Вспышка. Раз, два, три... Москва. Раз, два, три... Гром.
Москва... проливной дождь.
В углу спальни под образом Николая Чудотворца горела лампадка в красной стеклянной оправе.
На улице ни души, в листве шуршат...
Будто детки играют под дождем, едва касаются ножками желтой и бурой листвы. Бегают беспорядочно из одного конца двора в другой. Скоро прийдет холодный и злой октябрь, улыбнется в окна утренним узором на стеклах, загонит старого соседского Тузика в конуру, запорошит голые деревья, облепит их ветви белоснежной бахромой.
Скоро он прийдет. Или она?
На улице никого.
Высокое небо оскалится остроконечными облаками, так похожими на ланцеты и скальпели. И вновь не будет спасения от воспоминаний, долгая предолгая зима впереди, полная старых переживаний.
Грядут холода. Мелкие лужицы затянет едва заметная пленочка льда, не полностью, в начале только по краям. А потом мороз превратит всю воду в лед, холодный и бездушный, как вся эта зима.
Она приходит. Безжалостно и неотвратимо с задержкой на несколько дней. Словно эти дни...
Инна сидела за старым письменным столом и размышляла. Во всем доме ни огня, если не считать лампадки в дальнем углу под образом. В пепельнице дымили небрежно затушенные окурки. Сколько их там? Много...
Соседей нет. Тем лучше. Они уже догадываются. Но им, как и всем, нет никакого до этого дела. Они догадываются. Но молчат.
Никотин притупляет чувства. Успокаивает. И вызывает смертельную болезнь. Бросать уже поздно.
Осень вызолотила листья, соткала вуаль тишины и спокойствия. Только Инна знает, что все кругом вовсе не так прекрасно как кажется. Дела идут хуже, чем обычно.
И еще этот дождь - крупные капли, холодные, будто детские слезинки, только больше, намного больше.
Небо цвета старого асфальта на пригородной трассе льет косые струи свинцовой воды.
Инна вдруг вспомнила, как прекрасно было в детстве: весело шлепать по лужам в резиновых сапогах и не бояться грома, ведь рядом мама. И дождь был другой. Не такой холодный, и пах он иначе. Тянуло морозной свежестью высокого неба, свободным ветром, что заплетается в кудри, надвигающимися холодами, снежками и снежинками, узорами на окнах по утру, ледяными горками.
Инна ловко подцепила из пачки тонкую дамскую сигарету, чиркнула зажигалкой и медленно затянулась.
Нет, все было по-другому. Сейчас не так.
Скоро холода. Зимние вечера будут долго тянуться, и тишина спальни будет усмехаться костлявой маской воспоминаний. А еще будут долгие-долгие сны про загородный дом. Здесь все начиналось, семнадцать кровавых лет назад.
Будут сниться младенцы - веселые малыши, перемазанные кровью с длинной не обрезанной пуповиной. Они будут резвиться в саду, перед домом.
Или приснятся маленькие почти студенистые ребра, вытаявшие по весне, ведь в эту пору земля такая рыхлая и влажная, особенно на заднем дворике, у беседки. И обязательно кто-то из соседей заметит косточки, именно в тот день, когда Инна не приедет сюда. И тогда все догадки подтвердятся.
Это какой-то дьявольский круг. Она не может уснуть у себя в квартире, там в городе. И даже когда у нее ночует Макс, все равно не может спать. Боится, что он все узнает. Проснется однажды ночью и спросит об этом. Или еще хуже узнает от других. И назовет её страшным словом "убийца".
Тоненький червячок сигаретного пепла упал на полированную поверхность стола.
Глупости. Никто ничего не найдет. Все давно сгнило. В черной сырой земле, там, на заднем дворе. У беседки. И в подвале, и...
Чушь. Столько лет прошло. Бояться нечего.
На улице в упавшей листве шелестел дождь, будто топот маленьких ножек. Босых хрупких ножек, которые еще не умеют ходить.
Она отняла левую руку от стола, повернула ладонью вверх, посмотрела на темневшие линии: жизни, любви, судьбы... будто впервые. Долго всматривалась... потом посмотрела в окно. Струи воды растекались по стеклам, искажали угрюмый сад: растягивали угольно черные стволы деревьев, сжимали голые ветви, беспокойно раскачивающиеся на ветру, смазывали в сплошное бурое пятно гобелен опавшей листвы.
В темноте комнаты шторы едва покачивались. По ногам тянул сквозняк. Вдруг что-то мелькнуло за окном. Тень? Это наверняка ей показалось. Нервы...
Инна стряхнула пепел в чашку. Снова затянулась. Красный уголек на кончике белоснежной бумажной трубочки медленно пополз к пальцам. Все ближе, ближе.
Табачный дым уже не резал ноздри.
В сумочке зазвонил телефон. Макс, это может быть только Макс.
На улице скрипели старые детские качели, прикрепленные к одной из ветвей разлапистой липы, они издавали пронзительный стон, будто дерево плачет или еще кто-то, похороненный у корней много-много недель назад.
Нервы. Телефон смолк. И вдруг Инна услышала тиканье часов. Глухо, в такт сердцу щелкала секундная стрелка.
Сорок лет. Ровно сорок. Завтра. Опять этот дурацкий день, но не такой как все остальные. Раньше было больно, а сейчас боль усилилась в сорок раз, навалилось всей тяжестью прошлой жизни. Страшно. Горько. Сорок. Ничего не изменить. И тонкая сеточка симпатичных морщинок на лице, там, под тональным кремом и пудрой.
Глухое тиканье.
Но ведь нет никаких часов! Ни на руке, ни на стенах. Инна точно это знает.
Инна уже давно все решила. Так больше не может продолжаться. Она твердо решила.
На улице глухо гавкнула собака. Тузик.
А эта девушка, одна из последних, как же ее... Тамара. Из Челябинска. Ультразвуковой анализ показал, что ребенок родится не нормальный. Череп не правильной формы, скорее всего ненормальный. ДЦП, это точно. И скорее всего синдром Дауна...
Семнадцать лет. Раньше все было просто. После медицинской академии все люди казались одинаковыми. Набор различных тканей. Мясо, кости, кровь. Все просто.
Долгих семнадцать лет она занималась этим, просто потому что кто-то должен был это делать. Да и как не жалеть этих девушек? Одни совсем юные, по глупости. Другие богатые замужние на стороне...
За все это платили. Хорошо платили.
Однажды Инна чуть не попалась. Тогда она еще проворачивала дела на работе, в поликлинике, но потом решила купить эту дачу. Здесь было тихо и спокойно. Как раз все, что нужно для подобной работы. К ней часто обращались за помощью.
Со временем в подвале не осталось свободной земли. Все сплошь изрыто... тогда Инна стала вскапывать огород. Затем задний двор. Потом маленький сад перед домом...
Последний лежал под липой с детскими качельками, оставшимися от прежних владельцев. Иногда Инне снилось, что на этих качельках раскачивается ребенок. Маленький, хрупкий, еще без волос на голове, голенький, и держится пухлыми ручонками за перекладину. Раскачивается все сильнее и сильнее, на скрипучих качелях.
Скрип... вии... скрип... вии... скрип...
Она твердо решила. Не будет весенней капели, не будет страшных снов. Не будет страха, ничего не будет. И небо больше не улыбнется острыми тучами похожими на скальпели и ланцеты.
В углу горела лампадка, под образом Николая Чудотворца. Инна всегда её зажигала, когда приезжала. Всегда. В бога она не верила, но так ей было спокойнее, с маленьким огоньком.
Она ведь ни в чем не виновата. Так вышло. Вначале попросила подруга, потом привела подругу подруги... потом, и еще... и так год за годом. Семнадцать.
За окном шуршал дождь.
Последний, тот что с неправильной головой. Он открыл глаза. Его мать, здоровая женщина, была под наркозом. Инна работала, как всегда. Ей помогали проверенные люди.
... открыл глаза. Маленькие темные камешки, лишенные белков, сплошь черные...
У них там в Челябинске чёрти что творится. У нормальных людей рождаются такие дети, будто их посылает сам дьявол.
Кто-то должен был помогать этим девочкам. Несчастным и молодым.
Всякое бывает в жизни. Мужчины оказываются такими козлами. Иногда встречаются такие: якобы действительно хотят завести семью, кормят обещаниями, и мы верим. А когда ничего уже нельзя исправить - они убегают, поджав хвост, как трусливые койоты. В степи, в кусты, в другие города и страны. Не все, конечно, такие, не все. Меньшинство. Потасканное развратное меньшинство. Кобели.
За окном снова мелькнула тень.
Инна все решила... за тех кто в земле, а теперь и за себя.
В темноте тускло блеснуло лезвие.
Что-то медленно капало на грязный дощатый пол, очень тихо, едва различимо. Левая рука расслабленно покачивалась.
Инна встала, а за столом сидела она - Инна, другая, мертвенно бледная, с широко открытыми глазами, с расширенными зрачками. Голова запрокинута.
Ну вот и все. Она обернулась. В темном дверном проеме стояли дети. Их было много... Разного возраста, друг за другом, большие и маленькие, босые, в длинных белых рубашках до колен. Они смотрели на нее, едва покачиваясь в темноте. Аккуратно причесанные волосы на головах. Глаза, лишенные зрачков, одни белки, и Инна чувствовала, что они смотрят на нее, не моргая.
Ничего не было в этом взгляде. Они просто смотрели на нее, а она на них.
Да, скоро белый саван запорошит дорогу к домику, закружит во дворе белая пурга.
Такое вот оно, осеннее настроение.
Но всего этого еще нет, мозг рисует иллюзию будущего, которого тоже нет. Уже нет. А может есть? Пусть так. Инна для себя уже все решила.
Дети смотрели на нее, она на них. В углу горела лампада.