. И еще кое-чем. Впрочем, не мамане же об этот писать!?
Пожалуйста
А студентик у Лизки - ми-илый. Все - простите да пожалуйста.
Хихикает Лушка: она бы такому и за так... за пожалуйста т. е.
- Пожалуйста... - и подол на уши.
И ведь краснеет еще! "Пожалуйста" - и краснеет.
Глу-упый, ми-илый...
Не за пожалуйста, так за щеки его пунцовые, но - пожалуйста, и - подол...
Капитал
Лизка, дура, все о Марксе толкует. "Капитал", "Капитал"...
А капитал-то у Лизки - охнуть, особенно - по филейной части. Такой капитал размести только, - и потекут... проценты.
Ох, Мордка, ох, не зря он в заведение зачастил... никак пристроила Лизка округлости свои - капитальные?
Пристроила... ей-богу, пристроила! И о Марксе все реже... и Торою интересуется. Дрогнет "капиталами" и, ну, про обрезание рассуждать.
Скотина
- Скотина...
Ох, не то...
- Скотина...
Во-от! Еще бы "Интернационал" заучить. Полковника удар хватит - любовный. Он, значит, с допроса только, душа его, значит, чистого требует, све-етлого, а Лушка ему - "Интернационал"... да еще и скотиною перемежая.
Надо бы и скотину помягче проговаривать, с нежностью, что ли.
- Ско-отина...
А ничего, получается! А уж с "Интернационалом"... си-ила.
Эпилог
- Господин полковник...
Смеется, что ли? Пьяный, что ли?
- Нет, ты подумай... бомбист-то, мать его, - сифилитик... - Замялся господин полковник, слова подбирая. - И ведь куда, сволочь, нацелился? А? Мол, заведением-то и... - И шепотом, оскальзываясь, - Сами господин -ский пользуются... - осекся, - Нет, вот ведь метил куда... гадина. Ведь почище бомбы рвануло б. Си-фи-лис!
- Ну, и пожалуйста, вот и пожалуйста...
Улыбается полковник.
- На повышение иду, Лушенька! В генералы! Такое дело раскрыть... Ох... - перекрестился истово, - Спаси Господь... - Не выдержал, расхохотался. - Ну, Лушка, каково? Последний раз полковника ублажаешь... Каково! В господина -ского метили! А?
Как последний? Вот ироды! отняли у нее привязанность ее...
- Ох, сволочи...
Вскрикнула Лушка - и бух... в обморок.
Полковник просиял аж: ведь проститутка же, а... гражданка! За Царя, за Отечество, за господина -ского... радеет.
Ничего, очухается... Лушка, Лушенька, гражданка, патриотка. Ничего, ведь с генералом теперь ласку делить, тепло-с. Да-с.