Аннотация: Служба в Германии и учёба в академии. Впечатления от Германии и Ленинграда
СТЕПАНОВ АН
ОТ САМОЛЁТОВ К РАКЕТАМ
(Записки испытателя. Часть 2)
СОДЕРЖАНИЕ:
ГЕРМАНИЯ. ZERBSТ
Первыевпечатления2 Военный городок12 Первым делом - самолёты 21 Если бы только самолёты26 Первое знакомство с Ленинградом35Lebewohl, Германия!36
ЛЕНИНГРАД. АКАДЕМИЯ
Ленинград!41 Пока в ВВС42Культурно-развлекательная программа 52 Ленинградские коммуналки57 Сопромат сдал - можно жениться60Прощайте, ВВС! 65 Нас теперь трое67 Знакомство с заводами. Стажировка 70 Итоговый семестр 74 Разное 76
Германия. Zerbst
ПЕРВЫЕ ВПЕЧАТЛЕНИЯ
Посадка, поезд трогается, переезжаем реку Буг - границу. Мы на территории Польши; Тернополь, контроль документов. Входят польские пограничники. Проверяют документы, предъявляем им чемоданы. Штамп в документах - и все формальности позади. Из вагонов, в течение всей поездки через Польшу, не выпускают. Теперь мимо окон мелькает Заграница. Мало чем отличается от Белоруссии, только теперь уже сплошные хутора да все надписи на мелькающих станциях не по-русски и латинскими буквами. Варшава, остановка где-то на окраине. Вдали виднеется выделяющееся контуром высотное здание - подарок Союза Польше. Под окнами суетятся ребятишки, что-то просят. Окна закрыты, проводники ругаются, если их открываешь. Тем не менее, окна открываются. За окна - колбасу, оказывается, это то, что надо. В общем, торг. В обмен предлагается спиртное, чистый бартер.
И вот граница с Германией, ещё раз проверка документов польскими пограничниками, новый штамп. Пересекаем Одер. Франкфурт-на-Одере, выходим на перрон. Мне приспичило, Саша остаётся у чемоданов, я ищу туалет, нашёл. Захожу, там женщина, подходить к писсуару при ней стесняюсь и потому устремляюсь к кабинке. Женщина меня опережает, протирает стульчак и приглашает. Выхожу из кабинки:
- Zehn Pfennig!
Понимаю, что требуют деньги, но чего нет, того нет. Объясняю, что я здесь впервые, денег нет. Прощён. Так я впервые встретился с платным туалетом, в Союзе до этого было ещё далеко. Бегу к Сашке, обсуждаем ситуацию, смеёмся: оба не подозревали, что за уборную где-то надо платить. Выходим на привокзальную площадь. Резануло по слуху и по сердцу: с песней по площади марширует взвод Volkspolizei. До этого строевые песни на немецком языке слышал только в кинофильмах о войне, там же видел и марширующих немцев в форме. Немножко не по себе. Добираемся до сборного пункта. Есть такой для вновь прибывающих. Там получаем аванс в марках, теперь можно заходить в любую уборную. Сходили в столовую, расчёт теперь на марки и пфенниги. Монеты кажутся слишком лёгкими, не то, что наши, советские. Теперь надо ехать в штаб военно-воздушной армии. Узнаём, как туда добраться. Название городка этого я уже забыл. Ехали мы по Германии "без языка". Хорошо, что немцы нас, в основном, всё-таки понимали. Где-то по дороге нам нужно было пересесть на другой поезд, случилось это ночью. Вышли из поезда, озираемся по сторонам. Подошёл железнодорожник, по нашей форме, наверное, догадался, куда нам надо. Повёл по путям на другую сторону вокзала, показал поезд. В него мы загрузились и скоро были на месте.
Таких, как мы, в штабе собралось несколько человек. Из будущего нашего полка там уже был "покупатель" - начальник строевого отделения (полк отдельный, подчинённый непосредственно армии). Говорит, что ему нужно два техника-механика. Сам бог велел нам с Сашей быть вместе, соглашаемся. И вдруг встревает ещё один, просит взять его. Нам не ясно, почему ему захотелось попасть именно в этот полк, но нас это может разъединить. Кадровик решает этот вопрос просто: берёт троих. Теперь наш путь лежит в город Цербст, как нам объяснили, родовой город нашей императрицы Екатерины-II. Авиационный городок расположен в 3-х км от города.
Германия произвела на меня впечатление своей необычностью. Конечно, к тому времени видел я не так уж много и в России, но всё-таки от виденного дома были большие отличия. Необычные для глаза строения - дома, кирхи. Сама железная дорога не такая, как у нас, вагоны, как чемоданы с раздутыми боками. С обеих сторон вагона - деревянные подножки на всю длину вагона. Дверь открывается прямо на эту подножку. Два купе объединяются проходом, и выход из одного - на левую сторону, а из другого - на правую. Вагоны узкие, полки для сидения короткие. При путешествиях ночью подремать можно только сидя, лечь невозможно. Что-то вроде наших пригородных поездов. Ходят там и более комфортабельные вагоны - с мягкими сидениями, но уже как бы дальнего сообщения. Необычны и двухэтажные вагоны. При движении по рельсам колёсные пары скрежещут, как наши трамваи.
Билет берёшь из одного пункта в другой, а ехать можно различными маршрутами - железнодорожная сеть очень разветвлённая. Я не заметил, чтобы эти маршруты отличались стоимостью. Билеты проверяются при входе на перрон, в самом вагоне билеты проверяет только контролёр. Громоздкий багаж сдаётся в передний, багажный, вагон. При этом багаж сдаётся прямо в вагон. На станции назначения твои вещи будут выгружены. Немцы ездят со своими велосипедами. Это очень удобно: приехал на станцию, сдал в багажный вагон, а на станции назначения получил - и поехал своим ходом дальше. Времени это много не занимает. Движение поездов, по нашим понятиям, в основном "пригородное". Это по типу поездов и по частоте остановок, хотя сам поезд может следовать от границы до границы республики.
На окнах некоторых купе в этих поездах висят таблички "Fur militer" и "Fur schwerbeschedigte". Первые, мы поняли сразу же, - для военных - значит, для нас. А вот для кого вторые, понять не могли. Эти купе были обычно пустыми, и мы занимали их, когда "военные" были заняты или до них лень было идти. Иногда занимали и любые, без табличек. Один раз сели в обычное купе. На одной из остановок открывает дверь купе девочка, видит - военные. "Sowjet!" - и задний ход. Взрослые заходили, с одним парнем "разгово-рились": показывает часы "Победа". "Kaput!". Вообще-то "Победа" были часами совсем неплохими, хотя, конечно, и не швейцарские, но и не штамповка. Дальше - "Moskau - gros Haus und kleine Hauschen!". Понимай, что всё у нас плохо.
Иногда садились, не успев купить билеты. Контролёр, который там ходит регулярно, выписывал билет на месте. Из-за лени и беспечности иногда и велосипед затягивали в купе. В этом случае получали от контролёра: "Niks kultur!". Действительно, что с нас взять! Интересными нам показались и автобаны, автострады - бетонки - и дороги, связывающие города, мощённые булыжником. Есть и обычные просёлочные дороги, в полях. По обеим сторонам дороги - деревья, как правило, фруктовые. Вдоль дороги, за рядом деревьев, велосипедная дорожка. Очень удобно, не боишься, что собьёт автомашина. Подивили леса. Едешь на поезде, за окном сосновый лес, весь расчерченный на квадратики просеками, чистый, ухоженный. Интересными показались и знакомые нам акации: в Сибири я знал, что это кустарник, а здесь - настоящие деревья.
Помню свою деревню, сравниваю её со здешней. Каменные и дома, и надворные постройки. Мощёные улицы, асфальтированные тротуары и обязательно, даже в малюсенькой деревеньке, - пивная. Водоразборные колонки. Пришлось немного и поездить по Германии. Иногда - по делу, иногда - ради любопытства. Для того чтобы в выходной поехать куда-нибудь, достаточно было отпроситься у командира эскадрильи и записаться в книгу у дежурного по части. Расстояния здесь мизерные, по сравнению с нашими, а железнодорожное сообщение хорошее. Города, на наш взгляд, необычные по архитектуре. Да, правду сказать, что я вообще знал об архитектуре? Из городов до этого я видел чуть-чуть Красноярск, немного больше - Новосибирск и Иркутск. По дороге в Германию познакомился немного с Москвой. Москва произвела несколько не то впечатление, которое ожидалось: почти рядом с Красной площадью - закоптелые обшарпанные здания у Москвы-реки. Для знакомства с городом сели в трамвай на Комсомольской площади и очень скоро оказались почти в деревне. А здесь - старинные средневековые европейские города, некоторые, как тот же Цербст, с остатками крепостных стен, крепостными воротами, узенькими, рассчитанными на пешеходов и всадников, улочками, выстроенными в готическом стиле кирхами. Архитектура, если сравнить с Ленинградом, тяжеловатая. На фасадах домов много витиеватости, вычурных фонарей и балкончиков. Русских православных церквей до этого я видел немного, но острые шпили и украшения кирх показались уж очень необычными. Надо сказать, что, в отличие от Ленинграда, где (хотя бы по Невскому проспекту) преобладает какая-то праздничная окраска зданий, здесь всё тёмных тонов. Хотя всё это бы-ло всего через 7 лет после окончания войны, возможно, сейчас это не так.
Цербст. Направо за угол уходит улочка, ширина которой - длина копья рыцаря
Цербст. Городская стена
Цербст
В городах были разрушенные здания. В Цербсте - это замок семьи Екатерины-II, расположенный прямо против крепостных ворот, в Магдебурге - прямо на привокзальной площади и т.д (не будем забывать и о разрушенных городах у нас в стране). Характерно, что на видовых открытках, продающихся в каждом, даже самом маленьком городе, всегда несколько разрушенных зданий с текстом под ними: "Разрушено американскими бомбардировщиками". Побывать мне довелось в нескольких городах: Франкфурте-на-Одере, Магдебурге, Лейпциге, Виттенберге, Рослау, Дессау, Вернойхене, Галле, конечно, Цербсте и каких-то ещё, названия которых забылись.
При всей серости зданий, их очень украшает и оживляет плющ, практически закрывающий стены. После суроватой природы Сибири такое тоже необычно. Необычно всё, даже то, что велосипед здесь - транспорт всеобщий. Необычно было видеть на древнем-древнем велосипеде древнюю-древнюю старушку. Шорты у нас и до сих пор не везде воспринимаются безразлично. А здесь можно видеть "под ручку" пару в преклонном возрасте, причём - он в шляпе, при галстуке, с тросточкой и в шортах, как правило, кожаных. В кожаных шортах бегают и ребятишки, ходит и мужское населении всех возрастов.
Хотя жили мы и в удалении от города, в военном городке, всё равно приходилось общаться с местным населением. В общежитии у нас убирала немка, она же и стирала нам бельё, парикмахер - немец, портные в военторговской мастерской - немцы. Ну а в городе, на железнодорожной станции, в магазинах и т.п. - тем более, кругом они же. Надо отметить, что какой-то враждебности от местного населения я не испытывал. Такую враждебность я испытал в Эстонии в 1961 году на войсковой стажировке. В городишке Выру, в котором всего-то две улицы, случилось мне обратиться с вопросом к идущей навстречу мне женщине. Прошла, как сквозь стекло. Хотя бы показала, что не понимает. Нет, прошла, не замечая. Здесь же, в Германии, если и не знает по-русски, всё-таки попытается объясниться и помочь. Ходить доводилось и ночью через город, и из города к себе на аэродром. Немцы были очень лояльны. Был, правда, такой случай. Ехали мы группой из Цербста в Вернойхен, с юга от Берлина на север от него. Прямого маршрута не было, ехали с пересадкой во Франкфурте-на-Одере. Иду по вокзалу, навстречу немец "под мухой". Остановил и начал объяснять:
- Я тоже был лётчиком... - человеку захотелось выговориться, но без агрессивности.
Вообще в ГДР многие говорили и понимали по-русски. Портной с одной ногой объяснил, что вторая у него осталась в курском "котле". В магазинах лучше всего обращаться к продавцу по-русски. Один наш товарищ пытался что-то растолковать продавщице по-немецки, как он самонадеянно полагал. Она его послушала и говорит:
- Говорите лучше по-русски, а то вы, как маленький ребёнок!
И то правда, наш немецкий очень далёк от совершенства. Помню, заказывали ужин на вокзале. Нужно было заказать сосиски, но никто не знал, как они называются по-немецки, один всё-таки сообразил:
- Bittte, kleine Wurst!
И его поняли, потому что близок он был к истинному названию сосиски. Кстати, даже в те непростые времена на самой захудалой станции можно было заказать пиво и сосиски с капустой. Надо сказать, даже то, как подавали заказ в вокзальном ресторане (в других ресторанах нам было запрещено появляться), необычно: тарелка изготовлена с перегородочками - и в каждой секции отдельно друг от друга лежат мясо, один и второй гарниры. Кофе подаётся в маленьком кофейничке, к нему, в отдельном "кукольном" молочнике, - молоко, в отдельной посудинке - пара кусочков сахара. Пиво приносят в стеклянных кружках, под кружку подкладывается картонный кружочек. Заказываешь вторую кружку - ещё кружочек и т.д. По их числу и ведётся в конце расчёт с официантом. Шнапс, водку пьют малюсенькими порциями и наливают их не как у нас (бултых на глазок из бутылки в стакан), а через трубочку, вставленную в пробку, граммов по 50. Надо отдать им должное, за чужой счёт немцы могут пить и по-русски - стаканами. Сидя в ресторанчике на вокзале, наблюдал, как развлекалась компания: человек пять мужчин по команде пили пиво "на скорость". Самый медленный платил за всех.
Немцы - люди экономные: одалживая сигарету, сразу же рассчитываются деньгами. Дружба дружбой, а денежки - врозь. Наверное, они и дисциплинированные. Сам наблюдал в Цербсте: идёт зигзагами пьяный. Увидел, что по противоположной стороне улицы навстречу ему идёт полицейский. Сразу прекратил крутить зигзаги, пошёл, как трезвый: в руках у полицейского дубинка, можно очень запросто схлопотать по шее. Во время событий 1953 года немцы в первую голову взялись за своих полицейских, которым пришлось туго. Но когда шевельнулись наши войска, полиция воспрянула духом и, говорят, "отыгралась" за всё. Говорят, что в Магдебурге один наш комбат-танкист отказался стрелять по толпе, наседавшей на вокзал, за что был позднее осуждён. Но вели себя полицейские с достоинством и по отношению к нам: везёт меня друг на велосипеде по-русски, на раме велосипеда. Въехали в город, полицейский сигналит рукой: слезай, приехали. В городе так нельзя.
Города приспособлены к велосипеду: велосипедные дорожки, платные стоянки, бесплатные стоянки у магазинов. Здесь впервые узнал, что на велосипед можно установить замок: продаются они здесь различных конструк-ций. С техникой в ГДР в те времена было плохо, и потому немцы проявляли живой интерес к велосипедным моторчикам - их стали привозить офицеры из Союза. Наиболее предприимчивые умудрялись сбывать им и мотоциклы, хотя это, конечно, преследовалось. Магазины в городе были различного типа: "Konsum" - государственные, "НО" - кооперативные и частные. В отличие от наших магазинов, глазеть здесь не дают: подходит продавец и интересуется вашими желаниями, маленькие лавочки имеют на двери колокольчик. Открыл дверь - зазвенел колокольчик, и из заднего помещения появляется хозяин:
- Herr Leutnant!?
Магдебург
В Магдебурге ходили мы компанией по городу и через окно магазина "Porzellein" - фарфор - увидели фарфоровую статуэтку обнажённой женщины, стоящую на прилавке в глубине помещения. Захотелось посмотреть поближе. Зашли в магазин, но до прилавка так и не дошли. Прямо на входе к нам подскочил продавец или хозяин магазина, с вопросом о наших желаниях. Желали мы только посмотреть, но об этом сказать неудобно. Один из наших "сообразил" спросить, не продаются ли здесь электробритвы. Так и пришлось развернуться, а на улице похохотали над "находчивостью" товарища.
Необычной показалась и торговля с лотка на улице у овощных магазинчиков. У нас этого я в то время ещё не видел. Всё было интересно, любопытно. Правда, со временем острота впечатлений притупилась, всё начало восприниматься обыденно, не казалось необычным. Просто постоянно чувствуешь себя не дома, не на Родине. Начинаешь по-нимать, что, при всей своей неустроенности, Родина ближе, чем здешний Ordnung. Как говорится, у них - своя компания, у нас - своя. Когда переезжаешь границу в обратном направлении и, наконец, попадаешь в Брест, все кажутся родными. И жигулёвское пиво кажется вкуснее немецкого. Чувство возвращения из гостей.
ВОЕННЫЙ ГОРОДОК
Итак, город Цербст. Не помню, как добирались от города до аэродрома, - может, наш кадровик вызвал машину. Во всяком случае, вот первое место моей офицерской службы. От города к аэродрому идёт мощённая булыжником дорога и параллельно ей, за рядом деревьев, велосипедная дорожка, упирающиеся в КПП. У офицеров никаких документов не проверяют, только у штатских. Жилой городок для военнослужащих и семей офицеров - прямо у края лётного поля, отделён от него только зарослями акации. До нас здесь размещались немецкие авиационные части, полк или два. Советских здесь было два полка: наш - отдельный корректировочно-разведывательный и истребительный. Жилой городок состоял всего из нескольких домов. В одном из них размещался штаб нашего полка и гарнизонный Клуб офицеров, в другом - штаб, столовая истребительного полка и магазин военторга. Центр городка - площадь, по краям которой размещены двухэтажные дома с мансардами. В них жили семейные офицеры, размещались казармы истребительного полка. Казарма и столовая нашего полка были несколько в стороне, за соснячком. Отдельно от всех зданий, в соснячке, - несколько коттеджей. Здесь жили семьи самого верхнего командования полков. Говорят, что при немцах там жили сержанты, офицеры жили в городе. Дома, в которых жили наши офицеры с семьями, - бывшие казармы.
Гостиница холостяков
Одно из зданий было отдано холостякам, нижний этаж - наш, второй - истребителей. Устроена казарма, в отличие от наших, совсем неплохо. Вдоль всего этажа - приличный по ширине коридор с кафельным полом. Слева и справа по коридору - двери в комнаты, размещаться в них могли 2, от силы 3 человека (если не было двухъярусных кроватей). Комнаты, кроме двери в коридор, соединялись дверями с обеими соседними. Таким образом, можно было пройти по всему ряду комнат, не выходя в коридор. Полы в комнатах - паркетные. Так как у нас в таких комнатах размещались семьи, двери в соседние комнаты, конечно, перекрывались. В двух-трёх комнатах устраивались коммунальные кухни. С ростом численности офицеров в нашем полку, молодожёнов начали размещать и в мансардах. Мансардные комнаты - это тоже, конечно, комнаты, но под крышей и, соответственно, со скошенными стенами и маленькими окнами. Все здания - под черепичными красными крышами. Что удивило - трубы и желоба для дождевой воды на зданиях не железные, как нас, а пластиковые. Все дороги в городке асфальтированные. В домах - канализация, центральное отопление, правда, без горячего водоснабжения. Баня - одна на всех, по расписанию.
Не могу сказать точно, для каких немецких самолётов был предназначен аэродром, истребителей или бомбардировщиков, судя по размерам капониров, скорее всего, для истребителей. Взлётная полоса, рулёжные дорожки и стоянки для самолётов бетонированные, два металлических ангара, расположенных по разным краям поля, капониры, обложенные бетонными плитами. Стоянки были снабжены централизованными средствами заправки: достаточно было достать из приямка шланги с зарядными пистолетами и заправлять самолёт бензином, маслом. В наше время всё это, конечно, не действовало.
Полк наш был особенный: отдельный корректировочно-разведывательный, работавший в интересах артиллерии. Не знаю, был ли ещё где такой разнообразный по технике, стоящей на вооружении. При нашем прибытии в полку было 2 эскадрильи: одна - на истребителях МИГ-15, вторая - на поршневых истребителях УТИ ЯК-11. Нас, специалистов по прифронтовым бомбардировщикам ИЛ-28, набрали в связи с предстоящей заменой ЯК-11 на ИЛ-28. ИЛ-28-х в полку ещё не было, но занятие нам надо было найти. Тем более, что ЯК-11 обслуживались не техниками, а механиками, причём служба их подходила к концу, закрывался и штат на них. Ребята эти были просто "асами" своего дела. Служили они по пятому году, как раз осуществлялся переход к трехлетнему сроку службы в авиации. Учили их по 14 месяцев в школе младших авиационных специалистов (ШМАС-е), работали самостоятельно и были мастерами на все руки. Правда, им прилично, по тем временам, платили - 900р (затем - 600), кормили не по солдатской норме, на курево выдавали не махорку, а "Беломор". В общем, - элита. За свою должность держались крепко. Проштрафившегося могли перевести в мотористы. А это всё с минусом: деньги, питание, курево, статус. Из них вышли "ускоренники", их посылали в конце службы на 6 месяцев в технические училища и после экзаменов присваивали звание младших техников-лейтенантов. Вот мы и попали под начало этих "ускоренников". Все они были в должностях старших техников звеньев, а мы - техники самолёта. Начали мы срочно изучать ЯК-11. Занятия проводили "ускоренники". Надо сказать, что материал преподносили они отлично, никакими конспектами не пользовались, знали свою технику до дырочки. Приятно вспомнить. А уж о практической работе на самолёте - и говорить не надо.
УТИ ЯК-11
Самолёт мы как-то освоили. Самым трудным оказался запуск мотора, особенно в холодное время года: надо было иметь три руки - на сектор газа, на переключатель магнето и на подкачивающий насос, вентиль пневмостартёра. В тёплое время один ещё справлялся, а в прохладное запускали вдвоём. Быстрее всех освоил это Саша. Человек сте пенный и основательный, он не суетился в кабине, и у него всё получалось. Освоил я этот самолёт, но обслуживать мне его без механика не пришлось, т.к. "перекинули" меня на ЯК-12. Было в полку ещё звено - три ЯК-12-х. В полку их называли "королевской авиацией". Здесь механиками работали уже с трёхлетним сроком службы. Обучались они, соответственно, в ШМАС-е только 9 месяцев. Денег им уже столько не платили. Вот и стал я там старшим, но и здесь долго не пришлось быть: поступили в полк ещё молодые техники с ИЛ-28-х, выпускники других училищ, и всех нас отправили на стажировку в бомбардировочную дивизию. Наши ЯК-11 пошли на уничтожение. НС Хрущёв как раз затеял сокращение 3-х авиационных дивизий в ГСВГ. Самолёты перегоняли в Прибалтику, а там по хвостам пускали трактор - и все дела. Наши, наверное, пошли в счёт этих дивизий.
Лейтенанты
Но всё это потом, а пока, после представления командирам, нас взял под опёку лейтенант Володя Ананян. Пришёл, познакомился и стал вводить в курс дела, знакомить с городком. Поместили нас, новичков, всех троих, в одной комнате, служившей до того чем-то вроде "красного уголка" в общежитии. Комната большущая. Потом мы с Сашей перебрались в небольшую комнатку, но уже вдвоём, наш товарищ к тому времени уже "слетел с катушек", сошёл с ума. Сложились, первым делом купили небольшой немецкий радиоприёмничек, отказавший очень скоро. С течением времени мы привезли по отечественному радиоприёмнику "Аккорд". Из тумбочек организовали себе туалетные столики, купив небольшие трельяжи.
Итак, отправили нас стажироваться. По прямой до Вернойхена, куда нам предстояло ехать, не очень и далеко, но на пути - Берлин, поэтому его надо объезжать аж через Франкфурт-на-Одере. Этакий зигзаг. Проезжаешь мимо Берлина, по предместьям, куда выходит берлинское метро. Пересадка во Франкфурте, где пришлось целую ночь ждать поезда. Здесь "показал себя" один из наших, не помню уже ни имени, ни фамилии. "Пригубил" немного и начал искать себе занятие: прицепился к какой-то немке, объявив её шпионкой, и начал таскать её с собой по вокзалу, еле комендантская служба отбила. Видок у этого нашего товарища и в трезвом состоянии примечательный: довольно испитое лицо под светлыми всклокоченными волосами и почти бесцветные глаза, в которых, в состоянии" под мухой", появлялось сумасшествие. На стажировке он тоже разок устроил погромчик в комнате общежития: гонял своих товарищей. На следующий год он поехал в отпуск, женился, а при возвращении в Германию, был снят с поезда и помещён в психушку.
Вернойхен
Вернойхен
Вернойхен - городок небольшой, изрядно разрушенный и не восстановленный, а вот военный городок - целый и невредимый (интересно американцы бомбили: наш военный городок тоже не тронули, но по Цербсту отбомбились). В отличие от нашего городка, большой. На его
аэродроме размещалась полнокровная бомбардировочная дивизия. Немцы, базировавшиеся на этом аэродроме, относились к боевой подготовке, очевидно, серьёзнее, чем те, что базировались на нашем: торцевые стены казарм разрисованы поясными мишенями. Говорят, каждое утро положено было проводить тренажи по прицеливанию из личного оружия. Раскидали нас по самолётам, и месяц мы отирались около них. У полка свои задачи, а мы просто так, в крайнем случае - на подхвате. Работа у них иная, чем у нас: как тревога - подвешивают бомбы. Бомбы, как дрова в деревне, сложены штабелями на каждой стоянке. Работа по подвеске бомб не пыльная, но тяжёлая, вся вручную, хотя некоторые средства механизации и имеются. По окончании стажировки нам оформили какой-то зачёт.
Пока мы стажировались, в полку организовали экскурсию в Берлин, до него - всего 30 км. Но с деньгами у нас было "никак". Хорошо, что питание было бесплатное. Так что в Берлин нам съездить не удалось. На обратном пути снова пересадка во Франкфурте. До поезда ещё далековато, состав наш к перрону ещё не подали, и, чтобы не болтаться, разыскиваем его на путях, занимаем купе для военных. Вагоны ещё убирают. Входят молоденькие девчонки, начинают мыть пол, протирать скамейки. Лейтенанты, естественно, начинают заигрывать.. Девчонки - совсем не против. Поднимается смех, визг. Мимо проходят немцы-железнодорожники и что-то сердитое говорят девчонкам. Всё, веселье стихает. Как видно, не только со стороны нашего командования не поощряются контакты с местным населением, но и наоборот. Хотя рассказывают, что один старший лейтенант женился на немке. Свадебным подарком от Вильгельма Пика была "Ифа", машина типа "Запорожец". За звук, издаваемый работающим мотором, у нас называли её "пердуньей". Но это был случай, пожалуй, единственный, и потому он вошёл в легенду. Браки такого рода были запрещены, неорганизованные контакты - тоже.
Возможный результат неорганизованного контакта времён, надо полагать, сразу послепобедных, всё время вертелся около наших автомашин, приезжавших в город. Мальчишка лет десяти выпрашивал пфенниги, говорил, что папа его, русский майор, уехал в Москву. Были, конечно, всё-таки такие контакты и потом. Зачитывали приказ о каком-то офицере, уезжавшем в отпуск в Союз, но задержавшемся у немки. Вышибли из Германии в 24 часа. Бегали и солдаты в самоволку. Бывали "контакты" и другого рода. В том же Вернойхене ушёл солдат с поста с автоматом, зашёл в ресторан и начал "поливать" всех присутствующих. Наверное, были к этому какие-то серьёзные причины - война закончилась не так давно. Ну а обычные случаи - часовой подстрелил истопника, наша машина сбила немца, возвращавшегося с партсобрания (проходило оно в пивной). Туда же заезжали и наши и тоже, наверное, "пригубили". Были и побеги на Запад. Правда, говорят, солдат обратно перебрасывали через границу в мешке с запиской: "нам такое говно не нужно".
Были и официальные контакты. В одном из них мне довелось участвовать. На седьмую годовщину ГДР в Цербст пригласили представителей от нашей части. К тому времени у нас появилась третья эскадрилья, на вертолётах МИ-1. Командовал ею Герой Советского Союза, майор Бабенко. Вот и назначили в группу для встречи с немцами от лётчиков - этого комэска, от техников - меня, от механиков - сержанта (фамилию не помню), от соседей - майора - лётчика. Пригласили нас сначала на торжественное собрание. На эстраде сидит оркестр и исполняет какую-то классическую музыку. Потом делает доклад какой-то руководящий товарищ, дают слово нашему майору, речь которого переводит переводчица. Снова звучит классическая музыка - затем нас приглашают в ресторан. Я спрашивал своего комэска, почему именно я попал в эту группу. Он мне ответил:
- А что, я этих пьяниц пошлю?
С намёком на одну нашу весёлую троицу. О них я еще расскажу. Ребята интересные. Закончилась стажировка, вернулись в свой полк. Пролётом у нас приземляется ИЛ-28Р - разведчик. Нас, молодых техников, было бросили в помощь экипажу на заправку самолёта. Экипаж всё сделал сам. И правильно, опыта у нас ещё не было, и вообще разведчик отличался от базовой модели ИЛ-28.
Годовщина ГДР, 7 октября 1956 года. В гостях у немцев
ПЕРВЫМ ДЕЛОМ - САМОЛЁТЫ
Наконец, в полк стали поступать и наши, родные. Мне досталась "спарка", т.е. самолёт, предназначенный для обучения лётчиков: в передней кабине, вместо штурмана, - лётчик-инструктор - и она была переоборудована соответственно. Работали на ней сначала вдвоём с товарищем, потом ему дали свой самолёт, а мне, для стажировки, подкинули выпускника очередного года. Работа на "спарке" беспокойная: на ней обучают молодых, переучивают, как у нас, старых (с других типов самолётов). Одним нужно тренироваться днём, другим - ночью, всякие полёты начинаются с вылета "спарки" - на "разведку погоды". В общем, дел невпроворот. Не обошлось без "ляп". Пришлось менять отказавший воздушный компрессор на двигателе, неправильно установил прокладку. В результате при облёте новый компрессор отказал. Инженер эскадрильи, правда, лишь слегка пожурил. Он и сам не очень-то всё знал, недавно был переведён с другого типа самолётов. То, что мы, молодые, делали запросто, вроде регулировок на работающем двигателе, пока ещё делать не умел. В другой раз, подтягивая гайку на воздушном трубопроводе, не заметил, что вместе с нею вращается и стальной ниппель. Ниппель перерезал медный трубопровод, при подаче в него давления я услышал громкий выстрел в бомболюке: отлетела трубка. В училище научили устранять такие неисправности, так что с ситуацией я справился быстро. Один раз мы с напарником по-мальчишески поленились. После полётов надо было обязательно дозаправить самолёт. Заправщик задерживался, и мы решили дозаправить его на следующего утро. На этом и "подлетели". Ночью случилась тревога, хорошо, что учебная, и мы засуетились дозаправляться. За это схлопотали от командира звена капитана Трифонова. И поделом. За такие дела можно было схлопотать и больше.
Однажды на моём самолёте меняли блок радиополукомпаса. Размещается он под плексигласовым обтекателем за кабиной лётчика. Менял блок мой хороший товарищ, радист Паша. Всё сделали "путём". Пришёл экипаж на облёт, мы подписали готовность к вылету, отправили самолёт на взлётку и подались в столовую на обед. С обеда мы возвращались галопом. Два мальчишки понадеялись на третьего - радиомеханика. Тот снимал обтекатель, а после замены должен был установить его на место. Это он сделал, но не до конца, крепёжные винты остались в его комбинезоне: солдат строили на обед, и он поспешил к ним присоединиться. Своего начальника, Пашу, не предупредил. Ну а мы не залезли и не убедились, что винты установлены. Просто снизу видим, что обтекатель стоит на месте. На взлёте его, естественно, снесло, к счастью, рули он не задел. С КДП экипажу сообщили, что самолёт что-то потерял, экипаж сделал круг и приземлился. Пришлось обтекатель разыскивать, лежал он у взлётно-посадочной полосы с разбитым плексигласом. В мастерской нам его восстановили. Пожалуй, это был урок на всю жизнь. Даже лет через 25, когда, вроде, самому мне и не нужно было бы что-то контролировать, устанавливал для себя критические точки и их обязательно контролировал, несмотря на доклады подчинённых.
Прифронтовой бомбардировщик ИЛ-28 спарка
Разок и сам я чуть не стал заложником разгильдяйства другого человека. Я уже упоминал, что дали мне в качестве стажёра молодого выпускника, Володю. С началом полётов что-то не ладилось, экипаж то усаживался в кабины, то вылезал. На каком-то очередном "отставить" лётчикам надоело лазать туда и обратно с парашютами, они отстегнули их и оставили на креслах в кабинах. Затем последовало окончательное "отставить", и я полез по стремянке вынимать парашюты из кабин. Вынул из кабины лётчика, перешёл к кабине инструктора. Потянул за парашют, и тут загремели по креслу плоскогубцы. Я покрылся испариной: в полёте плоскогубцы могли попасть в систему управления (качалки, тяги, тросы), заклинит их и - амба. Случаев таких в авиации навалом. Это мой напарничек, помогая устраиваться инструктору, выронил из кармана куртки злополучные плоскогубцы. Тогда только что ввели для техников короткие куртки - "радикулитки" с косыми карманами. Техники обычно набивают карманы инструментом, из прежних курток инструменту непросто вывалиться: карманы прямые, глубокие, а из новых - только наклонись, сразу выскальзывают. А наклоняться приходится: помогаешь лётчику пристегнуть лямки кресла, снимаешь предохранительные элементы катапульты.
Кстати, об этой катапульте. Для того чтобы лётчику катапультироваться, а делает это он вместе с креслом, перед полётом снимается предохранительный кожух с рычага, расположенного в подлокотнике кресла, и вынимается чека в его заголовнике. По неопытности случалось, что про чеку забывали, хотя на ней и был красный флажок. Правда, и некоторые лётчики не очень доверяли катапульте: не хотели, чтобы снимали кожух с рычага в подлокотнике. Боялись случайно задеть его и вылететь через фонарь. Но это, скорее, из-за слабого знания техники. Для того чтобы задействовать катапульту, надо последовательно проделать три операции: разгерметизировать кабину, потянуть за специальный рычаг и сбросить фонарь, усесться в положение для катапультирования и затем нажать рычаг катапульты. В полку был специальный тренажёр, на котором отрабатывалось катапультирование, но лётчики не очень любили им пользоваться, как и прыгать с парашютом.
Был у нас один такой лётчик второго или первого класса. Его, правда, разок напугал наш товарищ, техник Женя Перфильев. Летали они на какието учения. Оттуда возвращались каждый по-своему, лётный экипаж - своим самолётом, технический - транспортным. После посадки на нашем аэродроме, видим, что лётчик выскакивает из кабины и бросается в нишу передней стойки шасси. Сам очень взволнован. Оказывается, после взлёта, при уборке шасси, в районе передней стойки раздался не то сильный удар, не то взрыв. Парень летел и не знал, долетит ли, а если долетит, то сядет ли. Поэтому шасси выпускал в аварийном режиме. Всё оказалось очень просто. Из ниши передней стойки шасси есть дверцы в пустующий отсек, на бомбардировщике там размещается антенна прибора слепого бомбометания. На наших самолётах такой прибор отсутствовал. Вот Женя и использовал этот отсек для перевозки своей куртки, но при этом плохо закрыл дверцу. При рулёжке одна створка дверцы открылась и задержала уборку передней стойки. После уборки основных стоек давление в цилиндре передней возросло, и нога сорвалась с дверцы, крепко ударив по своему замку. Впрочем, чудес в авиации всегда хватало.
Самолёт - не автомобиль, не остановишь на минутку подкрутить гайку. За два года, которые я был в полку, никаких ЧП в полку не было. У соседей пару раз случилось. Один хорошо помню. Вернулся из отпуска капитан, хороший лётчик. После длительного перерыва (отпуск - 2 месяца) положено дать ему "вывозные", полёт с инструктором. Его запланировали на ночные полёты сразу на боевой машине. Как взлетел, так и не вернулся, вошёл в землю километрах в 10-ти от аэродрома. В нашем полку неприятности случились уже после моего отъезда, и всё у вертолётчиков. Сначала неприятность с немцем: попросили немцы посадить вертолёт на стадионе, проводилось какое-то меропричтие. Посадили, и надо же было репортёру подлезть под хвостовой винт. Остался без головы. Потом двум вертолётам МИ-1 не хватило места в воздухе, столкнулись прямо у КДП. Виноваты в авиакатастрофах бывают техники, сама техника и, конечно, лётчики.
Перед моим отъездом полк развернулся по штау трёх эскадрилий: на истребителях МИГ-15, на бомбардировщиках ИЛ-28 и на вертолётах МИ-1. Наши "ускоренники" все перешли на поршневые МИ-1. Здесь им было всё понятно. ИЛ-28-е, состоявшие у нас на вооружении, были нечто среднее между обычным бомбардировщиком ИЛ-28 и разведчиком ИЛ-28Р. Обычный бомбардировщик был доработан: в бомболюке была установлена фотоаппаратура, установлено и другое оборудование. ИЛ-28Р даже внешне несколько отличался от обычного бомбардировщика дополнительными баками, закреплявшимися на концах крыльев. Наш ИЛ-28 внешне не отличался ничем.
Переучивание лётчиков с ЯК-11 на ИЛ-28 происходило непосредственно в полку. Не всем удалось пересесть на ИЛ-28. Один капитан, командир звена, так и был откомандирован из полка. После сравнительно невысокой посадочной скорости ЯК-11 посадочная скорость ИЛ-28 им не воспринималась. Ему всё время казалось, что он выкатится за пределы взлётно-посадочной полосы, поэтому жал на тормоза и "разувал" колёса основных стоек шасси. Помучились с ним и отпустили.
ЕСЛИ БЫ ТОЛЬКО САМОЛЁТЫ
Работа пошла полным ходом. У меня появился непосредственный начальник, кроме командира экипажа, - старший техник звена капитан Кулибаба. Человек он был в возрасте (по сравнению с нами), капитанское звание, не такое уж маленькое для техника, добыл на должности инженера отдельного отряда. Ну а теперь ему дали под команду звено молодых техников. Вот и донимал он нас. Зимой - снег со стоянок убирать. Убеждаем его: зачем убирать снег позади самолёта, при выруливании его всё равно сдует горячими струями от работающих двигателей. Нет, наделает нам приспособлений и - вперёд! Кстати, позднее ВПП в аэропортах стали очищать струями горячих газов из списанных ВК-1. Старый оккупант, он научил нас правильно и красиво зашивать посылки. Разрешалось отсылать в Союз одну посылку в месяц. Этим мы, конечно, пользовались, а вот шить путём не умели. Кулибаба умел всё. Нас так и стали называть: Кулибаба и его разбойники. За пререкания с ним я и получил взыскание - выговор от комэска. Демобелизовался он при мне. Уже отправил в Союз жену и прибился к нам в общежитие. И вот захотелось ему "отдохнуть" в городском ресторане, куда нам было запрещено появляться. Взял с собой одного из молодых, нашего Ванюшку, и появились они в ресторане Volkspark-а. Система оповещения там была отлажена чёткая - администратор сразу же доложил в комендатуру, и комендантский наряд взял "под белы ручки" наших старого да малого.
Сосед наш по комнате, Володя, прослужил с нами недолго. Почему-то мы сразу стали называть его "чокнутым". Некоторые основания у нас к тому были, хотя мы и не предполагали, насколько окажемся правы. Первое - полез между нами при определении в полк. Нормальный человек разбивать друзей не стал бы, тем более, что никакой причины к этому не было. Второе - на тот небольшой аванс, что мы получили во Франкфурте, он сразу же приобрёл "цивильные" брюки. Ходить в штатском в Германии нам было запрещено. Штатские брюки поэтому вовсе не были предметом первой необходимости. А дальше всё пошло "под горку": пили там все, кто хотел. На выходные женатики сбегались с бутылями в холостяцкое общежитие, подальше от жён.
Можно было взять Korn и пиво в буфете при столовой. Вот Володя и дорвался. Однажды попался на глаза командиру полка в столовой: сидел за столиком крепко "под мухой" и пальцами собирал кашу с тарелки. За это был отправлен на гауптвахту с перспективой после отсидки в 24 часа "вылететь" в Союз. Здесь он и начал "сдвигаться". Пришли мы с Сашей навестить его "на губе". Просит принести материалы для подготовки к какой-то лекции перед солдатами. Нам удивительно: человека вышибают в Союз, а он думает о какой-то просветительской деятельности. После выхода из гауптвахты стал оформляться на выезд. Накануне дня отъезда всю ночь дома не был, явился под утро. Зажёг верхний свет в комнате, стал укладывать чемоданы. Пытался уложить в чемодан трельяж, не лезет, обламывает ему боковушки. Курит постоянно. Берёт со стола графин с водой и начинает донимать Сашку:
- Пойду, сменю воду, ты её отравил. Сашка закрывается от света с головой одеялом. - Ты наблюдаешь за мной, засекаешь, за какое время я выкуриваю сигарету.
Ну и дальше несёт такую же нелепицу. Уложенные чемоданы отнёс к ограде городка и поджёг. Пытаемся с ним разговаривать, урезонивать:
- Вовка, ты что - чеканулся? - Да, тут чеканёшься...
И снова несёт какую-то чепуху. Утром пошли с Сашкой в штаб и доложили, что с нашим соседом творится что-то неладное. Врач и дежурный по части привели его в штаб. Посадили за стол, дали лист бумаги:
- Пиши, где ты сегодня был, что делал.
Напишет фразу, повернёт лист на какой-то угол и снова что-то пишет, снова повернёт и ещё пишет. В общем, сдвиг крыши.
Отправили его в психушку, был такой госпиталь в Тойпице. Сопровождающим назначили Сашку и ещё одного офицера. Больше я его не видел.
Теперь обещанное об интересной троице. Тоже молодые техники, жили втроём в одной комнате. Утром просто будильники троицу поднять не могли, даже установленные для громкости на таз. Поэтому просили нас с Сашей подстраховать их: добудиться стуком в дверь. Компания примечательная. Главным в компании был москвич Ларин (имени не помню, возможно, Владимир), заводила и человек с повышенным гонором, и двое слабеньких морально. Толя Коршиков, рослый парень с идеей фикс: "все мужчины у нас в роду умерли рано - и мне тоже жить немного". У него был патефонный диск-гигант с Гимном Советского Союза. После "принятия на грудь" его долговязую фигуру можно было видеть стоящей по стойке "смирно" с рукой "под козырёк" : в комнате звучал при этом Гимн. Следующий - Закурдаев Юра, наш троежёнец. Окончил Киевское ВАТУ. Штамп о регистрации брака поставили без его участия: был в связи с выпуском "под градусом". Как бы там ни было, но после этого у него остался ребёнок. Жену с ребёнком в Германию взять не захотел, говорят, одноглазая и страшненькая. В следующем отпуске женился на однокласснице, но брак зарегистрировать не мог, т.к. не был ещё разведён с первой женой. По этой же причине взять с собой в Германию вторую жену не мог. Ребёнок появился и у этой жены. Наконец, когда первый брак был расторгнут, женился на местной вольнонаёмной, страшнее атомной войны. В общем, как бычок на верёвочке, куда поведут, туда и идёт. Кончилось всё просто: при очередном хрущёвском сокращении Армии вся троица была представлена к увольнению. Толю Коршикова я встретил на полигоне в 1963 году. Я окончил академию, был капитаном и вдруг встречаю уж очень знакомого старшего лейтенанта Толю Коршикова. Оказалось - после демобилизации он поступил на заочное обучение в авиационный институт. Стал летать бортинженером на ТУ-104. А тут снова понадобился Армии, призвали в ракетные войска. Правда, на полигоне он пробыл недолго, скорее всего, добился увольнения.
У нас тоже сложилась своя компания. После того как наш сосед был отправлен в Тойпиц, освободилась небольшая комната на двоих. Мы с Сашей перебрались в неё. Близкими нашими товарищами стали два Женьки - Акулов и Перфильев, прибывшие в полк следом за нами после окончания Вольского ВАТУ. Из этой пары один, Акулов, был женат, и через некоторое время к нему прибыла жена, Милица Васильевна, или просто - Милка. Не знаю, как она выдерживала частые визиты трёх холостяков. Жили они в одной комнатке, нехитрую КЭЧ-евскую мебель она еженедельно передвигала из угла в угол, по кругу. Пьющими мы не были, и если нас и угощали, то только "для компании". Скоро у них родился сын Костя. Милица ещё и училась заочно. Училась она своеобразно: за одну летнюю поездку сдавала зачёты и экзамены сразу за два курса. Девчонка она была, конечно, совсем неглупая, но надо учесть, что училась она в Ташкенте. В каждую поездку набирала барахла, дефицитного в Союзе. При втором сокращении Армии Женю уволили, и уехали они к себе на родину, в Узбекистан, кажется, в город Чирчик. Доходили слухи, что он поступил в то же учебное заведение, которое окончила Мила, финансово-экономический что ли. Больше ничего я о них не слышал. Из Германии они присылали нам небольшую посылочку для родившегося у нас сына.
Поступать в академию я собрался почти сразу же после прибытия в полк. К этому времени уже понял разницу в приставке "техник" или "инженер" к воинскому званию, которую не понимал три года назад. Посетил нас как-то в общежитии командир полка, поинтересовался книжками на подоконнике - учебниками:
- Ладно, через два года подавай рапорт.
За всю историю полка в академию поступил всего один человек, и о нём, о его уме, в полку ходили настоящие легенды. Рапорта подали одновременно я и Женя-женатик. Летом нам дали месячный отпуск при части для подготовки к экзаменам. И мы готовились. Вернее, готовился я, а Женя мечтал. Семья его была в Союзе, и все мысли его были с нею. "Срезался" он где-то в самом начале экзаменов.
Саша тоже стал готовиться к экзаменам в академию, но по-своему. У нас была десятилетка, у него - техникум, образование среднее, но не по всем предметам, по которым надо сдавать экзамены, достаточное. Начал он ходить в вечернюю школу. Всё было бы хорошо, но добросовестен Саша был до беспредела, Для экзаменов нужны были знания по нескольким предметам, на них и надо было тратить время, он же просиживал ночи над предметами, совсем ему не нужными. Результат: для аттестата - положительный, для экзаменов - отрицательный, "срезался" на математике. По-тупал он через год-два после меня. Мне суждено было стать вторым в полку "академиком". Третьим стал мой приятель радист Паша Фесенко. Встретились мы с ним через год в академии.
Однажды на аэродроме у меня случился приступ аппендицита. По тем медицинским знаниям, которые у меня были в запасе, аппендицит даёт о себе знать до трёх раз, потом - разрывается. Зная, что у меня уже было два приступа (в Новосибирске и Иркутске), а о последнем у меня была даже справка, я поспешил к нашему полковому эскулапу - подполковнику Ахметову. Доложил ему симптомы, показал справку из Иркутска, он всё это записал. Пока опрашивал, дал мне градусник, который я сунул под мышку, не посмотрев каким концом. Конец оказался не тот, и врач только удивился:
- Впервые вижу, никакой температуры!
Повторять замер и мудрствовать не стал, снарядил машину в ближайший госпиталь, в город Дессау. Привезли меня туда часам к 9 - 10 вечера и сразу стали готовить к операции, которую и сделали, показав в конце её то, что недавно было моим. Госпиталь был маленький, но послеоперационных аппендицитников набралась целая небольшая палата. Самым трудным на следующий день было "сходить по-маленькому". Кажется, что при любом напряжении расползёшься пополам. Так как в палате офицером был только я, пришлось показать солдатам пример. Что я и сделал, а потом уговаривал нерешительных. Через некоторое время меня перевели в палату выздоравливающих: большущий зал. Здесь мне подкинули было работу: подшить подворотничок послеоперационному солдатику. Вот это показалось мне ниже моего лейтенантского достоинства, и работу эту я тут же перепасовал соседу по койке - солдату. При врачебном обходе выяснилось, что я офицер, и медсестра веселилась:
- А я заставила вас подшивать подворотничок!
Держали в госпитале всего неделю - и вот уже выписка. Накануне госпиталь был привлечён звуками музыки, доносящейся из города. Естественно, что все прихлынули к окнам - всё-таки развлечение. Госпиталь стоял на площади, по дальней её стороне маршировали две колонны Volkspolizei с оркестром во главе. Марш непривычный для нашего слуха: много флейты и, конечно, барабан. Оказывается, праздновался выпуск полицейской школы.
Однажды вечером в госпиталь привезли с аппендицитом мальчика - сына инженера нашей эскадрильи. С ним приехал и отец. Встретил я его в коридоре в очень взволнованном состоянии: операция шла долго, поднимали дополнительно ещё одного хирурга. Аппендикс оказался подвёрнутым под какой-то орган. Пока я находился в госпитале, мальчик был под моим шефством.
В один из выходных дней группой холостяков решили съездить в Лейпциг, посмотреть ярмарку. Лейпцигская ярмарка проводится ежегодно, на ней не только заключаются контракты, но можно и что-то купить. Ехали мы не с целью покупок, конечно, купили только сувениры. Какого-то особого впечатления ни от города, ни от ярмарки не осталось. Только фотографии.
Лейпциг
Лейпциг
Лейпциг
Из других путешествий по Германии запомнился случай в городе Галле. Посмотрели мы город: средневековый, с узенькими улочками, готической архитектурой. Устали, купили с лотка на улице яблок и устроились в ожидании поезда на травке у вокзала. Рядом бригада немцев что-то строила. Сначала всё было нормально, а потом возникла всё усиливающаяся перебранка. Страсти разгорелись. В апогее вдруг раздался русский мат - и мгновенно ругань стихла. Очевидно, в споре это был самый убедительный аргумент.
Зимой вся молодёжь была отправлена в отпуск. Оба моих отпуска из полка чудесным образом "совпали" с зимой. Отпуск полагался длинный - 45 суток и на дорогу в Сибирь ещё 15. Всего два месяца. Добирался до Сибири быстро: сутки поездом до Москвы и сутки самолётом до Красноярска. Самолёты тогда ходили небыстрые, ИЛ-14, с многими посадками, через каждые два часа полёта. Но всё равно быстрее, чем поездом, тем более, что деньги были. Платили, по тем временам, совсем неплохо: на счёт в госбанке шли советские деньги, и на руки выдавались ещё немецкие марки. Семейным разрешалось ещё дополнительно обменивать часть рублей на марки. Это было выгодно. На границе, в Бресте, получали два оклада в рублях, остальное можно было получить в том банке в Союзе, куда переведёшь счёт. Не знаю, как меня проносило, но от Бреста ехал обычно в спальном вагоне на боковой полке. Два - три чемодана на багажной полке, на крючке, почти в проходе, китель, карманы которого набиты пачками денег (выдавали не очень крупными купюрами). Ни разу не обворовали, хотя по составу обычно сновали шаромыжники - перекупщики и прочая публика.
В отпуск покупались обычно "разовые" чемоданы, чуть прочнее картонных. Довёз - можно выбросить, продавались такие. Стоили дёшево и, на первый взгляд, вполне приличные. Во время таможенного контроля при въезде в Союз в таможенном зале все чемоданы выкладывались на длинный помост, вдоль которого шёл таможенник. Он либо запускал руки в открытый чемодан, а потом ставил на нём мелом крестик, либо просто ставил крестик, лейтенантам он просто ставил крестик.
У себя в селе во время отпусков я встречался со своими одноклассниками, тоже лейтенантами. Очевидно, время проведения отпусков для лейтенантов всех родов войск одинаковое, зима.
ПЕРВОЕ ЗНАКОМСТВО С ЛЕНИНГРАДОМ
Возвращаясь из первого отпуска, решил завернуть в Ленинград. Хотел разыскать дядю и Пашу Глазова, одноклассника. Как разыскал Павла, не помню, но разыскал. Разыскал и дядю. Адрес его у меня оказался неверным: с первой женой он не жил, нового адреса она мне, конечно, не сообщила. Оказался единственным в Ленинграде Степановым Андреем Егоровичем, и жил он в самом центре города, на улице Герцена, между Невским проспектом и Исаакиевской площадью. Как и Москва, Ленинград, по первым впечатлениям, оказался ниже моих ожиданий. Послевоенный Невский проспект был невзрачным: обшарпанный, серый, под хмурым северным небом.
Вход в квартиру дяди - через тёмный туннель-подворотню из обшарпанного красного кирпича и с баками для мусора. Квартира расположена на втором этаже. Крохотный коридорчикприхожая, общая зала без окон, две комнатки - спальня хозяев и "детская" с окнами в маленький дворколодец. Кухонька, в которой фанерная выгородка - уборная. Отопление - печное. Вода - холодная, правда, с газовой колонкой для её подогрева. И это в самом центре Ленинграда. Впрочем, это был ещё не худший вариант: впереди у меня было знакомство с коммуналками, в том числе с большим числом жильцов. Встретили меня хорошо. У дяди оказался в наличии сын Владимир, оставшийся с первой женой, которого я так и не увидел. Здесь - двое детей его второй жены: сын, старше меня, и дочь. Работал он где-то слесарем, остался после войны (в блокаду служил под Ленинградом в авиационной части, там и познакомился с первой женой). Появился случайный ребёнок, зарегистрировались, но жить было негде. Так и разошлись.
Здесь квартира была и, по ленинградским меркам, - не самая плохая. Был приличный "довесок", но жизнь пошла. Женщина была старше его, еврейка, выдающая себя за украинку. Позднее, когда я уже учился в академии, я часто бывал у них. Сначала один, потом с женой (тогда она была Ниной, ещё не Ниной Ивановной), а потом ещё и с сыном. Не знаю, рада ли она была нам, но принимала всегда приветливо. Чай-то и булка с маслом всегда были на столе. Ну а дядя - тот, конечно, относился к нам по-родственному. А сына нашего воспринимал как собственного внука.
Паша помог мне выбрать в магазине радиоприёмник, загрузиться в вагон. Отягощённый покупкой, я отправился продолжать службу в Германии.
LEBEWOHL, ГЕРМАНИЯ
Военно-воздушных инженерных академий в то время было две - в Москве и в Ленинграде. Вопроса о том, в какую именно поступать, у меня не было, - конечно, в ленинградскую. Для направления документов по команде необходимо было пройти предварительную медицинскую комиссию. Моя медицинская комиссия состояла из одного человека - всё того же полкового врача. Всё, что надо, он мне заполнил не глядя, замерить давление всё-таки догадался. Оказалось, что верхнее его значение у меня - 140 мм рт. ст.
- У тебя верхний предел для поступления в академию. Если на медкомиссии в академии он окажется даже чуть-чуть выше, тебя не примут, - вот таким было заключение моей "ко-миссии". - Но ты не беспокойся, я тебе выпишу таблетки. Лётчики принимают их, если вдруг поднимается давление. У меня их нет, будешь брать у немцев в городе.
Так я начал "сбивать" давление. Схема приёма таблеток была такая: сначала небольшие дозы, затем - всё больше и доходит до 12 таблеток в день. Проглотил первую упаковку. Чтобы не ходить к доктору и не выписывать новый рецепт, приспособился писать их сам. Почерк у меня не менее скверный, чем у доктора, а печати на такие рецепты русские военные не ставили, не имели права. Немцы такие рецепты принимали. Ну а скопировать рецепт труда не составляло. Так я стал буквально поглощать лекарства. Иногда заходил в санчасть для контрольных замеров. Давление держалось на том же уровне. Начались головные боли, но с таблетками я их не связывал, врач - тоже. А вот готовиться стало сложно: головная боль была постоянной. Хорошо, что весь материал я проштудировал заранее, имел кратенькие конспекты по всем предметам: математике, физике, химии и немецкому языку. Только русский - без конспектов. Сейчас я только повторял по этим конспектам. Подошло время ехать на экзамены. Ехать было недалеко - во Франкфурт. Там собирали всех желающих поступать в ВВУЗ-ы, создавали общую приёмную комиссию. От учебных заведений в неё входило по одному представителю. Загнали нас за забор. В город не выпускали, а лекарство у меня летело полным ходом: глотал по 12 таблеток в сутки. Расчёт на то, что медкомиссия пройдёт до экзаменов, не оправдался. Для нашей группы очередь подходила лишь где-то в середине экзаменов. Этим я был поставлен в безвыходное положение: до комиссии лекарства не хватит, пополнить запасы невозможно. Принял радикальное решение: выбросить остатки в окно. Это я и сделал. На следующий день перестала болеть голова. На медкомиссии намерили у меня 140 мм, предельное давление, но проходное. В последующем, в Ленинграде, давление установилось на 130, а на полигоне - на 120 мм. А жизнь в этом лагере "кандидатов" кипела: все что-то сдавали. Кто-то сдавал и физкультуру. Меня это не касалось.
- Из тебя в академии сделают либо спортсмена, либо идиота, - напутствовал меня мой друг Сашка, зная мои успехи в этой дисциплине. Похоже, не получилось ни то, ни другое. Спортсмена из меня делали безуспешно. До идиота дело не дошло: рухнула крыша спортзала - и жить стало легче (мне). Ежедневно по громкой объявляли фамилии неудачников:
- Имя рек, явиться за получением документов!
Удачливые продолжали готовиться и сдавать. Можно было и отвлечься: вечером сходить в клуб и посмотреть фильм. Перед кинофильмом "крутили" музыку. Ощущение при этом было какое-то необычное, которое пережить больше не довелось: начало пути или ещё что-то в этом роде. Сочинение с нашей группой писали еще 2 - 3 человека, сдававших куда-то на заочное отделение. Удивил меня один из них, подполковник. Для меня, зелёного лейтенанта, поведение его было непонятно (подполковник!): только объявили темы, начали писать, подходит к нему преподаватель и возвращается с пачкой написанных сочинений. Теперь уже с любопытством посматриваю в его сторону. Вытаскивает новую заготовку. И снова подходит преподаватель, на этот раз экзаменующемуся предлагают покинуть помещение. Наконец, экзамены закончены, баллов набрано больше, чем "проходной" уровень. Таких только и взял из Германии представитель академии. Каково же было моё удивление, когда я узнал, что некоторые сокурсники поступили в академию с "парой" по иностранному языку и досдавали экзамен по нему в первом семестре. В самой академии проходной балл оказался пониже. В Германии остались ребята с лучшими, чем у сдававших экзамены в Ленинграде, знаниями.
Возвратился к себе в часть "со щитом" и стал готовиться к отъезду. В Ленинграде можно будет ходить в штатском, поэтому нужно купить такую одежду (цены на неё не такие, как в Союзе). На одну свою лейтенантскую получку покупаю два отличных костюма. К ним - летнее пальто и шляпу, которую не то что носить, но и надевать на голову ранее не доводилось. Одеваюсь и красуюсь перед зеркалом в "красном уголке" - бывшей нашей комнате. Спрашиваю у "старичков", играющих за столом в карты, какой стороной носится на голове шляпа: слева или справа бант. Совет получаю.
- А ты куда едешь? - В Ленинград. - Ну, в Ленинграде шляпой никого не удивишь!
Советуют купить в Германии портфель. Пытаюсь следовать совету, но грубые (на мой непросвещённый взгляд) портфели из свиной кожи мне не нравятся. Покупаю изящную, но оказавшуюся почти бесполезной папочку и отличную логарифмическую линейку. Кто-то просит продать мой радиоприёмник "Аккорд". Действительно, зачем его снова тащить в Россию? Потом, в Ленинграде, покупаю, уже в безденежье, изделие иркутского радиозавода. Зато везу в Россию двухрегистровый баян "Weltmeister". Уж очень хотелось мне научиться играть. Но чего-то бог не дал. Так мой баян и пролежал до сына. Сын играть научился, но предал баян и перешёл на гитару. Баян я после этого подарил племяннику: ребёнком играл он на гармошке. Но и здесь срыв, вернулся баян обратно. Люблю музыку, но сам в этом деле - валенок. Утешает только то, что не один я такой. Был у нас в общежитии ещё один такой же "музыкант". Только у него было два инструмента: баян и аккордеон. Правда, овладел он на том и на другом только игрой на голосах.
Главным поставщиком музыки тогда был радиоприёмник. Для нас в Германии работала специальная радио-станция "Волга", слушали и приводной радиомаяк, и, конечно, радиостанции других государств. Чаще всего - немецкие, даже понимать начал, о чём говорят, если не дословно, то до смысла. Но бывало и так: однажды после работы включил радиоприёмник, идёт передача на русском языке о чистке в партии. Ставлю на полную громкость, открываю дверь в коридор и иду в противоположный его конец умываться. Возвращаюсь и начинаю прислушиваться к содержанию передачи. Тут только соображаю, что вещает не "Волга", а какой-то "Голосок", слушать которые нам запрещалось. Быстренько переключаюсь на другую радиостанцию. Подвело то, что в Германии запрещённые передачи на русском не глушились. Стали совещаться, как же это оказалось, что приёмник был настроен на "Голосок", но понять ничего не могли. Из нас троих приёмник никто не трогал, а утром уходили вместе. Одно и осталось предположение: уборщица, немка. Зачем только? Нас распропагандировать или получилось случайно?
Пропаганда какая-то со стороны бывших союзников, конечно, велась, те же "Голоса", но вот ещё случай. В Берлин из Западной Германии шли три воздушных коридора (по числу оккупационных зон), по которым был разрешён пролёт самолётов союзников над нашей территорией. Наш аэродром "накрывался" одним из таких коридоров". Во время венгерских событий на аэродром сбрасывались листовки с пролетавших самолётов. Кроме текста, на них были отпечатаны фотографии поверженных памятников Сталину с петлёй на шее, повешенных за ноги венгерских военных и т.п. Один наш "ускоренник" рассказывал, как ему однажды довелось пообщаться с союзниками. Был в Берлине (или где-то рядом) по случаю окончания курсов и присвоения воинского звания "младший техник-лейтенант". Естественно, это событие было "отмечено". Поэтому ошибся и сел в поезд, идущий из Берлина в Западную Зону. И прямо в купе с союзничками. Там они за него и взялись: притиснули к двери и начали насовывать "под микитки". Чем бы кончилось - не знаю, выручило то, что двери в немецких вагонах открываются наружу. Наш товарищ срочно протрезвел, нащупал ручку двери за спиной. Открыл дверь и вывалился на ходу поезда. Хорошо ещё, что на своей территории.
Итак, всему наступает конец. Освободилась комната, которую занимали мы с Сашей. Он женился, я уезжал на учёбу. Бок о бок прожили, вместе с учёбой в училище, 5 лет. Ни разу не нашли повода поссориться, понимали друг друга с полуслова и даже без слов, поэтому разговаривали мало. Побывали в гостях я - у его матери, он - у моей. Не знали, что жизнь разводит нас надолго.
Купил я огромный чемодан, скорее - сундук о трёх ручках с условным названием "Грабь, Германия!". Уложил все мои пожитки, было их небогато, и Lebewohl, Германия!
Ленинград. Академия
ЛЕНИНГРАД!
Я уже рассказывал о моём первом посещении Ленинграда. Как всякий порядочный лейтенант, в отпуске я был зимой и в Ленинград заехал на обратном пути, в марте. Вышел от Московского вокзала на Невский проспект. Конечно, впечатления совсем не те, что ожидались. Обшарпанный, серый, унылый, а март добавил ещё и грязи. Других впечатлений вроде и не осталось. Любовь к городу придёт позднее.
Второй приезд состоялся после сдачи вступительных экзаменов в академию. Отпуск за 1957 год отгулял ещё в начале года, поэтому после оформления дел в войсковой части, с параллельным сбором чемоданов, выехал прямо в Ленинград. Хозяйством обзавестись за два года не успел, поэтому сборы были простыми: приёмник кто-то попросил продать, а барахло и книжки уместились в чемоданах. Те, кто служил в Германии долго, заказывали товарный вагон. Сам отъезд и приезд в Ленинград не помню: наверное, был очень рад - академия!
Заехал, конечно, к дяде. Жить там, в общем, было негде. Свободное спальное место было в общей тёмной комнате, которая служила и гостиной, и прихожей, и столовой. Да и не был я так стеснён финансами, чтобы не смог себе снять жильё. В то время общежитий в академии не было. По инициативе НС Хрущёва, выплаты на поднаём квартиры отменили, но я был холостяком и мог обойтись своим денежным содержанием. За первые дни разыскал я в городе родственников своего отчима: брата и сестру. Брат жил в домике либо на самой окраине города, либо уже за его чертой. Адрес громкий: Графская, 111, но на этой Графской его домик, похоже, был единственным. Сестра жила тоже на окраине, на Троицком поле (позднее там построили общежития для академии).
Квартиру в то время можно было снять на "чёрном" рынке. В Ленинграде их было несколько, но главным был рынок на пересечении улицы Садовой и Малкова переулка, его так и называли "Малков". Там встретил одного из ребят, поступавших со мной в академию из Германии. Всего на все 5 факультетов было там принято несколько больше двух десятков абитуриентов. Этот поступал на 5-й, метеорологический, факультет, он летал штурманом, прослужив в Германии лет пять. Вот вместе с ним мы и решили снять комнату, которая предлагалась на улице Союза печатников. Дом оказался стоящим в тылу Мариинского театра. Практически центр города и до академии не слишком далеко, есть прямой трамвай.
ПОКА В ВВС
Началась учёба. В библиотеке академии каждому выдали полный комплект учебников. Лекции читались для всего курса в лекционных аудиториях, не очень удобных длинных помещениях. В академии было лишь одна лекционная аудитория, где столы были расположены амфитеатром. На курсе было 4 классных отделения по 50 слушателей в каждом. Практически все - техники-механики и несколько лётчиков. На остальные факультеты слушатели пришли и из других родов войск. Одно классное отделение у нас было морское - служили в военно-морской авиации. Практические занятия проходили по классным отделениям, в малых аудиториях. Занятия по иностранному языку - по нескольку слушателей в группе. Здесь я с удивлением узнал, что некоторые товарищи были приняты в академию условно: на приёмных экзаменах получили "пару" по иностранному языку. Им в первую сессию надо было улучшить результат. Ходил такой полуанекдот: пришёл абитуриент сдавать экзамен по иностранному языку, получил билет и текст для перевода. Подготовился и начал уверенно читать текст. Последовал вопрос:
- Молодой человек, вы какой язык пришли сдавать? - Немецкий, - последовал ответ. Текст был на английском.
Ленинград, конечно, отвлекал от учёбы. Поэтому само собой получилось, что в течение семестра в основном шла подготовка к практическим занятиям, коллоквиумам и собеседованиям. Проработка лекций оставлялась на "потом", к экзаменационной сессии. И зря. Был у нас в отделении такой товарищ, который жил в Пушкино, Им Юра, и за время своих переездов успевал эти лекции прочитывать. Он и без того был умненький, а ежедневная проработка лекций и учебников позволяла ему всегда быть "в курсе" по читаемому лектором материалу. Мог бы дремать в электричке, а он в электричке работал, а дремал на лекциях. Сидели мы за последним рядом столов, и вдруг он после дрёмы поднимал руку и задавал лектору вопрос, на который не всегда следовал вразумительный ответ. Юра готовился к ответу заранее, а лектор иногда бывал застигнут врасплох. Не очень успешно шла у меня начертательная геометрия: сказывалось слабое пространственное воображение. Нам, механикам, преподавали довольно серьёзно, четыре семестра, курс электрических машин. Сказывалась роль, которая отводилась инженерам-механикам в ВВС: только механик мог занимать должность инженера эскадрильи, главного инженера полка и дивизии. Остальные специалисты могли быть старшими инженерами только по своей специальности. Механикам и доставалось во время обучения больше других: не менее пяти экзаменов в каждую сессию. На других факультетах в этом отношении было проще. В их программах было меньше дисциплин.
Слушатель первого курса
Потихоньку подобралась первая сессия. Сдавал я её чисто по-студенчески: весь материал надо было освоить за тройку дней подготовки. Это как-то удавалось. Высшая математика шла лучше, потому что всё время был контроль - практические занятия с решением примеров. Чтобы решать, надо было подчитать и материал лекций, хотя и здесь не отрабатывались доказательства теорем, а на экзаменах их надо было доказывать. Однако это был единственный предмет, при сдаче экзаменов по которому, преподавательница меня похвалила. Эту похвалу я помню до сих пор. Доложил я теоремы, и она начала подбрасывать мне примеры, которые мне удавалось правильно решать.
- А вы соображаете! - в конце концов сказала она. Это была "старушка" Лерман, как её называли слушатели. Старушкой она, наверное, ещё не была, но мыто были молодыми.
После успешной сдачи сессии на каникулах слетал домой. Это допускалось. Наиболее сложными при обучении в академии оказались Сопромат (он не был бы сложным, если бы занимался им в семестре), Теория машин и механизмов - ТММ, что расшифровывали как "тут моя могила", Теория автоматического регулирования. При сдаче курсовой работы по ТММ отличился у нас слушатель Толя Стригунов. Каждому надо было начертить "План скоростей и ускорений" какого-нибудь заданного механизма. Листы ватмана разложены на столах, преподаватель подходит к каждому и даёт проверочное задание: вычислить скорость и ускорение в какой-то точке механизма, затем приходит повторно и слушает ответы. Задал он такое задание и Толе. Толя решил схитрить: вычислил в наиболее простой точке, но фокус не удался. Был уличён в подлоге. Тогда преподаватель поставил палец Толи на интересующую его точку и прижал его своей рукой. Тут уж было не отвертеться. Вообще этот Толя был оригинальным парнем. Сдавали мы в какую-то сессию очередной экзамен по Высшей математике. Помещение небольшое, по всем четырём сторонам уставлено досками. "Старушка" Лерман ходит в центре этого каре, слышно, как скрипит мел по доске в любом месте комнаты. Толя достаёт шпаргалку - большие листы лощёной, помоему, бумаги и начинает ею шуршать. Становится страшно за него, но он упорно работает со "шпорой". Лицо и лысина у него (брил голову) становятся пунцовыми. Преподавательница, мне кажется, слышит шуршание, но не оборачивается. Она знает, что истину выявит при решении примеров. Отношение преподавателей к шпаргалкам было отрицательное, но вот преподавал у нас Автоматику двигателей полковник Криволуцкий, который разрешал слушателям при подготовке у доски пользоваться конспектом. Материал у него был сложный. Он говорил, что если не знаешь материала, то и конспект не поможет. А отвечать ему было трудно и по другой причине. Временами по его лицу пробегал нервный тик, и было непонятно, улыбается он или это просто гримаса. Экзаменующийся всегда пытается по лицу преподавателя понять, одобряется ли его ответ. А тут попробуй, пойми!
С Толей у меня был связан ещё один случай. На третьем курсе была у нас курсовая работа: сделать аэродинамический и тепловой расчёт крылатки - крылатой ракеты. Задавались геометрия ракеты, размеры. По некоторым заданиям они совпадали полностью или частично. При расчётах на логарифмической линейке важно знать хотя бы порядок контрольных цифр (очень просто напутать с запятой). Поэтому стали сразу группироваться по аналогичным заданиям. У меня таким напарником оказался Толя. Договорились: я делаю аэродинамический расчёт, а он - тепловой, результатами обмениваемся. На том и порешили, условившись о дате сверки результатов. Не надеясь на Толю, я сделал оба расчёта. Приходит он ко мне, прошу показать, что получилось у него. Оказывается, у него и "конь не валялся", но просит дать ему мои расчёты. Меня это ну никак не устраивало, и Толя получил "отлуп": слишком хитрый. И он всё-таки перехитрил меня. Послушав нашу суперечку, Нина отправила меня за какой-то покупкой в гастроном. По-моему, он этим моментом воспользовался. Позднее я встретил его на северном полигоне. Пригласил он меня к себе домой, а когда я пришёл по данному им адресу, то оказалось, что там он уже не живёт, с женой в разводе. Такой вот интересный человек.
Был у меня ещё один интересный случай на экзаменах. Сдавали мы Конструкцию двигателей. Предмет уже шёл секретный, все конспекты в секретных тетрадях. Общеинженерные дисциплины, конечно, сложные, но там даётся вывод формул, - если не запомнил, то можно попытаться вывести. Здесь же формулы давались без выводов. Надо просто запомнить. Хорошо, если формула короткая. А если двухэтажная и длинная, то запомнить уже трудновато. Создать шпаргалку нельзя - материал из секретной тетради. Засекут - мало не покажется. Мне в билете досталась именно такая формула: напряжения во вращающемся диске с отверстием с учётом температуры. Формулу эту я, конечно, не помнил, начал рисовать на доске что-то на неё похожее. Принимал экзамен доктор технических наук. Доложил ему своё "изобретение" и, к своему удивлению, был одобрен. За экзамен получил четвёрку. Решил всё-таки проверить себя: заглянул в свой секретный конспект. Формула моя была похожа на настоящую только тем, что то, что должно стоять в числителе, там и стояло, то же и со знаменателем.
Несколько слов о шпаргалках. Из собственного опыта знаю, что если в течение семестра предметом занимался, то шпаргалка просто не нужна. Но если предмет начинаешь осваивать перед экзаменом, то она нужна просто для "запевки". Подсмотреть, с чего начать. Это тогда, когда всё-таки готовился перед экзаменом. Ну а уж если совсем лодырь или не соображаешь, то выход один - списать из шпаргалки. По-моему, преподаватель всё-таки понимает, что к чему. Были у нас мастера шпаргалки. Стоит слушатель перед доской, держит в правой руке мел, в левой - тряпку. В ней зажата миниатюрная шпаргалка. Человек что-то пишет, стирает. Задумчиво посматривает на тряпку, в общем, работает. Был, правда, случай почти анекдотичный, не связанный со шпаргалками. Получил слушатель билет. Стоит у доски и ничего не пишет. Подходит преподаватель и спрашивает:
- Вы почему ничего не пишите? - А у меня всё в голове. Через некоторое время преподаватель подходит снова. Слушатель что-то всё-таки написал на доске. - Ну, расскажите, что у вас в голове. - А у меня всё написано.
Как я уже говорил, провожая меня в академию, мой друг Сашка меня напутствовал:
- Там из тебя сделают или спортсмена, или идиота.
Кавголово
Надо сказать, что особого упора на спорт в академии не было. Во времена, когда министром обороны был Маршал Советского Союза Жуков ГК, побегать нам пришлось. Съездил он в Индию, насмотрелся на поджарых индийских офицеров и ввёл ежедневный спортивный час для своих офицеров. Проще всего в такой час организовать бега. Вот мы и бегали после занятий вокруг стадиона Лен. ВО. Правда, на следующий год в новом наборе слушателей один бегун умер на дистанции. Работой на спортивных снарядах особо не докучали. Во-первых, спортивный зал пришёл в ветхость и в нём запретили заниматься, а на улице можно было заниматься только в тёплое время года. Во-вторых, если в училище необходимо было сдавать по этой части госэкзамен, то в академии нужен был только зачёт. Соответственно и отношение. Вот лыжами донимали прилежно. Организовывали бега по лыжне в Кавголово. Надо было сдать зачёт на время, поэтому тренировки наши заканчивались уже по лыжне, залитой талой водой. Преподавателей тренировали таким же образом. Полковник Харламов приезжал на своей машине, спокойно шёл по маршруту, останавливался перекурить. Он нам преподавал Теорию авиационных двигателей.
Ещё одно массовое действо, в котором пришлось участвовать в начале учёбы, - парад на Дворцовой площади 7. ноября. Повторилось всё то, что было в училище, только теперь маршировать надо было без оружия, и у всех уже были навыки в строевой подготовке. Моё место в строю, как и в Иркутске, естественно, было в последней шеренге, почётной. Как говорят, о марширующей колонне судят по первой и последней шеренгам. Тренировки шли за городом, в парке у Кировских островов. Там же нам иногда устраивали и бега на время. В каком-то из таких забегов мой приятель Юра Чемборисов, посмотрев на мою голову, заметил:
- Андрей, у тебя скоро будет лысина!
Очевидно, этот вопрос волновал самого Юру, так как через несколько лет голова у него стала голой, как у петуха колено. Меня, правда, чаша сия миновала. После окончания тренировок оставались ещё ночная репетиция парада на Дворцовой площади и сам парад. Перед репетицией собрали всех в академии, построили и строем повели в центр города. На мосту Строителей приказали "сбить" шаг, чтобы не раскачать и не развалить мост (деревянный). У Ростральных колонн распустили на перекур. И повторилось то, что было в Иркутске при посещении планетария. Многим захотелось облегчиться. Место удобное: спуски к Неве. Единственное, что могло бы остановить, - это парочки, пристроившиеся там полюбезничать. Их присутствие никого не смутило, смутило сами парочки, быстренько ретировавшиеся. Водички в Неве прибавилось. Сама репетиция и парад прошли, как обычно.
Первый год обучения завершился летними лагерями на Карельском перешейке. В районе Линии Маннергейма академия каждое лето разбивала палаточный лагерь для первокурсников. Здесь проходили практические занятия по тактике пехоты. В академии, как и в среднем авиационном училище, кроме тактики авиации, изучалась ещё и тактика пехоты. Места сами по себе для нас интересные: следы финской войны (взорванные ДОТ-ы). А кроме того, и следы гораздо более древних событий: огромные валуны - остатки оледенения. Да и сама природа этого края красивая, а после учебного года очень даже полезно было подышать лесным воздухом. Здесь же нам вручили медали в честь 40-летия Советской Армии. Это была моя первая медаль. В Германии к нам в полк прибыло какое-то начальство и задало нам, молодым лейтенантом вопрос, почему мы не носим колодочки медалей. У нас их ещё просто не было. И вот теперь мы все при наградах.
Второй курс прошёл более напряжённо, чем первый: усложнялись дисциплины. На первом курсе, когда нам читали лекции по общеинженерным дисциплинам и там появлялись формулы с интегралами и дифференциалами, лекторы нас успокаивали:
- К концу семестра вы всё это поймёте!
Действительно, к концу семестра мы уже начали кое-что по-нимать: параллельно читался курс Высшей математики. Но было на втором курсе и одно приятное событие. Дело в том, что слушателю во время обучения очередное воинское звание могло быть присвоено, если только он пришёл с должности, которой такое звание соответствует. Большинство моих товарищей пришло с должности техника самолёта. Штатная категория - лейтенант, как и у штурмана экипажа. Таким образом, звание старшего лейтенанта в академии можно было получить либо за особые заслуги, либо при выпуске. В министерстве обороны расщедрились: штатную категорию для техников самолётов и штурманов экипажей повысили до старшего лейтенанта. Поэтому летом в отпуск я поехал уже старшим лейтенантом. Мелочь, а приятно. В отпуске мы с сестрой посетили место, где нам довелось появиться на свет, - деревню Ермиловку. Там уже не было нашего дома, дома бабушки Васильевны. Дома были проданы и вывезены из деревни. Деревня показалась совсем маленькой, съёжившейся.
На втором курсе несколько "притормозили" с ежегодными бегами: ГК Жуков перестал быть министром обороны.
КУЛЬТУРНО-РАЗВЛЕКАТЕЛЬНАЯ ПРОГРАММА
Начальником курса у нас был полковник Хубларов. В первые же дни общения с нами он дал нам очень правильный совет: использовать свободное время для знакомства с культурными ценностями Ленинграда. Я много ходил пешком по городу, - он уже понемножку преображался: ремонтировались фасады домов (дворы оставались в прежнем неприглядном состоянии). Решил посетить все театры и музеи. Прошёлся по первому кругу, а потом, уже выборочно, по понравившимся. Первым был театр оперы и балета им. СМ Кирова (Мариинка). Потом я бывал там неоднократно. Конечно, поход в такой театр - праздник. Во-первых, сам зал празднично красивый создаёт приподнятое настроение. Оркестр, пение, пляски или танцы в балете, красочные костюмы и декорации - всё это праздник. Слушать оперу и смотреть балет ходит, в основном постоянная, публика. Она поддерживает традицию одобрять аплодисментами дирижёра за оркестр и художника за декорации в определённые моменты представления. Там я слушал оперы "Кармен" Ж. Бизе, "Севильский цирюльник" Дж. Россини и "Бал-маскарад" Дж. Верди, смотрел балет "Спартак" А. Хачатуряна. Затем, вдвоём с Ниной, мы там слушали оперы "Фауст" Ш. Гуно, "Иван Сусанин" М. Глинки, смотрели балет "Бахчисарайский фонтан" Б. Асафьева.
Посетил и Малый оперный театр, но зал его отделан под серебро и выглядит менее пышно. Слушал там "Травиату" Верди, "Паяцы" Леонкавалло. Потом там мы уже вдвоём слушали "Летучую мышь" И. Штрауса. Сходил несколько раз в театр музыкальной комедии на "Поцелуй Чаниты" Ю. Милютина, "Белую акацию" И. Дунаевского и ещё на что-то, но быстро музкомедия мне приелась. Вдвоём мы сходили на "Кавказскую племянницу" Р. Гаджиева и "Фиалку Монмартра" И. Кальмана. В театре драмы им. АС Пушкина посмотрел "Оптимистическую трагедию" В. Вишневского. Вдвоём мы там смотрели "Почему улыбались звёзды" А. Корнейчука, "Жизнь Сент-Экзюпери" Л. Малюгина, "Один без ангелов" Л. Жуховицкого, "Бег" М. Булгакова (в театре эта вещь имела другое название), "Потерянный сын" А. Арбузова. В БДТ им АМ Горького смотрели "Четвёртый" К. Симонова, "Шестой этаж" А. Жери. В драмтеатре им. Комиссаржевской - "Время любить" Б. Ласкина. Добрался даже до Областного Малого драмтеатра. Из драмтеатров больше всего мне понравился театр им. АС Пушкина. Там играли такие корифеи, как В. Меркурьев, И. Горбачёв, И. Лебзак, А. Соколов, Н. Ургант, Ю. Толубеев, Н. Черкасов и много других отличных артистов. Не остались без внимания театр эстрады А. Райкина, театр комедии, театр им. Ленсовета, театр кукол, цирк. Пытался я сходить и на концерты классической музыки, но не дано, не сподобился, хотя наиболее популярная классическая музыка мне нравится, нравится и органная музыка - слушал один раз что-то из ИС Баха. Утешает то, что из всего курса на концерты классической музыки ходил только один человек.
Театры я посещал, в основном, на каникулах, а вот музеями занялся и по выходным дням. Самым известным был посвящён не один поход: за день в них ничего не успеешь посмотреть. Это, естественно, Эрмитаж и Русский музей. Посмотрел экспозиции этнографического музея, музея блокады Ленинграда, Исаакиевский и Казанский соборы (тогда там церковных служб не было), музей в здании бывшей Биржи, но так и не добрался до музея Суворова, Кунсткамеры и Авроры. Не обошёл, конечно, Петропавловскую крепость. Если говорить правду, то и весь Ленинград с его улицами, площадями, дворцами, памятниками, каналами и мостами - музей под открытым небом. Поэтому много ходил по городу пешим порядком. Не мог не побывать на Кировских островах, в Летнем саду и в окрестностях Ленинграда: Петергофе, Пушкине (Царское село), Гатчине, Павловске, Пенатах.
Знакомство с живописью, музыкой и прочим не могло не сопровождаться чтением соответствующей литературы. Моя библиотека, начавшаяся с потрёпанного "Словаря иностранных слов", оставленного в казарме училища кем-то из выпускников нашей роты, и чуть-чуть пополненная кое-какой справочной литературой во время службы в Германии, стала очень быстро расти в Ленинграде. К моим услугам был Дом книги. А потом ещё и магазин иностранной литературы, ну и все остальные книжные магазины города, букинистические развалы на улицах. Нашёл магазин неподалёку от Финляндского вокзала, где можно было обзавестись подписными изданиями, оставшимися по каким-то причинам при подписке. Выдавали сразу несколько уже вышедших томов и подписывали на ещё не отпечатанные тома. Покупались книги по живописи, музыке, скульптуре, архитектуре. Естественно, не для того, чтобы всем этим заниматься, а просто войти в курс дела: изучить историю этих искусств, хотя бы поверхностно. Узнать о художниках, композиторах, исполнителях, скульпторах, архитекторах и их творчестве. Объять необъятное невозможно, об этом предупреждал ещё Козьма Прут-ков, но получить представление можно.
С музыкой было несколько проще. Советское радио, в отличие от демократического, популяризировало не тухлую попсу, а русскую народную песню и классическую музыку. Получилось так, что многие оперные арии, не говоря уж об опереттах целиком, у меня уже были, как говорится, на слуху. Но одно дело только слышать, причём по самому примитивному радио, и совсем другое - слышать оркестр и исполнителя вживую в сценическом действии, в красочных костюмах и декорациях. После войны была попытка популяризации опер через кино. Я помню, была экранизирована опера ПИ Чайковского "Евгений Онегин", причём роли исполняли актёры драмтеатров, а пели за них оперные певцы. Получилось, по-моему, неплохо. Конечно, это не театр, но всё-таки. С другими видами искусств знакомство в селе было гораздо более примитивное: только по картинкам в учебниках и репродукциям в журналах. А этого ничтожно мало. Ленинградские музеи, да и сам город позволяли хотя бы немного прикрыть этот провал. Эрмитаж давал представление о западноевропейской живописи, а Русский - о русской. Мне, русскому, всё-таки гораздо ближе было то, что в Русском музее, хотя западное искусство гораздо богаче, но их пейзажи меня не волнуют, да и лица - тоже. Естественно, что любая репродукция создаёт лишь общее представление о картине, на реальном полотне всё выглядит несколько иначе. Да и сами полотна часто вообще несоизмеримы с их репродукциями, а размер всё-таки имеет значение. Тем не менее, покупались и альбомы с репродукциями, и специальные выпуски о мастерах живописи, тоже с репродукциями.
Я уже упоминал, что впервые попал в музей, не то краеведческий, не то художественный, в Иркутске. Из этого посещения я запомнил всего одну картину: девушка держит в руке свечу, загораживая её пламя ладошкой другой руки. Меня поразило, как передан свет, проникающий от свечи через сомкнутые пальцы. Пальцы казались живыми. Бывая в других городах, если представлялась возможность, я обязательно посещал местный художественный музей. Музеи там не столичные, но и там случаются изюминки.
Как я уже говорил, сам город представляет собой музей архитектуры под открытым небом. Творили там знаменитые зодчие итальянские, русские, французские. Город выглядит по-западному. Вот небольшой перечень известных строений и их творцов.
- Зимний дворец (В. Растрелли), - Петропавловская крепость. Собор крепости (Д. Трезини), - Адмиралтейство перестроенное (А. Захаров), - Эрмитаж (Ю.Фельтон), - Биржа, ростральные колонны (Томон), - Казанский собор, Горный институт (А. Воронихин), - Преображенский и Троицкий соборы (В. Стасов), - Михайловский дворец (Русский музей), Главный штаб, Александринский (Пушкинский) театр, ул. Росси, сенат, Дворцовая и Сенатская площади (К. Росси), - Исаакиевский собор (А. Монферан), - Никольский собор (С. Чевакинский, Их много, все не перечислишь, там почти каждый дом - произведение искусства. А скульптуры: - Памятник Петру первому - "Медный всадник" (Э. Фальконе), - "Укрощение коней" на Аничковом мосту (П. Клодт), - Александрийский столп (А. Монферан), - Скульптуры М. Кутузова и Б. де Толли перед Казанским собором, ангел на Александрийском столпе (Орловский).
ЛЕНИНГРАДСКИЕ КОММУНАЛКИ
Дом, в котором мы поселились, к произведениям архитектуры отнести нельзя, - был он обычным четырёхэтажным, с очень высокими этажами и, конечно, без лифта. Вход в подъезд - с улицы. Квартира, как и многие такие квартиры в Ленинграде, когда-то, очевидно, принадлежала (или снималась) одной семье. С лестничной площадки попадаешь в коридор, по левой стороне которого четыре двери: в кухню, гостиную и две спальни. Коридор упирается в тёмную, на ширину коридора, кладовую. На противоположном конце, рядом с входной дверью, туалет. Вот и вся квартира, для одной семьи достаточная, но для трёх - не очень. Первую, самую большую комнату, занимала женщина с двумя детьми, вторую - какая-то старушка, жившая у родственников в Москве.
Наша хозяйка занимала последнюю по коридору комнату. Нам её сдавала (по 200 руб с носа в месяц), а сама "разместилась" в кладовой. Трудно представить, как она там размещалась, но к ней иногда приходил и "ухажёр", тогда они располагались там вдвоём, дверь закрывалась. Плюс к тому "ухажёр" ещё там и закуривал, тогда из-за двери слышался кашель. У нашей хозяйки был кот, любимец. Его она холила и лелеяла: получая с нас 400 руб и проживая из-за этого в кладовке, 100 руб она тратила на корм коту. Чай пить они садились на кухне вместе. Причём иногда кот запускал лапу в её блюдце. Хозяйка его журила, выплёскивала чай. Наливала новую порцию и продолжала чаепитие. Мой напарник люто возненавидел этого кота (мне он был "до лампочки"), и у них установились напряжённые отношения. Если они встречались в узком коридорчике, коту приходилось туго - промахнуться по нему ногой было трудно. Кот любил днём расположиться на кухне на столе хозяйки. Хозяйкой он за это не преследовался, всем остальным было всё равно, зато, если на кухне появлялся мой напарник, кота словно ветром сдувало и со стола, и из кухни. Особенно худо приходилось ему тогда, когда к хозяйке приходил её "ухажёр": дверь в кладовку закрывалась, и укрыться ему было негде. Добавлю, что это противостояние происходило тихо, молчком.
В снятой нами комнате была одна кровать и кушетка. Я оказался находчивее и занял кровать, моему напарнику досталась кушетка, надо сказать, очень древняя. Хозяйка обещала вскорости заменить её, но этого так и не произошло. Мой товарищ не раз смог её развалить и поэтому, когда сумел найти отдельную комнату, съехал с квартиры. Мне оставалось либо платить за двоих, либо искать себе другое место жительства. Я сделал второе. Когда мы съезжали с квартиры, радовался не только "ухажёр" хозяйки, но ещё больше - кот.
Так как ежедневно приходилось ходить мимо Мариинки, то и первый театр, который я посетил в Ленинграде, была именно она. Правда, посещал я её несколько раз не только с парадного входа, но и с тыла. С тыльной стороны несколько раз ходил в театральную столовую. С пунктами общепита в этом районе было негусто (до ближайшего кафе надо было добираться на улицу Садовую). Конечно, речь идёт о выходных днях. В рабочие дни питался в буфете и столовой академии. Кстати, хозяйка наша, живя рядом с Мариинкой, не могла вспомнить последнего её посещения.
