Мы играем в венгерское кино: мы курим тонкие чёрные сигареты.
Мы называем друг друга -- Иштван, потому что другого венгерского имени мы не знаем (да и про это сомневаемся про себя -- венгерское ли?).
Я -- Иштван, ты -- Иштван, хоть ты и девочка, но женские венгерские имена нам не известны, поэтому быть тебе Иштваном -- и сегодня, и в следующий раз.
Мы пьём жутко кислое чёрное вино, которое называется "Медвежья Желчь", потому что так делают все венгры -- мы в этом уверены, мы про это несколько раз где-то читали. Ты -- стаканчик, я -- стаканчик, -- морщась, но отважно, но героически, как венгерские партизаны -- ведь у венгров были же партизаны? -- были, потому что партизаны бывают у всех и всегда, а если у кого и не было, так значит скоро будут, -- это такой закон, говоришь ты, такой механизм существования человека на Земле: рано или поздно тот или иной человек прорастает в прекрасного партизана с кудрявой бородой и идёт убивать, убивать, убивать.
Мы говорим друг другу важно -- "мадьяр", хоть так и не выяснили, что это значит, но это значит, кажется, всего лишь "венгр" по-венгерски, -- и нам смешно, мы катаем "мадьяра" каждый на своём языке, пытаясь привыкнуть к странному вкусу этого слова -- а может, это "Медвежья Желчь" впиталась в изнанку наших щёк и целует настойчиво меня в язык, тебя в язык.
Иштван? -- спрашиваю я вдруг, резко и грозно повернувшись к тебе всем корпусом, -- Иштван, а ты на самом деле такой настоящий "мадьяр", каким пытаешься казаться? И где твои обвисшие гуцульские усы? -- (Почему "гуцульские"? Откуда я их взял? Кто вообще такие эти "гуцулы"?) А, Иштван? Уже несколько дней я не замечаю на твоём лице первичных половых признаков настоящего мадьяра. Где твои усы, Иштван?! -- ору я почти всерьёз, а ты плачешь -- почти плачешь, -- таковы правила, а других мы ещё не придумали: наше венгерское кино обязательно начинается с моего вопроса про усы, за которым следуют твои почти настоящие слёзы -- так мы придумали нашу игру, когда ещё не были знакомы.
Мне кажется -- говорю я -- в нашем отряде угнездился болгарский шпион: он убил (это слово я выдавливаю сквозь зубы, словно чёрную пену трофейной болгарской пасты), он убил настоящего Иштвана и занял его место, совершенно напрасно надеясь, что мы, верные товарищи нашего отважного однополчанина, не заметим подмены! Ох, зря он не подумал про усы -- этот подлый шпион, ох -- зря!! -- и я выхватываю из-за пазухи гигантский венгерский пистолет и стреляю в тебя -- пули задевают бутылку с "Медвежьей Желчью", и густые кислые брызги пачкают мои лицо и волосы. Ты валишься под стол, роняя пепельницу и стаканы, тебя сотрясают конвульсии, кровь тощими струйками выплёскивается из груди, изо рта -- пузыри, пузыри (некоторые даже взлетают под потолок), глаза закатились и смотрят прямо в мозг.
Смерть, смерть болгарским шпионам!! -- кричу я, захлёбываясь, -- а потом становится тихо, но губы твои шевелятся, и я читаю, прищурившись:
Иштван... Иштван... какие усы... ведь я же -- деееевочка...
Мы играем в венгерское кино: мы лежим на полу рядышком и умираем от хохота. Мы бесконечно довольны собой.
Ну как тебе спецэффекты, а? -- спрашиваешь ты, заливаясь другими слезами -- шипучими, всамделишными. А я не могу ответить, меня трясёт, я корчусь. Это так правильно, это так правильно -- грохочет в моей голове. Мы хохочем целый час, валяясь в красной тягучей луже. Мы едва успокаиваемся. Мы закуриваем тонкие чёрные сигареты. Мы смотрим в потолок, мы наблюдаем за тёплыми полосками венгерского дыма. Мы вспоминаем слово "лямпа", что по-венгерски значит "светофор", -- и ты в который раз говоришь мне, что это единственное слово, которым венгерский язык немножко цепляет нашу с тобой родную речь -- лампа, лампа! -- ликуешь ты, а я с трудом улыбаюсь, потому что болит лицо.
Проходят секунды, -- и вот -- финал: я смотрю на тебя. Ты не двигаешься, ты мёртвая, мёртвая...
Ну что, девочка Иштван? "Мадьяр"? -- скользкий миг тотального оцепенения, но я кожей чувствую, как напряглись твои мышцы:
"Мааадьяааарррр"!!! -- острый вопль впивается мне в голову, а ты прыгаешь на меня. Теперь ты -- башня, а я -- земля, ты больно сжимаешь бёдрами мои рёбра, вдавливаешь перекрестье ладоней в солнечное сплетение, в солнечный узел моего организма.
Вот и кончилась твоя Венгрия, Иштван, -- слышу я голос болгарского шпиона. И умираю.