Аннотация: Так умирают друзья у тебя на руках, а ты с ними, но им помочь не можешь... как же этто...
МАРИНА КОНЕЦ
Немного мрачно.
Когда Марина совсем была плоха, то есть, уже почти не говорила, а если говорила, то очень невнятно, и мало что можно было понять, и непонятно, как она соображала, то есть, воспринимала и интерпретировала всё то, что мы хотели ей донести:
я, вдруг, вспомнил, что у нас не было ласковых прозвищ. Ну, типа сусик, васик, котик, и прочие иррациональные определения. Хотя, нет, вот как раз "котик" Марина меня называла. Но именно для неё у меня не было соответствующего прозвища: как-то не сложилось. А по всем внешним симптомам было понятно, что дело идёт к концу, все врачи ей давали два, максимум три дня. А Марина, когда была ещё в сознании, всё пыталась спросить, что это с ней такое, ведь всё произошло стремительно, недели за три-четыре. То есть стремительное похужение, когда все системы начали отключаться. Ведь, ещё за неделю мы с Мариной ходили во МХАТ на "Вишневый сад".
И вот я ей говорю: "Я же никак ласково тебя не называл, всё Марина да Марина, как учительницу, практически. Я хочу, чтоб у тебя было наше, внутреннее, ласковое прозвище. Меня ты называешь "Котик". Ясно. Тогда ты у нас будешь "Рыбка.!". Выбирать романтически было уже некогда, и я принял то, что нам ближе было. Когда я ей это докладывал, то как будто, Марина поняла. Хотя уже трудно было понять, воспринимает ли она наши слова, понимает ли их или нет. Но, вроде, поняла, и что-то в её лице смягчилось. Трудно сказать, что происходило в её сознании. Было понятно, что самое простое она понимает, типа: кушать, повернись, пить и прочее. Сама она уже употреблять пищу была не способна, но при этом, мне кормить себя не давала. А вот моей сестре, Вере, позволяла себя кормить. Но всё это недолго.
И всё это видеть, как её могучий интеллект деградирует с каждым часом, - это наблюдение не для слабонервных.
Сама Марина есть не могла уже. Пробовала, но координация была нарушена настолько, что ложкой управлять Марина уже не могла. Это видеть, как Марина трясущейся рукой не может попасть себе в рот...Это никому не пожелаю видеть. Поэтому кормить Марину надо было в постели с ложки. И это был только первый, самый лёгкий этап. Не знаю, почему, но мне Марина кормить себя не давала, как уже говорил, но позволяла кормить себя моей сестре Вере, спасибо ей. Почему Марина мне не дозволяла себя кормить с ложки? Но всё это до тех пор, пока ещё сознание было близким к адекватному, потом было уже всё равно.
Я сидел, гладил её руку и готовился к тому, что может произойти, и что мне врачи рекомендовали сказать. Вообще-то мне плевать на подобного рода рекомендации, но именно для Марины я знал, что сказать надо всё как есть, чтоб мы вместе, как всегда, это "обработали". И вот я, представляете себе, должен ей сказать такое. Надо. А как?
И вот я ей говорю: "Ты моя Рыбка! Тут уже такое дело. Ты умираешь. Ничего сделать не получилось. Ну что, я с тобой до конца.". Но к тому времени деградации её сознания, полагаю, что Марина уже мало что понимала. Да. Кажется, она поняла. Или это мне хочется, чтоб так было. Может, не всё уже поняла, но смысл - да. Вот так. А про меня представлять тогда уже можно было всё что угодно. Я чувствовал жуткую, нереальную тишину и что меня разрывает изнутри, но было не до личных переживаний, было много забот. Ну и я после того, как всё это САМ сказал, несколько мгновений не мог ощутить произошедшее, навалился какой-то мрак, а придя уже в себя, я просто гладил её руку - так нежно - как мог. Не знаю, что чувствовала Марина в этот момент или уже не чувствовала и не понимала, что ей говорят, этого отчётливо было не видно и не понятно.
Речь отказывала постепенно. Сначала Марина тормозилась на каких-то словах, потом фразы она произносила и достаточно длинные, но понять их было нельзя, так как все слова казались заменёнными на другие, как в шифре. А дальше и чётко произносить слова ей стало трудно. И потом - полный отказ, только по глазам мы старались ещё что-то понять.
А что я... Просто держи её руку и говори: "ты моя рыбка...". Я знаю, они слышат. Пока не умрут.
Я слышал, как-то, что человек без сна не может прожить более 8-ми дней и, соответственно, верил этому, как естественному, а кто не поверит? Однако, всё не так.
Я сам, лично, не спал больше 10-ти суток. Это факт. А всё потому, что я боялся заснуть и пропустить момент, когда будет нужна помощь или Марина будет умирать. Я боялся заснуть. Марина уже дышала с хрипом, давление у неё было 80/60 и ниже и я боялся, что она умрёт, когда я засну. С тех пор я подсознательно боюсь спать, хотя теперь это совершенно не нужно.
А когда давление стало 60 на 40. Ну, то есть, давление умирающего, я вызвал "Скорую". Приехали быстро, и что самое удивительное, стали настаивать взять Марину в реанимацию. Обычно же, наоборот, Скорая потенциальных покойников не берёт.
У Марины были разрушены метастазами два позвонка. То есть её ни гнуть, ни поворачивать было нельзя. Иначе мгновенная смерть. В наших советских домах нашей серии грузового лифта нет. Я иду по соседям (время 2:30 ночи) и прошу помочь спустить Марину к машине вниз. Такие соседи находятся, по гроб жизни обязан. И мы, в четыре мужика, на мягких носилках с ручками, с 12-го этажа, по всем лестницам, аккуратно поворачивая на лестничных маршах, спускаем Марину до уровня улицы. Как это нам повезло, и она не умерла при этом переносе - есть чудо! Что чувствовала Марина, сказать трудно, вероятно ей было не менее трудно, чем нам, но никак по ней это было не видно. Она к этому времени была уже в каком-то бессознательном состоянии, но с открытыми глазами. То есть всё её сознание давно ушло к ней внутрь и наружу никак проявиться не могло, так как речь Марины последовательно отключилась дней за десять до этого момента.
Дальше едем. Каждый качок, каждый "лежачий полицейский", а их к 20-ой больнице много-много, это возможность, что всё закончится прямо в машине. Но я сижу вместе с Мариной, держу её за руку, и, вроде, она как-то реагирует, по крайней мере, её взгляд на мне фиксируется.
Приезжаем в 20-ю больницу. На входе приемного покоя нас обрабатывают, вроде, правильно и быстро. Марину на каталке (ну лёжа, понятно) везут в реанимационный бокс. Широкие двери его закрываются и я остаюсь за ними. Я стою рядом, за дверью. Вдруг слышу аппарат: "пи-пи-пи". Ясно, полагаю, что подключают к системе искусственного дыхания или ещё какие там в интенсивной терапии положены. И вот тут случаются для меня самые для меня страшные вещи: вдруг это равномерное "пи-пи" прерывается - и тишина! Ну я, тут уже теряю и так слабое к тому моменту сознание, и какая-то тётя меня немножко поднимает с пола и я уже слышу: "пи-пи" равномерное. Но это ещё не всё. Такая же история повторяется ещё раз! Но потом опять "пи-пи" равномерно.
Не могу поручиться за точность изложения во времени, пространстве и ощущениях, так как к этому моменту я конкретно не спал около девяти суток. Раньше думал, что это всё сказки, и такое невозможно. Нет! Возможно! Только очень тяжело.
Стою, жду около широкой двери реанимационного бокса. Где-то около 2-х с половиной часов. И при этом я то слышу писк монитора, то он пропадает. Я уже понимаю, что это какая-то техническая особенность. Человек ко всему привыкает. Вот только умирал от "пи-пи", а вот уже рассуждает. Такие мы.
Но вот Марину вывозят. У неё торчат трубки из носа, изо рта, уходят неведомо куда и они такие страшно чёрные. А! У неё как будто вид умирающей, такие страшные трубки! Неужели и здесь нет надежды? Везут её быстро, я еле поспеваю, перевозят в другой корпус. И вот, пока мы едем, мне кажется, что Марина чего-то понимает и смотрит на меня вполне осмысленно. Но вот её привозят к двери реанимационного отделения, завозят туда и тяжёлые железные двери закрываются. Перед тем как закрылись двери, мне кажется, что Марина всё-таки посмотрела на меня осмысленно как-то и это последний взгляд, которым мы обмениваемся. Двери закрываются, всё. Конец.
Больше я живой Марины не видел, да, не считая снов.