Как только Ребекка привела в дом к Ротам шотландского офицера, она с удивлением обнаружила отца восседающим в кресле посреди залы, которую почему-то называли "общей комнатой". Ребекка думала, что это странное название типично для американцев, несмотря на все их почти волшебные способности, во многом они были самым практичным народом из когда-либо ей встречавшихся, даже более практичным, чем деляги из Амстердама.
Она была рада видеть его сидящим, впервые после сердечного приступа. Более того -оживленно беседовал с обоими американскими врачами, Джеймсом Николсом и Джеффри Адамсом.
- Ребекка! - бодро начал отец, повернув к дочери голову - У меня отличные новости. - Бальтазар показал на врачей - Они только что...
Увидев стоящего позади Ребекки офицера, он прервался, его лицо, ещё недавно такое живое, превратилось в застывшую маску. В этом не было никакой враждебности, просто лицо опытного дипломата.
Ребекка поджала губы: "Дипломата? Лучше будет сказать - опытного шпиона."
Она знала биографию отца. Их ветвь семейства Арабанелей проживала в Лондоне больше сотни лет, со времен изгнания сефардов из Испании. Их пребывание там де-юре было нелегальным, так как официально евреи были изгнаны с острова за столетия до того, но английские власти смотрели на него сквозь пальцы, пока еврейская диаспора была маленькой и не высовывалась. Не последней причиной такого отношения было и то, что английские короли и высшее дворянство предпочитало пользоваться услугами еврейских врачей.
Особенно упрочились позиции евреев после вступления на престол королевы Елизаветы, как говорят христиане, в Лето Господне, 1558е. Личный врач Елизаветы, доктор Родриго Лопес был сефардом, и королева полагалась на его мнение как в медицинских вопросах, так и в политических, особенно в том что касалось угрозы представляемой Филлипом Вторым Испанским. Доктор Лопес, выступая как посредник, привлек нескольких членов семейства Абрабанель на службу английской короне в качестве шпионов. Их семейство, одно из величайших среди широко рассеянных сефардов, имело большие возможности чтобы следить за действиями испанцев.
Дедушка Ребекки, Аарон служил короне до самой смерти, и передал ремесло двум сыновьям - Бальтазару и Уриэлю. Ребекка до сих пор помнила, как в раннем детстве отец брал её в огромный Лондонский порт, где он встречался с португальскими моряками и торговцами, многие из которых были марранами.
К сожалению, после смерти Елизаветы и воцарения Якова Первого, политический климат на острове резко изменился. Яков был неравнодушен к Испании и согласился с многими их требованиями. Чтобы ублажить испанцев, он даже казнил сэра Уолтера Рейли, по обвинению в государственной измене. Евреи больше, даже в тайне, не приветствовались при английском дворе и давление на общину сефардов усиливалось. В конце концов, в 1609 году Яков изгнал их из страны.
Несколько семей, включая семью Ребекки, всё же остались в стране. Их покрывали некоторые члены британского правительства, в большинстве своем - пуритане. Пуритане, чьё влияние в английском обществе неуклонно росло, относились к евреям гораздо лучше государственной церкви. Многие их богословы были заинтересованы в изучении еврейских текстов, это было частью их усилий по "очищению" христианства.
Шотландский офицер вошел в комнату и произнёс первые слова, и как только Бальтазар услышал его неповторимый акцент, его лицо смягчилось. Ребекка увидела как на него возвращаются привычные тепло и ум.
Она тоже почувствовала обаяние северного диалекта английского, даже не самого акцента, а того что скрывалось под ним. Дажды, когда ей было двенадцать и когда ей было четырнадцать, Ребекка ездила с отцом к своему дяде в Кембридж, этот очаг пуританства, где присутствие двух еврейских врачей, свободно владеющих ивритом и греческим, требовалось для разъяснения каких-то сложных отрывков из Библии.
- Примите привет от Густава-Адольфа, Бальтазар Абрабанель.
Слушая этот акцент, Ребекка с нежностью припомнила ревностных пуританских богословов. Вскоре после той поездки, их ветвь Абрабанелей была вынуждена покинуть Англию. Обладавший более авантюрным складом характера, чем его брат Уриэль решил попытать счастья в Германии, в то время как отец, у которого на шее были дочь и больная жена, выбрал Амстердам. Там среди голландских единомышленников пуритан он нашел тихую гавань.
Бальтазар Абрабанель кивнул:
- Передайте его Величеству, уверения в моем глубочайшем почтении, ээ...?
- Маккей, сэр. Александр Маккей, капитан Зеленого Полка короля Швеции, к Вашим услугам.
Строгими и непоколебыми были эти кальвинисты -лишены чувства юмора и холодны, полная противоположность сефардам - но их почтение к Библии превосходило и католиков и лютеран: "Господь дал народу Аврамову место под солнцем, кто мы такие чтобы подвергать сомнению Его волю?"
Ребекка почувствовала, как за её спиной вошел в комнату Михаэль Он встал за ней, очень близко, возможно, чуточку ближе чем дозволяется приличиями.
Ребекка поняла, что на её лице расплывается улыбка и прогнала это выражение с лица, и задумалсь: "Приличия. А о чьих именно приличиях идет речь? Явно уж не об американких! Похоже, они вообще плохо себя представляют себе это понятие. Самый бесстыдный народ который я встречала в своей жизни" - и, вспомнив оказанный ей и её отцу прием: "И, по правде говоря, у них не так уж и много причин для стыда"
Михаэль был очень близко, и она почувствовала почти непреодолимый порыв опереться на него спиной, но увидев, как отец смотрит на неё, выпрямилась.
Взгляд был понимающим, Ребекка, разумеется, пыталась убрать любые эмоции из своих ежедневных отчётов отцу. Особенно старалась она, или, по крайней мере думала, что старалась, скрыть любые следы теплоты её отношений с Михаэлем и его поступков.
Она вздохнула про себя, несомненно, она пыталась слишком хорошо. Бальтазар Абрабанель - один из самых проницательных людей на свете, и ей никогда не удавалось что-нибудь от отца скрыть, да по правде говоря, раньше она не очень-то и пыталсь. Она хмуро подумала: "Меня ждет суровая отцовская нотация. Оченьсуровая".
Взгляд Бальтазара вернулся к шотландскому офицеру. Юдифь Рот уже усадила Маккея в роскошно обитое тканью кресло, и тот собирался продолжить разговор. Шотландец быстро оглядел комнату, его явно немного смущало присутствие американцев.
- Капитан Маккей, вы можете говорить открыто - сказал Бальтазар - принимающая сторона уже знает достаточно о сокровищах, которые я вёз. - он бросил продолжительный взгляд на Михаэля, и Ребекка вздохнула с облегчением - в нём не было злости, лишь признательность и уважение.
- Более того, если бы не они, а в особенности - Михаэль, на серебро уже наложили бы лапы чудовища Тили. - Он наклонился вперёд и вытянул руки, с усыпанными драгоценностями кольцами на пальцах. - вместе с этим, срезанным с моего тела. - он резко продолжил - и моей дочери, разумеется.
Он показал головой на потолок:
- Сундук с деньгами для Вашего короля находится наверху, в моей спальне. Они все там, до единого гульдена. Разумеется, у меня есть расписка.
- В этом нет необходимости, Бальтазар Абрабанель, - с уверенностью махнул рукой Маккей - ваша честность не вызывает сомнений.
Может быть, это было странно, но реакция Ребекки на этот жест содержала больше злости, чем гордости: "Конечно-конечно. Сначала вы доверяете евреям свои деньги. Потом, когда у вас меняется настроение, вы обвиняете нас в гнусных преступлениях. И всё из-за того, что мы можем получать доход, не жульничая при этом. В отличии от ваших собственных банкиров. Христиане, что тут скажешь"
Но злость длилась не долго, и скажем честно, была направлена не на тех. Различные ветви кальвинизма, мало того что были лишены нетерпимости к евреям, так еще и имели собственные убеждения в ценности упорного труда и бережливости, поощряли грамотность, и относились к богатым скорее с восхищением, чем с завистью.
"В конце концов, это не кальвинисты заставили нас уехать из еврейского квартала в Амстердаме. Моего отца изгнали ортодоксальные раввины, а не христианские священники".
Она заставила себя сосредоточится на сегодняшнем дне. Отцу мог понадобится её совет, особенно сейчас в этих глубоких и неизведанных водах.
Как она видела, Маккей тоже уставился на Михаэля. В его взгляде было уважение... и нечто большее, чем след замешательства.
- Почему? - неожиданно выпалил шотландец.
- Что почему? - ответил Михаэль, но вопрос был риторическим. Американец положил руки на плечи Ребекки и, обойдя её, оказался в центре комнаты. Остановившись и уперев руки в бока, он уставился на Маккея, его взгляд сверкал огнём.
- Почему мы - не насильники и воры? - Маккей опустил голову и потряс ей - я не это хотел спросить. Шотландец запустил руку в густые рыжие волосы и нахмурился. Очевидно, подбирал слова.
За него это сделал отец Ребекки:
- Просто у них так принято, капитан Маккей. - Бальтазар обвел взглядом американцев в комнате, и его взгляд не надолго остановился на чернокожем враче. - Не то чтобы эти американцы были агнцами. - Улыбнулся он. - Некоторые из них, как я понимаю, даже совершают вооруженные ограбления. Ну, по крайней мере, покушаются на это.
Джеймс Николс ухмыльнулся. Бальтазар продолжил свой осмотр остальных, теперь он задержал взгляд на Михаэле.
- И другие правонарушения, я не сомневаюсь. Драки, например. Пьянство, хулиганство, неуважение к представителям властей...
Теперь ухмылялся Михаэль. Ребекка не поняла, почему, но была рада тому, как в комнате исчезает напряженность.
С теплой улыбкой, Бальтазар повернулся к Маккею:
- Но кроме того, это люди которые дорожат своими законами. Законами, которые они принимают сами, знаете ли, с весьма малым почтением к происхождению и чину. Судя по сказанному мне моей дочерью, это самые закоренелые республиканцы со времен древних греков. - Как бы демонстрируя очевидное, Бальтазар развёл руки. - Вот почему, как я считаю, их неосознанным действием, было защитить нас и наше добро. Нарушался закон, видите ли. Их закон, а не королевский
Еврейский лекарь еще раз взглянул на Михаэля и указал на него пальцем:
- Спросите его Маккей. Спросите его еще раз. Но не спрашивайте почему? Просто спросите: "а вы подумали хотя бы дважды? Или даже, хотя бы раз?"
Маккей посмотрел на Михаэля. Американец устало опустил руки. Но в том как он сжал кулаки, усталости не проглядывало.
- Я не знаю что за мир вы здесь построили, капитан Маккей, - проворчал Михаэль. - Но мы не будем его частью. "Нет", - вы меня понимаете? Покуда длится наша власть, законы будут соблюдаться. Наши законы.
- И как долго будет она длиться? - спросил Маккей
Михаэль ответил мгновенно:
- Так долго, как мы можем её удержать.
Маккей откинулся в кресле:
- Тогда у меня есть несколько вопросов. Первый. - он указал на револьвер висящий у михаэля на бедре. - Ваше оружие действительно так хорошо как я... как Леннокс... об этом думает?
Михаль взглянул на пистолет:
- Из винтовки я могу попасть в цель размером в дюйм за двести ярдов. С прицелом - за триста ярдов. И я не лучший стрелок среди нас, по крайней мере на больших дистанциях. - он выглянул в окно, будто смотря на город - Есть и другие вещи, которые мы можем сделать. - Его холодные синие глаза снова смотрели на Маккея. - Следующий вопрос. - скомандовал Михаэль.
Маккей резко качнул головой на потолок, указывая на комнаты наверху:
- Там лежит небольшое состояние, Майкл Американский. Оно принадлежит шведскому королю, но он дал мне право распоряжаться им по своему усмотрению. Вы встанете под наши знамена?
- Нет. Мы не наемники. Мы сражаемся только под нашими собственными знамёнами, и никакими иными.
Раздумывая, Маккей огладил бородку:
- Тогда, может быть, вы согласитесь на союз? - и поспешно поправился. - Это не должно быть чем-то очень официальным. Просто джентльменское соглашение. А из имеющихся у меня теперь средств я мог бы покрыть затраты.
Взгляд юного шотландца сместился к окну. На секунду он тоже сжал кулаки. Его взгляд наполнился таким же огнём как у Михаэля:
- Думай о нас, что хочешь, американец. Мне не больше твоего нравится смотреть, как убивают крестьян и их детей, а их женщины подвергаются разнузданному насилию.
Его взгляд обратился на окно, а палец правой руки обвиняющее указал на север:
- Звери Тили захлестнули Тюрингию. Вскоре, они захватят крупнейшие города, и набросятся на окрестности подобно саранче. Я не смогу остановить их, не с моими несколькими сотнями кавалеристов. Но...
Он посмотрел на револьвер. Внезапно Михаэль просиял и ударил рукой об руку.
- А... этот вариант союза! - пояснил он, с улыбкой от уха до уха. Неприкрыто свирепое удовлетворение, прозвучавшee в его словах, сверкнулo солнечным лучом, прорвавшимся сквозь тучи.
- Конечно, Александр Маккей. Мы согласны.
Меньше чем через минуту, Михаэль, сопровождаемый Маккем, оказался на улице, где десятки его шахтёров болтали с шотландскими кавалеристами. Вокруг них уже собралась внушительная толпа, в основном, из учеников старшей школы, которые подались за ними в город.
Ребекка увидела из окна, как двигаются губы Михаэля. Она не могла услышать слова, но знала, что произносит перед шахтёрами речь. Мгновением спустя толпа на улице превратилась в вакханалию празднования и хлопков по спине. Джулия Симс и её команда поддержки опять завела свой причудливый танец. И снова, ученики ответили ей громоподобным пением.
Раз! Два! Три! Четыре!
Кто всех лучше в целом мире?
Шотландцы! Шотландцы!
Пение был достаточно громким чтобы расслышать его через окно. Более чем достаточно. Ребекка подумала что пение было ненормальным, но не лишено какого-то пронзительного очарования.
Затем группа поддержки завела другую песню, которая окончательно озадачила её.
Нахмуившись, она повернулась к Джеймсу Николсу. Врач встал и смотрел в окно, хлопая в такт и бормоча те же странные, бессмысленные слова.
- Пожалуйста, - попросила она, - объясните мне. Что это собственно, означает? - Она с трудом произнесла незнакомые слова - На Висконсин! НаВисконсин!
Доктор ухмыльнулся:
- Это означает, юная леди, что кучка выряженных воров вот-вот получит урок истории. Авансом, так сказать. - Он повернулся к ней, всё ещё ухмыляясь. - Позвольте мне познакомить вас с ещё одним незнакомым американским выражением.
Белые зубы сияющие на черном лице были, для Ребекки, похожи не меньше чем на геральдический щит.