Степанычев Виктор Борисович : другие произведения.

Тайна корсара

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
   ВИКТОР СТЕПАНЫЧЕВ
  
   ТАЙНА КОРСАРА
  
   Роман
  
   Часть первая: РАБ
  
   Глава 1 Названые братья
  
   Отец Власий телом был тщедушен, невысок ростом и сутул. И лицом не то чтобы отвратно гляделся, однако и особой приятностью не отличался. Нос острый, щеки оспинами, словно градом, побиты, бороденка куцая в пять волосков; один глаз куда как распахнут, а второй наполовину веком прикрыт из-за шрама, тянущегося от прикрытого скуфейкой темени через лоб до левой брови. За разность очей и крайнюю скверность характера школяры прозвали отца Власия "Василиском полутораглазым".
  
   Ходил он быстро, но звучно: пришаркивал сильно, и в такт шагам посохом по каменному полу пристукивал. Как услышат отроки в монастырском коридоре знакомые звуки шарк-шарк-стук, шарк-шарк-стук, знай, отец Власий спешит по их душу. И сразу шум, да гвалт прекратятся, все уткнутся в бумаги, да книги, перьями начнут усердно скрипеть. Но от острого в полтора глаза взгляда ничего не скроется: ни клякса, ни щеки, густо раскрасневшиеся от стычки с таким же озорником соседом. Перстом, острым аки шило, ткнет отец Власий в затылок, бездельником наречет, а то и затрещину хлесткую закатит провинившемуся. А может кого-то из особо "отличившихся" отроков и на горох, рассыпанный в углу, на колени поставить, да еще и батогов посулить. И не канючь, слезно прошения не проси, принимай кару со смирением. Уж такие строгие в порядки водились в Заиконоспасском монастыре, что располагался в стольном граде Москве.
  
   В школе при сем богоугодном заведении готовили подьячих, да писцов для Тайного и Посольского приказов и дворов царских. Брали в нее мальцов двенадцати-тринадцати годков отроду, грамоту хорошо разумеющих, и учили законоуложениям российским, "латыне", да письму красному. А как исполнялось ученику пятнадцать лет, отправляли его в государеву службу. Кто поумнее, да порасторопнее, того приписывали в приказные подьячие; у кого же смекалки кот наплакал, но рука на чистое писание набита -- простыми писцами сажали по приказам, по дворам царским.
  
   Шли в школу, как правило, отроки дворянских фамилий, тех, что малопоместны и малоземельны. Княжеских, да боярских отпрысков Вельяминовых, Ордын-Нащокиных, Долгоруких, Ромодановских, да иже с ними в списках школы не числилось. Именитых к воинской стезе и ратной славе готовили, не с руки им в приказных подьячих корпеть. Низкого сословия в Заиконоспасском монастыре не чуждались, особенно если отрок большие способности к учению проявлял. Холопского звания, правда, не то чтобы не принимали, грамотных среди них мало водилось. А вот сыновья купеческие и посадские рядом с младшими дворянскими отпрысками над "латыней" корпели.
  
   Учителями в школе трудились отцы святые, да монахи. А основателем и благочинным наставником сего учебного заведения являлся отец Симеон Полоцкий. Его сам великий государь Алексей Михайлович в Москву призвал, указал школу устроить, а, вскорости, и к своим родным детям духовником и учителем приставил. Зрели отца Симеона школяры нечасто, как правило, по большим праздникам церковным на службе, да в дни испытаний экзаменационных. И всем понятно, что за воспитанием царских отпрысков Феодора, Ивана, Петра -- наследников российского престола, и царевен многочисленных, у того мало времени остается на сорванцов разночинных школьных.
  
   Большого ума и благочестия был отец Симеон Полоцкий, и с виду не как отец Власий: шарк-шарк-стук. Выступал чинно, посох мягко опускал наземь, клобук на главе нес, словно башню колокольни Ивана Великого -- не колыхнется. Лицом благолепен, борода окладистая, ряса мягкими волнами стелется. А уж как начнет говорить о страданиях господних, да заветах спасителя нашего, так у самого последнего озорника слезы на глаза наворачиваются. Любил наставник детей, ласково с ними разговаривал, не ругал зло, ежели кто из воспитанников, расшалившись, на него в коридоре из-за угла выскакивал. По головке погладит, словом ласковым ободрит, крестным знамением осенит отец Симеон -- и на сердце легко станется отроку.
  
   А вот от отца Власия кроме ругани, тычков, да затрещин хлестких, заиконоспасские школяры ничего другого не слышали, не принимали. Как бы ни старался отрок, не корпел над латынью, законом божиим, да уложениями государства российского, все "полутораглазому" не по душе. Сделаешь урок, он проверит, даже если от зубов отскакивает, слова доброго не услышишь. Головой лишь качнет, да и еще даст задание глагол латинский особо трудный просклонять, уложение о дарах посольских к государю свейскому, либо султану турецкому наизусть вызубрить, либо страницу буками, да глаголями исписать, руку набивая.
  
   Cтранно, но у отца Власия в любимцах ходили, в основном те, кто без царя в голове, убогие на ум, кому "латыня", да законоуложения никак не давались. Он их все больше к письму красному приручал, от других учений устраняя. Даст урок заглавные буквы выписывать, на том у тупицы и день пройдет. Если затрещину и влепит за кляксу, либо строчку кривую, так и то без усердия, напутствуя без крика и ругани: "Пиши отрок, пиши, сие есть хлеб твой насущный"
  
   Вот такой скверный и противоречивый характер имел отец Власий.
  
   Андрейка Сабуров ходил у "Василиска полутораглазого" в особых нелюбимцах. Латынь давалась ему легко, да и память была куда как хорошая, законы государства Российского у него от зубов отскакивали. То, над чем его ровесники школяры день сидели, никак не могли осилить, у него вполовину быстрее получалось. С письмом, правда, не все выходило, строчки часто кривули выписывали, да и буквы заглавные не умел он красиво завитками расцветить, как другие отроки.
  
   Приметил непорядок отец Власий, да и задал Сабурову урок к утру сто раз переписать титл, что есть обращение, по которому Московский царь пишется к величеству Римскому. Вот и выводил до первых петухов Андрейка при свете лучины самый, что ни есть длинный титл: "Милосердия ради милости Бога нашего, во еже посети нас восток свыше, и направити ноги наша на путь мирен, сего убо Бога нашего в Троице славимаго милостию, мы великий государь царь..." Но, как ни старался Андрей, все равно не угодил он отцу Власию. И строчки у него кривы и буквы неровны... Хотя отделался, считай, легко. Тройка затрещин, пара тычков в затылок острым перстом, да обещание батогов за серьезное наказание у школяров Зиконоспасской школы не считались.
  
   Язык латинский Андрейке, в сравнении с другими школярами, выучил без особых проблем. К пятнадцати годам и читал на нем скоро, писал, мог свободно говорить, и даже речь беглую переводить с латыни на русский. Даже отец Симеон отметил усердие Сабурова на весенних испытаниях. "Латыня" в то время была главным языком межгосударственного общения, вся переписка Посольского приказа с иноземными правителями велась только на латинском языке.
  
   Особо обратился на успехи Андрейки и отец Власий. Из крайней зловредности своей, чтобы отрок балду на уроках не бил, заставил его дополнительно еще и польский язык учить. Приставил к Андрею престарелого звонного дьяка Бонифатия, выходца из смоленских земель, бывших в свое время под рукой Польши, хорошо знающего язык ляхов, и указал тому обучить мальца говорить и писать по-польски.
  
   "Пшеканье" далось Сабурову куда как нелегко, но и с этим он справился. Поначалу в его голове "латыня" и польский язык
   перемешались, как переваренные щи в котле -- не разберешь, где капуста, а где лук. Андрейка едва ли два месяца не мог не только по-польски говорить, но и латинский начисто забыл. Отец Власий это и приметил. Будто издеваясь, он устроил старшим отрокам письменное испытание по латинскому языку. Так Андрей хуже всех его и исполнил. Вот уж тут "Василиск полутораглазый" позабавился всласть. И за волосья нерадивого школяра потаскал и на горох на колени поставил в назидание другим, и без обеда оставил.
  
   Но потом, как-то разом все легло на свои место -- латынь и польский язык заняли в голове свои отдельные полки, и дело с места сдвинулось. Теперь уж отец Власий никак не смел школяра Сабурова притеснять. У него и "латыня" от зубов отскакивала, и с дьяком Бонифатием по-польски Андрей болтал едва ли не на равных. Правда, не обошлось сие учение без малого изъяна. Монах по причине своей звонной специализации был глуховат на оба уха, а потому не столько говорил, сколько кричал. И Андрейке приходилось делать то же самое, чтобы учитель его услышал. Еще долго он не мог отвыкнуть разговаривать по-польски без крика.
  
   А отец Власий, приметив, что и с этим испытанием отрок успешно справляется, заставил его еще и "свейский", то есть шведский, язык зубрить. И учитель нашелся в монашеских кельях, отец Варсонофий, по молодости пять лет пробывший в полону у "свейцев". Был он строг, любитель нравоучений, на слово обидное не воздержан, однако от затрещин и тычков воздерживался. Вот только учить шведский язык Андрейке пришлось недолго, всего три месяца, по причине того, что обучение в Законоспасской школе подошло к концу.
  
   Так что к неполным шестнадцати годам Андрейка Сабуров сын Федоров помимо русского не только бегло разговаривал на латыни и польском языке, но еще неплохо понимал и по-шведски.
  
   Был у Андрея среди школяров друг закадычный Илья Неледин,
   младший из пяти сыновей малоземельного тамбовского дворянина. Учился он неплохо, старательно, правда, над тем, что Андрейка часто хватал с лету, Илейке приходилось и днем попотеть, а, часто, и ночью прозубрить. Куда как труднее, чем товарищу, ему "латыня" давалась, не говоря уже о польском и свейском языках. А вот законоуложения государственные Илья знал назубок, до последней буквы и точки. А письмо его красное даже отец Власий, "Василиск полутораглазый", на похвалу скупой, в пример другим отрокам приводил. Умел Илейка заглавную букву красивой сложной вязью обложить -- опытному умельцу писарю приказному на загляденье. Каждая строчка прямая, что нитка натянутая, всякая мелкая ижица, любой глаголь со старанием и любовью выписаны.
  
   Андрейка с Ильей были ровесниками, в один год пришли в Заиконоспасскую школу. Поначалу не ладили, часто дрались, правда, не до крови, но с годами привыкли друг другу и даже стали товарищами не разлей вода.
  
   Собственно, держаться вместе их заставил Демидка Самойлов, школяр двумя годами старше. Драчун был страшный, невежа и грубиян. Со своими ровесниками Демид не связывался, а вот младших отроков держал в страхе, по делу и без дела бил и издевался над ними.
  
   Как-то вечером он решил поучить уму-разуму Илейку, который, как показалось Демиду, нынче дерзко вел себя. Огрызнулся за обеденной трапезой, когда Самойлов в него из-за соседнего стола хлебный шарик кинул, и будто даже толкнул на лестнице...
  
   Вызвал Демидка Илью из спальной залы в коридор, отвел в дальний темный угол, и хотел было учинить над младшим школяром суд скорый, да не тут-то было. Как раз в это время возвращался из трапезной Андрейка, отбывавший в тот день на кухне монастырской очередь пищу разносить, да котлы мыть. Сначала он услышал голос Демидки, а потом разглядел в темноте и понуро стоящего перед ним Илейку. Дело было, можно сказать, обычное, Андрей сам через подобные выволочки не раз проходил. Он хотел, было, тихонько проскользнуть мимо, да споткнулся. Шум, который Андрейка сотворил, Демидка расслышал и для порядка решил и его к ответу призвать. Долго разбираться с малыми отроками и лишние слова на них тратить Самойлов не стал, а замыслил для начала отвесить каждому по оплеухе, а потом уже действовать по настроению.
  
   Демид занес, было, руку, чтобы первым по списку покарать Илейку, но не успел опустить длань на провинившегося, по его мнению, отрока. Нашелся у него нежданный защитник. Раньше Андрейка безропотно принимал издевательства старшего. А вот нынче не смог. От несправедливости у него будто помутилось в голове, вскипела злость, которой он раньше никогда не испытывал. Андрею уже было все равно, кто перед ним, старший школяр или совсем взрослый обидчик, один он или их несколько...
  
   Неожиданно даже для себя он бросился на Демидку и, что есть силы, ударил его кулаком в лицо. Ростом Андрей не по годам выдался высоким, почти равнялся с Самойловым, только куда как худее соперника был и в плечах уже его гляделся. Отец Власий за хлипкое сложение тела отрока даже "сигильдой", бывало, обзывал. Что это означает, Сабуров не знал, но про себя сильно обижался.
  
   Его удар был не столь сокрушающим, сколько ошеломляющим для противника. Особо серьезного урона Сабуров ему не нанес. Демидка, старый драчун, хотя и не ожидал отпора, сумел среагировать на удар, дернув головой и отпрянув на шаг, так что кулак пролетел вскользь, задев только скулу. Андрейка вновь замахнулся, но уже не смог дотянуться до Самойлова.
   Мимо него ядром пролетел Илья и головой врезался Демиду в живот. Не удержавшись на ногах, тот упал на каменный пол.
  
   -- Бей злодея!!! -- сдавленно прохрипел Илейка.
  
   Андрей не заставил себя ждать. В четыре кулака заработали они над поверженным Демидкой. Тот попытался отбиваться, грозить мальцам всеми мыслимыми карами, но скоро запросил пощады.
  
   -- Не бейте, простите ради бога! -- прикрывая голову руками заныл Самойлов. -- Я же над вами только пошутить хотел...
  
   -- Знаем, что ты за шутник. Вот тебе, змеюга! На, получи!
   -- зло шипел Илейка, работая кулаками.
  
   Через некоторое время Демидка перестал умолять о пощаде. Он лишь стонал и тяжко похрипывал, принимая удары.
  
   -- Может, хватит, -- отпрянув от лежащего, неуверенно обратился к Илье пришедший в себя Андрейка. -- Так и жизни его лишить можно.
  
   -- Насмерть забью, злодея! -- с ненавистью бросил Илейка.
   -- На тебе! На, получи!..
  
   Поняв, что драка с Самойловым действительно может кончиться смертоубийством, Андрейка ухватил Илью за плечи и попытался оттащить его от Демидки. С большим трудом он оторвал Неледина от обидчика и прижал его к каменной стене. Илейка все рвался продолжить драку, но потом как-то разом обмяк телом и неожиданно заплакал. Его трясло, он никак не мог успокоиться.
  
   -- Брось реветь, -- уговаривал Илью Андрей. -- Успокоили мы Демидку зверюгу. Пусть он попробует к нам еще сунуться. Мы с тобой его вдвоем в труху сотрем.
  
   -- Теперь мы вместе, да? -- с надеждой сквозь всхлипывания спросил Илейка. -- Демидка нас бояться будет?
  
   -- Вместе, как братья, -- подтвердил Андрейка. -- Хочешь, клятву принесем, кровью скрепим и вправду станем братьями названными.
  
   -- Хочу, -- с готовностью откликнулся Илья. -- Чтобы до конца дней своих за товарища стоять, а если понадобиться, то и жизнь отдать...
  
   На другой день поздним вечером Андрей и Илья перед иконой святителя Николая дали друг другу клятву в вечной дружбе и скрепили ее кровью. Острым ножиком сделали разрезы на запястьях и приложили рану к ране, чтобы кровь-руда смешалась. Узнали бы о таком святотатстве отцы-монахи заиконоспасские, точно бы батогами попотчевали, да еще и епитимью наложили. Перед иконой исполнять обычаи варварские -- грех тяжкий.
  
   Так Андрей Сабуров и Илья Неледин стали братьями названными.
  
   Демидка, боясь позора, никому не поведал, что случилось между ним и младшими школярами тем вечером. Синяки свои отцу Власию объяснил угрюмо, но просто, что с лестницы, мол, оступившись, упал. Однако слух о бунте мальцов против старшего отрока по Заиконоспасской школе прокатился. Наверное, кто-то подглядел, как Андрейка и Илья драчуна Самойлова поколотили. Соученики с уважением поглядывали на друзей, не побоявшихся вступить в бой с самым грозным забиякой в монастырской школе.
  
   Еще пару раз Демид пытался поодиночке выловить и дать взбучку непокорным школярам, но нарывался на решительный отпор окончательно осмелевших отроков. И помощи и сочувствия ждать ему было не от кого. Ровесники, старшие ученики, за крайнюю заносчивость Самойлова не любили, а младшие -- и вовсе ненавидели за постоянные побои и унижения.
  
   Последнюю зиму в монастырской школе Демид провел словно отшельник, наложивший на себя обет молчания. Вернее, другие на него наложили этот обет. Никто с Самойловым не общался, не разговаривал. Целыми днями сидел в одиночестве он над письмом, так как с "латынью", да законоуложениями у него были большие нелады. А по окончании учебы в школе отправили Демидку рядовым писцом в Хлебенный государев двор.
  
   Глава 2 Злыдень за ставнями
  
   Последние два года учебы для Сабурова и Неледина пролетели быстро. Подошел срок весенних испытаний, после которых старших школяров, отправляли в государеву службу.
  
   Андрей и Илья мечтали, чтобы и по окончании обучения их не разлучили. Все мысли и желания отроков были направлены на Посольский приказ. И чтобы не век в нем черными подьячими сидеть, крысами бумажными, документы разбирать и переписку вести, а со временем стать великими послами государства российского.
  
   Вот только благие желания друзей отличались от суровой действительности. Посольский приказ не сильно нуждался в людях. Не более одного-двух школяров из выпуска принимались в его службу из Заиконоспасской школы. А бывали года, когда и никого не брали. А вот Тайный приказ, похоже, нуждался в людях. За исключением уж самых неучей и бездельников, учеников монастырской школы, как правило, направляли заниматься тайницкими делами.
  
   Накануне весенних выпускных испытаний среди старших отроков слух прошел, что в этом году Посольский приказ имеет нужду в двух подьячих. От того и загорелись Андрейка и Илья мечтой стать великими послами.
  
   В ночь перед испытаниями мало кто из выпускников спал. Отец Власий торжественно сообщил, что школу по приглашению преподобного отца Симеона Полоцкого милостиво изволят посетить сам Матвеев Артамон Сергеевич, думный дьяк, начальник Посольского приказа и боярин Полянский Даниил Леонтьевич, дьяк Тайного приказа. И будут они лично участвовать в выпускных испытаниях и отбирать себе людей. Кто эти всесильные люди, ближние бояре государя Алексея Михайловича школярам объяснять не требовалось.
  
   Трепет прошел по монастырской школе. Младших отроков поставили полы мыть, да стены от свечной копоти оттирать.
   А старшим велели стричься, мыться, одежку гладить, да "латыню" повторить, чтобы на испытаниях перед высокими людьми не выглядеть, по определению отца Власия, олухами царя небесного и зачумазиками навозными.
  
   Так и прошла, считай, вся ночь в суете. В утюге не успевали
   угли менять, наглаживая влажные после стирки рубахи и порты.
  
   После заутрени и завтрака отец Власий лично каждого школяра, включая даже самых младших, кто к испытаниям никакого отношения не имел, проверил, что опрятен отрок и руки и уши у него чистые. Выпускников, правда, не смотрел. И без того понятно, что подготовились они к встрече важных гостей. Понимал каждый, что от этого дня его дальнейшая судьба зависит. А судьба, что птица: вот она вроде в ладошке, а вдруг вспорхнула -- и нет ее.
  
   Андрейка Сабуров, как и все его однокашники, постригся в кружок, выстирался, в очереди за утюгом настоялся, нагладился. Хлопоты его закончились, когда за окном уже рассвет занялся. На сон ничего и не осталось. Только придремал, как уже на утреннюю молитву разбудили.
  
   После завтрака отец Власий предупредил выпускников, чтобы они никуда не отлучались, потому что званые гости могли приехать в любой момент. Младших отроков отправили на занятия, а старшие остались в спальной зале. Одни "латынь" зубрили, другие переспрашивали друг друга, вспоминая законы и уложения...
  
   Сабуров с Нелединым тоже, было, попытались заняться делом, однако ничего толкового из этого не вышло. Илья сильно волновался и в голову ему ничего не лезло. А Андрею после бессонной ночи очень хотел спать. Они разошлись по углам
   спальной залы и уже в одиночестве коротали ожидание испытаний.
  
   Андрейка вышел в коридор и, чтобы разогнать дрему, прошелся из конца в конец. Остановившись у дальнего окна, он выглянул наружу. День обещал быть ясным и теплым. Весна в этом году случилась ранняя. Почки на деревьях набухли, и грязь по дорогам уже вся подсохла.
  
   Косые солнечные лучи приятно ласкали лицо Андрея. Почти виновато оглянувшись и никого поблизости не разглядев, он заскочил и уселся на широкий подоконник и прикрыл за собой створку внутренних ставней, чтобы его никто не увидел. Старшему школяру, выпускнику, конечно, не полагалось так легкомысленно себя вести, подобное баловство больше малолетним отрокам было присуще. Но Андрейка любил это укромное место в Братском монастырском корпусе, которое открыл для себя в самом начале учебы в Зиконоспасской школе. Иногда хотелось побыть одному -- от обиды ли на кого-либо или просто от навалившейся тоски-печали по дому. А то ведь все время на людях, среди сверстников, словно на юру, открытый ветрам и взглядам. А тут, за ставнями было скрытно и уютно. Никто не видит, не тревожит, а уж если еще и солнышко пригревает, так словно в рай попал.
  
   Из-за ставней Андрей хорошо слышал голоса в коридоре, поэтому не боялся, что пропустит призыв к построению школяров для встречи знатных гостей. Эта самоуверенность Сабурова и сгубила. Пригревшись под теплым весенним солнцем после бессонной ночи, он не заметил, как задремал.
  
   Проснулся Андрей от зычного голоса, раздавшегося едва ли не над ухом.
  
   -- Здрав будь, Фролушка! -- добродушно глухим басом произнес кто-то стоящий за ставнями, прикрывающими окно, на подоконнике которого сидел Сабуров. -- Ты уж не сетуй, что зову мирским именем, так-то привычнее...
  
   -- И ты милостью божьей будь здрав, боярин Артамон Сергеевич, -- с готовностью откликнулся человек, в котором Андрей узнал отца Власия.
  
   "Проспал! Боже милостивый, что же мне делать-то? -- едва не обмер и в панике завертел головой, Сабуров. -- Артамон Сергеевич, ведь это, не иначе, как сам думный дьяк Матвеев. Вот ведь позор какой, опоздал к встрече важных гостей"
  
   -- Как живешь-здравствуешь, старый товарищ? -- ласково спросил боярин.
  
   -- Молитвами к господу, да трудами праведными для блага нашего государя Алексея Михайловича, -- без запинки просто ответил отец Власий.
  
   Сабуров про себя отметил, что школьный наставник разговаривает с боярином Матвеевым без особой боязни, хотя и уважительно, но словно с ровней. И тот в ответ перед отцом Власием не кичится.
  
   -- Знакомься, Даниил Леонтьевич, это мой боевой товарищ по былым походам. От смерти неминуемой меня спас, сам едва выжил. Видишь шрам у него на темени? Это след ятагана турецкого, что на мою голову должен был опуститься. Под Чигирином дело было... От двух турок я отбивался, да не заметил третьего. Подкрался нехристь со спины, ятаган вскинул, да опустить не сумел. Десятник Фрол Давыдов, так в миру отца Власия тогда кликали, кинулся наперерез, прикрыл меня, отбил клинок, да себя уберечь не сумел. Вот такой он герой.
  
   "А Даниил Леонтьевич, это не иначе, как дьяк Тайного приказа боярин Полянский, -- обреченно отметил, затаившись аки мышь в своем убежище за ставнями, Андрейка. -- Вот уж я попал, как кур в ощип..."
  
   -- Да какой уж там герой, -- пренебрежительно сказал отец Власий. -- Я тогда просто прикрыл тебя, Артамон Сергеевич, а ты от троих турок отбился, меня с поля боя вынес -- и опять в сечу. Вот это геройство!
  
   "А мы-то думали, что "Василиск полутораглазый" с юности полы монастырские полами рясы метет. А он, оказывается, и в боях бывал, и самого боярина Матвеева от лютой смерти спас" -- изумленно покачал головой Андрей.
  
   -- Ладно, похвалили друг дружку, помянули былое, и хватит, -- подвел итог разговора Артамон Сергеевич. -- Преподобный отец Симеон любезно сообщил, что ты, Фролушка, мне подарок подготовил, отрока знатно выучил для посольских дел. Сказывал, что толмачит он без запинки с трех иноземных языков и голова зело светлая.
  
   -- Есть такой, -- согласился отец Власий и в его голосе прозвучали довольные нотки. -- Способный школяр и рода хорошего.
  
   -- Значит, в Посольский приказ лучших отдаете, а мне в Тайницкий -- что останется, -- недовольно прогудел басом третий человек, надо полагать, боярин Полянский. -- Конечно, старые товарищи, добрые рубаки...
  
   -- Не гневайся, Даниил Леонтьевич, -- уважительно откликнулся отец Власий. -- И для твоего приказа выучили достойных отроков, есть из кого выбирать. Десяток умных и шустрых парнишек наберется без труда. Я же только об одном школяре речь веду, о том, у кого способности к языкам великие.
  
   -- Да мне нынче в приказ всего один подьячий и требуется,
   -- поддержал отца Власия боярин Матвеев. -- Так что, думаю,
   не рассоримся мы с тобой, Даниил Леонтьевич, людей себе отбирая.
  
   -- Это я в шутку сказал. Не дело ссориться, отроков делимши, Артамон Сергеевич, -- примирительно произнес боярин Полянский. -- Куда дальнейший путь держим, отец Власий?
  
   -- На молебен, в Никольский собор. Преподобный отец Симеон Полоцкий со школярами ожидает вас там, бояре. А после молебна -- назад сюда, в Братский корпус, на испытания.
  
   "Опоздал к началу. Проспал молебен. Позор-то какой! А ведь это же про меня отец Власий молвил боярину Матвееву. Один я среди старших отроков тремя языками владею. А не явлюсь в церковь, так меня не то что в Посольский или в Тайный приказ, на Конюшенный двор писцом не возьмут, -- едва не заплакал Андрейка от отчаяния.-- Как бы опередить бояр? Надо следом за ними прокрасться по коридору, а как знатные гости через монастырский двор к собору Николы Старого пойдут, обежать их вдоль стены..."
  
   Задумка была хорошая, да только от крайнего волнения или от пыли, которой за ставнями было достаточно, у Сабурова защекотало в носу. Не сдержавшись, он чихнул. Хотя и зажал что есть мочи Андрей нос пальцами и чих больше на фырканье походил, все равно его услышали.
  
   -- А это кто там прячется? -- послышался густой бас боярина
   Полянского. -- Уж не лазутчик вражий нас с тобой Артамон
   Сергеевич подслушивает?
  
   -- Да откуда здесь лазутчику взяться? -- засмеялся думный дьяк. -- Кошка, небось, залезла за ставни. Это у тебя Даниил Леонтьевич не иначе, как болезнь тайницкая. Везде лазутчики, да враги мстятся.
  
   -- А вот мы посмотрим, что там за зверь такой от глаз людских скрывается, -- решительно прогудел Полянский. -- Отворяй ставень, отец Власий.
  
   Андрей съежился и втянул голову в плечи. Петли скрипнули, ставни распахнулись и явили глазам бояр и монастырского наставника сидевшего на подоконнике отрока.
  
   -- Да кой бес тебя, окаянного, сюда занес?-- единственное, что смог растерянно вымолвить отец Власий.
  
   -- А ты, Артамон Сергеевич, говорил, что кошка, -- подозрительно оглядел Сабурова полный боярин в крытой бархатом шубе со стоячим воротником. В негодовании он звучно стукнул посохом о каменный пол, высокая бобровая "горланая" шапка качнулась. Приблизив лицо, густо заросшее бородой, к лицу Андрейки, боярин выкатил глаза, шевельнул густыми бровями и сквозь зубы зловеще процедил:
  
   -- Отвечай, злыдень, зачем за ставнями прячешься, нас подслушиваешь? Злое дело задумал, тать?
  
   От страха Андрей потерял дар речи. Он замер, прижавшись к
   оконной раме, не зная, что сказать.
  
   -- Да что ж ты отрока пугаешь, Даниил Леонтьевич, -- добродушно спросил второй боярин, пониже ростом, но крепкий, сбитый телом, в длинной, шитой золотом ферязи и с ухоженной окладистой бородой. -- Какой из него злодей?
  
   Это, без сомнения, и был начальник Посольского приказа думный дьяк Артамон Сергеевич Матвеев.
  
   -- Не тать он, а наш школяр, Андрейка Сабуров, -- вмешался в разговор отец Власий. -- Простите, бояре, неразумного отрока.
  
   -- Неразумный, говоришь... -- пошел на попятную Полянский. -- А все равно, пускай скажет, почему к молитве не готовится, как его товарищи. Может, он еретик, веру православную не признает? Отвечай, отрок!
  
   -- Веру признаю и господа нашего... Заснул я нечаянно, бояре, -- обреченно признался Сабуров. -- Вас ожидаючи, всю ночь готовились, стирались, да стриглись, не спали... Я присел здесь, глаза случайно и закрылись.
  
   Оба боярина весело засмеялись на бесхитростный ответ отрока. Отец Власий же наоборот нахмурился и топнул ногой.
  
   -- Вот и хвали таких оболтусов, рассыпайся бисером перед уважаемыми людьми, рассказывай, как они к наукам прилежны, -- ворчливо пробурчал под нос "Василиск полутораглазый" --
   Слазь с насеста, дурень, встань перед гостями нашими.
  
   -- Так это ты, Власьюшка, мне его приготовил? -- еще сильнее зашелся в смехе боярин Матвеев. -- Это он на трех языках говорит?.. Способный, говоришь... ха-ха... спать...
  
   -- А отрок во сне толмачит... Как глаза закроет, так и пошел болтать -- то по-турецки, то по-свейски... ха-ха... -- балагуря, поддержал Матвеева боярин Полянский.
  
   От обиды и насмешек на глаза Андрейки навернулись слезы.
  
   -- Ладно, посмеялись, и хватит, -- прекратил веселье Артамон Сергеевич. -- Что заснул, невелика беда. А что правду сказал, так за то ему уважение. Отец Власий сказал, что ты из Сабуровых. Каких будешь: из ветви Пешковых или из Сверчковых?
  
   -- Из Сверчковых, отца Федором Ивановичем кличут, -- тихо доложил Андрей.
  
   -- Вот так встреча! Знавал я твоего тятю... -- удивленно протянул Матвеев. -- Мы же с ним вместе в осаде Риги участвовали. Я стрелецким полком тогда командовал, а он сотенным числился в полку у князя Голицына. Храбрый рубака был. Считай с того времени поболе двадцать годков минуло. Отец же твой тогда у Риги и ноги лишился. В сече ранили, а потом антонов огонь прикинулся. Пришлось резать по живому...
  
   -- Потерял ногу, -- хмуро кивнул в ответ Андрей. -- На деревяшку липовую сменил.
  
   -- Жив, здоров батюшка-то? -- ласково поинтересовался боярин Матвеев.
  
   -- Живой, вот только не очень здоровый, -- посетовал Сабуров. -- К непогоде старые раны ноют. Говорит, что и нога, в бою потерянная, часто ночью болит...
  
   -- Да, идут годы, моложе и здоровее мы не становимся, -- поджал губы Артамон Сергеевич. -- А что же отец, старый боец, тебя не в военную службу направил, а в монастырскую школу, "латыню" грызть? Ростом ты не обижен, да и в плечах широк. Боится, что ты голову сложишь на ратном поле или думает, что воин из тебя не выйдет?
  
   -- Нас у батюшки Федора Ивановича два сына. И обоих он в государеву службу определил, -- глядя исподлобья на боярина, твердо сказал Андрей. -- Рассудил, что мы и в бою должны род Сабуровых не осрамить, и в приказном деле не последними быть, пользу царю Алексею Михайловичу и государству российскому нести. Старший брат Борис три года как в рейтары поверстан, уже до прапорщика дослужился. А меня батюшка в школу Заиконоспасскую направил, чтобы я грамотой и языками иноземными овладел, тем и полезен был государю нашему.
  
   -- Здраво рассудил Федор Иванович, -- степенно кивнул боярин Матвеев. -- Если и сыновья ему под стать, славные служаки из них выйдут.
  
   -- Заждались нас уже, Артамон Сергеевич, -- поторопил думного дьяка боярин Полянский.
  
   -- И то верно, -- согласился Матвеев. -- А ты Сабуров Андрей сын Федоров поспеши в собор, да скажи, что мы скоро будем.
  
   Глава 3 Помощник в делах книжных
  
   Великим послом Андрею Сабурову, как они с Ильей мечтали, скоро стать не удалось. А за полгода службы подьячим в Посольском приказе он вообще разуверился, что когда-либо сможет подобное произойти.
  
   Поначалу его даже к писарскому делу не подпускали, держа все больше на посылках.
  
   "Андрейка разведи чернила... Почему перья не наточены...
   А ну лети, пострел, в лавку, купи к обеду ситного хлеба...
   Куда Сабуров подевался, почему нагар со свечей не снял..."
  
   И так от зари и дотемна. В первые дни, казалось, что не нужны никому ни его знание трех языков, ни светлая, по словам отца Власия, голова. Правда, следует признаться, недолго им, как мальчишкой на посылках, помыкали. Скоро присмотрелись к Андрейке и допустили к письму. Посадили снимать копии с грамот, с переписки с иноземными послами. К осени он чуть волком не завыл, просиживая ночь за ночью за писанием. Хорошо, что усердием и усидчивостью отличался. Некоторых подьячих дьяки к скамье привязывали, чтобы не отлынивали от работы.
  
   Но, в общем-то, жаловаться было грех. Как начинающему подьячему Сабурову положили годового жалования 40 рублей и кормовых на день десять алтын и две гривны. На жизнь хватало, даже оставалось. После монастырской пустой капустной похлебки, да каши без масла, Андрей отъедался горячими калачами на завтрак, да наваристыми щами с мясом на обед. Скоро у него щеки округлились и плечи раздались. Силой наливаться стал, как-никак время подошло, благо и было в кого. И отец, и старший брат телом от рождения куда как крепки и жилисты. В кулачном бою редко кто против них мог устоять, хотя у батюшки и нога липовая.
  
   Родные также не оставили Андрейку и его брата-рейтара без помощи и подарков. Осенью с обозом пришла в Москву подвода с припасами. Муки не пожалели, два мешка прислали, а еще сала соленого четыре фунта и мешок рыбы сушеной. И про одежду зимнюю, порты, рубахи, да валенки для младшего не забыли. Старший брат-то на всем готовом, носит форму рейтарскую, а Андрей из одежки, что в монастырской школе ходил, уже вырос и сильно поизносился. Рукава коротки, и тулупчик колени не прикрывает, валенки прохудились...
  
   Поначалу ночевал Андрей в Посольском приказе с дежурившими там переводчиками и толмачами. А потом, ближе к осени, снял на двоих с Ильей Нелединым угол в Замоскворечье в доме пожилой стрелецкой вдовы. Честно говоря, Андрейка и не думал о жилье, подбил его на этот шаг Илейка.
  
   Неледина взяли в Тайный приказ подьячим. Хотя и разошлись пути-дорожки названных братьев, связи они не теряли. Правда, виделись редко, пусть и служили совсем рядом, в самом Кремле, считай в двух шагах друг от друга. Посольский приказ располагался в двухэтажных палатах между Спасскими воротами и Архангельским собором, а Тайный -- прямо в царском дворце. Но попробуй, отлучись со службы, а еще хуже -- сунься кто чужой во дворец, где государевы покои, или в приказ, где иноземными делами ведают. Стрельцы у дверей скрутят руки за спину, да в подвал на дыбу на дознание: кто таков, не замыслил ли злодеяние против царя-батюшки или измены какой?..
  
   Издали в Кремле видывали Илья и Андрей друг друга, иногда на бегу словом перекидывались. Только по большим праздникам и встречались, отводили душу. А вот когда поселились у стрелецкой вдовы, стали чаще видеться. Хотя, бывало, один заявится из приказа в ночь за полночь, а второй уже спит. Или утром с зарей кто-то на работу торопится, а кому-то до обеда отпуск вышел.
  
   С родным братом Борисом Андрей встречался еще реже, чем с названным. Служба рейтарская нелегка: все учения, да караулы, выезды, да скачки...
  
   Незадолго до Рождества Сабурова неожиданно поздно вечером вызвали к боярину Матвееву. Андрейка никогда не бывал в покоях думного дьяка. Честно говоря, он чуточку перетрусил, стал перебирать в памяти, не провинился ли перед кем последнее время, однако, ничего плохого вспомнить не мог. Работал старательно, замечаний ему никто не делал. Но все равно, хоть и винить себя Андрею было не в чем, на душе было тревожно.
  
   Артамон Сергеевич Матвеев после той памятной встречи в Заиконоспасской школе с Сабуровым близко не общался. Отвечал на поклоны при встрече, иногда мимоходом кидал доброе слово -- на том и расходились. Зачем понадобился боярину молодой подьячий в столь неурочный час оставалось лишь гадать.
  
   Пригладив вихры и одернув поддевку, Андрей тихонько постучал и, дождавшись разрешения, открыл дверь в палаты, где заседал Матвеев. Тот сидел за столом без кафтана, в одной льняной рубахе с расстегнутым воротом. Печь была натоплена так жарко, что заиндевевшие от мороза окна "плакали", натекая струйками на подоконную доску.
  
   Боярин внимательно изучал какую-то бумагу, одну из многих, лежащих перед ним на столе. Мельком глянув на Сабурова, он, молча, указал ему на стул, стоящий сбоку у стены. Андрей присел на краешек и оглядел покои думного дьяка. Никакого роскошества: беленые стены, стол и стулья дубовые, крепкие, без резьбы и украшений. В углу огромный кованый сундук с двумя замками, надо полагать, хранилище для особо важных посольских бумаг.
  
   Наконец Матвеев оторвался от бумаги, отложил ее на краешек стола и поднял глаза на Андрейку.
  
   -- Ну что, Андрей Сабуров, сын Федоров, как тебе служится в приказе?
  
   -- Не жалуюсь, боярин Артамон Сергеевич. Работы много, но
   я стараюсь. Вроде, справляюсь, -- скромно сказал Андрейка.
  
   -- Справляешься, -- согласился Матвеев. -- Хорошо о тебе отзываются дьяки. От отца с матушкой давно весточку получал?
  
   -- По осени на Казанскую, как санный путь установился, с обозом прислал отец подарки прислал, да письмо. Пишет, что жив, хотя и не совсем здоров. Грудью занедужил, дышится плохо, кашель бьет. А еще наставляет, чтобы верой и правдой служил царю-батюшке, добрую фамилию Сабуровых не позорил.
  
   -- А ты помнишь, парень, от кого род свой сабуровский ведешь? -- лукаво глянул на парня Артамон Сергеевич.
  
   -- От мурзы ордынского Чета, поступившего на службу Великому князю Ивану Калите, -- без запинки отчеканил Андрей. -- Он принял веру христианскую и имя Захарий. А фамилия Сабуров пошла от его внука Федора Матвеевича, у которого было прозвище Сабур. У него же два сына имелись, Константин и Семен. И имели они прозвища Сверчок и Пешко. Так мы те Сабуровы, что по Сверчковой линии. В роду нашем и воеводы, и постельники были, а во времена Ивана III предки сабуровские так и вовсе в боярах ближних к Великому князю ходили. Герб Сабуровых таков: щит, в верхней части которого нарисована летящая стрела, слева -- копье острием вверх, а справа -- орлиная лапа с зажатой в ней саблей.
  
   -- Вижу, знаешь, откуда корни растут, -- ободрительно сказал боярин Матвеев. -- И славно, что помнишь, как предки твои государству российскому служили и царю-батюшке, головы не жалея. Думаю, пришла пора и тебе порадеть во славу государя Алексея Михайловича.
  
   -- Так я же вроде и служу, -- растерянно молвил Андрей. -- Верой и правдой...
  
   -- Да это разве служба, -- небрежно кивнул в сторону двери
   Артамон Сергеевич. -- Порты больше протираешь, да чернила переводишь. Ты что, так до старости и хочешь в приказных палатах просидеть? Дослужиться до дьяка, спину сгорбить за столом нал бумагами, на глаза порчу от ночной письменной работы навести... А ведь учителя твои в монастырской школе говорили, что ум у тебя зело светлый, и стремление к познаниям имеешь сильное. Так вот, думаю, пора тебе Андрей, сын Федоров живым делом заняться. Хватит уже гусиные перья о бумагу истирать.
  
   -- Да я готов, боярин Артамон Сергеевич, -- торопливо сказал Сабуров. -- Что прикажешь, то и сделаю. Хоть в стрельцы поверстаюсь, хоть в рейтары пойду. Живота своего в сече не пожалею!
  
   -- Не беги поперед коня, торопыга, -- улыбнулся Матвеев. -- И без тебя найдутся те, кому саблей махать, да голову под ядра подставлять. Я ему про ум, да стремление к познаниям, а он мне про сечу... Ты со Спафарием Николаем Гавриловичем знаком, что у нас в приказе переводчиком числится?
  
   -- Знакомства с ним не водил, но видел издали, в коридорах встречал... Слышал, что умнейший он муж, книги ученые пишет, греко-латино-русский словарь составил, многими языками владеет и трудолюбие его безмерно. Говорят, что по происхождению грек он, но только молдавского рождения.
  
   -- Вот скоро и познакомишься с ним поближе. Пойдешь к Спафарию ближним помощником. Вместе с Петром, иноземцем крещеным, латинцем, будете помогать ему в делах книжных. По приказу царя Алексея Михайловича отправляем мы Великое посольство в дальние нехоженые края, в страну Китай. Посланником к китайскому богдыхану назначен волею государя нашего Спафарий. Дорога в Китай длинная, доселе, считай, неизведанная. Ее не только пройти надо, но и описать, карты составить. А потому Николаю Гавриловичу люди надобны умные и пытливые. Вот и решил я тебя к нему приставить. Вместе с латинцем Петром будете Спафарию ближними помощниками. А еще с вами от Посольского приказа пойдут грек Спиридон, рудознатец, да Иван Латухин, знаток корней, да цветов лечебных. Будут по дороге искать, изучать, да описывать, что встретят: руды, растения полезные, камни самоцветные... Ну, а для дел письменных назначен подьячий Никифор Венюков. Так что, Андрей, сын Федоров, рад тому, что дальние края первопроходцем отправляешься?
  
   -- Рад безмерно, -- едва пересилив нахлынувшие чувства, вымолвил Сабуров. -- Спасибо, боярин Артамон Сергеевич, за честь оказанную.
  
   -- Не словами, делом отблагодари, -- сурово произнес Матвеев. -- Посольство предстоит трудное и опасное...
  
   Артамон Сергеевич замолчал и задумался.
  
   -- В те земли далекие уже ходили, да вернулись ни с чем. Еще в начале царствования Алексея Михайловича в Китай был отправлен послом дворянский сын Федор Байков. Но не отыскал он путей ладных, окольными добрался до китайской столицы, многие лишения по дороге испытав. Да и толку от того, что прибыл он на место, не вышло. Китайцы посла царского обидели, обесчестили, выгнав со своей земли. Муки мученические Байков претерпел, едва живота не лишился от голодной смерти и лихих людишек. Так что честь вашему посольству государем оказана великая, но и испытания предстоят тяжкие. Не все через них пройдут...
  
   -- Готов к любым испытаниям и тяготам, -- горячо выпалил
   Андрей. -- Не подведу, боярин. А если надо, так и жизнь положу ради блага государства российского.
  
   -- С жизнью не торопись расставаться, -- усмехнулся в бороду Матвеев, -- одна она дается. Ну, все, иди парень к себе. Работу свою скоро заканчивай. А завтра поутру найди Спафария и передай ему мою волю, что назначаю я тебя к нему помощником в делах книжных. Батюшке обязательно отпиши, что отправляешься в края китайские. И поклон ему от меня передай.
  
   -- Обязательно отпишу, завтра же, -- уже в дверях пообещал
   Сабуров.
  
   Ни завтра, ни послезавтра Андрею свое обещание выполнить не сумел. Только через седмицу написал и отправил с оказией родителям короткое письмо с сообщением о скором отъезде с Великим посольством в китайскую землю. И не потому, что ленился, а от того, что занят был так, что поспать, и поесть толком было некогда.
  
   Николай Гаврилович Спафарий отличался не только пытливым умом, но и великим трудолюбием. И от других того же требовал. А по-иному и нельзя было. До отъезда посольства оставалось чуть больше месяца времени. И за столь короткий срок надо было успеть и свиту набрать, и дары китайскому богдыхану упаковать тщательно, припасы на дальний путь подготовить, коней отобрать, сани проверить, чтобы первые по дороге не пали, а вторые -- не развалились.
  
   Не дело было и про оружие забывать. Путь длинный, разбойников по лесам шатается много. Всего четыре года прошло, как казнили в Москве гулебного атамана Стеньку Разина. Казака-то четвертовали, но многие воры из его разбойного войска спаслись от гнева царского, разбежались, в новые шайки сколотились. Так что в дороге и пищали сгодятся, и пики острые и сабли наточенные...
  
   И за всем этим отбором требовался присмотр тщательный, беспристрастный. А в приказах, да во дворах царских подлецы подьячие так и норовят обмануть-объегорить, подсунуть припас негодный, сбрую гнилую, да порох подмоченный.
  
   На Конюшенном дворе Спафарий лично коней в дорогу отбирал. Оказалось, знаток он большой лошадиного племени. Половину того, что предлагали, отбраковал, вторую половину одобрил. Меха, бархат и сукна для дарения китайскому властителю тоже сам Николай Гаврилович проверял, даже на зуб пробовал. Не доставало еще перед богдыханом опозориться тканями с гнильцой.
  
   Андрею Сабурову и травнику Ивану Латухину Спафарий поручил подготовить припасы для еды посольству на путь следования от Москвы до Тобольска. А после того, как они справились с этим делом, приставил Андрейку к стрелецкому сотнику Николе Паркову, начальнику посольского конвоя, готовить в Ружейном приказе оружие и пороховой припас.
  
   Сабурову приходилось в руках держать саблю, хотя в дело ни разу применить ее не пришлось. А вот бердыш, а, тем более, пищаль он только издали видел. Сотник Парков не только показал, как с бердышом и секирой обращаться, но дал и из пищали пяток раз пальнуть. После нескольких уроков обращения с оружием Андрей даже заслужил одобрение хмурого и немногословного начальника посольского конвоя.
  
   -- Хороший бы из тебя, парень, стрелец получился, -- пробурчал под нос Никола Парков, понаблюдав, как ловко Сабуров с пищалью и саблей обращается. -- Да вот только грамота испортила...
  
   И в том стрелецкий сотник был прав. Не главной заботой Андрея являлись запасы продовольствия и огневой припас для предстоящего посольства в Китай.
  
   Николай Гаврилович Спафарий встретил Сабурова ласково, но деловито. Сказал, что добрые вести о новом помощнике до него дошли, однако слова словами, и он еще посмотрит, каков тот в деле. На том и закончил знакомство. И сразу перешел к главному. Подготовкой припасов Андрей должен был заниматься днем, а вечером и ночью работать с архивами Посольского приказа. В обязанность Сабурову и латинцу Петру Спафарий вменил поиск среди многих посольских бумаг и отписок сибирских воевод, донесений служивых людей и посланников царских, тех документов, в которых упоминается о Китае.
  
   Работа была тяжелая, но занимательная. И много чего интересного и нужного нашли в посольских архивах Андрей и Петр. Оказалось, что не только Федор Байков, как молвил боярин Матвеев, ходил в китайскую землю. Казаки Петров и Ялычев со товарищами по указу царя Иоанна Васильевича еще до покорения Ермаком сибирских татар доезжали в Китай через Мунгальскую землю. Прошли они вплоть до Великой Стены и даже разрешили им проезд до китайской столицы. Однако к тогдашнему царю Тайбуну допущены казаки не были, так как не привезли китайскому властителю подарков. Однако хоть и не видели они Тайбуна, все же получили от него любительскую грамоту к государю российскому Иоанну Васильевичу.
  
   А при царе Михаиле Федоровиче тобольский воевода князь Куракин посылал казаков Ивана Петлина и Андрея Мундова со служивыми людьми разведать путь в Китай. Но не нашли они хорошей дороги, скоро вернулись, не сговорясь с мунгальцами о проходе через их земли и понеся тяжелые потери. Годом позже за тем же ходили казачий голова Андрей Шарыгин и атаман Васили Тюменец. Им была поставлена задача отыскать водный путь в китайское государство. Но о походе том известия утрачены. Или не нашли казаки речных дорог в Китай или сгинули от лишений и лихих людишек.
  
   И Федор Байков был не последним русским посланником в загадочные китайские края. Уже после него ходил туда тарский сын боярский Иван Перфильев. С ним была послана грамота от тогда еще молодого царя Алексея Михайловича к властителю китайскому. На тот раз Перфильев был принят богдыханом, одарен подарками и привез в Москву первые десять пудов чаю. Однако, несмотря на счастливое завершение миссии Перфильева, отношение китайцев к русским оставалось неприязненным. Они не желали их присутствия на Амуре, нападали на пограничные сторожевые остроги в верховьях реки. Нерчинский воевода, дабы уладить отношения, посылал к богдыхану гонца Игнатия Милованова, который также был принят и богато одарен. Однако вопрос о границах и свободной торговле между Китаем и Россией так и оставался неразрешенным.
  
   Как понял Сабуров, именно эти две наболевшие темы -- границы и торговля, более всего волновали начальника Посольского приказа боярина Матвеева, а стало быть, и государя Алексея Михайловича. Думный дьяк постоянно интересовался ходом подготовки Великого посольства в Китай. Андрей был свидетелем разговора Артамона Сергеевича со Спафарием. И присутствовал при сем не просто в роли стороннего зеваки, а докладывал о найденных в архивах совместно с латинцем Петром сведениях о Китае.
  
   Похоже, работали они не зря. Во время доклада боярин Матвеев одобрительно качал головой и несколько раз перебивал Сабурова, уточняя подробности. А в конце не выдержал, вскипел и сорвался, ругаясь и энергично потрясая кулаком. Речь шла об обнаруженных в посольских бумагах обращениях поляков и англичан с просьбой пропустить их через территорию государства российского к границам с Мунгалией с целью достичь китайских земель.
  
   -- Иноземцы из-за нескольких граничных рубежей стремятся наладить с Китаем торговые отношения. Чай, шелка, бумага, пряности, фарфор... А мы никак не можем этого сделать, хотя это, считай, наши ближние соседи. А положа руку на сердце, так и вовсе не желаем общения с Китаем. В боярской Думе, считай, половина -- противники Великого посольства к богдыхану. Козыряют, что высокомерны китайцы и войско их велико и сильно. Боятся, что войной пойдут на нас, сметут наши сибирские остроги, загонят назад за Уральские горы, коли речь о границах заведем. А, по-моему, именно решив вопрос с граничными рубежами, мы сможем прекратить набеги на восточные посты и двигаться далее в Сибирь, осваивать ее богатства, -- помогая себе рукой со сжатым кулаком, чеканил слова Артамон Сергеевич. -- Слава богу, государь Алексей Михайлович внял моим словам и назначил Великое посольство в Китай. Разрешим вопросы с границей, значит, и наладим торговлю. Китайские товары нам куда как потребны, как и им российские меха, сукна, да железный скарб.
  
   -- Не только наладить отношения с Китаем следует, но и разведать удобные пути, -- поддержал думного дьяка Николай Гаврилович Спафарий. -- Дороги через Мунгалию весьма опасны. Хотя правители мунгальские имеют с нами хорошие отношения, однако некоторые кочевые племена настроены к проезжающим враждебно. Нападают на купцов, на казаков, грабят, убивают... И северные кочевые тунгусы шалят. Царьки их вероломны и жадны. Сегодня помогают русским людям, встречают их смиренно, ясак платят, а завтра жизни лишают. И не найдешь, чьих рук дело. Снимутся с места, соберут чумы, в тундру на оленях уйдут -- и ищи их, свищи.
  
   -- Земли на восток далее верховьев Амура, почитай, нам неизвестны. Карты составлены со слов побывавших там торговцев и казаков и часто противоречат друг другу. Одни говорят, что те земли под правлением китайцев, другие -- что нет там власти никакой и можно смело брать их под руку и скипетр государя самодержца российского, -- задумчиво сказал боярин Матвеев. -- Так что не менее важными задачами Великого посольства, чем налаживание отношений с Китаем, будут сбор сведений о пограничных с ними территориях и изготовление точных карт.
  
   -- Не сомневайся, Артамон Сергеевич, сделаем все, что прикажешь, постараемся во славу и благо государя Алексея Михайловича, -- почтительно склонил голову перед боярином Спафарий.
  
   -- Верю, что сил и живота своего не пожалеете, -- согласно
   кивнул думный дьяк. -- А если справитесь успешно, то имена ваши будут записаны на скрижали великих деяний совершенных
   для укрепления и прославления государства российского.
  
   Глава 4 Прощание с Москвой
  
   Памятуя о своих способностях к языкам, Сабуров однажды
   поинтересовался у Спафария, нельзя ли ему заняться изучением китайского. Такое знание лишним никогда не будет.
   Вот только этим обращением он сильно расстроил Николая Гавриловича.
  
   -- Нет на Москве, Андрей, и никогда не было переводчиков, владеющих китайской речью, -- нахмурившись, сказал Спафарий. -- Как только назначили Великое посольство, я сразу попытался отыскать знающего человека, но не тут-то было. С персиянского есть толмачи, с гишпанского можно найти переводчика, не говоря уже об аглицком и франкском языках, а с китайского нет. Нашелся один торговец мехами из Тюмени, тайком доезжавший за пушниной далее наших восточных пограничных острогов. Так ему сопровождающие казаки, не раз в тех местах промышлявшие и будто даже имевшие знакомцев среди китайцев, сказывали, что язык их зело сложен. И не только в произношении, но и в написании. В русской грамматике любое словечко из отдельных букв складывается, а у них для каждого слова свой отдельный знак имеется. Называются те знаки "роглифами" и число им тысячи. А пишут китайцы не в строку, а в столбик.
  
   -- А как же мы с ними договариваться будем? -- удивился Андрей. -- Язык не знаем, толмачей не имеем...
  
   -- Мы не знаем! -- резко ответил Николай Гаврилович, сделав ударение на слове "мы". -- А китайцам, оказывается, русская речь давно ведома. Хоть и отгородились они от нас Великой стеной, а все равно интересуются соседями. А российские бояре скудоумием своим заслон добрым отношениям c великим народом ставят. Боятся всего, даже собственного чиха. "Не следует тревожить китайцев, а то, не дай бог, войной на нас пойдут" -- зло передразнил кого-то Спафарий. -- Да если бы богдыхан сильно захотел, он бы давно наши пограничные посты на верхнем Амуре стер с лица земли. Да что там с Амура -- из Сибири одним ударом бы русских людей вышиб, словно пробку из штофа. У нас там по городам и весям стрельцов, да казаков куда как меньше чем в Москве, а китайская армия, по слухам, огромна и искусна в ратном деле. А коли до сих пор не случилось войны, значит, не нужна она богдыхану.
  
   -- Плохо безъязычными в посольских переговорах быть, -- посетовал Спафарию Андрей. -- Толмачи китайские могут не то перевести, в большой конфуз нас ввести...
  
   -- Попробуем в Тобольске отыскать знающего человека, -- согласно кивнул помощнику Николай Григорьевич. -- Я воеводе
   тамошнему отписал грамоту, чтобы он Великому посольству готовил сопровождение: казачий конвой, дворянских детей для свиты, слуг, носильщиков, кухарей. Ну и, конечно, припасы на дорогу, коней, телеги... Из Москвы выйдем на санях только основным составом посольства числом в пятнадцать человек с дюжиной стрельцов для охраны.
  
   Полтора месяца подготовки к отъезду Великого посольства для Сабурова в постоянных трудах и заботах пролетели, словно один день. За это время он с братом виделся один раз и то
   случайно столкнувшись с ним в Кремле, где рейтары несли караул. С Ильей Нелединым виделись чаще, как-никак в одной избе живут, однако толком так и не поговорили.
  
   Илья с середины зимы отчего-то стал хмур и неразговорчив. Часто без дела огрызался и грубил. Новость о том, что его названный брат едет с Великим посольством в Китай ближайшим помощником Спафария, Неледин воспринял в целом безразлично. Лишь кивнул в ответ и сухо кинул: "Повезло!". Андрей поначалу подумал, что Илья ему завидует, а потому, и злится, однако, скоро понял, что ни о какой зависти речь не идет. В минуты редкого хорошего настроения Неледин живо интересовался, как идет подготовка Великого посольства, но потом вдруг резко замыкался и грустнел. Илья чаще стал задерживаться в Тайном приказе на всю ночь до утра, а днем отсыпаться. Но сон его был нехорош. Илейка часто стонал,
   холодный пот покрывал его лоб. А еще Андрей несколько раз замечал, что от его названного брата, вернувшегося со службы, пахнет вином.
  
   Перед самым отъездом у них случился тяжелый разговор. Илья
   в тот вечер пришел поздно, завалился в избу, качаясь, сбивая косяки. Сбросив на пол полушубок и валенки, он, не говоря ни слова, завалился на лавку. На Андрея, сидевшего на соседней лавке, пахнуло густым перегаром.
  
   -- Илейка, ты, что зелена вина перебрал? С чего бы такой
   разгул? Сегодня, вроде, не праздник, -- удивленно поинтересовался Андрей.
  
   -- У меня ныне каждый день -- то рождество, то масленица,
   -- лениво, заплетающимся языком сообщил Илья. -- Имею право после трудов тяжелых.
  
   -- Ты и три дня назад пьяный пришел, и на прошлой неделе было дело... -- осторожно сказал Андрей. -- Не часто ли стал к вину прикладываться?
  
   -- Я же сказал, что каждый божий день, а вернее -- каждую ночь, праздник у меня, -- неожиданно резко бросил Неледин. -- Веселимся от всей души, огни потешные пускаем, а нам песни все поют, пляски скоморошные устраивают.
  
   -- Не пойму, брат названный, о чем ты говоришь? -- пожал плечами Андрейка. -- Какие огни? Какие песни и пляски?
  
   -- А те, от которых кровь-руда сначала горит в жилах, а потом стынет, словно лед, -- сквозь зубы процедил Илья. -- И ноги сами в пляс идут.
  
   Не вставая, лежа на лавке, Неледин засучил ногами.
  
   -- А вот так! А наяривай, скоморох! Жалейка пищи, бубен бей! Дуда гуди, душу губи!..
  
   Неожиданно Илья вскочил на ноги и действительно пустился в пляс. Его танец был неистовым и диким. Неледин беспорядочно размахивал руками, кружился, что есть силы бил пятками, обутыми в шерстяные носки о половицы.
  
   -- Жги! Жги! Жги! -- приговаривал он на каждый удар. --
   Бей! Бей! Бей!
  
   Дикарская пляска закончилась также неожиданно, как и началась. Поскользнувшись в повороте, Илья упал на пол и забился в громких рыданиях.
  
   -- Успокойся, Илейка! -- кинулся к нему Андрей. -- Что с тобой? Будто бес вселился...
  
   -- Я и сам есть бес, -- сквозь всхлипывания, с трудом проговорил Илья. -- И работа моя адова, в преисподней, с грешниками.
  
   К Андрею после этих слов вдруг пришло озарение, почему его названный брат последнее время такой взвинченный и злой. Стала понятна и тяга к вину, и эта дикая пляска.
  
   -- Ты, Илья, нынче в подвалах служишь? -- угрюмо спросил Андрейка. -- В пытошной?..
  
   -- Там служу, там! -- отчаянно выкрикнул Илейка. -- Огнем жжем врагов государства нашего, каленым железом пытаем, кнутом бьем, ноздри рвем... Что, не ожидал такого, посол великий? Я вот тоже имел большое желание служить в Посольском приказе, а меня в кремлевские подвалы определили, на муки людские смотреть. Осуждаешь меня? Скажи, осуждаешь?
  
   -- Да успокойся ты, брат, -- поднялся с колен Андрей. --
   Никакой я не великий посол и уж ни в чем тебя не виню. Не знали мы, какая судьба нам уготована. И ты в подвалы не по своей воле попал.
  
   -- Ко мне сначала присматривались, на письменной работе
   держали. Потом, как будто за делом, стали посылать в пытошную: чернила поднести, бумагу. Видимо испытывали, не страшно ли мне видеть, как других мучают. А мне и было страшно и противно, да я, дурачина, виду не показал. А надо было... А перед Рождеством меня и определили подьячим к дознавательному дьяку. Хорошо, что еще не палачом.
  
   -- Не казни себя, Илья, -- негромко сказал Андрей. -- На все воля божья. Не нам решать...
  
   -- Не божья то воля, а сатанинская, -- перебил его Неледин. -- Отправили меня в геенну огненную помощником бесам... Не знаю, как мне дальше жить. Иной раз от тоски руки на себя наложить хочется. И ты вот меня покидаешь.
  
   -- А чем я тебе могу помочь, брат названный? -- хмуро спросил Андрей. -- Только пожелать, чтобы ты человеком, а не бесом из тех подвалов выбрался, не сжег себе душу.
  
   -- И на том спасибо, брат, -- вытирая слезы, устало сказал Илья. -- А за то, что сорвался, прости. Не было уже сил в себе держать... Ну, а ты, Андрей, забудь, в чем я тебе открылся. Не мой это секрет, а государственный. Меня крепко предупредили, чтобы рот на замке держал, где служу, чем занимаюсь.
  
   -- Уже забыл. Не было ничего, и ты ни о чем не рассказывал. К тому же некому мне открываться, да и незачем. Клятву давать не буду, слову моему поверь, -- качнул головой Сабуров. -- А теперь спать, Илья. Или лицо умой. Хочешь, щей похлебай, они в печке стоят, еще теплые. Вон и хозяйка от соседей идет. Сейчас ругаться будет, что не спим, свечу понапрасну жжем.
  
   Время до отъезда Великого посольства в Китай за хлопотами сборов пролетело быстро. Настал назначенный день, когда следовало отправляться в путь. После торжественного молебна в Архангельском соборе о здравии путешествующих, Николай Гаврилович Спафарий с посольской свитой был принят государем Алексеем Михайловичем.
  
   Андрей никогда не бывал в царских покоях и думал, что увидит в палатах богатства несметные, золотом сусальным крытые стены, потолки бирюзовые, полы, сплошь коврами персидскими устеленные. Однако ни крайних богатств, ни злата и серебра Сабуров не увидел. Лестницы, коридоры, да переходы ничем особым не отличались: стены беленые, а где и просто голого красного кирпича. Правда, стекла и слюда в окошках были разноцветные, да решетки на них кованые красивого геометрического рисунка.
  
   А вот государев зал, где принимали посольство, радовал глаз. Стены и сводчатые потолки были густо и искусно расписаны изображениями людей, зверей, птиц и диковинных растений. Справа углу стояла печь, украшенная синими изразцами, под потолком висел огромный медный литой подсвечник на три десятка свечей. Вдоль стен тянулись скамьи, обитые красным бархатом, на которых расположились думные бояре.
  
   Царский трон стоял посередине зала, ближе к стене, как раз напротив двери. Сидящий на троне государь внимательно и, как показалось Сабурову, с некоторой усталостью вглядывался в каждого входящего.
  
   Спафарий остановился, не дойдя до трона пяти шагов, и низко поклонился царю Алексею Михайловичу. То же самое сделали и все остальные участники предстоящего посольства, стоящие за его спиной. Государь в ответ лишь склонил голову.
  
   Первое слово взял начальник Посольского приказа боярин Матвеев. Выйдя из общей шеренги думных бояр, Артамон Сергеевич подошел к трону и, встав слева у его подножия, развернул свиток и начал громко читать:
  
   -- Бога нашего славен милостию государь российский царь Алексей Михайлович наказ дает Великому посольству к богдыхану китайскому...
  
   Сабуров внимательно вслушивался в слова государева наказа.
  
   ... Чести русского царя не ронять, держаться чинно, гордо, но обходиться с иноземцами отменно ласково;
   -- Отыскать пути ближние и податные в Китай морем, сушей, или рекой, минуя пустыни и разбойные мунгальские степи;
   -- Искусных мастеров, ремесленников пригласить в Москву;
   -- Семена добрые породные, зверей малых и птиц, в хозяйстве годных привести;
   -- Доставить из земель китайских на Москву природного китайца и дары их земель...
  
   "Как кратко, но как полно дает наказ царь-батюшка, -- восхищенно подумал Андрей. -- Ни единого слова лишнего, все по делу и для вящей пользы государственной. А вот и главное, зачем отправляется Великое посольство, о чем Спафарий будет с богдыханом говорить и его ближними людьми..."
  
   ... Владения русского царя в Сибири пометить в книгах и картах доподлинно;
   -- Торговым людям в обе стороны ездить беспрепятственно;
   -- Злато, серебро, каменья дорогие китайские менять на товары русские;
   -- Прекратить набеги лихих людишек китайских на русские пограничные посты и остроги...
  
   Закончив читать царский наказ, боярин Матвеев скрутил свиток и подал бумагу Спафарию. Николай Гаврилович принял его с поклоном и тут же отдал стоящему за спиной Сабурову. Артамон Сергеевич взял в руки другой свиток, преданный ему посольским дьяком и торжественно огласил список даров богдыхану: сукна, меха соболиные и бобровые, часы, зеркала венецианские, янтарь, рыбья кость... А следом определил и казну Великого посольства: четыре мешка серебра и ларь разменных медных монет на прогонные и кормовые. И этот свиток он вручил Спафарию, который, в свою очередь, передал его Андрею.
  
   Затем наступил самый торжественный момент. Царь Алексей Михайлович поднялся с трона. Стоящий справа боярин
   с поклоном передал ему кованый ларец. Государь отставил в сторону посох, который тут же подхватил ближний боярин, взял ларей в руки, взглянул на Спафария и величаво ему кивнул. Тот подошел к трону и опустился перед царем на одно колено.
  
   -- Передаю тебе посол, грамоту нашу к богдыхану. Храни ее как зеницу ока, не отдавай никому, кроме властителя китайского, будь даже то ближние его люди. Из рук в руки вручи богдыхану и передай ему наше искреннее почтение и желание дружбы двух великих государств.
  
   Голос у царя был негромкий и в интонациях мягких. Он словно наставлял своего сына.
  
   Закончив говорить, Алексей Михайлович протянул ларец с грамотой Спафарию, который, не вставая с колена, принял его.
  
   -- Беречь буду грамоту, как жизнь свою. И наказы твои, великий государь, исполню в точности, -- почтительно произнес Николай Гаврилович.
  
   Царь принял в руки посох, внимательно и ласково оглядел
   посольскую свиту Спафария. Сабурову показалось, что Алексей Михайлович задержал на нем свой взгляд. По его телу пробежала холодная дрожь.
  
   "А вдруг государь меня о чем-то спросит? Как ему отвечать? Не осрамиться бы перед лицом самодержца" -- опасливо подумал Андрей.
  
   Однако царь не стал никого ни о чем спрашивать. Он просто повернулся и вышел из тронного зала. На том аудиенция Великого посольства у государя была окончена.
  
   Ранним утром 4 марта 1675 года двадцать саней царского посла в сопровождении полутора дюжин всадников, вооруженных и безоружных, конвоя и свиты, через Замоскворечье выехали из Москвы.
  
   Со старшим братом Борисом Андрею за сборами к отъезду толком проститься не удалось. Борис со своими рейтарами нес службу в карауле в Кремле. Они издали помахали друг другу, да обменялись несколькими фразами. И с Илейкой теплого прощания не получилось. Слова застряли в груди, да и объятия прощальные не были столь крепкими, как бы хотелось...
  
   Когда остались позади последние избы посада и санный поезд оказался в чистом поле, Андрей, развернувшись в седле, оглянулся на город. Сквозь серую мокрую дымку он разглядел повершие стен и башен Кремля, шпиль колокольни Ивана Великого, разноцветные маковки собора Василия Блаженного, кресты иных московских церквей... Жилых домов видно не было, они прятались в тумане. Сабурову показалось, что и Кремль и храмы парят в воздухе.
  
   "Когда еще увижу тебя, стольный град Москва? Скоро ли свидимся братья названый и родной? И случится ли это вообще?" -- мелькнула в голове невеселая мысль.
  
   Андрей почувствовал, как в горле застрял ком и к глазам подступили слезы. Чтобы не показать другим свою слабость, он хлестнул коня и, разбрасывая комья снега и мерзлой земли, наметом поскакал в голову санного поезда.
  
   Глава 5 Родительский дом
  
   Погода помогала посольству в дороге. По-хорошему, снег уже должен был начать таять, однако до самого Нижнего Новгорода небольшой морозец, державшийся днем и усиливающийся ночью, не давал дорогам раскиснуть. А на четвертый день пути даже метель затеялась, закидывая лицо крупными колкими снежинками и заметая наезженные колеи.
  
   В Нижнем Новгороде задержались на три дня. Николай Гаврилович Спафарий в дороге простудился. Он сильно кашлял, жаловался на боль в груди. Лекарь нижегородского воеводы, осматривавший царского посла, прописал ему настойки на травах и настойчиво посоветовал отлежаться. Спафарий сначала не хотел его слушать и приказал свите на следующий день двигаться далее, но от болезни и навалившейся слабости он утром на ноги не смог встать. Однако едва жар у больного спал, и он с трудом, но все же сумел подняться с постели, посольство отправилось в путь на Казань.
  
   Дорога Андрею была хорошо ведома. Поместье отца, сельцо
   Сабуровка, нареченное по имени хозяина, с окрестными полями и лесами, лежало как раз посередине пути между Нижним Новгородом и Казанью, южнее Ядрина. По казанскому тракту юного Андрейку везли в Москву на учебу, дважды он ездил по нему на побывку в родной дом...
  
   На второй день пути после Нижнего, когда вдали показались избы села Воротынеца, Сабурова неожиданно окликнул Спафарий. Он еще не оправился от болезни и ехал в санях, завернувшись в тулуп, да еще и укрытый полостью из медвежьей шкуры. Сабуров подскакал, и сдержал коня, подстраивая его ход под скорость саней.
  
   -- Андрей, ты, я знаю, родом из этих мест? -- повернув к нему голову, тихим голосом спросил Николай Гаврилович.
  
   -- Верст сорок отселе до батюшкиного поместья, -- бодро отрапортовал Сабуров прямо с седла. -- Это если напрямик. А через Ядрин -- все пятьдесят выйдут.
  
   -- Повидать-то отца с матерью желаешь? -- лукаво спросил Спафарий, чем поверг Андрея в искреннюю растерянность.
   -- Давно их навещал?
  
   -- Да почти два года уж прошло. И кто же родных не хочет увидеть? -- едва нашел слова Сабуров.
  
   -- Вот и съезди, навести их. Мы из посольства не скоро вернемся, они по сыну скучать будут. Да и ты тоже... Два дня тебе на дорогу, да денек на матушкины пироги. До Казани нас как раз и догонишь. А не достанешь по пути, так мы там ненадолго, на пару деньков точно задержимся. Припасами на дальнейший путь надо запастись, да коням дать отдохнуть. Кстати, по дороге гнедого своего не загони, тебе еще на нем ездить и ездить.
  
   -- Спасибо, боярин, -- сорвал шапку с головы Андрей. -- Век не забуду твоей доброты.
  
   -- А по дороге, парень, будь осторожен, -- не обращая внимания на благодарение, наставил Сабурова Спафарий. -- Лихих людей нынче по лесам бродит много.
  
   -- Да у нас здесь места тихие, -- весело сказал Андрей и тронул рукой саблю, висевшую на боку. -- А если кто и сунется, так у меня есть чем ответить.
  
   -- Ишь, петух какой нашелся, -- улыбнулся Спафарий. -- Семерых одним махом побивахом. Ладно, скачи, воин. Батюшке с матушкой привет передавай. Скажи им, хорошего сына воспитали.
  
   Радостный от похвалы, а еще более, от того, что завтра он увидит отца и мать, Андрей хлестнул коня и, обгоняя санный поезд, поскакал в направлении Воротынца.
  
   До Сабуровки он добрался только к обеду следующего дня. По дороге пришлось заночевать в малой деревеньке в курной избе. Небо заволокло тучами, в темноте дорогу, и без того малонаезженную, было не разобрать. Да еще и издали ветер приносил отголоски волчьего воя. Поэтому Андрей решил не рисковать, а дождаться утра, выспаться самому и дать отдохнуть коню.
  
   Он подскакал к родительскому дому и бросил поводья своего гнедого вышедшему ему навстречу дворовому человеку.
   Забежав по крыльцу мимо стоящих на нем каких-то мужиков, стянувших при его появлении с голов шапки, Андрей распахнул дверь и остановился на пороге. Он еще во дворе заметил, что слуга, принявший у него коня, смотрел на него с каким-то странным, как будто виноватым, выражением, но не придал этому значения. А в доме первой Андрея встретила Дарья, нянька, ухаживавшая за ним и братом с малолетства. Увидев "младшенького", как она звала в детстве Андрейку, Дарья громко ахнула, заплакала, прижимая концы платка к глазам, и запричитала в голос. Густой запах ладана, разливавшийся по дому, резко ударил ему в нос.
  
   -- Что случилось? -- тревожно спросил Андрей. -- Неужто с
   батюшкой?!
  
   У него защемило сердце от предчувствия.
  
   -- Матушка Анна Игнатьевна... -- сквозь слезы с трудом выдавила Дарья, -- Преставилась.
  
   У Андрея едва не подкосились ноги. Он больше боялся за отца, потерявшего здоровье в военных походах. У него и грудь постоянно, особенно зимой, закладывало, так что и откашляться никак не мог, и старые раны ныли к непогоде. А матушка никогда не жаловалась на болезни. Андрей не сумел даже припомнить, когда она хворала. Всегда на ногах, всегда в хлопотах, заботах по дому...
  
   На не сгибающихся, будто деревянных, ногах он прошел в залу. Окна и зеркало были занавешены, по углам горели свечи, под иконами -- лампада. В комнате царил полумрак. Посередине залы на табуретах стоял гроб. У его изголовья за конторкой стоял дьячок местной церкви и, опустив глаза в церковную книгу, невнятно бормоча, читал молитву.
  
   Андрей сразу не узнал человека, сидящего на стуле у гроба. Сухая сгорбленная фигурка, более подходящая подростку, никак не могла принадлежать батюшке, человеку крепкого сложения. Только по липовой деревяшке, вытянутой под гроб, Андрей понял, что это все же его отец. Он здорово сдал за последние годы, пока они не виделись.
  
   Отец поднял полные слез глаза на вошедшего, но, похоже, сразу не признал сына.
  
   -- Второй день от гроба не отходит Федор Иванович. Ничего не ест, не пьет, горюет... -- шепнула из-за спины Дарья.
  
   -- Батюшка, как же так? Горе-то, какое! -- срывающимся голосом произнес Андрей.
  
   -- Это ты Андрюша, -- тихо произнес отец, наконец признав младшего сына. -- Успел... Отмучилась наша матушка.
  
   -- Да как же это произошло-то? -- вытирая навернувшиеся на глаза слезы, спросил Андрей. -- Она что хворала?
  
   -- В одночасье случилось. С вечера голова у нее сильно заныла, слабость напала. За ночь болезнь так и не прошла. Стонать начала, к рассвету языком престала владеть, обмороки пошли... Рано утром я за лекарем-немцем послал к соседу князю Ростовцеву, да тот уже не поспел. Говорит, удар приключился. Слава богу, что долго не мучилась.
  
   -- Господи, да за что нам такие испытания, -- перекрестился на икону Андрей.
  
   -- Праведницей мать твоя, Анна Игнатьевна, жила. А таких господь любит, скоро к себе прибирает, -- склонил голову к гробу отец.
  
   Андрей взглянул на покойную матушку и как будто даже не узнал. Он всегда помнил ее немолодой женщиной, с постоянной тревогой в глазах -- за мужа, за детей, за хозяйство. Но сейчас ее морщины разгладились, лицо виделось спокойным, свободным от забот.
  
   -- Садись, Андрюшенька, -- подала из-за спины голос няня Дарья и поставила стул рядом с отцовским. -- Посиди, дитятко, отдохни с дороги, с матушкой попрощайся.
  
   -- Когда похороны? -- присаживаясь, спросил Андрей.
  
   -- Сегодня, -- ответила Дарья. -- Как священник отпоет, так и понесем. Мужички уже ждут.
  
   Теперь Андрей понял, что за люди толпились на крыльце.
  
   Скоро пришел поп и совершил отпевание усопшей. Приехали проститься с Анной Игнатьевной соседи, престарелый князь Ростовцев с княгиней. Потом Дарья привела в залу мужиков. Они взяли на руки гроб и понесли его к выходу.
  
   Отец совсем ослаб, даже не смог подняться со стула. Андрею и Дарье пришлось подхватить его под руки. У крыльца гроб поставили, чтобы с ним могли проститься дворовые люди. Запричитали женщины. Прощание длилось недолго. Гроб опять подхватили на плечи и понесли к церковному погосту.
  
   Церковь стояла неподалеку от дома. Немногочисленная процессия вошла в ее ограду и свернула к унылым покосившимся черным крестам, торчащим из воронок, образованных подтаявшим на скупом мартовском солнце снегом. Вырытая могила расположилась у самой стены церкви.
  
   -- Меня рядом с нею положите, -- неожиданно сказал отец, которого Андрей вел под руку. -- И себя, сыны, завещайте похоронить здесь же. Пусть все Сабуровы тут покоятся.
  
   Андрей промолчал, не зная, что и сказать на батюшкины слова. Поместье отцу было пожаловано более двадцати лет назад государем Алексеем Михайловичем за заслуги на ратном поприще. Мать была первой из Сабуровых, кого похоронят на этом кладбище. И отец, конечно, рано или поздно ляжет рядом с женой. Возможно и старший брат, которому перейдет по наследству поместье, упокоится здесь же. А вот какая судьба уготована ему, и где он найдет свое последнее пристанище, Андрей не ведал.
  
   Утром следующего дня он засобирался в дорогу. Время отпуска, отпущенное ему Спафарием, вышло. Отец, совсем ослабший, не поднимающийся со стула, следил за приготовлениями сына к отъезду. Правда, сборы, в основном, состояли в том, чтобы отбиться от няни Дарьи, пытавшейся набить дорожную торбу всевозможной снедью.
  
   -- Да не клади ты мне эти пышки. Что я с ними делать буду? А зачем суешь курицу? Когда мне ее есть? Испортится же, выброшу, -- отбивался от няни Андрей. -- Положи сала соленого поболе, да хлеба ржаного -- в дороге самая еда. И белья пару не забудь.
  
   Дарья растерянно суетилась, бегала то в кухню, то в чулан,
   а то в поисках белья и теплых носок стала перерывать сундуки, да никак не могла ничего найти. Андрей, наблюдая за ней, присел на стул рядом с отцом.
  
   -- Наверное, уже не свидимся с тобой, Андрюша, -- негромко сказал Федор Иванович. -- Надолго ведь уезжаешь. Не ранее, чем через два, а то и три года посольство вернется. Я следующую зиму уже не переживу. Так что, считай, навсегда прощаемся.
  
   -- Да что уж ты, батюшка так торопишься на тот свет? -- искренне возмутился Андрей. -- Еще поживешь и меня встретишь. А там я, глядишь, невесту себе присмотрю. Свадьбу сыграем, внучат тебе нарожаем -- будет, чем заниматься.
  
   -- Хотелось бы и пожить, и внучат понянчить, да, сердцем чувствую, не случится сего счастья. Пойду вдогонку за Анной Игнатьевной... Да, не перечь мне, Андрюша. Господь так распорядился: старым -- умирать, молодым -- великие дела вершить. Так вот тебе мой последний отцовский наказ: живи по совести, не роняй чести Сабуровых. За большим богатством не гонись, оно счастья не несет. Людей уважай, бедному подай, убогому помоги. Христианской вере не изменяй.
  
   -- Наказ твой, батюшка, с почтением принимаю. Клянусь исполнять заветы, -- нахмурившись, сказал Андрей. -- Но и ты прими сыновью просьбу. Не спеши вслед за матушкой, дождись моего возвращения из посольства.
  
   -- Это уж как получится... -- тяжело вздохнул Федор Иванович.
  
   К обеду Андрей выехал. У опушки леса, прежде чем заехать в
   чащу, он оглянулся и нашел взглядом родной дом. Две фигурки
   на крыльце обозначенные тонкими штрихами -- отец и няня Дарья, так и стояли, как провожали, не сходя с места. Андрей сорвал с головы шапку и помахал им. На глаза юноши навернулись слезы.
  
   "С Москвой попрощался, с родительским домом тоже. Когда еще придется увидеться с отцом. И удастся ли это сделать?.. Дорога, как и возвращение, долгими будут" -- невесело подумал Андрей.
  
   Смахнув рукавом слезы, он нахлобучил на голову шапку и пятками послал вперед коня.
  
   Поздно вечером Сабуров добрался до Ядрина. Заночевал на постоялом дворе. С рассветом отправился дальше. Погода
   повернула на тепло. Если ночью еще стоял легкий морозец,
   прихватывал дорогу, то к полудню ее развозило. Сани уже
   с трудом пробирались по каше из грязи и мокрого снега. Да и конному приходилось несладко. Галопом уже не проскачешь, все шагом, да шагом...
  
   Правда, Андрей особенно и не спешил. Если ему нелегко в дороге, так Великому посольству, следующему на санях, еще труднее приходится. Он постоянно интересовался на постоялых дворах, когда прошел московский обоз. Время, отпущенное Андрею Спафарием, он строго соблюдал, шел позади посольского санного поезда сначала тремя дня позже, потом, постепенно нагоняя, сократил отставание до одного дня. По прикидкам Сабурова, он должен был нагнать посольство как раз перед Казанью.
  
   Глава 6 Места здесь тихие...
  
   Лихих людишек по пути Андрей, слава богу, не встретил. Говорили, правда, ему на постоялых дворах, что пошаливают иногда воры на казанской дороге, и одному лучше не ездить, а примкнуть к какому-нибудь купеческому обозу, но он не слушал такие разговоры. С тихоходными купцами не только Спафария не догонишь, а и до Казани дотащишься как раз к Пасхе, когда Великое посольство уже к Тобольску подъезжать будет. Он эти торговые обозы на дню по пять штук обгонял.
  
   Последнюю ночь перед Казанью Сабуров провел в небольшой деревушке Бурнашево, попросившись на ночлег в справный дом, стоящий на краю селения. В сам дом его не пустили, поместили в тесную саманную избушку, где жил работник. Хозяин, низенький толстый татарин, заломил плату за ночь в два алтына. Однако выбора у Андрея не было. Искать среди ночи в незнакомой деревне иное пристанище было делом неблагодарным. Не все ли равно, на теплой ли перине ночь путнику провести, либо на лавке, застеленной овчинным тулупом. Главное, не на улице, а тепле спать. К тому же хозяин сообщил, что посольский обоз прошел через Бурнашево чуть позднее полудня. По прикидкам Андрея выходило, что он догонит их к середине следующего дня на подходе к Казани.
  
   Еще до рассвета Сабурова разбудил работник. Он шел задавать
   корм скоту и, походя, случайно задел спящего у двери заезжего путника. Собственно, не задеть его было трудно. Размеры избушки не располагали к простору, в ней с трудом помещались два человека. Увидев, что Андрей проснулся, работник бросил ему на ходу с сильным татарским выговором:
  
   -- Вода кипит. Пей...
  
   Действительно, в очаге, сложенном в углу из камня-дикаря
   на огне в чугунном котелке кипела вода.
  
   Андрей не стал себя долго упрашивать. Достав из торбы медную кружку, он большой деревянной ложкой налил в нее кипятку и поставил на пол остывать. Из мешка же появились хлеб и сало, припасенные из дому. Быстро перекусив, Андрей вышел из избушки во двор.
  
   Хозяин уже был на ногах. Увидев, что постоялец проснулся, он, приветствуя, махнул ему рукой и скрылся в кошаре, из которой доносилось овечье блеянье. Появился хозяин, когда Сабуров уже оседлал лошадь и приторачивал к седлу торбу.
  
   -- На Казань едешь, мил человек? -- поинтересовался он.
  
   -- На Казань, -- однозначно ответил Андрей.
  
   -- Не заблудись. За деревней у леса развилка. Так ты езжай по левой дороге. Поедешь по правой, возвращаться придется.
  
   -- Спасибо за ночлег и за добрый совет, -- поблагодарил
   хозяина Сабуров.
  
   -- Будешь назад ехать, заворачивай ночевать.
  
   -- Обязательно заеду, -- со смехом уже на ходу бросил
   Андрей. -- В следующий раз ты меня с овцами посели. Там просторнее.
  
   Проехав через деревню, Сабуров заметил, что он не первый, кто отправился в путь так рано. К видневшемуся невдалеке лесу, подползал небольшой из четырех саней обоз и сопровождавших его семи всадников. Андрей пятками поддал в бока своего гнедого и поскакал им вдогонку.
  
   Он издали разглядел развилку дороги. Как предупредил Сабурова хозяин, у которого он ночевал, ему следовало повернуть налево. А вот обоз, достигший развилки, стал сворачивать на правую дорогу. Ну, что же, не попутчики они ему, да и ползут медленно.
  
   Андрей догнал их, когда последние сани уже миновали развилку. Трое всадников, следовавших в арьергарде, притормозили коней, чтобы разглядеть, что за конный их догоняет. Видом внушительные, оружные, на боку сабли.
  
   -- Здравы будьте... гости иноземные, -- издали разглядев
   их лица, крикнул Сабуров.
  
   Вообще-то иноземцев было четверо. Пятый здорово смахивал на русского. Андрей даже смог без труда определить, из каких краев пожаловали эти люди. Крашеные хной бороды и округлые шапки выдавали в них персов. А одного из них он даже как будто и признал. Это был персидский купец, торговавший нынешней зимой в Москве. Сабуров видел его в лавке на торжище на Красной площади.
  
   -- И тебе здоровья, добрый путник. Куда путь держишь? -- настороженно спросил у него тот, в которого он определил, как русского.
  
   -- В Казань еду, -- коротко бросил Андрей.
  
   -- Ну, тогда, счастливого тебе пути. Нам с тобой не по дороге. Мы в низовья Волги идем.
  
   -- И вам счастливо добраться, купцы, -- ответил Сабуров и направил своего коня влево.
  
   Его гнедой не успел сделать и нескольких шагов, как сзади послышались крики. Андрей натянул поводья и оглянулся на оставшийся за его спиной обоз. Он увидел, как от саней к близкому лесу, увязая в мокром снегу, бежит человек со связанными за спиной руками. Бежал он как-то странно, шатаясь из стороны в сторону, будто пьяный. Споткнувшись, человек упал на колени, однако смог подняться и продолжить свой бег.
  
   Всадники, сопровождавшие обоз, с гиком, нахлестывая коней, бросились за ним. Они настигли беглеца на опушке леса и стали стегать его плетками. Человек крутился, приседал, закрываясь руками от жгучих ударов. Персидский купец, не участвовал в погоне. Неспешным ходом он подъехал к месту расправы, остановился в нескольких шагах и склонил голову набок, будто любуясь избиением беглеца.
  
   Андрей не стал вмешиваться в происходящее, оставаясь сторонним наблюдателем. Дела, чай, иноземные, персидские, пускай сами разбираются между собой. Сабуров уже хотел двинуться далее, и даже дернул повод уздечки, посылая вперед коня, как до его слуха донесся отчаянный крик, явно принадлежащий беглецу.
  
   -- Помогите люди добрые! Спасите русского человека от нехристей поганых!
  
   Это уже круто меняло дело. На русской земле, русского человека истязали иноземцы. Сабуров не смог стерпеть подобной несправедливости. Он наблюдал в Посольском приказе, да и просто на торжище, как гости заморские, люди посольские, да купцы иноземные кто вежливо, а кто -- и вовсе подобострастно, ведут. Слова лишнего не скажут, все кланяются, да в глаза ласково смотрят... Тот же купец-перс в своей лавке куда как приветливо покупателей зазывал, его люди спины не разгибали, товары по прилавку раскидывая, а тут на тебе, русского человека, словно пса последнего, плетьми хлещут.
  
   Андрей развернул коня и, сильно поддав ему в бока пятками, поскакал к месту расправы.
  
   -- А ну стой! -- грозно, как показалось ему самому, на ходу крикнул Сабуров. -- Что за люди, по какому праву над человеком измываетесь.
  
   Плети опустились, Все взоры обратились на юношу.
  
   -- А ты кто такой, чтобы нам мешать суд вершить над вором? -- дернув косматой бородой, сурово спросил тот, кого Андрей определил, как соотечественника.
  
   -- Подьячий Посольского приказа. По указу государя Алексея Михайловича следую в свите Великого посольства в Китайское царство, -- громко доложил Сабуров.
  
   Бородатый и персидский купец настороженно переглянулись. Правда, виду, что слова Андрея их встревожили, не подали.
  
   -- А не молод ли ты, вьюнош, для таких высоких званий? --
   насмешливо прищурил глаза бородатый. -- Да и где же оно твое Великое посольство?
  
   -- Не твоего ума дело, -- дерзко ответил Сабуров и положил руку на рукоять сабли. -- А что молод, так зато удал. А вы кто такие? Почему русского человека на русской земле иноземцы плетьми стегают?
  
   -- Не ругайся, боярин, -- вмешавшись в разговор, ласково подал голос перс. -- Этот несчастный сильно провинился. Он, холоп, посмел руку поднять на своего хозяина.
  
   Купец довольно чисто говорил по-русски. Боярское звание польстило Сабурову, однако он остался непреклонным.
  
   -- По уложению государя Алексея Михайловича не может иноземец иметь холопом, сиречь рабом, русского человека, -- нахмурившись, отчеканил Андрей.
  
   -- Конечно, конечно, -- часто закивал головой перс.-- Он не раб, а мой работник. Я его нанял товары стеречь, а этот плохой человек украл у меня деньги и пропил их.
  
   -- Если это так, то должен был ты, купец, его на суд воеводский доставить, а не самому его вершить.
  
   -- Врет иноземец, -- вдруг подал голос связанный. -- Подлый перс меня в рабство хочет продать. И не меня одного. Опоил сонным зельем, в кибитку засунул...
  
   -- Не слушай его, боярин, -- перебил избитого купец. -- Он вор, лихой человек, хочет выкрутиться. Сбежать вздумал... И зельем никто вора не поил, он пьяный. Я его больше бить не буду, доставлю на воеводский суд.
  
   Андрей не знал, кому верить. Иноземный купец говорил достаточно убедительно. И голос человека, над которым вершили суд, действительно звучал невнятно. Его впрямь можно было принять за выпившего человека.
  
   -- А ну-ка я проверю, пьян он или нет, -- решительно сказал Сабуров.
  
   Андрей соскочил с гнедого и направился к лежащему на снегу человеку.
  
   -- Не замай! -- громко рявкнул бородатый и двинул своего коня наперерез Сабурову.
  
   -- Пускай проверит, -- вялым движение руки остановил его перс и произнес несколько слов на своем языке, видимо давая команду людям, чтобы Андрея допустили к человеку, за которого он вступился.
  
   -- Как скажешь, уважаемый Фетхи-Якуб, -- мрачно произнес
   бородатый и натянул поводья, останавливая коня.
  
   Андрей подошел к избитому человеку. Он представлял собой жалкое зрелище. Лицо в крови, и без того рваный полушубок
   располосован ударами плетей...
  
   -- Так говоришь, не пьян? -- спросил Сабуров, нагибаясь к нему.
  
   -- Поберегись!!! -- хрипло выдохнул лежащий.
  
   Это было последнее, что услышал Андрей. В его мозгу будто вспыхнуло пламя, чтобы в следующее мгновение погаснуть, погрузив сознание в мрак. Меховая шапка не спасла Сабурова от подлого жестокого удара по голове, который нанес ему рукоятью сабли зашедший со спины один из нукеров персидского купца.
  
   Пробуждение Андрея было тяжелым. Сначала темнота проявилась густой серостью. Затем пришло ощущение, что он плывет на лодке по неспокойной реке. Сабуров чувствовал качку, и непонятно, в реальности это происходило или в забытье. А следом явилась боль в затылке и запястьях рук. Он застонал и попытался открыть веки. Это ему удалось сделать едва ли не с четвертой попытки.
  
   Тусклый свет явил глазам Андрея грязное суконное полотно и
   деревянные дуги, к которым оно крепилось. И качка не приснилась. Его куда-то везли на санях в кибитке, накрытой суконным пологом. Сабуров неудобно лежал на набитых дерюжных мешках, больно врезавшихся в бока. Руки были крепко связаны, отчего и болели запястья.
  
   А еще Андрей понял, что кроме него в кибитке еще кто-то есть. Он слышал сильное частое сопение за спиной и тихие ругательства, когда кибитку сильно качало. Повернуться возможности не было, мешал мешок, упиравшийся в спину.
  
   -- Есть тут кто? -- с трудом шевеля губами, спросил Сабуров. -- Куда меня везут? Что со мной случилось?
  
   -- По башке тебе дали, парень, -- хриплым голосом произнес
   некто, находившийся позади него. -- И за дело ты получил.
   Нечего было не в свое дело лезть. Ну, отстегали бы меня нехристи, так не впервой это моей шкуре. Нет, надо было заступиться за драного холопа, чтобы самому таким же стать.
  
   -- Я не холоп! -- возмущенно выпалил Андрей и тут же застонал от того, что сани наехали на кочку и их сильно тряхнуло.
  
   Он понял, что разговаривает с человеком, которого хотел защитить.
  
   -- Был ты, парень, не холоп, а нынче мы с тобой одного поля обсевки. И не государь русский над нами нынче властен, а купец персидский Фетхи-Якуб, да сварят его в аду черти в крутом кипятке. Рабы мы с тобой у перса.
  
   -- Никакой я не раб. Да на этого купца я пожалуюсь самому боярину Матвееву, думному дьяку, -- заскрипел зубами от злости Андрей. -- Как он посмел на государева человека руку поднять. Не бывать ему более на Москве. А ежели появится в стольном граде этот "Фейхи", так в пыточную пойдет на дознание...
  
   -- Не кипятись зазря, -- лениво перебил его невидимый собеседник.
   -- Он то на Москву явится, а тебе уже никогда не видеть ее золотых куполов. Звать-то тебя как, кипяток крутой?
  
   -- Андреем родители нарекли, -- растерянно сказал Сабуров. -- А ты кто таков?
  
   -- Зови Еремкой, -- коротко ответил попутчик.
  
   -- Еремей, значит, -- уточнил Андрей.
  
   Сабуров успел разглядеть этого человека, когда нагибался проверить, не пьян ли он, и на глаз определил, что тот старше его как минимум лет на десять. Звать его Еремкой было как-то не с руки. Не привычен был Андрей тех, кто большие по возрасту, пусть они и не дворянского рода, а низшего сословия, пренебрежительно Сашками, да Ивашками называть.
  
   -- Хочешь, зови Еремеем, -- согласился товарищ по несчастью и даже хохотнул:. -- А можешь даже Еремеем Федотычем кликать.
  
   Снаружи до них донесся гортанный окрик.
  
   -- Ругаются нехристи, что разговариваем. Молчи, Андрей, а то не миновать и тебе порки. А могут еще и рот грязной тряпкой заткнуть, -- шепотом произнес Еремей и замолчал сам.
  
  
   Глава 7 В неволе
  
   Сабуров потерял счет времени. День переходил в ночь, рассвет скатывался к закату, но ничего не менялось. Его связанного, словно барана, назначенного на заклание, в грязной кибитке везли в неизвестность.
  
   Но не это являлось самым тяжелым испытанием, выпавшим на долю юноши. Хуже было то, что он уже не надеялся на освобождение из плена подлого Фетхи-Якуба. Поначалу все случившееся представлялось Андрею страшным сном. Казалось, он сбросит с себя дрему, откроет глаза и не увидит над головой серый грязный войлок, не услышит чужого говора, не ощутит на своих руках крепко стянутые веревки...
  
   Однако ничего не менялось. Каждый новый день приносил Сабурову лишь страдания -- душевные и физические. Андрей почти не ощущал запястий и лодыжек от крепко стянутых пут. Его томило постоянное чувство голода. Пленников раз в день кормили объедками от не отличавшихся излишествами трапез персов. Даже воды не давали напиться вволю. На остановках, когда пленников выводили из кибитки, они падал на колени и под издевательский смех работников персидского купца хватали ртом грязный снег, чтобы хоть как-то утолить жажду.
  
   Но еще более Андрея угнетало то, что с каждым днем, с каждой верстой пройденного обозом пути, вместе с последним снегом, таяла и вера в избавление от плена. Оставалось надеяться только на чудо. Однако вера в чудесное освобождение была не более чем призрачной мечтой.
  
   Фетхи-Якуб уверенно двигался по наторенному, не раз пройденному им, пути. Переправившись по льду через Волгу далеко ниже Казани, обоз повернул на юг. Обходя крупные села и городки, медленно, шаг за шагом, они приближались к рубежам российской земли. Вот и леса пошли на убыль, сменяясь широкими пустыми пространствами, предвестниками дикой степи. Все меньше и меньше поселений встречалось на пути обоза Фетхи-Якуба. Скорое таяние снега и распутица могли задержать персов и то ненадолго. Весна в степных краях налетает стремительно, падая с небес, словно кречет на дудака, решительно расправляясь с теряющей силу добычей. Еще вчера лежал снег, сегодня -- степь залита талой водой, а через день она уже цветет всеми цветами радуги, раскинув ковер из тьмы и тьмы остролистных тюльпанов.
  
   Андрей надеялся, что в каком-то селе по дороге или встречному сторожевому разъезду он криком о помощи даст знать о себе. Однако этого не случилось. Если дорога проходило через селение, которое нельзя было обойти стороной, предусмотрительные персы затыкали пленникам рты кляпами. То же самое происходило и при приближении конных всадников. В большинстве случаев такие предосторожности были излишними. Фетхи-Якуб не раз ходил этим маршрутом. Его хорошо знали и местные жители, и тиуны-управители, и даже стражники. Последние, возможно, догадывались о том, что персидский купец занимается чем-то незаконным, однако Фетхи-Якуб не скупился на щедрые подарки. Поэтому никто не придирались к персу, не осматривал обоз. Об этом в ночной беседе поведал Сабурову Еремей.
  
   Даже с разбойниками купец нашел общий язык. Однажды, когда
   обоз остановился на ночевку, неожиданно раздался громкий свист и гиканье. Из-за ближайшего холма выскочило два десятка верховых. Размахивая саблями, копьями, бердышами, и просто дубинками, они резво подскакали и взяли повозки в круг. Намерения их были понятны любому и более чем просты: лихие люди грабить иноземца-купчишку собрались. Правда, сходу рубать головы и шерстить купеческие товары они почему-то не спешили. Одеты налетевшие были разношерстно: кто-то имел справную одежку, а несколько человек носили на плечах совсем уж драные армяки.
  
   Пленников как раз в это время вытащили из кибитки на свежий воздух, и они могли наблюдать за происходящим. Ни помочь персам, ни сопротивляться бедолаги не могли, поэтому им оставалось лишь молиться, чтобы очередная беда их минула. У Андрея мелькнула, было, мысль взмолиться о помощи, попросить освободить его со товарищи из полона, однако он ее тут же откинул. Лица людей, налетевших на обоз, явно говорили о том, что никого они спасать не собираются, а совсем даже наоборот, не прочь поживиться чужим добром. А пленники-рабы, считай, тот же товар. Менять плохое на очень плохое у Сабурова никакого желания не было.
  
   -- Ахметка балует, -- неожиданно спокойно произнес Еремей.
  
   -- Это что за Ахметка такой? -- недоуменно поинтересовался Андрей.
  
   -- Разбойник местный, -- деловито сообщил Ерема. -- Лихой человечек...
  
   -- А что же никто из персов не волнуется. Фетхи-Якуб так вообще улыбается, -- удивился Сабуров.
  
   -- Дело-то обычное. Сейчас Ахметка погрозит, пошумит, а потом они с купцом чуток поторгуются насчет оплаты за проезд по разбойным землям. Отсыплет Фетхи-Якуб Ахметке горсть монет, на том набег и закончится.
  
   Все случилось так, как сказал Еремей. Более того, весь следующий день отряд Ахметки, состоящий в основном из татар, сопровождал обоз персидского купца. Лишь к вечеру, когда на землю опустились сумерки, разбойники скрылись так же неожиданно, как и налетели.
  
   Кстати, Еремей, товарищ по несчастью Андрея, не обманывал его во время своей неудачной попытки побега, говоря, что он не пьян. В пищу пленников персы действительно подмешивали некое поганое зелье. От него не то чтобы спать хотелось, оно отнимало силы и туманило разум. Человек становился безвольным, словно тряпка, ноги плохо подчинялись, язык заплетался, на ходу качало из стороны в сторону... И не принимать бы это зелье, да как без еды и питья обойтись?
  
   Ночевали персы, обычно, в чистом поле, раскинув два шатра. Один, размером поменьше, ставили для Фетхи-Якуба, другой большой -- для всех остальных. Пленники, а их было числом трое, включая Андрея, сами для своего ночлега копали неглубокую яму, поверх которой их мучители клали деревянную решетку, и выставляли до утра охрану. Чтобы ночью бедолаги совсем не замерзли, сбрасывали один на всех суконный полог, каким была накрыта кибитка. Половину под себя, второй укрыться, тесней друг к другу прижаться -- и можно ночной холод пережить.
  
   Так что, как не мечталось Сабурову сбежать по дороге или с места ночевки, такой возможности не являлось. И наказание, даже за малейшее неповиновение себя не задерживало. Вон Еремей попытался скрыться в лесу, так его плетьми исполосовали, полушубок на ленты посекли, до кожи добираясь. Несколько раз доставалось и Андрею, правда, не столь жестоко...
  
   Кроме Сабурова и Еремея в полоне у персов был еще Савва, посадский человек, кузнец из Нижнего Новгорода. Фетхи-Якуб
   в его кузне перековывал коней перед долгим переходом. Понравился ему мастеровой своей хваткой, да еще и нахвалили его соседи, мол, не только лошадь подковать умелец может, но и иголку, и перстень с серьгами узорчатые выковать запросто сумеет. Вот в ночь перед отъездом из Нижнего люди перса кузнеца Савву и схитили. Зельем опоили, повязали путами, мешок на голову накинули -- и поминай, как звали. И кто на персидского купца подумает, что он людей полоняет, из дома выкрадывает? Пропал человек, а куда делся никто и не догадается.
  
   Вообще-то такой откровенный, едва не открытый, разбой Фетхи-Якуб устроил впервые за несколько лет. И виной тому был как раз Еремей.
  
   Андрей, можно сказать, подружился с ним. Кузнец Савва с ними почти не разговаривал, все плакал горючими слезами, шепотом клял горькую судьбинушку, да негромко молился. Беседы с мастеровым никак не получалось. А вот с Еремеем Сабуров сошелся поближе. Да как не сойтись, если все время рядом - и в кибитке, и в яме на ночлеге.
  
   Во время одной из ночевок его товарищ по плену покаялся, что помогал Фетхи-Якубу добывать рабов. Еремея к этому подлому делу привлек Корней, тот бородач, что ходил в помощниках у персидского купца. Знакомы они, по словам Еремея, были давно, а пересеклись их скользкие пути-дорожки два года назад. Корней предложил старому знакомцу поработать на Фетхи-Якуба. И работа та была -- поганее не придумаешь. Хотя и платил за нее перс очень даже прилично.
  
   От Корнея и Еремея требовалось набрать отряд пять-семь крепких здоровых русских мужиков, хорошо владеющих оружием, якобы для сопровождения и охраны купеческого обоза до границ с Казахским царством. Нет, они и взаправду сторожили добро Фетхи-Якуба, и действительно шли до рубежей русского государства. А когда приходило время расчета, купец выставлял ничего не подозревающим охранничкам богатое угощение, в том числе и вино, сильно сдобренное сонным зельем. Корней и Ерема в пире участвовали, да только вином не баловались, все на квас, да на бражку налегали. К концу угощения весь набранный ими отряд лежал вповалку, ничего не соображая и не чувствуя.
  
   Похмелье же было не просто тяжким, а страшным. Наутро незадачливые охранники обнаруживали, что они связаны по рукам и ногам и везут их незнамо куда от русских пределов. Очень скоро все для них прояснялось. Новоявленных рабов Фетхи-Якуб по большей части сбывал казахским царькам для собственных нужд или для перепродажи в Бухарское или Самаркандское ханства. Но тех, кто ценнее -- крепче телом или мастеровитее, вез далее на известный на всем Среднем Востоке невольничий рынок в Дербент, чтобы выручить за них побольше денег. Умел купец везде найти свою выгоду. Из Персии в Москву вез шелка и пряности, обратно -- меха, да рыбью кость. А по дороге еще и рабами приторговывал. И все сходило ему с рук.
  
   Два года Еремей ходил с Фетхи-Якубом и Корнеем, больше дюжины русских душ, как сам признался, сгубил, нехристям в рабство отправил. А на третий раз не выдержал и, сильно упившись в кабаке, аккурат за один переход до Нижнего Новгорода, рассказал набранным во Владимире охранникам, какая ужасная судьба их ожидает. Те сразу не поверили его словам, посмеялись сначала. Однако трезво поразмыслив, переговорили меж собой и решили не рисковать. В ту же ночь от греха подальше они гуртом покинули персидского купца, не спросив и расчета.
  
   Донельзя разъяренный Фетхи-Якуб с помощью Корнея провел скорое дознание. Кабатчик краем уха слышал, что пьяный Еремей рассказывал охранникам о больших неприятностях, которые им грозят. Сам он толком не разобрал, о чем речь шла. Вроде бы Ерема грозил им рабством. Ну, а после того, как перс кинул ему от щедрот своих серебряную полтину, так и вовсе запамятовал о том пьяном разговоре.
  
   Купец приказал связать спящего после щедрого возлияния Еремея и кинуть его в кибитку, предназначенную для будущих жертв. Фетхи-Якуб по-восточному мудро рассудил, что один раб, конечно, хуже чем шестеро рабов, но лучше, чем ни одного. А чтобы не вводить себя в убытки, на которые не рассчитывал, по дороге еще и кузнеца-умельца Савву прихватил и сдуру ввязавшегося в чужую свару Сабурова.
  
   Несмотря на хорошие отношения между пленниками, Андрей толком так и не вызнал, откуда родом Еремей, чем занимался до службы у Фетхи-Якуба. Товарищ по несчастью умело уходил от вопросов Сабурова, если они касались его лично. Мол, жил, как жил, не хуже других, на хлеб и вино зарабатывал, отца с матерью имел, а вот семьей не обзавелся...
  
   Однако ненароком проскакивали у Еремея намеки, что погулял он в свое время от души: в походах боевых бывал, саблей, пикой всласть помахал. Бывали времена, по его словам, бархат вместо простых портянок на ноги навертывал и по кабакам под ноги гулящим девкам золотые монеты разбрасывал. А уж как случайно выскочило у него, когда разговор о невольничьем рынке в Дербенте зашел, что и туда он ходил, воевал сей город, понял Андрей, с какого полета птицей свела его судьба. Хоть совсем малым в то время Сабуров был, однако помнил, как столичный град шумел, как гуляли по Первопрестольной были и небылицы о донском гулевом атамане Стеньке Разине. Ведь это он доплыл со своим войском до Дербента, невольников русских освободил, княжну персидскую оттуда привез, чтобы потом в дар Волге-матушке принести. А еще видел Сабуров, как Разина полоненного в клетке под улюлюканье черни по московским улицам провезли. На казнь разбойного атамана, правда, Андрей не попал, заболел, лежал в простудной горячке. Но товарищи по Заиконоспасской школе, кто смог пробиться сквозь толпу зевак, рассказывали, как четвертовали Разина, как кричал он страшно, как клял своих палачей.
  
   По всему выходило, что коли Еремей со Стенькой в походы ходил, то и его знакомец Корней, подручный Фетхи-Якуба, того же поля ягода. Не иначе, оба они с Дона, казаки, и к разбойным гулевым делам им не привыкать. Потому и взял их в помощь купец, лихим промыслом заниматься, души христианские неволить. А что касаемо бумаг, по которым человек приписан к сословиям, не страшась жить в государстве российском, так обзавестись ими -- плевое дело. Того же наемного охранника отправил в рабство -- и вольный казак стал посадским человеком. Только подбери чуточку на себя похожего...
  
   Но все это были лишь догадки Андрея.
  
   Времени для размышлений у него было достаточно. День сменяла ночь -- и ничего не менялось. Кибитка, яма для ночлега, снова кибитка...
  
   Андрей часто мысленно, то с умилением, а то с горечью, вспоминал события последних месяцев. Уже не столь скучной и нудной представлялась ему служба подьячим в Посольском приказе. А как он радовался, когда боярин Матвеев определил его в свиту Спафария. Великое посольство, наверное, уже к Уральским горам подходит... Вот уж недоумевает Николай Гаврилович Спафарий, куда девался его письменный помощник, на которого он возлагал большие надежды. И скорбь нежданной потери матушки по-прежнему терзала душу. Заступничество за Еремея сейчас, в его нынешнем положении раба представлялось Сабурову уже никакой не доблестью, а глупым мальчишеством. Ишь, возомнил себя значительным государевым человеком, попробовал взять на голос людей, которые прошли огонь и воду, выбрав для себя разбойный путь...
  
   "Эх, вернуться бы назад, может, по-иному бы все сложилось.
   Но нет, время не воротишь, судьбу не изменишь" -- очередной раз сетовал на жизнь и на себя Андрей и горючие слезы наворачивались на его глаза.
  
   Глава 8 Весна идет...
  
   Сани персы бросили, как только сошел последний снег. Четыре дня сидели на месте, на сухом пригорке среди разливов воды, ждали, когда пройдет распутица и отвердеет глина под ярким весенним солнцем.
  
   Греясь под его теплыми лучами после холодной промозглой ночи в яме, Сабуров лениво гадал, на чем дальше повезут персы свои товары. Однако, судя по безмятежности Фетхи-Якуба и остальных персов, это беспокоило только его.
  
   Пленников, с тех пор, как обоз достаточно удалился от русских земель в казахские степи, уже крепко не связывали по рукам и ногам. Из кибитки их вышвырнули, последние несколько дней они шли пешком за обозом, скрепленные за шеи одной веревкой. Ночью невольников по-прежнему держали в яме под деревянной решеткой и стражей. Да и днем один охранник присматривал за ним, не подпуская близко к лошадям и шатрам, где хранилось оружие.
  
   Появившиеся после освобождения от пут у Андрея надежды на побег быстро развеял Еремей.
  
   -- Куда бежать-то, -- со вздохом потерянно произнес Ерема, -- открыто все кругом. Ну, отбежишь подале, так тебя в степи видать за пятнадцать верст. Догонят, запорют... Даже если ночью уйдешь, все равно далеко не уковыляешь, найдут нехристи поганые. И лучше, если персы выловят, а не казахи. Краше в петлю головой, чем к этим дикарям в полон. Живьем сгноят или бухарцам продадут, где тоже долго не протянешь. Так что пока надо персов держаться. Погодим с побегом.
  
   Сабуров промолчал, выслушав отповедь Еремея. Умом он понимал, что его товарищ по несчастью прав, однако душа рвалась на волю. Каждый день в плену у Фетхи-Якуба, каждый пройденный шаг все дальше и дальше удаляли Андрея от родных мест, от воли. Надежд на освобождение уже практически не оставалось.
  
   На пятый день ожидания конца распутицы, когда степь уже покрылась веселым ковром из диких тюльпанов, рано утром на горизонте показалась группа верховых и несколько колесных повозок.
  
   Персы с оружием высыпали из шатров и стали внимательно вглядываться в подъезжающих всадников. Правда, особой тревоги никто из них не выказывал. Похоже, в казахских краях они чувствовали себя куда как увереннее, чем в российских пределах.
  
   -- Атамберды пожаловал, -- бросил стоящий неподалеку от пленников Корней.--- Как и договаривались...
  
   Фетхи-Якуб согласно дернул красной, крашеной хной бородой, небрежно при этом уточнив по-русски:
  
   -- Я этому проходимцу за то и плачу, чтобы он меня встречал в назначенное время.
  
   Люди купца, похоже, также разглядели знакомых в кавалькаде приближающихся верховых. Они оживились, стали весело переговариваться между собой. Что именно сулил персам и невольникам приезд гостей разъяснил Сабурову Еремей.
  
   -- Атамка едет, -- угрюмо процедил Ерема. -- Сволочь, каких поискать. Ох, достанется нам на орехи!
  
   -- Что еще за Атамка такой? -- уныло поинтересовался Андрей.-- И кому чего достанется?
  
   -- Атамберды -- местный казахский князек, -- уточнил Еремей. -- Пять юрт, две отары овец, до ветру в степь бегает, а гонору -- как у римского цесаря. Фетхи-Якуб с ним каждый год сговаривается, чтобы по весне, как степь после распутицы затвердеет, тот его обоз встречал с телегами под купеческий товар. На санях-то по сухому далеко не уедешь, а на волокушах, если сани под них переделать, много не увезешь. Ну, а по осени, когда на Москву едет торговать, обратный обмен делает.
  
   -- А как же этот Атамберды находит обоз купеческий? Степь-то велика, от края до края не одну седмицу скакать...
  
   -- Это для нас она безбрежна, будто море-окиян, а для казаха степь
   -- дом родной, -- усмехнулся Еремей. -- Найдут и в потемках, по нюху, особенно, если деньги добрые посулить. А платит Фетхи-Якуб Атамке куда как хорошо, да еще и невольников сбывает, тех, кто слабее, да здоровьем хил.
  
   -- Так, а почему нам на орехи достанется?
  
   -- Гляди, как персы скалятся? -- кивнул в сторону людей Фетхи-Якуба Ерема. -- Веселья ждут. И я когда-то так же радовался приезду казахов с телегами, а нынче и сам как кур в ощип угодил.
  
   Он помолчал, хмуря лоб, а потом продолжил.
  
   -- Атамберды деньги, конечно, любит, но пуще забавы уважает богатырские. Его хлебом не корми, дай с кем-нибудь на поясах побороться или из лука пострелять. И людей подобрал под стать себе... весельчаков. А Фетхи-Якуб, хитрый лис, на том и играет. Сейчас встретятся старые друзья, купец с Атамберды расплатится, по рукам они ударят -- и затеют игрища. Сначала между своими, а потом, как распалится Атамка, начнут полоняников против денег выставлять. Возьмет верх в споре богатырском казах, раб, что против него выходил, переходит Атамберды. А если полоняник человека Атамки победит, купец деньги забирает.
  
   -- А в чем здесь выгода Фетхи-Якуба? -- изумился Сабуров.
  
   -- А в том, что он от слабых, да немощных рабов этим избавляется, а цену на спор за них требует выставить, какую в Дербенте на невольничьем торге никогда не возьмет. Сначала поддастся, пустит вперед слабака, что заведомо проиграет, покручинится для виду, слезу уронит, мол, ввели в разорение, заведет Атамку, а потом два куша на других возьмет.
  
   -- Ежели из нас троих выбирать в сию забаву, так я и есть тот раб, что на закланье Атамберды пойдет? -- угрюмо выдавил Сабуров.
  
   -- Не скажи, Андрюха, -- хитро улыбнулся Еремей. -- Подслушал я намедни вечером разговор Фетхи-Якуба с Корнеем. Толковали они между собой, что резона им нет нынешних рабов, нас с тобой, да Савву, Атамке сдавать. Кузнец зело мастеровит, за него на торге покупатели биться будут. Ты молодой, крепкий, письменный, да еще и на иноземных языках толмачишь. Такие в Дербенте тоже в большой цене. Ну, а мне Фетхи-Якуб хочет выбрать такого хозяина, чтобы я все оставшиеся дни мучился. У казахов, конечно несладко, но отсюда и до русских земель рукой подать, да и я себя перед Атамкой в обиду не дам. Порешили купец с цепным псом Корнеем, что поначалу сами персы слабину казахам для виду покажут, а мы для них потом тройной куш снимем. Атамберды щеки надует после нескольких побед, деньги большие выкатит против полоняников, а мы его людей на лопатки и положим.
  
   -- Это ты положишь, да и Савва. Вы мужики крепкие, а с меня что взять? Я к борьбе на поясах не способен, -- нахмурился Сабуров. -- Так что одна мне дорога -- из персидского полона в казахский.
  
   -- А вот увидишь, что для тебя Фетхи-Якуб приготовил, -- хитро сощурился Еремей. -- Забава как раз по тебе. Помнишь, как ты третьего дня кречета влет одной стрелой сбил и в кол точно в середку с тридцати шагов попал. Купец недаром к тебе присматривался. И те игрища он затеял не просто так, чтобы своих людей повеселить, а для того, чтобы узнать, на что вы с Саввой годны.
  
   Слова Еремы сильно удивили Андрея. Он даже не думал, что его испытывали, примеряя к скорой встрече с казахами. Сабуров не знал, верить ли Еремею, однако, поразмыслив, решил, что тот не обманывает его.
  
   Действительно на второй день ожидания высыхания степи после распутицы, Фетхи-Якуб устроил для своих людей молодецкие забавы. Не обошел вниманием и пленников, Андрея и Савву. Еремея он не трогал, видимо знал, на что тот способен. Особым разнообразием игрища не отличались. Персы, подбадривая друг друга, поборолись меж собой, а потом, по команде Фетхи-Якуба, затолкали в круг кузнеца Савву. Против него выставили самого крепкого человека из свиты купца. Савва сначала отказывался бороться и просто отталкивал от себя противника. Но когда тот все же ухватил его за кушак и попытался свалить, кузнец словно прирос к земле. Перс недолго крутился вокруг него, рыл ногами ямы по еще не устоявшейся глине и рвал кушак. Савве скоро надоело это ерзанье, а может, человек Фетхи-Якуба причинил ему боль.
   Коротко рявкнув, он сам ухватил соперника за пояс и, размахнувшись, выбросил его далеко из круга, едва не сбив еще троих зевак. Персы восхищенно зацокали языками, отдавая должное силе кузнеца.
  
   За Саввой пришел черед и Сабурова. Его так же вытащили в круг и поставили против невысокого крепыша перса.
  
   И эта схватка длилась недолго. Только в ней побежденным
   оказался Андрей. Его соперник подкатился к нему вертким клубком и, ухватившись за пояс, без труда оторвал от земли. Сабуров не смог оказать достойного сопротивления. Потеряв равновесие, под общее улюлюканье он кувыркнулся и больно ударился спиной о неровную, вытоптанную глину. Уже лежа, краем глаза Андрей успел заметить презрительную гримасу на лице Фетхи-Якуба.
  
   Но на этом его мучения не кончились. Персы затеяли игру с кнутами. Сначала они с расстояния нескольких шагов сбивали с врытого в землю кола баранью бабку, а потом в тот же круг вышли двое и стали не на шутку полосовать друг друга кнутами. Они метались, ловко увертывались от ременных языков, носящихся словно молнии. От оглушительных щелчков вздрагивали лошади, разгоряченные лица соперников пылали. От любого такого удара, достигшего цели могла лопнуть кожа и брызнуть кровь, однако, удивительно, но оба перса оставались целыми и невредимыми, настолько высоко было их мастерство боя на кнутах.
  
   И здесь не смог показать Андрей свою удаль. Вышедший против него человек Фетхи-Якуба уже вторым ударом достал его. Кнут ожег плечо Сабурова, он стиснул зубы и попытался сам полоснуть перса, однако это ему не удалось. Ременный язык просвистел по воздуху, не причинив противнику вреда. Третьего удара не последовало. Перс просто захлестнул кнутом ногу Андрея и, под общий смех, рывком поверг на землю.
  
   А вот в стрельбе из лука Сабуров отличился. Он уж никак не думал, что ему дадут в руки оружие, однако так оно и случилось. И опять по распоряжению Фетхи-Якуба.
  
   Персы водрузили на кол, с которого ранее сбивали бабку, малую тыкву и стали стрелять в нее из лука. Кто не попадал, выбывал из игры. Когда осталось всего двое, ни разу не пустившие стрелу мимо цели, Фетхи-Якуб, вместе с Корнеем со стороны наблюдающий за стрельбой, крикнул что-то по-персидски. И опять Андрея подхватили под локти и бегом поволокли к месту стрельбы.
  
   Ему вручили лук, одну стрелу и указали на тыкву.
  
   -- Сытырыляй раб, -- приказал ему один из персов.
  
   Опешивший поначалу Сабуров, скоро пришел в себя. Он оглянулся по сторонам и чертыхнулся про себя.
  
   "Сейчас бы в Фетхи-Якуба "сытырельнуть", -- со злостью подумал Андрей. -- Да ведь не дадут, за спиной стережат. И прикрыт он своими людьми. А персы все стоят, щерятся, думают, опять надо мной посмеяться. Ну, уж сейчас вам не до смеха будет"
  
   Взвесив на руке лук, он вскинул его, и, практически не целясь, пустил стрелу в цель. Она попала точно в середину тыквы. Что-что, а стрелять Сабуров умел отменно. С детства был приучен отцом. И хотя давно не держал лук в руках, навык владения им не потерял.
  
   Смех за спиной прекратился, послышалось одобрительное цоканье. Фетхи-Якуб опять что-то крикнул. Один из персов выбежал вперед, вытащил стрелу и, выхватив саблю, развалил тыкву на две половинки. Они упали на землю, оголив кол, на который была насажена тыква.
  
   Сабурову подали еще одну стрелу. Он недоуменно оглянулся, не зная, куда целиться.
  
   -- Сытыреляй палку, -- приказал ему все тот же перс.
  
   Андрей недоуменно наморщил лоб и пожал плечами. Он не понял, куда ему приказали стрелять.
  
   -- В кол стреляй, -- рявкнул издали Корней. -- Попадешь,
   еды дадим. Промахнешься -- выпорем.
  
   Андрей повиновался окрику. На этот раз он тщательно прицелился и плавно отпустил тетиву. Попасть в кол было куда как труднее, чем в тыкву. И на этот раз он не промахнулся. Стрела, свистнув, вонзилась точно в середину палки. Персы, затихшие во время прицеливания, весело зашумели.
  
   Сабуров повернулся, чтобы отдать лук, однако его опередил
   подошедший Фетхи-Якуб.
  
   -- А орла собьешь? -- вкрадчиво спросил купец.
  
   -- Какого орла? -- не понял его Андрей.
  
   -- Вон видишь, летает? -- ткнул пальцем в небо Фетхи-Якуб.
  
   -- То не орел, а степной кречет, -- хмуро уточнил Сабуров.
  
   -- Что орел, что кречет, все одно -- птица, -- усмехнулся
   Фетхи-Якуб. -- Попадешь в нее, знатно накормим.
  
   -- А и собью, -- неожиданно со злостью выпалил Андрей. --
   И без твоей кормежки...
  
   Он выхватил из рук стоящего рядом перса стрелу, вложил ее
   конец в тетиву и поднял лук. На этот раз он не спешил.
   Оглянувшись по сторонам, он остановил глаза на сушившейся на оглобле чьей-то рубахе. Она едва шевелилась, то есть ветра не было, не надо было делать упреждение.
  
   Андрей перевел взгляд на парящего над весенней степью, высматривающего добычу, кречета. Полевки и суслики, уже вылезали из своих нор, чтобы погреться под солнцем.
  
   Конечно, Сабуров поторопился, пообещав сбить кречета. Тот летел высоко и, чтобы попасть в птицу, следовало как можно сильнее натянуть тетиву. А сил Андрея за время голодного плена никак не прибавилась. Однако слово было сказано и его следовало выполнить. И перед персами не хотелось очередной раз срамиться.
  
   Положив средний и указательный пальцы на тетиву, Андрей стал ее медленно натягивать до упора, до тех пор, пока хватало мощи. Он не выпускал из виду кречета, следя за ним наконечником стрелы. Все замерли, бросая взгляды то на стрелка, то на парящую над степью птицу. Тетива щелкнула, посылая смерть к гордому хозяину неба. Стрела, свистнув, метнулась в небо и вонзилась кречета. Разбросав крылья, бесформенной трепещущей тряпкой он стал валиться вниз. Окружающие радостно закричали, а кто-то даже одобрительно похлопал Сабурова по плечам.
  
   Один из персов побежал в степь и принес мертвую птицу. Он поднял кречета над головой, показывая стрелу, торчащую из его груди. Фетхи-Якуб исполнил обещание насчет знатной кормежки. На ужин пленникам достался сбитый Андреем кречет и по пресной лепешке на брата. Дров в округе было с огнем не сыскать. Развели костер из сухой прошлогодней травы и куста перекати-поле. Хорошо зажарить птицу так и не удалось. Ели мясо полусырым. Да и что там есть было: на троих по малому кусочку пришлось.
  
   Глава 9 Игрища
  
   Казахи пригнали под купеческий товар пять арб с высокими скрипучими колесами. Несмотря на теплую погоду, степняки были одеты в меховые полушубки и шубы, на головах -- лисьи и тарбаганьи малахаи. Персы встретили их, как старых друзей. Скоро закипела вода в котлах, в которую запустили на скорую руку разделанных барашков, привезенных казахами.
  
   Фетхи-Якуб и Атамберды уединились в купеческом шатре, видимо для расчетов. Правда, долго они там не задержались, вышли на открытый воздух. Казахский князек быстро сумел высмотреть своими узкими глазами пленников, сидящих поодаль от остальных. Он состроил удивленную мину и о чем-то спросил Фетхи-Якуба. Надо полагать, Атамберды интересовало, почему нынче у купца так мало рабов. Фетхи-Якуб что-то пробормотал в ответ и лениво отмахнулся. Видимо у него было мало желания рассказывать о случившейся неудаче.
  
   Встреча старых знакомцев удалась на славу. Андрей, Ерема и Савва, сидевшие у ямы, в которой коротали последние ночи, тоскливо посматривали в сторону пировавших персов и казахов.
  
   -- Хоть бы бараньей костью одарили поганцы, -- со злостью сказал кузнец. -- Обжираются нехристи. А у меня от голода пузо напрочь свело. Мочи нет, братцы, на это паскудство глядеть. Скоро от такой поганой жизни богу души отдадим.
  
   -- Ишь чего захотел? Косточку ему подай. Может, еще и с мясцом?
   -- криво усмехнулся Еремей. -- Кости для псов, что с собой казахи привели, припасены. Глянь, как мурзятся лохматые, друг у друга подачки рвут. А мы с тобой, Саввушка, нынче ниже собак значимся. Лепешкой, водицей, да молитвой жив будешь. Вот если вон того здорового казаха одолеешь в борьбе, может и впрямь мосол сахарный тебе выпадет от щедрот Фетхи-Якуба.
  
   -- Того, что в волчьей дохе? -- уточнил кузнец, внимательно рассматривая пирующих.
  
   -- Его самого, -- кивнул в ответ Еремей. -- Он у казахов лучше всех на поясах борется. По всей степи такого не найдется.
  
   -- Крепок будет, но супротив меня не выстоит, -- угрюмо
   бросил Савва. -- Да никто не выстоит...
  
   -- Значит, быть тебе с мослом бараньим, -- торжественно
   заявил Ерема и тут же тяжко вздохнул. -- А меня эта нечисть персидская Фетхи-Якуб точно выставит против Талабая. Эх, берегись моя шкура!
  
   К чему он помянул свою шкуру, ни Андрей, ни Савва толком не поняли, но вопросов товарищу по несчастью задавать не стали. Скоро и без разъяснений Еремея станет все понятно.
  
   После сытной трапезы все казахи, как один, отвалились от котлов и тут же, прямо на земле, улеглись спать. Многие персы последовали их примеру. Когда солнце перешло полдень и стало клониться к закату, всех разбудил Атамберды. Выйдя из шатра Фетхи-Якуба, он что-то нетерпеливо прокричал по-казахски и прошелся меж спящими. Со своими он особенно не церемонился, кто слишком заспался или ленился подняться на ноги, бодрил пинком сапога.
  
   И хозяева, и гости не спеша подтянулись к вытоптанной площадке, на которой раньше боролись персы и взяли ее в круг. Стояли они редко, поэтому Сабурову "со товарищи" было хорошо видно, что там происходит.
  
   Следом за Атамберды из шатра вышли Фетхи-Якуб и Корней. Для них троих шустро соорудили скамейку из связанных оглобель и застелили ее чистым куском войлока.
  
   После того, как купец, его подручный и степной князек уселись на скамью, по взмаху руки князька в круг вышел невысокий крепко сбитый широкоплечий казах. Он скинул с плеч баранью шубейку и кожаную рубаху, оставшись по пояс голым. Подняв вверх мускулистые руки, казах потряс ими, видимо вызывая соперника.
  
   Фетхи-Якуб повернул голову влево и повел подбородком. В круг тотчас шагнул один из его людей. Он также сбросил верхнюю одежду, оставив на себе лишь полотняные штаны. Один из казахов обвязал соперников поясами -- скрученными кусками крепкой материи. По команде Атамберды они приблизились друг к другу и крепко ухватились за пояса. Короткий крик князька послужил сигналом к началу схватки.
  
   Даже издали Сабурову было видно, с каким нетерпением Атамберды ждал начала борьбы. Он едва не подпрыгивал на скамье. А уж когда схватка началась, тут уж он вскочил на ноги, стал махать руками и громко орать на своем языке что-то непонятное, но зажигательное.
  
   Самому Андрею был непонятен подобный азарт. Два мужика таскают друг друга по пыли, толкаются, пытаются повалить на землю, уложить на лопатки...
  
   А вот Еремею борьба была в забаву. И не только своим накалом, но и тем, что он лично знал соперников. Ерема с интересом наблюдал за ходом схватки и даже вслух негромко приговаривал:
  
   -- Молодец, Алаярка, так его, степного дудака... Ты смотри, а Курлыгашка устоял и сам чуть не повалил краснобородого... Перс хоть и здоров, а верткий, черт. Склизкий, будто вьюн. Такого крути-вали, а он все равно на ногах держится... Да что это такое? Куда ты его тянешь, дурак, сейчас он тебя на подножке поймает... Ну, что получил?! Наелся землицы? Эх, слабак, ты слабак, Алаяр! Мог же уложить Курлыгана, ан нет, перехитрил он тебя.
  
   -- Чего ты беспокоишься, Еремей? -- спокойно спросил Сабуров. -- Сам же молвил, что персы поначалу казахам будут поддаваться.
  
   -- Да знаю я, а все равно интересно смотреть, -- отмахнулся
   Ерема.
  
   Савва наблюдал за борьбой уныло и безразлично, не говоря ни слова. Здоровяк, которого ему прочил в противники Еремей в круг не выходил, смотрел на борцов из-за спин других.
  
   Следующая схватка также закончилась в пользу казахов. От радости Атамберды крутился, хлопал по плечам Фетхи-Якуба и Корнея. Купец же лишь горестно качал головой.
  
   После борьбы перешли к игрищам с кнутом. Друг с другом не дрались, а лишь сбивали опять же на выбывание бараньи мослы с оглобли. Оставшиеся двое -- перс и казах, долго не могли определиться, кто из них сноровистее. Атамберды от переживаний и крика чуть голос не сорвал, перешел на хрипение. Правда, после того, как ему поднесли ковшик воды, опять стал орать в полную глотку. Как и ожидалось, и здесь верх взял человек степного князька.
  
   Встав со скамьи, разгоряченный и довольный Атамберды скинул лисий малахай, явив солнцу наголо бритую голову. Гордо посмотрев по сторонам и кинув что-то ободряющее своим людям, он обратился к Фетхи-Якубу. Разговор носил сначала характер спокойный. Князек что-то тараторил, хлопая себя ладонью по колену. Купец же отнекивался, отрицательно мотал красной, крашеной хной бородой. Скоро из-за пазухи Атамберды на свет появился кожаный кисет, судя по весу -- с монетами. Он яростно замахал руками, едва не приплясывая при этом от нетерпения. Но Фетхи-Якуб по-прежнему не соглашался с Атамберды, отрицательно крутил головой и даже загораживался руками, словно защищаясь.
  
   -- Уговаривает Атамка купца выставить раба против денег, --
   негромко сказал Еремей. -- А хитрая лиса Фетхи-Якуб притворяется, что это ему не нужно. Смотри, как харей недовольно крутит -- и вправду поверишь...
  
   Уговоры, надо заметить, продолжались не слишком долго. Перс будто неохотно кивнул, давая согласие. Круглое плоское лицо Атамберды еще более расплылось от широкой радостной улыбки. Купец с князьком опять заговорили, видимо договариваясь об условиях предстоящих схваток. И тут улыбка слезла с лица Атамберды, вероятно потому, что Фетхи-Якуб запросил слишком большие ставку против выставляемых рабов. Он оглянулся на сидевших в стороне Андрея, Ерему и Савву, пренебрежительно пожал плечами и стал что-то быстро говорить купцу. Он хотел показать, рабы не произвели на него большого впечатления, и попытался сбить цену. И опять Атамберды наткнулся на полное спокойствие, если не безразличие перса.
  
   Правда, сомнения и уговоры казахом купца были недолгими. Похоже, он понял, что Фетхи-Якуба ему не сломать. А еще, наверное, князек вспомнил, как его люди только что взяли верх над персами. Атамберды и персидский купец ударили по рукам. Персы и казахи, ожидавшие конца торга, радостно зашумели, предвкушая продолжение игрищ.
  
   Фетхи-Якуб бросил несколько слов сидевшему рядом Корнею.
   За все время переговоров купца и степного князька он не вымолвил ни слова. Даже сидел, отвернувшись от соседей.
   Выслушав перса, Корней поднялся и неспешно направился к рабам.
  
   -- Эй, холопы! -- высокомерно процедил Корней. -- Хозяин приказал вам против казахов выступить. Если...
  
   -- Это как выступить? -- насмешливо перебил его Еремей. -- Войной, что ли? "Иду на вы", степной народишко! Силенок у нас на то маловато будет.
  
   -- Хватит вам силенок, рабское племя, -- не глядя на бывшего товарища, презрительно проговорил Корней. -- Коли не выдюжите, кнута отведаете. А верх над казахами одержите, накормим вас от пуза.
  
   -- Ой, спасибо, благодетель, -- елейно произнес Еремей. -- Уж мы за тебя, иуда, и за твоего персидского кровопийцу на ночь помолимся во здравие... Нет, лучше за упокой.
  
   -- Хватит ерничать, Ерема, -- угрюмо произнес Корней. -- И не кляни иудой, сам раньше таким был. Али кровушки на твоих руках нет. Погуляли мы с тобой вдоволь... Никто не виноват, что тебе зелено вино язык развязало.
  
   -- Поздно развязало, -- с ненавистью бросил Еремей. -- И кровью ты меня не кори. Не татем разбойничал на дорогах, в боях саблю свою в крови-руде омывал.
  
   -- Об этом ты в Тайницком приказе будешь рассказывать. В каких боях, да кто тебя на сечу посылал... Все, хватит балаган разводить, разговоры пустые разговаривать. Сказал хозяин вам верх над казахами взять, значит, так тому и быть. А ежели кто слабину даст, с тем разбор особый будет. Кузнец, а ну шагай до круга! Бороться будешь вон с тем бугаем.
  
   Савва затравленно оглянулся на Сабурова и Еремея. Они опустили глаза к земле.
  
   -- Не перечь навуходоносрам, врагам рода человеческого, Саввушка. Себе дороже будет, -- со вздохом напутствовал его Ерема. -- И покажи степнякам силу русскую. Хоть так за горюшко свое расплатишься.
  
   Кузнец молча поднялся и двинулся в круг, который вновь организовали люди Фетхи-Якуба и Атамберды. Там Савву уже поджидал здоровый казах, которого прочил ему в соперники
   Еремей. Он уже сбросил волчью доху и кожаную рубаху и стоял, ожидая противника, обнаженный по пояс. Поигрывая мощными мускулами на руках и груди, завидев подходившего Савву, здоровяк ухмыльнулся, показав редкие желтые зубы. И было чему ухмыляться. Кузнец шагал в круг как на Голгофу: плечи безвольно поникшие, вид угрюмый, лицо темное, глаза опущены ниц.
  
   Казахи, поддерживая своего товарища, радостно зашумели. Персы вели себя сдержанно. Или Фетхи-Якуб предупредил своих людей, чтобы те не выказывали своих чувств или они просто не ждали от предстоящей схватки ничего хорошего.
  
   Войдя в круг, Савва сбросил с плеч армяк и рубаху. Казахи,
   рассмотрев, что раб не уступает в мощи их товарищу, чуточку
   приутихли. Однако, после того как на соперников повязали кушаки и они ухватились за них, упершись лбами, степняки стали громко подбадривать своего соплеменника.
  
   Правда, скоро крики утихли. Могучие противники не двигались
   с места, будто вросли в степную глину. Лишь покрасневшие напряженные лица, да вздувшиеся буграми на руках жилы показывали, что мощь нашла на мощь и не находит выхода.
  
   Андрею припомнился сказ о богатырях, который рассказывала ему в детстве нянька. "Ударил Феодул Змеуланович кулаком,
   одетым в железную варежку, в грудь Еруслана Лазаревича и осел он в землю по щиколотки. Тогда размахнулся Еруслан Лазаревич и ответно ударил Феодула Змеулановича. И провалился тот в землю по самые колена..."
  
   Проваливаться в глину ни Савва, ни его противник не собирались. Наоборот, они пытались оторвать от земли друг друга или хотя бы сдвинуть с места и сбить с ног. Скоро ободряющие крики пошли на убыль. Что орать, если борцы застыли на месте, словно две вросшие в землю скалы. Лишь кровью лица налились, да жилы на руках и ногах, будто змеи, перевились и застыли волнами.
  
   Вдруг по толпе, окружающей борцов прокатился общий вздох.
   Сабуров поначалу не понял, что случилось, а потом заметил, как ноги здоровяка казаха отрываются от земли. Вот он уже на цыпочках стоит, выгнулся, пытаясь освободиться от крепкого хвата кузнеца... Но не удалось ему вырваться из могучих рук Саввы. Из груди нижегородца истек утробный отчаянный, похожий на звериный, рык. Он поднатужился изо всех сил и вскинул соперника едва не на вытянутые руки. А потом швырнул его на землю. Степняк неловко упал на спину и застыл без движения.
  
   Персы радостно закричали, празднуя победу рабича. Казахи же наоборот застыли с растерянными лицами. Они никак не ожидали, что их непобедимый борец будет повержен каким-то забитым рабом. Лишь Атамберды вскочил со скамьи, резаным поросенком тонко завизжал и выбежал на середину круга. Он стал пинать лежащего без чувств здоровяка, что-то злобно при этом приговаривая по-казахски. Соплеменники не решались подступиться к хозяину. И только Корней с трудом оттащил донельзя разъяренного князька от поверженного борца.
  
   Глава 10 Кнут и стрелы
  
   -- Молодец, Саввушка. Поделом им, идолищам степным, -- встретил ободряющими словами подошедшего кузнеца. -- Ты первый, кто этого бугая завалил.
  
   -- Да ладно, -- отмахнулся Савва. -- Не такой он мужик и крепкий, как кажется. Боюсь, я ему жилу на брюхе порвал. Рванул сильно... Не тужился бы он зазря, сдался, и все хорошо было. А теперь с грызью ходить будет бедолага.
  
   -- Опасный ты зверь по имени человек, -- покачал головой Еремей. -- За что калечим друг друга?..
  
   Разговор на том прекратился. Подошел Корней и призывно махнул рукой Еремею.
  
   -- Шагай до круга, былой друг. Твоя очередь подошла.
  
   -- Не поминайте лихом, если что, -- с кривой улыбкой попрощался с Андреем и Саввой Ерема. -- Эх, шкура моя, шкура!
  
   Он не спеша зашагал к зевакам, окружившим площадку для борьбы.
  
   -- Раздайся! -- зычно крикнул им Корней, сопровождавший Еремея.
  
   Люди Фетхи-Якуба и Атамберды отступили на несколько шагов,
   образовав круг раза в два больше прежнего. Скамейку, на которой сидели купец и степной князек, также отнесли подальше.
  
   Еремей вышел на середину круга, скинул с плеч рваную поддевку, оставшись в одной рубахе. Он подбоченился и гордо огляделся.
  
   -- Ну, орлы степные, кто супротив меня осмелится выступить?
   -- насмешливо спросил он. -- Али кишка тонка? А может, не орлы вы, а суслики, что по норам прячутся от тех орлов?
  
   Атамберды, уже успокоившийся после проигрыша своего борца,
   услышав поносную речь Еремы, набычился и рявкнул что-то по-казахски. Повинуясь его окрику, в круг вышел коренастый кривоногий крепыш. Он также сбросил свой тулупчик, явив
   на глаза порванную заношенную рубаху.
  
   -- Талабайка, привет! -- деланно радостно поприветствовал его Еремей. -- Эх, повеселимся нынче с тобой, друг ситный.
  
   В ответ казах что-то недовольно буркнул себе под нос. Было видно, что предстоящая схватка ему не к душе. Возможно, он знал силу противника, а может, просто не хотел драться. Однако слово хозяина закон, и против него не попрешь.
  
   Корней вышел в круг с двумя тяжелыми кнутами. Он расстелил их на земле, сравнивая длину. Потом подозвал Ерему и Талабая. Казах взвесил на руках кнуты и выбрал себе один из них. Второй без выбора достался Еремею. Они разошлись на десяток шагов друг от друга.
  
   -- Ну, мать моя девица! -- прикрикнул Ерема и неуловимо быстрым движением выбросил перед собой кнут.
  
   Кожаный язык метнулся и звонко выстрелил в воздухе. Потом он повторил еще раз и еще. Стоявшие неподалеку у коновязи лошади, реагируя на звуки, нервно прянули ушами.
  
   То же самое, проверяя свой кнут, только без приговора о матушке, проделал и казах.
  
   -- С богом, молодцы, -- небрежно сказал Корней, тем самым давая команду на начало боя, и зашагал к скамейке.
  
   Еремей стоял спокойно, склонив голову, кривя губы в скупой улыбке. Талабайка, как его окрестил соперник, наоборот втянул голову в плечи и вперил взгляд в Ерему, видимо ожидая, когда тот проявит активность. Не дождался, и сам взметнул в воздух кнутовище. Со свистом рассекая воздух, кожаная змея метнулась к Еремею. Однако цели своей не достигла. Ерема метнулся в сторону и ушел от удара. Уже на ходу он резко дернул рукой, и кожаный язык полетел к Талабаю. И тоже безрезультатно. Казах ловко увернулся от кнута.
  
   Начало было сделано. Соперники медленно двинулись по кругу,
   внимательно наблюдая друг за другом. Кнутовища в их руках ходили ходуном, делая ложные движения, в любой момент готовые выбросить жгучую кожу в направлении противника,
   заставляя его постоянно быть начеку.
  
   И опять Талабай попытался нанести удар Ереме. И снова не смог его достать. В ответ Еремей взметнул кнутовищу и с силой закрутил его над головой. Талабайка заметался вправо-влево, в ожидании прилетевшего кнута, однако Ерема издевательски хохотнул и опустил кнутовище. Кожный язык безвольно улегся у его ног.
  
   Казах, рассудив, что опасность миновала, и соперник лишь пугал его, резко остановился и взмахнул рукой, и послал кнут в направлении Еремея. Однако он опоздал на какое-то мгновение. Ерема, видимо просчитав, что сейчас сделает Талабай, отпрыгнул в сторону и буквально выстрелил в него кнутом. Жгучая змея, казалось со стороны, лишь лизнула грудь казаха. Однако и этого было достаточно, чтобы его рубаха лопнула, показав белое тело, тут же окрасившееся кровью.
  
   Сдавленный крик Талабайки слился с общим вздохом окруживших круг людей. Несмотря на адскую боль, казах не сдался на милость соперника, а рванулся в сторону, пытаясь уйти от следующего удара Еремы. Однако тот угадал, куда метнется Талабай. На этот раз кнут опоясал ногу казаха. Еремей, сильно дернул кнутовище на себя. Потеряв равновесие, соперник упал на землю.
  
   В два прыжка Ерема оказался рядом с поверженным Талабаем.
   Однако досталось и ему. Уже в падении казах взмахнул кнутом и ожег им грудь Еремея. Удар, правда, случился несильный, не до крови, потому как для хорошего размаха у Талабая возможности не было. Но и этого оказалось достаточно, чтобы лицо Еремы исказилось от боли.
  
   Подскочив к лежащему казаху, он упал на колени и двумя руками кнутовищем пережал горло соперника. Тот заелозил, попытался вырваться, однако Ерема без труда его удержал. Талабайка захрипел и скоро прекратил сопротивление.
  
   Ерема встал с колен, бросил кнут и зашагал прочь из круга к
   сидевшим поодаль Андрею и Савве. За его спиной визгливо закричал Атамберды. Ему в ответ что-то басисто возразил Корней. Послышался недовольный голос и Фетхи-Якуба. Ерема, не обращая внимания на крики, подошел к товарищам и опустился, поджав ноги, на землю рядом с ними.
  
   Спор продолжался недолго. Корней окликнул Еремея, вызывая его опять в круг.
  
   -- Гниды окаянные, -- пробурчал себе под нос Ерема. -- Сейчас скажут, что не по правилам бой закончился. Что я Талабайку должен был кнутом забить, чтобы он не поднялся. Не хотел я его калечить, да видно придется.
  
   Он встал и не спеша двинулся к кругу. К нему подскочил Атамберды и громко затараторил, указывая, то на уже поднявшегося Талабая, то на валяющийся на вытоптанной глине кнут.
  
   Еремей спокойно выслушал князька, презрительно сплюнул ему под ноги, отстранил рукой и шагнул вперед, чтобы взять кнут. Похоже, бой, как и предсказывал Ерема, будет продолжен.
  
   Но поднять кнут ему не удалось. Случилось неожиданное, по крайней мере, для Сабурова и Саввы. Они в один голос ахнули, увидев, что Талабай не ожидая, когда Еремей ухватится за кнутовище, коротко, но мощно размахнувшись, выбросил кнут в сторону соперника. Вероятно, это не было нарушением правил, потому что никто из окружающих не возмутился подобным поведением казаха. Бой продолжился, а что один из противников оказался без кнута, так то его горе.
  
   Однако опытный Еремей был начеку. Он следил за Талабаем и поймал момент, когда тот попытался нанести ему, безоружному, подлый удар. Он резко метнулся в сторону, кнут, звонко щелкнув, ударил по пустому месту. Более того, Ерема не стал ждать повторения и пытаться завладеть своим кнутом. Не останавливаясь, он бросился к Талабаю. Тот отскочил на шаг и вновь послал кнут в сторону соперника.
   Но удар не вышел, кожаная змея опоздала с броском. А вот Еремей не оплошал. Он сумел поймать конец кнута. Резко мотнув рукой, он накрутил кнут на запястье и что есть силы дернул на себя. Кнутовище выскочило из сжатых пальцев Талабаю. Еще рывок рукой -- и кнут оказался в руках Еремы.
  
   То происходило после, иначе как потехой назвать было нельзя. Еремей встал в середку круга, наступив ногой на брошенный кнут, и стал гонять Талабая. Тот, словно необъезженный жеребец, гонялся по площадке, подстегиваемый несильными, но жгучими ударами, которыми доставал его Ерема. Персы громко гоготали, казахи же угрюмо наблюдали за позором своего соплеменника.
  
   Покинуть площадку Талабаю, видимо, было нельзя. Как сказал Еремей, победителем будет тот, кто забьет соперника так, что тот на ноги встать не сможет. А пока что казах, несмотря на то, что рубаха на нем висела клочьями, на земле стоял твердо. Вот он и метался по кругу, увертываясь от кнута Еремея. Несколько раз, несмотря на получаемые удары, он пытался подобраться к валяющемуся на вытоптанной глине кнуту, однако Ерема без труда отгонял его назад.
  
   Первым, как всегда, не выдержал Атамберды. Он вскочил со скамейки, заверещал, обращаясь к Фетхи-Якубу, однако не получил должной поддержки. Купец безмятежно улыбался и пожимал плечами, мол, бой идет по правилам.
  
   Разъяренный князек тогда решил самолично навести порядок. Он выскочил в круг, решив остановить издевательство над своим человеком. Атамберды с руганью, размахивая руками кинулся к Еремею стоящему посередине площадки. И тут неожиданно, кнут взлетел в воздух, описал в воздухе круг и жестким кожаным концом смазал по лицу степного князька. Особого вреда не нанес, лишь свез кожу на щеке.
  
   Винить Ерему было вроде бы не за что. Он стоял спиной и не должен был видеть Атамберды. Однако Сабуров искренне сомневался, что Еремей случайно задел князька кнутом.
  
   Визг Атамберды перекрыл короткий вскрик Талабая. Видимо Ерема решил прекратить балаган и сильным ударом кнута сбил казаха с ног. Тот упал на землю и стал корчиться от нестерпимой боли. Затем затих, видимо, свалившись в морок.
  
   Бой закончился, все условия были соблюдены. Вот только Атамберды не мог никак успокоиться. Мало того, что его человек проиграл, а, значит, кошель князька сильно облегчился, еще и самого кнутом перетянули...
  
   Крики Атамберды привели к тому, что Фетхи-Якуб, чтобы успокоить степняка, да, вероятно, и для собственного удовольствия приказал всыпать Еремею два десятка "горячих".
   Били не кнутом, а нагайкой, иначе Ерема бы и на ноги не поднялся после такого наказания.
  
   На том забава и закончилась. Все остались довольны: Фетхи-Якуб, что выиграл кучу монет, Еремей, что легко отделался, Атамберды, что обидчик его был примерно выпорот. А то что деньги проиграл, степняк сильно не расстроился. После нудной и длинной зимы в юрте под вой волков и метели получить удовольствие от состязаний было куда важнее, чем монеты в кишене за пазухой. Тем паче, что число овец в отарах и коней на пастбищах от проигрыша не уменьшиться. А это куда более весомое богатство в степных краях, чем медные и серебряные кругляшки.
  
   Упокоившись, Атамберды опять стал донимать Фетхи-Якуба.
   О чем шла речь с места, где сидели рабы, слышно не было, однако князек часто указывал на них. В ответ перс лишь разводил руками и отрицательно мотал головой.
  
   -- Убалтывает Атамка купца, чтобы тот тебя Андрюха выставил супротив своего человека, -- морщась от боли после приема "горячих", догадался Еремей. -- А тот притворяется, что не знает на какое состязание тебя отправить. Небось, говорит, что бестолковый ты раб...
  
   Наконец Фетхи-Якуб неохотно кивнул и даже как бы обреченно
   повел вялой кистью руки, соглашаясь с увещеваниями степного князька. На этот раз Корней даже не подошел к сидящим в сторонке рабам, а лишь поманил пальцем Сабурова. Других манить было нечего, они свое дело исполнили, остался для игрищ лишь один Андрей.
  
   Он поднялся с земли и направился к кругу, на котором проводились состязания. Правда, сейчас это был уже не круг, а полукружие, открытое в степь. Люди расступились, образовав просвет. Впереди двое закапывали в землю торчком оглоблю. Утоптав глину, один из них поставил на ее навершие малую тыкву.
  
   Сабурова поставили около проведенной по глине черты. В трех шагах от него сбоку встал низкорослый казах. Следовало полагать, с ним Андрею и надо было состязаться в меткости стрельбы. Лук, который тот держал в руках, был едва ли не выше самого хозяина. Казах сумрачно покосился на Сабурова и что-то пренебрежительное пробурчал под нос, видимо обидное для соперника. Андрей не стал отвечать ему тем же. Рабу не положено роптать на вольных и ругаться, да и не стоило заводить себя перед стрельбой.
  
   Оглобля с тыквой располагалась шагах в тридцати от черты, на которой стояли стрелки. Для Сабурова не составит труда
   попасть в такую цель. Однако и человек Атамберды, надо полагать, не первый раз лук в руках держит, не зря же его хозяин выставил на состязание.
  
   Корней встал сбоку от стрелков. Он грозно рыкнул на гомонящих зевак и, когда они успокоились, дал команду на начало игрища.
  
   -- Валяй, стреляй! -- сказал он коротко.
  
   Понял ли казах, что сказал Корней или нет, однако перевода ему не потребовалось. Он медленно поднял лук и прицелился. Дзинькнула тетива, стрела, коротко по-воробьиному чирикнув в воздухе, вонзилась точно в середину тыквы. Казахи довольно зашумели.
  
   -- Бери лук, стреляй, -- приказал Корней Сабурову и, снизив голос, негромко буркнул: -- Пока не усердствуй.
  
   Андрей понял, что ему не стоит сразу выказывать свое умение в стрельбе. Не говоря ни слова, он взял из рук соперника лук, пристроил к тетиве переданную ему стрелу и прицелился. Медленно натянув свитую из конского волоса тетиву, Сабуров на мгновение застыл, а потом разжал пальцы. Стрела метнулась к тыкве и вонзилась в нее. Правда, не в середину, куда попал казахский стрелок, а в самый край.
  
   Особого восторга у людей Фетхи-Якуба такой выстрел не вызвал. Зато казахи оживились. Их человек явно переигрывал персидского раба.
  
   Андрей, не глядя, протянул лук сопернику по состязанию. Следующий выстрел казаха был не хуже первого. Стрела легла
   опять в самую середину тыквы, едва не вонзившись в сестру.
  
   И снова лук в руках Сабурова. На этот раз он не стал уводить прицел в сторону и положил стрелу аккурат над двумя стрелами казаха. Не выдержав нагрузки, тыква развалилась на две части и свалилась с кола на землю.
  
   И этот выстрел не вызвал особого оживления у персов. Тыкву
   раб поделил на половинки, но стрела опять не легла в центр цели.
  
   Атамберды, не вставая со скамейки, что-то крикнул своим людям. Тут же послышался недовольный голос Фетхи-Якуба. Сабуров не понимал, о чем идет речь, как и не мог разобрать, играет на сей раз купец со степным князьком или действительно чем-то недоволен. Возможно, они препирались, решая, победил степняк персидского раба, а, может, договаривались о продолжении состязания. После недолгого спора Фетхи-Якуб, судя по тону, пошел на попятную и согласился с Атамберды.
  
   Повинуясь хозяину, один из казахов побежал к оглобле, на котором ранее была насажена тыква. Он долго возился, а когда отошел, то Андрей увидел, что к навершию кола пристроена небольшая перекладина с привязанным к ней тонким ремнем. На конце ремешка висело металлическое кольцо от конской упряжи. Похоже, это была новая цель.
  
   -- Эй, парень! Ты должен попасть в кольцо и пригвоздить его стрелой к оглобле. Понял? -- раздался над ухом голос Корнея.
  
   -- Понять не трудно -- попасть сложно, -- хмуря брови, ответил Андрей.
  
   -- Если не хочешь батогов отведать, попадешь, -- злорадно хохотнул Корней и тут же посерьезнел. -- Вот теперь покажи, каков ты мастер в стрельбе.
  
   Сабуров промолчал, пропустив мимо ушей напутствие Корнея. Он стоял, прищурив глаза, внимательно вглядываясь в покачивающееся от легкого степного ветерка кольцо. Вот теперь действительно стоило приложить все свое умение. Тут уже не вершок вправо, вершок влево... Ошибешься в прицеливании или ветер чуть сильнее дунет, качнет кольцо -- и скользнет стрела мимо цели.
  
   Его низкорослый соперник, как и ранее, стрелял первым. Натянув тетиву и прицеливаясь, он застыл каменным истуканом, каких по степи они за время пути встречали немало. Еремей называл их "каменными бабами". Кто разбросал по степным просторам истуканов, никому ведомо не было. Ветер и дожди источили каменные их тела, стерли лица, а время превратило в прах тех, кто молился сим божкам...
  
   Окружающие застыли, ожидая выстрела. В наступившей тишине было слышно, как шелестела от слабого ветерка прошлогодняя сухая трава. Кольцо на ремешке чуть покачивалось, дрожало и медленно поворачивалось, становясь то ребром, то открываясь кругом, в который надо было попасть.
  
   Наконец щелкнула тетива, стрела молнией рассекла воздух и вонзилась в оглоблю. И тут же восторженные крики разорвали гнетущую тишину. Кольцо уже не качалось, не дрожало, застыв, насаженное на стрелу.
  
   Казах с презрительной усмешкой передал стоящему чуть позади него Сабурову лук. Он пробормотал на своем языке несколько слов, надо полагать, обидные для соперника. Андрей не стал отвечать ему, а просто махнул рукой, предлагая освободить место у черты. Один из людей Атамберды сбегал к оглобле и выдернул из нее стрелу. Кольцо вновь свободно повисло в воздухе.
  
   -- Стреляй, да не вздумай промахнуться, -- приказал Сабурову Корней, подавая ему стрелу.
  
   Андрей встал на позицию, пристроил стрелу, натянул тетиву и
   замер, прицеливаясь. Дождавшись, когда вращающееся кольцо полностью откроется, он пустил стрелу. И снова радостные возгласы, теперь уже персов, потревожили степь. Сабуров не промахнулся, насадив, как и его соперник, кольцо на стрелу.
  
   Так как победителя очередной раз не выявили, Атамберды и Фетхи-Якуб, посоветовавшись, решили усложнить условия стрельбы. Сабуров и его соперник казах, как показало состязание, были отменными стрелками, поэтому поставили их у черты, шагов на десять от цели дальше прежней. И кольцо на ремешке было лишь грузом. Корней сказал Андрею, что стрелою требуется перебить сам ремешок. То же самое сообщил сопернику Сабурова его соплеменник, получивший указание от Атамберды.
  
   Казах не осмелился подать голос против хозяина. Он опустил глаза долу и со злостью пробормотал длинную фразу на своем языке, дважды всуе помянув Атамберды. Правда, кроме Андрея его никто не слышал. А Сабуров лишь присвистнул от изумления. В такую цель он еще не стрелял. Ладно, если бы от него потребовали попасть просто в тонкую палку, а то ведь ремешок твердо не закреплен, покачивается от ветерка...
  
   Как и ранее, первым послал в цель стрелу казах. И, о чудо, этим выстрелом он перебил ремешок. Кольцо упало на землю. Степняки от восторга заорали что есть мочи и, окружив стрелка, стали его обнимать. Атамберды подбежал на коротких ножках к ним, растолкал своих людей и, произнеся короткую торжественную речь, понятную лишь самим казахам, вручил ему монету, по виду -- русский пятак. От щедрот своих...
  
   За Андреем оставался его выстрел. И он не стал ждать, когда на оглобле закрепят новый ремешок с кольцом. Он поднял лежащий на земле лук и оглянулся на Корнея.
  
   -- Дай стрелу, -- коротко бросил он.
  
   -- Ты что задумал, парень? -- удивленно спросил Корней, подавая ему стрелу.--- Еще ремень не привесили.
  
   -- Сейчас увидишь, -- нетерпеливо дернул плечами Сабуров.
  
   На этот раз он целился куда дольше, чем при первых выстрелах. Окружающий мир перестал для него существовать. Не было неба, солнца, степи... Он не слышал, как затихли восторженно оравшие казахи, как удивленный Атамберды спрашивал у Фетхи-Якуба, что затеял его раб...
  
   Тетива щелкнула, посылая стрелу к цели. И этой целью была стрела его соперника, торчащая из оглобли. После выстрела к Андрею вернулся слух, вновь на небе высветилось солнце... Однако кроме шуршания сухой травы он ничего не услышал. Все -- и персы, и казахи, молчали, изумленные тем, что видели. Стрела Сабурова попала в стрелу его соперника, расщепив ее на две тонкие полоски.
  
   Андрей расправил напряженные плечи, положил лук на землю и оглянулся. Его взгляд сразу уткнулся в расплывшееся от удовольствия лицо Фетхи-Якуба. Купец, заметив, что Сабуров смотрит на него, одобрительно кивнул рабу, и повел рукой, украшенной перстнями, в сторону сидевших у своей ямы Еремея и Савву.
  
   Андрей неторопливо зашагал туда, куда ему указали. Персы и казахи почтительно расступились перед отличившимся стрелком. Сабуров подошел к товарищам по несчастью, и устало опустился на землю.
  
   -- Ну, ты молодец, Андрюха, -- хлопнув его по плечу, уважительно сказал Еремей. -- Такого искусника, чтобы в стрелу стрелой попасть я не то что не видывал, не слыхивал даже. Слава о тебе по всей степи разнесется.
  
   -- По степи, не по Руси-матушке... -- угрюмо вымолвил Сабуров, опустив глаза к земле.
  
   Рабы замолчали. Тишину нарушил голос Саввы:
  
   -- Может нам сегодня харч хороший дадут? -- жалобно спросил кузнец. -- Жрать так хочется!
  
   -- Дадут, -- ласково пообещал Еремей. -- Только вместо киселя горячих отвесят.
  
  
   Глава 11 Через Каспий
  
   Переход к Каспию оказался сущим адом. Скоро наступила изнуряющая жара. Трава, не успев зазеленеть, тут же высохла. Полынь, да перекати-поле были хозяевами этой земли. Часто встречались солончаки.
  
   Особенно тяжело было с водой. Караван Фетхи-Якуба, двигаясь в обход русских пограничных острожков, шел глухими казахскими землями от колодца к колодцу. Два-три дня длился переход, пока в степи не показывался невысокий одинокий холмик. Лошади, чуя близкую воду, ускоряли ход. За ними спешили люди. Атамберды дал им провожатого, без которого купеческий караван не смог бы выйти к источникам воды. А это означало смерть и людей, и животных.
  
   Однако ожидания порой оказывались напрасными. Вместо чистой воды из темной глубины колодца зачерпывали мутную жидкость, которую даже после того, как ее процедили через тряпку, пить было невозможно. Однако пили... А иногда колодец оказывался пуст. Какой-то пастух раньше, чтобы напоить отару, вычерпал всю воду, и она не успела набраться.
  
   В первую очередь поили лошадей, за ними пили персы. Потом набирали воду для следующего перехода. Последними в этой очереди были рабы.
  
   Сабуров, Еремей за время путешествия по землям казахов высохли и почернели. Но особенно тяжело было Савве. Ему не хватало ни еды, ни питья. Он едва волочил ноги, спотыкаясь на каждой кочке. Порой Андрей и Ерема волокли его на своих плечах под палящим солнцем. Только ночь приносила некоторое облегчение. Но на следующий день все повторялось...
  
   Корней покинул караван Фетхи-Якуба вскоре после встречи с Атамберды. Он двинулся на закат, на Яицкий городок, ближайший русский острожек, пограничный пост. Оттуда собирался сплыть по Яику в низовья и перебраться на Волгу. С бывшим подельником Еремой он не попрощался, даже не посмотрел в его сторону. Видимо поставил крест на их былой дружбе, на судьбе старого товарища.
  
   -- Эх, сойтись бы с Иудой один на один на сабельках, показал бы я ему, где раки зимуют, -- не зло посетовал Ерема, глядя, как оседает пыль, поднятая копытами коня, на котором ускакал Корней. -- Может, еще пересекутся наши пути-дорожки?..
  
   Дважды за время пути по казахским степям на обоз наскакивали лихие люди. И оба раза отступали ни с чем. Проводник, которого дал персам Атамберды, спокойно выезжал на коне навстречу летящим к обозу с гиканьем и диким визгом разбойникам и вступал с ними переговоры. После недолгого разговора лихие люди отступали. То ли Атамберды боялись, то ли его человек имел какой-то ярлык для беспрепятственного проезда по степи.
  
   -- У нас на Руси, ежели разбойники налетят, так уговаривай их, не уговаривай, все равно обчистят до нитки и голым по миру пустят. А то могут и кистенем угостить, да в овраг спустить. А здесь, глянь-ка: поговорили -- и гуляй дальше, -- недоверчиво покачивая головой, произнес Еремей. -- Ну так оно и не Русь...
  
   Проводник покинул обоз Фетхи-Якуба за пару переходов до побережья Каспия. Как он определил сей рубеж, для Сабурова оставалось загадкой. Кругом, куда ни глянь, до самого горизонта ровная высохшая степь. Ни деревца, ни холмика -- сплошь голая земля, да стелящиеся кустики серой полыни. Только суслики столбиками стоят у нор, непонятно что выглядывая. Возможно, кудрявые облака, далеко впереди растянувшиеся длинной линией, подсказали степняку близость моря.
  
   Уже на следующий день изнуряющая жара стала спадать. А к вечеру и вовсе заморосил мелкий дождик. Вода для людей закончилась второго дня, Фетхи-Якуб приказал поить только лошадей.
  
   Персы стали набирать падающую с неба воду во всякую посуду. Рабы же выжимали прямо в рот мокрые тряпки, оторванные от одежды. Савва, так тот вообще с себя рубаху снял. Растянул ее за подол руками, ворот зубами ухватил и подставил дождику. А как ткань напиталась, скомкал ее -- и ну жать своими огромными лапищами, выдаивая из рубахи спасительную влагу.
  
   Дождь не прекращался всю ночь и весь следующий день. Усилившийся ветер и размокшая почва не остановила движение каравана. Лошади выбивались из сил, люди, скользя по глине, пряча лица от бьющих в лицо капель дождя, что есть силы, упирались в арбы, помогая животным тянуть груз. Несмотря на тяжелую работу, персы не унывали. Судя по их оживленным лицам, путешествие по степи подходило к концу.
  
   К полудню затянутое тучами темно-серое небо слилось с землей. Казалось, будто степь упирается в глухую стену. Правда, к вечеру стало понятно, что ни стены, ни самой земли впереди нет. Сырой ветер принес незнакомые Сабурову запахи. А скоро перед его глазами раскинулось бескрайнее водное пространство. Большие волны накатывались на песчаный берег. Схлестываясь, они разбрасывали брызги, уходили назад в море, но на смену им приходили другие. На сером от влаги песке с шипением таяла пена, однако очередная волна вновь разбрасывала пенные кудри.
  
   Обоз остановился и разбил лагерь за небольшим песчаным холмом. Фетхи-Якуб поднялся на его вершину и долго вглядывался в тяжелые свинцовые волны и береговую полосу. Однако и море, и песчаный берег были пустынны и нелюдимы. Ни лодки, ни паруса, ни живой души...
  
   Двое суток прошли для купца в тревожном ожидании. Он часто
   поднимался на холм, всматриваясь в морскую даль. Лишь третье утро принесло Фетхи-Якубу и его людям облегчение. Погода наладилась. Дождь прекратился, ветер немного утих, сквозь рваные облака стало проглядывать солнце.
  
   У самого горизонта слева с наветренной стороны появилась белая точка, которая, приближаясь, неспешно росла. Скоро стало понятно, что вдоль берега на достаточном от него удалении идет небольшое судно с двумя мачтами оснащенное четырьмя прямыми парусами.
  
   Персы высыпали на берег и, сгрудившись у подножия холма, на вершине которого стоял Фетхи-Якуб, стали, как и сам хозяин, пристально вглядываться в приближающийся корабль. Купец крикнул что-то по-персидски. Один из его людей сбегал к арбам и принес кусок красной материи. Он встал рядом с Фетхи-Якубом и, когда судно подошло ближе, стал размахивать над головой алым полотнищем.
  
   Похоже, на корабле ждали этого сигнала. Судно немедленно развернулось и, подгоняемое боковым ветром, двинулось к берегу. Скоро можно было рассмотреть, что это большой корабль с высокими бортами. Сабуров видел суда, ходившие и по Волге, и по Москве реке. Это судно был вдвое, а то и втрое больше любого им виденного.
  
   Близко корабль не подошел из-за мелководья, бросил якорь саженях в ста от берега. Команда спустила паруса. Скоро на волнах, опущенные с борта, закачались две длинные с пузатыми бортами лодки. Гребцы разом опустили весла в воду и погнали их к берегу.
  
   На передней, на носу в полный рост стоял полный бородатый мужчина в высокой шапке, похожей на кадушку, и длинном до пола одеянии. Едва лодка уткнулась в берег, он подобрал хламиду, неожиданно легко спрыгнул на песок и трусцой побежал к спустившемуся с холма Фетхи-Якубу. Не доходя до него, толстяк согнулся в низком поклоне, приложил руки к груди и в таком виде мелкими шажками приблизился к купцу. А потом, низко склонив голову, неожиданно опустился на колени перед Фетхи-Якубом. Его крашеная хной борода и шапка-кадушка уткнулись в песок. Гребцы, следом высыпавшие с лодок, приветствовали купца подобным же образом. Более того, персы, сопровождавшие Фетхи-Якуба в поездке на Русь, последовали их примеру.
  
   Андрей никогда не думал, что простому торговому человеку могут оказывать подобные почести. Правда, он не знал персидских обычаев и, возможно, так оно и должно было быть. Однако Сабуров не понял, почему люди Фетхи-Якуба, много месяцев служившие ему, никогда раньше этого не делали. Они беспрекословно выполняли его приказы, но на колени перед купцом точно не падали. А нынче вон оно как...
  
   -- Эк, как их разморило, -- удивленно пробормотал Еремей.
   -- И не царь, и не архиерей Якубка, а ему в ноги падают. Разлеглись, расплылись басурмане, словно слизняки перед дождем.
  
   Фетхи-Якуб величаво огляделся, и по его губам скользнула скупая улыбка. Но она исчезла, едва взгляд купца остановился на рабах. Они находились в сторонке, слева у подножия холма. Охранявший их перс, как и его товарищи, пал на колени, опустив голову, а рабы, стояли в полный рост, похожие на пни посреди голой вырубки.
  
   Фетхи-Якуб скривил губы и что-то негромко сказал. Толстяк, лежащий у его ног, поднялся и, мелко кланяясь, попятился.
   Отойдя на десяток шагов, он выпрямился, мельком огляделся, и громко закричал. Люди вскочили с колен, и берег стал похож растревоженный муравейник. Одни тащили тюки с товарами к воде, другие грузили их на лодки. Кто-то разбирал шатры, к берегу вели распряженных лошадей...
  
   Толстяк же, приехавший на лодке, направился к рабам. По дороге он оглянулся и махнул рукой, видимо подзывая к себе кого-то из своих людей. Перс подошел, злобно оглядел их, и, не говоря ни слова, выхватил из рук охранника-перса копье и принялся тупым концом бить им рабов. Савва, Еремей и Андрей пытались закрываться руками, увертывались от ударов. Однако веревка, которой они были связаны за шеи, мешала. Стоило одному дернуться в сторону от опускающегося на него черенка копья, веревка, врезающаяся в шею, дергала, едва не сбивала с ног его товарищей.
  
   -- Становись, братушки, спина к спине! -- вдруг громко скомандовал Еремей.
  
   Подчиняясь его крику, Савва и Андрей попятились и уткнулись друг в друга спинами. И уже без команды прикрыли головы руками.
  
   Толстяк, видимо не ожидая таких слаженных действий от рабов, прекратил их бить. Правда, его растерянность длилась недолго. Он продолжил экзекуцию, но уже не столь рьяно. Но вот, наконец, толстяк отдал копье охраннику, и некоторое время, шумно дыша, приходил в себя. Человек, которого он подзывал к себе, все время, пока перс колотил рабов, стоял рядом, бесстрастно наблюдая за наказанием. С первого взгляда, по лицу, по русой пряди волос, выглядывавшей из-под шапки, было видно, что это не перс, хотя он и был одет в персидскую одежду.
  
   Человек оказался толмачем, неплохо говорившим по-русски. Сабуров за время перехода по степи, имея склонность к изучению языков, заучил кое-какие слова и даже короткие фразы на персидском языке, однако они имели сугубо бытовое назначение: вода, лепешка, копай, иди, быстрее, не бей, грязная свинья... Понять же длинное предложение, тем более, общаться с персами на их языке Андрей пока не мог.
  
   За что их наказывали рабов, скоро стало понятно. Толстяк сквозь одышку прерывисто выдал длинную фразу, в которой Сабуров разобрал лишь несколько знакомых слов, в том числе и имя Фетхи-Якуб. А когда рабы услышали перевод, сильно удивились. Не смыслу сказанного, а приставке к имени того, кто скрывался под ликом купца.
  
   -- Уважаемый Мехмед Таги наставляет грязных рабов, что они
   должны отдавать поклоны каждому знатному персу. А перед лицом сиятельного Фетхи-Якуб-хана должны пасть ниц и возвести ему хвалу.
  
   -- Кто хан?-- удивленно переспросил Еремей. -- Фетхи-Якуб сиятельный?
  
   Лицо толстяка вновь искривила гримаса злости, он кинулся к Ереме и стал с размаху пинать его сафьяновым сапогом с жестким, загнутым вверх, носом. То, что он приговаривал при каждом ударе, было понятно без перевода.
  
   -- Хан! Фетхи-Якуб-хан! Хан! Хан!
  
   Однако толмач все же перевел его незамысловатую речь, расцветив его восточными оборотами:
  
   -- Уважаемый Мехмед Таги требует, чтобы грязные рабы, не
   стоящие пыли с его подошв, называли пресветлого Фетхи-Якуба ханом, да хранит его аллах от бед.
  
   -- Да, хан, хан, -- закрываясь от ударов сафьянового сапога, согласно прохрипел Ерема.
  
   Посчитав, что воспитание рабов закончено, "уважаемый" Мехмед Таги скороговоркой отдал приказание охраннику и направился к берегу, где кипела погрузка товара на лодки.
  
   -- После того, как груз доставят на корабль, лодки придут за лошадьми и рабами, -- сухо сказал толмач.
  
   -- Ты же не перс? -- более утвердительно, чем вопросительно
   спросил Сабуров. -- Каких кровей будешь? По-русски, вроде, говоришь хорошо, да только пришепетываешь лишнего...
  
   -- Не ваше дело рабы, кто я, пся крев, -- высокомерно дернув подбородком, сказал толмач. -- Меня зовут Алаяром.
   Я правоверный мусульманин.
  
   -- Поляк, значит. Перекрест... И каким же буйным ветром тебя занесло в эти далекие края? -- по-польски произнес Андрей.
  
   Толмач вскинул на него удивленные глаза. Чего он не ожидал
   услышать, так это речь на его родном языке.
  
   -- Ты говоришь по-польски? -- настороженно спросил Алаяр.
  
   -- Учил и польский, и шведский, -- пространно ответил
   Сабуров.
  
   -- Не ожидал, что русские рабы знают великий польский язык,
   -- несколько мягче произнес Алаяр.
  
   Слова о великом языке Андрей принял с большим сомнением,
   но вслух ничего не сказал.
  
   -- А что Фетхи-Якуб-хан и вправду знатный человек? -- осторожно, не забыв о приставке "хан", поинтересовался Сабуров.
  
   -- Пресветлый Фетхи-Якуб-хан приближенный шаха Сулеймана, великого и могучего правителя Персии, -- торжественно сообщил Алаяр и жестко добавил: -- Ваше рабское дело -- возносить ему хвалу.
  
   Посчитав, что разговор с рабами закончен, Алаяр повернулся и пошел к месту погрузки.
  
   -- Выходит, что Якубка никакой не купец, а лазутчик персиянский, -- негромко высказал догадку Еремей. -- Как ты мыслишь, Савва?
  
   Кузнец никак не мыслил, а лишь потирал зашибленные побоями "уважаемого" Мехмед Таги плечи и голову.
  
   -- Поесть бы дали, нехристи, -- покосившись на охранника,
   жалостливо сказал Савва. -- А что купец не купец, а лазутчик, так то нам не все одно у кого в рабах ходить?
  
   Сабуров промолчал. Он был согласен и с Еремеем и Саввой.
  
   Рабов, как и обещал толмач Алаяр, загрузили в лодки вместе с лошадями на вторую ходку. И была она не последней. На берегу еще оставались тюки с товаром и пара лошадей.
  
   Поднявшись на борт, Андрей увидел, что это не столько грузовое торговое судно, сколько военное. Оно имело по четыре пушки на каждом борту. И люди на его палубе, вооруженные до зубов, никак не выглядели мирными моряками.
  
   Правда, долго рассматривать корабль Сабурову и его товарищам не пришлось. Их провели к корме, к открытому люку. Спустившись по лестнице в трюм, они оказались в темном сыром помещении. Веревку, связывающую за шеи, сняли, но не для того, чтобы освободить. Наоборот рабам заковали руки цепями, прикрепленными к балке, идущей вдоль боковой стены. Андрей при зыбком свете фонаря насчитал не менее двух с половиной десятков пар цепей. Похоже, не первых рабов, и не последних перевозил этот страшный корабль.
  
   Люк над головами Еремея, Андрея и Саввы захлопнулся. Они оказались в непроглядной, хоть глаз выколи, темноте. Некоторое время царила тишина. Потом подал голос Ерема.
  
   -- Эх, братцы, проглотила нас тьма египетская. И поплывем мы неведомо куда, аки Иона в чреве кита.
  
   В ответ на его послышались громкие стенания Саввы.
  
   -- Не плачь, Саввушка, -- попытался ободрить его Сабуров.
   -- Живы пока -- и слава богу!
  
   Правда, у него самого слезы навернулись на глаза. От бессилия, от окончательного крушения надежд на спасение.
  
   Глава 12 В Дербенте
  
   Сегодня у гребцов был двойной праздник. Ветер дул в нужном для капитана галеры направлении, а потому весла находились в поднятом нерабочем состоянии. К тому же, и солнце часто пряталось за редкие облака, не жгло нещадно спины рабов-галерников. Редко им выпадало такое счастье...
  
   Андрей сидел, точнее -- полулежал, на скамье, обитой вытершейся бараньей шкурой. Его голова покоилась на весле, которое он обхватил руками. Ветер, наполнявший паруса галеры, заодно выдувал из ее недр тяжелый смрад немытых тел рабов. Ноги Сабурова были прикованы цепью к металлическому кольцу в дубовом брусе, служившем упором для ступни при гребле. Тяжелое весло, больше похожее на бревно, мерно качалось вместе с судном, убаюкивая Андрея.
  
   Во время плавания, когда безветрие не могло наполнить паруса, огромное весло ворочали четверо рабов-галерников. Вместе с Сабуровым на скамьях, спускавшихся по наклону весла ступенями к борту, сидели еще трое бедолаг. Двое были его старыми товарищами по несчастью. Первым от палубы, проходившей по центру галеры, был прикован Еремей, за ним расположился Савва. Сабуров занимал третью скамью. Справа от него у самого борта сидел Али Абдулла, жилистый, заросший до глаз бородой, с густой шапкой немытых свалявшихся в колтун волос молчаливый египтянин.
  
   Впереди и сзади находились такие же, как и они, несчастные рабы-галерники. Ряд перед Андреем занимали смуглые мусульмане из далекой страны, о которой он никогда не слышал, и которая называлась Алжиром. Сзади сидели франки, попавшие в плен после захвата пиратами их корабля. Кто ворочал веслами дальше, через ряд, через два, Сабуров не ведал, лишь наблюдал их голые спины и затылки. Так же, как и сидевшие позади него, не могли знать, что эти трое бедолаг, лишь недавно попавшие на борт галеры -- русы, как звали их франки.
  
   Лишения Андрея, Еремея и Саввы, которые они перенесли во время перехода по степи, по прошествии времени, уже не казались столь тяжкими. Голодные дни и безводие не шли ни в какое сравнение с испытаниями, выпавшими на их долю после того, как Фетхи-Якуба-хан со своими людьми высадился на берег Дербента.
  
   Подземная тюрьма во дворце, принадлежавшем лжекупцу, в которую кинули русских рабов, была настоящим адом. Кроме них в ней томились не меньше двух десятков таких же несчастных людей. Жестокие надсмотрщики ежедневно избивали кнутами рабов. И не за то, что они провинились, а потому, что это являлось развлечением для сторожевых псов Фетхи-Якуб-хана.
  
   Кружка воды, да полусырая пресная, испеченная из гнилой муки лепешка, была их единственной пищей. Но и эта скудная еда доставалась не каждому рабу. В подземелье царили звериные законы. Тот, кто был сильнее и здоровее, мог отнять пропитание у слабого.
  
   Когда уходили надсмотрщики, власть в подземной тюрьме переходила к одному из рабов, свирепому Атмадже, турку, бывшему разбойнику, грабившему в предгорьях Кавказа караваны, шедшие по торговому пути от Каспийского к Черному морю. Он и двое его подручных держали в страхе остальных рабов. Всех обитателей зиндана ждала одна судьба -- быть проданным на невольничьем рынке Дербента. Но Атмаджа, привыкший повелевать в разбойничьей шайке, и в подземной тюрьме пытался установить свои порядки. Никто из рабов не имел права прикоснуться к еде, пока не насытятся Ястреб, так переводилось с турецкого имя разбойного атамана, и его шакалы. Если кто не подчинялся Атмадже, его жестоко до полусмерти избивали в назидание остальным рабам. И жаловаться было некому, надсмотрщики не отличались человеколюбием, в их присутствии можно было лишь молчать, опустив глаза долу, чтобы не заработать удар кнутом.
  
   Андрей, Савва и Еремей не приняли верховенства разбойника.
   В первый же вечер заключения Атмаджа решил дать урок новичкам, показать, кто в зиндане главный. Любого, кто поступал в подземную тюрьму, турок и его подручные избивали. Не слишком сильно, но так, чтобы новичок понял, что сопротивляться разбойной шайке бесполезно. А тот, кто пытался дать им отпор, били каждый день, пока человек не смирялся с участью вдвойне униженного раба.
  
   Попытался Атмаджа "воспитать" и русских рабов, однако коса его жестокости нашла на камень силы и решительности новых
   обитателей подземной тюрьмы Фетхи-Якуб-хана.
  
   За надсмотрщиками, приведшими в зиндан Еремея, Андрея и Савву закрылась скрипучая дверь. Их глаза еще не успели после яркого света привыкнуть к полумраку, как из дальнего угла подземелья к ним подошел какой-то человек. Давно не стриженые волосы на голове были всклокочены, лицо закрывала окладистая борода. Цепи на его ногах и руках говорили, что это такой же раб, как и новички. Он внимательно оглядел прибывшую троицу и, не говоря ни слова, повернулся и ушел в свой угол. Правда, ненадолго.
  
   Ерема, Андрей и Савва еще оглядывались, выбирая место, куда им присесть, как человек вернулся и, ткнув пальцем в стоящего ближе к нему Еремея, произнес несколько слов на непонятном русским рабам языке.
  
   -- Чего тебе, болезный? -- спокойно вопросил Ерема. -- Хочешь знакомство завести? Так нам оно без надобности. И тебе от нас проку мало. Еды нетути...
  
   Человек не дал ему договорить. Неожиданно ухватив его за рукав рубахи и, зло прорычав что-то опять непонятное, с силой потянул Ерему за собой. Ветхая ткань, полуистлевшая на теле за время степного путешествия, с треском порвалась.
  
   -- Эй, мужик, на тебя что чума напала? -- возмущенно
   воскликнул Еремей и вырвал локоть из цепких рук сидельца.
   -- Что рубаху-то рвешь?
  
   Из полумрака, звеня цепями, выплыли еще две фигуры. Оба раба были невысокие, но видно, что крепкие, коренастые. И такие же лохматые и бородатые, как и первый знакомец. Не говоря ни слова, подойдя вплотную, один из них коротко размахнулся и попытался ударить Еремея. Однако тот был начеку. Увернувшись от летящего к нему кулака, Ерема пригнулся и головой врезался в живот обидчика. Утробно екнув, тот отлетел в сторону и со стоном согнулся.
  
   Двое обидчиков кинулись на Еремея, однако Савва и Андрей, не оставили его в беде. Кузнец шагнул навстречу драчунам, схватил одного в охапку и, сильно размахнувшись, швырнул бедолагу в стену. Ударившись о камни, он упал, потом попытался подняться, но ноги его не держали. Жалобно запричитав на своем языке, раб, скорчившись, прилег у стены.
  
   Не остался в стороне и Сабуров. Отменной силой он не обладал, а вот в ловкости отказать ему было нельзя. Андрей, словно кошка прыгнул на третьего, самого здорового драчуна, сбил его на земляной пол и сам упал на него. Правда, верх Сабуров держал недолго. Его соперник отшвырнул Андрея в сторону и резво вскочил на ноги. Однако сделать ничего не смог. На помощь молодому товарищу пришел Еремей. Здоровяка он встретил мощным ударом кулака в голову, после которого тот, как подкошенный, рухнул и уже не поднялся.
  
   -- Вон как тут гостей встречают, -- со смешком сказал Ерема. -- И чем мы им не понравились?
  
   -- Это они, разбойники турецкие, всех так уваживают, -- неожиданно из полумрака послышался дрожащий голос. -- Нам от них горе большее, чем от собак сторожей. Только вы, братцы родные им, навуходоносорам, отпор и дали.
  
   Человек говорил по-русски чисто, хотя и заметно окал, что выдавало в нем волжанина. Во время драки, как и положено, Еремей, Савва и Андрей не молчали, слова вырывались всякие, такие, что в церкви не услышишь, а потому признать в них русских каждый бы смог, тем более -- соотечественник.
  
   -- А ну подойди-ка поближе мил человечек, -- приказал в темноту Еремей. -- Сказывай, кто таков, да какие тут у вас в темнице обычаи. А ну лежать, пес смердючий! Савва успокой!
  
   Последнее сказанное относилось к тому драчуну, которого он
   ударил головой в живот. Чуть оклемавшись, тот опять, было, полез в драку, однако, получив от стоящего ближе к нему Саввы кулаком по темечку, улегся на земляной пол и больше уже не шевелился. А у кузнеца, что кулак, что молот -- все одно...
  
   Около стены в нескольких шагах от Андрея, Саввы и Еремея образовалось шевеление. Из кучи тряпья выбрался худой человек и, прихрамывая, подошел к ним.
  
   -- Здравы будьте, люди русские, -- сказал он и попытался поклониться.
  
   -- Что ты перед нами голову клонишь, как перед архиереем, -- возмутился Сабуров. -- Мы такие же, как и ты рабичи. Или цепей на нас не видишь, не слышишь, как они звенят. Звать-то тебя как?
  
   -- Федоской раньше кликали, а нынче -- и червем земляным не зовут. И кланяюсь я вам не столько с почтением, сколько от радости, что напоследок жизни свела меня судьбинушка с людьми русскими, -- в голосе Федосея послышались слезные нотки.
  
   -- Откуда ты, как в полон попал?
  
   -- Рыбак я астраханский. В прошлом годе ночью вышел в лиман на рыбалку. Только сеть закинул, а тут с рассветом с моря две большие чайки, лодки такие с косым парусом, заходят на меня. Я парусок свой вскинул, да ходу в плавни. Но не успел до камышей добраться, выловили меня на открытой воде проклятые кизилбашцы. Увезли в Дербень. С той поры и маюсь в цепях. На торг выставляли, да никто не хочет меня торговать. Хром я и телом худ, а всем здоровых работников подавай. А вы-то откуда, молодцы?
  
   -- Я из Москвы, зовут Андреем, Савва -- кузнец из Нижнего Новгорода, а Еремей... -- тут Сабуров замешкался. Он до сих пор не знал, из каких краев родом Ерема.
  
   -- Донской казак я, -- помог ему сам Еремей. -- Бывал у вас в Астрахани. Со Степаном Тимофеевичем приходил...
  
   Сабуров про себя удивился, что Ерема так легко выдал тайну, которую так долго держал при себе, не раскрываясь перед товарищами по несчастью. Видимо, предел пришел, когда уже незачем перед ними таиться.
  
   -- Серьезные вы люди, -- уважительно произнес Федосей. -- Из Москвы, из Нижнего, с Дона...
  
   -- Да уж куда серьезнее, -- вздохнул Сабуров.
  
   Он оглянулся по сторонам. Глаза его уже привыкли к темноте. Андрей разглядел людей в цепях, сидящих вдоль стен.
  
   -- Смотрю, много полоняников у Фетхи-Якуб-хана.
  
   -- Без двух два десятка. Да вы еще... Это немного, -- деловито сообщил Федосей. -- Бывало, по полсотни здесь маялось. Ловят басурмане христианские души, да и не христианские тоже -- и на невольничий торг. Тех, кто здоровее, сразу покупают. А таких как я держат до тех пор, пока какой хозяин не найдется задешево купить. Ну, а не найдется, так помирать здесь под землей придется. Считай, такие тут и остались. Вы-то здесь долго не задержитесь...
  
   -- А на этих разбойников тоже покупателя не нашлось? -- махнув подбородком в сторону лежащих драчунов, поинтересовался Еремей.
  
   -- С турками особый разговор. Их держат, чтобы на галеры продать. В наказание за разбой. Есть, говорят, на море, что Средиземельным зовется особо злой капитан, у которого рабы и года не живут. Или кнутами забивают, или от голода и болезней мрут. У него не галеры, а сущий ад. Слышал я, что скоро от него человек в Дербень приедет, новых рабов покупать.
  
   -- А кормят здесь как, -- вступил в разговор до этого молчавший Савва.
  
   -- Плохо кормят, -- уныло сказал Федосей. -- Да еще и Атмаджа обирает...
  
   -- Больше не будет, -- твердо заверил Еремей. -- Я уж послежу за этим. Смотри, шевелятся. А ну, волчья сыть, брысь по норам!
  
   Вряд ли Атмаджа и его подручные разобрали, что им крикнул
   Ерема, однако, по тону речи они поняли, что лучше убраться
   подальше от этих бешеных русских рабов.
  
   Еще дважды турецкий разбойник, потерявший власть в подземной тюрьме пытался ее восстановить. И оба раза он терпел поражение в драке от Сабурова с товарищами. С этого дня в зиндане пища делилась поровну и притеснения рабы испытывали только от жестоких надсмотрщиков.
  
   Судьба Андрея, Саввы и Еремея решилась очень скоро. Уже на второе утро кузнеца вывели из подземной тюрьмы, и его не было почти полдня. Назад Савву, избитого до полусмерти, притащили надсмотрщики и бросили у порога. Когда за ними захлопнулась дверь, Сабуров и Еремей бросились к товарищу.
  
   -- Саввушка, что с тобой? За что тебя так измордовали? -- в два голоса вопросили Андрей и Ерема. -- Испей водички.
  
   С трудом разлепив спекшиеся губы, Савва сделал глоток и поморщился от боли.
  
   -- Я им... кузню... разворотил, -- едва ворочая языком, произнес кузнец. -- Хотели меня... к делу приставить, чтобы я на них нехристей работал, на иудушку Фетхи-Якубку. Русский я мастер, и умение свое кузнечное в пользу магометанам не выдам.
  
   -- Правильные слова говоришь, -- вроде бы с одобрением протянул Ерема, но тут же с сомнением добавил: -- Да только будет тебе с того польза? Пока что вред один. А ну как тебя вместо кузни, где ты искусник, каких мало, в галеры продадут к тому изуверу, про которого Федосей поведал.
  
   -- Его выбор, -- хмуро остановил Еремея Сабуров.
  
   -- Да я ничего, -- пожал плечами Ерема. -- Савву жалко...
  
   -- А себя не жалеешь?
  
   -- А что жалеть-то? Мне уж точно одна дорожка -- на галеру.
   Фетхи-Якуб на меня большой зуб наточил. Недаром тащил за собой через степи. Наказать хочет так, чтобы мне белый свет не мил стал, чтобы сам себе от страданий жилы перегрыз.
  
   Савва отлежался, за пару дней встал на ноги. Его еще дважды пытались заставить работать в кузнице, однако тот твердо стоял на своем, за что и получал изрядно.
  
   Глава 13 Веры радетель
  
   Скоро пришел черед и Сабурова. Шесть дней томился он в подземной тюрьме, ожидая своей участи. Уже позже Андрей понял, что держали его в темнице, чтобы хлебнул горюшка сполна, да сговорчивее стал.
  
   На седьмой день Сабурова вывели темницы на волю. Дверь зиндана выходила на широкий двор, огороженный высокими стенами из дикого камня. Справа высился дворец Фетхи-Якуб-хана. Это был один из самых богатых домов в Дербенте. Выше его и по расположению, и по величине была лишь крепость, построенная на холме, с которого открывался вид и на город, и на море.
  
   Надсмотрщики завели Андрея в боковую дверь дворца. Затем все вместе они поднялись по лестнице и вошли в большую ярко освещенную комнату. Глаза Сабурова после темноты подземной тюрьмы еще не привыкли к свету. Он и по двору передвигался, прищурив глаза, спотыкаясь едва не падая. Вот и здесь ему в глаза ударил сноп света, падающий из широких окон.
  
   А в следующий миг его просто ударили по затылку и швырнули на пол. Когда глаза Андрея привыкли к свету, он увидел, что рядом с ним стоят на коленях и сами надсмотрщики. А потом его взгляд остановился на сафьяновых, расшитых золотом сапогах. Только тогда он понял, что его привели в покои Фетхи-Якуб-хана и он сослепу допустил очередную промашку, не упав ниц перед "пресветлым", как его называл толстяк Мехмед Таги. Чтобы не получить очередную затрещину, Сабуров опустил взгляд на выложенный разноцветной мозаикой пол.
  
   Негромко сказанные слова подняли с колен надсмотрщиков. Они за локти вздернули и поставили на ноги Андрея. После следующей команды надсмотрщики, согнувшись в почтительном поклоне, пятясь, удалились вон.
  
   Сабуров поднял глаза и увидел, что стоит в большом богато убранном коврами и золотой посудой зале. Стены были расписаны затейливым орнаментом. А прямо перед ним на возвышении, на шелковых и атласных подушках восседал Фетхи-Якуб-хан. Две женщины в цветастых нарядах с закрытыми платками лицами обмахивали его опахалами на длинных ручках. На низком столике перед ханом стояли блюда с фруктами и сладостями. Справа от возвышения вытянулся и застыл уже знакомый Андрею польских кровей толмач Алаяр.
  
   Фетхи-Якуб-хан некоторое время молчал, внимательно оглядывая Сабурова. Потом он заговорил, выдав длинную фразу на персидском языке. Хотя сам хан неплохо владел русским, однако почему-то предпочел разговаривать с Андреем через переводчика.
  
   -- Пресветлый Фетхи-Якуб-хан интересуется, понравилось ли русскому рабу Андрею гостеприимство, которое оказали ему в Дербенте? -- сухо, не меняя выражения лица, перевел сказанное Алаяр.
  
   -- Переведи пресветлому, что раб Андрей всемерно доволен
   оказанным ему приемом, -- мрачно ответил Сабуров и, не удержавшись, ехидно добавил: -- Словно в родной дом вернулся.
  
   Фетхи-Якуб-хан никак не отреагировал на неуместную шутку Андрея. Без сомнения толмач точно перевел слова раба, да и сам Фетхи-Якуб неплохо говорил и понимал по-русски. Лицо хана по-прежнему отражало спокойствие и даже некоторую
   доброжелательность. Правда, Сабуров знал цену доброте и спокойствию Фетхи-Якуб-хана. На своей шкуре испытал...
  
   -- Пресветлый Фетхи-Якуб-хан доволен, что раб Андрей не теряет присутствия духа и выглядит бодрым и здоровым.
  
   -- Его молитвами, -- буркнул под нос Сабуров и уже громче произнес: -- Передай пресветлому, что мой цветущий вид
   есть плод неусыпных забот пресветлого хана о недостойных рабах.
  
   Алаяр не успел перевести слова Андрея. Фетхи-Якуб-хан громко рассмеялся и заговорил по-русски, обращаясь к Сабурову.
  
   -- Мне нравится, что ты, несмотря на свои юные годы,
   держишься мужественно, стойко переносишь выпавшие на твою долю невзгоды. Я все время, пока мы двигались из Руси на благословенную землю Персии, наблюдал за тобой. Не всякий муж в зрелом возрасте поведет себя столь же достойно, если на него падет столь тяжкое испытание.
  
   Тон речи Фетхи-Якуб-хана был ласковый, слова его текли плавно, обволакивая Андрея будто паутиной.
  
   -- А еще я помню, когда ты вступился за вора Ерему, кричал, что служишь подьячим Посольского приказа. Я тогда не поверил, уж больно ты с виду юн был, да горяч. Думал, соврал, чтобы важнее показаться. Но когда от Алаяра услышал, что ты знаешь польский и шведский языки, очень удивился и вспомнил твои слова. А еще я знаю, что посольский подьячий должен еще и латинским языком владеть. Тебя учили латыни? -- Фетхи-Якуб-хан прищурился и выжидающе посмотрел на Сабурова.
  
   -- Знаю я латинский. Ну и что с того? -- исподлобья метнул в него взгляд Андрей.
  
   Он не мог понять, к чему клонит Фетхи-Якуб-хан. Может, хитрая лиса, шпион персидского шаха хочет выведать у него какие секреты Посольского приказа. Так небольшая он шишка, всего полгода на службе. А из этого времени, считай, половину -- на посылках.
  
   -- Что с того? -- задумчиво повторил вопрос Андрея Фетхи-Якуб-хан. -- А то, что умные и грамотные люди везде нужны.
   Вон посмотри на Алаяра. Был несчастным рабом, а стал
   свободным человеком. Служит мне верой и правдой...
  
   -- А свою веру, в которой родился, потерял, -- горячо перебил его Сабуров. -- Не христианскому богу молится, а вашему Аллаху.
  
   -- Богов много, а жизнь одна, -- наставительно произнес Фетхи-Якуб-хан. -- Правоверные возносят молитву Аллаху, русичи, поляки и франки молятся Христу, восточные люди -- Будде, а есть и такие, чьи боги -- каменные истуканы. Но и сами христиане не могут разобраться, чья вера более праведна, католическая или православная.
  
   Сабуров стоял насупившись. Он уже начал понимать, к чему клонит хан.
  
   -- Ты еще молод, жизнь раба сломает тебя, превратит в животное, -- продолжил Фетхи-Якуб-хан. Но я могу помочь тебе юноша. Мне нужны люди, знающие языки. Ты станешь свободным, а если будешь служить преданно и честно, то и богатым. У тебя будет свой дом, самые красивые женщины станут твоими наложницами, ты будешь есть на золоте и ездить на горячих арабских скакунах.
  
   -- И что мне нужно сделать для этого? -- угрюмо спросил Сабуров.
  
   -- Сначала ты должен принять нашу веру...
  
   -- Нет, перекрестом не стану, -- перебив Фетхи-Якуб-хана, твердо сказал Андрей. -- Я родился христианином, им и помру. И шпионские дела, которыми ты занимаешься, мне противны.
  
   -- Мои уши слышат речь глупца, -- усмехнулся хан. -- Если ты хочешь умереть, я не стану тебе перечить. И случится это раньше, чем ты думаешь. Я терпелив, и не буду принимать скорого решения. Однако мое терпение не безгранично. У тебя есть пять дней, чтобы ты согласился с моим предложением. Всего пять дней. Если разум победит юношескую горячность, ты скажешь мне "да" и примешь истинную веру. Если же не согласишься служить мне, а, следовательно, шаху Сулейману, великому правителю Персии, да хранит его Аллах, твои дни сочтены. Алаяр, отправь юношу в подземелье, и пусть он думает над моими словами.
  
   Толмач сорвался с места и, развернувшись лицом к Фетхи-Якуб-хану, склонился в низком поклоне. Не разгибаясь, он стал пятиться к дверям. Досеменив до Сабурова, он дернул его за полу рубахи. Андрей не последовал примеру толмача, не стал кланяться хану. Он просто повернулся и зашагал к дверям, не обращая внимания на злое шипение Алаяра.
  
   Надсмотрщики ждали Сабурова в коридоре. Они ринулись к нему, видимо для того, чтобы скрутить и тащить в подземную тюрьму, однако, остановились после повелительного жеста Алаяра. Похоже, толмач был не последней фигурой во дворце Фетхи-Якуб-хана, если стражи зиндана беспрекословно подчинялись ему.
  
   Алаяр аккуратно закрыл за собой дверь в ханские покои и
   повернулся к Сабурову.
  
   -- Андрей, ты или ветреный мальчишка, который ищет себе неприятности, или просто дурак, -- без обиняков сказал Алаяр. -- Пресветлый Фетхи-Якуб-хан оказывает тебе милость, предлагая служить ему...
  
   -- И великому шаху великой Персии, -- с издевкой в голосе уточнил Сабуров.
  
   -- И великому шаху тоже, да продлит Аллах его дни, -- не обращая внимание на тон Андрея согласился Алаяр. -- Фетхи-Якуб-хан может стереть тебя, ничтожного раба в порошок, но может и приблизить к себе. Он не лукавил, когда говорил, что ты станешь богатым, если станешь служить ему верой и правдой. Я тоже когда-то был рабом, а сейчас у меня есть достаток, дом, семья...
  
   -- И новая вера, -- презрительно бросил Сабуров.
  
   -- Да, я стал правоверным. И бог меня не покарал, за то, что я молюсь Аллаху, а не Христу. Я искренне хочу помочь тебе. И не из-за корысти, а просто потому, что ты первый человек за долгие годы, кто общался со мной со мной по-польски. И признал во мне поляка. Я знаю несколько языков: русский, немецкий, франкский. Конечно, язык персов... Так вот за все время, что я служу Фетхи-Якуб-хану, мне ни разу не приходилось встречаться со своими соотечественниками. Переводил речь русскую, франкскую, немецкую... Я уже стал забывать польский язык. А тут, словно обухом по голове... Это я сообщил пресветлому, что ты знаешь польский и шведский языки.
  
   -- Напрасно старался, -- презрительно бросил Сабуров. -- Перекрестом-ренегатом я никогда не стану. Отец мне завещал христианскую веру беречь. Я православным родился...
  
   -- Православным и умрешь, -- со вздохом закончил за него фразу Алаяр. -- Это я уже слышал. И долго уговаривать тебя принять мусульманство и поступить на службу к Фетхи-Якуб-хану не буду. Все что от меня зависело, я сделал. Тебе выбирать, как дальше жить... или умирать. Помни, у тебя есть пять дней, чтобы принять решение. Пресветлый хан после торгов готовится отбыть ко двору шаха Сулеймана.
  
   Алаяр небрежно махнул рукой надсмотрщикам. Те мигом схватили Сабурова и поволокли по коридору к лестнице. Дверь подземной тюрьмы захлопнулась за Андреем. Некоторое время он стоял не двигаясь. Глаза после яркого света долго привыкали к полутьме.
  
   -- Что там застыл? -- послышался из глубины зиндана голос Еремея. -- Живой? Кости тебе не поломали?
  
   -- Жив, чего и вам желаю, -- устало бросил в ответ Сабуров
   и зашагал на голос товарища.
  
   -- Стало быть, не били, -- удовлетворенно сказал Еремей.
  
   -- Рахат-лукумом потчевали, -- усмехнулся Андрей.
  
   -- Правда, что ли кормили? -- подал голос Савва.
  
   Кузнец постоянно испытывал чувство голода. Скудная еда, которую им давали, не насыщала его. Андрей и Ерема, видя страдания Саввы, иногда делились с ним кусочками пресной лепешки, которая была им и обедом, и ужином.
  
   -- Фетхи-Якуб меня досыта накормил обещаниями молочных рек, да кисельных берегов, -- мрачно сообщил Сабуров. -- Говорил, на золоте есть буду, на арабских скакунах кататься, женщин красивых сулил...
  
   Андрей рассказал товарищам о своей беседе с ханом. Когда он закончил повествование, те некоторое время молчали, видимо осмысливая рассказ Сабурова. Первым высказался Еремей.
  
   -- Страдать за веру нам Иисус завещал, -- задумчиво сказал казак. -- Да только нужны ли те страдания? Может, надо было тебе, Андрюха, согласиться. Получил бы свободу, а там, глядишь, со временем и убег от кизилбашцев, вернулся на Русь. А что магометанином бы стал, так то грех большой, да не смертельный. Ты, чай, не праведник, не святой. Придешь в церковь, покаешься, заново перекрестишься. Ну, наложат на тебя попы епитимью, отбудешь, отобьешь поклонами прощение...
  
   -- О чем ты говоришь, Еремей! -- возмущенно перебил его Сабуров. -- Перекрестишься, отобьешь поклонами... Не сменю веры, хоть убей.
  
   -- Это дело твое, -- спокойно сказал Ерема. -- Жизнь за веру положить, дело святое. Жалко только никто об этом не узнает, в каноны великомучеником тебя не запишет. Так говоришь, пять ден тебе дал на раздумье наш хозяин?
  
   -- Так и сказал: пять дней. После каких-то торгов Фетхи-Якуб-хан уезжает ко двору шаха Сулеймана.
  
   -- Что ты на это скажешь, Федосей? -- обратился Ерема к сидельцу, прибившемуся к ним в зиндане.
  
   -- Мыслю, большие невольничьи торги скоро откроются. В прошлом годе аккурат в это время рабов торговали. Со всего света покупатели съехались. И турки, и берберы, и сами персы рабов себе выбирали. Чуть не всех разобрали. А меня вот оставили гнить здесь...
  
   -- А что ты говорил про того изувера, что на галеры рабов набирает?
  
   -- Это особый покупатель. С ним у Фетхи-Якуб-хана, говорят, договоренность есть. Он сам то ли бербер, то ли турок. Нехристь, одним словом. Разбойничает на море, что Средиземельным зовется. А то море лежит за горами грузинскими и за турецкими землями. Если их пройти, да плыть двадцать ден, то доплывешь до страны Берберии.
  
   -- Далеко, -- пробасил Савва.
  
   -- Вот Фетхи-Якуб-хан и сбывает извергу рабов, против которых зло замыслил. По дешевке отдает. Потому человек от того мучителя за тридевять земель и приезжает на невольничьи торги в Дербень. Мыслю я, Атмаджу с его татями Фетхи-Якуб-хан для него держит.
  
   -- Да и меня, видно, сия судьба не минует, -- со вздохом сказал Ерема. -- Я Якубке, как кость в горле. Собирайся и ты вместе со мной Савва в галеры к тому морскому разбойнику. Что морду-то кривишь? А нечего было кузню крушить.
  
   -- А меня с собой возьмете? -- криво усмехнулся Сабуров.
  
   -- И тебя заберем, праведник ты наш, радетель за веру христианскую, -- согласился Еремей. -- Не желаешь служить
   во благо персидского шаха -- пожалуй на галеру.
  
   Глава 14 Путь на галеры
  
   Все случилось так, как предсказывал Ерема. На торги их не выставляли. Через семь дней ранним утром Сабурова, Савву, Еремея и Атмаджу с его подельниками вывели из подземной тюрьмы. Посередине двора в окружении вооруженных людей стоял, подбоченясь, высоченного роста человек. У него было смуглое обветренное лицо. Богатая одежда, тюрбан на голове говорили, что он не перс. Персы одевались по-иному. Здесь же был Алаяр.
  
   Невольников построили в одну шеренгу. Высокий подошел и внимательно осмотрел каждого раба. Он щупал их мышцы, охлопывал спины, заглядывал в рот, проверяя, целы ли зубы.
   Алаяр что-то говорил ему на незнакомом Сабурову языке. Видимо расхваливал рабов. Андрей не раз видел, как на ярмарке лошадей покупают. Все было один в один.
  
   Похоже, покупатель остался доволен живым товаром. Закончив осмотр, он властно отдал приказание своим людям и зашагал к парадному входу во дворец Фетхи-Якуб-хана видимо для расчета.
  
   Цепи с шестерых невольников сняли. Но не для того, чтобы освободить их, а чтобы забить в колодки. Тяжелые доски, состоящие из двух частей с прорезью для шеи, надели на рабов и заклепали замки. Колодки соединили цепями. Теперь все шестеро рабов были связаны между собой. В ожидании нового хозяина невольников посадили не каменные плиты у стены.
  
   -- Рожи точно разбойничьи, -- оглядев окружавших их людей, тихо шепнул Еремей на ухо сидящему рядом Сабурову. -- И в боях побывали. Вон у того на шее шрам и половина уха отрублена, а у этого вся рука иссечена... Значит, не обманывал нас Федосей, когда говорил, что пойдем на галеры к средиземельному морскому пакостнику.
  
   Андрей и сам приметил, что покупатель рабов и его свита явно не мирные люди. Все с саблями, трое вооружены пиками.
   Ведут себя уверенно, хотя и оглядываются настороженно, будто ждут нападения. И шрамы, как верно подметил Ерема, у них совсем не от ремесленного труда, в бою заработаны. А еще Сабуров разглядел, что едва ли не все они разной крови. Лица у них смуглые, солнцем, да ветрами опаленные, однако видно, что в разных краях уродились. Двое горбоносы и иссиня чернявы, один почти русый, явно не житель Востока, еще двое волосом темны, но приземисты, с приплюснутыми носами. А вон тот лицом совсем темен, не иначе арап. Андрей слышал, еще учась в Заиконоспасской школе, что такие черные люди живут в африканских землях, где водятся львы и полосатые лошади-зебры. А еще там есть огромные звери с торчащими изо рта на аршин клыками, которых зовут слонами.
  
   Высокий предводитель долго во дворце Фетхи-Якуб-хана не задержался. Он вышел и прямо с высокого крыльца отдал приказание своим людям. Те криками и пинками подняли невольников, и, построив их гуськом, повели к воротам.
  
   В это время на балконе в сопровождении женщин с закрытыми лицами и с опахалами в руках показался Фетхи-Якуб-хан. Он
   бесстрастно наблюдал, как выводят со двора рабов. Сабуров лишь покосился на лжеторговца, лазутчика шаха. А вот Еремей, шедший впереди Андрея, не преминул проститься с Фетхи-Якуб-ханом.
  
   -- Эй, ты, змей кизилбашский, Кощей поганый! Не радуйся, мы с тобой еще встретимся. Тогда и поквитаемся за наши мучения.
  
   Один из охранников перетянул Ерему поперек спины плеткой.
   Тот приутих, но ненадолго.
  
   -- Плеть не кнут, кожу не сдерет, -- бесшабашно пробормотал он себе под нос и окликнул впереди него идущего Атмаджу. -- Эй, турок, шагай в ногу, цепь не дергай, а то колодкой шею свернешь.
  
   Под палящим солнцем их провели через весь Дербент. На окраине города к скорбной процессии присоединились еще две связки невольников по десять человек в каждой. Видимо, не один Фетхи-Якуб-хан снабжал морских разбойников рабами. Здесь же ждали оседланные лошади и три груженые арбы. Охранники по команде высокого предводителя уселись в седла и погнали невольников по пыльной дороге.
  
   Переход из Дербента до предгорий Кавказских гор дался трудно. Изнуряющая жара и горячий ветер кизилбашских степей выжимали последний пот; во рту и горле -- песок и сушь, так, что и язык не ворочается. К закату невольники едва волочили ноги. Не только рабы, но и люди Селим-Бея, так звали их высоченного начальника, тяжело переносили дорогу. Было видно, что не приучены они к степной жаре и суховеям. А потом пошли пески...
  
   Но все когда-нибудь кончается. Когда на горизонте в синей дымке появились отроги гор, и рабы, и их охранники повеселели и вздохнули с облегчением. Однако рано веселились. Горная дорога поднималась все выше и выше, становилось все холоднее и холоднее. Неожиданно из-за хребтов налетали черные тучи, окатывая караван ледяным дождем. А потом стал срываться снег, припорашивая белым тонким покрывалом окрестные камни и бредущих по ним людей.
  
   Единственной радостью было то, что невольников хорошо кормили. Пища разнообразием, правда, не отличалась. Черные бобы, густая мучная болтанка вместо щей, но ешь, сколько влезет. После пресных гнилых лепешек подземной тюрьмы Фетхи-Якуб-хана пища казалась райской. А когда одна из лошадей на горной дороге подвернула ногу и ей, чтобы скотинка не мучилась, пришлось перерезать горло, два дня рабов кормили свежей кониной.
  
   Такой щедрости дал объяснение Еремей.
  
   -- Откармливают, как на убой, -- мрачно выдал он после того, как умял две плошки бобов. -- Чтобы на галерах весла смогли ворочать. Там если не гребешь, тебя колотушкой по голове бах! -- и за борт.
  
   -- А ты откуда знаешь? -- усомнился Сабуров.
  
   -- Люди рассказывали, -- пространно ответил Еремей.
  
   -- Лишь бы харч хороший давали, а грести мы сможем, -- бодро заявил Савва, который приканчивал уже третью плошку
   бобов.
  
   -- Помимо харчей, на галерах еще и кнутом потчуют вволю, --
   выдал очередное знание Ерема. -- Подбадривают рабов, чтобы
   веселее веслами работали. Верно я говорю, Атмаджа?
  
   Разбойник не понял, о чем его спрашивает Еремей, однако для порядка бормотнул по-турецки что-то себе под нос. Он еще некоторое время после драк в подземной тюрьме хорохорился,
   огрызался на русских рабов, однако после того, как они покинули Дербент, стал вести себя потише. Во-первых, его разлучили со своими товарищами по разбойному промыслу. Атмаджа шел первым в связке колодников, а они звенели цепями в хвосте, бредя вслед за Саввой. Ну, а во-вторых, надо полагать, турок понял, что надеяться на освобождение не приходится и следует ему вести себя достойно с другими невольниками. Тем более что они и сильнее, и в обиду себя не дают.
  
   С Еремой, шедшим вторым в связке, Атмаджа как бы и сдружился. Похоже, принял его за равного, признав атаманом у русских рабов. Савва по своей простоте душевной на эту роль не тянул, а Андрей был достаточно молод и все больше молчал. А еще на горном перевале, когда не привыкший к холодам турок едва не отдал мусульманскому богу душу, Ерема одарил его куском войлока, которым снабдили рабов новые хозяева, чтобы они не замерзли. Так и брел под ледяным ветром в рубахе и ветхом армяке, да еще и подбадривал товарищей.
  
   Горный переход дался нелегко, но ни один раб не умер по дороге. Когда караван Селим-Бея перевалил через заснеженные хребты и спустился в теплые грузинские долины, невольники немного оживились. Хотя по ночам еще было прохладно, с гор сползал холод, днем шагалось куда как веселее. Солнце здесь не жгло отчаянно голые спины, как на берегах Каспия, а было ласковым.
  
   Вдоль дороги стояли деревья со знакомыми, а где-то и невиданными Сабуровым плодами. Иногда бредущим рабам удавалось сорвать с нависшей на дороге ветки еще зеленую невызревшую грушу или кислую мелкую сливу, которые сразу же и съедались. Иногда по дороге попадались россыпи фруктов, осыпавшихся с деревьев. Однако поднять их было мудрено. Стоило нагнуться, цепь натягивалась, и тяжелая колодка врезалась в шею не только проголодавшемуся невольнику, но и рядом идущим товарищам по несчастью.
  
   Но голь на выдумки хитра, Андрей придумал, как подбирать с земли плоды, благо с Саввой и Еремой он говорил на одном языке. А Атмаджа и его разбойники быстро поняли, как надо действовать, услышав команду Сабурова "Смыкайся!"
  
   Кузнецу и Еремею он объяснил, что надо делать по его
   негромкому окрику. Савва ускорял шаг, а Ерема наоборот замедлял движение. Цепи, связывающие их с Андреем, слабели и опускались едва не до земли. Сабуров нагибался, хватал рассыпанные по земле фрукты и быстро засовывал их за ворот рубахи. Действовать приходилось на ощупь, почти вслепую, потому что мешала колодка. Однако с десяток плодов Андрею ухватить удавалось. Они тут же делились по-братски между русскими и турками, шедшими в одной связке.
  
   Атмаджа в первый раз не понял, почему Еремей резко потянул его за цепь, не давая двигаться вперед. То же самое случилось и с турками, шедшими за Саввой. Кузнец сильно потащил их за собой, сбивая с размеренного ритма шагов, а потом остановился. И Атмаджа, и его разбойные товарищи поначалу возмутились, заворчали на Ерему и Савву, но когда получили свою порцию слив, быстро разобрались, что от них требуется.
  
   В следующий раз у шестерки невольников подбор плодов получился слаженнее, подкачал только турок, шедший последним и не услышавший команды Сабурова. А потом дело наладилось. Атмаджа, заметив впереди на дороге упавшие с деревьев плоды, предупреждал через плечо об этом Еремея, а тот передавал по цепочке о предстоящем подборе остальных.
  
   Турок выучил по-русски слово "слива" и называл им любые фрукты. Оно и стало сигналом к предстоящему действу. А дальше, достигнув россыпи фруктов, Сабуров командовал "Смыкайся!". Впереди идущие притормаживали, задние -- ускоряли шаг. Потом на короткий миг все останавливались, и Андрей собирал плоды.
  
   Охранники с интересом наблюдали за слаженными действиями
   шестерки невольников. Иногда они даже сами указывали на лежащие в пыли фрукты и, смеясь, кричали: "Слива смакай!".
   Суровый Селим-Бей, обычно ехавший на лошади впереди колонны, однажды, объезжая караван, увидел, как Сабуров и его товарищи по несчастью подбирали с дороги осыпавшиеся груши. Он ничего не сказал, лишь усмехнулся и качнул, надо полагать, удивленно, головой и поскакал в голову колонны.
  
   Дважды на караван нападали лихие люди. Первый раз с гиканьем и визгом, размахивая саблями, пиками и просто дрекольем из-за поворота горной дороги выскочили десятка полтора разбойников в лохматых бараньих шапках. Вероятно, они надеялись на внезапность нападения. Однако люди Селим-Бея не растерялись, не испугались, а скоро организовали отпор. Было видно, что им не в новинку вступать в бой.
  
   Сталь ударилась о сталь, кони захрипели, гиканье и визг, которыми лихие люди хотели запугать караван, превратились в предсмертные крики и стоны раненых. Хотя разбойников было больше, уже через считанные мгновения их число сравнялось. Сам Селим-Бей лично снес две отчаянные головы. Видя свое поражение, нападающие скрылись так же быстро, как и напали, оставив на дороге шесть трупов.
  
   Второй раз караван обстреляли из луков со склона горы. Стрелков было не менее пяти. На что они надеялись непонятно, вероятно, хотели запугать. Малочисленность нападающих не давала им возможности захватить добычу. Да и люди Селим-Бея не сплоховали. По команде начальника, перебегая от валуна к валуну, они стали подниматься по крутому склону к стреляющим. Однако захватить никого не удалось. Горные люди, мелькнув тенями на фоне серых скал, скрылись в расщелинах и больше не появлялись.
  
   Горы остались позади. Через три дня караван Селим-Бея вышел к морю. На берегу залива раскинулось довольно большое селение с крохотной крепостцой и несколькими пушками, смотрящими в морскую даль. Дома в городке были низкие, с плоскими крышами, покрытыми камнями. На узких грязных улицах играли полуголые дети. Одежда на жителях мало отличалась от лохмотьев невольников. Несмотря на близость гор и моря, воздух был влажным и нездоровым.
  
   Караван Селим-Бея, не задерживаясь в селении, проследовал к берегу. В заливе стояли три больших парусных судна и множество лодок. Одно судно разгружалось. Лодки сновали от его борта к берегу, перевозя упакованные в мешковину тюки.
  
   Едва караван вышел к морю, от дальнего судна отвалила шлюпка. Работая в четыре весла, гребцы быстро гнали ее к берегу. Когда она уткнулась носом в гальку, с нее соскочил вооруженный до зубов человек, лет сорока. Он был темен волосами и иссиня-черен лицом. Одежда прибывшего отличалась от наряда Селим-Бея и его окружения. На нем был богатый, расшитый позументами камзол, кожаный колет, высокие, выше колен сапоги и кожаная же треугольная шляпа. Легкими шагами он подошел к Селим-Бею, и, приложив руку к груди, коротко поклонился. Селим-Бей ответил ему тем же. Судя по тому, как эти люди приветствовали друг друга, они были равны по своему положению.
  
   Начальник каравана и человек с корабля переговорили, после чего Селим-Бей отдал приказание охранникам, и они вдвоем пошли к шлюпке. Лодка отвалила от берега и ходко пошла к своему судну.
  
   Рабов посадили на песок у кромки воды. Ждать им пришлось недолго. После короткого торга, несколько местных лодочников стали перевозить невольников и имущество каравана на корабль.
  
   Рабов подняли на палубу и, крича и подгоняя ударами палок
   и веревочных плетей-линьков, загнали в трюм. По дороге из Дербента люди Селим-Бея обращались с невольниками относительно сносно. Если и били, то не сильно, в основном по утрам, поднимая пинками полусонных рабов, чтобы пуститься в путь. Команда же судна с невольниками не церемонилась, нещадно избивая их.
  
   В сыром трюме с рабов поочередно сняли колодки и заковали
   в цепи, закрепленные к толстому брусу, идущему вдоль борта.
   После того, как последний раб был прикован, крышка трюма захлопнулась, и невольники очутились в кромешной темноте.
  
   -- Во чреве кита, аки Иона, поплывем в края неведомые, -- горько вздохнув, произнес Савва.
  
   -- И сдохнем там, -- зло добавил Еремей. -- Превратимся в прах и тлен.
  
   -- Может, и выдюжим, -- не слишком уверенно добавил Андрей.
   -- Духом только не надо падать, да друг друга держаться.
  
   -- Только и остается, -- потерянно сказал Ерема.
  
   Сколько времени длилось их плавание, невольники не знали. Наверху день сменялся ночью, а в трюме царила непроглядная темень и влажная духота, перехватывающая дыхание. Лишь когда приносили пищу, на короткое время темноту рассеивали лучи света, падающие из открытого люка. Но крышка опять захлопывалась и в трюме вновь наступала непроглядная ночь.
  
   В этом мрачном сумраке вольно себя чувствовали лишь крысы.
   Они пищали и без стеснения бегали по ногам, забирались на грудь и плечи сидящих вдоль борта невольников. Поначалу Сабуров с омерзением принимал прикосновения хвостатых хозяев трюма. Однако скоро привык к подобному соседству, небрежно смахивая с себя обнаглевших крыс.
  
   За время пути была одна остановка. По ощущениям понять этого было невозможно. Постоянная качка не давала возможности определить, движется корабль или нет. Просто однажды в трюм загнали и заковали в цепи очередную партию невольников. Как уже позже узнал Андрей, по пути ночью судно подошло к берегу. Команда корабля совершила набег на турецкую деревушку и пленила полтора десятка местных жителей.
  
   Подобная практика была обычной для пиратов. Совершая налеты
   на прибрежные селения они захватывали рабов, которые потом или отправлялись на невольничьи рынки, или садились за весла пиратских галер. Долгие годы берега Испании, Франции, Италии и других государств Средиземного и Черного морей были пустынны, жители деревень и мелких городков покидали их, чтобы не стать добычей пиратов.
  
   Глава 15 Галерники корсара Кылыч Бен Дина
  
   Громкие крики и сноп света, ударивший в открытый люк, разбудили рабов. По одному их стали освобождать от цепей и пинками выгонять из трюма. Дошел черед и до Сабурова. Лишившись оков, получив пару сильных тычков в спину и ниже ее, он бегом поднялся по крутой деревянной лестнице на палубу. Горячий сухой воздух после сырости трюма едва не обжег легкие. У борта уже выстроились ранее освобожденные от цепей рабы.
  
   Щуря глаза от яркого света, Андрей огляделся по сторонам.
   Судно, на котором их привезли, стояло на якоре в заливе недалеко от берега. Он разглядел большой городок и несколько больших кораблей. Их судно было двухмачтовое парусное, а еще три, остроносые и хищные, щетинились веслами. Не надо было быть слишком догадливым, чтобы понять, что это и есть галеры.
  
   Солнце, хотя и висело невысоко над горизонтом, было жарким,
   не грело, а жгло лицо и открытые участки кожи. Сабуров так и не понял, это утро или день клонится к вечеру.
  
   Не ожидая освобождения от оков всех невольников, их стали грузить на шлюпки. По мере наполнения лодки отваливали от борта и направлялись к берегу. Там рабов сгоняли на сушу и сажали у кромки воды под охраной вооруженных до зубов охранников. Когда на берег перевезли всю партию невольников, доставленных Селим-Беем, их построили в колонну и повели к длинному приземистому каменному зданию без окон, похожему на сарай или большую конюшню. После того, как рабов загнали внутрь, дверь за ними захлопнулась.
  
   Вновь прибывшие невольники смешались с уже находящимися в сарае людьми. Их было не менее пяти десятков. Партия из сорока с лишним рабов, доставленная Селим-Беем догоняла общую численность до сотни. Одни сидели группами и поодиночке, другие стояли. Тесноты особой не было, однако, чтобы пройти из конца в конец сарая, порой требовалось протискиваться между людьми
  
   Сабуров скоро нашел в толпе Еремея и Савву. Кузнец растерянно осматривался по сторонам. Ерема тоже косился на окружающих. Правда, взгляд его был совсем не растерянным, а острым и подозрительным. Так смотрят, когда ждут подвоха или нападения.
  
   Неожиданно Еремей призывно махнул кому-то рукой. Через скопище невольников к ним протиснулся Атмаджа со своими подручными.
  
   -- Здорово, турок, давно не виделись, -- насмешливо сказал Ерема. -- Держись с нами. Как бы нам новичкам тут не накостыляли по шеям. Уж больно морды кругом разбойные. А так вшестером, глядишь, и отобьемся.
  
   Так как Атмаджа не понимал по-русски, свою речь Еремей перевел на язык жестов. Для наглядности повел рукой по окружающим их людям, сокрушенно покачал головой и легонько ударил себя кулаком в челюсть. После этого выставил три пальца правой руки, надо полагать, изображая себя, Андрея и Савву и тут же выкинул три пальца левой руки -- Атмаджу и его товарищей. Далее Ерема сложил ладони в крепком рукопожатии, а в заключении продемонстрировал наполнявшему сарай народу кукиш.
  
   Турок, надо полагать, понял Еремея, что надо держаться вместе в этом вавилонском скоплении, покачав согласно головой.
  
   Вшестером они присели у стенки, ожидая разрешения своей участи. Еремей напрасно беспокоился. Никто нападать на них не собирался. Невольники, заполнявшие сарай были заняты собой. Одни молчали, другие негромко разговаривали.
  
   Андрей вгляделся в лица людей. Белокожие, смуглые, совсем черные -- и на всех лежала скорбная печать обреченности и печали. Этих людей, как и его самого, насильно оторвали от родных и близких, лишили родины. Вряд ли кто из них вернется в родные стены, увидит землю своих предков, детей, внуков... Их земной путь закончится на чужих просторах, среди чужих людей. И хорошо, если тело предадут земле, а не выбросят в море, не сожгут на костре...
  
   Мысли тревожили и томили душу. Сабуров едва справился с накатившимися слезами, наполнившими его глаза, и с трудом проглотил комок в горле. Он один из многих несчастных и не ему их жалеть, на себя бы жалости хватило. А главное -- хватило бы терпения и сил вынести грядущие испытания.
  
   В этот день невольников не кормили. Как оказалось, партию рабов Селим-Бея доставили в этот приморский город во второй половине дня и никто не озаботился о питании новоприбывших рабов.
  
   В сарае не было даже воды. Сабуров и Еремей не слишком сильно страдали от жажды, а вот Савва чувствовал себя худо. Его крупное тело постоянно требовало еды и питья. Андрей и Ерема, как могли, поддерживали кузнеца, однако много ли отделишь от своей и без того скудной пайки. Вот и теперь они лишь могли сочувствовать, наблюдая, как мучается их товарищ по несчастью.
  
   Ночь пришла скоро. Как-то разом погас свет, льющийся через щели крыши сарая, и его наполнила непроглядная темнота.
  
   -- Вот и еще один день прошел, -- вздохнул Еремей. -- Спать будем. Чувствую, завтра нам тяжко придется. Не меды распивать нас сюда притащили.
  
   Он угадал. Да как тут не угадать. Тяжко невольникам пришлось и завтра, послезавтра, и каждый последующий день.
  
   Утром в сарай, едва забрезжил горизонт на востоке, ворвались надсмотрщики. Они, громко крича, пинками и плетьми быстро выгнали рабов из ночного убежища. Построив их гуськом, погнали к берегу. Там горели костры, а на них в огромных котлах варилась еда для невольников.
  
   -- Опять бобы, -- вдохнув аромат пищи, с сожалением сказал Еремей, шедший следом за Сабуровым. -- Сейчас бы щей наваристых, да хлебушка из печи теп...
  
   Он не договорил, получив удар плеткой от шедшего рядом надсмотрщика. Андрей предпочел промолчать.
  
   Подогнав к котлам, рабам выдали по глиняной плошке, в которую кухарь вывалил черпак горячих, исходящих паром черных бобов. Здесь же в сторонке невольников усадили на песок. Ели руками, так как ложек им не полагалось. После того, как бобы были съедены, а плошки вылизаны, рабов погнали к деревянным бочкам, стоящим неподалеку. В них была пресная вода.
  
   Набирали воду все теми же глиняными плошками. Надсмотрщики, хотя и покрикивали, однако особенно не торопили. Можно было выпить одну порцию, набрать вторую... Савва ухитрился выхлебать аж пять полных плошек.
  
   Когда солнце выплыло из-за горизонта, накормленные и напоенные невольники стояли выстроенные в ряд у самой кромки воды. От самой большой галеры отвалила лодка и быстро пошла к берегу. Почти одновременно с ней, от двух соседних галер отошли еще две шлюпки и пристроились в кильватер к первой. Когда лодочная процессия приблизилась к берегу, надсмотрщики закричали и забегали, заставляя невольников опуститься на колени.
  
   -- Не иначе хозяин пожаловал. Тот, которого Федосей извергом кликал, -- догадался Сабуров. -- А ну мужики, глаза долу и спину круче гни, чтобы сходу на заметку ему не попасться. А ты Ерема, язык свой вострый -- на замок...
  
   -- Понял, не маленький, -- проворчал Еремей.
  
   Стоя на коленях и согнувшись в поклоне, Андрей искоса наблюдал за людьми, прибывшими на берег с галер. На первой шлюпке приехал низенький толстый человечек в сопровождении вооруженных до зубов шести мавров. Одет он был в богатый парчовый халат, с большим тюрбаном на голове. На расшитом золотом поясе висела кривая сабля, едва не волочившаяся по песку. В правой руке человечек держал тяжелую плетку.
  
   Его снесли на берег руках сопровождавшие воины в белых одеждах и бережно поставили на песок. Как позже узнал Андрей, это были мавры, преданные телохранители грозного пирата. Из подошедших следом шлюпок на берег вышли Селим-Бей и молодой человек с темными волосами и светлым лицом, явно не уроженец Востока, а европеец. Одет он был в бархатный камзол, кожаную шляпу и высокие выше колен сапоги. Возрастом же был лет на пять старше Андрея, не более того.
  
   Селим-Бей и молодой человек в европейском камзоле подошли к толстенькому человечку в тюрбане и, приложив руки к груди, отвесили ему почтительные поклоны. Тот в ответ лишь что-то коротко сказал, и они вместе зашагали по песку к стоящим на коленях рабам. Селим-Бей и его молодой спутник примеряли свои шаги к шедшему впереди них толстяку. Тот, соразмерно своему росту, шагал как бы и размашисто, но они вынуждены были семенить за ним.
  
   Дойдя до выстроенных в шеренгу рабов, толстяк, вглядываясь в них, миновал одного, второго, третьего... Трудно сказать, чем ему не понравился очередной невольник, но он неожиданно подскочил к стоящему на коленях рабу и, злобно заорав, стал яростно хлестать его плеткой. Наказуемый сначала молчал, потом стал кричать, моля о пощаде. Однако толстяк не прекратил избиение, пока окончательно не выбился из сил.
  
   Наконец отступив от несчастного невольника, он, кривя губы, что-то бросил надсмотрщикам. Те немедленно кинулись выполнять его приказание. Подхватив избитого, они вытащили его и поставили на колени перед строем рабов. Один из прибывших с толстяком мавров вытащил саблю, размахнулся -- и голова несчастного покатилась по песку.
  
   -- Для острастки остальных зверь казнь устроил, -- тихонько шепнул Андрею Еремей.
  
   -- Молчи, голову клони, и глаза не подымай на изверга, -- шикнул на него Сабуров.
  
   Толстяк, видимо, решив, что урок пошел в пользу, не стал дальше осматривать новых рабов. А может просто устал... Он небрежно махнул рукой, и ему откуда-то из-за спин невольников подвели белоснежного тонконогого красавца коня. Взгромоздившись на него с помощью двух чернокожих обнаженных по пояс молодцов, толстяк, уже не глядя на будущих галерников, прогарцевал вдоль шеренги и двинулся по направлению к городку. Шестеро мавров, облаченных в белые бурнусы, вооруженных саблями и пиками, потрусили следом за ним.
  
   Он еще не успел скрыться за песчаными холмами, как на берегу закипела работа. Стали распределять невольников на галеры. Дележ шел просто. Шеренгу рабов поделили на три неравные группы. Большую часть забрал приехавший с толстяком-извергом кривоногий свирепого вида человек. Надо полагать, они предназначались для его галеры. Остальных между собой разделили поровну Селим-Бей и молодой капитан.
  
   Ерема сразу попал в команду Селим-Бея. Черта разделения прошла как раз между ним и Сабуровым и Саввой. Они уже были готовы распрощаться, как Селим-Бей, осматривавший невольников, предназначенных для его галеры, предложил молодому капитану поменять Андрея и Савву на других, по его выбору рабов. Чем обусловлен такой шаг, понять было трудно. Возможно, Селим-Бей вспомнил, как слаженно они подбирали с дороги фрукты. Наверное, работа на веслах тоже требует слаженности и взаимопонимания гребцов...
  
   Как бы то ни было, но трое русских рабов попали на галеру Селим-Бея и даже сели на одно весло. Атмаджа со своими разбойными товарищами тоже стал гребцом на этой галере. Правда, видеть друг друга они не могли, так сидели по разным бортам, разделенные срединной палубой.
  
   Три галеры и парусный бриг составляли флотилию известного на Средиземном море пирата Кылыч Бен Дина, чье имя в переводе с турецкого означало "меч". Это и был тот самый толстяк в тюрбане, казнивший раба. Изверг, как его определил старик Федосей, в чем наяву убедились Сабуров, Ерема и Савва. Самой большой шестидесятивесельной галерой командовал Кылыч Бен Дин. Двумя другими сорокавесельными -- Селим-Бей и Леконт де Нарваль.
  
   Как узнал позже Сабуров, Селим-Бей происходил из семьи бедного алжирского рыбака. За долги отца его еще подростком
   забрал местный правитель-раис. Правда, участь раба, гнущего спину на полях богача, юного Селима миновала. Он с детства превосходил своих ровесников ростом и силой. Раис отдал паренька на обучение в дружину, охранявшую его владения. Военное дело пришлось по душе Селиму. Через год он уже мог сражаться на равных с взрослым дружинником и на саблях, и в рукопашной. А через два года, когда Селиму едва минуло пятнадцать лет, он сбежал от раиса и пристал к берберским корсарам. Мужество, проявляемое им в боях, и пытливый ум через несколько лет привели Селима на капитанский мостик пиратской галеры. Уже более двух десятилетий Селим-Бей бороздил волны Средиземного моря. Он не помнил, сколько раз ему пришлось вступать в бой, сколько судов стали его трофеями, сколько -- пошло ко дну...
  
   Де Нарваль, был по происхождению мелким французским дворянином, третьим сыном в семье, которому наследство не светило. А по натуре являлся авантюристом. История умалчивала, как он стал корсаром. Отвага, хитроумие и великолепное владение практически всеми видами оружия, положенные на весы судьбы перевешивали бесшабашность, неоправданную жестокость и молодость де Нарваля. Ему едва минул двадцать второй год, когда Андрей Сабуров с товарищами по несчастью стал рабом-галерником на одном из судов боевой эскадры пиратского адмирала Кылыч Бен Дина.
  
   Гроза Средиземного моря, турок по происхождению, Кылыч Бен Дин также происходил из низкого сословия. Как он смог дослужиться от простого матроса до адмирала турецкого флота, мало кто не знал. А вот как рассорился со всеми государями, включая турецкого султана, под чьим флагом он когда-то служил, алжирского бея, покровителя корсаров Средиземного моря, а также многих других правителей, с кем сводила судьба жестокого корсара, известно было всем.
  
   Характер у Кылыч Бен Дина и по молодости был вздорный, а с годами, после того, как он вошел в большие чины на флоте, стал и вовсе скверным. А уж об алчности его вообще ходили легенды. За ломаный дирхем удавится...
  
   Не секрет, что турецкий флот с благословения султана, да подарит ему Аллах долгие годы жизни, не чуждался пиратства, приносившего немалый доход государству. За Кылыч Бен Дином, в его бытность еще капитаном галеры, водился грешок присваивать не полагающуюся ему часть добычи от каперства, должную пополнить султанскую казну. Особенно любил корсар драгоценные камни. И стоят дорого, и утаить легко.
  
   Как правило, за подобные "шалости" можно было лишиться головы. Вот только Кылыч Бен Дин, отличавшийся крайней отвагой, а, по большому счету, и везением в морских боях, был любимцем султана. Поэтому на его не совсем правильное деление добычи до поры, до времени закрывали глаза. Однако, как веревочке не виться, приходит и ей конец. Султану в нужный момент, когда он крайне резко сетовал на недостаток средств в казне и призывал ближайших визирей принять крайние меры по ее наполнению, подсказали, что есть в государстве нехорошие подданные, утаивающие в крупных размерах, сиречь -- ворующие, добычу от пиратской деятельности, а также не платящие налоги с богатых доходов. Гневу государя не было границ. Он топал ногами и кричал, что все его обкрадывают, что в сокровищнице изумруды и бриллианты мелкие, курам на смех, не говоря уже о жемчугах и бирюзе, что гарем султанский второй месяц не пополняется свежими наложницами, что коня приличного среди шести сотен голов его конюшни днем с огнем не найти. Перед другими государями стыдно, мочи нет. В общем, безобразие, да и только. И приказал султан со всей строгостью покарать виновных подданных, путем отсечения головы, которую затем следовало насадить на кол и выставить на всеобщее обозрение на главной площади Стамбула. И, соответственно, изъять у оных преступников заработанные нечестным путем богатства. Можно было поступить и наоборот: сначала изъять, а потом отсечь и насадить...
  
   Когда султан немного успокоился, главный визирь, уже давно готовый к подобному развитию событий, а точнее -- сам спровоцировавший гнев государя, подал ему фирман со списком
   нерадивых подданных, подлежащих скорой суровой каре с переходом их имущества в пользу великого султана турецкого.
   Кто-то из того списка и вправду был на руку нечист, но попадались и такие, кто был врагом главному визирю. На то он и рассчитывал, чтобы махом полезное с приятным совместить. И казну государственную пополнить, за что визирю честь и хвала, и с недругами посчитаться. Был в том списке и Кылыч Бен Дин. Разгневанный султан, не глядя, подписал фирман.
  
   Кто-то предупредил адмирала Кылыч Бен Дина о готовящихся арестах и казнях. Недолго думая, он приказал сняться с якоря и уплыл на двух галерах в Алжир, бросив в Стамбуле и дом, и гарем. Жалко, конечно, было, однако голова на плечах дороже. К слову сказать, сундуков и бочек со златом и серебром в подвалах того дома ищейки султанские так и не обнаружили. Предусмотрительный корсар хранил свои богатства в одном только ему известном месте. Причем золотыми и серебряными украшениями он не увлекался, а собирал лишь алмазы, изумруды, да жемчуга. Места немного занимают, а ценность имеют великую.
  
   Примерно такая же история с таким же исходом произошла у
   Кылыч Бен Дина с алжирским беем. Средиземноморские пираты пользовались его расположением и защитой. Порт Алжира был
   для них постоянной стоянкой и убежищем. Бей разбирал ссоры, нередко возникавшие между корсарами и даже организовывал
   совместные походы на неверных, сбивая пиратские суда в эскадры. Испанские, французские и английские королевские флоты не рисковали заходить в воды Алжира, зная, что получат достойный отпор. За все вышеперечисленное корсары платили алжирскому бею дань в размере десятины от добычи.
  
   Кылыч Бен Дин некоторое время соблюдал условия договора.
   Но скоро стал утаивать трофеи -- все те же драгоценные камни. Правда и алжирский бей был не лыком шит. У него везде были свои глаза и уши. Тайные соглядатаи доложили о том, что десятина, получаемая от Кылыч Бен Дина на деле худеет едва ли не вдвое. Случился большой скандал. Кылыч Бен Дин был с позором изгнан из порта и объявлен вне закона. Он лишился покровительства алжирского бея и любой военный корабль, в том числе и пиратский, мог вступать с ним в бой и безнаказанно топить его суда.
  
   С тех пор бывший адмирал турецкого флота стал волком-одиночкой. Кылыч Бен Дин враждовал со всеми, но, следует признаться, удача была на его стороне. От королевских флотов он успешно уходил, предпочитая не дразнить зверя, а корсары, с которыми он конфликтовал, никак не могли объединиться, чтобы отомстить зловредному турку. А поодиночке они ничего не могли сделать с Кылыч Бен Дином. Корабли его были быстры, пушки -- дальнобойные, воины -- храбры в бою и беззаветно преданы своему хозяину.
  
   Андрея Сабурова и его товарищей с очередной партией рабов
   доставили на ливийский берег, где нашел пристанище своим кораблям "меч" Средиземного моря. Он заключил соглашение с
   местным правителем, как всегда пообещав ему богатую плату с будущих трофеев...
  
   Уже два месяца суда Кылыч Бен Дина стояли на приколе в гавани небольшого ливийского городка. Галеры требовали мелкого ремонта после зимних штормов и пополнения рабами-гребцами. За это время корабли отремонтировали, а с доставкой новых невольников эскадра Кылыч Бен Дина полностью восстановила свою боеготовность.
  
   Глава 16 "Весла в воду! Навались!"
  
   Погоня за пытавшимся уйти от пиратов торговым судном
   была долгой и изнурительной. В полдень его парус, белевший
   точкой в морской дали, разглядел наблюдатель, чей пост располагался на высокой скале, у подножия которой в потаенной бухте уже четвертый день в ожидании добычи томились пиратские суда. И следили за морем не зря. Вечером на утлой лодчонке в бухту приплыл лазутчик. Он и сообщил, что генуэзский "торговец", загрузившийся товаром в Бенгази, утром отправляется в обратный путь.
  
   На громкий крик наблюдателя из шатра, разбитого неподалеку, вышел Кылыч Бен Дин. Оглядев в подзорную трубу горизонт, он величественно поднял руку и резко опустил ее в сторону моря. Это было приказом на немедленное отплытие галер и преследование судна.
  
   Галеры пиратской эскадры, до этого находившиеся в сонном состоянии покоя, мгновенно ожили. Запели рожки, громкие крики боцманов, щелчки кнутов приставов, присматривающих за рабами-галерниками, заставили ожить весла, ранее недвижно щетинившиеся по бортам. Пока еще нестройно, вразнобой, они опустились в воду. Канаты, наматываемые на барабаны лебедок, подняли якоря.
  
   Когда Кылыч Бен Дин сошел со скалы и поднялся на борт флагманской галеры, пение трубы дало сигнал к отплытию.
   Галеры стояли на якорях кормой к берегу, поэтому разворачиваться им не пришлось. Весла медленно поднялись из воды, потянулись по воздуху к носу судна, вновь опустились в воду... Набирая скорость, галеры грозы Средиземноморья "меча" Кылыч Бен Дина понеслись к горизонту, где был замечен одинокий парус.
  
   Удары огромного барабана на палубе задавали темп гребцам.
   А живости и усердия им придавали кнуты приставов. Андрей Сабуров, как и другие рабы-галерники в ритм барабану вставал со скамьи и грудью наваливался на весло. Его правая нога упиралась в упор под скамейкой, левая -- в брус, к которому были цепями прикованы невольники. Под весом тела и силой рук весло опускалось к полу и двигалось вперед. Под очередной бой барабанщика галерники отпускали весло, уходившее под своей тяжестью за бортом в воду, и, ухватившись за деревянные скобы, приделанные к толстому бревну, что есть силы, тянули его на себя. Едва коснувшись скамьи, невольники повторяли все движения вновь.
  
   Барабан не заглушал стенания выбивавшихся из сил рабов. Навалился на весло грудью, двинул вперед -- на выдохе общий стон. Опустил лопасть в воду, потянул на себя -- на вдохе стон. Кнуты щелкают в такт барабанному бою, приставы орут, слыша в ответ лишь горестное мычание из сомкнутых ртов, занятых пробкой-деревяшкой, которую рабы при гребле, что есть силы, сжимают зубами.
  
   Скамья, на которой располагались галерники, была сделана в виде лестницы, по наклону весла. Кнуты у приставов длинные, доставали и до гребца, сидевшего у борта. Сверху им было хорошо видно, кто гребет с усердием, а кто -- вдруг ленится, перекладывая работу на плечи и руки товарищей по несчастью. Даже если галерник гребет как полагается, все равно кнут иногда добирается до него. Для бодрости, для поднятия настроения... приставу.
  
   С каким успехом идет погоня рабы из своих ям видеть не могли. Однако когда солнце низко наклонилось к западу, бой барабанов ускорился, а по узким настилам, ведущим от центральной палубы к пушкам, расположенным у бортов, над головами гребцов пробежали и заняли свои позиции пушкари, стало понятно, что судно, за которым гнались корсары, уже совсем близко.
  
   Где-то рядом грянул пушечный выстрел. Вероятнее всего стреляли с флагманской галеры Кылыч Бен Дина, приказывая преследуемому судну остановиться. Ему вторила пушка с галеры Селим-Бея. Корабль Леконта де Нарваля, если он и участвовал в погоне, пока молчал. Возможно, берег заряды.
  
   Через короткое время после пушечных выстрелов поступила команда прекратить греблю, а весла правого борта поднять и задвинуть внутрь галеры. По настилам пушкарей пробежала и заняла позицию для атаки абордажная команда. В руках они несли канаты с крючьями, багры и перекидные мостики.
  
   Сильный удар потряс галеру. Корабль врезалась правым бортом в борт торгового судна. С гиком и визгом люди из абордажной команды, до этого толпившиеся на крохотных площадках над головами гребцов и висевшие на такелаже, кинулись на палубу обреченного корабля. Задрожали и весла, по которым воины взбегали и прыгали на "торговца".
  
   Обессиленные рабы, тяжело дыша, упали грудью на весла. То, что происходило за пределами гребной ямы, их уже не касалось. Яростные крики, шум, лязганье холодного оружия, мушкетные выстрелы едва пробивались в сознание галерников через пелену крайней усталости. Там наверху льется кровь, гибнут люди, а здесь внизу, в зловонной яме -- короткое время на передышку.
  
   -- Жив, Андрюха? -- послышался слева хриплый голос Еремея.
  
   -- Да, вроде, жив, Ерема, -- с трудом вставляя слова в прерывистое дыхание, сообщил товарищу Сабуров.
  
   -- Ну и слава Богу! А вот мне что-то тяжко, грудь давит... Никак не привыкну веслами ворочать.
  
   -- Тебе бы все сабелькой махать, казак. К работному-то труду не приучен, -- ворчливо сказал Савва, сидевший между Еремой и Сабуровым. -- Вон Андрей, хоть и молодой, а жилистый и терпеливый. Весло заправски тянет, словно всю жизнь его таскал. Я по первости думал, что долго он не выдержит, сомлеет на гребле, да ошибался. Молодец, Андрюха!
  
   Похвала товарища была Сабурову приятна. Честно говоря, и он поначалу сам не ожидал, что сможет выжить в гребной яме. Однако пошел уже третий месяц, как Андрей прикован к веслу. И ничего, пока жив и здоров. Да и силушки в руках явно прибавилось от таскания тяжеленного весла. За это время на их галере не меньше дюжины рабов от непосильного каторжного труда и хворей отдали богу души и нашли забвение на дне морском. А он, видишь, пока терпит.
  
   Бой, шум которого доносился до гребцов, скоро стих. Похоже,
   сопротивление, оказанное корсарам, было слабым, да и кому там сопротивляться. Откуда взяться на "торговце" воинам, которые бы могли серьезно противостоять пиратской, закаленной во многих боях орде Кылыч Бен Дина. Догнали трофей, подошли с двух бортов, крюками зацепили -- и на палубу. А там: круши, бей, режь...
  
   До позднего вечера, до темноты на галеры перегружали с "торговца" захваченные товары и рабов -- уцелевших членов команды и пассажиров. Гребцы, которых успели накормить и напоить, блаженствовали, отдыхая перед новым плаванием, теперь уже к берегу, в тихую ливийскую гавань. Кылыч Бен Дин после удачного похода всегда туда возвращался, давая передышку своим корсарам и рабам-галерникам, а также для того, чтобы пополнить на галерах запасы питьевой воды и продовольствия.
  
   Последняя вылазка длилась около двадцати дней. Это был достаточно долгий срок похода пиратской эскадры. Если водой еще можно было наполнить бурдюки в селениях в прибрежной зоне, то с продовольствием здесь обстояло туго. Бедные ливийские крестьяне сами жили впроголодь, отдавая львиную долю выращенного урожая своим правителям.
  
   А тут, как назло, пятнадцать дней на горизонте -- ни единого паруса. Да еще и до Кылыч Бен Дина слухи дошли, что французская военная эскадра рыщет по морю в поисках пиратов. Хотя галеры "меча Средиземноморья" быстры и редкий корабль сможет догнать их, и пушки крепки и дальнобойны, бороздить море в поисках добычи не стоило, слишком большой риск столкнуться с королевским французским флотом. Потому и просидели в засаде в потаенной бухте две седмицы, зорко высматривая в морской дали одинокий корабль.
  
   Погрузка добычи на галеры закончилась поздно ночью. Хотя гребцы достаточно отдохнули и восстановили силы после изнурительной гонки за "торговцем", Кылыч Бен Дин решил не спешить и отправиться в обратный путь с рассветом. Галеры легли в дрейф, благо едва ощутимый ветер был попутный, нес суда в направлении берега.
  
   Половина ночи была светла, словно день. Сами ли корсары специально подожгли трофейное судно, заметая следы, или это была случайность, но "торговец" заполыхал скоро после его разгрузки. Галеры отвели подальше от горящего судна, яростно бросающего в темное небо высокие языки пламени. Но рабов сия замечательная картина мало интересовала. Они, лежа на скамьях, отдыхали после тяжелой работы, готовясь завтра вновь взяться за весла.
  
   Едва небо стало сереть, приставы свирепыми криками и кнутами разбудили гребцов. Но пробуждение не было спокойным. С центральной палубы слышались громкие команды и бряцание оружия.
  
   -- Глянь, мужики, а что это пушкари к орудиям побежали? --
   удивленно поднял голову вверх Савва.
  
   Действительно, балансируя по узким настилам, пробежали и заняли позиции у пушек канониры. Более того, с собой они протащили дополнительные бочонки с порохом. Для захвата торгового судна понадобилось-то всего пара выстрелов, а тут, судя по приготовлениям, идет подготовка к серьезному бою.
  
   -- Что они там орут? -- охрипшим со сна голосом спросил Еремей.
  
   -- Да, вроде, к нашим галерам приближаются какие-то военные корабли, -- прислушавшись к крикам на палубе, сообщил товарищам Андрей.
  
   За четыре месяца, проведенные на галере, он без особого труда освоил язык североафриканского берега Средиземного моря лингва-франка, на котором разговаривали корсары. Это была смесь французского и арабского языков, а еще каких-то местных наречий. Сам бы он, возможно, и не слишком скоро с этим справился, однако ему помог сидевший позади Сабурова гребец франк, которого звали Шарль. Молодой человек был чуть старше Андрея, возрастом не более двадцати пяти лет. И на галеру он попал полугодом ранее Сабурова.
  
   Еремей и Савва на лингва-франка тоже разговаривали, но не так свободно, как Андрей. Но зато Ерема наловчился лаяться с приставами, мешая чужие ругательные слова с русскими поносными...
  
   -- Тише, тише, -- послышался за спиной голос Шарля. -- Звук трубы... Сигнал к началу боя! Ответили с других кораблей. Справа... слева... с кормы. Много кораблей. Это французская эскадра, я знаю их боевые сигналы. Но они так далеко...
  
   -- Нас, похоже, франки окружают, -- доложил Савве и Еремею Андрей. -- Будет бой...
  
   -- А нам все равно, что, франки, что турки, -- огрызнулся Ерема. -- На ядрах клеймо не стоит, и щадить они нас православных не будут. Борта галеры продырявят, на дно пустят. И упокоимся мы в пучине морской...
  
   -- Да уж, с цепей нам не сорваться, -- угрюмо согласился Сабуров. -- Галера всех утянет за собой.
  
   -- Спаси и сохрани, господи! -- истово перекрестился Савва.
  
   Их разговор прервала громко дублированная приставами команда: "Весла в воду!" Удары барабана, сначала медленные, а затем -- все более скорые, задали темп гребли.
  
   -- Навались! Навались! -- орали приставы, охаживая кнутами голые спины рабов-галерников.
  
   Галера Селим-Бея, на которой гребли Андрей, Савва и Еремей,
   сорвалась с места и стала скоро набирать ход. Вряд ли корсары шли на вражеские корабли. Скорее всего, пиратские галеры пытались пробиться сквозь строй французской эскадры и, пользуясь своими скоростными качествами, оторваться от врага.
  
   Пушечный залп с левого борта заставил галерников вздрогнуть, однако рабы не сбили весла. Гребцы понимали, что сейчас от их работы зависит спасение не только хозяев, но и их самих. Да и если галеру захватят французы, редким из них светит свобода. Основная масса рабов с пиратских кораблей пересядет на галеры, на флагах которых вышиты лилии короля Людовика XIV.
  
   -- Навались! -- и наваливались грудью на весло, уводили его вперед, а потом опускали в воду и тянули так, что, казалось, жилы вот-вот лопнут и от напряжения кровь хлынет из глаз и ушей...
  
   -- Навались! Навались! -- все быстрее выбивал барабан с верхней палубы.
  
   -- Навались! -- злобно выщелкивали кнуты приставов.
  
   Оглушительный и недалекий пушечный залп громом разнесся над морем и еще прибавил прыти рабам-галерникам. Французские корабли, видимо по сигналу с флагмана, открыли яростный огонь по пиратским судам. Галеры огрызались редкими выстрелами, экономя боеприпасы. Несмотря на плотный огонь, ядра не наносили особого ущерба галере Селим-Бея. То ли французские канониры не блистали точностью стрельбы, а, может, просто из-за большой дальности ядра не доставали до пиратских кораблей.
  
   Одно ядро пробило борт выше гребной ямы, второе -- сбило грот-мачту. Она не упала, но сильно накренилась на левый борт, запутавшись в такелаже. Если бы мачта рухнула в гребную яму, многие гребцы были бы изувечены, и вряд ли галера смогла плыть дальше, сохраняя прежнюю скорость.
  
   -- Навались! -- уже не орали, а свирепо хрипели приставы, охаживая кнутами спины гребцов.
  
   -- На-ва-лись! -- громом отзывался в ушах барабанный бой.
  
   Галера Селим-Бея смогла-таки пробиться сквозь строй французской эскадры. И едва ли не до полудня, маневрируя, она убегала от погони. Парусные корабли отстали, когда галера легла на курс против ветра. Французские галеры пытались догнать пиратский корабль, обстреливая его из носовых орудий, однако особого ущерба не нанесли и отстали, не сумев выдержать бешеную скорость, с которой уходила от них галера Селим-Бея. Корсары вначале отвечали им редкими выстрелами с кормы, но скоро их пушки замолчали. Однако темп гребли не снизился. Барабан бил по-прежнему скоро, подгоняя рабов.
  
   Солнце уже стояло в зените, когда прозвучала команда "Сушить весла!" Галерники без сил повалились на скамьи. На оставшуюся целой мачту команда стала ставить паруса. Это был весьма разумное решение, принятое Селим-Беем. Вряд ли гребцы смогли выдержать дальнейшую гонку. Тем более, и ветер усилился, поменял направление, и можно было плыть и на одном парусе. Хотя французы безнадежно отстали, ложиться в дрейф было опрометчиво, на горизонте могли появиться и отставшие галеры, и парусные корабли. А куда дальше идти пиратскому судну? Все равно, лишь бы оказаться подальше от французской эскадры. А через день, через два, когда опасность минует, можно будет возвратиться на стоянку в бухте ливийского городка, встать на якорь рядом с уцелевшими кораблями Кылыч Бен Дина.
  
   Глава 17 Два дворянина
  
   Сабуров услышал за спиной глухие рыдания, прерываемые несвязным бормотанием. От усталости Андрею не хотелось даже шевелиться, однако он нашел в себе силы повернуться. Шарль, скорчившись, лежал на скамейке, его плечи тряслись.
  
   -- Что с ним? -- тихо спросил Сабуров у соседа франка.
  
   -- Там был его отец, -- подняв голову с весла, со вздохом ответил гребец.
  
   -- Какой отец? Где там? -- не понял его Андрей.
  
   -- На французской эскадре. Отец Шарля граф де Прелье адмирал, командир соединения галер в эскадре герцога де Вивонна.
  
   -- Значит, Шарль -- французский граф? -- искренне удивился
   Сабуров.
  
   -- Был графом, теперь раб, как и все мы, -- мрачно сказал франк и опять уронил голову на весло.
  
   Андрей лишь покачал головой. Мудрено было узнать в грязном,
   с колтуном немытых волос, с дочерна выжженной под горячим средиземноморским солнцем кожей галернике французского графа. Он ничем не выделялся из десятков таких же рабов, наполняющих гребную яму. А чем от них отличался сам Сабуров, русский дворянин, чьи предки верой и правдой служили во славу государства российского, стояли у трона великих князей?..
  
   Утешать Шарля Андрей не стал. Самого бы кто-нибудь утешил.
   Он лишь потянулся и ободряюще похлопал его по плечу, отчего рыдания только усилились. Правда, скоро Шарль успокоился и затих.
  
   Галера ходко шла под парусами, гонимая свежим ветром.
   К вечеру рабов накормили все теми же черными бобами.
   Когда на море спустились сумерки, жизнь на галере замерла.
   Заснули все, кроме тех, кто стоял на вахте. Корабль покачивало на волнах, ветер едва слышно шелестел парусом, вольно гуляя в рангоуте. Вместе с галерой покачивалось и бездонное небо, усыпанное мириадами звезд.
  
   Сабурову не спалось. Укрывшись от прохладного ночного ветра, залетающего в гребную яму, рваным тряпьем, в которое превратилась его рубаха и порты, он лежал на скамье и бездумно смотрел в небо. Мысли лениво бродили в голове Андрея. Сабуров вспоминал свою прошлую жизнь: счастливые несмышленые годы в родительском доме, учебу в школе при Заиконоспасском монастыре, недолгую службу в Посольском приказе... Все трудности и лишения, временами полуголодное существование той поры, сейчас ему виделись мелкими и несерьезными. Никак их нельзя было сравнивать с жизнью несчастного галерного раба.
  
   Трудно сказать, смирился ли Сабуров со своей судьбой. Просто у него не было выбора. Цепи крепкие, кнуты приставов жгучие, против вооруженных до зубов жестоких корсаров Кылыч Бен Дина не выступишь. Временами на Андрея от безысходности существования накатывало крайнее отчаяние. Он был готов грызть зубами своих мучителей. Только как до них проклятых дотянуться? И что готовит ему судьба в скором будущем? Долго галерные рабы не живут. Или умирают от болезней и тяжелой работы и находят себе упокоение в морской пучине, или идут опять же на дно вместе со своим погибающим судном. Год, два, если на то будет угодно господу богу, может, он и протянет, а на большее рассчитывать не приходится. Если только счастливая звезда с неба упадет, суля светлое будущее. Какая из них, их множества переливающихся загадочным сиянием светляков пророчит освобождение от рабских оков?..
  
   -- Андре, ты не спишь? -- послышался близких шепот.
  
   -- Не сплю, Шарль, -- повернувшись, так же тихо ответил Сабуров.
  
   -- Прости меня за мою слабость, Андре, -- грустно попросил француз.
  
   -- Не за что и не мне прощать. Бог наложил на нас кару, у него и проси прощения, -- хмуро сказал, как отрезал, Сабуров.
  
   -- Если бы знать за что господь нас покарал, -- со вздохом
   прошептал Шарль. -- За свои грехи или грехи отцов наших...
  
   Андрей промолчал, не зная, что ответить на слова товарища по несчастью.
  
   -- Правда, что на французской эскадре был твой отец? -- осторожно поинтересовался Сабуров.
  
   -- Да, он служит в подчинении у герцога де Вивонна, командует галерами, -- подтвердил слова своего соседа Шарль и тут же ошарашил Андрея признанием: -- Я тоже был капитаном боевого корабля в эскадре герцога.
  
   -- Ты -- капитаном?! -- удивленно переспросил Сабуров.
  
   -- Я командовал корветом. Три года служил помощником капитана, плавал на бриге. Перед началом похода в Сицилию сам король Людовик вручил мне капитанский патент и назначил командиром корвета, -- просто сказал Шарль. -- Это был первый... и последний поход в должности капитана. Мой корабль находился в авангарде французского флота. На Сицилии вспыхнуло восстание против испанцев, под чьим протекторатом долгое время находился этот остров. Король Людовик XIV принял решение поддержать восставших и отправил на Сицилию военную экспедицию. Мы сопровождали и охраняли транспорты с войсками и оружием. Уже на подходе к Мессине вступили в бой с испанцами. У них были превосходящие силы, однако, благодаря храбрости и умелому командованию адмирала Дюкена, победа осталась за нами.
  
   -- Но как же ты попал в плен корсарам, -- удивился Андрей.
  
   -- После успешной высадки войск на Сицилии и укрепления Мессины мой корвет, как самый быстроходный, послали в Тулон, чтобы сообщить об успешных действиях. Кроме того, эскадре требовалось подкрепление. Лазутчики сообщили, что голландцы отправили свой флот в Средиземное море в помощь союзникам испанцам. И именно мне пришлось удостовериться в правдивости данного донесения. По дороге мой корабль столкнулся с передовым отрядом голландской эскадры, которая шла на соединение с испанцами. Чтобы избежать неравного боя и гибели корвета я был вынужден отклониться далеко к югу. К вечеру разыгрался сильный шторм, нанесший моему кораблю большой урон. Сорвало один парус, повредило рангоут... Для ремонта я был вынужден зайти в небольшую бухту у побережья Туниса. И был там блокирован галерами Кылыч Бен Дина. Мне пришлось принять бой. Сила была на стороне корсаров. Почти вся команда корвета погибла, храбро сражаясь с пиратами, сам корабль загорелся и утонул. Меня и еще шесть человек взяли в плен.
  
   -- Но зачем тебя посадили в гребную яму? Ты же знатный французский дворянин, граф. За тебя могли потребовать большой выкуп.
  
   -- Выкуп... Увы, моя семья, несмотря на графский титул, вовсе не богата. Обветшалый замок неподалеку от Вандома и виноградники
   -- все наше состояние. Мои дед и отец были мореходами, тем и зарабатывали на жизнь. И я по их примеру связал свою судьбу с морем. Кроме того, Кылыч Бен Дин весьма зол на моего отца. Несколько лет тому назад, в результате боя с галерами, которыми командовал отец, потеряв почти все свои корабли, пират чудом спасся бегством. Узнав, что в плен попал сын графа де Прелье, "меч Средиземноморья" не стал требовать никакого выкупа, а приказал приковать меня к веслу. Он надеялся, что я не выдержу каторжного труда и умру в страшных мучениях. Сказал: чтобы щенок не вырос в волкодава, его следует превратить в дохлую дворнягу. Однако, как видишь, я пока жив и умирать не собираюсь. А ты Андре, как очутился в этом аду?
  
   -- Я русский дворянин Андрей Сабуров. Служил в Посольском приказе...
  
   Андрей поведал Шарлю, как он стал рабом и попал на пиратский корабль. Закончив рассказ, Сабуров неожиданно почувствовал некое облегчение. Он долго держал в себе боль, которую ему принесли жестокие люди, и после чего он стал рабом. Теперь, пусть на короткие мгновения, в его груди возникло теплое чувство, что он может поделиться с кем-то своим горем. Еремей и Савва были своими, ставшими почти родными, пившими то же горькое питье из чаши прошедших несчастий. Жаловаться им на свою сломанную судьбу было грешно. А тут Андрей облегчил душу перед посторонним человеком, который отнесся с пониманием к нему.
  
   Тихий разговор русского и француза услышали с палубы. Хриплым, видимо со сна, голосом пристав приказал им заткнуться, пообещав пустить в ход кнут.
  
   -- Спим, завтра будет тяжелый день, -- закончил беседу
   Шарль.
  
   -- Спим, -- согласился Андрей и, повозившись под тряпьем, удобнее устроился на жесткой скамье.
  
   -- О чем говорили с франком? -- поинтересовался шепотом Савва, лежащий с Сабуровым голова к голове.
  
   -- Так просто болтали, -- не стал раскрываться перед кузнецом Андрей.
  
   -- Как у тебя миску с бобами спереть, -- с негромким смехом
   сказал Еремей, услышав вопрос Саввы.
  
   Очередной окрик не на шутку рассердившегося пристава восстановил тишину в гребной яме. Был слышен лишь тихий плеск волн и шелест ветра в парусной оснастке галеры.
  
   Шарль как в воду глядел, говоря, что следующий день будет тяжелым. С рассветом наблюдатель с мачты заметил у самого горизонта паруса. Неизвестные корабли шли параллельным с галерой Селим-Бея курсом. Боясь, что это французская эскадра, корсар приказал спустить единственный парус, на котором они плыли, и перейти на весла. Кнуты приставов защелкали, поднимая со скамей рабов. После того, как весла легли на воду, барабан дал ритм гребли. Правда, сегодня бил он негромко, чтобы звуки боя не разносились далеко по морской глади.
  
   Утреннее солнце, заглянувшее первыми лучами в гребную яму, ласково согрело после холодной ночи спины рабов. Но эта ласка недолгая. Уже скоро светило поднимется к зениту и озлится, нещадно обжигая голую кожу гребцов.
  
   Глянув на небо, по расположению солнца Сабуров понял, что они плывут в юго-западном направлении. Вчера галера шла на восток, потом повернула к северу... Выходило, что убегая от французской эскадры, Селим-Бей увел свой корабль далеко от ливийских берегов. И этим искусным маневром он спас галеру и находившихся на ней людей.
  
   Когда через пять суток они вернулись в порт на ливийском побережье, на рейде стояла лишь одна галера и парусный бриг. Парусник в последнем походе не участвовал и потому, естественно, был цел и невредим. А вот галера "меча Средиземноморья" едва держалась на плаву. Кылыч Бен Дин сумел уйти от французских кораблей, но ущерб, который нанесли ему чужие пушки, был велик. Обе мачты сбиты, в надстройках зияющие дыры от ядер, судно заметно кренится на левый борт...
  
   Галера Леконта де Нарваля в порту отсутствовала. Еще несколько дней корсары ожидали его возвращения, надеялись, что француз сумел-таки вырваться из цепких "объятий" соотечественников. Селим-Бей видел, что галера де Нарваля прорвалась сквозь окружение вражеских кораблей и уходила от них курсом на запад. Однако ветер в тот день дул именно в этом направлении, наполняя паруса французов, давая им шанс догнать пиратское судно... С каждым днем надежда на возвращение галеры Леконта де Нарваля таяла. Похоже, ему не удалось уйти от кораблей французской эскадры.
  
   Не менее двадцати дней галеры ремонтировали. Парусный бриг под командованием его капитана Ахмед аль Абаса по прозвищу Мавританец вышла в море. Кылыч Бен Дин послал его собирать сведения о пропавшей галере Леконта де Нарваля. Уж слишком большой была потеря для пиратской эскадры одного из кораблей. Парусник возвратился, ничего не узнав о пропавшей галере, однако подстерег барку, на которой итальянский купец вез в Европу индийские пряности.
  
   Добытый Мавританцем трофей несколько сгладил гнев Кылыч Бен Дина. После возвращения из похода он несколько дней не показывался на свет, видимо переживая неудачу. Его выход
   ознаменовался казнью двух рабов, которые случайно попались
   на глаза "мечу Средиземноморья" и поркой еще полудюжины.
  
   После ремонта галер и пополнения запасов, пиратская эскадра
   еще трижды выходила в море. Только наступившие холода и частые штормы несколько поумерили прыть Кылыч Бен Дина. По русским меркам здешняя зима была больше похожа на раннюю осень. Ни снега, ни метелей, только редкие моросящие дожди. Правда, рабам-галерникам, жившим в гребной яме под открытым небом, и такая погода была в тягость. За зиму эскадра "меча Средиземноморья" всего два раза выходила на свой пиратский промысел.
  
   Весна пришла в эти места, когда на русской земле еще стояли трескучие морозы, принеся долгожданное тепло и... новые походы за добычей. Андрей, Еремей и Савва перенесли суровое время стойко, не в пример другим гребцам. За зиму от холода и лишений умерло не менее дюжины рабов только на галере Селим-Бея. На остальных кораблях дело обстояло не лучше. Правда, после очередной вылазки к берегам Туниса скамейки в гребных ямах заполнились новыми гребцами. Пираты Кылыч Бен Дина напали на две прибрежные деревни и пленили всех здоровых мужчин, способных ворочать весла.
  
   Шарль в зимние холода тяжело заболел, однако все же смог превозмочь недуг. А вот два его товарища франка умерли от горячки. Отдал своему египетским богам и молчаливый сосед Сабурова по скамейке. На смену ему посадили черного, как смоль, африканца из далеких мест, которые он называл Нигером. На удивление алжирцы, южные люди, занимающие скамью впереди русских рабов, не болели и встретили весну здоровыми.
  
  
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ: ИСПЫТАНИЯ СВОБОДЫ
  
   Глава 1 Шторм
  
   До начала лета пиратская эскадра Кылыч Бен Дина совершила несколько налетов на торговые суда. Однако добыча была скудной. Пираты роптали. "Меч Средиземноморья" бесновался и свирепствовал.
  
   Наконец лазутчик принес в стан пиратов долгожданное известие. Два генуэзских торговых судна со слоновой костью под охраной сорокапушечного фрегата должны были выйти через несколько дней из Александрии. Маршрут их плавания лежал через Средиземное море к острову Крит и далее вдоль береговой полосы к итальянским берегам. Генуэзские купцы выбрали наиболее безопасный путь. Пираты в этих местах нападали нечасто. Вот только не ведали купцы, что и у стен бывают уши...
  
   Кылыч Бен Дин, опасаясь встречи с крейсирующей между Сицилией и североафриканским берегом французской эскадрой, решил настичь торговый караван восточнее в открытом море на пути из Александрии к Криту. Предприятие было опасное, галеры редко уходили далеко из прибрежных вод, и погода не жаловала, дули сильные ветра, однако и приз был заманчив. Слоновая кость ценилась высоко. Два судна с таким товаром стоили целого состояния. А что касается сорокапушечного фрегата, так на двух пиратских галерах и пушек побольше, и канониры промаха не дадут, а уж абордажные команды -- вообще звери.
  
   Пиратские галеры ранним утром, едва солнце показало первые лучи из-за горизонта, вышли в море. Парусный бриг, третье судно в эскадре Кылыч Бен Дина, поднял якоря двумя днями ранее. Ветер попутным не был, и паруснику нужно было маневрировать, постоянно меняя галсы. Это намного удлиняло путь к намеченной точке встречи каравана. Кроме того, "меч Средиземноморья" поставил капитану брига Ахмеду аль Абасу по прозвищу Мавританец задачу занять позицию юго-восточнее предполагаемого места нападения на генуэзцев для того, чтобы засечь купеческие суда сразу после выхода из порта. Далее следовало сопровождать их, ничего не предпринимая, просто идя параллельным курсом. А уж когда галеры пойдут на перехват "торговцев", присоединиться к ним. Если же караван вдруг изменит намеченный маршрут, Мавританец должен был сообщить об этом Кылыч Бен Дину, встретив его корабли в точке планируемого нападения.
  
   Несмотря на то, что ритм гребли был щадящий, рассчитанный на длительный поход, гребцам приходилось туго. Высокие волны бросали галеры из стороны в сторону. Часто весла глубоко уходили в воду или наоборот, когда борт неожиданно вздымался вверх, чертили буруны по поверхности моря. Такая гребля изматывала не меньше, чем изнурительная гонка за убегающим трофеем.
  
   Сигнал готовности к бою прозвучал на четвертый день плавания, когда галеры уже легли в дрейф, достигнув предполагаемой точки, через которую должен быть пролечь маршрут судов со слоновой костью. Солнце еще не отметило на небосклоне полдень, как наблюдатель с мачты галеры Селим-Бея разглядел на горизонте паруса. В том, что это генуэзские торговые суда пираты мало сомневались. Три парусника, идут с юга, и по времени ожидания совпадает...
  
   Весла легли на воду, барабан на палубе, ускоряя с каждым гребком ритм, погнал галеры на перехват "торговцев". Кылыч Бен Дин выбрал удачное место для засады. Генуэзские суда шли, подгоняемые южным попутным ветром, а пиратские галеры летели им навстречу с подветренной стороны.
  
   Корабли быстро сближались. Канониры заняли места у пушек. Абордажная команда, повинуясь приказу Селим-Бея, перебралась на правый борт. Пираты громко переговаривались, предчувствуя богатую добычу.
  
   Неожиданно сверху послышался крик наблюдателя. Он заметил юго-восточнее торгового каравана еще паруса. По замыслу Кылыч Бен Дина именно там следовало находиться бригу Мавританца, идущего параллельным курсом с генуэзскими судами. Однако матрос с мачты прокричал, что видит не один парусник, а целых пять.
  
   Еще некоторое время пиратские галеры шли на сближение с
   "торговцами" сохраняя прежнюю высокую скорость. Однако скоро барабан на палубе снизил ритм ударов, и гребцы почувствовали, как галера, повинуясь кормовому рулю, сворачивает с прежнего курса.
  
   Над головами рабов-галерников загалдели канониры и матросы абордажной команды. До Сабурова доносились лишь отдельные слова. Судя по ним, теперь уже пираты находились не в роли
   загонщиков, а превратились в добычу для охотников. Все чаще в криках сверху, долетающих до гребной ямы, слышалось слово "турки". Похоже, корабли "меча Средиземноморья" подстерегла турецкая эскадра. Кылыч Бен Дин немало насолил Великой Порте, предав султана и нападая на турецкие торговые суда. Похоже, груз слоновой кости был всего лишь лакомой приманкой для корсара. Султан решил покончить с пиратством в восточной части Средиземного моря, где разбойничал Бен Дин, и заманил его в ловушку.
  
   Барабан забил с нарастающим ритмом. Гребцы налегли на весла. На мачты, разбегаясь по реям, полезли матросы. Селим Бей развернул галеру по ветру и решил уходить от погони на парусах. Когда ветер наполнил их, прошла команда "Сушить весла!". Гребцы вздохнули с облегчением. Они знали, что бегство от противника может длиться очень долго и передышки им никто не даст. Но сейчас, когда паруса поймали попутный ветер, им предстоит пусть, возможно, и недолгий, но отдых.
  
   Галера неслась на всех парусах. Рабы-галерники отдыхали, кто лежа на скамьях, кто склонив головы на весла. Почти целый день пираты уходили от погони. Солнце уже низко склонилось к борту, когда со стороны кормы послышался недалекий пушечный залп. Судя по стрельбе, корабль, а может -- корабли погони, подошли к галере на расстояние прямого выстрела. Ядра, правда, до пиратского корабля не достали, упали в море.
  
   Неожиданно галера, сильно накренившись на левый борт, совершила резкий поворот. Паруса, потеряв ветер, сразу же бессильно обвисли. Немедленно последовала команда "Весла в воду!" и на верхней палубе забил барабан. Гребцы выдвинули, опустили в воду весла и навалились на них. Почти остановившаяся в результате отчаянного маневра галера стала набирать ход. Матросы, бегом забравшись на реи, принялись убирать паруса. Когда они закончили работу, галера еще раз круто развернулась и, разрезая носом высокие волны, резво пошла против ветра.
  
   Парусные корабли погони не смогли столь же маневренно перестроиться на обратный курс. Да и плыть на встречный ветер они могли, лишь меняя галсы, двигаясь зигзагом. За плывущей по прямой линии галерой им было никак не угнаться.
  
   Казалось, удача на стороне пиратов. Считанные мгновения оставались до того, как они оторвутся от погони. Но именно
   этих мгновений и не хватило, чтобы ускользнуть целыми и невредимыми от турецких кораблей. Грянул мощный залп из десятков орудий. Потом еще один. Возможно, дистанция стрельбы была велика или сильное волнение моря помешало прицельному огню, так как считанные ядра долетели до галеры Селим Бея. В гребной яме правого борта никаких разрушений и потерь не случилось. А вот по левому борту, судя по тому, что галера дернулась и стала рыскать по курсу, ядра вывели из строя какое-то количество гребцов и сломали несколько весел.
  
   На короткое время по команде греблю прекратили, для того, чтобы убрать сломанные весла, чтобы они не мешали работе целых, и восстановить ритм сбившейся гребли. Вновь забил барабан, галерники со стоном навалились на весла и двинули галеру вперед. Очередной пушечный залп не нанес никакого ущерба пиратскому судну. Турецкие корабли ушли вперед по ветру и уже не могли достать ядрами галеру. Да этого уже и не требовалось.
  
   Суматоха, поднявшаяся на верхней палубе, говорила о том, что на галере произошло нечто ужасное. И очень скоро стало понятно, что случилось. Из левой гребной ямы в правую стала просачиваться вода. Вероятно, ядра пробили борт ниже ватерлинии или чуть выше нее, что при сильном волнении моря было одно и тоже. Галера дала сильную течь, и вода стала наполнять судно.
  
   Матросы кинулись к ручным помпам и стали выкачивать поступавшую воду. Гребцы работу не прекратили. Приставы
   орали, срываясь на хрип, метались по палубе и охаживали кнутами спины галерников. Ненавистный барабан бил ужасный скорый ритм. В такт ему из гребных ям неслись стоны рабов, ворочающих тяжелые весла.
  
   Галера летела против ветра по волнам, убегая от погони.
   Матросы у помп, сменяя друг друга, выбиваясь из сил, качали за борт поступающую воду. Однако их усилия были напрасны.
   Похоже, заделать течь не удавалось. Несмотря на работу ручных насосов, уровень воды в галере пусть и очень медленно, но неуклонно повышался.
  
   Ветер усилился. Галеру сильно бросало из стороны в сторону. Огромные волны бились о борта, обдавая солеными брызгами галерников. Солнце скрылось за набежавшими темными тучами, погрузив море и несущийся по нему корабль в полумрак. Вечер близился, давая надежду ускользнуть от преследующих пиратскую галеру турецких кораблей. Только есть ли спасение от стихии?
  
   Разыгравшийся к ночи шторм, окончательно разбил последние чаяния пиратов на спасение. Под напором волн галера стонала и трещала, давая новые течи. Вода поднималась все быстрее и быстрее. Крайним гребцам, сидевшим у бортов, уже заливало до колен ноги. Стоны рабов перешли в горестные крики. Они бросили грести. Многие рыдали, предчувствуя неминуемую гибель. Кто-то молился, призывая богов спасти от смерти, а кто-то -- и посылал небу проклятия. Один из отчаявшихся пиратов, пробежав по узкому настилу к борту, бросился в волны. Его примеру последовали другие...
  
   -- Ну что, конец нам пришел, братцы?! -- сквозь шум стихии
   зло прокричал Еремей. -- И смерть идет не христианская, без последнего покаяния. Аки псы поганые на цепи сгинем в морской пучине.
  
   -- Савва! -- не обращая внимания на слова Еремы, громко обратился к сидевшему рядом товарищу Андрей. -- А ну, давай попробуем цепь порвать. У тебя силушки, чаю, не убавилось после весел.
  
   -- Не выйдет, -- отфыркиваясь от накрывших его соленых брызг, прохрипел бывший кузнец. -- Я железо хорошо ведаю.
   Крепко выкованы цепи, не порвать их.
  
   -- А ежели вырвать цепь из бруса?
  
   -- Такое же бестолковое дело. Брус дубовый, от воды только крепче становится, кольцо зажал мертво, аки волк клыками ягненка.
  
   -- Ты че, дурень, болтаешь без толку? Сопли пускаешь! Решил гадов морских собой накормить? -- неожиданно вмешался в разговор Еремей. -- Сказано цепь рвать, вот и рви. А мы, как сможем, поможем. Вставай, детинушка. Беремся!..
  
   Ерема вскочил со своего места и взялся за цепь, которой был прикован к брусу Савва. С другой стороны за нее крепко ухватился Сабуров.
  
   -- Взяли! Тянем! Разом!... -- скомандовал Андрей.
  
   Втроем, напрягая все силы, они потянули цепь. Дубовый брус крепко держал кольцо, не отпуская раба. Руки, разжимаясь, скользнули по мокрой цепи...
  
   -- Еще раз! -- в отчаянии проорал Андрей. -- Навались, братцы!
  
   Он крепко до судорог в пальцах ухватился за железные звенья. Напрягая спину, так, что казалось, жилы вот-вот порвутся, Сабуров потянул цепь. Рядом басом охнул Савва, за ним, матерно выругавшись, подал голос Еремей.
  
   -- Навались!
  
   Неожиданно что-то глухо крякнуло и Андрея бросило назад на скамью. Сабуров сначала даже не понял, что произошло. Удивительно, но они втроем сумасшедшими усилиями смогли разорвать цепь. Одно звено, не выдержав нагрузки, лопнуло у самого бруса, освободив Савву.
  
   -- Рвем Андрюху! -- крикнул Ерема. -- Сосед его уже захлебнулся!
  
   Черный сосед Сабурова действительно скрылся под водой, наполнявшей галеру. Да и самого Андрея заливало выше колен.
  
   Еремей не мог дотянуться до цепи, которой был прикован
   Сабуров. Они ухватились за нее вдвоем с Саввой.
  
   -- Взялись! Навались! -- крикнул Андрей.
  
   Однако их усилия были тщетны. Вдвоем они никак не могли справиться с крепким железом. Помощь пришла оттуда, откуда ее не ожидали.
  
   -- Взялись! -- с отчаянием проорал Сабуров и неожиданно почувствовал, что за цепь ухватилась третья пара рук.
  
   Это был Шарль, сидевший позади Андрея. Благодарить француза
   не был ни сил, ни времени. Галера все быстрее погружалась в море. И на этот раз цепь подалась только со второй попытки.
   Освобожденный от оков Сабуров несильно ударил рукой по спине Савву, шагнувшего к Еремею и уже, было, взявшегося за его цепь. Кузнец повернулся с недоуменным выражением лица.
  
   -- Сначала франка освободим, -- сквозь шум бури крикнул Андрей.
  
   -- Да на кой ляд он нам сдался? Ерема...
  
   -- Он помог мне освободиться. Сначала порвем цепь франка, потом за Еремея возьмемся, -- упрямо набычился Сабуров.
  
   Савва, недовольно качнув головой, ухватился за цепь Шарля. С ней пришлось повозиться дольше. Лишь на четвертый раз крепление цепи, никак не желавшей рваться, смогли вывернуть из дубового бруса. Еремея же в четыре пары руки освободили с первой попытки.
  
   Волны захлестывали галеру. На плаву судно держалось лишь благодаря тому, что оно было сделано из дерева. Однако балласт в трюме, пушки, запас ядер упорно тянули ее на дно. И даже если галера еще некоторое время продержится на поверхности, разбушевавшаяся буря размолотит ее в щепки.
  
   Четверо освободившихся рабов, поднявшись по ступеням к самому верху гребной ямы, сбились в кучу у основания мачты. Держась за оборванный такелаж, они бессильно смотрели, как тонут их товарищи гребцы. Ветер заглушал крики галерников. Потоки воды, льющиеся сверху и перехлестывающие борта галеры, заливали разверстые кричащие рты, руки в оковах, в отчаянии воздетые к небу...
  
   -- Господи, упокой их души! -- горько взмолился Савва.
  
   -- Заткнись, святоша! Свои бы души не сгубить в пучине, -- прорычал Еремей. -- Что делать, браты, будем? Галера тонет, нас за собой утянет...
  
   Положение действительно было ужасное. По верхней палубе метались пираты, гребные ямы уже полностью были залиты водой. Очередной удар стихии, вздыбив борт галеры, выбил из уключин весло. Взлетев соломинкой, оно упало у ног четверки рабов.
  
   -- Вяжись к веслу! -- неожиданно даже для себя закричал Сабуров. -- Цепями!..
  
   Он и сам не верил, что это поможет им спастись. Однако
   выжить в бушующем море даже хорошему пловцу надежд не было.
  
   -- Вяжись! -- еще раз прокричал Андрей и принялся приматывать свою цепь к отполированной мозолистыми ладонями рукояти на весле.
  
   Товарищи Сабурова последовали его примеру. Едва они успели закрепить цепи, как очередной огромный водяной вал накрыл галеру. Андрей почувствовал, как его повлекло куда-то, он попытался ухватить ртом воздух, однако не смог этого сделать. Сознание его померкло.
  
   Глава 2 Чудесное спасение
  
   Липкая зябкая темнота намертво сковала тело Сабурова, не давая пошевелить пальцем. Ни единого звука не доносилось до его ушей. Единственное, что Андрей ощущал -- легкое покачивание. Казалось, он медленно и плавно парит в воздухе, словно орел над бескрайней степью. Пришло даже некое ощущение счастья и вечности. Если бы еще хоть немного тепла...
  
   Мысли тяжело ворочались в голове. Андрей пытался понять, где он, что с ним происходит, однако в памяти его проплывали лишь отрывочные картинки из недалекого детства. Родительский дом на пригорке, луг, покрытый мягкой зеленой травой, разлив Волги, далекое тягучее вечерние пение крестьян... И от этого становилось все радостнее на душе, и горько, что все -- в прошлом. Будто ангелы осеняли его, готовя к иной, небесной жизни. И он готов был покинуть земную юдоль, воспарить в мир, где нет жестокости и люди полны любви друг к другу...
  
   Неожиданно сквозь тягостное сладкое забытье Андрей расслышал чей-то голос. Не ангельский точно. Кто-то хрипло, нетерпеливо и неразборчиво говорил какие-то знакомые слова. А потом его грубо затормошили за плечо. Не раскрывая глаз, Сабуров поморщился и тихо жалобно застонал. Он не желал возврата в прежний жестокий мир. Губы Андрея шевельнулись, чтобы сказать слово "Нет", но было поздно. Сознание медленно выносило Сабурова из небытия.
  
   -- По ушам ему звездани, -- было первое, что разобрал Андрей, когда к нему, наконец, вернулся слух. -- Так, чтобы искры из глаз полетели.
  
   -- Не... надо... по... ушам, -- медленно по разделениям выговорил он и зашелся в кашле, отплевывая из легких мокроту.
  
   -- Оклемывается, болезный, -- удовлетворенно произнес тот же грубый голос.
  
   "Это Ерема. Жив казак..." -- опознал про себя говорившего Андрей.
  
   Сабуров с трудом расклеил веки, но тут же зажмурился от яркого света, будто острым ножом полоснувшего по его глазам. Лишь с третьей попытки, и то с прищуром, Андрею удалось возвратить себе зрение. А когда Сабуров рассмотрел, где он находится, ему жутко захотелось вернуться назад в сладкое, пусть и зябкое, но забвение.
  
   Яркое солнце играло веселыми искрами на спокойной глади моря. И гладь эта расстилалась до горизонта во все стороны света, пугая своей пустынностью.
  
   Похоже, он последний из четверки спасшихся рабов пришел в себя. Привязанные, как и Сабуров, цепями к полузатопленному веслу Савва, Еремей и Шарль смотрели на него с любопытством и настороженностью.
  
   -- Ну что, отживел Андрюха? -- простужено просипел Савва.
   -- Думали, не откачаем тебя.
  
   -- Да, вроде, живой, -- слабым голосом ответил Сабуров и только сейчас почувствовал, что руки его не слушаются, а тело ломит, будто полдня по нему молотили цепами.
  
   Андрей еще раз огляделся по сторонам.
  
   -- Выходит, только мы спаслись с галеры? -- тихо спросил он.
  
   -- Никого не видать... -- упавшим голосом пробасил Еремей.
   -- Одни мы выжили. Да нам от того не легшее. Кроме нас никого среди моря-окияна разливанного. Не утопленные болтаемся, как дерьмо в проруби.
  
   -- Андре! -- вмешался на лингва-франка в разговор Шарль. -- Я рад, что ты очнулся. Мы долго не могли привести тебя в сознание.
  
   -- Я тоже рад видеть тебя, Шарль, живым и здоровым, -- угрюмо ответил Сабуров. -- Вот только во благо ли наше чудесное спасение? И не продолжение ли это наших мук? Не утонуть во время шторма, но погибнуть от голода и жажды, качаясь на волнах в открытом море. Где суша? И ждать ли случайно оказавшегося в этих местах корабля, который поднимет нас на борт?
  
   -- Да, вряд ли наше положение назовешь завидным, -- нахмурившись, согласился Шарль. -- Только все равно стоит надеяться на лучшее. Мы выжили в рабстве, стихия не поглотила нас, бог сберег... Поэтому не стоит терять надежду.
  
   -- Нам только и остается, что ожидать, смилостивиться ли еще раз господь, снизойдет ли, чтобы дать нам спасение на суше, -- горько сказал Андрей.
  
   -- Вашими бы устами, да мед пить, -- проворчал Ерема. -- Кому мы нужны? Среди моря бескрайнего щепка болтается, а на ней четыре муравья...
  
   -- Есть охота, -- задумчиво поддержал разговор Савва. -- Живот подвело, дальше некуда.
  
   -- Тебе бы только жрать, -- возмутился Еремей. -- Тут, гляди, сам на корм рыбам пойдешь, а ему есть подавай. Я вот слышал, в здешних водах огромная рыба водится с зубами, вострыми и в два ряда. Человека перекусывает, словно соломинку и глотает за два раза.
  
   -- Да брось ты, не бывает таких рыб, -- опасливо сказал Савва.
  
   -- Вон у француза спроси, он все знает про здешние моря.
  
   -- Нет тут таких рыб-людоедов, -- нашел в себе силы криво усмехнуться Сабуров. -- Не пугай Ерема Савву.
  
   -- А что делать остается? -- деланно хохотнул Еремей. --
   Всего-то веселья: или кузнеца пугнуть, или на дно уйти топором...
  
   Дальнейшего разговора не получилось. Не о чем было говорить. Да и силы не стоило тратить на пустую болтовню.
  
   Андрей пошевелил ногами, руками. Все тело болело. Ночной шторм долго и яростно швырял весло и привязанных к нему людей. Сабуров помнил, как, обхватив руками весло, он долго боролся за жизнь, пока окончательно не впал в забытье. К тому моменту шторм пошел на убыль. Потому, наверное, и спасся, не захлебнулся.
  
   -- Боже, земля где-то рядом, -- неожиданно вскричал Шарль.
  
   -- Какая земля? Что тебе привиделось? -- внимательно оглядев пустынную водную гладь, спросил у него Андрей. -- Ты бредишь?
  
   -- Посмотри: альбатрос! -- Шарль ткнул пальцем в птицу, парящую над морем у самого горизонта.
  
   -- Так они могут улететь далеко от суши. Мы однажды с рассвета до заката гребли на галере, земли и уже видно не было, а и альбатрос, и чайки летали. Даже если знать, в какой стороне земля, на нашем весле мы до нее никак не доберемся.
  
   -- Андре, ты помнишь, как вчера мы плыли?
  
   -- До шторма или после?--- с унылой усмешкой спросил Сабуров.
  
   -- Не смейся, Андре, -- нахмурился Шарль. -- Наши галеры встретили торговый караван...
  
   -- Турецкую эскадру, -- уточнил Сабуров.
  
   -- Ну да, турецкую эскадру, идущую под попутным южным ветром из Александрии на Крит. Когда турки погнались за нами, мы долго, целый день шли под парусом. Ветер был сильный, а к вечеру и еще более усилился...
  
   -- И что из этого следует?
  
   -- А то, что наша галера, возможно, потерпела крушение рядом с греческими островами, которых здесь множество. То, что суша не так уж и далеко, подтверждает и альбатрос.
  
   -- Прости, Шарль, наверное, глаза подводят меня. Ни одного острова на горизонте я не могу разглядеть, -- скривил рот Сабуров. -- Могу только повторить, что на весле мы далеко не уплывем. Не догребем до суши...
  
   -- И не надо грести, -- с жаром воскликнул Шарль. -- Я изучал этот район Средиземного моря. Здесь сильные течения, они должны будут принести нас к какому-нибудь греческому острову. Правда, не все они обитаемы...
  
   -- То есть нам ничего не остается, как молиться господу, чтобы нас вместе с веслом вынесло и выбросило на какой-то пустынный клочок суши, где нет ни еды, ни питья. Умереть в море или на скале посреди моря -- разница невелика.
  
   -- Извини, Андре, ничего другого я тебе предложить не могу, -- резко сказал Шарль и отвернулся. -- Ты злой человек!
  
   -- Это ты меня извини, мой французский друг, -- изменил тон
   речи Андрей. -- Я злюсь не на тебя, а на самого себя, на
   беспощадную судьбу... А еще я понимаю, что нам остается лишь надеяться на счастливый исход. Если ты действительно окажешься прав, и течение сможет вынести нас к одному из греческих остров, значит, бог милостив к нам. Будем верить и ждать.
  
   Господь оказался милостив, но суров. Ждать спасения бывшим рабам пришлось долго. Еще три дня их носило по морю. Голод и жажда невыносимо мучили четверку галерников. Солнце палило их неприкрытые головы и плечи, морская соль разъедала кожу.
  
   Савва впал в забытье и бредил. Остальные кое-как держались, однако силы их были на исходе. Сабуров, чтобы прекратить нечеловеческие муки уже несколько раз был готов отцепиться от весла и пойти на дно. Не было сомнений, что и его товарищей посещают такие же страшные мысли.
  
   На третий день после крушения, едва солнце перевалило зенит, Еремей вдруг поднял из воды руку и бессильно шевельнул пальцами.
  
   -- Земля... там земля, -- хриплым потерянным голосом произнес он.
  
   Андрей и Шарль повернули головы, в ту сторону, куда указывал Еремей. Сабуров боялся поверить тому, что видел. У самого горизонта виднелась темная полоска. Ереме не привиделось. Это точно была суша.
  
   -- Я был прав, течение вынесло нас к островам, -- едва шевеля губами, прошептал Шарль.
  
   -- Только как добраться до земли? Бросить весло мы не можем, плыть и грести уже нет сил. И с течением мы не справимся.
  
   -- На все воля божия, -- едва слышно шепнул Шарль и бессильно опустил голову...
  
   Сабуров пришел в себя, почувствовав, как ему в рот вливают живительную влагу. Не соленую морскую воду, а настоящую пресную. Он лежал на чем-то твердом. С трудом открыв глаза,
   Андрей увидел над собой уходящую к небесам мачту и парус.
   Потом в поле его зрения появилось незнакомое лицо. Мужчина,
   со смуглым морщинистым лицом, горбатым носом, черными с проседью, курчавыми волосами, заросший до глаз бородой наклонился над Сабуровым и произнес несколько слов на незнакомом языке.
  
   -- Воды! Дайте еще воды! -- с трудом разлепляя спекшиеся губы, попросил Андрей.
  
   Похоже, незнакомец понял его. Он наклонил мех, который держал в руках, и бесцеремонно сунул в рот Сабурова кожаный сосок. Андрей пил и никак не мог напиться. Это решил за него бородатый человек. Он просто отстранил мех и исчез с глаз лежащего Сабурова.
  
   Скоро Андрей нашел в себе силы сесть. Опираясь на руки, он огляделся и увидел, что находится на палубе небольшого парусного суденышка. Похоже, скитальцев моря подобрали рыбаки, о чем говорили сети, лежащие вдоль бортов и корзины с рыбой. Еремей и Шарль сидели, привалившись к мачте, и что-то хлебали из деревянных мисок. Савва лежал на досках палубы, стонал и бредил, продолжая находиться в забытье.
  
   Кроме бородатого на судне присутствовали еще двое таких смуглых и черноволосых рыбаков. Средних лет мужчина стоял, держав правило руля на корме судна, второй, помоложе, занимался спасенными. Увидев, что Андрей пришел в себя, он сунул и ему в руки деревянную миску. В ней на донышке плескался горячий бульон и лежал крохотный кусочек вареной рыбы. Сабурову стало жутко обидно, что ему, несколько дней голодавшему, дали столь мало еды. На глазах даже выступили слезы.
  
   Человек, одаривший его миской, понял, какие мысли гложут Андрея. Быстро заговорив на непонятном языке, он жестами стал показывать, что может случиться, если спасенному дадут много еды. Изобразил, что жадно ест, потом схватился за живот, скорчился, вывалил язык, закатил глаза, делая вид, что умирает.
  
   -- Он говорит, что нам сейчас нельзя много есть, -- перевел слова рыбака Шарль. -- Иначе -- смерть.
  
   -- Ты понимаешь их язык?
  
   -- Они -- греки с Крита. А я учил в детстве греческий. Правда, то был древний язык Эсхила и Гомера. Эти люди разговаривают несколько иначе, но я достаточно хорошо их понимаю.
  
   -- Я был помощником у Спафария, великого посла русского, грека по происхождению. Но язык греческий не знаю. Нас учили только латыни. Куда плывут эти люди? Что нас ждет? Вдруг они вновь продадут нам в рабство.
  
   -- Греки возвращаются с рыбной ловли на Крит. Сказали, что ничего плохого нам не сделают. Хозяин судна, тот, что стоит у руля, сам был рабом у пиратов, но смог от них сбежать. Он пообещал помочь нам...
  
   Громкий стон известил о том, что в сознание пришел Савва.
   Очумелыми глазами он огляделся, попытался встать, однако сил на это у кузнеца не хватило. Только напившись воды, кряхтя, Савва смог сесть, прислонившись к борту. Когда ему подали плошку с едой, кузнец неожиданно заплакал.
  
   -- Господи, неужели молитвы наши дошли до тебя? -- всхлипывая и крестясь, подняв глаза к небу, вопросил Савва. -- Господи Иисусе Христе, бурный ветер утишивший, волны повелением своим на море успокоивший, души грешные спасший, тебе заступнику славу воссылаю...
  
   Закончив молиться, Савва в мгновение расправился с едой и голодными глазами посмотрел на грека, одарившего его пищей.
  
   -- Не дадут больше. И не проси. Иначе живот у тебя вспучит, и помрешь, -- доходчиво объяснил кузнецу Еремей. -- Может, к вечеру еще покормят...
  
   Савва горестно вздохнул, но ничего не сказал. Четверо спасенных рабов сидели и лежали на палубе, набираясь сил после жутких испытаний, выпавших на их долю. А что ждет впереди? Никто предсказать этого не мог.
  
   Глава 3 В рыбацком селении
  
   Переваливаясь с волны на волну, легкое рыбацкое суденышко скоро шло, подгоняемое легким попутным ветром. Когда солнце уже уходило за горизонт, они пристали к скалистому берегу. На склоне холма, полого спускающегося к морю, стояли несколько сложенных из камня приземистых домов с плоскими крышами. На столбах сушились сети и рыба.
  
   Рыбаки бросили якорь. Когда к судну подошла лодка, которую пригнал худой подросток, они стали сгружать в нее сети и корзины с рыбой. Ерема и Андрей попытались помогать рыбакам, однако их еще шатало после трехдневной борьбы с морем. Греки, показали жестами, что сами справятся с разгрузкой.
  
   Второй ходкой лодки спасенных рабов перевезли на берег. Подросток и бородатый рыбак занялись мокрыми сетями, развешивая их на столбы, а хозяин суденышка и второй рыбак,
   взвалив на спины корзины с рыбой, пошли к домам. Андрей с товарищами повинуясь приглашению греков, направились следом. Они гуськом, позвякивая цепями, поднялись по тропинке, вьющейся по каменистому склону холма. Дети, два мальчугана, сбежавшие сверху, с опаской поглядывая на странных людей, вились вокруг рыбаков.
  
   У домов рыбаков и спасенных рабов встретили женщины. Одна была совсем старая, морщинистая и сгорбленная, опирающаяся на посох. Она спокойно, казалось, равнодушно оглядела чужаков бесцветным взглядом, однако, когда глаза старухи скользнули по Андрею, ему показалось, что острые иголки пробежали по его коже. Четыре женщины в темных одеждах, одна -- пожилая, две -- достаточно молодые, и совсем юная девушка с тревогой смотрели на нежданных гостей.
  
   Рыбаки сняли с плеч корзины с уловом. Хозяин судна Стакрат, как позже узнал Сабуров с товарищами его имя, подошел к старой женщине и обнял ее. В том, что это была его мать сомнений не возникало, настолько они были похожи друг на друга. Потом пришел черед молодых. К Стакрату кинулись на шею одна из женщин и девушка, видимо, жена и дочь. Дамиан, второй рыбак, также очутился в объятиях молодой женщины и пары мальчишек. Третья женщина, та, что постарше, смотрела вниз с холма на бородатого рыбака, возившегося вместе с подростком с сетями. Для нее встреча была впереди.
  
   После объятий женщины подхватили корзины с рыбой и понесли их к сараям, стоявшим отдельно от домов. Старушка со Стакратом о чем-то тихо и недолго переговорили. После этого грек жестом пригласил бывших рабов пройти к своему дому.
  
   Их накормили, дав на этот раз чуточку больше еды. Стакрат скрылся в одном из сараев и появился оттуда с небольшим молотом и зубилом. Грек хотел сам заняться оковами, однако в дело вмешался оживившийся Савва. Когда кузнец завладел инструментом, глаза его заблестели. Он поточил зубило о камень и принялся за работу. Одна за другой заклепанные на запястьях цепи были сбиты с бывших галерников.
  
   Потом их повели к ручью, сбегавшему с соседнего холма. Там Сабуров с товарищами отмылись от грязи и морской соли, постригли волосы и бороды и постирали одежду. Пока она сохла на ветру, Андрей и Шарль разговорились со Стакратом. Оказалось, что грек хорошо говорит на лингва-франка языке корсаров североафриканского побережья Средиземного моря.
  
   Они поведали ему о своей горькой участи галерных рабов, стычке с турецкой эскадрой и шторме, едва не погубившем их. Оказалось, что имя Кылыч Бен Дина знакомо Стакрату. Когда он его услышал, то потемнел лицом. Грек рассказал, что, одиннадцать лет назад, когда еще был жив его отец, однажды осенью они вместе вышли в море на рыбалку. Неожиданно испортилась погода, сильным порывом ветра сорвало парус, и рыбачий баркас стал неуправляемым. Их прибило к небольшому необитаемому острову расположенному юго-западнее Крита. Суденышко едва не разбило о камни, но Стакрат с отцом сумели обойти прибрежные камни и выбраться на сушу. Однако суровые испытания, выпавшие на долю рыбаков, на этом не закончились. Они не успели прийти в себя, как попали в руки пиратов. Оказалось, в бухте неподалеку от того места, где высадились на остров греки, непогоду пережидала галера Кылыч Бен Дина.
  
   Разговор с попавшими в плен рыбаками был недолгим. Точнее,
   никакого разговора не было. "Меч Средиземноморья" приказал
   отца Стакрата убить, ввиду его преклонного возраста. Для корсара он никакой ценности не представлял. А сына заковали в цепи и бросили в трюм, так как все места гребцов на галере были заняты. Стакрата привезли в Алжир, где в то время под покровительством алжирского бея пиратствовал Кылыч Бен Дин. Грека выставили на продажу на невольничьих торгах. Его купил тунисский землевладелец, который набирал партию рабов для работы на своих полях. При перевозке в порту Габес Стакрат сумел сбежать от нового хозяина. После долгих мытарств и лишений, продолжавшихся почти год, он сумел-таки добраться до родного Крита.
  
   Испытав на своей шкуре тяжесть рабства, грек был рад оказать помощь спасшимся после бури галерникам Кылыч Бен Дина. Правда, Стакрат не представлял, чем он им может помочь, кроме того, что представил им кров и пищу. Но и этого Сабурову и его товарищам было более чем достаточно. Пока. Они не знали, что готовит им судьба.
  
   Мысли о возвращении на далекую родину не оставляли бывших рабов. Шарль грезил возвращением во Францию. Он с восторгом рассказывал о своей стране русским товарищам.
  
   -- Будто о райских кущах бает, -- с недоверием говорил кузнец. -- Кругом сады, виноград растет, морозов и снега никогда не бывает... Врет стервец!
  
   -- А чего ему врать-то, -- пожимал плечами Ерема. -- Чай, не простой мужик Шарль, а цельный граф. Ему люди дворовые и тучи разгонят, и вина сладкого нальют с поклоном и виноградину в рот положат. После пиратского плена он героем вернется во Францию. Не то, что мы люди простые, да грешные...
  
   Слова Еремея больно ранили душу Сабурова. Он всем сердцем стремился на Русь, да только не очень ему верилось, что скитальца примут на родине с добром и жаркими объятиями. Начнут спрашивать, а не по своей злой воле ли потерялся из Великого посольства подьячий Андрейка по дороге? А вправду ли пострадал от лихих людей? А вдруг испугался отрок долгой и опасной дороги в далекий Китай с посольством и отсиживался все эти годы где-то в глухом углу? А если и поверят тому, что случилось с Сабуровым, простят, да и возвратят подьячим в приказ. Ему что опять садиться за бумаги, да до глубокой старости протирать штаны, перемарывая посольскую переписку? Такой случай, как выпал ему быть помощником боярина Спафария, раз в жизни представляется. И вряд ли уже выпадет в будущем.
  
   А Ерема, так тот тоже был в великих раздумьях. Вернуться на Русь ему и хотелось, и жглось. Вслух он это особо не высказывал, мысли свои все при себе держал, только иногда прорывалось, от отчаяния ли, от злости, что на сердце держал.
  
   -- На Дон мне ходу нет, низовая старшина припомнит, что я
   не последним человеком у Степана Тимофеича был. Выдадут на Русь боярам, пропаду ни за понюшку... И на Руси у меня ни угла, ни очага семейного, ни бумаги пашпортной. Опять что ли разбойными делами заниматься? Снова к татю Корнею в помощники податься, людишек с Руси нехристям в полон обманом править? Или в холопы к какому боярину записаться?..
  
   Только Савва, будто младенец, не думая ни о прошлом, ни о будущем, благоденствовал, отъедался после полуголодной жизни галерного раба. Греки диву давались, как он рыбу, которой, надо сказать, было у них в изобилии, уминал. Хочешь вареную, хочешь жареную -- по шесть плошек за раз съедал. Только сетовал, что хлебушка ржаного в Греции нету, одними лепешками пресными обходятся...
  
   А еще Савва помогал грекам по хозяйству. Пригодных для кузнечного ремесла инструментов у них не имелось, однако
   Савва находил себе работу. То столб кривой поправит, то сети поможет чинить, то лодку возьмется на пару с Тигрием смолить. Руки у кузнеца были золотые. За что ни возьмется, все получается.
  
   Мысли о возвращении на родину терзали бывших рабов. Но реального воплощения они не находили, были пока одни лишь мечтания и слова. Что делать дальше ни Андрей, ни Шарль, ни Еремей с Саввой пока не представляли.
  
   И греки им были в этом не помощники. Они жили своим закрытым мирком. Их жизнь и интересы были ограничены морем и окрестными холмами. Даже с соседями из ближайших селений общались лишь по большим храмовым праздникам в церкви в небольшом городке, расположенном в нескольких часах ходьбы
   от рыбацкого селения. На жизнь греки зарабатывали все тем же рыбным промыслом. Они солили в бочках и вялили на ветру определенные виды рыбы. Раз в месяц приезжал торговец и забирал весь товар. Он же привозил нужные рыбакам товары.
  
   А еще селение посещали турецкие сборщики налогов. Несколько лет назад остров Крит, долгое время существовавший под протекторатом Венеции, перешел в руки турков. Уже более двухсот лет как Османская Порта правила равнинной Грецией. И вот добралась и до Крита.
  
   Жечь огнем и мечом, рушить православную веру турки не стали, однако налогами обложили почти непосильными. А самым страшным из них был "налог кровью". Часть малолетних мальчишек турки забирали в янычарские полки. Там их перекрещивали в мусульманскую веру и делали фанатиками, готовыми беспрекословно отдать жизнь за султана.
  
   Архелия, жена Дамиана, молодого рыбака, в семье которых росли двое мальчиков, часто плакала. Сборщики налогов уже сообщили, что младшего ей скоро придется отдать в янычары. А еще турки охотились за красивыми греческими девушками. Это уже был не сбор налогов, а настоящий разбойничий промысел. Богатые турки могли купить за гроши, а то и просто отобрать и сделать своей наложницей приглянувшуюся им молодую гречанку. А были еще и настоящие разбойники, похищавшие девушек и продававшие их в гаремы Турции...
  
   Критские греки страстно ненавидели турок, однако ничего не могли сделать. Османская империя твердо стояла на ногах и пресекала любые попытки мятежей.
  
   С десяток дней бывшие галерники набирались сил после выпавших на их долю испытаний. Когда же окончательно пришли в себя, начали думать, что делать дальше. Рыбацкая деревушка, в которую попали Сабуров со своими товарищами, располагалось на южном побережье Крита. Посоветовавшись, они решили как можно скорее покинуть остров. Но куда направить свои стопы? Один Шарль это точно знал. Он стремился во Францию и звал с собой русских друзей. Предлагал и остаться там жить, и в окружную пробираться на Русь. А те колебались. Провести остаток жизни среди чужих людей, в чужой стране было боязно. Хотелось домой, несмотря на все опасения. Родина, как она их не встретит, все мать родная: и накажет, и приласкает...
  
   Наиболее краткий путь в русские земли был Андрею, Еремею и Савве, как ни крути, заказан. Уж слишком много опасностей поджидало их на этой дорожке. Далеко на север простирались земли, захваченные турками. Беззащитные путники могли вновь оказаться в рабстве или быть убитыми разбойными людьми, которых в разоренных османами греческих землях водилось немало. Если и пройдешь Грецию и уцелеешь, дальше легче не станет. За горами и равнинами греческими раскинулись земли воинственных трансильванцев и диких валахов. На восток -- дикие степи крымчаков. Севернее -- поляки, с которыми Русь так и не замирилась. Войны нет, но и о мире говорить не стоит. Сунешься в польские земли, головы не сносить. Куда ни глянь, отовсюду ветер смертушкой, да неволей дышит.
  
   Да и чем жить, как обрести хлеб насущный, добираясь до русских земель? Греческие просторы истощены турками, выгребавшими из закромов последнее зернышко. Милостынями тут не прокормишься и работу не найдешь. А уж что ждет путников на землях трансильванцев и валахов -- одному богу известно.
  
   Шарль предложил им вчетвером пробираться во Францию. Путь окружный, но куда как более надежный и безопасный, чем неизведанная дорога на север. По словам Шарля надо было лишь добраться до большого порта и дождаться французского судна -- торгового или военного. Он сказал, что стоит ему упомянуть имя графа де Прелье, любой капитан почтет за честь взять на борт сына прославленного флотоводца и его товарищей. А из Франции уже можно будет спокойно с купеческим обозом или на купеческом же корабле добраться до русских земель.
  
   Насчет того, что их с готовностью возьмут на французский корабль и у Андрея, и у Еремея были великие сомнения. Однако Шарль столь горячо и искренне уговаривал своих русских друзей, что ничего не оставалось, как согласиться с ним. Надо было только выбрать, куда идти, где можно найти французское судно.
  
   До ближайшего города на побережье Крита, коим являлся Иерапетра, было четыре дня пешего пути. Но там, как сообщил Стакрат, не то, что военные, купеческие корабли были редкими гостями. И те были сплошь греческие, возившие товары из Александрии и Бенгази. Единственным местом, куда могли пристать французские корабли, был порт Ираклиона, столицы Крита. А до него пешком добираться не менее десяти дней. Надо пересечь весь остров и еще идти по северному побережью на восток...
  
   Но иного выхода у бывших рабов не было. Не сидеть же до морковкиного заговенья в рыбацкой деревушке в ожидании, что
   архангелы с неба спустятся и перенесут Шарля во Францию, а
   Андрея, Савву и Еремея на родные русские просторы.
  
   Бывшие галерники пытались, как могли, отплатить грекам за гостеприимство. Савва помогал им по хозяйству. Андрей и Еремей вместе со Стакратом и Дамианом дважды выходили в море на рыбалку. Только Шарль не мог найти себе занятия по душе. Ну что с него взять, граф, он и Греции, граф. Тем более, французский.
  
   Шарль был весел и бодр. Он единственный из всех спасенных мог изъясняться на греческом языке. И вовсю пользовался этим, заодно совершенствуя свои знания в общении с греками. Он шутил с женщинами, играл с детьми, болтал с мужчинами. Но чаще всего его можно было видеть рядом с Созией, дочерью Стакрата. То он помогал ей принести воду из ручья, то пытался неумело разделывать рыбу, то вытряхивал вместе с ней половики. Голосу Шарля вторил звонкий смех и щебетание Созии.
  
   Бирута, мать девушки, с неодобрением относилась к такой дружбе. Она ворчала, однако, скандала не устраивала, видимо надеясь на то, что гости скоро покинут их селение.
  
   Однажды вечером Шарль признался Андрею, что влюбился в Созию.
  
   -- Ни одна из девушек, которых я знал, не волновала мое сердце так, как Созия. Мне прочили в жены наследниц знатных фамилий. Богатых, красивых... Но, увы, я был безразличен к их достоинствам. И я не понимаю, что случилось. Сейчас готов отдать все, лишь бы Созия была рядом со мной. Я понимаю, что она из простой бедной семьи и мои родственники вряд ли позволят мне взять девушку в жены, однако ничего не могу поделать с собой. Может, мне не возвращаться в родную Францию? Остаться здесь, стать рыбаком, как ее отец...
  
   -- И влачить жалкое существование, -- перебил его Сабуров. -- Каждый день дрожать, бояться, что придут турки и отнимут последнее, в том числе и Созию.
  
   -- Но что же мне делать? Я не могу жить без Созии, -- Шарль
   с отчаянием помотал головой. -- Это наваждение какое-то!
  
   -- Вернись во Францию, -- твердо сказал Сабуров. -- Если действительно ее любишь, вернешься и заберешь с собой. Но
   возможно, со временем ты забудешь девушку...
  
   -- Нет, никогда! -- пылко возразил Шарль.
  
   -- А если не забудешь, то приплывешь за ней уже не жалким рабом, а хозяином своей судьбы.
  
   -- Но мне не разрешат взять Созию в жены, -- с отчаянием в
   голосе воскликнул Шарль. -- Она не знатного рода!
  
   -- Вот тут я тебе не советчик, -- развел руками Сабуров. -- Благословение родителей -- дело святое! Но если ты любишь Созию по-настоящему, найдешь выход.
  
   -- Я уговорю отца. Он увидит этого ангела и даст согласие.
   А вот мать... Она строго относится к правилам светского этикета. До того, как выйти замуж за моего отца, матушка состояла в свите королевы Анны, супруги короля Франции Людовика XIV. Сердце моей матери не выдержит, если она узнает, что сын хочет жениться на простолюдинке.
  
   -- Решай сам, -- сердито сказал Андрей. -- Думаю, не мать, а ты сам боишься, что если возьмешь в жены не знатную особу, станешь изгоем в кругу себе подобных. Так что уезжай во Францию и... слушай свое сердце. Если поймешь, что не можешь жить без Созии, возвращайся за ней. А забудешь девушку, так это будет не твоя вина, а твоя беда.
  
   -- Я вернусь за ней. Я люблю Созию, -- горячо произнес Шарль. -- Она станет моей женой.
  
   Глава 4 Незваные гости
  
   Сабуров с товарищами назначили день, когда они покинут гостеприимных греков и отправятся в Ираклион. Сборы были недолгими. Вяленая рыба, пресные лепешки, вода в баклажках из сушеной тыквы -- вот и вся поклажа. Вместо лохмотьев рабов-галерников рыбаки одарили их поношенной домотканой одеждой, которую женщины, подлатав, привели в божеский вид. Вот только с обувью им помочь не могли, так и остались они босыми. Однако на дворе лето и босиком ходить для Сабурова с товарищами не в новинку. Да и не все греки в теплую погоду носили обувь.
  
   Теперь бывшие рабы не слишком отличались от местных жителей. Правда, только издали.
  
   Если смуглый Шарль и чернявый горбоносый Еремей еще могли как-то сойти за греков, то светловолосые Андрей и Савва, один чуточку курносый, у второго -- нос картошкой, на местных совершенно не походили. Правда, Стакрат сказал, что в Ираклионе, портовом городе, немало иноземцев и вряд ли кто обратит на них внимание. Но туда еще добраться надо. Турецкие разъезды не редкость на дорогах Крита.
  
   Правду сказать, и среди греков, приютивших бывших рабов, не все были темноволосыми. Созия совершенно не походила на своих родителей ни лицом, ни фигурой. Кряжистые, с черными, как смоль, волосами Стакрат и Бирута смотрелись рядом с хрупкой изящной девушкой с темно-русыми локонами, выбивающимися из-под платка, ломовыми лошадями, явившими на свет нежную лань. Возможно, и девушка с возрастом могла стать похожей на родителей -- не волосами, конечно, а фигурой, но пока в это верилось с трудом.
  
   Шарль, более всех общавшийся с Созией, сказал Андрею, что она манерами, походкой и даже речью совершенно не походит на простолюдинку. Будто бы в ней есть некое внутреннее обаяние и такт, присущие лишь знатным дамам. И место ей не в рыбацкой деревушке, а во дворце. Лишь в свете может блистать сия звезда.
  
   Но что взять с влюбленного молодого человека. Андрей не замечал в Созии ни особой звездности, ни знатности. Красивая девушка с легкой походкой и веселым характером. Однако и Сабуров признавал, что на своих родителей она мало похожа.
  
   Ранним утром бывшие рабы собрались в дорогу. Проводить их вышли все обитатели селения. Вместе они стали подниматься по тропинке, ведущей к вершине холма, на склоне которого стояла рыбацкая деревушка. Мальчишки, дети Дамиана и Архелии, взбежали наверх первыми. И тут же, словно испуганные воробьи, порхнули вниз.
  
   -- Там на дороге турки! Они едут сюда! -- возбужденно
   закричали дети.
  
   -- Точно турки? -- встревожено спросил Тигрий.
  
   -- Точно, точно, -- подтвердили дети. -- Они скоро будут здесь.
  
   -- Сборщики налогов были не так давно, -- удивленно сказал
   Стакрат. -- Кого это несет к нам?
  
   -- Кто бы то ни был, добра от турок ждать не стоит, -- мрачно произнес Тигрий.
  
   -- Не добра, беды бы не случилось, -- подтвердил слова соседа Дамиан.
  
   Шарль скороговоркой переводил разговор греков товарищам.
  
   -- Прячьтесь вон в тех камнях, -- обратился к гостям Стакрат и махнул рукой на нагромождение валунов неподалеку от тропинки.
  
   -- А как же вы? Что будет с вами? -- с тревогой спросил Шарль.
  
   -- Нам некуда деваться, -- обреченно пожал плечами Стакрат. -- Мы здесь родились, здесь и умрем. И что с нас бедняков взять. А вот если вас турки схватят, вам опять грозит рабство.
  
   -- Братья, а это вам подарок от меня в дорогу. От моего деда контрабандиста осталось, -- хитро подмигнул Тигрий и
   тряхнул посохом, который держал в руках.
  
   Он потянул палку за навершие. Посох неожиданно раздвинулся, и оказалось, что внутри него спрятан длинный клинок. Тигрий задвинул лезвие назад и протянул палку Еремею, с которым подружился за эти дни.
  
   -- Добрая вещица, -- тряхнул головой Ерема, принимая посох. -- Точно в дороге сгодится.
  
   -- Прячьтесь скорее! Уже слышен стук копыт, -- нетерпеливо сказал Стакрат. -- Когда османы уедут, не ждите нас, пускайтесь в путь. Бог вам в помощь!
  
   Раздумывать не стоило. Стакрат был прав, турки совсем близко и встреча с ними не сулила ничего доброго. Сабуров первым припустил к груде валунов. За ним кинулись и остальные. Греки же развернулись и, спеша, засеменили вниз по тропинке к своим домам.
  
   Андрей с товарищами едва успели укрыться в каменной осыпи,
   как на вершине холма появились отряд всадников. Их было шестеро. Все вооружены саблями, у двоих за поясами торчат пистолеты. Тюрбаны на головах, яркие халаты, смуглая кожа подтверждали, что это действительно турки. Один из всех выделялся богатой одеждой и надменным выражением лица.
  
   Он огляделся и, махнув рукой, дал знак остальным двигаться к рыбацкому селению. Один за другим, придерживая коней на спуске, турки поехали по тропинке вниз. Греки уже сошли вниз и стояли жалкой кучкой у дома Стакрата.
  
   -- А где Созия? Я не вижу ее, -- выглядывая из-за камней, с тревогой сказал Шарль.
  
   -- Затаилась, наверное, где-то, -- неуверенно сказал Андрей. -- Нет, не пряталась, вон она. Вышла из дома, лицо платком закутала, чтобы турки зря не глазели.
  
   -- Лучше бы спряталась, -- с досадой произнес Шарль. -- Стакрат говорил, что турки красивых девушек забирают в гаремы.
  
   -- Да где в деревушке укрыться? Три дома, да три сарая на виду. Захотят, все равно найдут, -- махнул головой Сабуров.
  
   Будто в подтверждение его слов двое турок соскочили с коней и побежали к домам. Они заходили внутрь, обыскивая дома один за другим. Потом проверили и сараи. Видимо искали прятавшихся людей.
  
   -- Это не по нашу ли душу явились нехристи, -- пробасил над ухом Андрея Ерема. -- Может, кто про нас туркам рассказал.
  
   -- Да кто ж его знает. Может, и сказали, -- пожал плечами Сабуров.
   -- Только кому это нужно? Чужих здесь не было, а свои не отлучались.
  
   -- А не лихие ли люди пожаловали? -- вмешался в разговор Савва. -- Морды-то у них точно разбойничьи.
  
   -- Вряд ли, -- покачал головой Ерема. -- Уж больно хорошо одеты и вооружены для разбойников. Это скорее какой-нибудь местный князек или управитель. Вишь, надулся, словно индюк. С коня не слазит. И Стакрат ему в пояс кланяется...
  
   -- И что им здесь нужно? Про нас пронюхали? Приехали ловить?
  
   -- Нет, не нас ищут, -- уверенно сказал Еремей. -- Глянь-ка, Стакрат принес из дома какую-то бумагу и показывает ее старшему турку. Точно какой-то начальник заявился. А турки, теперь уже не двое, а все пятеро по домам стали шнырять.
  
   То, что происходило в рыбацкой деревушке для прятавшихся в камнях бывших галерников было не в новинку. По русским меркам, так то приехал в сельцо боярин или его управитель, страху нагнать, да себя показать. А его стражники по домам лазят, смотрят, что плохо лежит, что себе в переметные сумы можно засунуть. Без сомнения, и во Франции точно так же себя ведут их графы, да бароны. Вон Шарль, тоже графский сынок, сидит и не возмущается, только тревога в глазах. Но это понятно за кого.
  
   Греки стояли, понуро опустив головы и плечи. Созия, закутав лицо платком, укрывалась за спинами своих родителей. Турок, которого Еремей определил в местные князьки, что-то вещал им, не сходя с коня. Говоря, он водил рукой по сторонам, на запястье которой висела плеть. Надо полагать, устанавливал или напоминал законы, по которым следует жить бедным грекам. Его подчиненные уже закончили шнырять по домам, встали кружком, смотрят скучно на своего начальника. Улова у них, считай, никакого, бедно живут рыбаки. Похоже, скоро турки отправятся восвояси по своим делам. Нечего им тут больше делать. Вон уже двое на коней садятся...
  
   Сабуров с товарищами готовы были вздохнуть с облегчением, что все обошлось мирно. Однако не обошлось.
  
   Неожиданно старший турок тронул своего коня и, раздвигая понуро стоящий греков, вплотную подъехал к Созии. Он наклонился к девушке и черенком плети сдернул с ее лица платок.
  
   -- Боже милостивый, спаси мою Созию! -- простонал лежащий рядом с Сабуровым Шарль.
  
   -- Тихо! -- шикнул на него Андрей. -- Пока некого спасать.
   Ну, посмотрел турок на девушку. И что с того?
  
   Надежды Сабурова на благополучный исход не оправдались. Старший турок что-то сказал своим людям. Трое, что еще не сели на коней, кинулись к Созии. Они схватили девушку и поволокли к стоящим поодаль лошадям. Созия сопротивлялась и кричала, однако ничего не могла поделать. Стакрат рванулся к дочери, но турок, отдавший команду схватить девушку, стал остервенело стегать его плетью. Грек упал на колени, закрывая голову руками. Пронзительно закричала Бирута.
  
   На пути тащивших Созию турок встала мать Стакрата. Она грозно подняла над головой свой посох. Однако турки не обратили на нее никакого внимания. Они просто отшвырнули старуху с дороги, словно это был неживой предмет.
  
   -- Держи Шарля! -- прошипел Еремею Андрей, успевший схватить француза за плечи, когда тот попытался броситься на помощь грекам.
  
   -- Лежи, болезный, -- пробасил Ерема, прижав к земле всем телом бьющегося Шарля. -- Ей не поможешь, а себя погубишь.
  
   -- Я погибну, но вместе с ней. Отпустите меня!
  
   -- И сам загинешь, и нас на погибель туркам отдашь, -- неожиданно рассудительно подал голос Савва. -- Не спеши, парень, может, мы тебе чем и поможем.
  
   -- Это ты о чем молвишь, Саввушка? -- изумленно спросил Еремей.
   -- Как мы Шарлю поможем?
  
   -- Отбить девку надо у магометан, -- просто ответил кузнец.
   -- Что ей в неволе маяться. Сами цепи таскали...
  
   -- Так их же шестеро, и все оружны. Мы что на них с голыми руками пойдем?
  
   -- Не у всех руки голые, -- вступил в разговор Сабуров. -- Тебе Тигрий клинок потайной дал для того, чтобы ты его тайно и хранил?
  
   -- Да я что, я как все, -- смутился Еремей. -- Только четверым против шестерых выступать с одним вертелом опаска берет.
  
   -- Оружие в бою добудем, -- решительно сказал Андрей. -- Нападем неожиданно из засады. Еще посмотрим, чей верх будет. А Созию отдавать туркам грех большой. Греки нас спасли и от смерти в пучине морской, и от голода. Вот мы им и отплатим за заботу.
  
   -- Оно, конечно, правильно, -- с готовностью согласился Еремей. -- Незачем девке страдать. И парню тоже... Только место для засады надо правильное выбрать. А как его найти? Если из этих камней на них выскочить, так они нас здесь и положат. Растянутся на подъеме, нас разведут в стороны... Нужно, чтобы они гурьбой ехали. Так что же делать будем? Турки уже выезжать собираются. Пешими мы за ними не поспеем.
  
   -- На вершине холма распадок между двумя скалами. Мимо им не проехать. Тропинка туда ведет. Вот в этом распадке мы их и встретим, -- подмигнул товарищам Сабуров.
  
   -- Хорошее местечко для засады, -- одобрил задумку Андрея Еремей. -- Только поспешать надо. Турки уже тронулись в путь.
  
   -- Созия! -- простонал Шарль. -- Если я потеряю тебя, мне не жить на этом свете! Отпустите меня! Я убью себя!
  
   -- Лучше турка убей, -- проворчал Еремей.
  
   Андрей, Ерема и Савва разговаривали по-русски, француз не ведал об их планах, поэтому и убивался над девушкой, которую увозили турки. Андрей в двух словах на лингва-франка объяснил Шарлю, что они задумали. Молодой человек воспрял духом.
  
   -- Быстрее наверх, -- освобождаясь от опеки Еремея, бросил Шарль.
  
   -- Еще один атаман нашелся, -- ухмыльнулся Ерема. -- Посмотрим, как вы себя, молодчики, в бою покажете. Погнали, Савва.
  
   На четвереньках, укрываясь за валунами, чтобы их не заметили турки, смельчаки быстро взобрались на вершину холма.
  
   -- К скалам! Скорее! -- бросил через плечо Сабуров и со всех ног припустил к задуманному месту засады.
  
   Остальные, петляя между камнями, бросились за ним.
  
   Глава 5 Спасти Созию!
  
   За то время, пока они бежали, в голове Андрея окончательно дозрел дерзкий план нападения на турок.
  
   -- Ерема, встречай первого всадника, как они втянутся в распадок. Нападай со скалы, что по левую руку. Сразу кричи, чтобы и мы вступили в схватку. Савва, валишь последнего с другой стороны. Пусть они сгрудятся в кучу. Мы с Шарлем станем бить их камнями. Потом все вместе ударим.
  
   -- Добро! -- крикнул на бегу Ерема. -- А ты понял, Саввушка?
  
   -- Что тут непонятного? Бей, да вали...
  
   Они едва успели добежать до скал и спрятаться, как на вершину холма взобрался первый всадник. Он огляделся по сторонам и махнул рукой остальным. Один за другим турки поднялись наверх и не спеша поехали по тропинке к распадку между скал, где засели Сабуров и его товарищи.
  
   На второй лошади, перекинув через луку седла, везли Созию. Она уже не сопротивлялась. Или смирилась со своей участью, или просто потеряла сознание.
  
   Казалось, время остановилось. Андрей, лежавший на вершине невысокой скалы, отсчитывал шаги коней. А шли они так медленно... Его даже чуточку била дрожь, но совсем не от страха, а от ожидания схватки. Когда всадники въехали в тесный коридор между скалами, он напружинился, ожидая от Еремея сигнала к нападению.
  
   Как Сабуров ни ждал призывного крика Еремы, все равно этот хриплый рев "Бей!" явился для него неожиданным. Замешкавшись на мгновение, Андрей вскочил на ноги и схватил двумя руками скальный обломок с острыми краями, валявшийся рядом. Взметнув над собой, он, что есть мощи, метнул камень в ближайшего к нему всадника, третьего по счету. Метил в голову, попал в грудь турка. Однако удар был такой силы, что его противника едва не выбросило из седла. С коня он не свалился, запутавшись в стременах, только сполз на бок, отчаянно хватая ртом воздух.
  
   Нагибаясь за следующим камнем, Сабуров успел окинуть взглядом поле боя. Еремей, напавший первым, проткнул своего противника, клинком, подаренным ему Тигрием, и сбросил с коня. Завладев его саблей, Ерема вскочил в седло и схватился со вторым турком, тем, кто вез Созию. Казак отчаянно вертелся на коне, удерживаясь в седле лишь ногами, размахивая трофейной саблей и клинком.
  
   Савва также не оплошал. Он, как ему было указано, напал на всадника, ехавшего последним. Ничтоже сумняшеся, кузнец, обладавший недюжинной силой, не стал биться с турком, а просто, упершись в бок коня, завалил их вместе наземь. Конь сейчас бился на земле, придавив собой противника Саввы. Удар кулака нижегородского кузнеца избавил страдальца мучений...
  
   Шарль, как и Сабуров, кинул в одного из турков камень, однако не нанес ему серьезных увечий. Француз ухватил следующий обломок, вот только бросить его не успел. Противник, морщась от боли, уже вытянул из-за пояса пистолет и пытался прицелиться в Шарля. Тот метнулся в сторону и уронил камень.
  
   -- Лови, франк! -- неожиданно прозвучал громкий веселый голос Еремея.
  
   Размахнувшись, казак метнул хитрый клинок Тигрия. Но полетел он не к Шарлю, а в направлении его противника. Неуловимо сверкнув на солнце, тонкое стальное лезвие насквозь проткнуло шею турка. Всадник на мгновение застыл, потом выронил пистолет и стал клониться в седле. Шарль не растерявшись, прыгнул со скалы на лошадь, на которой сидел пораженный броском Еремы противник. Он сбросил турка наземь, не забыв вытянуть клинок из его шеи. И сделал это вовремя, так как ему немедленно пришлось пустить оружие в действие.
  
   Всадник, ехавший сзади пораженного Еремой всадника, напал на Шарля. То был турок, старший в отряде, приказавший схватить Созию. Однако, при всей стремительности атаки, он не застал француза врасплох. Шарль умело отбил мощный сабельный удар и при этом сам не остался в долгу. Нарисовав в воздухе сложную фигуру концом клинка, он, привстав на стременах, совершил стремительный выпад и ранил противника в руку. Тот, похоже, не ожидал такой активности от соперника и отпрянул назад. На лице турка появилось выражение страха и отчаяния. Он попытался вновь напасть на Шарля, однако раненая рука причиняла ему боль, и он не сумел серьезно атаковать француза.
  
   Турок натянул повод, заставляя коня попятится. Вот только сзади, перекрывая тропинку, лежала и билась сваленная Саввой лошадь с придавленным всадником, и он не смог сдвинуться с места. Тогда здоровой рукой турок выхватил из-за пояса пистолет и прицелился в Шарля. Француз и здесь не растерялся. Ловким кувырком он слетел с коня, прячась за его круп. Ударил выстрел, пуля пролетела мимо, не задев Шарля. Через мгновение молодой человек уже сидел в седле.
  
   Больше противник Шарля сделать ничего не смог. Точнее -- не успел. Подоспевший Савва, ухватил за хвост его коня и мощным рывком заставил присесть на задние ноги. От неожиданности турок на короткий миг потерял равновесие, но и этого было достаточно, чтобы Шарль, вытянувшись на стременах, воткнул ему в грудь клинок.
  
   Сабуров, наблюдая, как бьются его товарищи, и сам не терял времени даром. Противник, которого Андрей "угостил" каменюкой еще не успел прийти в себя, как на его голову обрушилась вторая глыба. Чалма не помогла, после такого удара турок уже не оправился, а отправился напрямик в райские кущи, где павшим мусульманским воинам в тенистых садах поют гурии...
  
   Бой получился скоротечным. Из шести турок пятеро оказались повержены. Оставался в живых один, тот, кто вез Созию. Еремей не выпускал его из узкого скального прохода. Тесня его конем и ловко орудуя саблей, Ерема не давал осману прохода, но и не нападал, боясь причинить вред девушке.
  
   Андрей прыгнул со скалы на коня, на котором лежал убитый им турок. Выпростав ноги из стремян, он столкнул недвижное тело из седла, не забыв вооружиться чужой саблей. Тут и Шарль подоспел. Он бросил своего коня, чтобы оказаться ближе к Созии. Турок затравленно оглянулся. Трое против одного, да еще такие, что в миг положили его товарищей...
  
   -- Эй, дурень, сдавайся! -- крикнул Сабуров по-русски турку. -- Сабельку-то брось!
  
   Турок непонимающе мотнул головой. Андрей тряхнул своей саблей и показал, что тот должен бросить ее на землю. Поколебавшись, что-то зло пробурчав, тот разжал пальцы, выронил саблю и, опустив голову, скрестил руки на груди.
  
   -- Шарль, забирай свою милую, -- скомандовал Сабуров.
  
   Молодой человек мигом подскочил к перекинутой через луку седла девушке и бережно снял ее с коня. Созия была без сознания. Шарль заскрежетал зубами и кинул бешеный взгляд на оставшегося в живых турка.
  
   -- Ну что, головушку буйную снесем нехристю? -- поигрывая саблей, спросил Еремей. -- Пятерых отправили к их мусульманскому богу, для ровного счета и шестого туда же направим? Аккурат полдюжины будет.
  
   -- Отпустим его, -- коротко по-русски бросил Сабуров.
  
   -- Это, за какие такие заслуги? -- мрачно прищурился Еремей.
  
   -- А без всяких заслуг, -- хитро улыбнулся Андрей. -- Если всех здесь положим, турки в их смерти могут наших греков обвинить. А ежели одного отпустим, он расскажет своим, что напали на них какие-то разбойные люди, на местных жителей совсем не похожие. Так что ссаживай его Ерема с коня, да сделай так, чтобы он от нас сбежал. Пешком до своих долгонько добираться будет. Пока прискачут, наш след к тому времени простынет.
  
   -- Хитро придумал, -- одобрительно качнул головой Еремей.
   -- Сейчас этому турку шутиху устроим. Коли мы разбойные люди, значит, ради добычи устроили смертоубивство. А ну-ка
   Савва, потроши турок, оружие и все что ценное собирай. А потом мы с тобой, друг ситный, подеремся, не поделим что-то... И ты Андрей от нас не отставай.
  
   Ерема ссадил уцелевшего турка с коня, связал ему руки и усадил на камень на выходе из распадка. Савва в это время обыскивал убитых, обшаривал переметные сумы... Андрей тоже изображал, что занимается мародерством. Они встретились посередине и сделали вид, что не поделили кисет с монетами, срезанный с пояса убитого Сабуровым турка. Завязалась словесная перепалка, скоро перешедшая в потасовку с громкими криками и бряцанием оружием.
  
   Задумка Андрея удалась. Турок, видя, что "разбойники" не обращают на него внимания, осторожно, шаг за шагом, согнувшись в три погибели, стал удаляться от места схватки. Когда он скрылся за скалой, послышался громкий топот. Турок улепетывал со всех ног от обидчиков.
  
   Еще немного покричав для натуральности, что бы беглец не заподозрил неладного, Андрей, Еремей и Савва занялись делом. Еремей и Савва стали перетаскивать трупы за скалы и заваливать их камнями, а Сабуров пошел в рыбацкое селение. Шарль уже привел Созию в сознание и они тихо о чем-то беседовали. Молодой человек гладил девушку по голове. На лицо она была бледной и выглядела неважно.
  
   Когда Андрей вернулся в сопровождении Стакрата, турок на тропе уже не было. О произошедшей здесь схватке напоминали лишь несколько пятен крови. Коней Еремей вывел за скалы и привязал, чтобы животные не разбежались. Теперь Сабуров с товарищами быстро доберутся до Ираклиона.
  
   -- Созия, милая, ты жива! -- кинулся к дочери Стакрат. -- Они ничего с тобой не сделали?
  
   -- Все хорошо папа, -- негромко ответила девушка. -- Шарль и его друзья освободили меня. Они убили турок. Только я боюсь, что придут другие и опять меня схватят и увезут в неволю.
  
   Шарль негромко переводил Сабурову разговор отца и дочери.
  
   Стакрат огляделся вокруг и только сейчас разглядел пятна крови, саблю, которой был вооружен Андрей, разряженные пистолеты, лежащие на камне у края тропинки.
  
   -- Боже мой, что же мне делать? -- схватился за голову Стакрат. -- Что вы натворили?! Нас всех вырежут! Турки не прощают нападений на соотечественников. А это был не простой человек, а новый начальник санджака, хозяин окрестных земель. Господи, спаси и сохрани! Мы приютили людей, которые нас погубили.
  
   -- Что это он причитает? -- поинтересовался появившийся из-за скалы Еремей. -- Дочь освободили, радоваться надо.
  
   -- Боится, что турки будут мстить грекам за убийство своих людей. Сейчас объясню ему все...
  
   Сабуров вдвоем с Шарлем достаточно быстро втолковали Стакрату, что расправа с турками не должна принести бед жителям рыбацкой деревушки. Главное, чтобы все они в один голос твердили, что начальника санджака и его свиту растерзали разбойники. И нападавшие были не греки, а какие-то чужие люди, говорившие на непонятном языке. Что они и в селение потом появились, но поживиться ничем ценным не смогли и ушли восвояси.
  
   Стакрат поначалу не принял всерьез слова молодых людей. Он знал, что османы не имеют привычки разбираться, кто прав, кто виноват. Убили турок возле их деревушки, значит, ее жители и виноваты. Однако когда ему сказали, что одного турка его гости отпустили и тот сможет подтвердить слова греков, то несколько воспрял духом.
  
   Голова у рыбака работала быстро. Стакрат пообещал, что устроит в деревушке видимость погрома ее разбойниками. Перевернет в домах все верх дном, сожжет один сарай -- жалко конечно, но жизнь дороже, наставит синяков Тигрию и Дамиану... И все жители будут клясться в любви к туркам и ненависти к чужеземным разбойникам.
  
   Но тут чуточку повеселевший Стакрат взглянул на Созию, и настроение его вновь упало. Он опустил голову и замолчал, погрузившись в глубокое раздумье.
  
   Сабуров понимал, о чем сейчас думает рыбак. Сегодня они отбили девушку у турок. Но завтра придут другие османы, схватят ее, и уже некому будет помешать им сотворить свое черное дело. Необычная для этих мест красота Созии обязательно привлечет внимание какого-нибудь богатого турка или лихих людей, промышляющих похищением девушек. И, увы, рядом не будет никого, кто сможет встать на ее защиту.
  
   Но не все мысли Стакрата прочитал Сабуров. Грек поднял голову и задал неожиданный вопрос, которого не ожидали от него услышать.
  
   -- Вы хотите пробираться в Ираклион на лошадях, которые отбили у турок?
  
   -- Конечно, -- подтвердили уже принятое решение Андрей и Шарль. -- Так мы быстрее доберемся до порта.
  
   -- Отпустите коней на волю. Это будет разумнее, -- твердо сказал Стакрат. -- Крит не такой уж большой остров и не так много на нем дорог. Османы вас обязательно будут искать. Устроят настоящую охоту. Турок, которого вы отпустили, расскажет, как вы выглядите. И нам придется подтвердить это. Вы слишком заметны, совсем не похожи на греков. Если бы вы не нападали на турок, то, вероятно, смогли бы добраться до Ираклиона. Но сейчас вы и в портовом городе, где чужеземцы не редкость, не сможете затеряться.
  
   -- Но если мы отпустим коней, придется идти пешком. И куда? В Ираклион нельзя... Что же нам делать? -- молодые люди растерянно посмотрели друг на друга, потом на Стакрата.
  
   -- Пускай османы вас ищут на Крите. Мы им расскажем, что разбойники приезжали в наше селение на лошадях. Совсем не на тех, на которых были турки. Поэтому и выпустили животных на свободу. Раз вы конные, искать вас будут на острове. И пусть ищут. Вас на Крите уже не будет.
  
   -- А куда мы денемся? Смастерим крылья и воспарим в небо, словно птицы. Или опять привяжемся к бревну и поплывем, куда глаза глядят, и ветры морские дуют? -- с горькой усмешкой спросил Андрей.
  
   -- Поплывете, -- согласился Стакрат. -- Только не на бревне, а на парусной шлюпке Тигрия. Есть одно укромное место, где вас никто не найдет. Это остров, о котором я вам рассказывал. Там от рук пиратов погиб мой отец, там меня пленили...
  
   -- Это же необитаемый остров, -- уточнил Сабуров. -- Ты Стакрат сам говорил, что там одни камни. Ни еды, ни питья...
  
   -- За пресную воду не беспокойтесь. На острове есть родник. А пищу добудете себе сами. С вами на шлюпке на остров пойдет сын Тигрия Микис. Парень, хоть и юн, давно уже с отцом в море ходит за рыбой, и на том острове не раз бывал. Мы дадим вам рыболовецкую снасть, сети. Микис обучит ими пользоваться. Еще отсыплем немного муки и зерна. Топливо для костра найдете. На берег море выбрасывает плавник, обломки кораблей. Укрываться от непогоды и спать будете в пещерах, которыми изобилует остров.
  
   -- И долго мы там будем сидеть?
  
   -- Пока все не успокоится. Я думаю, турки нам временно запретят выходить в море, и будут наведываться в селение. Мы, получается, ни в чем не виноваты, но подозрения у османов могут остаться... Как только опасность минует, я приду за вами на своем судне и отвезу туда, откуда вы сможете добраться на родину.
  
   -- Мы доставили вам много хлопот, Стакрат. Зачем дальше заботится о нас. Мы сейчас уйдем и все трудности исчезнут вместе с нами. А на том необитаемом острове... -- начал говорить Сабуров, но был прерван греком.
  
   -- Ты подозреваешь, что мы выкинем вас на остров и забудем там?
  
   -- Нет, я так не говорил, -- запротестовал Сабуров.
  
   -- Но подумал об этом, -- горько усмехнулся Стакрат. -- Так вот знайте, что я паду перед вами на колени и буду умолять, чтобы вы спрятались на том острове. И забрали с собой Созию. Для моей дочери это единственная возможность спастись от турок. И для вас тоже. В то, что вам удастся благополучно добраться до Ираклиона и уплыть с Крита на французском корабле, я мало верю. И честно сказал вам об этом. А на острове вы будете в полной безопасности. Что делать дальше время покажет. Искренность моих слов подтвердит присутствие рядом с вами Созии.
  
   -- Твоя речь Стакрат -- искренняя и разумная. И я верю, что ты желаешь нам добра, -- задумчиво сказал Сабуров. -- Но не один я решаю, что куда нам путь держать. Пусть все скажут свое слово.
  
   -- Я за то чтобы плыть на остров, -- выпалил Шарль и, чуточку смутившись, добавил: -- Вместе с Созией.
  
   -- С тобой все понятно, -- кивнул Андрей. -- Еремей, что ты молвишь?
  
   -- А бы двинулся на Ираклион, -- оглянувшись на привязанных лошадей, сказал Ерема. -- Кони добрые, сабли наточены, глядишь, и прорвемся. Да и жалко бросать таких красавцев. Вон тот вороной, так ему цены нет. Загляденье, да и только.
  
   -- Понял тебя, Еремей. Теперь твое слово, Савва, -- обратился на кузнеца Сабуров.
  
   -- А что мне говорить? Я как все, -- пожал плечами Савва. -- А если от души, так на коне я, может, сижу добро, да саблей не здорово обучен владеть. Ерема тот казак, с детства шашкой машет, а мы люди мастеровые, к бою не приученные. Если турки ордой нападут, не сносить нам головы. Но и море мне не к сердцу, воды дюже много, берегов не видать. Шарль тот за девкой тянется, готов за ней хоть в пучину морскую, хоть в обрыв головой. Тебе решать Андрей как дальше быть. Голова у тебя смекалистая. И в шторм ты нас спас, к веслу заставил привязаться, и турок мы забили по твоей указке. Думай, а уж мы тебя не подведем. Верно Ерема?
  
   -- Верно говоришь, Саввушка, -- со вздохом сказал Еремей.
   -- Коней только бросать жалко...
  
   Откровения Саввы и уступчивость Еремы удивили и растрогали Андрея до глубины души. Он был младший среди всех, однако товарищи давали ему право решать за них. Что это означало? То, что они признавали его главенство? Но он равный среди равных. Умнее других? Грамотнее, это да, но уж никак не умнее, а жизненного опыта, считай, -- пшик да маленько. А может, его товарищи думали, что Андрей везучий, вон из каких передряг с ним выбрались? Мол, и на них то везение каким-то боком распространяется. Но, так или иначе, они давали ему право выбирать дорожку, по которой им дальше идти, а, значит, жизни свои вручали.
  
   -- Плывем на остров, -- спокойно сказал Сабуров.
  
   Общее молчание, надо полагать, было и общим согласием.
  
  
   Глава 6 Жизнь на острове
  
   Ветер был свежий и попутный, шлюпка скоро шла под косым парусом. Небольшие волны, бьющие в левый борт, иногда захлестывали мелкими брызгами сидящих в суденышке людей.
  
   Микис, худощавый подросток, сын Тигриса, крепко держал правило руля и, щурясь, внимательно вглядывался в горизонт. На носу шлюпки, на узком сидении, прижавшись друг к другу, сидели Шарль и Созия. Андрей и Еремей пристроились на боковых лавках, а Савва храпел, развалившись на свернутых сетях. Кузнец, как только они отошли от берега, уснул и, несмотря на свою нелюбовь к морю, качку и соленые брызги, просыпаться не собирался.
  
   Прощание с греками было торопливым, но несуетным. Стакрат рассказал всем, что произошло на вершине холма. Правда, куда отправятся бывшие галерники, говорить соседям не стал, посвятил в это только одного Микиса. С моря пришли, в море и уйдут... Женщины разошлись по домам и скоро вернулись, неся узелки с зерном и мукой. Тигрий и Микис пошли готовить шлюпку. Стакрат и Дамиан наполнили водой фляги.
  
   Когда было все готово к отплытию, все жители рыбацкой деревушки вышли на берег. Лица греков были хмуры. Они не знали, что ждет их впереди, как поступят с ними турки. Бирута, мать Созии, горько оплакивала разлуку с дочерью.
  
   Перед отплытием, когда уже шла посадка в шлюпку, Стакрат отвел жену и дочь в сторону. Они некоторое время о чем-то беседовали. Стакрат показывал рукой в сторону моря, девушка почему-то затыкала руками уши, видимо, не желая слушать отца, и отрицательно мотала головой. Потом сама возбужденно начинала говорить, плакала, бросалась на шею то отцу, то матери. Закончилось это тем, что Бирута надела на Созию цепочку, на которой висел небольшой овальный медальон, и перекрестила дочь. Стакрат поцеловал девушку в лоб и утер ладонью выступившие на глазах слезы.
  
   На том проводы и закончились. Андрей и Ерема оттолкнули шлюпку от берега. Микис поднял парус и, поймав ветер, погнал лодку в открытое море. Берег удалялся, люди, стоявшие на берегу рекой унылой кучкой, становились все меньше и меньше, сливаясь в одно целое с темной полоской земли.
  
   Пока они плыли к острову, а продолжалось это целый день, Сабуров поглядывал на Созию. Она была не похожа сама на себя. Обычно веселая и разговорчивая, за время перехода девушка не произнесла ни слова. На все попытки Шарля развеселить Созию, просто завести беседу, она лишь грустно качала головой. Лицо девушки то каменно застывало на долгое время, то на нем отражалось крайнее смятение. Несколько раз Созия принималась плакать. И такое ее поведение вряд ли было обусловлено разлукой с родными. За этим стояло нечто большее, чего не могли знать ни Шарль, ни остальные люди, находящиеся в шлюпке.
  
   К вечеру ветер стал стихать. Лодка сбавила ход. Однако остров, к которому стремились Сабуров с товарищами, уже был виден. Черная черточка у самого горизонта постепенно росла и росла, превращаясь в куполообразную возвышенность среди бескрайней водной глади.
  
   Шлюпка не дошла до острова своим ходом всего лишь пару миль. Ветер окончательно стих, парус бессильно повис. Еремей и проснувшийся к тому времени Савва сели на весла. Уже вблизи острова Микис, тревожно вглядывающийся в небольшие буруны на поверхности воды, выдающие подводные камни, сложным зигзагом завел шлюпку в небольшую бухту. Все с облегчением вздохнули, когда нос лодки уткнулся в узкую песчаную береговую полосу.
  
   Шлюпку вытащили из воды и выгрузили из нее припасы. Потом вслед за Микисом поднялись по каменной осыпи наверх и прошли по каменному карнизу, обрывающемуся в воду бухты. Подросток бывал здесь не раз и знал, куда вести беглецов. Узкий лаз в камнях был входом в пещеру. Микис бесстрашно скользнул в него и скоро изнутри послышался его призывный голос. Беглецы один за другим полезли в темное отверстие в скале.
  
   Сабуров ожидал увидеть мрачную сырую нору, однако он ошибался. Пещера представляла собой довольно просторное помещение с высокими сводами. Света, проникающего через лаз, оказалось достаточно, чтобы рассеять темноту. Воздух был сухой и не спертый, чувствовалось движение воздуха. Более того, в дальнем углу Андрей разглядел кострище с естественным дымоходом -- узкой плоской щелью в скале, идущей высоко вверх. Узкий лучик света, падающий на пол пещеры, предполагал, что дым не останется в пещере, а выйдет наружу.
  
   Заселение в пещеру много времени не заняло. Разгрузив припасы, Еремей и Савва отправились за парусом, который на ночь должен был стать общей постелью. Шарль взялся заготовить дрова и вместе с Созией приготовить ужин. Стакрат не обманул, на берегу валялось немало деревянных обломков, выброшенных зимними штормами. Сабуров вместе с Микисом отправились осмотреть остров сверху.
  
   Когда они взобрались на куполообразную вершину, перед глазами Андрея открылась бескрайняя и пустынная водная гладь. Ни паруса, ни крохотного суденышка, лишь уходящие в бесконечность волны и солнце у самой линии горизонта.
  
   Ночь, как обычно бывает в южных широтах, спустилась быстро.
   Еще недавно было светло, и вдруг на землю буквально обрушилась темнота и на темно-бархатном небе засияли гирлянды звезд. Однако ночь не застала компанию бывших галерников и Созию врасплох. Все припасы и оружие были доставлены в пещеру, огонь в кострище разведен, а в котелке булькала болтушка из муки и сушеной рыбы.
  
   Утро не принесло ничего нового. День обещал быть погожим. Горизонт так и оставался пустынным. Савва с Микисом отправились ловить рыбу, Андрей и Еремей решили осмотреть остров, пройти по нему пешком. Шарль и Созия остались на хозяйстве.
  
   Каменистая почва была покрыта редкой растительностью. Кое- где сквозь камни пробивалась трава, торчали редкие кусты колючего кустарника. Андрей и Ерема едва не сбили босые ноги, пока добрались до противоположной стороны острова.
  
   Следы присутствия человека они обнаружили только на берегу.
   И те были давнишние. Кострище, смытое дождями, какие-то истлевшие лохмотья, обломки небольшого судна, вот и все, что увидели Еремей и Сабуров. А вот пещерами, как и рассказывал Стакрат, остров изобиловал. Они не раз за время своего похода натыкались на них. Назад возвращались берегом. В основном шли по узкой песчаной полосе, опоясывающей остров, однако пару раз пришлось пускаться вплавь, чтобы обогнуть скалы, выдающиеся в море.
  
   На берегу бухты они увидели Шарля. Молодой человек сидел на камне и грустно смотрел в море. И вряд ли его интересовала шлюпка с Микисом и Саввой, качающаяся на волнах недалеко от острова.
  
   -- Шарль, ты что, наших рыбаков ожидаешь? Соскучился, что ли по ним? Или русалку выглядываешь? -- подначил француза Еремей.
  
   -- Увы, друзья, никого я не жду и не выглядываю, -- с глубоким вздохом произнес Шарль. -- Я очень расстроен. Может, вы подскажете, что произошло? Что случилось с Созией? Она будто сама не своя.
  
   -- Я тоже заметил это, -- согласился Сабуров. -- Возможно,
   девушка просто испугалась турок, и до сих пор не может прийти в себя.
  
   -- Нет, испуг, конечно, был, но Созия быстро успокоилась,
   -- покачал головой Шарль. -- Девушку словно подменили после прощания на берегу с отцом и матерью. Пока мы плыли на остров, она не произнесла ни слова. Застыла, будто ее заколдовали. Ночью Созия плакала, я слышал... И сегодня у нее глаза полные слез. Особенно, когда смотрит в этот проклятый медальон.
  
   -- Тот, который девушке надела на шею мать? А что в нем?
  
   -- Увы, не знаю. Я пытался взглянуть, что там внутри, но Созия не позволила мне это сделать, захлопнула крышку.
  
   -- Подождем Микиса, возможно он подскажет, почему у Созии испортилось настроение. А пока не расстраивайся сильно Шарль. Самое главное, мы все живы.
  
   -- Не вешай носа. У баб такое бывает. То она веселая и покладистая, а то взбрыкивает, как норовистая лошадь, -- поддержал Сабурова Еремей. -- Пройдет. Ты приголубь девку, приласкай, она и растает.
  
   Ответом Ереме был только горький вздох Шарля.
  
   Первый день прошел без особых хлопот. Микис и Савва наловили рыбы, обед и ужин обещали быть вкусными и обильными. Дел особых не было и Сабуров с товарищами отдыхали. И следующий день был схож с первым. Рыбалка до обеда, прогулка по острову, сон, лень...
  
   Однако отдых и ничегонеделание скоро надоело. К полудню третьего дня Еремей вышел на берег с саблей, сбросил рубаху и стал крутить оружие в руках. Владел он саблей отменно. Лезвие сверкало на солнце, то выписывая неимоверно сложные фигуры, то сливаясь в сплошной круг, то вырываясь из него змеиными бросками. Сабля перепархивала из руки в руку Еремея, пряталась за спиной, взлетала над головой...
  
   Когда тело казака покрылось испариной, он лукаво глянул на Сабурова.
  
   -- Ну что, Андрей, сможешь так?
  
   -- Нет, не смогу, -- честно ответил Сабуров.
  
   -- Это плохо, -- протянул Еремей. -- Голова у тебя парень
   варит отменно и глаз меткий, а вот саблю в руках ты держать не мастак. Хочешь, обучу?
  
   -- Обучай, -- согласно кивнул Андрей. -- Да так, чтобы как ты саблей владел.
  
   -- Ну, как я вряд ли получится, -- с сомнением покачал головой Ерема. -- Меня же чуть не с титяшных лет, как только смог ее поднять, учили. И на коня посадили, раньше, чем ходить начал. Но, что смогу, тем и помогу. Становись сюда, держи саблю. Она, конечно, не наша, а турецкая, кривая, да короткая, но другой пока нет.
  
   Еремей был строгий учитель. И саблю не так держал Андрей, и ноги неправильно ставил, и плечом не тянул удар, и в локте руку гнул... Солнце припекало, уже клонилось к горизонту, а урок все продолжался и продолжался. Рука устала держать тяжеленную саблю, а Еремей все командовал "Руби! Тяни!"
  
   После короткого отдыха приступили к более сложным упражнениям. Семь потов сошло с Сабурова, пока он учился рубить в две стороны. Казалось что тут сложного: махнул направо, махнул налево -- вот и вся наука. Ан нет, и кисть руки не так ставится, и потяга нет, и поворот плеча плохой, и присед коряжный, словно баба коромыслом воду набирает...
  
   В общем, солнце почти село, когда Еремей закончил урок. Слова доброго не сказал, но, судя по нахмуренным бровям, ученик сабельного дела из Андрея был никчемный. Пробурчал казак себе под нос, что трудно из пентюха воина лепить, да еще и сплюнул себе под ноги.
  
   На следующий день все повторилось сначала. Андрей тупо отрабатывал все те же удары, а Еремей, покрикивая на него, сидел на камне и строгал палки из плавника, выброшенного на берег. Только оказалось, что он не просто от безделья стружки завивал, а точил деревянные сабли. И после обеда начал учить Сабурова парному бою.
  
   Вот уж тут Ерема всласть поиздевался над Андреем. На удар Сабурова он отвечал двумя своими, с одной только разницей, что Андрей никак не мог пробить защиту Еремея, а тот без труда парировал его выпады и доставал до голого тела деревянной саблей. Правда, в полсилы. Если бы рубил по-настоящему, то исполосовал бы молодого соперника вдоль и поперек. А так, только несколько синяков поставил.
  
   Плохо еще было то, что если до этого они вдвоем с Еремой
   занимались, то после полудня зевак прибавилось. Савва с Микисом с рыбалки вернулись, и Шарля Созия из пещеры прогнала, надумав убираться. Вот и лежали они на песке, да подтрунивали над каждым промахом Сабурова. Шарль, видимо, по примеру Еремея строгал из палки клинок, прямой и длинный, не похожий на саблю.
  
   Когда Андрей окончательно выдохся, Ерема, прекратил урок, и, нахмурив брови, оглядел зубоскалов.
  
   -- Чего регочете бездельники? Вы то чем лучше Андрея? Он хоть старается, а вы на песке валяетесь. Ты что ли Савва у нас мастер сабельного боя? Кроме молота, да вил навозных в руках ничего не держал.
  
   -- Да я и без сабли кулаком любого свалю, -- пробасил Савва и тут же засмущался. -- Оно, конечно, супротив оружного воина не особо попрешь, но мы нижегородские с Козьмой Мининым с теми же вилами Москву брали, поляков через колено ломали.
  
   -- Поляков ломали... -- насмешливо передразнил кузнеца Еремей. -- Ломали, да не сломали. Если бы их тогда саблями выкосили, так они нынче гоголями бы не ходили. А ты француз, что насмехаешься над Андреем? Воин великий, что ли? Видел я, когда мы с турками дрались, как ты клинком, словно вертелом в османа тыкал.
  
   -- Я не тыкал, -- возмутился Шарль. -- Я фехтовал. Во Франции дворяне на саблях не дерутся. У нас принято носить шпаги. Вот такие. Похожие...
  
   Он показал выстроганный им клинок.
  
   -- Я и говорю вертел, бабье орудие, -- хохотнул Еремей. -- Шпага супротив сабли, что коза против коня. Видел я такие у иноземцев. Ломаются, как щепки от сабельного удара.
  
   -- Это оскорбление, мсье. Шпага не вертел, -- вскакивая на ноги, с пафосом воскликнул Шарль. -- Я вызываю вас на дуэль. Граф де Прелье к вашим услугам мсье...
  
   -- Мы не графья. Я Еремей Матвеев, донской казак, -- гордо сказал Ерема. -- И вообще, дуель -- это что за птица такая? Драться, что ли, хочешь? Так и скажи. Выходи на честный бой. Сабля у меня хоть и деревянная, да синяков знатных наставит. Ну-ка посмотрим, многого ли стоит шпажка французская против сабли русской.
  
   Несмотря на громкие заявления, было видно, что и Ерема и Шарль дурачатся.
  
   -- Еремей Матвеев? -- нахмурил лоб Шарль. -- Звучит не слишком галантно, не по-французски. Пускай вы, мсье, будете зваться... Жеромом Матье.
  
   -- Как ты меня обозвал? Жаром Матя? -- насупился Еремей.
   -- Да я тебя так зажаромлю, своих не узнаешь!
  
   -- Да что вы, мсье, -- возмутился Шарль. -- Жером Матье
   звучит благородно. Прекрасное французское имя. Его не стыдно носить.
  
   -- Точно? Не врешь? -- испытующе и мрачно посмотрел на француза Ерема, но тут же сменил гнев на милость. -- Ладно, так и быть буду Жаромом. Вон Андрюха, вон Савва, а вот -- Жаром.
  
   Ерема гоголем прошелся по песку.
  
   -- Тогда уж и мне придумай французское прозвище. Я тоже хочу. Чтоб мы все мусье были, -- заинтересованно попросил кузнец. -- Я вот Савва Караваев...
  
   -- М-м-м... -- задумчиво протянул Шарль, попытался и не смог правильно выговорить имя кузнеца. -- Савва Кар... ва в...в...
  
   -- Караваевы мы, -- сурово поправил француза Савва.
  
   -- А будешь ты Сове Карваль, -- важно заявил Шарль после короткого молчания.
  
   -- Это что еще за "сова", -- нахмурился Савва. -- Вон Ерему Жаромом обозвал, а меня совой сделал.
  
   -- Не сова, а Сове, -- поправил его молодой человек. -- Есть два французских имени Сальваторе и Сове, оба означают "спаситель".
  
   -- Вона оно как, -- наморщил лоб Савва. -- Был Савкой, а стал спасителем. Тогда ладно.
  
   -- У нас еще Андрей без французского прозвища остался, -- Еремей махнул головой на отдыхавшего после трудного урока Сабурова.
  
   -- Андре дворянского происхождения, поэтому ему полагается иметь титул, -- важно сказал Шарль. -- Но так как он не барон, не граф, титул его будет шевалье. Шевалье... Андре де Сьюбер, прошу любить и жаловать.
  
   Еремей и Савва с уважением посмотрели на потного, лежащего без сил на песке Андрея.
  
   -- Ишь, шевалья... -- только и произнес Савва.
  
   -- Еще Микиса не офранцузили, -- Ерема кивнул на сидевшего рядом с Сабуровым паренька.
  
   Тот не понимал о чем идет речь, и вопросительно переводил глаза с одного на другого говорящего.
  
   -- Пусть он так и останется Микисом, -- улыбнулся Шарль. -- Ему во Францию все равно не ехать.
  
   -- Ладно, хватит имена раздавать, -- ворчливо сказал Ерема. -- Бери свой вертел и будем делать дуель.
  
   -- Шпагу, мсье Жером Матье, -- уточнил Шарль. -- И не делать дуель, а сражаться на дуэли.
  
   -- Один леший, -- дернул плечами Еремей. -- Начинаем...
  
   Глава 7 Печальные известия
  
   Никто не ожидал, что Шарль может столь мастерски противостоять опытному рубаке казаку. И сам Ерема думал, что быстро справится с молодым французом лихим наскоком.
  
   Деревянная сабля порхала в руках донского казака, будто стрекозиные крылья. Глазом трудно было поймать клинок, а иногда, казалось, он вообще растворяется в воздухе и виден лишь прозрачный круг от вращения. Сабуров слышал, что настоящие мастера могут в дождь так раскрутить над собой саблю, что ни единая капля не пробьется сквозь подобную преграду. Раньше не верил, а теперь, глядя на Еремея, понял, что это не хвальба, а чистая правда.
  
   Сабля порхала из руки в руку, пряталась за спиной, и вдруг неожиданно взлетала над головой или вылетала откуда-то сбоку и молнией неслась к противнику, чтобы нанести смертельный по своей сути удар. При всем при этом двигался Еремей мягко, крадучись, качаясь в завораживающем танце. И зыбучий песок ему не был помехой, ноги переступали легко, скользили, будто по ровным дубовым половицам.
  
   Сабуров, познавший азы сабельного боя, с завистью смотрел на эту смертельную пляску и понимал, что вряд ли сможет так же владеть саблей. Однако и бросать уроки Еремы он не собирался. Великим мастером, может, не станет, а вот защитить себя сумеет и в бою спуску противнику не даст.
  
   Шарль же, в отличие от Еремея, двигался по прямой, но поступь его была такой же быстрой и невесомой. Однако назвать пляской отточенный мелкий переступ ног вперед-назад язык не поворачивался. И деревянный клинок не летал птицей, а был выставлен вперед и лишь хищно покачивался и ходил из стороны в сторону при каждом шаге Шарля.
  
   Андрей раньше не видел, как сражаются на шпагах. Сабля, вот это дело: размах, удар, сколом налетел, кречетом отпрянул... А тут на полусогнутых подсеменил, кончиком клинка поелозил, бросил его в сторону противника, да и ходу назад. Не русская это удаль. Не выйдешь грудью на грудь, не рявкнешь грозно на выдохе при ударе, не кинешь в сердцах сопернику бранное слово, отражая его атаку. В общем, бой на шпагах, по мнению Еремея, графские забавы -- мерси и пардон, не более. Хотя, честно говоря, Андрею, как бился Шарль, очень понравилось. Ему тоже захотелось научиться драться на шпагах.
  
   Несмотря на бешеный натиск Еремы, молодой человек легко отражал сабельные удары. Он не лез на рожон, встречал выточенную из палки саблю соперника концом своего деревянного клинка и, казалось, без труда отбрасывал ее в сторону и отскакивал на безопасное расстояние. Еремей теснил Шарля, бешено рубил, рассекая саблей воздух, но никак не мог достать его. Его лицо покраснело, пот валил градом, заливая лицо и голую грудь.
  
   Атака следовала за атакой. Ерема, наступая, прижал француза к каменной осыпи. Далее ретироваться тому было некуда. Ухмыльнувшись, казак переступил, выбирая удобную позицию, небрежно перекинул саблю из руки в руку, отвлекая внимание соперника, и напружинил ноги, готовясь к завершающему
   броску. Он сначала медленно, а потом все быстрее завертел саблю восьмеркой, так что в воздухе образовались как будто два больших прозрачных крыла. Андрей представлял, что должно произойти дальше. В нужный момент крылья бесследно исчезнут, сабля непредсказуемым змеиным броском рванется к противнику и поразит его.
  
   Так и случилось. Однако и шпага Шарля не дремала. В тот момент когда "стрекозиные крылья" распались, казацкая сабля метнувшаяся к сопернику неожиданно встретилась с клинком француза, летящим ей навстречу. Еремей не ожидал подобной прыти от Шарля. Его рука дрогнула, и сабля вместо того, чтобы поразить грудь соперника лишь скользнула по руке молодого человека. Однако и шпага Шарля, не "пронзила" сердце Еремея, а уткнулась в предплечье казака.
  
   Ерема остановился и поднял руку, давая знать, что "дуель"
   закончена. Смахнув ладонью пот с лица, он воткнул саблю в песок и протянул Шарлю руку. Тот в ответ отсалютовал Еремею шпагой и крепко пожал ее.
  
   -- Ну, как шпага против сабли? -- лукаво глянув на Ерему, спросил француз. -- Коза против коня?..
  
   -- Это дело такое, -- пространно заметил казак. -- Сабля -- саблей, шпага -- шпагой, а к ним еще и рука крепкая нужна... и голова. А ты, граф, и с тем, и с другим дружишь. Даже против моих "крыльев" устоял. Этот прием мне мой дед показал. Мало, кто против него устоит.
  
   -- Меня учил драться на шпагах лучший фехтовальщик Франции, господин Анри де Шато Белье, -- скромно заметил Шарль. -- Я был старательным, но все же не лучшим его учеником. А в нашей схватке мне просто повезло. Я могу заявить любому с полной уверенностью, что вы, мсье Жером Матье, великолепный боец.
  
   -- Ладно, чего уж там, -- смущенно сказал Еремей. -- Ты, граф, мастер не хуже меня. Жером Матье, говоришь?..
  
   -- Нахвалились? -- деловито поинтересовался Андрей. -- Теперь вы оба будете меня учить. И Савву тоже.
  
   -- А меня-то зачем? -- удивленно пробасил кузнец. -- Я и кулаком любого уложу.
  
   -- Ты теперь не Савва Караваев, а Сове Карваль, поэтому должен не только кулаком, но и шпагой владеть.
  
   На столь весомый аргумент у Саввы возражений не нашлось.
  
   Дни проходили за днями, а Стакрат не давал о себе знать.
   Не тревожили и незваные гости. Горизонт по-прежнему был пуст, ни единый парус не появлялся в поле зрения наблюдателя, которого каждое утро выставляли на вершину холма, венчающего остров. Эту обязанность исполняли все по очереди, кроме Созии, занимающейся хозяйством.
  
   Беглецы, волею судьбы заброшенные на необитаемый остров, скучать себе не давали. Забота о еде насущной, сиречь рыбалка, и занятия по фехтованию занимали почти весь световой день. Однако после двух недель сидения посреди моря в сердце Сабурова стала закрадываться тревога. Они точно не устанавливали срок, когда Стакрат должен приплыть за ними на своем суденышке, однако все разумные сроки уже прошли. Турки могли запретить грекам на время выход в море, разбираясь с нападением на начальника санджака и его свиту, однако это могло продолжаться считанные дни, но никак не недели. Не хотелось верить, что с греками, приютившими рабов-галерников, произошло что-то нехорошее, однако от османов можно было ждать любой подлости.
  
   По прошествии двадцати дней Андрей собрал товарищей на совет. Долго думать и спорить не пришлось. Решили, что следует послать шлюпку в рыбацкую деревушку и узнать, почему задерживается Стакрат. С Микисом должен был плыть Шарль, как единственный, кто знал греческий язык и внешне мог сойти за местного жителя. Через день, когда подул попутный ветер, шлюпка отвалила от острова и двинулась по направлению к Криту.
  
   Долгие, казавшиеся вечностью, четыре дня островитяне ждали возвращения Шарля и Микиса. Больше всех волновалась Созия.
   Она постоянно выбегала из пещеры и вглядывалась в пустынную гладь моря. С самого отплытия из родной деревушки девушка
   сильно грустила, порой плакала. Даже Шарль не мог ее успокоить, хотя очень старался это сделать. И немалую роль в плохом настроении Созии играл тот злосчастный медальон. Она никому не показывала его, лишь иногда открывала и долго рассматривала то, что находилось внутри.
  
   На четвертый день, когда солнце уже клонилось к закату, на востоке показался косой парус. Едва судно приблизилось и стало ясно, что это возвращаются Шарль и Микис, островитяне, ставшие таковыми волею судьбы, высыпали на берег. Шлюпка еще не уткнулась носом в песчаный берег, но все уже поняли, что гонцы не привезли добрых вестей. Их лица были угрюмы, глаза -- темны. Никто не задавал вопросов, все ждали, когда посланники сами поведают о своем плавании.
  
   Микис остался сидеть в шлюпке, опустив голову и обхватив ее руками. Шарль же вылез из лодки на берег и, хмуро оглядев собравшихся, негромко сказал:
  
   -- Рыбацкой деревни больше не существует. Все дома сожжены и разрушены, греков там нет.
  
   То самое он повторил по-гречески.
  
   Созия громко зарыдала. Шарль поспешил к ней. Он обнял девушку и прижал к своей груди.
  
   -- Их турки убили? -- взволнованно спросил Сабуров.
  
   -- Мертвых тел мы не видели, как и пятен крови.
  
   -- Может, греков сожгли в своих домах?
  
   -- Останков тел на пепелищах также не нашли. Возможно, османы угнали жителей деревни с собой. Надо надеяться, что они живы. Хотя если их сделали рабами, лучше было им...
  
   Молодой человек не договорил.
  
   -- Это вы виноваты! -- вырвавшись из рук Шарля, громко закричала Созия. -- Мы спокойно и мирно жили, пока вы не появились.
  
   Девушка кричала по-гречески, однако ее речь была понятна всем.
  
   -- Почему море не забрало вас? Вы принесли нам горе и несчастье. Отчего боги поменяли жертв, не ввергли вас в морскую пучину? Я потеряла самых близких людей, которых считала своими родителями, не обрела, и, наверное, уже не обрету новых, -- Созия вытащила из-за ворота платья медальон и крепко сжала его в руке. -- Они предвидели, что погибнут из-за вас...
  
   Неожиданно голос девушки оборвался и она, потеряв сознание, осела на песок. Шарль принялся приводить Созию в чувство.
  
   Андрей, Еремей и Савва подавленно молчали. Они понимали, что виноваты в том, что произошло с жителями рыбацкой деревушки. Но ведь если бы бывшие галерники не отбили у османов Созию, ее бы ждал гарем, что равносильно рабству.
  
   Они не могли поступить иначе. Однако так получается, что, пытаясь отблагодарить греков за свое спасение, принесли им беду. Но, с другой стороны, судьба трех семей рыбаков неизвестна и оставалось надеяться, что они живы. Только надеяться... Турки стерли с лица земли деревню. Но что они сделали с ее жителями? Это оставалось загадкой.
  
   Когда девушка пришла в себя, Шарль отвел ее в пещеру. Однако он скоро в подавленном настроении спустился на берег. Созия прогнала молодого человека. Пока француз отсутствовал, Сабуров с товарищами вытащили шлюпку на берег, чтобы ее не смыло приливом. Потом все уселись кружком на песке, чтобы решить, что делать дальше.
  
   Сидели молча, посматривая друг на друга. Первым нарушил молчание Еремей.
  
   -- Ну что, братцы, застряли мы среди моря-окияна? Говорил я, что надо было на конях в этот, как его, Ираклион скакать. Как-нибудь бы отбились от турок...
  
   -- Не отбились бы, -- мотнул головой Андрей.-- Стакрат дело молвил.
  
   -- А где он нынче тот Стакрат? -- зло кинул Еремей. -- Забросил нас в эту дыру и сам сгинул.
  
   -- По нашей вине сгинул, -- уточнил Сабуров.
  
   -- Нам от этого не легче, -- поморщился Ерема. -- Так что братцы делать будем?
  
   -- Для того и собрались, -- вздохнул Андрей. -- Вот только
   выбора у нас нет, кроме как вернуться на Крит. Пускаться на шлюпке в дальнее плавание, считай, самого себя в могилу закопать.
  
   -- А на Крите нас османы ждут с нетерпением, -- подал голос Шарль.
  
   -- Поймают, умрем мученической смертью, -- поддержал француза Савва. -- Аки первые мученики христиане. Только те за веру страдали, а мы...
  
   -- А мы жизнь свою хотим сберечь, -- перебил товарища Еремей.
  
   -- Так что же нам на этом острове веки вечные сидеть?
  
   -- У Андрея голова хорошо варит, пускай он и придумает, как отсюда выбраться и головы не потерять.
  
   -- Андре решать, -- поддержал Ерему Шарль.
  
   Все обратились на Сабурова.
  
   -- Вы что братцы, все на меня хотите свалить? Я что вам атаман, что ли?
  
   -- Считай, что так и есть, -- рассудительно ответил Еремей. -- Ты нас из пучины морской спас, турок мы по твоему разумению побили...
  
   -- И на этот необитаемый остров я вас затащил, -- с горечью добавил Сабуров.
  
   -- Тебе нас с него и вытаскивать. Верно я говорю, братцы?
  
   -- Правда, твоя, -- кивнул Савва.
  
   -- Думай, Андре, а мы тебя поддержим, -- согласился Шарль.
  
   -- У нас на Дону атамана общим казацким кругом выбирают, --
   сказал Еремей. -- Считай, мы сейчас тебя Андрей атаманом прокричали. Булавы и бунчука нет, да мы тебя и без них
   начальником нашим признаем.
  
   -- А раз признаете, так пошли ужинать и спать. Солнце село, сейчас темнота опустится, на тропе горной ноги переломаем, -- тяжело вздохнув, дал негромкую команду Сабуров. -- Утро вечера мудренее. Что-нибудь да придумаем. Свалили все на младшего...
  
   Ночь прошла тревожно. Андрей долго не мог заснуть, переживая за тяжкую ношу ответственности, которую возложили на него товарищи. И потом часто просыпался, слыша глухие рыдания Созии. Другие тоже ворочались, вздыхали.
  
   С утра пораньше Сабуров затеял разговор с Микисом. Он уже
   немного понимал по-гречески, и Шарль помогал ему в беседе
   парнишкой. Несмотря на постигшее горе, подросток был хмур лицом, но держался достойно, не хныкал, не пускал слезу.
  
   Андрея интересовало, ходил ли Микис с отцом на шлюпке вокруг Крита и как долго может продлиться подобное плавание. Оказалось, что таких переходов они никогда не делали. Выходили в основном на рыбалку в открытое море, несколько раз плавали вдоль южного берега острова в соседние селения...
  
   На вопрос, сможет ли Микис на шлюпке обогнуть Крит, тот пожал плечами: а почему бы и нет. Правда плавание это будет долгим, несколько раз придется ночевать на берегу. А если не уходить далеко в море, то и нечаянная встреча с турецким военным кораблем не страшна. Как только появятся на горизонте паруса, можно пристать к берегу и переждать угрозу.
  
   После беседы с Микисом Сабуров собрал всех, включая Созию,
   на совет. Он предложил возвращаться на Крит на шлюпке, обогнуть остров с запада и идти дальше в Ираклион. Малое суденышко вряд ли привлечет внимание турок, посчитают, что это рыбаки вышли на промысел. Идти под парусом, но если не будет попутного ветра, можно сесть на весла и грести, меняя друг друга весь световой день. А с наступлением сумерек приставать к берегу на ночевку. На какое-то время шлюпка станет их домом и убежищем. И это не считая того, что с лодки они будут добывать себе пропитание, сиречь рыбу.
   А как достигнут Ираклиона, следует спрятаться где-то в его окрестностях и высматривать французский корабль. Кстати и подойти к судну, стоящему на якоре, лучше по воде на шлюпке, а не болтаться в городе, где полным-полно османов, не ждать, когда кто-то из французов сойдет на берег. Да еще и молить, чтобы этим человеком оказался не простой матрос, а офицер, который сможет поверить Шарлю и принять решение взять их на борт.
  
   Никто не высказался против плана Андрея. В их положении, пожалуй, это было единственно верное решение. Вот только, что их могло задержать, так это ветер. На море установился штиль, а дойти до Крита на веслах было тяжело, практически невозможно. Пришлось бы ночевать в открытом море в шлюпке. Налети даже малый шторм, все пойдут ко дну. Так что с общего согласия приняли решение ждать попутного южного ветра.
  
   Задумка Сабурова была очень даже неплохой, да только человек предполагает, а бог -- располагает...
  
   Глава 8 Страшные гости
  
   Несколько дней царило полное безветрие, и выход в море задерживался. Чтобы ожидание не было томительным, "островитяне" продолжали заниматься тем, чем занимались раньше. До обеда Микис с Саввой или Еремеем рыбачили, как всегда на вершине холма зорко высматривал чужие паруса наблюдатель. Свободные от дежурства и рыбалки или помогали Созии по хозяйству, или бродили по острову.
  
   После полудня начинались уроки сабельного боя и фехтование на шпагах. Савва не любил это дело и от него потихоньку отстали. Ну да что взять с кузнеца. Ему бы подковы руками гнуть, да быка ударом кулака осаживать.
  
   А вот Микиса, чтобы он отвлекся от горя, вызванного исчезновением родителей, привлекли к молодецким забавам. Руки у подростка, привыкшего к тяжелому труду, крепко держали и саблю, и шпагу. А Андрей еще и научил его стрелять из пистолетов, добытых у турков. Мало ли что может по дороге случиться, лишний воин, хоть он и годами не вышел, не помешает. На худой конец будет заряжать те же пистолеты.
  
   Вечер шестого дня ожидания попутного ветра принес надежду. С наступлением сумерек с юга пахнуло легким сквознячком, в ночь подуло сильнее, так что к утру можно было собираться в дорогу. Правда, чего там особо собирать, как тому нищему -- подпоясаться, да и только.
  
   Утром, пока Савва с Еремеем и Шарлем переносили нехитрый скарб в шлюпку, Андрей решил напоследок забраться на холм и оглядеть море. Вдруг где на горизонте парус нарисовался, так тогда с отплытием следовало погодить. Береженого и бог бережет.
  
   Едва Сабуров поднялся на вершину, как его ноги подкосились, и он плашмя рухнул на каменистую почву. Не от слабости, а от неожиданности. Горизонт был чист, никаких парусов не наблюдалось, а вот в непосредственной близости от острова на якоре стояло двухмачтовое судно. Видимо оно прибыло недавно. На реях, подбирая паруса, еще находились матросы.
  
   Осторожно выглядывая из-за камня, Сабуров всматривался в
   стоящий в паре кабельтовых от берега корабль. То, что это был бриг, сомнений не являлось. Точно такой же был в эскадре Кылыч Бен Дина. Правда, в пиратских набегах бриг редко принимал участие, в основном предназначался для проведения разведки, да мирных плаваний по назначению хозяина. "Меч Средиземноморья" предпочитал не зависеть от ветра и использовал для нападения быстроходные галеры. Потому и пушек на бриге было не больше десяти, для своей защиты, и абордажная команда поднималась на борт, только если предстояло участие брига в очередном набеге. И ходил он не под черным пиратским флагом, а, как правило, под турецким. Хотя, не исключалось, что в сундуке у капитана брига хранится еще с десяток флагов средиземноморских государств.
  
   Андрей оглядывал очертания корабля, его мачты, такелаж, действия команды. И чем внимательнее он всматривался, тем сильнее билось его сердце. Бриг был не просто похож на корабль из эскадры Кылыч Бен Дина, он являлся его точной копией, если не тем самым бригом. Высоко поднятый бушприт, косо обрывающаяся линия кормы...
  
   А что за люди на кормовой надстройке? Лиц не видно. Четверо высоких, один маленький, толстый, в большом тюрбане, яростно машет руками.
  
   "Боже мой! Он приплыл за нами! Как пират узнал, что мы прячемся на этом проклятом острове?" -- похолодел от пришедшей на ум догадки Сабуров.
  
   Его била крупная дрожь. Он уже не сомневался, что на траверсе острова встал на якорь бриг, принадлежавший Кылыч Бен Дину. И на корме, на капитанском мостике находится именно он, гроза Средиземного моря. А тот, худой и длинный, в черном платке, плотно облегающем голову, никто иной, как Ахмед аль Абас по прозвищу Мавританец, капитан пиратского брига. Именно на этом судне их, новых рабов привез Селим-бей.
  
   "Что делать? Куда бежать? Где прятаться? -- мысли лихорадочно бились в голове Андрея. -- Но ведь никак не мог пират узнать, что его галерники нашли здесь убежище. И зачем "мечу Средиземноморья" гоняться за тремя жалкими рабами?"
  
   Сабуров уткнулся головой в камень и попытался успокоиться. Разум утверждал, что эта встреча случайна, однако страх, пересиливал рассудок. Тело мигом вспомнило и адскую работу на веслах, и удары кнута надсмотрщиков-приставов, и ненавистный бой барабана на палубе...
  
   "Бежать! Бежать!" -- единственная мысль панически билась в голове Сабурова.
  
   Он зубами, что есть мочи, впился в мякоть ладони у основания большого пальца. Сильная боль пронзила Андрея, во рту появился соленый привкус крови, однако он не выпускал из зубов плоть, пока не перестал дрожать, и сознание не прояснилось. Потребовалось еще немного времени, чтобы паника окончательно ушла, и Сабуров мог трезво рассуждать.
  
   Андрей еще раз выглянул из-за камня. Ничего не изменилось. Бриг покачивался на волнах в непосредственной близости от острова, команда занималась своими делами. Кылыч Бен Дина на капитанском мостике уже не было. Мавританец же стоял у поручней, скрестив руки на груди, и наблюдал за работой матросов.
  
   То что "меч Средиземноморья" оказался вблизи острова, на котором прятались его бывшие рабы-галерники, конечно, было случайностью. Пока с уверенностью можно лишь говорить, что Кылыч Бен Дин уцелел в бою с турецкими кораблями. А что стало с пиратской эскадрой, оставалось лишь гадать. Галера Леконта де Нарваля еще осенью пропала после схватки с французским королевским флотом; участь корабля Селим Бея, Сабурову и его товарищам была известна не понаслышке. Галера же Кылыч Бен Дина, если и ушла от погони, а это можно было утверждать, видя "меча Средиземноморья" живым и здоровым, то имела значительные повреждения. Исправным оставался лишь бриг Мавританца, чего Сабуров и наблюдал сейчас собственными глазами. Вот только с одним парусником, имевшим слабое вооружение, за трофеями в море не отправишься.
  
   С какой целью Кылыч Бен Дин появился в этих местах, также оставалось загадкой. Возможно, он просто скрывается здесь от турок, которые идут по его следу. Хитрый пират мог рассудить так, что искать беглеца будут где угодно, но только не у себя под боком, в пределах Османской империи. Вот и нашел тайное убежище "меч Средиземноморья" неподалеку от Крита, на необитаемом островке. Тем более, он знал это укромное местечко, бывал тут раньше. Ведь именно здесь пират убил отца Стакрата и взял в плен самого грека.
  
   Но не судьба Кылыч Бен Дина и его пиратской эскадры волновала Андрея, а участь его самого и товарищей по несчастью, волею рока заброшенных на этот остров. Выходить на шлюпке в море было смерти подобно, как и оставаться на этом забытом богом клочке суши. Разглядев лодку в море, загнанный в угол корсар, без сомнения, организует погоню и пленит беглецов. Но и на самом острове их без труда могут обнаружить пираты, случайно наткнувшись на шлюпку. Поймут, что где-то прячутся посторонние люди и начнут искать их, перетряхивать весь остров.
  
   "Что делать? Как избежать рабства и не погибнуть? -- уже без страха и паники стал размышлять Сабуров. -- Днем отплывать нельзя. До ночи еще надо дожить. Главное сейчас, скрыть следы пребывания на острове. А для этого..."
  
   Андрей примерно понял, что надо делать. Еще раз оглядев из-за камня стоящий на якоре бриг, он отполз по склону, вскочил на ноги и помчался вниз по холму к товарищам, готовившим шлюпку к отплытию.
  
   -- Затаскивайте все назад в пещеру, -- подбегая, негромко крикнул Сабуров ожидающим его на берегу "островитянам".
  
   -- Тебя какой гад ползучий укусил? -- недовольно поинтересовался Еремей. -- Носили, носили, а тут, на тебе, затаскивай обратно...
  
   -- Там Кылыч Бен Дин, -- прерывающимся после быстрого бега голосом бросил Андрей и ткнул пальцем в сторону холма, в направлении, где стоял корабль пирата.
  
   Этими словами он поверг Савву, Еремея и Шарля в крайнее изумление, помноженное на растерянность и даже страх. То же самое испытал и сам Андрей, разглядев на палубе мерзкого пирата.
  
   -- Ты умом, случайно, не подвинулся, парень? -- грозно спросил Еремей. -- А то ведь подлечим...
  
   -- Какой Кылыч? -- морщась, словно от боли, боязливо произнес Савва. -- Тот самый?
  
   -- Да, тот самый пират, у которого мы на галерах гребли, в цепи закованные, -- зло бросил Сабуров. -- И с умом у меня все в порядке. Это до вас никак не дойдет, что Кылыч Бен Дин появился на острове. Точнее -- скоро появится.
  
   -- Откуда он взялся? -- медленно выговаривая каждое слово, будто боясь, что его не поймут, спросил Шарль. -- И что ему здесь надо?
  
   -- Приплыл на бриге Мавританца. Корабль встал на якорь на той стороне острова. Кылыч Бен Дин бывал здесь раньше. Помните, Стакрат рассказывал, как попал в рабство?
  
   Упоминание Мавританца и истории, произошедшей с отцом Созии, похоже, привело товарищей Сабурова в чувство. Они, наконец, поверили, что Андрей в здравом рассудке и никак не шутит над ними.
  
   -- И что нам теперь делать? -- в один голос спросили Савва и Еремей.
  
   -- Бриг пришел недавно. Матросы еще убирали паруса, когда я увидел корабль. Мы не знаем, что нужно здесь Кылыч Бен Дину, но нам нельзя терять время. Шлюпку, если мы выйдем в море, пираты увидят и догонят. Значит, пока нужно затаиться на острове и убрать все следы своего пребывания, чтобы пираты случайно не наткнулись на них. Раз уж вы выбрали меня старшим, слушайте и исполняйте. Все припасы, сети и паруса следует быстро убрать в пещеру. Мачту снять. Саму шлюпку нагрузить камнями и затопить около берега на мелководье, так, чтобы потом можно было ее поднять. Всем мужчинам вооружиться. Созию и Микиса спрятать в нашей пещере и вход завалить камнями. Но не наглухо, а чтобы они смогли выбраться... если с нами что-то случится. Пистолеты оставьте Микису, он знает, как ими пользоваться. Как выполните, что я сказал, поднимайтесь на холм. Я буду оттуда наблюдать за пиратами. Если что-то будет нам грозить, немедленно сообщу. Пока посмотрим, что здесь нужно пиратам, а позже решим, что нам делать.
  
   -- Вот это дело, -- повеселел Еремей. -- Все ясно, чем заниматься. А потом, глядишь, и сабли обновим. Не все же нам деревянными махать. А ну-ка, за работу дружки мои ненаглядные!
  
   Сабуров, сначала один, а потом с присоединившимися к нему Еремеем, Шарлем и Саввой до полудня пролежал на вершине холма, наблюдая за кораблем. На бриге царила обычная для судна, стоящего на якоре, обстановка. Матросы мыли палубу под присмотром боцмана, чинили паруса. Пару раз на мостике появился Мавританец. Кылыч Бен Дина видно не было.
  
   Когда солнце перевалило зенит, с брига спустили шлюпку.
   Судя по тому, что матросы грузили в нее пустые бочонки, они собрались пополнить запасы пресной воды. На той стороне острова тоже был родник. Он бил сильнее того, из которого брали для своих нужд воду "островитяне", и даже пробил себе дорогу широким ручьем, текущим к морю. Видимо моряки с брига знали об этом источнике пресной воды, потому что шлюпка направилась именно к нему.
  
   -- Может, схитим одного матросика? -- азартно предложил Еремей.
   -- Глядишь, выпытаем, надолго ли они сюда приплыли.
  
   -- И простой матрос знает планы капитана, не говоря уже о Кылыч Бен Дине? Конечно, нет. Зато этим всполошим "меча Средиземноморья". Он по камешку весь остров переберет и нас обязательно отыщет, -- охладил пыл товарища Андрей. -- А так, глядишь, водой бочки нальют, да и отправятся дальше. Да и что здесь Кылыч Бен Дину делать. Если только и вправду он тут хочет спрятаться. Но на берег пока никто не высаживается...
  
   -- Ждать надо, смотреть, -- поддержал Сабурова Шарль и доложил, что разглядел сам. -- На палубе только люди из команды брига. Пиратов из абордажных команд я не вижу.
  
   -- Не за трофеями, значит, вышли в море Кылыч Бен Дин с Мавританцем, -- закончил мысль француза Андрей.
  
   -- Если Кылычка и впрямь здесь от османов схоронился, то нам от того не сладко, -- покачал головой Савва. -- Никто не знает, сколько он тут пробудет. А у нас припасов -- шиш да маленько. На рыбалку в море не выйдешь, а берега много не наловишь. Так и с голоду опухнуть можно.
  
   -- Если надолго пираты задержатся на острове, ночью, не этой, так следующей уйдем, -- спокойно сказал Сабуров. -- С темнотой шлюпку из воды поднимем, загрузимся, да и поплывем, на звезды глядя. К рассвету нас только и видели. Лишь бы ветер попутный был. Ночи сейчас короткие, до света точно до Крита не доберемся, а, значит, и на скалы прибрежные не наскочим.
  
   Матросы набрали из ручья пресной воды, загрузили бочонки в шлюпку и поплыли к бригу. После разгрузки, шлюпку на борт не поднимали. Это означало, что корабль пока уходить не собирается и пираты еще намерены посетить остров.
  
   -- Вон Кылыч Бен Дин, -- воскликнул Шарль. -- И его охрана, мавры. Вышли на капитанский мостик, спускаются палубу. Значит, тебе не показалось Андре, и этот негодяй действительно находится на борту брига.
  
   -- А ты что, не поверил мне? -- с обидой спросил Андрей.
  
   -- Были сомнения, -- нехотя признался молодой человек. -- Я надеялся, что галера Кылыч Бен Дина во время шторма тоже пошла ко дну и его забрал в преисподнюю дьявол. К тому же бриг стоит далеко от того места, где мы находимся, лиц почти не видно... Извини, Андре.
  
   -- Лиц не видать, но толстый живот и тюрбан этого карлика мне хорошо знакомы. Ни с кем другим не перепутаю. А вот если мы не будем верить друг другу, как самому себе, то лучше нам расстаться и продолжать выбираться поодиночке, -- хмуро сказал Сабуров. -- Доберемся до Крита и разойдемся по сторонам. От неверия до предательства -- один шаг.
  
   -- Я был неправ и обидел тебя, Андре, -- смущенно сказал Шарль. -- Этого больше не повторится. Мы сильны, только тогда, когда находимся вместе. Поодиночке нас раздавят, как слизняков. В знак нашей дружбы пожмем руки, друг. Я никогда не предам тебя. Это слово графа де Прелье. Вот моя рука.
  
   Пытливо взглянув в глаза француза, Сабуров понял, что тот не кривит душой. И ответил ему крепким рукопожатием. Неожиданно и Еремей положил сверху ладонь на их руки.
  
   -- А про нас с Саввой забыли? Или мы не в дружбе, или не
   в одной упряжке. Кровью турецкой уже скрепили наш союз, и путь дорожка одна... А ну Савва, давай и ты свою руку. Поклянемся братья быть вместе и в горе, и в радости. А если нужно, то и жизнь отдадим за товарища. А за предательство без пощады покараем отступника.
  
   -- Клянусь! Клянусь! Клянусь! Клянусь! -- четырежды, пусть и негромко, но от всего сердца прозвучала клятва.
  
   Глава 9 Хождение сквозь камни
  
   Кылыч Бен Дин спускался в шлюпку по штормтрапу. Без улыбки на это смотреть было невозможно. Коротенькие ножки едва находили веревочные перекладины, сабля и тюрбан мешали, цепляясь за трап. Снизу в шлюпке, плечом к плечу, вытянув вверх руки, стояли матросы, чтобы в случае падения подхватить грозного пирата. И продолжалось сие действие столь долго, что за такое время можно было спуститься по трапу всей команде брига. Причем без толкучки, понуканий и линьков боцмана.
  
   Наконец Кылыч Бен Дин сошел в шлюпку. Следом за ним туда же
   спустились и его охранники мавры в белых бурнусах. Матросы
   сели на весла и шлюпка направилась к острову.
  
   -- И чего пирату здесь надо? -- Сабуров озвучил вопрос, который крутился у всех в головах. -- Вроде бы к сходу на берег команда не готовится. Запаслись пресной водой, а это значит, что собираются в плавание.
  
   -- Может, решил ноги размять? -- предположил Еремей. -- Или искупаться в море.
  
   -- И для того корячился, словно лягушка, на штормтрапе. А то ему на палубе было плохо. И что-то я не помню, чтобы кто-то говорил, что Кылыч Бен Дин любитель морских купаний.
  
   -- Чего зря гадать, посмотрим, что будет дальше, -- предложил Шарль.
  
   А далее было то, что повергло Сабурова и его товарищей в еще большую задумчивость. Кылыч Бен Дина матросы, чтобы тот не замочил ног, снесли на руках из шлюпки на берег. Мавры
   сошли сами. "Меч Средиземноморья" небрежно махнул рукой, после чего шлюпка отвалила от берега и направилась к бригу.
   Пират остался на острове со своей охраной.
  
   Судя по поведению, купаться или бездумно прогуливаться по песчаному бережку Кылыч Бен Дин не собирался. Он деловито отдал какие-то распоряжения маврам, ткнув в каждого пальцем, после чего в сопровождении одного охранника зашагал по берегу, держась правой стороны. Короткие ножки пирата вязли в песке, высокий мавр семенил, подстраиваясь под шаг хозяина.
  
   Пятеро его соплеменников, оставшихся на месте высадки из шлюпки, сели кружком и застыли, будто статуи. Лишь ветерок с моря шевелил их белые бурнусы, выдавая, что это живые люди, а не каменные истуканы.
  
   -- Куда это его понесло? До ветру что ли? Да, вроде, непохоже, -- глубокомысленно заметил Еремей. -- Что далеко переться-то...
  
   -- Кылыч Бен Дина сопровождает Немой Али, -- вглядевшись в семенившего рядом с пиратом мавра, сообщил товарищам Шарль.
  
   -- Ирод немой, -- выдавил молчавший до этого Савва. -- Сколько же он душ христианских загубил, черный дьявол.
  
   Савва был прав. Мавр по кличке Немой Али исполнял при Кылыч Бен Дине обязанности не только охранника, но и палача. Это он рубил головы провинившимся рабам, если до того их не забивал его хозяин. Али действительно был немым, но не от рождения. Где Али потерял язык, мало кто знал, да и неинтересно это было. А вот то, что он предан Кылыч Бен Дину, как собака, и готов сложить за него голову, в пиратской эскадре ведали все. Али не отходил от "меча Средиземноморья" ни на шаг ни в бою, ни в повседневной жизни, и не однажды спасал его от смерти.
  
   -- Если Кылыч Бен Дин с Али завернут за ту скалу, то их не будет видно ни маврам, ни команде брига, -- задумчиво сообщил товарищам Сабуров.
  
   -- А что если их там встретить? Ну и... -- азартно рубанул ладонью Еремей.
  
   -- Что "ну и"? -- сухо спросил Сабуров.
  
   -- Там за скалой и положить гадов ползучих, -- уточнил Ерема. -- За все рассчитаться...
  
   -- Уложим гадов, а потом что нам делать? Перепуганными зайцами от охотников по всему острову скакать?
  
   -- Ну, я не знаю, -- стушевался, было, Еремей, но тут же нашелся. -- А что дальше делать, это тебе, Андрей, думать. Ты же у нас голова.
  
   -- Опять все на меня решили свалить, -- раздраженно бросил Сабуров. -- Нашли козла отпущения.
  
   -- Андре, не сердись, а давай лучше вместе подумаем, как нам быть? -- вмешался Шарль. -- Затаиться до ночи и под покровом темноты бежать на шлюпке? Или решиться и отомстить Кылыч Бен Дину за страдания рабов-галерников? Уж очень удобный момент настал. Надо проследить, куда идут корсар с Немым Али. Если удалятся далеко от пятерки охранников мавров, можно будет на них напасть и покарать за все прегрешения судом земным, не дожидаясь суда небесного. А потом спрятаться, дождаться ночи и уплыть с острова.
  
   Сабуров промолчал, не ответил на предложение Шарля. В его голове был сумбур. Андрею не меньше, чем товарищам, хотелось отомстить за все перенесенные унижения и тяжелый рабский труд. Но еще и хотелось остаться живым. Их всего четверо, а пиратов...
  
   -- Шарль, а какова численность команды брига? -- вопрос был столь неожиданный для француза, что тот на короткое время
   растерялся.
  
   -- Команда брига... А зачем это?.. Ну ладно, если желаешь знать. Бриг средних размеров, порядка ста двадцати футов длины, десятипушечный, значит, команда у него примерно человек шестьдесят.
  
   -- А офицеров?
  
   -- Пятеро. Капитан, два помощника, штурман, боцман. Это во французском флоте согласно регламенту. А вот сколько офицеров на бриге у Мавританца, точно сказать не могу. Но вряд ли больше. А для чего тебе эти сведения?
  
   -- Это я прикидываю, сколько человек нас будут ловить, если мы выдадим себя. Но пока меня волнует Кылыч Бен Дин. Он не просто гуляет. Поспешает по песку, будто кто-то его ждет. Или что-то... Корсар с Али сейчас обогнут скалу. За ней длинная песчаная коса. Она упирается в выступающий в море утес. Дальше Кылыч Бен Дин и Али пройти не смогут, если только не пустятся вплавь. Но вряд ли пират полезет в море. Странно, куда же все-таки направляется Кылыч Бен Дин?
  
   -- А что бы не посмотреть? -- деловито спросил Еремей. -- Сейчас эти ребятки завернут за скалу, их не только мавры, но и мы не увидим. Может, подберемся поближе? Отсюда до утеса -- рукой подать.
  
   Сабуров был согласен с Еремеем.
  
   -- Савва, остаешься здесь. Присматривай за кораблем и маврами. Если что, дашь нам знать. А мы с Шарлем и Еремой
   прогуляемся до утеса, полюбопытствуем, куда это Кылыч Бен Дин направляется. Вперед, други! Сабли придерживайте, чтобы о камень случайно не брякнули.
  
   -- Учи ученого, -- отползая с вершины холма, буркнул под нос Еремей.
  
   Они добрались до утеса, выпирающего в море мощной грудью,
   одновременно с Кылыч Бен Дином и Немым Али. Сабуров остановил Еремея и Шарля на подходе и осторожно выглянул из-за острого камня, лежащего на краю скалы. Песчаная береговая полоса сверху просматривалась прекрасно. Андрей, изучая остров, в этом месте бывал и не понимал, чем оно могло привлечь пирата.
  
   Пыхтящий, покрасневший от ходьбы по песку Кылыч Бен Дин подошел к груде камней, лежащих у подножия скалы, и ткнул в нее пальцем. Али понял хозяина без слов. Он начал разбирать завал, аккуратно складывая камни кучкой в стороне. Подобное поведение пирата и его охранника поначалу показалось Сабурову странным, но скоро он понял, что под грудой камней что-то спрятано. И, похоже, это "что-то" было деревянное...
  
   Шарль и Еремей уже не раз толкали в ногу Андрея. Им тоже хотелось посмотреть, чем занимаются Кылыч Бен Дин и Немой Али. Однако Сабуров только отмахивался и знаком показывал, что им нужно оставаться на месте.
  
   Лишь когда Андрей понял, что под камнями спрятана небольшая лодка-долбленка, он аккуратно отполз от края скалы и поманил за собой Шарля и Ерему.
  
   -- Разобрали камни, а под ними лодчонка, -- шепотом поведал
   о том, что видел Андрей. -- Не иначе, Кылыч Бен Дин на ней собрался куда-то плыть. Лодка утлая, выдержит только одного, в море на ней не выйти, первая же волна захлестнет.
  
   -- Может, решил скалу по воде обойти? -- предположил Шарль. -- И дальше идти по берегу...
  
   -- Проще по верху обойти, -- пожал плечами Андрей. -- Не понимаю, что Кылыч Бен Дин затеял. Вдвоем в лодке с Али они уплыть точно не смогут. Значит, один останется у утеса, а второй куда-то поплывет.
  
   -- Кылыч Бен Дин или Немой Али?
  
   -- Откуда я знаю? -- раздраженно дернул плечами Сабуров. -- Пойду еще посмотрю, а там будем думать, что дальше делать.
  
   Он вновь подполз к краю утеса и взглянул вниз. Лодка уже была спущена на воду, и Али на руках переносил в нее хозяина. Сев на дно лодки, Кылыч Бен Дин взял весло и начал грести. Он погнал утлое суденышко не в море, а поплыл вокруг утеса. Значит, пират все-таки хочет обогнуть утес и добраться до берега на другой его стороне.
  
   Андрей, стараясь не шуметь, перебрался на другой конец скалы, чтобы посмотреть, что будет дальше. А дальше ничего не было. Лодка отошла от берега, двинулась вдоль подножия утеса и... исчезла, как ее и не было.
  
   Может, Кылыч Бен Дин вернулся назад? Сабуров перебежал на старое место и глянул вниз. Немой Али спокойно стоял у края воды и смотрел в сторону моря. Ни Кылыч Бен Дина, ни лодки, на которой он уплыл, видно не было. Наваждение какое-то! Андрея даже потянуло перекреститься.
  
   Он отполз от края утеса и сел, растерянно глядя на Шарля и Еремея.
  
   -- Что случилось? -- в один голос, точнее -- в один шепот, прозвучал вопрос из двух уст.
  
   -- Кылыч Бен Дин исчез. Будто испарился. Сел в лодку, поплыл и пропал, -- потерянным голосом сообщил товарищам Сабуров.
  
   -- Ты на солнце не перегрелся, парень? -- недовольно спросил Ерема. - Куда он может пропасть.
  
   -- Ей богу, так все и произошло, -- затряс головой Андрей. -- Поплыл -- и исчез. Будто в скалу ушел...
  
   -- Сволочь, конечно, Кылыч Бен Дин приличная, но чтобы сквозь камень мог ходить, не верю, -- сказал, как отрезал Еремей. -- Вон у нас про Степана Тимофеича тоже сказывали, будто колдун он. Что и рыбой мог в реку нырнуть, и волком в лесу скрыться, и будто пули и сталь его не брали... Вранье все. Ранило атамана, предатели его в путы повязали и боярам сдали. Никакое колдовство не помогло, царство ему небесное.
  
   -- В скалу ушел... -- задумчиво повторил Сабуров и неожиданно повеселел. -- А ведь точно он туда и направился. Помнишь, Ерема на второй день, как приплыли сюда, мы с тобой по верху перешли на другую сторону острова, где сейчас стоит бриг и возвращались к своей пещере как раз по этому берегу.
  
   -- Ну, помню, -- хмуро сказал Еремей. -- Этот утес мы оплывали. Там дальше еще одна скала будет, кроме как вплавь ее не обойдешь.
  
   -- А в этом утесе дыра у самой воды была. Вроде, как вход в пещеру. Ты еще сказал, что в ней рыба акула живет с зубами острыми и меня за ногу к себе утянет. Было такое? Пугал ты меня?
  
   -- Ну, было, -- согласился казак. -- И что с того?
  
   -- А то, что Кылыч Бен Дин в эту дыру и нырнул, то есть уплыл. Лодка туда войдет, если человеку на дно лечь.
  
   -- И какого лешего ему туда лезть? Мокрая дыра...
  
   -- Что он там делает, я не знаю, а вот что нам делать, кажется, надумал. А ну-ка послушайте меня, друзья, а если я не то скажу, поправите...
  
   Глава 10 Сундучок в пещере
  
   Шарль и Еремей крадучись спустились с утеса и обнажили сабли. Стараясь вести себя тихо, они стали подбираться к Немому Али. Андрей не стал мешаться в предстоящую схватку, так как еще не очень уверенно владел холодным оружием. Он тоже сошел вниз, но наблюдал за товарищами, стоя на валуне, готовый в любой момент придти им на помощь или отрезать Али путь к отступлению.
  
   Шарль и Еремей не дошли до Али нескольких шагов. Мавр был немым, но не глухим и, вероятно, услышал скрип песка под ногами "островитян". А, возможно, сработало звериное чутье сторожевого пса. Так или иначе, но Али обнаружил Шарля и Еремея в тот момент, когда они были готовы напасть на него.
  
   Резко развернувшись, мавр отпрянул назад, одновременно вырывая из ножен саблю. Несмотря на то, что на него наступали два человека, Немой Али не выказал ни тени страха или растерянности. Он крадучись, мягко, но достаточно быстро переступая по песку, пошел по дуге, явно стараясь приблизиться к скале, чтобы иметь перед собой, если не одного противника, то хотя бы устранить угрозу с тыла. Но Шарль и Еремей и не пытались напасть на Али вдвоем. Это только кажется, что двум биться против одного проще. Опытный боец может ограничить их действия, встать спиной к стене или другому препятствию, так что преимущество окажется помехой. Бойцы будут мешать друг другу. Шарль и Ерема обменялись взглядами и казак, согласно кивнув, уступил право вступить в бой французу.
  
   Француз вышел вперед и, взмахнув саблей крест-накрест, выставив перед собой клинок, короткими шажками двинулся к Немому Али. Поняв, что его противники не станут нападать вдвоем, мавр не стал прижиматься к скале, а отступил от нее на несколько шагов, чтобы дать себе свободу маневра. Он стоял неподвижно, опустив вниз острие сабли и наблюдая из-под полуопущенных век за приближающимся к нему Шарлем. Когда их разделяло не более трех шагов, Али неожиданно развернулся боком, выпрямился и поднял саблю на уровень груди.
  
   Это была необычная стойка для сабельного боя. Из нее неудобно рубить: размах слабый, рука не дотянется до противника, ноги закрепощены... Похоже, Шарль понял это и решительно шагнул к Немому Али. Сделав обманное движение саблей, он нанес несколько косых рубящих ударов, двигаясь вперед за каждым из них. Мавр, не меняя стойки, лишь шаг за шагом отступал, отдавая позицию противнику, даже не пытаясь парировать его удары.
  
   Еремей, скрестив руки на груди, внимательно и настороженно наблюдал за ходом схватки, не пытаясь вмешиваться.
  
   Шарль, видя, что его атака не имеет успеха, решил поменять тактику. Остановившись и переведя дух, француз принял изначальную стойку, то есть выставил перед собой клинок и напружинил ноги. На этот раз он попробовал достать мавра
   приемом, более достойным боя на шпагах, но никак не на саблях. Шарль, практически не готовясь, чтобы не выдать противнику свои намерения, внезапно распластался в отчаянном выпаде, стремительно выбросив вперед клинок. Его шаг был настолько длинен, что икры едва не касались земли.
  
   Возможно, именно эта низкая стойка и спасла француза. Немой Али впервые за время схватки проявил активность, и она едва не оказалась смертельной для его соперника. Он успел среагировать на выпад Шарля и сделал это весьма необычно.
   Мавр, уходя от выпада молодого человека, закрутился на месте так, что его бурнус раздулся колоколом, маскируя движение. Клинок Шарля уткнулся в пустоту, но и сабля Немого Али, резко ускоренная закруткой, просвистела над головой соперника. Если бы француз не просел в глубоком приседе, то мавр, без сомнения, снес бы ему голову. А так Шарль лишь ощутил движение воздуха, а, может, и острой стали, взметнувшей его волосы на темени.
  
   Молодой человек отскочил назад и выставил вперед саблю, ожидая контратаки Немого Али. Мавр не стал немедленно атаковать, однако помимо сабли в его левой руке появился длинный кривой кинжал, который он, вероятно, выхватил в закрутке из-за пояса. Дело крайне осложнилось. Шарль являлся великолепным бойцом, но только в фехтовании на шпагах, а вот в сабельном бою был не слишком мастеровит. Единоборство с таким опытным бойцом, как Немой Али, могло закончиться для него трагически. Похоже, он и сам это понял, потому что бросил быстрый взгляд на Еремея. Просить помощи французу гордость не давала. Заметил это и Сабуров.
  
   -- Ерема, время теряем, -- негромко сказал Андрей, но казак его услышал. -- Смени Шарля. И не шуми, а то услышат, набегут...
  
   -- Это мы завсегда согласны, -- с готовностью откликнулся Еремей.
   -- А ну-ка брось мне свою саблю. У мавра две руки заняты, а мы чем хуже? Посторонись-ка Шарль, дай и мне размяться.
  
   Он на лету поймал саблю Сабурова и шагнул навстречу Немому Али. Шарль с достоинством отступил, давая место Еремею.
  
   Андрей не даром попросил казака не шуметь и скорее закончить бой с мавром. Его соплеменники вряд ли услышат звуки схватки, даже если сталь будет биться о сталь. Мавры и далеко, скалами прикрытые, и накат прибоя, хоть и негромкий, заглушит шум боя. Кстати, короткое "знакомство" Шарля с Али прошло без единого звона, их сабли так и не встретились. Сабуров больше беспокоился, что Кылыч Бен Дин может всполошиться. Выплывет из пещеры, закричит, а то и из пистолета пальнет... Вот тогда Андрею и его товарищам придется несладко. Мавры, а потом и матросы из команды брига их точно как зайцев, будут по острову гонять. По тем же причинам не стоило и медлить, растягивая единоборство. В следующий раз Шарль покажет свое мастерство в реальном бою.
  
   Ерема оправдал надежды Андрея. Схватка закончилась быстро.
   Казак шел к Немому Али вразвалку и неспешно, будто гуляя.
   Сабли в его руках играли, рисуя в воздухе сложные узоры.
   За три шага от противника Ерема остановился и, оскалив зубы в жесткой улыбке, закрутил клинки. Уже не два смертельных стрекозиных крыла, как на уроках, нежно трепетали, паря над
   раскаленным песком, а все четыре.
  
   Сабуров замер, завороженный мастерством Еремея. Не все свое умение казак показал ему. И не врал Ерема, когда говорил, что его учили обращаться с саблей, как только он смог поднять ее. Шарль тоже застыл на месте. На его лице застыла гримаса восторга и удивления умением товарища.
  
   Один мавр оставался бесстрастным и спокойным. Ветер играл широким бурнусом и скрывал его готовность к нападению.
   Лишь кончики сабли и кривого кинжала едва заметно, но опасно плясали, будто хвост рыси перед броском на жертву.
  
   Первым не выдержал Али. Молниеносной атакой он попытался пробить "стрекозиные крылья". Однако и сабля, и кривой кинжал, с лязганьем были отбиты и отброшены, едва коснувшись смертельно-трепетных кругов. Но эта неудача не остановила мавра. Уже в следующее мгновение, восстановив равновесие, он, разинув рот в беззвучном крике, рванулся к Еремею. И тут случилось нечто неожиданное, не видимое глазу постороннего. "Стрекозиные крылья" в миг распались, две до боли ослепительных молнии, перекрещиваясь, сверкнули на солнце, и Немой Али... замер на месте. Еще мгновение мавр стоял на ногах, а потом начал валиться. Его голова вдруг отделилась от тела и полетела на песок. Фонтан крови хлестнул из шеи, на которой она только что держалась...
  
   Еремей же, не глядя на поверженного соперника, воткнул сабли в песок, очищая от кроваво-красных потеков.
  
   -- Молодцом сработал, -- кинул ему побежавший Сабуров. -- Собаке -- собачья смерть!
  
   -- Вы настоящий мастер, господин Жером Матье, -- склонил голову перед казаком Шарль.
  
   -- Как умеем, -- безразлично пожал плечами Еремей и тут же насмешливо хохотнул: -- Хе-хе, Жером Матье... Услышал бы батюшка, так нагайкой бы по нашим спинам прошелся за то, что родовую донскую фамилию коверкаем.
  
   -- Полдела сделано, -- сбрасывая рубаху и ножны, сказал Сабуров. -- Пора и Кылыч Бен Дина в оборот брать. А ну, ребята, пока я в пещеру сплаваю, вы Немого Али спрячьте: забросайте камнями, да кровь на песке заметите.
  
   Андрей вошел в море. Дно здесь резко уходило вниз. Уже на втором шаге Сабуров полностью погрузился в воду и поплыл, огибая утес. А вот и темное низкое отверстие скале у самой поверхности. На лодке туда можно заплыть, как и предполагал Андрей, только лежа. Держась за выступ, он осторожно заглянул внутрь и откровенно растерялся. Он ожидал, что видит пещеру, но глаза его уперлись в каменную стену расположенную недалеко от входа. Это был грот, на дне которого плескалась вода, и ни лодки-долбленки, ни Кылыч Бен Дина в нем не наблюдалось.
  
   Но куда тогда делся грозный пират. Сабурову не хотелось верить, что Кылыч Бен Дин умеет ходить сквозь камень. Однако на всякий случай он перекрестился в воде и для порядка еще и наложил крест на грот.
  
   Мысли растерянно бродили в голове. Ну, не волшебник Кылыч Бен Дин, и чудесами здесь точно не пахнет. Но куда же тогда он делся? Может, проплыл дальше, обогнул утес и ушел по берегу? Нет, этого не могло случиться. Андрей видел, как пират заработал веслом, сидя в долбленке, и скрылся за нависшей над морем скалой. И на другой стороне утеса не появился. Значит, его надо искать здесь в этой мокрой дыре.
  
   Стараясь не плеснуть, Сабуров заплыл в полумрак грота. Он не ощутил запахов сырости и затхлости, а вот вода, как показалось, была холоднее, чем снаружи. Без единого плеска Андрей сделал один гребок руками, другой, третий, продвигаясь внутрь грота. Казалось, еще немного и он упрется в глухую стену.
  
   Однако неожиданно справа, из-за каменного выступа донеслись тихие непонятные звуки. А по темной гранитной породе будто бы скользнула тень. Сабуров сделал еще один короткий гребок и осторожно заглянул за торчащий из скалы камень.
  
   Не был Кылыч Бен Дин кудесником и сквозь стены проникать не мог. Скальный выступ закрывал расположенный справа вход в большую пещеру. Снаружи его видно не было, создавалось впечатление, что с моря можно попасть только в грот. Пещера была менее чем наполовину заполнена водой. Большая ее часть была сухой. А вот и лодка-долбленка едва заметно покачивается на водной ряби, принесенной снаружи волнами.
  
   Пещера освещалась горящим факелом, воткнутым в щель в стене. От его пламени и явилась пляшущая тень на стене в лжегроте. В свете факела Сабуров разглядел Кылыч Бен Дина. Сидя на корточках у дальней стены, пират склонился над небольшим сундучком. Что он там делал, Андрею было не видно, до него доносилось только кряхтение и неразборчивый шепот.
  
   Еще раз окинув взглядом пещеру, Сабуров бесшумно поплыл назад. Загадки исчезли, оставалась реальность и авантюрный план, который требовалось осуществить. Андрей отдавал себе отчет, что в случае срыва того, что они задумали, и ему, и его товарищам грозит смерть. Но отступать было поздно. Андрей, Шарль и Еремей решили отомстить Кылыч Бен Дину за все свои лишения и горе товарищей по несчастью. Тем более что подвернулся благоприятный случай. Савва не участвовал в их сговоре, но вряд ли высказался бы против. Негодяя пирата следовало остановить, чтобы он и далее не творил своих мерзких дел, не нес людям несчастье и смерть. Немой Али был первым шагом, сейчас они должны были сделать второй...
  
   Выплыв наружу, Сабуров быстрыми саженками добрался до берега. Ерема и Шарль уже запрятали тело Али в камни и закидали песком пятна крови. Увидев Андрея, они бросились ему навстречу.
  
   -- Нашел его, -- кивнул в ответ на немые вопросы товарищей
   Андрей. -- Шарль, раздевайся -- и за мной. Возьми на всякий случай с собой кинжал. Будем вязать Кылыч Бен Дина. Еремей забирай наши рубахи и сабли и через верх перебирайся на ту сторону утеса. Встретишь нас там.
  
   -- Притащите гада? Там казнить будем?
  
   -- Как получится, -- поморщился Андрей. -- Должны живым взять...
  
   Подгонять Шарля и Ерему не требовалось. Пока француз стягивал рубаху, Сабуров нарисовал на песке план пещеры и объяснил ему, как они будут действовать. Еремей же подхватил одежду и сабли и скоро полез в гору.
  
   Шарль и Андрей зашли в воду. Заплыв в грот, Сабуров заглянул из-за выступа в пещеру. Кылыч Бен Дин уже не стоял на коленях над сундучком, а переместился к дальней стене. Оттуда неслись звуки ударов камня о камень. Андрей пропустил вперед Шарля, чтобы тот также осмотрел пещеру. План хорош, но лучше своими глазами глянуть, прежде чем в драку лезть. Когда француз оглянулся, Сабуров кивнул ему: "Начинаем!"
  
   Зажав в зубах кинжал, Шарль набрал в грудь воздуха и нырнул. Следом за ним то же самое проделал Андрей. Заплыв под водой длился недолго. Когда Сабуров почувствовал под собой дно, он осторожно поднял голову над поверхностью воды. Рядом с ним уже лежал на мелководье Шарль. Ничего не изменилось. Кылыч Бен Дин стоял к ним спиной и закладывал камнями нишу у основания стены.
  
   Андрей вытащил руку из воды и начал выбрасывать пальцы. На третьем, они оба, уже не скрываясь, выскочили из воды и стремительно кинулись к Кылыч Бен Дину. Пират оглянулся на шум, но сделать уже ничего не успел. Он даже не оказал молодым людям никакого сопротивления. И дело было не во внезапности их появления, хотя, возможно, это и сыграло определенную роль. Шарль и Андрей рассчитывали на неожиданность нападения, однако, не думали, что грозный "меч Средиземноморья" столь трусливо поведет себя. Вместо того чтобы выхватить саблю и оказать нападавшим достойное сопротивление, Кылыч Бен Дин вдруг завизжал, как поросенок, подогнул ноги и съежился у стены, закрывая голову руками.
  
   Честно говоря, Сабуров на миг даже растерялся. Он ожидал серьезной схватки, а тут... Но растерянность длилась недолго. Ударом ноги Андрей свалил Кылыч Бен Дина на пол пещеры, сорвал с него саблю и вытащил из-за пояса пистолеты. Оторвав от полы его халата кусок парчи, Сабуров затолкнул его в рот "мечу Средиземноморья". Визг и скуление прекратились.
  
   -- Режь ремень, -- бросил Андрей Шарлю. -- Вяжем...
  
   Француз понял его с полуслова. Пока Сабуров обыскивал пирата, Шарль кинжалом отрезал от ножен ремень и стал спутывать Кылыч Бен Дину ноги. Потом пришел черед рук. Работали молодые люди быстро и на совесть. Очень скоро гроза морей представлял собой мычащий тюк.
  
   -- Здесь будем казнить или потащим наружу? -- деловито поинтересовался Шарль, пробуя ногтем остроту сабли Кылыч Бен Дина. -- Еремею обещали...
  
   -- Еремей бы нас простил, да не в нем дело, -- задумчиво сказал Сабуров, внимательно рассматривая содержимое туго набитого кожаного кошелька-кисета, который он срезал с пояса пирата.
  
   -- А в ком? -- удивился Шарль. -- Мы же договорились, что
   срубим голову Кылыч Бен Дину, затаимся до ночи, а с темнотой уплывем с этого острова.
  
   -- Глянь-ка сюда, друг, -- Сабуров подошел ближе к горящему факелу и высыпал на ладонь малую толику содержимого кошелька.
  
   Горячие искры брызнули во все стороны, множественно отражая свет факела.
  
   -- Господи! Бриллианты, рубины, изумруды!.. -- заворожено глядя на ладонь Андрея, произнес Шарль. -- Здесь же целое состояние!
  
   -- Думаю, состояние не здесь, а вон в тех камнях, -- кивнул на кучу булыжников у стены Сабуров. -- Не на прогулку Кылыч Бен Дин сюда приплыл. Не иначе, у него здесь схорон. Прячет паук-кровосос в этой норе награбленное богатство.
  
   -- А ведь верно говорили, что Кылыч Бен Дин с добычи берет только драгоценные камни. Даже золотом пренебрегает...
  
   -- Пренебрегал, -- жестко уточнил Сабуров. -- А ну-ка помогай, отвалим камни, посмотрим, что у пирата здесь запрятано.
  
   Они вытащили из завала окованный сундучок и камнем сбили с него замок. Когда Шарль и Андрей откинули крышку, то у них закружились головы. Некоторое время они молчали созерцая
   драгоценные камни, более чем наполовину наполнявшие сундучок.
  
   -- Боже мой! Это же несметные сокровища! -- прошептал Шарль и опустил руки в сундучок.
  
   Камни тонкими ручейками потекли сквозь его пальцы, отблескивая в свете факела.
  
   -- Это кровь людская, души загубленные, -- так же тихо произнес Сабуров.
  
   -- Но ведь это... теперь наше, -- с трудом выговаривая слова, сказал Шарль.
  
   -- Увы, но, похоже, нам не отказаться от этого сундучка, --
   удрученно покачал головой Андрей. -- Не отдавать же камни Кылыч Бен Дину. Для этого следует его освободить, а подобный поступок идет вразрез с нашими планами.
  
   -- Если только не меняет их, -- задумчиво прищурил глаза француз.
   -- У меня появились некоторые мысли...
  
   -- Об этом поговорим позже, -- оборвал его Сабуров. -- Нам не стоит здесь задерживаться. Грузим в лодку Кылыч Бен Дина и сундучок с драгоценностями и уходим отсюда. И пока о сокровищах никому ни слова. Чтобы товарищи наши не расслабились, не размечтались...
  
  
   Глава 11 Военный совет
  
   Толкая лодку, Шарль и Андрей выплыли из пещеры и повернули направо. Миновав утес, они увидели Еремея, ожидавшего их с одеждой и оружием. Разглядев лежащего в долбленке связанного по рукам и ногам Кылыч Бен Дина, Ерема оскалил зубы в плотоядной ухмылке и довольно потер руки.
  
   -- Вот и пришла расплата ироду, -- громогласно объявил казак, вытаскивая из ножен саблю.
  
   -- Не спеши, Жером, -- остановил его Шарль. -- Казнь отложена.
  
   Сабуров с удивлением взглянул на него. Никакого уговора с французом о том, что злодею пирату оставят жизнь, у них не было.
  
   -- Нам что тащить Кылыч Бен Дина с собой?
  
   -- Ты сказал, что мы поговорим позже о том, как нам действовать дальше, -- напомнил ему Шарль.
  
   -- И для этого Кылыч Бен Дин нам нужен живым и невредимым?
  
   -- Насчет его невредимости уверенным быть не могу, но пока мы не обсудим мое предложение, я считаю, что не стоит корсару рубить голову. По крайней мере, до завтрашнего утра.
  
   Сабуров недолго раздумывал над словами Шарля. Он согласно кивнул в ответ, хотя перед этим недоуменно пожал плечами, и коротко бросил:
  
   -- Тогда уходим к своей пещере.
  
   Андрей и Шарль толкали лодку по мелководью, мрачный Ерема
   шел следом за ними по воде, чтобы не оставлять на песке следов, недовольно ворча себе под нос и сверкая глазами на мычащего и дергающегося Кылыч Бен Дина. Обогнув вплавь еще одну выдающуюся в море скалу, они скоро достигли своей бухточки. Выгрузив на берег связанного пирата и сундучок, лодку, как и шлюпку, загрузили камнями и притопили на мелководье. Еремей несколько раз косился на окованный железом ящик, однако вопросов не задавал.
  
   Разобрав булыжники у входа, они занесли Кылыч Бен Дина и сундучок в пещеру. Созия и Микис встретили мужчин с радостью, хотя выражение тревоги не покидало их лиц. Девушка едва не с ужасом оглядела связанного пирата, однако немного успокоилась, когда поняла, что все "островитяне" живы и здоровы. После того, как Шарль поговорил с ней по-гречески, она еще более повеселела, отошла к очагу и стала хлопотать с ужином. Микиса выставили на скале у пещеры для наблюдения за берегом. И Савву, если тот начнет сигналить со своего наблюдательного пункта, парнишка тоже заметит.
  
   -- Ну что, Андрей, ждем ночи? -- спросил Ерема. -- А потом парус на мачту -- и поминай, как звали?
  
   -- Уже не знаю. Вон Шарль хочет предложить нам нечто иное.
  
   -- А что тут предлагать? К ночи, если не раньше, Кылыч Бен Дина хватятся и начнут искать. В темноте много, может, и не нарыщут, а вот с утра станут прочесывать остров, перебирать его по камешку и тогда нам точно несдобровать. Уходить надо. Как пить дать, уходить.
  
   -- Пусть Шарль скажет, какие у него задумки. Тогда и решим, что нам делать, -- предложил Сабуров. -- Слушаем тебя, граф.
  
   -- Мы могли бы скрыться незамеченными, если бы не захотели покарать Кылыч Бен Дина. Таинственное исчезновение "меча Средиземноморья" и Немого Али поднимет на ноги не только охранников мавров, но и весь экипаж брига. Пираты будут рыскать по острову. Нет уверенности, что, дождавшись ночи, мы сумеем поднять шлюпку из воды и уплыть с острова. Нам просто могут помешать это сделать. Или же заметят, когда мы будем готовиться к отплытию или уже в море при лунном свете. Если нас обнаружат, неминуема погоня. Летние ночи короткие, кроме как по ветру, парусному судну идти некуда. С рассветом бриг без труда догонит шлюпку. И тогда все мы будем болтаться на реях.
  
   -- И на кой ляд нам сдался этот ирод, -- в сердцах сказал
   Еремей и несильно пнул Кылыч Бен Дина ногой. -- Пересидели бы до ночи и спокойно уплыли...
  
   -- Давай дослушаем Шарля, а потом будем разбираться с пиратом, -- недовольно осадил его Сабуров.
  
   -- Кылыч Бен Дин нам может понадобиться, -- хитро улыбнулся Шарль. -- Как пропуск во Францию, как гарантия нашей свободы. Но для этого требуется захватить бриг.
  
   Молчание и искреннее изумление на лицах Андрея и Еремы было ответом на слова Шарля.
  
   -- Это шутка, Шарль? -- осторожно спросил Сабуров. -- Нам смеяться?
  
   -- Это вполне серьезное предложение, Андре, -- совершенно спокойно заявил Шарль.
  
   -- Но нас всего четверо, а на бриге, ты сам говорил, не менее шести десятков матросов. Да если они просто пойдут толпой, растопчут, и мокрого места не останется.
  
   -- Если им скомандуют пойти, -- уточнил Шарль. -- Кстати, мысль о захвате брига у меня появилась тогда, когда ты Андре уточнял численный состав команды корабля. А теперь отвечаю на твой вопрос. Шестьдесят матросов без труда справятся с попытавшимися захватить бриг четырьмя авантюристами. Но четверка смельчаков, неожиданно ночью напавшая на корабль, думаю, сумеет вывести из строя старших офицеров. За исключением одного, которого следует переманить на свою сторону. Этот человек перейдет к нам и успокоит экипаж. Примет ли он подобное предложение? С этим справится кожаный мешочек, который мы срезали с пояса Кылыч Бен Дина. Если пообещаем перебежчику даже малую часть того, что хранится в этом кошельке, а по прибытию во Францию -- полное прощение за службу на пиратском корабле, думаю, он не откажется от столь выгодного предложения и заставит матросов повиноваться нам.
  
   -- Это будет сам Мавританец или кто-то из его офицеров?
  
   -- Боцман. Я знаю этого человека. Жан Даладье волею случая попал на пиратский корабль. Он служил на моем корвете старшим матросом. Даладье один из немногих, кто спасся вместе со мной.
  
   -- И его сразу поставили боцманом на пиратском бриге. Не посадили на весла в галеру?
  
   -- Опытные моряки ценятся и у пиратов. До меня еще на галере дошли слухи, что Жан некоторое время был простым матросом, а после того, как погиб старый боцман, его поставили на эту должность. Я не верю в искреннюю преданность бывшего подчиненного французской короне и лично мне, но, думаю, что службе на пиратском корабле он предпочтет обеспеченную жизнь на суше. Насколько помню Даладье, всегда был человеком достаточно хитрым и свою выгоду он не упустит. Да, я понимаю, что предлагаю опасное дело, но таким образом мы решим все наши проблемы.
  
   Сабуров слушал Шарля, недоверчиво покачивая головой. Еремей
   сидел на свернутых сетях, привалившись спиной к стене, и будто бы дремал. По крайней мере, глаза его были закрыты.
  
   -- Захват брига вчетвером и подчинение себе шести десятков пиратов, нельзя назвать опасным. Это настоящее безумство,
   -- сказал Андрей. -- Мы должны поставить на кон свои жизни, зная, что возможность выигрыша ничтожно мала. Если мы погибнем, то и Созию с Микисом ждет та же участь. Поэтому я не знаю, что тебе ответить Шарль. А ты как думаешь, Еремей?
  
   Ерема открыл глаза, но не поднял их на Андрея с Шарлем, а уставился в пол.
  
   -- А что скажу я? А ничего. Мы вроде нынче с утра поклялись быть вместе и в радости, и в горе, но что-то мне говорит, что горе делить вы согласны, а вот про радость к вечеру почему-то позабыли. Мы с Саввой, конечно, люди простые, не графы и не шевалье, ума не от учителей ученых набрались, а от жизни, все больше собственным горбом, да руками промышляли. Но хрен от редьки, как и честность от подлости отличить сможем. Темните что-то вы, парни, но вся ваша хитрость на воде вилами писана. Про какие-то малые толики из кисета поминаете, сундучок из пещеры притащили тяжелый такой... А потом спрашиваете, не хочешь ли ты, мил друг, голову свою за правое дело положить? Вот и не знаю я, что вам ответить. А кроме меня еще и Савва есть. Он человек, конечно, степенный, легковерный и пойдет за вами, если попросите, как теляти за козлом-иудой на бойню идет и не думает, что его сейчас зарежут. Да только жаль мне, почему-то, себя стало. И Савву тоже. Ну и что вы мне скажете на мои слова?
  
   -- Прости, Еремей, -- покраснел и от стыда отвел в сторону глаза Сабуров. -- Не хотели обидеть, не собирались обманывать, просто раньше времени не стали говорить, чтобы не разнежились вы с Саввой, за головы свои бояться не стали. Но раз уж дело дошло до того, что ты в подлости нас с Шарлем обвиняешь, то откроемся мы. Наследство всем нам от этого аспида привалило, -- Андрей кивнул на лежащего на полу Кылыч Бен Дина. -- Да не простое, а такое, что аж дух захватывает. Богатство такое накопил паук-кровосос, что и во сне не снилось, ни сказках про такое не сказывалось. Полон сундучок камней драгоценных. И все мы, братья, владеем им, как трофеем военным. Поровну, по справедливости разделим. А что молчали мы, так не от жадности, не от желания утаить, а от боязни, что распадется наш союз, не захочет кто-то из нас, богатым став, голову свою под пиратские сабли подставлять. Не по злобе или скаредности не стали говорить о сокровищах корсара, а, считай, по неразумности. Вот теперь и суди нас Еремей.
  
   -- Обидели вы и меня, и Савву, -- после долгого гнетущего молчания со вздохом сказал Ерема. -- Неужели бы мы бросили вас в тяжелое время. А то я не видал камней драгоценных. Да, тьфу на них! Ничего не стоят сапфиры да рубины против настоящей дружбы мужской.
  
   -- Не хотели мы братство наше ломать, вот те крест, -- побожился Сабуров. -- Правду говорю, Шарль не даст соврать.
  
   -- Не обижайся, Жером, -- хлопнул Еремея по плечу Шарль. -- Если обидели, прости. Не желали мы вам с Саввой зла, просто думали, что лучше будет, если вы позже узнаете о сокровищах
   пирата.
  
   Кылыч Бен Дин завозился, замычал, видимо неоднократные упоминания о потерянном богатстве пришлось ему не по душе. Еремей для порядка пнул его пяткой и поднял глаза на Андрея и Шарля.
  
   -- Ладно, забыли об этом разговоре. От молодости, от горячности у вас так вышло, -- он задумался, а потом весело сверкнул глазами. -- А, может, и верно вы порешили не показывать, что в сундучке хранится. Одно дело слова, а другое -- блеск алмазный в глазах. Он и силу людскую может порушить, и совесть злобой, да завистью сжечь. Это я по себе знаю, видел, как хорошие вроде бы люди из-за золота в зверей превращались... И не буду я в сундучок заглядывать, пока опасность не минует. И Савве закажу это делать.
  
   Андрей и Шарль радостно переглянулись. Жива их дружба, не отстранился от них донской казак.
  
   -- Ну, а что ты все-таки скажешь по задумке Шарля? -- нетерпеливо спросил Сабуров.
  
   -- Великие дела они потому и великие, что другим не под силу. Вон Степан Тимофеевич не испугался пойти на персидского шаха. На малых стругах, супротив ветра на веслах в Каспийское море вышли. Дербень осадили, на суше победили кизилбашцев. А когда Менеды-хан вышел на нас в море с войском в два раза большим и кораблями пушечными, то и его орду побили. И стала с той поры слава Степану Тимофеевичу в народе не как гулебному атаману, шарпальщику, а как воителю великому. Корабль захватить, конечно, не город осадить, но и нас не полк, а всего четверо. То, что всю старшинку корабельную сначала надо положить, задумка верная, хотя и в ней есть изъяны. Без пастуха стадо разбредется, потом кнутом долго щелкать придется, чтобы в кучу собрать. Боцмана подкупить можно, да только единожды предав, он и второй раз предаст, глазом не моргнет. По моему разумению, если нападать на корабль, то действовать надо быстро, так, чтобы никто не успел опомниться. И спуску никому не давать, крови не жалеть, чтобы пираты сразу поняли, что новый хозяин пришел. Вот и ответ мой на предложение Шарля. Савва, думаю, согласится с нами идти, но об этом вы у него сами спросите, уважьте.
  
   -- "С нами идти..." -- передразнил Еремея Сабуров. -- Еще ничего не решили, а они уже в поход собрались. И выходит, что один я нынче в трусишках хожу. Шарль предложил лихое дело, Еремей поддержал, Савва согласится...
  
   -- А за тобой, раз мы выбрали тебя атаманом, последнее слово, -- перебил его Еремей. -- Считай, это у нас военный совет. Все сказали, что думали, теперь решать командиру. И думай быстрее, пока мавры не стали Кылычку искать. Что нам сейчас делать: прятаться, или готовиться к захвату брига?
  
   -- Раз Савва тревогу не поднял, значит, пираты Кылыч Бен Дина не хватились. Думаю, и не хватятся скоро, если он им не сказал, когда его ждать. Может, как раз к ночи и забеспокоятся.
  
   -- А мы сейчас спросим у него самого, -- ухмыльнулся Ерема. -- Шарль, займи Созию, а то у нас тут серьезный разговор намечается... А ну-ка, грозный корсар, отвечай нам, когда твои шакалы черные тебя искать начнут.
  
   Он вытащил изо рта Кылыч Бен Дина кляп, и пещера немедленно наполнилась визгом и ругательствами. "Меч Средиземноморья", похоже, пришел в себя. Того испуга, который наблюдали Шарль и Андрей в полузатопленной пещере, не наблюдалось. Похоже, пират понял, что захватившие в плен люди не хотят лишать его жизни и что их совсем мало. Да трудно было не понять. Разговор "островитяне" вели на лингва-франка, не скрываясь от пирата.
  
   Еремей недолго слушал ругань Кылыч Бен Дина. Он взял в руки кривой турецкий кинжал, сунул его острием под подбородок корсара и несильно нажал. Особого вреда это действие принести не могло, но боль причинила сильную. А тут еще и мучитель отнял кинжал и явил глазам Кылыч Бен Дина окровавленное острие. Тот завизжал еще громче, на этот раз не от гнева, а от ужаса. Тогда Еремей опять засунул кляп в рот пирата.
  
   -- Слушай меня ты, тварь дрожащая, -- замогильным голосом обратился к Кылыч Бен Дину Еремей и коснулся лезвием уха.
   -- Ты нам, нетопырь, пока нужен живой, но не значит, что целый. Если я у тебя ухо отрежу или глаз вырву, большого убытка для нас не будет. Можно еще ноги переломать, чтобы далеко не убежал, или язык наполовину укоротить. Нет, язык резать не будем, он еще пригодится... Остается ухо или глаз. Лучше глаз.
  
   Еремей несильно, но так, чтобы пошла кровь, резанул пирату ухо и тут же приставил кинжал к глазу.
  
   -- Но и глаз можем оставить целым, если ты нам расскажешь, зачем сюда явился, и когда тебя начнут искать твои псы-охранники. Если согласен говорить, кивни, я кляп изо рта вытащу. Ну а если не согласен, не кивай, и тогда я начну тебя резать.
  
   Кылыч Бен Дин, испуганно глядя на Еремея, мелко затряс головой.
  
   -- Вот и я говорю, что в человечьем хозяйстве глаз вещь нужная. -- деловито сказал Ерема и вытянул кляп. -- Слышал, что у тебя, изувера, спросил? Зачем на остров пожаловал?
  
   -- За камнями, -- коротко ответил Кылыч Бен Дин и покосился в сторону сундучка. -- Я их прятал здесь.
  
   -- Все хотел забрать?
  
   -- Только те, что в кошельке, -- вздохнул корсар. -- Лучше бы весь сундучок прихватил и никогда больше сюда не возвращался. Тогда скрываться не надо было, вся охрана, а не только Али, сопровождала бы меня...
  
   Кылыч Бен Дин не врал. Андрей с Шарлем застали пирата, когда он прятал сундучок, закладывая его камнями в скальной нише.
  
   -- Собирал, собирал, а нынче потратить решил? Куда тебе столько камней драгоценных понадобилось? -- вступил в разговор Сабуров.
  
   -- Галеры купить, -- признался "меч Средиземноморья". -- Одна осталась, и та на плаву еле держится. Думал, еще две заведу, так быстро камешками сундучок пополню.
  
   И этим словам Кылыч Бен Дина можно было верить.
  
   -- Так, когда твои охранники мавры всполошатся и тебя искать начнут?--- Еремей задал вопрос, который более всего их тревожил.
  
   -- Приказал им просто ждать, -- потерянно произнес Кылыч Бен Дин. -- Когда вернусь, не сказал.
  
   Глава 12 Захват брига
  
   Основная суматоха началась с наступлением сумерек, едва ушло солнце. Казалось еще мгновение назад, было светло, но вдруг камнем упала темнота, как обычно бывает в этих широтах, и ночь полноправно вступила в свои права.
  
   Мавры, правда, забеспокоились раньше. Солнце еще не коснулось линии горизонта, и было достаточно светло, но недвижные статуи, в коих они превратились после ухода Кылыч Бен Дина, зашевелились. После недолгих и бурных переговоров, с выразительными жестами и мимикой, черные охранники вскочили на ноги и тревогой стали оглядываться по сторонам. Они еще надеялись на возвращение хозяина. Однако когда солнечный диск наполовину скрылся в море, мавры начали действовать. Два охранника кинулись по берегу в направлении, куда ушел Кылыч Бен Дин. Еще двое побежали к вершине холма, господствующего над островом, видимо, что оглядеть его сверху. Один остался на месте, подошел к кромке воды и стал громко кричать, вызывая подмогу с брига.
  
   Андрей и Еремей недолго любовались этой картиной, лежа на
   наблюдательном пункте на холме, куда сейчас стремились охранники Кылыч Бен Дина. Им пришлось в скором порядке покинуть свою лежку, чтобы не быть замеченными. Главное Андрей и Шарль убедились, что поиски "меча Средиземноморья" начались в преддверии темноты, что было им на руку. Обнаружить ночью заложенный камнями вход пещеру, в которой скрывались Созия, Микис и пленный корсар, было практически невозможно. А это давало широкую свободу действий Сабурову и его товарищам.
  
   Сбежав по склону, Андрей и Шарль присоединились к Ереме и Савве, прятавшимся в неглубоком каменном гроте-мешке в нависшей над морем скале рядом с бухточкой, где были ими затоплены шлюпка и лодка-долбленка. Лежали они достаточно долго, ожидая появления пиратов, ищущих своего грозного предводителя.
  
   В наступающих сумерках "островитяне" увидели двух мавров-охранников, бежавших по берегу с тревожными призывами к Кылыч Бен Дину. Их проводили взглядами и не стали ничего предпринимать. Ждали большую облаву. Когда уже в темноте замелькали горящие факелы, на душе у Сабурова стало тревожно. Пираты шли и по прибрежной полосе и по верху, пробираясь между скал. Увидеть, как и случайно натолкнуться на четверку смельчаков они не могли. Для этого следовало повиснуть на руках на краю скалы и спрыгнуть вниз на узкий карниз, что ночью, которая полностью вступила в свои права, было смертельно опасно. И снизу по отвесной, пусть и невысокой стенке забраться было мудрено. Однако сполохи от горящих факелов и близкие перекликания пиратов напрягали Андрея и его товарищей и заставляли вжиматься в каменный пол тесного грота.
  
   Наконец голоса стихли, и факелы скрылись за скалами, оставив после себя смолистый запах. Полежав еще немного,
   Сабуров шепотом дал команду на спуск. Тонкая, но прочная, заранее приготовленная веревка опустилась темноту и "островитяне" один за другим бесшумно соскользнули по ней вниз к воде.
  
   Луна изредка появлялась в разрывах между облаками, к ночи закрывших небосклон. Для тех, кто искал Кылыч Бен Дина, непроглядная темень была помехой, а вот Сабурову и его товарищам такая обстановка была как нельзя кстати. Прокравшись по песчаному берегу бухточки, они зашли воду и общими усилиями вытащили из воды лодку-долбленку, доставшуюся им от Кылыч Бен Дина. В нее сложили оружие -- сабли, кинжалы и четыре заряженных пистолета.
  
   -- Ну что, братья, отступать нам некуда, -- шепотом сказал Андрей.
   -- Теперь нам господь в помощь, да удачи немного...
  
   Савва скороговоркой забормотал:
  
   -- Господи, скорый в заступление и крепкий в помощь, благословив укрепи, и в совершении намерения благого дела рабов твоих от всякого зла избави, яко один всесилен и человеколюбец, во имя Отца и Сына и Святаго духа. Аминь.
  
   -- Бог нам в помощь. Аминь, -- подержал его Сабуров.
  
   -- Да уж, благое дело, -- перекрестившись, но с большим сомнением произнес Еремей. -- Сколько сегодня народу поляжет...
  
   Зайдя по грудь в воду, они оттолкнулись ногами от дна и поплыли вокруг острова, держась за лодку. От берега далеко не удалялись, боясь, что унесет течением, но и близко не подплывали, чтобы их случайно не обнаружили. Когда попадались отмели, отдыхали, пригнувшись, брели по мелководью. Луна, пробивавшаяся в прорехи облаков, не давала им сбиться с курса. Волнение моря было невелико, как и ветер, к ночи почти стихший. Их прежняя задумка бежать с острова с наступлением темноты могла окончиться плачевно. Хотя ветер дул в нужную сторону, но вряд ли хорошо наполнял парус. До рассвета они могли далеко не уйти, чтобы скрыться из виду пиратов.
  
   Когда из-за скал появились заметные с воды огни фонарей брига, "островитяне" стали удаляться от берега. По длинной дуге они оплыли корабль и приблизились к нему со стороны моря. Отсюда покинутая ими суша была видна, как на ладони. На берегу горел большой костер, десятки факелов, словно светлячки, ползали по темной громаде острова.
  
   Эти сполохи радовали смельчаков. Судя по количеству факелов, не менее половины команды сошло на берег и принимало участие в поисках Кылыч Бен Дина. Значит, ряды противника на борту заметно уменьшились. Но и оставшихся на корабле пиратов для четверых "островитян" было более чем достаточно. Правда, как было оговорено на совете в пещере, вступать в неравный бой они не собирались. Главными целями являлись Мавританец и его офицеры. А дальше?.. Да помоги им Господь!
  
   Фонари на корме и на мачте тускло освещали палубу, бросая мутные отблески на воду вокруг брига. Часовые на палубе, если таковые имелись, вряд ли вглядывались в темноту ночи со стороны открытого моря. Без сомнения, их внимание было приковано к острову, где продолжались поиски Кылыч Бен Дина. Но отважной четверке расслабляться не стоило. Малейшая небрежность могла привести к катастрофе.
  
   Стараясь не плеснуть, Сабуров с товарищами подвели лодку
   к бригу со стороны бушприта. Свет от фонаря на грот-мачте
   сюда плохо доставал, а у бортов, нависших над водой, вообще царила темень. Кроме того, здесь находился единственный для "островитян" путь на палубу: якорный канат. Далее им следовало пересечь весь корабль до капитанского мостика, под которым находились каюты капитана и его помощников.
  
   Первыми отправились на бриг Шарль и Еремей. Оба они вооружились кинжалами. Савва и Андрей остались на плаву удерживать долбленку, чтобы она не случайно не ударилась о борт корабля и не наделала шуму. Кроме того, не стоило толпой рваться на корабль, сначала следовало провести разведку.
  
   Две тени проползли по якорному канату, на короткое время застыли наверху, осматривая палубу, и затем скрылись за бортиком. Время тянулось медленно и натружено, словно бурлацкая барка, идущая против течения. У Сабурова от волнения даже сердце стало биться реже, отдаваясь в голове тяжелым колокольным звоном. Он прислушивался к его ударам, отсчитывая шаги Шарля и Еремея по палубе. По простым прикидкам, они должны были уже трижды пересечь бриг от носа до кормы. Андрей понимал, что арифметика здесь бесполезна, однако ожидание было томительным и тревожным.
  
   Наконец над бортиком образовалась чья-то голова, кажется Еремея, и вниз поползла веревка. От сердца Сабурова на время отлегло. Под легким ветерком веревка качалась, и поймать ее было трудно. Наконец Савва зацепил конец, после чего, Андрей наклонил борт долбленки, а кузнец стал вязать к веревке находившееся в лодке оружие.
  
   Когда связка оружия поползла вверх, Сабуров оттолкнул ставшую ненужной долбленку и, взявшись за толстый якорный канат, полез наверх. За ним, пыхтя, стал карабкаться Савва. Перевалившись через борт, он мягко ступил на палубу и присел рядом с Еремеем.
  
   -- Одного часового сняли, больше никого не нашли, -- шепотом доложил Ерема, развязывая узел на веревке. -- Убитого спрятали под парусом на носу. Шарль ждет нас на корме, у капитанского мостика. Держи саблю и пистолеты. И ты, Савва, вооружайся. Идите вдоль этого борта на корму, а я пойду с той стороны. Если кого встретите, кончайте, но чтобы все тихо было.
  
   -- Все понятно, -- нетерпеливо бросил Андрей, беря в одну руку саблю, а в другую -- пистолет. -- За мной Савва.
  
   Осторожно ступая, оглядываясь на каждый шорох, они крались на корму, где ждал их Шарль. Дойдя до середины брига, Сабуров быстро присел и замер, прижавшись к бортику. То же самое проделал и Савва. Их спугнул скрип и деревянный стук, раздавшийся совсем близко. В тусклом свете фонаря Андрей разглядел, как посередине палубы чуть впереди откинулась крышка люка, и из недр брига выбрался человек, вероятно матрос с каким-то круглым, похожим на большую кастрюлю или таз, предметом руках. Он был высок и крепок. Закрыв люк, пират двинулся к борту. Продвинься Сабуров шагов на семь вперед, он бы точно вышел на них.
  
   Не глядя по сторонам, матрос подошел к бортику, наклонил емкость, которую держал в руках и вывалил ее содержимое за борт. Возможно, все для него закончилось благополучно, если бы он повернулся и пошел назад. Однако матрос поставил на палубу кастрюлю, зевнул, потянулся так, что захрустели кости, и огляделся по сторонам.
  
   Даже при тусклом свете фонаря мудрено было не разглядеть Андрея и Савву, сидевших на корточках у борта. Сабуров это понял, когда матрос только начал поворачивать к ним голову. На раздумье времени не было. Словно разжатая пружина Андрей бросился на пирата. Тот толком так и не успел понять, что происходит, что за тень метнулась по палубе к нему. Их взгляды встретились в тот момент, когда сабля Андрея уже вонзалась в бок пирата. Выпад с лета был столь силен, что клинок прошил его насквозь. Бедолага сильно захрипел и осел на палубу.
  
   Сабуров вытянул из тела пирата саблю. Его руки дрожали, ноги сделались ватными. Это был первый противник, которого он поразил своей рукой. Того турка, на которого Андрей сбросил глыбу во время освобождения Созии, можно было не считать. Метнул со скалы камень, сбил османа с лошади, так это же издали, не глаза в глаза...
  
   Подоспевший Савва без указаний понял, что надо делать. Взявшись за убитого, он с палубы перевалил его на борт. Потом, перехватив за ноги, опустил пирата головой вниз, наклонился и разжал руки. Негромкий всплеск известил, что матрос пиратского брига пустился в свое последнее плавание. Туда же отправился и таз несчастного.
  
   С противоположного борта к люку в палубе, откуда вылез пират, скользнула темная фигура. Это был Еремей. Он аккуратно закрыл крышку люка и палкой с набалдашником на конце, вероятно, банником от пушки, запер ее, продев в проушины, одна из которых одновременно служила ручкой.
  
   -- Птички в клетке, -- донесся до Андрея и Саввы шепот Еремея.
  
   Андрей уже пришел в себя, а после того, как Ерема запер команду брига в трюме, так и вовсе повеселел.
  
   -- Вперед, -- шепнул он Савве. Еремей и без его указания уж двинулся в направлении кормы.
  
   Добраться до капитанского мостика было делом недолгим. Шарль поджидал товарищей внизу у двери, ведущей в каюту капитана.
  
   -- Там их трое, не меньше. Я слышал три разных голоса, --
   доложил Шарль. -- Возможно, в каюте находится еще кто-то, не участвующий в разговоре.
  
   -- Будем рассчитывать на троих, -- решительно сказал Андрей. -- Пойдем тоже втроем. Савва, ты остаешься на палубе, охраняешь нас снаружи.
  
   -- Понял, -- отозвался кузнец. -- Посторожу...
  
   Помимо сабли Савва вооружился банником, который подобрал по дороге у пушки и выглядел весьма внушительно. Эдакий богатырь на страже рубежей. Только без шлема и доспехов, а босиком и в мокрой одежде, с которой до сих пор еще капала вода.
  
   -- Я врываюсь первым, стреляю и ухожу в сторону. Следом за мной заходит Шарль и тоже выбирает себе цель. Ты Ерема идешь последним, если мы не справимся, подчищаешь за нами. Одного можно оставить живым. Если там будет боцман, то его. В общем, как получится...
  
   Андрей взялся за ручку двери, но ее перехватил Шарль.
  
   -- Так удобнее будет, -- шепнул француз, и Сабуров с ним согласился. -- На счет три...
  
   Взяв наизготовку пистолет, он дождался, когда Шарль скомандует "три" и рванет на себя створку двери. В два прыжка залетев в каюту, Андрей еще на бегу выбрал себе цель. И ей оказался Мавританец. Капитан брига стоял как раз напротив входа у стола, что-то говоря своим собеседникам. Он так и застыл с открытым ртом, растерянно глядя на ворвавшегося в каюту человека. Правда, долго удивляться ему не пришлось. Уже на третьем шаге Сабуров нажал на курок. И не промахнулся. Уходя в сторону, как и договаривались, давая дорогу идущему за ним Шарлю, Андрей успел разглядеть, что пуля попала Мавританцу точно в грудь, разорвав колет. Силой удара пули, капитана брига бросило назад. Что с ним стало дальше, Андрей не видел, так как отвлекли другие, более важные дела. За его плечом раздался второй выстрел -- настало время Шарля. Целью француза был пират в кожаной шляпе, сидевший на стуле у стены. И граф также не промахнулся.
  
   Как оказалось, догадки Шарля оказались верными. В каюте находилось четыре человека. И визит непрошенных гостей не застал опытных вояк врасплох. Еще не успел рассеяться дым от выстрелов, а оставшиеся в живых офицеры брига уже вступили в схватку. Ближайший к Сабурову пират выхватил из-за пояса пистолет и направил его на молодого человека. Промахнуться с расстояния пяти шагов было невозможно, лишь краткий миг отделял Андрея от смерти. Воспользоваться саблей он не успевал. Единственное, что смог предпринять Сабуров -- бросить в противника ставший бесполезным свой пистолет. И это спасло его. Пират нажал на курок, одновременно уклоняясь от летящего к нему пистолета, и рука его дрогнула. Андрей почувствовал, что плечо сильно обожгло, но радостная мысль о том, что он остался жив, растворила боль.
  
   Выхватив саблю, он бесстрашно ринулся на пирата. И уже с первым ударом понял, что нарвался на опытного соперника. На замахе Андрея, тот успел выхватить из ножен прямой абордажный палаш и отбить его саблю. И тут же ответить атакой на атаку. Сабуров едва смог парировать боковой удар. А потом ему оставалось лишь защищаться, отбивая удар за ударом. Каюта не была тесной, однако очень скоро противник прижал Андрея к стене, и отступать от яростно нападавшего пирата ему стало некуда.
  
   Сабуров не видел, что творится рядом, справились ли Шарль и Ерема с четвертым пиратом. Его глаза сосредоточились на
   сверкающем клинке в руках соперника. Палаш взлетал и падал, натыкаясь и отскакивая от сабли Андрея, пытаясь пробить дорогу к мягкой плоти человеческой плоти.
  
   Неожиданно Андрей вспомнил слова Еремея о том, что в бою надо следить не за противником в человеческом образе, а за его оружием. И считать, пытаясь поймать ритм его действий. Редкий мастер сабельного боя имеет в своем арсенале более двух-трех отточенных приемов, которые он использует в схватке. Как правило, один или два. И это следует просчитать и оборотить в свою пользу. Поймать соперника на подготовке привычного набора ударов.
  
   "Раз, два, три... Раз, два, три, четыре... Раз, два, три... -- отбиваясь от бешено атакующего корсара, с трудом увертываясь от его ударов, пытался считать Андрей. -- Раз, два, три, четыре..."
  
   Наконец, когда силы уже были на исходе, и молодой человек едва справлялся с градом ударов, Андрей смог-таки поймать рисунок боя противника. На радость понимания, что он не погибнет, Сабурова не хватило, лишь отступило готовое вырваться наружу отчаяние. Но сил чуточку прибавило.
  
   "Или сейчас, или уже никогда, -- решил Сабуров, увидев, как
   палаш пирата после отраженного прямого удара вытянутой петлей уходит вправо. Это уже было, соперник повторялся, и Андрей просчитал его задумку: -- Клинок уходит резко вверх и опускается косым рубящим ударом... Пора!"
  
   Сабуров стремительно прыгнул к противнику, не ожидавшему от него подобной прыти. Для замаха и удара у пирата не осталось никакой возможности. Он отшатнулся, попытался шагнуть назад, однако защититься уже не успел. Сабля Андрея, находившаяся у него на уровне пояса после только что отраженного удара резко и косо пошла вверх. Изогнутый, остро отточенный клинок скользнул по шее пирата. Тонкая струя крови едва не плеснула в лицо Сабурову. Он успел отшатнуться и отбить нанесенный уже слабеющей рукой ожидаемый удар палаша. Схватившись за шею, пират медленно осел на пол. Вместе с пульсирующей кровью из него уходила жизнь.
  
   Глава 13 Дела вечерние
  
   Андрей перевел дыхание и огляделся. Схватка закончилась. Четыре недвижных тела лежали по разным углам каюты. Шарль и Еремей смотрели на Сабурова. В руке у Еремы был пистолет, направленный в его сторону.
  
   -- Ты заодно решил и меня застрелить, -- переводя дыхание, задыхающимся голосом спросил Сабуров.
  
   -- Нет, твоего дружка задушевного, -- кивнул на лежащего у ног Андрея пирата Еремей и весело подмигнул. -- Думал, не справишься, но ты молодцом. Опередил меня... Недаром я тебе уроки давал.
  
   -- А что всех-то положили? Мы же договаривались, что оставим боцмана в живых.
  
   -- Его здесь нет, -- пожал плечами Шарль. -- Даладье или на острове со своими матросами ищет Кылыч Бен Дина, или заперт в трюме.
  
   -- И что нам теперь делать? -- растерянно спросил Андрей.
   -- Капитана и офицеров убили, половину команды заперли... Вроде бы хозяева на корабле, а вроде и гости незваные.
  
   -- Может, по одному из трюма матросов доставать, да к присяге приводить, -- предложил Ерема и для убедительности покачал пистолетом. -- Если, кто не согласится, так его...
  
   -- Под дулом-то пистолета он, конечно, согласится, а только отвернешься, нож в спину всадит, -- задумчиво сказал Сабуров. -- Темно сейчас, время самое разбойное.
  
   -- Но если ждать до рассвета, то могут вернуться матросы с острова и тогда нам точно несдобровать. Подойдут на шлюпках с разных сторон, полезут на бриг, словно саранча, и мы не выстоим, -- угрюмо сказал Шарль.
  
   -- Да, не додумали малость, -- почесал затылок Еремей. -- Так, может, нам бриг ко дну пустить, а еще лучше -- поджечь. А самим вплавь на остров. Пока пираты будут суетиться, поднять нашу шлюпку -- и в путь-дорожку, как до этого мыслили. Погони точно не будет.
  
   -- А это хорошая мысль, -- поддержал Еремея Шарль, -- До утра еще далеко.
  
   -- Хорошая, да не очень, -- мотнул головой Сабуров. -- Если корабль загорится, люди, что высажены на остров, вряд ли успеют подплыть и потушить пожар. А значит, вернутся назад. А их на острове с охранниками Кылыч Бен Дина около сорока человек наберется. И мавры, гори им бриг синим пламенем, не перестанут искать своего хозяина. У меня большие сомнения, что нам удастся незаметно поднять шлюпку и выбраться с острова.
  
   -- Но что же тогда делать? -- в один голос спросили Шарль и Еремей.
  
   -- Мы сможем вчетвером поднять якорь и поставить хотя бы один парус, -- обратился к французу Сабуров.
  
   -- Якорь поднять... сможем, -- задумываясь над каждым словом, выдал Шарль. -- Парус поставить... не знаю. Моряки из вас никакие... По мачтам же никто не лазил.
  
   -- А косой передний сможем поставить? -- быстро спросил
   Андрей.
  
   -- Это получится, -- уверенно ответил Шарль. -- И не один, а два поднимем. Только на них далеко не уйти. И без того ветер слаб, будем ползти, словно черепаха.
  
   Француз вдруг переменился в лице.
  
   -- А Созия? Мы ее бросим на острове? Я не согласен!
  
   -- Успокойся, никого не бросим, -- улыбнулся Сабуров. -- И плыть в даль дальнюю нам не надо. А теперь слушайте, друзья, как мы поступим...
  
   На палубе ничего не изменилось. Савва стоял на часах с банником в руках. Судя по его безмятежному виду, для волнений оснований не было.
  
   -- Как дела, Савва? -- поинтересовался Андрей. -- На острове после наших выстрелов не встревожились?
  
   -- Да, вроде, тревоги нет. Вряд ли они слышали, как вы стреляли. Дверь толстая... Пока все тихо, пираты по острову бродят с факелами, как мухи сонные, -- доложил кузнец и кивнул на люк, ведущий в трюм. -- Матросы только бушуют. Пытаются крышку выбить.
  
   -- Ничего, сейчас урезоним, -- уверенно сказал Сабуров. -- Пошли с нами якорь поднимать, да парус ставить.
  
   Вчетвером, упираясь в ворот, они с трудом, но подняли якорь. И треугольные паруса, крепившиеся за бушприт и фок-мачту, под командой опытного Шарля поставили достаточно быстро. Ветерок дул слабый, но в нужном направлении на север. Поначалу казалось, что бриг стоит на месте и плыть никуда не собирается. Но потом все заметили, что светляки факелов на острове стали медленно смещаться к корме.
  
   Шарль встал к штурвалу, выбирая правильный курс, а Андрей с Саввой и Еремеем пошли утихомиривать остатки команды в трюме. Раньше этого делать не стоило, чтобы вдруг не встревожились люди на берегу. И позже не стоило шуметь, чтобы пираты в темноте не смогли определить, где находится бриг.
  
   Матросы и вправду сильно бушевали, пытаясь выбить дверку люка, ведущую из трюма на палубу. Савва и Еремей встали по обе стороны створки с банниками наизготовку. Андрей с двумя заряженными пистолетами в руках, дождавшись, когда матросы сделают передышку, освободил петли люка и отошел на пару шагов назад.
  
   Первый же удар снизу откинул створку. От удивления на мгновение внизу установилась тишина, которой немедленно воспользовался Сабуров.
  
   -- Матросы! -- громко крикнул он. -- Ваш корабль захвачен. Кылыч Бен Дин у нас в плену. Капитан Ахмед аль Абас по прозвищу Мавританец и его помощники мертвы. Теперь у вас новый командир и новые офицеры. За неподчинение -- смерть! Если кто вздумает бунтовать, мест на реях хватит всем.
  
   Некоторое время в трюме молчали. Потом до Сабурова донеслись тихие голоса, матросы обсуждали предъявленный ультиматум. А затем произошло то, что и предполагали Андрей и его товарищи. Из люка выскочил здоровенный матрос. Намерения у него были недвусмысленные, явно воинственные, что и подтверждала обнаженная сабля в руках.
  
   Ничтоже сумняшеся, Андрей поднял пистолет и выстрелил в пирата. Пуля попала ему в грудь и отбросила назад в люк. Но из недр корабля уже лезли другие. Вторым пистолетом Сабуров не воспользовался, потому что пришла очередь Саввы и Еремея. Они без жалости банниками заколачивали пиратов назад в трюм. Справлялись со своим делом легко, потому что люк был неширокий, пройти в него можно было только двоим. Двое и получали банниками от души и валились назад в трюм.Воинственные крики и сменились стонами и проклятиями. Через короткое время из люка уже никто не пытался выбраться на палубу.
  
   И тут настал момент окончательно разъяснить команде брига, что у них действительно появился новый и, причем, строгий командир. И занялся этим Еремей. На лингва-франка, языке пиратов Средиземного моря он разговаривал средне паршиво, хорошо понимая, о чем говорят, но, отвечая, иногда путал в речь русские слова. А вот ругательствами владел виртуозно. Боцман и приставы на галере были хорошими учителями...
  
   -- Вы, сучьи дети, исчадие ада! Гореть всем в геенне огненной, три тысячи чертей и якорь вам задницу. Слушайте меня, ублюдки, морской еж вам в глотку!..
  
   Вступление было длинным и художественным. Ерема вспомнил предков матросов, по его разумению наделенных ужасными пороками. И самым большим их прегрешением было то, что после соединениями с наиболее грязными животными и мифологическими существами не людского происхождения, они произвели на свет удивительных уродов, коими и являлись сидевшие в трюме матросы. Далее Еремей описал самих пиратов, предки которых, при всех их пороках и физических недостатках, в сравнении с потомками являлись если не херувимами, то святыми праведниками точно. Когда красочные эпитеты у Еремы, наконец, закончились, а продолжалось это достаточно долго, он перешел к сути дела. И времени на это, как и слов, по сравнению с вступлением, ушло до обидного мало:
  
   -- Не хотите болтаться на рее с конопляной тетушкой на шее или кормить морских гадов, сидите в трюме, как мыши. А утром дадите присягу новому капитану. А кто воспротивится, по доске за борт прогуляется. Всем все понятно, мерзавцы?
  
   Ответом была тишина. Похоже, пираты прониклись глубиной и
   красочностью речи казака. Еремей одобрительно хмыкнул и ногой захлопнул крышку люка. Наступившее спокойствие в трюме могло быть обманчивым, тем более в ночное время, поэтому Андрей, для общего спокойствия вдел в петли люка банник, оставив команду брига, взаперти до утра, когда, как они и обещали, состоится церемония присяги новому капитану. И выставил охрану в лице Саввы.
  
   После общения с командой корабля фонари на бриге были потушены. Корабль, бесшумно скользящий по водной глади, окутала ночная мгла. Луна, изредка пробивающаяся сквозь тучи, висела за островом и не давала возможности разглядеть в своей серебряной дорожке, в каком направлении ушел бриг. Пираты, высадившиеся на остров, без сомнения, услышали пистолетный выстрел на палубе и отголоски речи. А значит должны забеспокоиться и отправить на бриг шлюпку с людьми, чтобы узнать, что произошло. Но корабля на месте уже не будет.
  
   Поднимаясь на капитанский мостик, Сабуров представил, какая паника поднимется среди пиратов на острове. Кылыч Бен Дин, для них -- царь и бог, бесследно исчез, корабль, словно призрак растаял в ночных морских просторах. Можно не сомневаться, что кое-кто из них сочтет все происходящее происками нечистой силы. А как корсару не быть суеверным, если чуть не каждый день ходит он под смертью.
  
   Уплывать далеко "островитяне" не собирались. Они решили перегнать бриг на ту сторону острова, где располагалась их пещера и встать на якоре на траверзе бухточки, но значительно дальше от берега, не менее чем в пяти-шести кабельтовых. Ночью их точно не обнаружат, а с рассветом они будут готовы встретить гостей.
  
   Шарль вел бриг, едва гонимый ветром, надувающим малые косые паруса, ориентируясь по огням на острове. Андрей и Еремей молча стояли рядом с ним на капитанском острове. Такое ночное плавание было для бывших рабов-галерников в новинку. Им не раз приходилось ночью идти по морю на галере. Но тогда они были прикованы к скамьям в зловонной гребной яме. А теперь Сабуров вдыхал полной грудью свежий воздух, наблюдая, как медленно уплывают от них горящие факелы. И, казалось, это движутся не они, а удаляющиеся в море огни, которых становилось все меньше и меньше -- их закрывал остров, вместе с редкими звездами исполняют причудливый, дрожащий во тьме танец.
  
   -- Убрать паруса! -- властный голос Шарля вывел Андрея и Еремея и задумчивости. -- Отдать якорь!
  
   -- Есть убрать парус. Есть отдать якорь, -- откликнулся Сабуров, слышавший на галере, как повторяют команду капитана матросы, и сбежал по лестнице на палубу.
  
   Еремей, по своему обыкновению, что-то недовольно и неразборчиво буркнул себе под нос, однако повиновался новоявленному капитану, поспешив следом за Андреем.
  
   Паруса они убрали вдвоем, а вот опустить якорь было сложнее, пришлось звать Савву. Ворот тяжело работал не только на подъем, но на спуск. Его надо было придерживать, чтобы не оборвался и не запутался разогнавшийся канат.
  
   Когда бриг стал на якорь, все четверо собрались на палубе у капитанского мостика. Отдыхать от трудов праведных или неправедных, то бог рассудит, было рано. Требовалось навести порядок в капитанской каюте, то есть отправить за борт трупы Мавританца и его помощников, замыть кровь, а также осмотреть и подготовить оружие к возможному штурму. И про запертых в трюме матросов забывать не следовало. Хоть они и приутихли, но до утра без присмотра выходной люк оставлять было нельзя.
  
   Еремей сменил Савву, оставшись на палубе для охраны и наблюдения за островом. Остальные же занялись погребальными работами и наведением чистоты в каюте, на что много времени не ушло. После этого приступили к ревизии сундуков в каюте Мавританца. Это было важным делом. Шарль очень желал увидеть корабельные документы. Хотя бриг и принадлежал "мечу Средиземноморья", он заходил в порты, где пираты были вне закона со всеми вытекающими из этого факта неприятными последствиями. А значит, у Мавританца имелись бумаги, по которым корабль свободно плавал по Средиземному морю без риска быть арестованным.
  
   И такие документы нашлись, причем во множественном числе.
   В шкафу у капитана в отдельных ящиках лежали бумаги, утверждавшие, что бриг одновременно приписан к портам Алжира, Египта, Испании и Туниса. А внизу на полке еще обнаружились и флаги. И не только вышеперечисленных государств, но десятка других. С особым трепетом Шарль развернул полотнище, на котором были вышиты королевские лилии, знамя французского королевского флота. На глаза молодого человека навернулись слезы, он поцеловал флаг. Андрей и Савва отвернулись, сделав вид, что не заметили слабости Шарля.
  
   В других сундуках обнаружилась судовая касса, одежда и богатое оружие. Все это добро было как нельзя кстати. Показываться команде в обносках, которыми их снабдили критские рыбаки, было подобно самоубийству. Кто примет всерьез пусть отчаянных, но оборвышей, хитростью и захвативших корабль? Поэтому четверке смельчаков следовало переодеться, чтобы выглядеть не оборванцами, а вполне достойными людьми. Свою силу и мужество они уже доказали, осталось только пустить команде корабля пыль в глаза.
  
   Богатые куртки с позументами с разрезами по рукавам, сорочки с кружевными воротами, короткие до колен штаны ренгравы, как назвал их Шарль, сапоги выше колен, шляпы с лихо загнутыми полями, шпаги на расшитых золотом перевязях, превратили молодых людей из нищих в щеголей. Правда, обветренные обожженные солнцем лица и загрубелые руки, лежащие на эфесах шпаг говорили, что Андрей и Шарль вовсе не дворцовые шаркуны, а опытные воины. Одеваться они не спешили, только примерили одежду. Помыться надо, усы, бородки подбрить... День завтра обещал быть жарким во всех отношениях. С народом предстояло тесно общаться, да еще и в куртках, да плотных штанах на солнце жариться. Хорошо хоть от плащей отказались, которые по столичной французской моде к подобному наряду прилагались.
  
   Если молодые люди подобрали себе одежду без проблем, то Савва со своей косой саженью в плечах, да росточком с коломенскую версту, долго копался в сундуках. Но и он себе нашел нужный наряд: рубаху красную широкую с подвязанными рукавами, штаны полотняные, сапоги-бахилы великанского размера, и шляпу кожаную. Рубаху кузнец нижегородский хотел, было, поверх штанов пустить. Ему бы еще кушаком подпоясаться -- и точно купчина на Макарьевской ярмарке. Еле-еле Сабуров уговорил Савву заправить ее в штаны и поверх надеть широкий кожаный пояс с большой бляхой.
  
   А потом и Еремея призвали одежку себе выбирать. Он выбрал себе кожаный колет, рубашку простую без кружев, а от шляпы вообще отказался. Голову повязал косынкой черной, узлом завязанной на затылке, что у пиратов в обиходе часто было. Высокие ботфорты и черные штаны их крепкого материала дополнили наряд Еремея.
  
   В общем, были оборванцами, а стали молодцами хоть куда.
  
   Потом разделились на пары. Андрей с Саввой остались до полночи охранять корабль, а Шарль и Еремей отправились спать.
  
   Глава 14 Обретение боцмана
  
   Перед рассветом они уже были на ногах в полном парадном облачении. Из трюма достали двух канониров и, в ожидании гостей, приказали зарядить три пушки по борту, обращенному к острову и, на всякий случай, одну, с противоположной стороны. Пушкари особо испуганными не выглядели, с явным недоверием косились на новых командиров. Однако же повиновались беспрекословно.
  
   Шарль и Андрей в новых нарядах, безусловно, выглядели в их глазах франтами. А вот Савва и, особенно, Еремей со своей черной бородой, яростно сверкавший глазами, оба с громогласными голосами, вооруженные до зубов смотрелись истинными пиратами. А уж пара полновесных пинков, звериный рык и обещание пеньковой веревки на шее куда как прибавили прыти пушкарям.
  
   С рассветом на море лег туман. Остров, правда, с трудом, но просматривался с палубы брига. Людей видно не было, туман стелился низко, но общие очертания можно было рассмотреть. И с той стороны, похоже, обнаружили исчезнувший ночью корабль. От берега отвалила шлюпка, полная вооруженными людьми и направилась в сторону брига. Увидели ее на удалении уже не более чем пары кабельтовых от корабля.
  
   Для встречи гостей все было готово. Канониры под присмотром Еремея и Саввы стояли у пушек с горящими фитилями в руках.
   Шарль следил за подходившей шлюпкой в подзорную трубу. Андрей высматривал их невооруженным глазом, держа руку на эфесе шпаги. Он предпочел бы иметь под рукой более привычную саблю, однако при нынешнем наряде она смотрелась бы несколько чужеродно.
  
   -- Вижу Жака Даладье, -- спокойно сообщил Шарль. -- Мавров, похоже, оставили на острове. Пока все идет, как мы и задумали.
  
   -- Пока идет, -- задумчиво согласился Андрей. -- Дай бог...
  
   -- Посмотри, -- Шарль предал подзорную трубу Сабурову. -- Даладье это тот человек, что стоит на носу шлюпки.
  
   Когда пираты приблизились к бригу на расстояние примерно кабельтова, Шарль дал команду сделать выстрел из одной пушки. В гостей, а точнее -- хозяев корабля, не целились. Ядро пролетело высоко над ними и упало в воду, где-то посередине между бригом и островом. Всплеска не видели из-за тумана. Предупреждение было недвусмысленным. Весла застыли, табаня воду, шлюпка остановилась.
  
   -- Эй, на бриге, вы что с ума спятили? -- донесся с моря громкий крик. -- Почему по своим стреляете? Господин Ахмед аль Абас, капитан, это ваш боцман с вашими матросами.
  
   -- Мавританца Даладье зовет, -- усмехнулся Шарль. -- Сейчас он у меня услышит капитана.
  
   Молодой человек поднес ко рту жестяной рупор.
  
   -- Жак Даладье, с тобой, как ты и хотел, разговаривает капитан брига. На французском корвете ты дослужился всего лишь до старшего матроса. За какие, интересно, заслуги Мавританец сделал тебя боцманом? За то, что ты ему ноги целовал? Или какие другие места? Если так дело пойдет, ты скоро и капитанский мостик займешь, -- насмешливо сказал Шарль.
  
   Сабуров, наблюдающий за шлюпкой в подзорную трубу, увидел, как на лице Даладье появилась гримаса злого недоумения. Правда, он быстро справился с растерянностью и что-то бросил через плечо матросам. Похоже, он отдал приказ приготовиться к бою. Дула мушкетов опустились в направлении брига, кто-то присел в шлюпке, чтобы не мешать товарищам.
  
   -- Кто со мной говорит? -- прокричал в ответ Даладье. -- Ребята, если вы вздумали взбунтоваться, оставьте это дело. На корабле нет и половины команды, вам никуда не уйти. И господин Кылыч Бен Дин не простит измены.
  
   -- Пираты обнаружили нашу пещеру. Господи, неужели они схватили Созию? -- горестно воскликнул Шарль. -- Это катастрофа!
  
   -- Не теряй духа, -- рявкнул на него Сабуров. -- Не могли они найти ни Кылыч Бен Дина, ни Созию с Микисом. Говори спокойно, продолжай давить на него. А лучше я сам с Даладье побеседую. Дай мне рупор.
  
   -- Кылыч Бен Дин уже никому и ничего не сможет прощать или не прощать, -- громко заявил Сабуров. -- Он в наших руках. И вам ничего не остается, как подчиниться новому капитану и его помощникам. Если же ты боцман со своей половиной команды окажешь нам хоть малейшее сопротивление, первым будешь красоваться на рее в положении коровьего ботала. Или же все вы останетесь на этом богом забытом острове и подохнете с голоду.
  
   Молчание было ответом на речь Андрей.
  
   -- Даладье принял на веру мои слова по поводу Кылыч Бен Дина, не протестует, не обвиняет во лжи. Значит, он не знает, в каких ножнах мы прячем "меч Средиземноморья", -- торжествующе сказал Сабуров. -- И Созию с Микисом они не схватили.
  
   -- Так кто вы такие? -- послышался крик Даладье. -- Что хотите?
  
   -- Дай я ему отвечу, -- сказал Шарль и решительно забрал рупор из рук Сабурова.
  
   Андрей вновь поднес к глазу подзорную трубу.
  
   -- Кто мы такие? Даладье, у тебя слишком короткая память, -- прокричал в рупор Шарль. -- Ты не помнишь голоса своего капитана? Быстро же Мавританец выбил мозги из твоей тупой башки. Тебе, Жак, что-нибудь говорят титул и имя графа де Прелье?
  
   Сабуров через подзорную трубу увидел, как у Даладье от изумления отвисла челюсть. Он махнул рукой, видимо, давая команду матросам опустить оружие, и глубоко задумался.
  
   -- Вижу, что ты меня узнал, боцман. Так вот если у тебя осталась хоть малая частица разума и совести, я готов разговаривать с тобой. Время на размышление не даю. Говори: да или нет, -- громко и решительно сказал Шарль и напряженно застыл, ожидая ответа.
  
   -- Да, я готов разговаривать с вами, граф, -- донеся с моря
   голос Даладье.
  
   -- Подгоняйте шлюпку. На борт поднимешься один, остальные останутся внизу, -- скомандовал Шарль.
  
   Шлюпка подошла к бригу. Савва и Еремей, опустив штормтрап, укрылись за бортом, и приготовили для стрельбы мушкеты на случай возможного нападения. Канонирам приказали уйти на ют и ждать команды.
  
   Даладье ловко вскарабкался по веревочной лестнице. Быстро оглядев бегающим взглядом пустую палубу, боцман склонил голову перед Шарлем. Изобразив на лице смиренность и некое подобие умиления, он сказал:
  
   -- Граф, я рад видеть вас живым и здоровым. Честно говоря,
   я думал, что вы... что вас...
  
   -- Не сомневаюсь, что ты совершенно не беспокоился обо мне, -- перебил его Шарль. -- Поэтому, не стоит зря тратить время на пустые слова и делать вид, что ты счастлив от нашей встречи.
  
   -- Честно говоря, господин граф, я нисколько не счастлив, как и не расстроен вашим чудесным избавлением, а искренне удивлен. Кылыч Бен Дин отправил вас на галеру в гребную яму больше года назад. А ведь там выживают немногие. Возможно, вы вините меня, что я не оказал вам помощь. Но, извините, мне нужно было думать о собственной шкуре, -- Даладье еще раз склонил голову в поклоне.
  
   -- Никакой прошлой вины за тобой нет, -- гордо поставив голову, произнес Шарль. -- Ты честно служил и храбро сражался на моем корабле. И в плен попал не добровольно. То, что дослужился до боцмана на корабле Кылыч Бен Дина, говорит о том, что службу ты знаешь и матросами управлять умеешь. Если за тобой числятся серьезные прегрешения против людей и закона, а они, думаю, есть, на пиратском корабле святые не водятся, то это меня мало волнует. К тому же у тебя, Жан, есть шанс отмолить грехи. И не в церкви, а на палубе этого брига. Мне нужна преданная команда и от тебя зависит очень многое, так как ты один из них. И более того, волею судеб и нашими усилиями остался старшим среди пиратов. Ты согласен быть боцманом на бриге под моим командованием?
  
   -- Ваше сиятельство, -- замялся Даладье, -- я, может, и не против того, чтобы служить под вашим началом. Но, позвольте
   догадаться, вы же отправитесь на бриге во Францию или на Сицилию, где стоит французская эскадра, и находится ваш батюшке адмирал.
  
   -- Конечно. Уж не думаешь ли ты, что я стану пиратствовать? -- засмеялся Шарль. -- Корсар Средиземного моря граф де Прелье? Звучит крайне отвратительно.
  
   -- В том-то и дело. За многими матросами брига числятся... некоторые серьезные прегрешения. И вряд ли ваше сиятельство сможет спасти их от виселицы. Я даже не знаю, как отнесутся французские королевские прокуроры к моей скромной персоне. Служба боцманом на пиратском корабле -- весьма серьезное преступление, достойное виселицы. А я еще хочу пожить, поплавать, заработать деньжат. А на старости лет завести
   таверну где-нибудь в Пуатье или Лиможе, -- Даладье хитро глянул на Шарля и внимательно их слушающего Андрея.
  
   -- А зачем ждать так долго? Плавать, зарабатывать деньги, рисковать, в старости открыть таверну... -- поморщился Шарль. -- Я предлагаю тебе, Жак, хорошую сделку. Если матросы беспрекословно подчинятся мне, и мы дойдем до ближайшего крупного порта, где я смогу пополнить команду, я отпущу всех, кто не пожелает плыть далее во Францию. Это касается и тебя самого. Матросам выплачу достойное жалованье. С тобой же, Даладье, у меня будет отдельный расчет. При условии выполнения вышесказанного, ты, Даладье, станешь состоятельным человеком. Сможешь оставить морскую службу и открыть хоть десять таверн, -- сказал Шарль, пристально глядя на боцмана.
  
   Тот слушал графа, уставясь в пол. По физиономии Даладье невозможно было прочитать, какие мысли бродят в его голове.
   После короткого молчания боцман подал голос.
  
   -- Мне поверить вам на слово, граф? Или в сундуках у Мавританца нашлись горы золотых монет? -- стараясь говорить безразличным тоном, спросил Даладье.
  
   Однако Сабуров видел, что предложение Шарля заинтересовало боцмана.
  
   -- И монеты нашлись и кое-что другое, не менее ценное, --
   согласился француз. -- Так ты принимаешь мое предложение или отказываешься.
  
   -- Я бы хотел узнать на деле, ваше сиятельство, какое жалованье за службу вы положите лично мне, -- вкрадчиво спросил Даладье. -- Обещание сделать меня состоятельным звучит заманчиво, однако хотелось бы, если не потрогать руками, то хотя бы взглянуть на это богатство.
  
   -- Хорошо, -- безмятежно согласился Шарль. -- Вот это для начала.
  
   Молодой человек полез в карман куртки. Вытащив руку, он вытянул ее к Даладье и разжал кулак. На ладони лежал большой бриллиант. Готовясь к штурму корабля, решили захватить с собой предполагаемую плату перебежчику. Много места драгоценные камни не заняли, и, судя по алчному блеску глаз боцмана, роль свою сыграли. Хватило одного, чтобы сломить волю старого морского волка.
  
   -- Вот это твоя таверна и дом с садиком в Пуатье, Жак, -- с улыбкой сказал Шарль. -- Скажи "да" и я его отдам тебе. В ближайшем порту ты получишь еще четыре таких же камешка. Захочешь продолжать с нами плавание или сойдешь на берег, мы расплатимся с тобой полностью. Как считаешь, это достойная оплата за твое согласие?
  
   -- Вполне достойная, граф, -- не в силах оторвать взгляда от бриллианта произнес Даладье. -- Я знаю, что слово вы свое держите и поэтому всецело на вашей стороне. И обещаю, что сделаю все от себя зависящее, чтобы переманить команду на вашу сторону. Говорите, что мне делать?
  
   -- Я рад, что ты, Жак, разумный человек. Держи свою таверну, -- Шарль отдал Даладье бриллиант, которой тот немедленно засунул за щеку. -- Есть в команде брига люди, которые могут поднять против нас бунт?
  
   -- Как не быть, господин граф. Есть четверо ублюдков, которым терять нечего. Бен Висельник, Саваж, Крошка Тиволи и Джафар. Их в узде мог только сам Мавританец держать. Извините, ваше сиятельство, а вы вправду капитана Абаса... -- Даладье сделал выразительный жест, чиркнув себя по горлу ребром ладони.
  
   -- Чистая правда и ничего кроме правды, -- сказал Шарль и указал на Андрея, -- господин де Сьюбер отправил Мавританца в последнее плавание к берегам Аида. Он первый помощник капитана, моя правая рука. Его приказания -- мои приказания. А вон те двое, господа Жером Матье и Сове Карваль, -- молодой человек указал на Еремея и Савву, -- две левые и очень хваткие руки. Понял, боцман?
  
   Даладье с уважением посмотрел на Сабурова и с некоторой опаской оглядел Ерему и Савву.
  
   -- Так точно, господин граф!
  
   -- И не называй поначалу меня при команде господином графом. Это может не понравиться матросам.
  
   -- Есть капитан! Так вот Висельника, Саважа, Тиволи и Джафара надо... -- Даладье нахмурил лоб, пытаясь найти верное слово.
  
   -- Изолировать от остальной команды, -- с улыбкой помог ему Шарль.
  
   -- Именно так как вы сказали, капитан. Изолировать и лучше всего на рее с веревкой на шее.
  
   -- Не будем спешить, -- остановил боцмана Шарль. -- Где эта веселая четверка?
  
   -- Трое оставались на бриге. Крошка Тиволи сейчас находится на острове, -- уточнил Даладье.
  
   -- На матросов, с которыми ты приплыл в шлюпке можно положиться?
  
   -- Хорошие ребята, только надо с ними построже быть, -- доложил Даладье и вкрадчиво добавил: -- Со всеми строже...
  
   -- Дай им команду подняться на борт, -- приказал Шарль. -- А шлюпку отправь на остров за оставшимися людьми.
  
   -- Мавров везти на корабль? -- спросил Даладье. -- Уж больно они встревожены исчезновением Кылыч Бен Дина. Этот народец будет похлеще и Бена Висельника, и Саважа. Как бы резню не устроили на корабле.
  
   Андрей и Шарль переглянулись. Они поняли друг друга без слов. Если мавры останутся на острове и уже при дневном свете продолжат поиски Кылыч Бен Дина, велика опасность того, что они все-таки обнаружат пещеру, в которой скрываются Созия и Микис. И везти на корабль пять отчаянных головорезов слишком опасно. Они могут взбунтоваться против нового капитана и его товарищей. Без сомнения часть команды пойдет за ними и тогда неизвестно, чья возьмет.
  
   -- Пусть мавры остаются на острове, пока мы не приведем команду к присяге, -- более совещательно, чем утвердительно сказал Сабуров.
   -- А потом и их очередь подойдет...
  
   Шарль, видимо, и сам просчитал в уме последствия нахождения на корабле охранников Кылыч Бен Дина.
  
   -- Так и сделаем, -- согласился Шарль. -- Команду -- на борт, четверку отъявленных негодяев -- под арест в трюм. А потом займемся и маврами. Даладье давай команду, чтобы матросы поднимались из шлюпки на палубу. Затем она идет на остров за остальными матросами. Еремей, Савва готовы вы встретить дорогих гостей?
  
   -- Дело нехитрое, -- ответил за обоих Еремей. -- Верно, Саввушка? Хватай, да к уму приводи.
  
   -- Как ты думаешь, Даладье не предаст нас? -- тихо спросил
   Андрей у Шарля, когда боцман отошел от них.
  
   -- Предаст без сомнения, -- подтвердил опасения Сабурова
   Шарль. -- Первым горло перережет. Но пока он растерян. Мавританец на дороге к праотцам, Кылыч Бен Дин неизвестно
   где... Так что Даладье будет выполнять наши приказания, так как это ему сейчас выгодно, да и осмотреться надо... К тому же мы ему пообещали богатую оплату за преданность. Как только доберемся до ближайшего порта, поменяем команду, в том числе и боцмана. Но сейчас он нам необходим. Без него мы не справимся с командой.
  
   Глава 15 Флаг на мачту!
  
   По приказу Даладье матросы полезли из шлюпки по штормтрапу на бриг. Едва человек оказывался на палубе, сразу попадал в крепкие объятия Саввы. Еремей отбирал у него оружие. Если матрос сопротивлялся, получал крепкого "леща" в ухо, так что голова трещала, или прикладом собственного мушкета в живот, и пинком отправлялся в общий строй. А там его уже встречал Даладье и отеческое наставление на путь истинный продолжалось. Очень скоро шестнадцать ничего не понимающих матросов стояли в строю, очумело пялясь на прохаживавшихся перед ними Шарля и Андрея.
  
   Затем подошла очередь доставать пиратов из трюма. Нового ничего не выдумывали. Так же по одному принимали из люка и после недолгих "уговоров" ставили в строй. Не было мороки и с четверкой предполагаемых бунтарей. Одного из них, а именно Бена Висельника еще ночью застрелил Сабуров. Это он первым пытался выбраться из трюма. Тогда же то ли Еремей, то ли Савва пробил банником голову Саважу и он, слабый, перевязанный кровавой тряпкой, без боя сдался на милость победителей. Сопротивление оказал лишь Джафар, но и с ним справились быстро, связав по рукам и ногам. А потом, когда пришла с острова шлюпка с остатками экипажа, спеленали и Крошку Тиволи. Всех их, за исключением Висельника, который еще ночью отправился за борт, заперли в трюме.
  
   Команда брига стояла на палубе построившись в три шеренги.
   Испуганных лиц не наблюдалось, народ здесь собрался битый, не раз смотревший в лицо смерти.
  
   -- Господа пираты, -- обратился к ним Даладье. -- Власть на корабле поменялась. Мавританец и его офицеры уже никогда не поднимутся на капитанский мостик брига, по причине того, что они уже никогда не поднимутся со дна моря, где сейчас и покоятся, да прими господь грешные души. И Кылыч Бен Дин, о котором вряд ли кто из вас тоскует, не пройдется по вашим дубленым спинам своей плеткой. И все это дело рук вот этих бесстрашных людей. Командование бригом принял капитан... Прелье, -- боцман, как и предупреждал его Шарль, не упомянул его титула даже в части касающейся приставки к имени. -- Первый помощник Сьюбер. Это он уложил и Бена Висельника и Мавританца. А вот эти милые люди с добрыми лицами -- офицеры брига Карваль и Матье. Ребята не со стороны пришли, не кондитерами и не лакеями на жизнь зарабатывали. И повоевали в свое время всласть и в галерниках мозоли на веслах набили.
  
   Насчет того, что они воевали раньше, Даладье, конечно, приврал, по крайней мере, в отношении Андрея и Саввы. Но, как говорится, щи мясом не испортишь. Лучше перегнуть, чем недогнуть...
  
   -- Все понятно, что объяснять, -- послышался из строя чей-то голос.
   -- Вот только не очень верится, что этот Сьюбер морского волка Мавританца на тот свет отправил. И Висельник тоже растяпой не был... Больно уж он молод помощник капитана. Но если все, что ты боцман сказал, правда, бриг по праву принадлежит им.
  
   -- А ты если не веришь, Махаби, выходи, проверь, составь компанию Мавританцу и Бену Висельнику, -- хохотнул Даладье. -- Они по тебе уже соскучились.
  
   Этот самый Махаби был на голову выше Сабурова и куда как широк в плечах. Рубцы на его лице говорили, что этот парень не раз попадал в серьезные переделки. Андрей с трепетом представил, что ему придется с ним схватиться. Однако виду не подал, а лишь измерил Махаби презрительным взглядом.
  
   -- Да, ладно, это я так, -- стушевался Махаби. -- Нам все равно, кто капитан, а кто помощник. Лишь бы золото в кармане звенело.
  
   -- Будет вам золото, -- снисходительно бросил Даладье. --
   Те, кто захочет служить под командой капитана Прелье, останутся на корабле и жалованьем обижены не будут. Кому служба здесь покажется в тягость, в первом же порту сойдут на берег. И рассчитаются с ними сполна, и держать никто не станет. Завербуются на другой корабль... Всем все понятно?
  
   -- Пусть капитан скажет, что мы дальше делать будем. Галер нет, на борту брига пушек мало, штурмовой команды и десятка опытных бойцов не наберется. Хороший приз на абордаж не возьмешь, только какую-нибудь барку с овцами... -- подал голос все тот же Махаби.
  
   Шарль вышел вперед и прошелся перед строем матросов, вглядываясь в их лица.
  
   -- Все, матросы, с пиратством закончено! -- остановившись, неожиданно громко и уверенно сказал Шарль.
  
   По строю матросов прошелся шумок удивленных голосов.
  
   -- Молчать! Сейчас я говорю! -- властно крикнул молодой человек.
   -- Бриг под моим командованием идет на Сицилию, чтобы войти в состав эскадры французского флота. Я уточняю то, что сказал боцман. Те, кто решит остаться на корабле, будут служить и получать жалованье матросов королевского флота. Все прежние прегрешения будут забыты. Те, кто не пожелает идти со мной, в ближайшем порту сойдет на берег. Там же с ними будет произведен расчет.
  
   -- Пеньковой тетушкой, -- послышался чей-то хриплый голос из задних рядов. -- Или килеванием...
  
   -- На рее или за бортом окажется тот, кто не захочет принять мои условия, -- уточнил Шарль. -- И я никого не собираюсь уговаривать или заставлять служить под моим командованием.
  
   -- Капитан, а почему арестовали Джафара, Саважа и Крошку Тиволи? -- спросил все тот же хрипатый. -- Потому, что они не ладили с боцманом?
  
   -- Потому, что я так приказал, -- надменно ответил Шарль.
   -- Я смотрю, Мавританец вас распустил. Кто там в строю бормочет, дурные вопросы задает? Выходи перед строем. Я тебе на все отвечу.
  
   -- И выйду, -- послышался дерзкий голос.
  
   Из строя из последнего ряда выдвинулся приземистый крепкого сложения матрос.
  
   -- Капитан! -- вкрадчиво обратился он к Шарлю.--- Команда хочет знать, откуда вы явились такие чистенькие и красивые.Боцман сказал, что на галере гребли, да только не сильно в это верится. Такие, как вы, через месяц загибаются. Ручонки слабенькие, весла такие не потянут.
  
   -- Потянут, не тревожься, -- вмешался стоящий неподалеку Савва, и шагнул к пирату. -- Вон глянь на мою слабенькую руку... Ах ты, гадина!
  
   Матрос неожиданно выхватил из-под рубахи нож и замахнулся на опрометчиво приблизившегося к нему Савву. Кузнец не ожидал нападения, однако успел отбить подлый удар. Широкое лезвие, летевшее ему в живот, лишь скользнуло по боку, распоров рубашку. Поймав нападающего за руку, он вывернул из нее нож, так что послышался хруст запястья. После этого разъяренный Савва ухватил пирата и поднял над головой. Тот извивался, бился, но вырваться из крепких рук кузнеца не мог. Шагнув к борту, Савва бросил бунтовщика в море.
  
   -- Ну, кто еще мои ручонки проверить хочет? -- взревел кузнец. -- Выходи по одному, а то и скопом...
  
   Желающих померяться силой с бывшим кузнецом не нашлось. Матросы молчали, однако было хорошо видно, что новые хозяева корабля не всем пришлись по душе. И таковых имелось немало. А в подтверждении этого из задних рядов донесся негромкий, но хорошо различимый голос.
  
   -- Мы еще посмотрим, чей верх возьмет. Их всего четверо, а нас вон сколько. И за Мавританца ответят, и за Бена...
  
   -- Это кто у нас такой смельчак? -- закричал Даладье и пошел вдоль строя. -- Выходи и скажи прямо в глаза.
  
   Никто не вышел, однако тот же голос бросил из-за спин:
  
   -- А ты боцман, сволочь продажная, у нас по доске за борт прогуляешься...
  
   Сабуров смотрел на строй матросов, привыкших к пиратской вольнице, и понимал, что им будет трудно справиться с этой дикой ордой. Если это вообще возможно...
  
   -- Перережут они нам глотки ночью, -- подойдя к Шарлю и Андрею, процедил сквозь зубы Еремей. -- Как пить дать перережут.
  
   -- Не умирай раньше времени, -- со скрытой досадой бросил француз. -- Ночью всех в трюм загоним.
  
   Похоже, Шарль не ожидал, что встретит столь сильное сопротивление команды. Он ставил на Даладье, но, похоже,
   боцмана матросы не любили. Даже предоставленный им выбор оставаться на корабле или сойти на берег с деньгами в кармане, не слишком прельстил большую часть экипажа.
  
   -- Все по местам. Боцман, командуйте общую приборку, -- громко отдал приказ Шарль. -- Увижу, кто отлынивает от работы, сам за борт выброшу.
  
   Неожиданный крик из строя заставил всех обернуться в сторону левого борт. Вопил матрос, стоящий в первом ряду и тыкал пальцем в сторону моря.
  
   -- Мачты! Много мачт!
  
   Андрей, неверно среагировав на истошный крик, еще не разобрав слов, ухватился, было, за шпагу, и даже вытянул ее наполовину, однако скоро понял, что бунтом здесь не пахнет, и запихнул клинок назад в ножны. Сабуров взглянул в направлении, куда указывал матрос, и сердце его сильно заныло.
  
   Легкий ветерок, потянувший с юга, потихоньку рассеивал туман, висевший над морем. И он действительно обнажил верхушки мачт, находившихся на удалении от брига примерно в десяти-двенадцати кабельтовых. Их насчитывалось более дюжины, а, значит, и кораблей, которым принадлежали эти мачты, было не менее четырех. Парусов не наблюдалось, как и движения. Корабли стояли на месте. Непонятно, когда они пришли сюда. Вероятнее всего под утро, когда на море опустился туман. И, чтобы не рисковать, встали на якоря.
  
   Шарль выхватил из-за пояса позорную трубу и поднес ее к глазу. Туман неспешно уходил, проявляя темными штрихами в белой дымке корпуса кораблей и флаги на мачтах.
  
   -- Ну что там? -- нетерпеливо спросил Сабуров. -- Чьи это корабли?
  
   -- Турецкие, -- опуская трубу, с тяжелым вздохом сказал Шарль. -- Ну что же, этого следовало ожидать.
  
   Несмотря на то, что молодой капитан произнес эти слова негромко, они все равно долетели до ушей стоящих поблизости матросов. По всей палубе тревожным шелестом пронеслось: "Турецкие... турецкие... турецкие... "
  
   -- Вот это влипли, -- потерянным голосом сказал Еремей и, добавив несколько крепких фраз, подвел общий итог. -- Бились, бились и добились...
  
   -- Может, успеем поднять паруса и уйти? -- с надеждой спросил Андрей.
  
   -- Не успеем, -- мотнул головой Шарль, рассматривая в подзорную трубу турецкие корабли. -- Паруса то поднимем, а вот убежать не сумеем. Два фрегата, корвет, линейный корабль... Здесь целая эскадра.
  
   -- И что же нам делать? -- растерянно спросил Сабуров. -- Турки с нами не станут церемониться. Они, без сомнения, знают бриг Мавританца.
  
   -- Господин капитан! -- обратился к Шарлю подбежавший Даладье. -- Прикажете готовиться к бою?
  
   -- Отставить боцман! -- громко скомандовал Шарль. -- Был приказ заниматься приборкой на корабле. Почему матросы стоят в строю? Исполнять, песьи дети!
  
   Экипаж с изумлением смотрел на нового капитана. Привыкшие
   видеть в каждом турецком вымпеле заклятого врага, с которым нужно биться насмерть или убегать от него сломя голову, матросы не понимали, как можно на виду у вражеской эскадры заниматься приборкой корабля.
  
   -- Боцман, исполнять! -- проорал в лицо Даладье Шарль.
  
   Даладье проорал что есть мочи "Есть капитан!" и сорвался с места. Засвистела дудка, ничего не понимающие матросы, выполняя команду, разбежались по бригу. За борт полетели ведра на веревочных концах, вода полилась на палубу...
  
   -- Первый помощник поднять флаг, -- поднявшись на капитанский мостик, громко так чтобы все слышали, отдал приказание Шарль.
  
   -- Какой флаг? -- не понял его Андрей.
  
   -- Французский королевский флаг, -- негромко уточнил Шарль. -- Лежит в шкафу, в капитанской каюте. Ты же видел его.
  
   -- Что ты задумал? -- тревожно спросил Сабуров. -- Турки не глупцы. Они только глянут на эти разбойничьи рожи, -- Андрей кивнул на матросов на палубе, -- и сразу поймут, что они пираты. А если потребуют судовые документы? Мы им покажем те фальшивки, что хранились у Мавританца? И глупцу понятно, что бриг не имеет никакого отношения к военному французскому флоту.
  
   -- Зато его капитан, граф де Прелье, имеет непосредственное
   к нему отношение. Пойми, Андре, это наш единственный шанс, и нам его следует использовать. В случае неудачи мне первому болтаться на рее. Иди за флагом, друг, -- мягко сказал Шарль. -- И неси его к грот-мачте.
  
   Андрей глянул на мачты, потом вопросительно на Шарля.
  
   -- К той, что выше, -- с грустной улыбкой уточнил француз.
  
   Андрей сорвался с места, спустился с мостика и забежал в капитанскую каюту. Вот шкаф, вот нижняя полка, вот флаг с вышитыми королевскими лилиями. Он не знал, что делать при церемониале подъема флага на корабле, но решил вынос его на палубу произвести торжественно. Уложив свернутое полотнище на вытянутые перед собой руки, он медленным шагом вышел из каюты капитана и направился к грот-мачте. По распоряжению Шарля или по своему разумению, Еремей и Савва пристроились по бокам с саблями наголо.
  
   -- Команду на построение к подъему флага! -- скомандовал
   с мостика Шарль.
  
   Даладье засвистел в трубку, заорал громовым голосом, выстраивая команду вдоль борта. Вряд ли на пиратском корабле раньше проводились подобные церемонии. Окончательно растерянные матросы, побросав ведра и швабры, косясь то на мачты в море, то на Сабурова с Еремеем и Саввой, то на молодого капитана на мостике, толкаясь, выстроились в две шеренги.
  
   Куда и как вязать флаг Андрей не знал. Но его встретил у грот-мачты Даладье. Боцман взял из рук Сабурова полотнище и прикрепил его к веревочному фалу на блоке. По команде Даладье матрос стал перебирать веревку и флаг стал медленно подниматься вверх.
  
   -- Господа офицеры, оружие подвысь! -- скомандовал с мостика Шарль.
  
   По его примеру Андрей, Савва и Ерема взметнули над головой сабли и шпагу. Когда флаг поднялся на вершину грот-мачты, от Шарля последовали команды "Оружие в ножны! Команде продолжать заниматься приборкой"
  
   Глава 16 Гости или пленники?
  
   После подъема флага Сабуров с товарищами поспешил на капитанский мостик.
  
   -- Шарль, что ты задумал? Хотя мы и подняли французский штандарт, турки нас не оставят в покое.
  
   -- Я и не рассчитывал на это, -- несколько натужно улыбнулся молодой человек. -- Вряд ли османы, увидев флаг на мачте, успокоятся. Надо ожидать скорого визита турок. И лучше, если они застанут на корабле матросов, занимающихся приборкой, и уверенных в себе капитана и его офицеров.
  
   -- Но поверят ли турки в то, что мы не пираты?
  
   -- А вот это зависит только от нас, -- вздохнул Шарль. -- Мы должны вести себя спокойно и с достоинством. Переговоры же представьте мне. Кроме того, у нас есть Кылыч Бен Дин. Возможно, с его помощью нам удастся преодолеть недоверие турок. Помнишь, Андре, я говорил, что у нас есть пропуск для плавания через турецкие воды? Как это ни странно, но именно с помощью "меча Средиземноморья" мы сможем окончательно обрести свободу.
  
   Долго ждать гостей не пришлось. Две большие шлюпки полные вооруженных людей направились к бригу со стороны турецкой эскадры. При их приближении Шарль приказал спустить штормтрап. Сам он вместе с Сабуровым оставался на капитанском мостике. У борта встречали турок Даладье и Еремей. Савва присматривал за матросами. Правда, команда, огорошенная тем, что произошло на корабле в эту ночь и это утро, не выказывала и тени неповиновения. Все дружно работали, лишь тревожно поглядывая на капитанский мостик. Матросы понимали, что если турки не поверят новому капитану и признают бриг пиратским, их жизнь не будет стоить и понюшки табаку.
  
   Первым на палубе появились два огромных турка со свирепыми
   физиономиями. Простые халаты, грубая обувь, сабли в потертых ножнах и обветренные лица говорили, что это не важные персоны, а рядовые солдаты. Они настороженно оглядели палубу, но, похоже, никакой опасности для подъема на корабль своего начальника не увидели. После того, как солдаты что-то прокричали за борт, и на палубе появился турок, куда как выше их по статусу. Расшитый парчовый халат, круглая заостренная шапка, украшенная небольшим рубином, золоченые ножны и такая же рукоять сабли выдавали турецкого офицера не самого низшего ранга.
  
   Из-под прищуренных век он оглядел палубу брига. Лицо османа не выражало никаких эмоций. Даладье склонил голову перед гостем и повел рукой в сторону капитанского мостика.
  
   -- Глубокоуважаемый господин офицер, капитан ждет вас, -- сказал боцман.
  
   Забравшийся следом за важным турком и вставший за его спиной щуплый человек, добротно одетый, но без оружия, что-то негромко проговорил ему на ухо. Надо полагать, это был переводчик.
  
   Следом за ними на палубу поднялись вооруженные турки, приплывшие на двух шлюпках. Настороженно озираясь по сторонам, они выстроились полукругом позади своего начальника. Их было двенадцать человек.
  
   Еремей стоял рядом с боцманом, подбоченись одной рукой, держа вторую на рукояти сабли, и нарочито спокойно, если не вызывающе, рассматривал гостя и его охрану. Тот в ответ несколько раз останавливал взгляд на казаке, но на каменно застывшем лице турка ничего нельзя было прочитать. Однако можно было догадаться, что такое поведение осману не нравится.
  
   Пройдя по палубе и поднявшись на капитанский мостик, он остановился напротив Шарля. Тот встретил его вежливым, но достаточно скупым поклоном. То же самое сделал и Сабуров. Турок в ответ надменно кивнул и произнес недлинную фразу. Тут же по-французски зачастил переводчик. Сабуров с трудом, но все же понимал о чем идет речь.
  
   -- Глубокоуважаемый Меркез-эфенди, офицер эскадры адмирала турецкого флота Фатих-паши, да хранит его Аллах, рад приветствовать французского капитана на борту его судна.
  
   -- Капитан граф де Прелье, счастлив принимать на своем бриге глубокоуважаемого Меркез-эфенди и искренне рад, что судьба свела его со знаменитым флотоводцем Фатих-пашой. Позвольте представить, это мой первый помощник шевалье де Сьюбер.
  
   Вежливый ответ Шарля, похоже, несколько смягчил турецкого офицера. И упоминание титула графа, произвело на него серьезное впечатление. По крайней мере, каменная маска сошла с лица турка. Хотя настороженность и недоверие остались.
  
   -- Господин граф, Меркез-эфенди интересуется, какой попутный ветер доставил военное французское судно в эти воды. Насколько известно, ближайшая французская эскадра базируется на Сицилии,
   -- озвучил слова турка переводчик.
  
   -- Средиземное море велико, однако, интересы французской короны заставляют кораблям королевского флота бороздить его от западного берега до восточного, -- пространно ответил Шарль.
  
   -- Но позвольте все-таки узнать господин капитан, с какой целью вы прибыли в этот район Средиземного моря. Великая Порта не препятствует свободному плаванию кораблей у ее берегов, и с Францией у нее дружественные отношения. Однако нам хочется быть уверенными в ваших мирных намерениях. Нередки случаи, когда, прикрываясь чужими флагами, в море орудуют пираты. Адмирал Фатих-паша, да хранит его Аллах, приложил немало сил, чтобы очистить Средиземное море от морских разбойников.
  
   -- Я понимаю озабоченность сиятельного адмирала Фатих-паши.
   Борьба с пиратами благородное дело. И смею заверить вас
   глубокоуважаемый Меркез-эфенди, что и французский королевский флот его величества Людовика XIV не жалея сил борется с преступной заразой, коей является пиратство, -- торжественно заявил Шарль. -- И прибыли мы в этот район Средиземного моря для того, чтобы пресечь деятельность одного из самых отъявленных негодяев корсаров. Вы, наверное, слышали о Кылыч Бен Дине?
  
   -- Конечно, и не только слышали об этом мерзавце. Эскадра
   адмирала Фатих-паши вела в бой с его кораблями. И потопила две галеры, в том числе и ту на которой находился Кылыч Бен Дин. Так что ваши старания напрасны. Корсар, объявленный вне закона, увы, покоится на дне моря.
  
   Меркез-эфенди несколько преувеличивал заслуги турецкой эскадры. Галера, на которой они гребли, сумела оторваться от турецких кораблей и затонула лишь по причине начавшегося шторма. О судьбе галеры Кылыч Бен Дина Сабуров с товарищами ничего знали, однако, но, если судить по тому, что "меч Средиземноморья" остался жив после того памятного боя, то и его судно также сумело оторваться от погони.
  
   -- Несмотря на то, что вы опоздали, следует признать, что и ваши и наши цели едины и благородны, -- торжественно заявил Меркез-эфенди, но глаза его хитро блеснули. -- Однако позвольте, господин капитан, проверить судовые документы на бриг. Простая формальность и не более того. Если все в порядке, а я не сомневаюсь, что дело обстоит именно так, я покину ваш корабль.
  
   Время раскланиваться и произносить пустые речи закончилось.
   Трудно сказать, знал Меркез-эфенди о том, что бриг, на который он высадился, еще недавно был пиратским, или просто ответственно выполнял свои обязанности, наступил тот момент, когда отступать уже некуда.
  
   -- Я не представлю вам никаких документов, -- спокойно ответил Шарль. -- Этот бриг захвачен нами у пиратов, как приз. А чтобы доказать, что это правда, я могу вам выдать человека...
  
   -- Подожди выдавать, Шарль, -- тихо перебил его Сабуров. -- Требуй немедленной встречи с Фатих-пашой. И пока молчи о том человеке...
  
   Меркез-эфенди недовольно посмотрел на вмешавшегося в разговор Андрея. Правда, тут же отвлекся на толмача переводившего речь Шарля. Француз бросил несколько удивленный взгляд на Сабурова, на что тот энергично кивнул головой, подтверждая свои слова.
  
   -- Если у вас нет судовых или иных документов, как вы подтвердите, что вы не пираты? -- резко спросил турок. -- Я вынужден арестовать вас и ваш корабль. И не думайте сопротивляться. Корабли нашей эскадры...
  
   -- Не спешите, глубокоуважаемый Меркез-эфенди, -- широко улыбнулся Шарль. -- Я знаю, что ваши корабли в несколько раз превосходят по мощи мой бриг. И уйти от погони мне вряд ли удастся. Смогу искренне заверить, что ни драться, ни бежать я не собираюсь. И на все интересующие вас вопросы я отвечу только лично Фатих-паше. Я требую немедленной встречи с адмиралом.
  
   На последней фразе лицо Шарля стало суровым, и слова он не выговаривал, а чеканил. Похоже, турок не был готов к подобному развитию событий. По крайней мере, выглядел он несколько растерянно.
  
   -- Вы, господин капитан, хотите встретиться с сиятельным...
   -- не совсем уверенно начал Меркез-эфенди.
  
   -- Немедленно встретиться, -- уточнил Шарль и вздернул подбородок, показывая, что не собирается далее говорить на эту тему.
  
   После недолгого раздумья, турок, соглашаясь, вежливо склонил голову. В конце концов, он честно исполнил свои обязанности. Прибыл на бриг, уточнил, что на нем не имеется нужных документов, а, значит, корабль может быть пиратским. Более того, им было заявлено, что бриг и его капитан арестованы. Следовательно, как должностное лицо, Меркез-эфенди в полной мере исполнил свой служебный долг. А появление капитана брига на флагманском корабле можно трактовать двояко. С одной стороны, он как бы арестован, с другой же -- выполняется его требование встречи с адмиралом. Правда, если сиятельный Фатих-паша соизволит дать на это разрешение. И данное эфенди согласие, пожалуй, является самым разумным в данной ситуации. Уж очень спокойно и уверенно ведет себя этот француз. Может, он и вправду граф, и действительно захватил пиратский корабль. Пусть решает адмирал...
  
   -- Прошу в шлюпку, господин капитан, -- изобразив на лице строгость и непреклонность, сказал Меркез-эфенди.
  
   -- Я с тобой, -- тихо бросил Сабуров.
  
   -- Мой первый помощник отправится со мной, -- твердо сказал
   Шарль.
  
   -- Как пожелаете, -- безразлично пожал плечами турок и в свою очередь заявил: -- До конца разбирательства мои люди останутся на борту вашего брига.
  
   -- Конечно, глубокоуважаемый Меркез-эфенди, это верное решение, -- кивнул в ответ молодой капитан.
  
   Действительно присутствие турецких солдат на бриге более чем устраивало Шарля и его товарищей. Несмотря на близость
   чужой эскадры, нельзя было поручиться, что матросы не взбунтуются и не попытаются поднять паруса и уйти. Вряд ли бы им это удалось, однако, при подобном повороте событий жизнь Еремея и Саввы не стоила бы и ломаной полушки.
  
   Спустившись в турецкую шлюпку, Андрей и Шарль устроились на носу. Меркез-эфенди занял скамью на корме лодки.
  
   -- Почему ты запретил мне говорить о Кылыч Бен Дине? -- тихо спросил Шарль.
  
   -- Ты же слышал, что сказал этот зануда эфенди о "мече Средиземноморья". Что корсар погиб и покоится на дне моря.
  
   -- Ну и что? А мы его воскресим и передадим адмиралу в качестве подарка и как доказательство чистоты наших помыслов и действий, -- уверенно сказал Шарль.
  
   -- И немедленно станешь врагом Фатих-паше, -- осадил его Андрей. -- Он, без сомнения, уже доложил в столицу о геройском бое с пиратами, победе и кончине заклятого врага Великой Порты и лично самого султана. На деле же оказывается, что Кылыч Бен Дин не погиб и, более того, его захватили французы. Это пахнет для адмирала большим скандалом, неудовольствием со стороны султана. Выходит, что он просто обманул своего повелителя. А для того, чтобы "воскрешение" знаменитого корсара осталось в тайне, следует уничтожить тех, кто знает об этом. То есть тебя, меня, Савву, Еремея, Созию и Микиса. У адмирала есть все основания объявить нас пиратами и вздернуть на рее. Бриг пиратский, и это легко выяснить, и люди мы крайне подозрительные. Как ты подтвердишь, что являешься настоящим графом. Не говоря уже о нас: шевалье де Сьюбер, Сове Карваль, Жером Матье...
  
   -- Но мы совершили благое дело, пленив знаменитого корсара. Я считал, что Кылыч Бен Дин будет нашим пропуском на свободу, -- растерянно сказал Шарль.
  
   -- Он им и останется. Только об этом должны знать ты и Фатих-паша. Не считая, конечно, нас... Просто шепни адмиралу на ушко, что "меч Средиземноморья" жив и мы готовы выдать корсара. И пускай он сам принимает нужное для себя решение, что ему делать с Кылыч Бен Дином.
  
   -- Пожалуй, ты прав, Андре, -- после короткого раздумья сказал Шарль. -- Я так и поступлю.
  
   Ожидание приема у адмирала было достаточно долгим и томительным. Молодых людей отвели в небольшую каюту. У дверей снаружи был выставлен караул. Вряд ли его можно было назвать почетным, он больше походил на охрану арестованных. Правда, через некоторое время им принесли кофе. Сабуров впервые попробовал этот ароматный напиток, и он ему не понравился. На вкус кофе был горький и вяжущий, а главное -- непривычный. Шарль же с удовольствием выпил чашечку.
  
   Наконец за ними пришли. Шпаги у Андрея и Шарля отобрали и повели к Фатих-паше. Адмиральская каюта была просторной и богато убранной. Ковры на стенах и на полу, расшитые причудливыми узорами занавеси на окнах, изукрашенное золотом и драгоценными камнями оружие на стенах...
  
   Адмирал сидел, а точнее -- полулежал, на атласных подушках на помосте по центру каюты. По бокам вытянулись в струнку два огромных янычара с саблями наголо. Голый по пояс мавр, расположившийся за спиной Фатих-паши, мерно обмахивал его большим опахалом из пальмовых листьев. Рядом с помостом стояли Меркез-эфенди и переводчик.
  
   За время ожидания Шарль обучил Андрея принятому во Франции приветствию. Одновременно сняв шляпы, они вытянули вперед правые ноги, склонились и несколько раз махнули головными уборами. Сабуров искоса посматривал на Шарля, верно ли он все делает. Похоже, в грязь лицом не ударил, и правильно выполнил все, чему его учил француз.
  
   Далее Шарль произнес длинное приветствие, в котором уверял
   адмирала, как он безмерно счастлив вместе со своим первым помощником предстать пред очами знаменитого и грозного флотоводца и приветствовать не только лично Фатих-пашу, но, в его лице, и самого султана, повелителя Великой Порты.
  
   Толмач, склонившись в полупоклоне, переводил речь молодого капитана. Адмирал слушал его со скучным выражением лица. Правда, глаза турка остро оглядывали Шарля и Андрея. Когда приветствие закончилось, командующий эскадрой что-то лениво проговорил по-турецки.
  
   -- Сиятельный Фатих-паша спрашивает, действительно ли капитан является графом де Прелье и не присвоили вы себе самозвано этот титул и фамилию.
  
   Вопрос, точнее -- его постановка, несколько удивил Шарля.
  
   -- Да, я граф де Прелье, капитан французского королевского флота,
   -- с достоинством произнес молодой человек. -- Это такая же правда, как то, что море, в котором находятся наши суда, носит название Средиземного.
  
   Холодная усмешка пробежала по губам адмирала. Он медленно поднял руку и повел пальцами. Из-за одной из занавесей выступил немолодой мужчина в европейской одежде.
  
   -- Маркиз, вы знаете этого человека? -- быстро перевел вопрос Фатих-паши переводчик.
  
   -- Увы, господин адмирал, мне он незнаком. Боже, какая наглость прикрываться столь известной и знаменитой не только во Франции, но и за ее пределами фамилией, -- с апломбом произнес человек, которого Фатих-паша назвал маркизом. -- Граф де Прелье -- храбрый флотоводец, выигравший не одно сражение, но никак не наглый мальчишка. Кстати, отряд галер адмирала де Прелье в настоящее время в составе эскадры герцога де Вивонна базируется на Сицилии. Я хорошо знаю графа. Более того, он является моим дальним родственником. Этот молодой человек -- наглец и самозванец. Надеюсь, господин адмирал строго накажет этого мерзавца. Его следует немедленно вздернуть на рее.
  
   Маркиз сурово нахмурил брови и состроил мину крайнего возмущения.
  
   -- Ну и что вы скажете на это обвинение, господин лжеграф, -- насмешливо глядя на Шарля спросил адмирал. -- Если ваше объяснение меня не удовлетворит, то очень скоро вы будете качаться на рее моего флагманского корабля.
  
   -- Скажу лишь, что у маркиза де Вильмона не слишком хорошая память, а еще хуже дело обстоит с соображением и глазами. Я совершенно согласен, что он дальний родственник семьи де Прелье. Очень дальний... Если не ошибаюсь, его батюшка -- внучатый племянник моей прабабушки. Это, конечно, серьезное основание, чтобы не знать всех членов семьи де Прелье. Однако, маркиз, меня вам лично представляли на приеме у его величества короля Людовика XIV, когда он вручал мне капитанский патент. Конечно, я мог несколько измениться за последние два года, однако не настолько, чтобы меня невозможно было узнать. Достаточно было просто вспомнить, что у знаменитого адмирала Огюста де Прелье есть сын Шарль де Прелье, посвятивший жизнь, как и его отец, службе на королевском флоте. Мало того, что вы крайне забывчивы, маркиз, вы еще и тупица, -- гневно повысил голос Шарль. -- И я готов ответить за свои слова и дать вам сатисфакцию. В любое время, в любом месте. Оружие -- по вашему выбору.
  
   -- Шарль... де Прелье... -- у маркиза отвисла челюсть. -- Но как вы здесь оказались? Вы же погибли... Ваш корабль после боя с пиратами сгорел, кажется, у побережья Туниса.
  
   -- Как видите, я жив и не настолько неузнаваем, чтобы вы не вспомнили меня, -- Шарль гордо вскинул подбородок. -- А, может, просто не захотели этого сделать?
  
   -- Ну что вы граф, теперь я вижу, что вы... это вы. Мне очень стыдно за мою ошибку, едва не ставшую роковой! Вы так возмужали, что я не смог вас сразу узнать. Искренне прошу прощения, граф де Прелье. И надеюсь, что и вы возьмете ваши слова назад. Нельзя быть таким вспыльчивым. Я же вам в отцы гожусь, милый Шарль. Я помню вас еще младенцем. Вы были так прелестны...
  
   -- Хорошо, маркиз, будем считать, что инцидент исчерпан. Хотя это не в моих правилах, и не в правилах светского общества, но, учитывая ваш возраст и то, что мы находимся далеко за пределами Франции, я приношу также вам извинения за свою несдержанность.
  
   Шарль и маркиз с кислыми лицами отвесили друг другу поклоны и обратились на Фатих-пашу. Адмирал с интересом выслушал переводчика и некоторое время молчал, задумчиво бросая взгляды на Шарля. Сабуров также удостоился его сиятельного внимания.
  
   Глава 17 Слово адмирала
  
   -- Маркиз сказал, что вас считали погибшим, граф де Прелье, -- наконец нарушил тишину Фатих-паша. -- Так поведайте мне, как вы восстали из мертвых спустя два года. И не просто появились из небытия, а заняли капитанский мостик брига, который по нашим предположениям является пиратским.
  
   -- Я был капитаном корвета в отряде адмирала Дюкена, шедшего на помощь восставшим против испанского ига на Сицилии...
  
   Шарль рассказал о том, как попал в плен к пиратам, как Кылыч Бен Дин, ненавидевший его отца, отправил сына на галеру в гребную яму. Поведал и о том памятном бое с турецкой эскадрой, после которого, попав в шторм, он вместе с четырьмя товарищами по несчастью спасся, привязав себя к веслу. Не вдаваясь в подробности, француз рассказал, как их спасли греческие рыбаки. Пребывание бывших рабов-галерников на острове Шарль объяснил тем, что они хотели плыть в Ираклион, но течение и ветры отнесли шлюпку в открытое море и прибили к этому клочку суши. А вот как захватили пиратский бриг, молодой человек описал в подробностях, исключив лишь одну -- пленение Кылыч Бен Дина.
  
   С видимым интересом выслушав Шарля, адмирал очередной раз задумался.
  
   -- Если то, что вы нам рассказали, граф де Прелье, правда, вы и ваши товарищи настоящие герои. Но в полной мере мои подозрения вы не рассеяли. Одним из капитанов в эскадре Кылыч Бен Дина был такой же, как и вы, молодой француз по имени...
  
   -- Леконт де Нарваль, -- услужливо подсказал адмиралу Меркез-эфенди.
  
   -- Да, Леконт де Нарваль, -- согласился Фатих-паша. -- Почему бы мне не предположить, что два последних года под этим именем скрывались вы, граф де Прелье. А после разгрома эскадры Кылыч Бен Дина решили завладеть бригом, капитаном которого был Ахмед аль Абас по прозвищу Мавританец.
  
   -- Я без труда рассею ваши подозрения господин адмирал, -- спокойно сказал Шарль. -- Галера Леконта де Нарваля пропала без вести, вероятнее всего, затонула прошлой осенью после боя пиратов с французской эскадрой. И любой матрос брига может подтвердить, что я не Леконт де Нарваль.
  
   -- Это несколько меняет дело, -- поджал губы Фатих-паша. -- Хотя...
  
   -- Но главным свидетелем, который сумеет удостоверить правдивость моих слов, может стать человек, с которым вам, господин адмирал, очень интересно было бы встретиться, -- сказал Шарль и замолчал, ожидая реакции Фатих-паши.
  
   -- И кто этот человек? -- удивленно поднял брови адмирал. -- Назовите его!
  
   -- Об этом я могу сообщить лично вам, сиятельный Фатих-паша и никому иному. Я считаю, что никто кроме вас, меня и моего помощника не должен знать имени этого свидетеля.
  
   -- Это очень интересно, но даже если я удалю всех людей здесь присутствующих, останется переводчик... -- усмехнулся
   адмирал. -- Может, мне после того, как он узнает имя вашего доверенного человека, следует снять голову с его плеч?
  
   Переводчик побледнел и отступил на шаг. Похоже, Фатих-шах редко шутил.
  
   -- Пусть голова останется на его плечах. Прикажите, господин адмирал всем удалиться от вас на несколько шагов. Я просто шепну вам на ухо имя живого свидетеля, который подтвердит все, что я вам рассказал, -- Шарль сделал заметное ударение на слове "живого", -- Я безоружен и ничего плохого вам сделать не смогу.
  
   -- Я согласен, -- лениво кивнул головой адмирал и повел пальцами.
   -- Всем отойти от меня на пять шагов. А вы граф, подойдите.
  
   Приблизившись к Фатих-паше, Шарль наклонился к его уху,
   прошептал три коротких слова и отступил на два шага назад. Из присутствующих один лишь Сабуров знал, как они звучат.
  
   Лицо адмирала оставалось спокойным, однако было видно, что
   он погрузился в глубокие раздумья. Неожиданно Фатих-паша поднял глаза на Шарля и, что было полной неожиданностью для молодых людей, по-французски сказал:
  
   -- Подойдите ближе, граф де Прелье. Нам есть о чем побеседовать. Всем остальным выйти вон из каюты, -- приказал он, повторив последнюю фразу по-турецки.
  
   Выйдя на палубу вместе с турками и французским маркизом, Андрей погрузился в тревожное ожидание. От того, как пройдут переговоры Шарля с Фатих-пашой, зависело многое, если не все, считая и их жизни.
  
   Адмирал и Шарль беседовали относительно недолго. Надо полагать, Фатих-паша, как и положено полководцу, быстро принимал решения. Когда Шарль вышел из каюты адмирала, лицо его светилось радостью.
  
   -- Уважаемый Меркез-эфенди, господин адмирал ждет вас, чтобы дать указания, как нам совместно действовать дальше, -- передал команду адмирала Шарль и тут же обратился к Сабурову. -- Андре, господин Фатих-паша признал наше право на бриг, как честно захваченный у пиратов приз. И предоставил полную свободу действий. Более того, нам не надо опасаться, что на бриге взбунтуются матросы. Мы идем на Сицилию в сопровождении турецкого фрегата. На нем из Стамбула плывет маркиз де Вильмон. Он чрезвычайный посланник короля Людовика к султану, сейчас возвращается во Францию. Серьезные дела маркизу не поручают, используют в качестве дипломатического курьера. Де Вильмон привозил послание султану, в котором король предлагает объединить на Средиземном море силы для борьбы с пиратами и испанцами. Я предложил взять маркиза на борт нашего брига, однако адмирал отказался от моей услуги. Фрегат плывет в Марсель с визитом доброй воли, везет дары султана королю и ответное письмо. Присутствие на его борту французского посланника является частью этого церемониала. А что касается нас, остались небольшие формальности, ты догадываешься какие.
  
   -- Кылыч Бен Дин? -- тихо спросил Андрей.
  
   -- Да, -- кивнул в ответ Шарль. -- Я думаю, Меркез-эфенди получает сейчас от Фатих-паши указания, касающиеся "меча Средиземноморья". Я дал слово дворянина, что мы нигде и никогда не обмолвимся о том, что пленили Кылыч Бен Дина. Ты оказался прав, Андре. Адмиралу "воскрешение" пирата совсем некстати. И он обещал, если мы его не обманули, то отпустит нас с миром.
  
   -- А Фатих-паша не изменит своего решения после того, как Кылыч Бен Дин окажется в его руках?
  
   -- Не думаю. Я раньше слышал об адмирале, что он человек
   решительный и, порой, жестокий, но честный воин.
  
   -- Будем надеяться на лучшее, -- сказал Андрей. -- Ты говорил Фатих-паше о Созии и Микисе.
  
   -- Да, я сообщил, что на острове находятся девушка и подросток, дети спасших нас рыбаков. Они помогали нам в нашем опасном предприятии. Вероятно, я слишком пылко говорил о Созии, адмирал, кажется, все понял... Улыбнулся и сказал, что я могу распоряжаться этими людьми по своему разумению.
  
   -- Это радует, -- улыбнулся Сабуров и, оглядевшись, кивнул на маркиза, стоявшего в отдалении и делавшего вид, что разглядывает морскую даль. -- Господин посланник нас как будто не замечает. И, странно, почему-то не желает обнять родственника после счастливого освобождения из неволи?
  
   -- Он дурак и трус, -- пренебрежительно бросил Шарль. -- Таким всегда и был. Придворный щеголь и не более того. Представляю, какие сплетни он разнесет обо мне, вернувшись в Париж. Де Вильмон сейчас боится, что я могу продолжить разговор по поводу оскорбления и дуэли. Не стоит тратить на него время. А вот и Меркез-эфенди.
  
   -- Господин капитан, господин помощник капитана, -- через переводчика вежливо обратился к молодым людям турок. -- Я получил от адмирала поручение отбыть вместе с вами на остров по делу особой важности, о котором вам прекрасно известно. И надеюсь на вашу помощь. Также мне приказано оказывать вам полное содействие.
  
   Речь была пространная, туманная, однако вполне понятная Шарлю и Андрею. Ответ был более чем конкретным:
  
   -- Господин Меркез-эфенди, нам необходимо взять с собой на остров не менее дюжины хорошо обученных янычар. Мы можем предполагать отчаянное сопротивление пяти головорезов мавров. В плен никого из них брать не стоит, они должны навсегда остаться на острове. Хотя, думаю, они и без нашего желания живыми не сдадутся. Ваши люди, что остались на бриге смогут противостоять опытным бойцам?
  
   -- Без всякого сомнения. Все побывали в боях, хорошо вооружены, в том числе и мушкетами. Думаю, мы без труда справимся с маврами, тем более что в плен их брать не надо.
  
   -- Тогда, уважаемый Меркез-эфенди, возвращаемся на бриг. Помимо ваших людей нам надо еще кое-что захватить с собой.
  
   -- Вы напомнили мне, господин капитан, что и я должен взять один очень нужный предмет, -- улыбнувшись, сказал турок и что-то буркнул переводчику.
  
   Убежав, тот скоро вернулся с небольшим кожаным свертком, по виду -- небольшим мешком. Тючок, который прихватили с собой Шарль и Андрей с брига, был несколько объемнее. В нем находилась одежда для Созии и Микиса.
  
   Высадка на острове прошла спокойно. Мавры, если и были поблизости, себя не выказывали. Оставив турок внизу на берегу бухточки, Шарль и Андрей поднялись к пещере. -- Каменный завал был нетронут, а, значит, Созию, Микиса и своего хозяина черные охранники Кылыч Бен Дина так и не обнаружили. Растаскав камни, молодые люди остановились на пороге пещеры.
  
   -- Созия, Микис! Мы вернулись, -- негромко произнес Шарль.
  
   Из за уступа медленно вышел Микис с двумя пистолетами в руках. Из-за его плеча выглядывала Созия. Шарль протянул к ней руки и девушка, подбежав, очутилась в его объятиях. Они о чем-то заворковали по-гречески. Андрею пришлось вмешаться
   в идиллию и поторопить Шарля.
  
   Созии вручили тючок с мужской одеждой и сказали, чтобы она быстро переодевалась. Молодые люди не решились поднять на борт брига девушку в ее истинном обличье. С одной стороны не хотелось нарушать традиции моряков, с другой -- заботились о безопасности Созии. Помимо мужского костюма для Созии, для нее и для Микиса были заготовлены темные плащи с капюшонами, закрывающие лицо. Так что на борт брига поднимутся не девушка и подросток, а два невысоких стройных мужчины, чьи лица невозможно рассмотреть.
  
   Когда они вышли из пещеры, Андрей окликнул Меркез-эфенди.
   Тот поднялся наверх один, не взяв с собой никого из солдат.
   Это несколько удивило Сабурова, однако он не подал виду. Судьба Кылыч Бен Дина его мало беспокоила. Да и вряд ли грозный корсар сейчас мог оказать сопротивление. Провести полдня и ночь связанным не могло не сказаться на гибкости его членов.
  
   -- Простите за бестактность, господин граф, но адмирал приказал мне взглянуть на лицо вашей дамы. Ничего особенного, никаких последствий, просто Фатих-паша хочет еще раз убедиться в вашей искренности... и вкусе.
  
   Следовало признать, что Фатих-паше подозрительности, а возможно, просто любопытства было не занимать. Следовало ли ожидать какого-либо подвоха от этого осмотра? Пока непонятно. Но и сопротивляться было опасно и бессмысленно.
  
   -- Наши женщины не скрывают своих лиц, глубокоуважаемый Меркез-эфенди, -- спокойно сказал Шарль. -- Взгляните на нее, только не ослепните от красоты.
  
   Турок заглянул под один из капюшонов.
  
   -- Это брат дамы, -- уточнил Шарль. -- Дама рядом. Она переодета в мужское платье, чтобы не привлекать к себе на корабле внимания мужчин.
  
   Меркез-эфенди приподнял край капюшона. Лицо Созии, обрамленное темной тканью было прекрасно. Она смотрела на турка без каких-либо признаков беспокойства.
  
   -- У вас отличный вкус, господин граф, -- бесстрастно произнес турецкий офицер, опуская капюшон. -- Вам можно только позавидовать.
  
   -- Я в этом не сомневался, глубокоуважаемый Меркез-эфенди, -- склонил голову в коротком поклоне Шарль. -- Надеюсь, все формальности закончены. Человек, который так заинтересовал сиятельного Фатих-пашу, находится в пещере. Мы выполнили все пожелания адмирала?
  
   -- Все что зависело от вас, -- вежливо ответил турок. -- Вы можете идти к шлюпке. Мы скоро отправимся в обратный путь. Я долго здесь не задержусь...
  
   Действительно, едва они успели сойти вниз и погрузиться в шлюпку, как Меркез-эфенди появился на пороге пещеры. Один, без Кылыч Бен Дина. В руках турок держал кожаный мешок, который он перед отплытием с флагманского корабля захватил с собой. В нем лежало нечто круглое.
  
   К горлу Сабурова подступила тошнота. Не стоило быть излишне догадливым, чтобы понять, что в мешке находится голова Кылыч Бен Дина, грозного пирата Средиземного моря. Однако Андрей быстро справился со слабостью. Посмотрев на Шарля, он увидел, что и его товарищ догадался о жутком содержимом мешка. Сабуров многозначительно скосил глаза на Созию. Шарль незаметно кивнул в ответ и заговорил с девушкой, отвлекая ее от спускающегося на берег Меркез-эфенди.
  
   Внезапно тревожный крик одного из янычар заставил всех обернуться. Но воинственный вопль, вырвавшийся из пяти глоток, заглушил одинокий крик солдата. Из-за скалы на песчаный берег бухточки в развевающихся белых одеждах стремительно выбежали мавры, охранники Кылыч Бен Дина.
  
   Нападение было неожиданным, два ближайших янычара пали от рук, а точнее -- от сабель черных арабских воинов. Однако
   турки были опытными солдатами. Они мгновенно перестроились, обнажили оружие и бесстрашно ринулись на мавров. Стоявшие сзади, по команде капрала изготовили к бою мушкеты. Но бой закончился, едва начавшись.
  
   Громкий призывный крик со скалы от пещеры, заставил и нападавших, и обороняющихся обратить глаза вверх. Меркез-эфенди молча демонстративно поднял над головой мешок, и стал медленно спускаться вниз на берег. Сойдя на песок, он направился к месту схватки. Турки почтительно расступились перед своим бесстрашным начальником.
  
   Меркез-эфенди по рассказу Шарля знал, что на острове находятся охранники Кылыч Бен Дина, которые могут напасть на них. И это случилось. Но что задумал турецкий офицер, пока было непонятно. Без боя черные воины не сдадутся, переговоры с ними бессмысленны...
  
   Остановившись в нескольких шагах от мавров, Меркез-эфенди опустил на песок мешок, развязал тесемки и отступил на шаг, давая маврам возможность осмотреть его содержимое. Один из черных охранников подошел, заглянул внутрь и... достал из мешка отрубленную голову своего хозяина.
  
   За спиной Сабурова сдавленно вскрикнула Созия. Шарль не смог оградить ее от созерцания столь жестокой картины.
  
   То, что произошло далее, Андрей запомнил на всю жизнь. Иначе как фанатической преданностью и запредельным осознанием вины телохранителей за смерть того, чью жизнь они оберегали, назвать это было нельзя.
  
   Мавры, увидев отрубленную голову Кылыч Бен Дина, как один, опустились на колени и положили перед собой оружие. Черный воин, в чьих руках была окровавленная голова "меча Средиземноморья", торжественно поцеловал ее в мертвые губы и передал своему товарищу. Тот повторил эту странную церемонию и отдал следующему... Когда голова Кылыч Бен Дина вернулась к первому мавру, он встал, бережно уложил ее в мешок и вернулся в коленопреклоненный строй.
  
   Словно по команде, черные воины взялись за сабли. Турки, до этого заворожено наблюдавшие за прощанием телохранителей со своим хозяином, быстро изготовились к бою. Однако их волнения были напрасны. Один из мавров поднял плашмя лезвием к себе саблю и, на мгновение замерев, полоснул острым клинком по горлу. Его примеру последовали все остальные.
  
   Пять недвижных тел лежали на песке. Турки стояли молча, склонив головы, отдавая память погибшим.
  
   Но вот Меркез-эфенди шагнул вперед, взял в руки мешок и повернулся к янычарам. Короткой команды хватило, чтобы
   солдаты занялись погребением убивших себя мавров. У скалы руками и саблями была вырыта неглубокая яма, в которую уложили пять тел телохранителей "меча Средиземноморья", засыпали песком и сверху заложили камнями.
  
   Меркез-эфенди, подошел к шлюпкам и, спокойно, будто ничего не произошло, обратился к Шарлю:
  
   -- Господин капитан, отправляйтесь на свой бриг. Готовьтесь к отходу. Сиятельный Фатих-паша назначил время отплытия фрегата с посланником и, соответственно, вашего корабля на полдень. Он держит свое слово. И еще... Я вижу, как вы презрительно смотрите на меня. Не осуждайте, я солдат и всего лишь выполнял волю своего командира. Счастливого пути господа!
  
   -- Прощайте, Меркез-эфенди, -- отводя глаза, сказал Шарль.
  
   Сабуров лишь молча кивнул на прощание. Созия, съежившись на скамье на носу шлюпки, неслышно плакала, скрытая капюшоном. Микис недвижно сидел рядом с девушкой.
  
   Глава 18 Попутного ветра, господа!
  
   В полдень, повинуясь сигналу с турецкой эскадры, на бриге
   подняли паруса. Матросы работали старательно. Присутствие
   рядом турецкого фрегата сделало их куда как послушными.
   Шарль повторил свои слова о том, что в первом же порту, те, кто не захочет служить далее на бриге, сойдет на берег, получив жалованье в полном объеме. Так как по дороге на Сицилию турки заходить никуда не собирались, таковым местом обещал быть порт Мессины. А, значит, экипаж брига до соединения с французской эскадрой герцога де Вивонна пополнять не требовалось.
  
   Послушание команды было обусловлено не только обещаниями
   Шарля, но и его командованием. Матросы поняли, что капитан совсем не новичок и великолепно знает свое дело. Да и помощники его, особенно тот, что с черной бородой и дикими сверкающими глазами, люди нрава крутого, под горячую руку им лучше не попадаться. Так что дисциплина и порядок на корабле были обеспечены.
  
   Когда бриг снялся с якоря и под полными парусами, наполненными попутным ветром, в кильватере фрегата двинулся на запад к Сицилии, на капитанском мостике собрались Шарль, Андрей, Савва и Еремей. Их взгляды были прикованы к острову. Сюда они приплыли нищими бродягами, а уплывали богатыми людьми на корабле, который вчетвером сумели отбить у нескольких десятков пиратов.
  
   Но не только гордость за совершенное наполняла их души, но и тревога. Не все сокровища Кылыч Бен Дина смельчаки увозили с собой, а только малую их часть. Один лишь полный кисет, который приготовил себе грозный корсар. Еще в ночь штурма брига они перепрятали сундучок с драгоценными камнями в потаенную пещеру, обнаруженную в свое время Сабуровым. Вход в нее был узкий, только одному человеку пролезть, потому и засыпать его камнями было нетрудно.
  
   Перепрятали сундучок по настоянию Сабурова. Негоже было хранить яйца в одной корзине, мало ли что могло случиться. Оставили себе кисет, который Созия укрыла под платьем.
   И опасения оправдались в полной мере. Меркез-эфенди имел возможность не только под капюшон Созии залезть, но и из простого любопытства заинтересоваться, что находится в сундучке. И забрать богатства позже никак не получилось. Возвращаться на остров было опасно, на обратном пути шлюпку могли перехватить турки.
  
   Обидно, конечно, но другого выхода, как оставить сундучок на острове до лучших, а, может, и худших времен, когда драгоценности остро понадобятся, не было. Поэтому решили все вчетвером, что еще вернутся сюда и заберут сокровища "меча Средиземноморья". Да и кисет полный драгоценными камнями тешил душу, как та синица в кулаке. Правда, если рассудить, то синичка была размером с хорошего дудака. Как прикинул на глаз Шарль, в том кисете в натуральном виде и корвет трицатипушечный с шестидесятивесельной галерой новенькие, только со стапелей, покоились, не считая замка где-нибудь в Рамбуйе или Компьене... Так что на первое время должно было хватить всем шестерым. Созию и Микиса они считали равными в общей доле богатства. Пусть не сражались, но пережили не меньше, чем мужчины.
  
   Девушку поселили в небольшой каюте, принадлежавшей, одному из помощников Мавританца. Она находилась рядом с каютой капитана, где расположились все остальные, и дверь в нее всегда была под присмотром. В целях безопасности Созия за все время плавания ни разу не выходила на палубу. Посещал ее, как правило, лишь Шарль. Да еще Микис приносил девушке еду.
  
   На четвертый день плавания Шарль ближе к полудню зашел в каюту к Созии. Пробыл он там недолго. А когда вышел и поднялся на капитанский мостик, лицо молодого человека выражало крайнюю растерянность.
  
   -- Что-то случилось, Шарль? -- тревожно спросил Сабуров, замещавший его на время отсутствия на мостике.
  
   -- Созия спит, -- со странной задумчивостью ответил он.
  
   -- И это повод для расстройства? -- улыбнулся Андрей. -- Сон разлучил влюбленных...
  
   -- Нет, дело совсем не в том, что она спит. Ее медальон ... -- оборвал фразу Шарль.
  
   -- Какой медальон? -- не понял его Сабуров.
  
   -- Помнишь, когда мы отплывали с Крита на остров, Бирута, мать Созии, надела на нее медальон.
  
   -- Конечно, помню. И Бирута плакала и сама девушка...
  
   -- Когда я зашел в каюту, Созия спала. Медальон выпал из-за ворота. Я хотел поцеловать девушку во сне, наклонился к ней и неожиданно увидел гравировку на верхней крышке. Там было изображено солнце и уж...
  
   -- И что это означает? Может, оберег от нечистой силы или сглаза?
   -- предположил Андрей.
  
   -- Это герб Кольберов, -- как-то потерянно сказал Шарль.
  
   -- А Кольберы -- это кто такие? -- наморщил лоб Сабуров. -- Просвети неразумного юношу.
  
   -- Ты, конечно, не знаешь, но это более чем известная фамилия во Франции. Жан Батист Кольбер, суперинтендант финансов и морской министр -- второй человек в государстве после короля Людовика. Если не первый... Его брат Шарль Кольбер маркиз де Круасси -- министр иностранных дел, главный королевский дипломат. Это самые знатные и богатые люди во Франции.
  
   -- И их герб выгравирован на медальоне простой девушки из бедной греческой рыбацкой деревушки? Очень странно, -- пожал плечами Сабуров. -- Вот уж загадка из загадок! Как бы заглянуть внутрь медальона. А, может, гравировка -- простое совпадение. И почему обязательно на ней изображен уж? Какой-нибудь греческий ювелир, ничего не зная о гербе Кольберов, выгравировал вполне бытовую картинку -- змею, греющуюся на солнце. Вот и вся разгадка тайны медальона.
  
   -- Хорошо, если бы это было именно так. Но что означают слезы, которые проливает Созия, открывая медальон? Мне это очень хотелось бы знать.
  
   -- Не стоит гадать, милый граф, -- улыбнулся Андрей. -- Все тайны мира ничтожны перед одной простой истиной: мы живы, и это главное. Ты влюблен и любим. Мы дышим свободной грудью. А еще у нас есть настоящая мужская дружба. И вместе мы непобедимы. А вот и Еремей с Саввой поднимаются на мостик. Господа Жером Матье и Сове Карваль, как вам наше плавание?
  
   -- Кормят хорошо, -- философски констатировал Савва.
  
   -- По земле ходить оно куда как привычнее, -- не отстал от товарища Еремей.
  
   -- Я вас сделаю настоящими моряками, -- пообещал Шарль.
  
   -- Этого еще мне не хватало, -- возмутился Ерема. -- От коня я никуда...
  
   -- Да и я к твердой землице тоже привычный, -- поддержал
   Ерему Савва.
  
   -- А ты, Андре, говоришь, дружба, -- хитро усмехнулся Шарль. -- Одному конь -- отец родной, второму земля -- милая матушка...
  
   -- Не в том дружба, чтобы в мире и довольстве рядом быть, а в том, чтобы в лихую годину друг друга держаться, за товарища, если нужно, и кровь пролить, а то и жизнь отдать. И мы показали, что умеем это делать. Ваши руки, друзья!
  
   Четыре ладони сомкнулись в крепком рукопожатии в знак нерушимой дружбы.
  
   Полные паруса несли корабль на запад. Впередсмотрящий на мачте пристально вглядывался в горизонт. Уже скоро должна была показаться Сицилия...
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"