Степанов Александр Фёдорович : другие произведения.

Часть вторая

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  
  
  - И эти железки заставят всех почитать Юпитера? - жрец раздраженно махнул рукой. - Ты повредился умом, Агасфер!
  
  - Завтра же утром... Да нет, уже сегодня ночью ты увидишь столько золота и даров для своего старого бога, сколько не видел за всю жизнь! - Агасфер грустно рассмеялся. - Впрочем, это не очень большая цена за такое зрелище. Мне и самому интересно посмотреть что же получится. А вот подумать - страшно...
  
  - Да ничего не получится. Чушь все это. Чудеса происходят по воле богов, а не рабов механиков! - жрец метнул гневный взгляд на Платона. Раб-грек опустил глаза.
  
  - И когда же было последнее чудо? - усмехнулся Агасфер. - Давненько уже, а?
  
  - Знамения происходят постоянно...
  
  - Знамения, а не чудеса. Старые боги уходят, и ты знаешь не хуже меня Христианство набирает силу, основы Рима шатаются.
  
  - Ты сам христианин! А то, что ты задумал, приведет к резне - и будут резать христиан!
  
  - Да, я христианин. И Платон тоже. И будет резня после этого представления. А оно - не последнее. Дурной пример заразителен - и в конце концов кесари потребуют чудес ещё. А кто их будет делать? Мы, христиане! Не думаешь же ты, что можно верить в могущество богов, когда сам их изготавливаешь и продаешь толпе? И кто, по-твоему будет управлять этим миром через век? Христиане - механики, христиане - ученые. И не миром в развалинах, а могучим миром... - Агасфер положил руку на плечо старика. - Понимаю то, что сейчас мы делаем - это обман. Ценой его будут тысячи жизней, в течение суток. Но это позволит спасти Империю - и в конце концов приведет к настоящей вере...
  
  - Прости, Агасфер, я просто слишком раздражителен. Я знал все это ещё до встречи с тобой, но я всегда много колебался. А сейчас... Я устал притворяться, я устал быть шпионом в своем же доме... Да и не могу сейчас разобраться, где же теперь мой дом... Знаешь, как больно: разрушать то, что создавал полжизни, предавать тех, кто тебе верит и тебя слушает, как отца - во имя того, что в итоге такого предательства будет зарезано несколько тысяч тех, кто поддерживает веру в Христа, борется за неё... Мою веру! - последние слова жрец выкрикнул в лицо Агасферу и закрыл лицо руками.
  
  - Ты всего лишь человек. А людям часто бывает страшно. Люди лишь изредка видят дальше, чем на день вперед...
  
  - Не переживай, я сделаю это, сделаю... Но как это грязно!
  
  - Если не убрать эту грязь, её будет больше. Гораздо больше. И она зальёт весь мир.
  
  Агасфер смотрел уже не на жреца, а на аппарат, стоящий перед ним. Мир вокруг него, казалось, дрожал и раздваивался. В какой-то момент он почувствовал, что одновременно он смотрит на проектор, восхищаясь работой механика - в то же время он крушит его, сбрасывая на пол, разбивая зеркала и отказываясь от того замысла, который подсказал Учитель... Он был одновременно в двух мирах, удаляющихся друг от друга, расходящихся, как бревна плота. Порвалась какая-то связь между этими мирами, что-то давило на сознание. "Выбор, - понял Агасфер, - выбор. От меня сейчас зависит, что будет дальше". И он сделал выбор. Свой выбор.
  
  Один из этих миров - с разбитым проектором, облегченно вздыхающим жрецом и огорченным механиком поплыл по реке времени дальше - но уже без Агасфера. Мир, где история пойдет так, как пойдет - появится Константинополь, признают Христа, забудут старых богов, падет Рим, люди на века откажутся даже от желания думать - века дикости, костры инквизиции, крестовые походы, расколы Церкви, войны, чума, голод, ислам, снова войны, Возрождение, расцвет техники, снова войны, бездумное истребление сперва запасов мира, затем и самого мира - и конец. Конец Человечества. Выжженная, промерзшая до костей планета, где никогда не возродится Жизнь. Где никто не вспомнит Творца. Где о нем забыли ещё до того, как исчезли. Где человек так и не нашел счастье, где он не узнал, что есть Любовь. Мир, где человек говорил о Любви, выполняя волю темной силы. Мир лжи и жестокости, яростных споров о Боге, прикрывающих поклонение Сатане... Мир, в котором люди оказались бессильны перед собственным выбором - и слепо шли к концу, пока все не закончилось. Мир, который отвернулся от Бога. Нетерпеливый, суетливый, спешащий мир... мир, где не знали мира.
  
  Агасфер сделал свой выбор. Теперь он знал о двух мирах - и оба были порождены его Творцом, его Учителем. Один из них уплывал по своей воле, беспризорный и свободный. Другой - с более счастливой судьбой и с не менее тяжкими испытаниями - находился теперь в руках Агасфера. Ему предстояло направлять его в потоках времени. Ему предстояло о нем заботиться. Он - и только он становится его Кормчим. И он знал, что это будет за мир. Люди будут бессмертны. Они будут ходить по воде. Они будут счастливы. Они будут молоды. Они будут справедливы. Они перестанут убивать. Они вернутся наконец в потерянный ими Эдем. И они станут Творцами - равными своему Творцу. И соперник Творца, сотворенный им на заре этой Вселенной, будет побежден.
  
  Агасфер накинул легкое покрывало на проектор и кивнул механику:
  
  - Готовь светильник.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Михаил - так звали моего гостя - сидел напротив меня, покуривая сигарету. В камине потрескивали дрова, за дверью тихонько завывала вьюга. Было тепло и уютно. Мы оба наслаждались тишиной и покоем этой ночи.
  
  - Кстати, Вик, с Новым Годом тебя! - улыбнулся Михаил. - Сегодня в твоем мире Новый Год.
  
  - Вот, елы-палы, а что ж ты раньше не сказал? Тебя так же - с Новым Годом! - я улыбнулся.
  
  Вообще местные жители не знали никаких праздников - такое понятие у них отсутствовало начисто. Да и вообще, какие праздники могут быть у людей, наслаждающихся каждым мгновением своей бесконечной жизни? В конкретных датах, когда необходимо отдыхать и веселиться, у них просто не было нужды. Вся жизнь - праздник, что бы ни делал человек, что бы с ним не происходило.
  
  За те несколько месяцев, что Михаил ежедневно меня посещал, я в этом полностью убедился. Ни разу я не видел его огорченным или скучающим, раздраженным либо подавленным. Он все время был окружен аурой дружелюбия и радости, от него просто ощутимо исходили волны удовольствия тем, что он есть таков, каков есть - и что мир вокруг тоже таков.
  
  В своей прошлой жизни я, если бы и столкнулся с таким человеком, вряд ли бы принял его за нормального - где вы видели постоянно счастливых людей, кроме как в дурдоме? Но здесь это было нормой, а вот я из неё выпадал - и довольно здорово. С неделю назад я попытался представить себе, как выгляжу с их точки зрения. Душераздирающее зрелище! Но для Михаила возня со мной была ещё одним способом радоваться жизни.
  
  Он светился от удовольствия, когда здоровался со мной - в день первого снега. Он радовался, как ребенок, каждому слову, которому я учился. Он смеялся и хлопал себя по коленям, когда я смог связать первое предложение - на второй день занятий. Причем в его смехе не было ничего обидного - хотя я произнес в тот раз что-то настолько корявое и идиотское, что у меня до сих пор горят уши, когда вспоминаю. И так - каждый день - те несколько часов, что мы проводим вместе, когда он обучает меня просто заполнены счастьем. Это счастье все время исходит от него, и я им заряжаюсь - или заражаюсь.
  
  - А сегодня, в честь праздника, может быть скажешь, где вы живете? - спросил я.
  
  - Нет, Вик, не сегодня. А придет время - я просто приглашу тебя в гости. - Он опять широко улыбнулся, видимо переживая этот момент, когда сможет наконец-то выполнить моё желание.
  
  - Скажи мне - если ты не против, конечно - на что похожа болезнь?
  
  Вопросики у него... Каждый раз спрашивает такое, что хоть со стула падай. О нашем мире они знают достаточно, но похоже, что все эти сведения - очень общего характера. Больше всего Михаила интересовал я сам, и то, как я вижу этот мир, как воспринимаю. Объясняться было временами сложновато, некоторым словам в моем языке не было аналогов, некоторым из понятий моего мира не было соответствий в его мире. Например, слово "болезнь" Михаил произнес по-русски - чтобы отличить болезнь человека (что для него было непредставимо) от болезни растений, животных - что здесь было редкостью.
  
  - Болезни разные бывают... - Я задумался.
  
  - В общем, человек становится слабее - это общее. Снижаются способности, теряются силы. Часто что-нибудь болит... - Я начал "плавать" в словах, определениях... Что лучше привести в пример? Ангину? Грипп? Желтуху? Сломанную ногу? Радикулит?
  
  - Спасибо, я понял. - Михаил выглядел глубоко удовлетворенным. Все время забываю о том, что он телепат. Вот и сейчас - мне не было нужды на самом деле что-то объяснять - достаточно было вспомнить и представить, чтобы собеседник что-то понял, что это такое.
  
  - А как вы лечитесь? - он опять использовал русское слово, чтобы не путать меня и остальных людей с миром фауны и флоры. На этот раз я просто закрыл глаза и представил себе все, что мне известно о медицине. Таблетки, уколы, рентген, родильные дома, аппарат Елизарова, лазерная коррекция зрения... Клизма, в конце концов - со всеми подробностями.
  
  Михаил рассмеялся. Я вдруг почувствовал его отношение к тому, что он увидел - действительно, смешно: лечение ничем не лучше болезни. Одно лечат, другое калечат. Но это было его ощущение! Я в этот момент был на его месте! И это была его мысль - она появилась в моем сознании столь же явно, как и моя собственная. Он рассмеялся ещё раз.
  
  - Вик, ты молодец!
  
  Я допер, что произошло. Я действительно услышал сегодня не только свои мысли. Я стал телепатом.
  
  - Только не думай, что это навсегда. Эту способность сложно закрепить. - Его мысли отчетливо звучали во мне. - Через некоторое время тебе может показаться, что ты потерял это, и ты можешь просто не вспомнить, как слышать.
  
  Михаил просто смотрел на меня, улыбаясь, а его голос звучал в моей голове. Это было настолько удивительно... И он замолк. Опять улыбнувшись, он произнес уже вслух.
  
  - Вот видишь, ты удивился, растерялся, и потерял способность. Не напрягайся сейчас - все вернется, в свое время. Но сегодня все равно хороший день!
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Над Римом нависли тучи, из которых на вечный город падал ливень и срывались молнии, раскалывая воздух могучими раскатами грома. Но горожане - и плебеи, и патриции, и рабы не отсиживались за стенами своих домов. Народ запрудил улицы, не обращая внимание на потоки дождя. Все стояли, задрав головы вверх и молча созерцали ужасающую картину там, в темных клубящихся тучах.
  
  Юпитер - могущественнейший из богов, защитник Империи восседал на своем небесном троне. Лицо его было сурово, в правой руке его был трезубец, а в левой - христианский крест. Седые волосы Юпитера развевались, полы богато отделанной тоги так же колыхались под порывами ветра. Юпитер молчал, глядя вниз на город. Молчали улицы и площади, молчали люди ожидающие то ли слов из уст грозного божества, то ли того, что он сейчас спустится вниз и его огромные ноги оставят от Рима только руины, сравняв Вечный город с землей.
  
  Наконец, Юпитер встал - и вопль ужаса вырвался разом из сотен тысяч ртов. Седой бог взмахнул левой рукой и огромный крест полетел с небес на землю, исчезнув в какой-то туче. Ослепительно вспыхнули разом несколько молний, как бы устремившись в погоню за крестом, и в следующий момент остолбеневшие люди увидели лишь темное небо - Юпитер исчез.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Жизнь обретающая разум, меня удивила: чем больше разума появляется в живом, создании, тем меньше оно меня слышит! И так - повсюду. Живое, порождая свои мысли, начинает слушать их, перестает обращать внимание на то, что вокруг - на все, кроме материи. Разум ли это? Но на всех планетах, где зажглись эти искорки, происходит одно и то же. Живые существа, которые могут что-то сопоставлять и рассчитывать, перестают видеть половину мира. Все их усилия направлены на то, чтобы изменять материю, собирать её вокруг себя - но уже не для пищи, а для удобства тел.
  
  Они возвысились над окружающей их жизнью. Они начали её подавлять. Они приходят и размножаются. И они совершенно не слышат меня. Они не хотят слышать. Единственное, что движет ими - стремление возрастать. Неважно, каким путем. Пока они ещё слабы - и по-видимому такими и останутся, если им не дать толчок. Их разум не способен ни на что больше, кроме примитивного собирания материи и изменения её формы. И все эти формы разума охотятся друг на друга и на другие формы жизни. Они роют норы, строят гнезда, ульи, и я начинаю видеть как разум гаснет, обращаясь в инстинкты - поколение за поколением. Вместо дальнейшего его развития остаются животные, которые освоили строительство. Они более сообразительны, чем другие формы жизни, но они не развиваются. Нет, это не разум. Пока ещё - не разум.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  - Мой Цезарь...
  
  - Ну, что там ещё? - Доминициан отвернулся от окна, в котором разглядывал что-то в саду - то ли купающихся в фонтане наложниц, то ли птиц на ветках.
  
  - Волнения в Риме продолжаются...
  
  - Не надо мне говорить о том, что я и так знаю. Когда они закончатся?
  
  - Вероятно после того, как перебьют всех христиан.
  
  - Их же не так много!
  
  - Их оказалось больше, чем мы считали... по крайней мере, плебс в этом уверен - и они бьют всех иностранцев.
  
  - А вот это, это я требую от вас прекратить. - Доминициан шлепнул ладонью по подоконнику. - Вы хотите, чтобы рухнула вся торговля? Жертв не должно быть больше двадцати тысяч, и чтобы большая часть - были рабы! Понятно?
  
  Начальник охраны кивнул. Жертв было уже более тридцати тысяч - и рабов среди них было не так уж много. Плебеи рвали в клочья всех христиан - или кто, по их мнению, был на христиан похож. Преторианцы в это не вмешивались, опасаясь бешенства толпы - и сосредоточились на охране особняков знати. Если сейчас попытаться остановить эту резню - вообще лучше не думать, что получится.
  
  - Да, Рим теперь увидит новые времена! - Доминициан расхаживал по комнате, улыбаясь.
  
  - Сам великий Юпитер явился, чтобы с корнем вырвать эту ересь.
  
  - Мой Цезарь, это не Юпитер.
  
  - Что!? - император резко повернулся к начальнику охраны. - Что ты сказал!?
  
  - Это не Юпитер. Горожане прошлой ночью видели актера.
  
  - Что ты мелешь, осел! Какого актера? Я сам видел это чудо!
  
  - Нет, мой Цезарь. Это был актер... и он был не над городом, в одном небольшом особняке...
  
  - Ты или рехнулся, или...
  
  - Нет, с рассудком у меня все в порядке. То, что видели римляне вчера - дело рук людей, чудом здесь и не пахнет. Несколько зеркал и стекол, и очень яркий светильник.
  
  - Кто!? Кто осмелился богохульствовать? - Доминициан закипал от ярости, потрясая кулаками.
  
  - Он здесь, мой Цезарь. Иудей, ухитрившийся получить римское гражданство. Купец. Вообще, странный человек. Христианин. Сколько ему лет - никто не знает, но люди столько не живут. Мы смогли докопаться до факта, что ему не меньше ста пятидесяти - но выглядит он на сорок, не больше.
  
  - Имя?
  
  - Агасфер. И это ещё не все. Он в сговоре с верховным жрецом. Жрец тоже взят.
  
  Доминициан некоторое время багровел, открывая и закрывая рот, не находя слов и переваривая услышанное, потом заорал:
  
  - Сюда их! Обоих!
  
  Первым вошел старый жрец, ступая уверенно и гордо. Воля его не была сломлена внезапным арестом, а поднять на него руку или связать никто не осмелился. Но Агасферу все-таки досталось: его били преторианцы, когда схватили, его били дознаватели, когда допрашивали, его били, даже когда вели к Цезарю. Мало кто из бьющих знал, за что нужно бить этого человека - но таков был приказ начальника охраны: пересчитать все ребра, живого места не оставить. Но что бы мог тихонько ходить и разговаривать.
  
  Следом за Агасфером солдаты внесли то, что осталось от проектора и втолкнули связанного Платона.
  
  - Вот они, эти лицедеи.
  
  - Красавцы. - Доминициан внимательно осмотрел каждого, подошел к куску ткани, на котором лежали разбитые зеркала и остатки деталей, поворошил эту мешанину носком ноги. - И зачем тебе это было нужно?
  
  Вопрос адресовался жрецу.
  
  - Вера в Юпитера уходит, Цезарь.
  
  - Твоя задача - ее поддерживать.
  
  - Я это и сделал.
  
  - Резню ты сделал, старый черт. И что будет дальше... Почему не посоветовался со мной? И почему в этом замешан этот? - император кивнул на Агасфера. - Ты же меня свергнуть хотел, а?
  
  - Я сам предложил ему эту идею. - Агасферу было больно шевелить разбитыми губами, но сейчас наступил его момент - и нужно было действовать быстро.
  
  - А тебе-то зачем? Хотел спровоцировать восстание? - Доминициан проницательно вгляделся в побитое лицо иудея. Думал, твоих единоверцев больше, чем моих солдат?
  
  - Нет, Цезарь. Я христианин, но мне нужен сильный Рим.
  
  - Не понял.
  
  - Я ещё и торговец. Я не торгую дешевым товаром, я торгую роскошью. А чем больше богатых покупателей - тем лучше идут дела. А христиане - в основном рабы, да ещё говорят о том, что нужно быть бедным...
  
  - Опять не понял - брови Доминициана поползли вверх. Какой же ты христианин, если ты торговец - и устроил резню своих. Хоть не говори о вере тогда - зачем она тебе?
  
  - Цезарь, Иисус никогда не говорил о том, что человек должен быть несчастным. Те, кто называют себя христианами - заблуждаются.
  
  - Это что, новое толкование ?
  
  - Это то, что я знаю сам, от него. Разве мой Учитель устраивал мятеж против Рима? Не он ли убеждал своих последователей честно платить подати Цезарю?
  
  - Было что-то такое... вроде. - Доминициан бросил взгляд на начальника охраны, тот кивнул. - Да, было. - И все-таки, зачем тебе вознесение Юпитера и гибель христиан?
  
  - Рим должен стоять твердо, его не должны подтачивать изнутри. Тогда и исполнится все, что Он говорил.
  
  - Ты это не о книге Иоанна?
  
  - Это писал Иоанн, а не Христос.
  
  - Что-то ты хитришь, иудей. Давай-ка, расскажи мне все, что задумал - а я уж решу, что с тобой делать.- Доминициан наконец-то попался в ловушку, увидев в Агасфере Иуду.
  
  - Велика ли твоя империя, Доминициан? - спросил Агасфер.
  
  - Мне хватает, будет нужно - увеличу, - удивленно ответил император.
  
  - Твоей империей может быть вся Земля. И везде, где появляется империя, устанавливается порядок и приходит культура. Но те племена, которые придерживаются старых языческих вер, сопротивляются этому...
  
  - Ага, вот ты к чему клонишь! Ты мне организовываешь такие чудеса по всей империи, а я тебе что-то позволяю? Я бы пошел на это... Доминициан потер руки - назови свою цену!
  
  Ловушка почти захлопнулась.
  
  - Мне нужны некоторые из рабов - христиан, тщательно охраняемый дом за городом, механизмы, материалы и полная секретность. А о цене каждого чуда мы будем договариваться отдельно. И - торговля без пошлин в тех краях, где благодаря чудесам устанавливается имперский порядок.
  
  - Без пошлин - это ты перегнул. Так ты мне всю империю к рукам приберешь. Но снизить можно. А почему христиане? Ах, да, ты же тоже...
  
  - Не только поэтому. Если поклонники Юпитера будут сами творить его чудеса - что станет с их верой? Рано или поздно об этом узнают все - и конец Риму... А кто поверит христианам? Тем более, что после сегодняшнего дня их не останется нигде, кроме того места, где ты позволишь им работать на могущество Рима. А я не хочу, чтобы мои единоверцы искажали учение...
  
  - Зря тебя били, иудей, зря. А может быть, и правильно - есть за что. Только вот бить тебя должны были твои единоверцы! - Император рассмеялся, довольный своей шуткой. - А почему заранее со мной не обговорил? - повернулся он к жрецу.
  
  - Ты мог бы запретить, не зная даже, что именно запрещаешь.
  
  - Мог бы. Впрочем, что сделано, то сделано. Лукиан! - обратился он к начальнику стражи. - Возьми этого еврея, отведи к казначею, пусть тот отсчитает ему тридцать сестерциев. Он их заработал. А потом отведи его домой и приставь охрану - чтобы ничего с ним не случилось. А то ещё, что доброго, удавится... И прекрати беспорядок в городе!
  
  
  
   * * *
  
  
  
  За дверью раздался смех, который меня разбудил. Смех был женский, и смеялись двое. Девушки! Я подскочил со своего ложа, лихорадочно натягивая джинсы. В темноте я шарахнулся головой о полку, и на меня посыпался мой бесценный глиняный сервиз. Елки-моталки! Блин горелый! Мать-перемать!
  
  Я крутанулся и, запутавшись в полуодетой штанине, грохнулся обратно на лежак. В этот момент открылась дверь, и кто-то невидимый в темноте, ввалился внутрь, запутавшись в пологе, который я вечером навешивал на дверь. Из полога опять послышался смех, а в меня попали снежком. Прямо в очумевшую от сна харю. С добрым утром!
  
  Жучка очумело прыгала по шевелящемуся пологу, радостно повизгивая, я тряс головой, скидывая с лица снег, а в меня летели с улицы снежки. От сна не осталось и следа.
  
  Наконец я перестал отмахиваться от снежков, натянул джинсы до конца и, на ходу застегивая ширинку, кинулся на агрессора.
  
  Разбежавшись, я ласточкой метнул свое тело вперед и, перелетев через порог с кем-то, выпутавшимся из полога, влетел в сугроб. Умываться - так умываться! Зимняя утренняя процедура. Меня тут же кто-то со смехом оседлал, чьи-то пальцы вцепились в мою шевелюру. Впрочем, не вцепились, а запустились - это было сделано ласково, нежно - меня просто потрепали по голове, а потом нежно обняли за шею.
  
  Обернувшись, я увидел Вику.
  
  - Вик, привет! По мне не скучал?
  
  А перевернулся под ней на спину и, засмеявшись, схватил её за бока, пробежавшись пальцами по ребрам. Взвизгнув от смеха, Вика завалилась на спину, и я сел.
  
  - Да как по тебе не скучать? Электра! - и я тоже заржал.
  
  Она сидела рядом, в сугробе, и тоже смеялась, показывая ослепительные белые, ровные зубы.
  
  - Электра! Пластидо, чума!
  
  - Сама чума!
  
  Над этими словами мы ещё с Мишкой ржали - когда я пересказывал ему сцену знакомства с Викторией. Оказалось, Вика действительно убеждала меня, что надули ежика на рынке, приняла меня вообще за полуидиота поначалу - пластик от янтаря отличить не может. В их селении из-за этого долго сомневались, стоит ли вообще со мной контактировать - и решили сначала присмотреться - как я обживусь. Потом уже, решив, что человек я все-таки разумный - устроился я на их взгляд на четыре с плюсом, прислали обучать меня (и зондировать дальше) Михаила. Он ходил ко мне ежедневно, с ноября до середины января, пока я обучался языку.
  
  За это время я рассказал ему наверное все, что знал о себе и своем мире. С его же стороны информация что о нем, что о его окружении почти не поступало. На все расспросы он либо загадочно, как Агасфер, улыбался и отмалчивался, либо ловко переводил разговор на другую тему, либо говорил просто: все придет в свой срок. Потом у меня случился прорыв в телепатии - а то, что он телепат, я уже давно понял - Миша появился еще несколько раз и, убедившись, что мои способности не восстанавливаются - хотя я стараюсь изо всех сил, перестал появляться. Его не было уже три с половиной недели, я поначалу волновался, пытался с ним "законтачить" телепатически, но не шиша не выходило. Правда я научился контачить с Жучкой, что несказанно меня порадовало - а её вообще до безумия. Мыслила она не словами, а чувствами, эмоциями - но настолько ясно выраженными, что и слов при этом не требовалось, чтобы понять её. А вот меня она понимала лишь тогда, когда я вместе слов составлял картинку чего-либо и "присобачивал" к ней эмоцию. На тренировки ушло несколько
  вечеров, а днями я на своих самодельных лыжах-снегоступах лазил по лесу. Неделю назад мне повезло - я нашел дохлого мамонта. Огромный, бурый комок меха. До него ещё не успели ещё добраться волки и прочие санитары леса, помер он видимо, от старости. Я живенько смотался домой за карманным самодельным медным ножом и шустро постриг тот бок, который был сверху. Волки терпеливо ждали метрах в пятидесяти, пока я закончу свои дела. Их я тоже слышал, как и Жучка. К ней они относились с некоторой долей презрения, и слегка агрессивно. А ко мне они испытывали уважение, как к человеку - в буквальном смысле этого слова. Жучка их побаивалась, жалась ко мне и выпрашивала у меня разрешения облаять. Я ей отказал, после чего стая серых меня зауважала еще больше. Вообще, они тут к людям относятся как к царям природы, на самом деле. Такое ощущение, что все знают всех.
  
  Шерсти оказалось даже больше, чем я ожидал. Пришлось за этим добром таскаться три раза. Зато через пару дней мне удалось свалять из неё здоровый кусок кошмы. Часть пошла на одеяло - колючее, но теплое, а часть - на дверной полог, чтобы не так дуло.
  
  Вот из этого полога и появилась чья-то светлая голова, увидела нас с Викой и тоже прыснула:
  
  - С добрым утром, Вик! Я - Мария!
  
  Я встал и отвесил церемонный поклон, произнес:
  
  - И вам доброго утра, прекрасное создание!
  
  Вика с этой незнакомой девчонкой опять прыснули, а я думал, что же делать дальше? Да и с чем пожаловали? Приглашу сначала в дом, а потом - все разговоры.
  
  Мысли они не читали - по-крайней мере, сейчас. Ещё Михаил мне объяснял, что слушать мысли другого можно только с его согласия, таковы законы местной морали. Я дал ему согласие копаться в моих мозгах сколько угодно, и он этим вовсю пользовался, телепая мои мыслеобразы - пока я не услышал в тот вечер его. После этого он перестал считывать из меня информацию таким образом, и мы перешли на вербальный способ полностью.
  
  - Вы ко мне в гости ?
  
  - Не-а. Насовсем, - сказала Вика и опять засмеялась, потрепав меня за волосы. Хороший юмор, мне понравилось.
  
  - Что ж, проходите в мою нору, буду рад!
  
  Я встал, подал Вике руку и выдернул её из сугроба. Маша уже углубилась в пещеру, и я слышал её восхищенное : "Ух ты?" "Вот это да! " "Здорово!" Интересно, чем она там восхищается?
  
  Я слегка отстранился от себя самого и спереди посмотрел на себя и Вику. Смотрелись мы здорово: она - стройная, как тростинка, в том же костюмчике, в котором я видел её летом (как не мерзнет?) и легких сапожках из чего-то блестящего, я - босиком, в джинсах, с голым торсом, загорелый, с отросшей шевелюрой и бородой. Её черные волосы и мой загар здорово смотрелись на фоне зимнего снега.
  
  В какой-то момент, залюбовавшись, я слегка утратил контроль над своим телом, и оно, запнувшись, брякнулось в снег. Я заскочил в него обратно и поднялся, стряхивая снег с джинсов.
  
  Вика хитро, с прищуром, глянула на меня:
  
  - Научился уже? Сам ? Молодец, таким ты мне нравишься!
  
  - Ты о чем?
  
  - Откуда сейчас смотрел?
  
  Она была в курсе. В прочем, что удивительного в этом? Особенно здесь.
  
  Мы посмотрели друг другу в глаза. В какой-то ничтожный момент она приоткрыла свое сознание и тут же закрыла. Но в этот момент я почувствовал то, что не ожидал почувствовать и найти здесь: она смутилась.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Наконец-то начал появляться настоящий разум - они начали смотреть вверх. Не под ноги, чтобы найти пищу, и не по сторонам - чтобы избежать опасности. Вверх. На звезды. Я знаю, что звезды завораживают - они похожи на те точки, которые я создал прежде всего, чтобы создать Пространство.
  
  Они, носители разума, по-прежнему собираются вокруг себя материальные предметы, пользуются ими, даже изменяют их - но лишь некоторые поднимают глаза к небу ночью, чтобы смотреть на звезды. И в этот момент они могут меня слышать. И некоторые уже услышали, и в их разумах появились мысли, которые не связаны с собирательством.
  
  Собственно, это ещё не мысли, а смутные ощущения - но они развиваются. Они уже знают, что есть что-то, что нельзя ни есть, ни тащить в гнезда и логова, что нельзя потрогать - но это всегда с ними. Они разные, носители разума - и в разных уголках Вселенной. Большинство из них похоже друг на друга - они прямоходящие, передними или средними конечностями пользуются для того, чтобы хватать, отсутствуют хвосты и нет крупных зубов. В нескольких мирах разум развился в океанах - и разумные там выглядят по-другому. Но и они всплывают по ночам на поверхность своих морей, чтобы смотреть на звезды и слушать мой голос.
  
  Сколько ещё времени пройдет, прежде чем они смогут обменяться своими мыслями - или чувствами об этом - друг с другом?
  
  Но они начнут общаться между собой об этом рано или поздно. Начнут. Это дает им преимущество перед остальными обитателями их миров, но даст и проблемы, которые менее разумным неведомы. Что ж, я через это прошел - чем больше твой мир и могущество, тем больше проблем.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  - И что это такое будет?
  
  Юноша поднял на Агасфера свои большие черные глаза.
  
  - Это?
  
  - Это. Я про это и спрашиваю.
  
  - Господин, я заметил, что если потереть о шерсть кусок янтаря, то шерсть к нему начинает прилипать. Если тереть большой кусок - то иногда от него отскакивает искорка, которая кусает, как муравей, а в темноте светится. Но это не похоже на искру от костра - она не оставляет тепла! Простите, господин, но я думаю, что эта искра подобна молнии...
  
  - Покажи!
  
  Юноша отошел от доски, на которой был разложен пергамент, где он тщательно что-то чертил, и подошел к полке на стене.
  
  - Вот янтарь, вот шерсть. Смотрите!
  
  После нескольких энергичных движений он отнял кусок янтаря от шерстяной тряпки.
  
  - Дотроньтесь!
  
  - Ай! - искра ударила Агасфера в палец. - Охламон! - и он шутливо отвесил парню подзатыльник. Тот пугливо присел, выпрямился и, повесив голову, забубнил:
  
  - Простите меня, господин...
  
  - Да ну тебя! Простите, простите... Объясняй дальше.
  
  Юноша, ожидавший дальнейшей выволочки, недоверчиво глянул на хозяина.
  
  - Чего молчишь?
  
  Парень подскочил к доске и затараторил, путая римские и греческие слова:
  
  - Это колесо из кусочков янтаря, это - обернуто шерстью коз. По этим медным полоскам искры будут сближаться, и так я надеюсь получить настоящую молнию.
  
  - Э, погоди, погоди! Ты что, всю мастерскую разнести хочешь?
  
  - Простите, господин, я об этом не подумал.
  
  - Перикл, ты допрыгаешься! Ты вообще о чем думаешь?
  
  - О том, что... - молодой человек мялся, не в силах сказать, что-то не относящееся к его работе. Его глаза увлажнились.
  
  - Погоди-ка, садись. Ты что, влюбился, что ли? Что случилось?
  
  - Да...
  
  - Давай-ка по-порядку.
  
  Перикл, сбиваясь и запинаясь, начал рассказывать.
  
  - Ну, в общем, она... Я... Это ещё тогда...
  
  Постепенно из его бормотания Агасфер выудил то, что относилось к делу.
  
  Этого раба купили пару месяцев назад - во-первых, он был греком, во-вторых, хорошо считал и знал физику. Греки-рабы вообще легко становились христианами - и этот не был исключением. Новую веру принял легко, без лишних уговоров. Но вот только не мог Перикл забыть девушку, которую полюбил перед тем, как его хозяин разорился. Невзирая на уговоры, их продали разным хозяевам. Единственным утешением молодого грека было то, что Анну купила какая-то среднего достатка матрона - для работы на кухне, а не какой-нибудь престарелый патриций...
  
  - Ладно, не реви. Дадим тебе в наложницы рабыню, если твой аппарат сработает! - попытался Агасфер утешить парня.
  
  - Не надо! - у грека брызнули слезы и он, разрыдался. - Не надо мне ваших девок!
  
  - Да ты что? - Агасфер был ошарашен такой реакцией. Впрочем, рабы, работающие здесь под его началом, на этой закрытой от всей Италии вилле, его постоянно удивляли - очень мало было в них рабского. Да оно и понятно - ребята эти не воду качали, а считали, чертили, ковали, изобретали... У любого патриция всегда были подобные рабы - но один - трое на сотню остальных, тупых и забитых, привыкших к своему извечному состоянию бессловесных человекоскотов. И они не очень-то бросались в глаза в остальном мире - да и права свои особо не качали - всегда могли оказаться в общем бараке.
  
  Здесь же с этими знавшими когда-то свое место рабами начинали твориться чудеса. Агасфер не стал бы утверждать, что они наглеют, но от них требовалось теперь несколько иное, чем в прежней жизни: изобретать, создавать, творить... Оказалось, что и командовать ими, как прежде, уже нельзя. Общаясь в среде себе подобных талантов, они переставали быть рабами внутри. Любой нажим и указ на их положение просто тормозил работу и снижал качество того, что они делали. Эти люди не требовали для себя денег, роскоши или каких-либо благ. Они требовали, чтобы с ними общались, как со свободными - чтобы их уважали. И с каждым днем они сами все больше внушали уважение к себе. Этот молодой грек - ещё не самый тяжелый случай. Но Агасфер чувствовал, что тут не просто несчастная любовь - здесь есть что-то, что выгодно и ему и Периклу, и этой неизвестной Анне, и всему делу. Поэтому он молча положил парню руку на плечо. Тот наконец по-настоящему разрыдался.
  
  - Она так же умеет считать, как и я! И так же физику понимает, даже лучше! А над ней все смеялись, заставляли узоры придумывать! А теперь она вообще будет посуду мыть! Она там с ума сойдет! А старуха, которая её купила - дура, она её со свету сживет!
  
  Вот оно что!
  
  - Так что ты раньше молчал, идиот! - Агасфер по-настоящему рассердился.
  
  - Я стеснялся...
  
  - Вот дурак. Как старуху зовут?
  
  ... Через неделю хлопот по поискам и выкупу Анны и ещё через три дня в пригороде Рима, на вилле, оцепленной постами легионеров, в лаборатории Перикла заработал первый на Земле электрогенератор. Перикл стоял позади Анны, положив голову на ее плечо и обнимая, что-то ей шептал. Она что-то так же тихо отвечала и улыбаясь терлась по-кошачьи щекой о его ухо. Рядом стоял Агасфер, наблюдая, как в разряднике с сухим треском проскакивают искры. Маленькие синеватые вспышки отражались в трех парах счастливых глаз.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Перикл поднялся на кафедру, положил стопки листков на подставку, зал ждал, когда он начнет свой доклад. Согласно заведенным на вилле Агасфера правилам каждый, кому удавалось что-нибудь открыть или улучшить, должен был рассказать в виде лекции об этом остальным. Сегодняшний доклад все ждали с нетерпением: все-таки удалось создать ни много, ни мало - молнию!
  
  Агасфер, сидя в первом ряду, улыбнулся, подбадривая грека. Он мялся, хмурился, никак не мог начать. Наконец он поднял глаза, посмотрел в зал. Две сотни пар глаз смотрели на него, ожидая.
  
  - Братья! - начал Перикл. - Я не буду говорить о том, как создал молнию. Я буду говорить о нашем хозяине.
  
  Ропот удивления пронесся по залу.
  
  - Почти все, кто находится сейчас здесь - христиане. Так вот, братья, я хочу сказать вам о том, что... - он нервно сглотнул - наш хозяин повторил подвиг Иуды!
  
  Ропот превратился в гул. Агасфер почувствовал, как взгляды всех присутствующих устремились на него.
  
  - Явление Юпитера пять лет назад и последовавшая за ним резня нас, христиан - это его рук дело! - закричал Перикл. - После этого Агасфер был награжден Домицианом тридцатью сестерциями и привилегиями в торговле! Знайте это! Ты, Иуда! - закричал он, указывая пальцем на Агасфера. - Встань и скажи, что это не так, если можешь!
  
  Агасфер поднялся на ватных ногах. В голове плыло. "Вот оно", - подумалось ему. "Господи, что я могу сказать? Я не могу даже оправдаться - они не поймут". И сказал первое, что пришло в голову, повернувшись к людям и глядя в глаза: не верящие в только что услышанное, ждущие опровержения, поверившие, и ждущие подтверждения, яростные, ждущие сигнала, чтобы наброситься, и безучастные, которым было все равно - но интересно:
  
  - Это правда.
  
  Толпа заклокотала, как просыпающийся вулкан, потом взревела. Задние ряды начали придвигаться, стоящие рядом, отхлынули, как от чего-то страшного и Агасфер оказался в пустом пространстве, вокруг которого стягивалось уплотняющееся кольцо. Толпа рабов уже не ревела - она была молчалива и сосредоточена. Вчерашние рабы, сегодняшние ученые, люди, которые из полускотов за короткое время стали людьми, уважающими себя благодаря ему - они смыкались, чтобы убить его, растерзать, растоптать. И он ничего не мог сделать. Нет, он уже сделал - он сказал правду. Такой, какая она есть. Не полную - полную здесь никто не услышит.
  
  "Что ж, если я и умру, то с чистым сердцем", - подумалось Агасферу.
  
  - А кто ты такой, чтобы обвинять этого человека? - из толпы вышел человек в сером плаще, обращаясь к Периклу.
  
  - Я... - Перикл замолк под его пристальным взглядом.
  
  - А что ты знаешь о жизни, чтобы кого-то обвинять? - спросил незнакомец.
  
  - Я знаю Христа! - гордо вскинул голову юноша.
  
  - Неужели? Ты его видел?
  
  - Нет, но...
  
  - Сколько же ты его знаешь?
  
  - Два месяца...
  
  - Спасибо. Перикл, что ты так меня любишь, - произнес незнакомец. Агасфер тоже смотрел на него - и не мог понять, кто этот человек. Здесь он знал всех. Постепенно, сквозь шум в ушах и головокружении до него дошел смысл сказанного.
  
  - Учитель...
  
  - Да, Агасфер, ты узнал меня. - Иисус улыбнулся ему. - А теперь я должен сказать кое-что этим людям - и тебе тоже. Садитесь все! И ты тоже - обратился он к Периклу и легко ступая, поднялся на его место.
  
  - Ну что ж братья! - Иисус поглядел в зал, слегка улыбаясь. - Теперь я подтверждаю - сказанное Периклом и подтвержденное Агасфером - правда.
  
  Зал опять загудел, на Иисуса поднял руку и зал затих.
  
  - Вы обвинили человека в том, что он сделал - и хотели его убить. Так?
  
  - Так, так! - послышались выкрики.
  
  - А какова первая заповедь?
  
  Зал молчал, сконфуженный.
  
  - Так вот, знайте. Агасфер не сделал ничего, кроме того, что было в моей воле и в моих замыслах. И сделал это он не для того, чтобы уничтожить мое учение! Кто вы такие, чтобы судить человека? Кто вы, чтобы карать того, кто исполняет волю Мою?
  
  Зал молчал. В средних рядах поднялся кто-то и прокричал:
  
  - А кто ты? Мы тебя не знаем! Кто ты, называющий себя Его именем?
  
  - Я называю себя своим именем, и я тот, кто я есть. В отличие от тебя!
  
  Человек, только что раскрывший рот для ответа, вдруг повернулся и бросился бежать.
  
  - Не убегай от ответа! Подойди сюда.
  
  Бегущий внезапно остановился. С побледневшим лицом он начал спускаться вниз, к центру зала, пока не дошел до кафедры и не остановился, снизу вверх глядя на Христа. Руки его дрожали.
  
  - Чего ты боишься, человек?
  
  - Они убьют меня, если узнают.
  
  - Что же они узнают? Агасфер не побоялся сказать правду. Что же ты молчишь?
  
  - Я не раб. Я не христианин. Я должен следить и докладывать обо всем, что здесь происходит - еле слышно, опустив голову, прошептал он. Но его слова услышал каждый человек в этом зале.
  
  - А не ты ли громче всех кричал : "Убить!?"
  
  - Я.
  
  - Посмотри на меня, подними голову.
  
  Дрожжа, человек поднял голову и посмотрел на того, перед кем стоял. Секунду он стоял, не двигаясь и вдруг его сотрясли глухие рыдания. Он упал на колени, что-то бессвязно бормоча, и пополз по ступенькам вверх. Иисус подошел к нему, присев, положил руку ему на голову, что-то прошептал. Мужчина зарыдал ещё громче, что-то всхлипывая и прижался головой к Его коленям. Все, кто на это смотрел, увидели одно: так, рыдая, можно прижаться только к родному отцу. Но далеко не у всех сидящих здесь были такие отцы, а у большинства отцов вообще не было.
  
  - Встань, человек, и будь тем, кем ты назывался - если хочешь этого, - мягкий голос Иисуса прозвучал негромко, но был услышан всеми.
  
  - Да, Учитель, хочу! Хочу! Почему я раньше этого не сделал?
  
  - Ты просто не смотрел в свое сердце, а оно у тебя доброе. Ты можешь сделать много хорошего. Иди с миром, прощаются тебе грехи твои.
  
  Он поцеловал человека в лоб, и выпрямился. Тот, поскуливая, как щенок, размазывая слезы по лицу и бормоча: "Господи, Господи!" пошел в зал. В проходе он обернулся и звонко радостно крикнул:
  
  - Я люблю тебя! И вас, братья!
  
  В этот момент его лицо было лицом счастливого человека.
  
  - Братья! Дети мои! - голос стоящего на кафедре прозвучал как колокол. - Никогда не спрашивайте этого человека, кем он был раньше, прошу вас. Теперь он - один из вас, и я отвечаю за него.
  
  Люди сидели, молча глядя на молодого человека в сером плаще.
  
  - А что касается дел Агасфера... Знайте, что то, за что вы его проклинали только что - во благо миру. Многие, верящие в меня, погибли - но не напрасно. Да, он получил столько же, сколько Иуда - но он не Иуда. Так было нужно. Те, кто оставил мир этот с именем моим - те ныне уже пребывают со мной, как я с вами. И настанет час - когда пройдут испытания, отпущенные и на вашу долю и на долю следующих поколений - и они и вы - все будете здесь, на Земле, чтобы получить обещанное вам - жизнь вечную. И не будет ни смерти, ни болезни, ни горя - и я подтверждаю свой завет. И эту жизнь не я даю вам просто по милости своей, и ни пославший меня, вы сами ее создаете. Отриньте страх свой, отриньте своё недовольство, отриньте осуждение и убийство - вот путь для вас. Да, годы назад погибли многие тысячи братьев - но смерть их не напрасна. Благодаря им вы создаете то, что я сказал, каждый человек в конце будет подобен мне, а многие будут лучше. Для этого вы живете, для этого работаете, для этого страдаете. Но не умираете - ибо смерти нет. Ваш удел - знание, и это хорошо, но не позволяйте закрываться сердцам вашим, свершая дела великие - ибо тогда вы теряете все.
  
  Будьте как дети - ищите новое, радуйтесь ему и давайте людям, то что нашли. Все, что вы сделали, будет к лучшему.
  
  Иисус немного помолчал, оглядывая зал. Потом спросил:
  
  - Кто-нибудь записывал?
  
  - Я! - послышался с заднего ряда молодой голос.
  
  - Тогда сохрани - и не перевирай! - в Его голосе послышались смешливые нотки.
  
  - И еще - о чем я хочу попросить всех вас и ваших потомков.
  
  Он еще раз окинул зал взглядом. Да, здесь не было его врагов. Здесь не было колеблющихся. Это действительно были Его люди. Семена, брошенные двести лет назад, принесли плоды, а нужные событие отобрали все самое лучшее. Эти люди не были полудикие - и не были обуяны гордыней и спесью. И они не были идиотами. Это были лучшие люди - из тех. кого смог собрать Агасфер. Они могли понять.
  
  - Не воспринимайте меня слишком серьезно. Я - тоже человек. Знайте меня таким, какой я есть - и не придумывайте мне другие лица. Я очень вас об этом прошу. Я все-таки жив. И живой. И еще: я люблю вас. И вы любите друг друга так же.
  
  Когда зал во внезапном и разовом движении смахнул с глаз слезы, вдруг выступившие на глаза, кафедра была пуста.
  
  Агасфер поднялся, повернувшись к рядам, произнес:
  
  - Перикл, ты хотел сегодня прочитать доклад.
  
  Говорить что-либо другое было бы неверно.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Голова у меня шла кругом. Девчонки, оказалось, пришли не из интереса, а с конкретной целью - вводить меня в русло местной культуры. Они смеялись, расставляя на место мой драгоценный сервиз и наводя свой порядок в моем логове. Если бы не другой язык, я вполне мог бы считать, что нахожусь в своем мире, со своими, в доску знакомыми девчонками. Собственно, так я себя и чувствовал - как дома. Общение с ними было бы вообще идеальным, если бы не столь частые взрывы смеха - то с их, то с моей стороны. Не знаю, как у Вики с Марией, а у меня уже болел живот.
  
  У Марии внешность и характер ничем не уступали Виктории. Они вообще ощущались мной как две сестры, только сестрами не были. Я спросил их об этом почти сразу - так они чем-то были похожи, хотя чем - я не мог уловить, разве что характером. Потом понял. Одинаковые, почти идентичные выражения лица и глаз. По-детски широко распахнутые. Простодушные глаза, рот, все время приоткрытый в улыбке, готовность на все сразу среагировать взрывом смеха или удовольствия, непосредственность... Они были как дети - открыты и непосредственны, милы и непоседливы. Они все время двигались, восхищались, что-то перекладывали, улучшали, делали - и моя пещера изменялась на глазах, превращаясь из норы отшельника в образец искусства дизайна какого-нибудь пост-модернического стиля.
  
  Фантазии и вкуса им было не занимать. Внезапно я понял: они подгоняли обстановку под себя. Они начали столь органично вписываться в интерьер, словно родились для этой пещеры. Или создана она была для них. На самом деле они были весьма непохожи. Виктория, высокая и тонкая, с черными волосами, белой кожей, полными губами и румянцем на щеках, имела все-таки фигурку взрослой женщины - крутые бедра и высокая, хотя и не очень большая грудь. Если отбросить ее детскую непосредственность, то ей легко можно было дать лет двадцать - двадцать пять. Машенька же всей своей фигуркой - миниатюрной и настолько тонкой, что вообще напоминала полупрозрачного эльфа - вообще напоминала подростка лет четырнадцати-пятнадцати, и это полностью совпадало с ее характером и выражением лица. Лицо же ее вообще ничем, кроме выражения не напоминало Вику: высокие монгольские скулы, слегка раскосые глаза, смуглая кожа, небольшой рот с тонкими губами - и ко всему этому соломенного цвета волосы солнечной волной вспыхивающие в полумраке пещеры. "Если убрать с этого лица его выражение - или заменить другим - подумалось мне - то она будет даже некрасива. Нет, скорее нескладна". Но рядом с Викой, отлитой, по-видимому, со слепка какой-то богини, Маша отнюдь не казалось замухрышкой или недоделкой. Наоборот, она просто изучала какую-то невероятную красоту, завлекающую, манящую, непонятную слегка - и от этого еще более притягательную.
  
  Участие мое в этом смерче внутри моего логова, устроенном девчонками, было скорее пассивным. Я сидел и старательно раздувал камин. А они со смехом подкидывали мне разный мусор, который мог или не мог гореть - но в одну кучу. Пучки травы, какая-то обглоданная кость, еще по осени принесенная Жучкой, щепки, стружки, веточки, принесенные ветром, дохлые пауки, - вместе с паутиной, куски мха...
  
  При этом они не замолкали ни на секунду, сообщая мне, что у меня здесь здорово, они нигде не встречали такого оригинального жилища, что у меня просто обалденный вкус и способности. Оказалось, что они среди своих выполняют обязанности кого-то вроде наших культорологов и дизайнеров. И что со мной очень приятно работать. Что Михаил потратил на мое обучение языку гораздо меньше времени, чем все думали, а я даже научился внезапно принимать мысли, чего никто не ожидал. Что в селении меня все очень любят, и с интересом за мной следят. (!) Что я вообще, похоже, не от мира того, а от мира сего, вообще свой, как в доску, а если и отличаюсь от местных ребят, то только тем, что курю и слегка малоподвижен, но это только добавляет мне очарования - ведь я отличаюсь от окружающих. Что Михаил благодаря мне научился курить - и это здорово, а вот Вике табак не понравился, и это тоже здорово, потому что Вика не любит курить, правда, она никогда не курила, но это все равно здорово, что я такой здоровый, несмотря на то, что я оттуда, и здорово, что я могу выходить из себя, когда хочу потому, что здесь это все умеют, кроме зверей, а вообще, было очень смешно, когда Маша запуталась в кошме, а я получил снежком...
  
  Похоже, они меня заболтали - я, кажется, вошел в транс. Слушая безостановочные монологи Маши и глядя в огонь, я оказался на улице своего города. Я шел по тротуару, ноги скользили по гололеду, спешащие вокруг люди толкались. Потоки машин наполняли пространство шумом и гарью. Пестрые рекламные щиты рябили в глазах, серые стены домов пытались, казалось, сомкнуться и раздавить меня, спешащих людей, всю улицу... Выражения лиц у окружающих было отсутствующим - все старались не поскользнуться, успеть, добраться, попасть... Мимо прошла стайка девчонок - с плеерами в ушах, жующие лица. До меня донеслось бессвязные обрывки разговора: "Ты гонишь... ни фига себе, козел..." Одна из них звонко плюнула мне под ноги.
  
  Мне стало не по себе. Это был мой город, это были мои люди - это был мой мир, куда я стремился с тех пор, как попал в этот. И в то же время я понял, что пока находился там - пока я жил такой же спешащей, сутолочной жизнью, я стремился вырваться оттуда. Что ждет человека в городе? Состязание, соревнование в муравейнике, разбитым на обособленные ячейки. Сотрудничество с такими же людьми - муравьями, цель которого - догнать и перегнать ближнего, натаскать в свою ячейку-квартиру побольше барахла, жратвы, денег. Вечная погоня за счастьем, которое проходит еще до того, как успеешь добраться - зато прибавляется проблем. Глядя на лица вокруг, я поразился количеству стариков. Немощные дряхлые тела под дешевыми пальтишками - и это награда за долгую жизнь, которую щедро выдает наш мир. Девочка - девушка - женщина - тетка - старуха... Господи, да ведь каждая из этих старух еще не так давно была вот такой девчонкой, проходящей сейчас мимо. И вдруг - прошедшая жизнь, переродившаяся красота, выцветшие мысли, закат жизни. А что за свою жизнь успели увидеть эти старики? Часто ли они смотрели на звезды? Какие звезды в городе - их здесь просто нет. Часто ли они сидели перед огнем, перед ручьем, просто глядя, наслаждаясь тем, что уже есть, что не надо стаскивать со всех сторон и создавать, что уже создано природой - создано для счастья? Даже дети в этом мире - и рождение, и воспитание - сплошная головная боль.
  
  Редкие моменты отдыха по-настоящему, работа, вечера перед телевизором, гонка, гонка... Что эти люди делают здесь? Они строят свою тюрьму. Они куют свои кандалы. Они приковывают себя к этим стенам. Они возводят стены между собой. Они боятся улыбнуться друг другу. Они боятся опоздать в тюрьму и, чувствуя себя глубоко несчастными, боятся выйти из неё - чтобы становиться еще более неудовлетворенными, жалкими, старыми...
  
  Передо мной косматый бомж в продранном свитере крутил в руках пивную бутылку. Сунул её в пакет с фотографией Мадонны, и по-стариковски зашагал дальше. Брюки его в нижней части превратились в бахрому, она путалась в его стоптанных ботинках.
  
  У этого человека в городе проблем меньше, чем у кого-либо другого. И проблемы его - меленькие, как вши. Но никто из окружающих не хочет быть на его месте, да и он сам, скорее всего, тоже не хочет быть на своем.
  
  Хорошо одетый молодой человек выходит из банка и садится в "Гранд-чероки". У этого человека, скорее всего, проблем хватает на полмиллиона бомжей - но он будет держаться за свое место, чтобы подняться еще выше, и загрузиться этими проблемами еще больше. Он никому не отдаст свое положение без борьбы.
  
  Каждый из людей на этой улице - я ощутил это - был одет в свою скорлупу, в свою броню, отгораживаясь от остальных, замыкаясь в собственном мире. Здесь все прятали свои мысли, свои чувства, сохраняя серьезное выражение лица. Сам воздух, казалось бы пропитался тайным приказом: "Не смотри на меня!"
  
  Я почувствовал, что не могу здесь больше находиться. Это был мой мир, но с самого начала он был мне чужд - и только сейчас я понял это со всей очевидностью. Сама аура города как бы выталкивала меня из себя. Самое интересное - она выталкивала так же каждого человека. Город, построенный, созданный людьми, в них не нуждался. Он нуждался в камне, металле, энергии, стекле... Но не в людях. Неживой материи чужда жизнь. Но жизнь в телах людей завоевала ее - и на этих улицах шло безмолвное сражение людей с тем, что они породили, творцов со своим творением, как же эти люди могут быть счастливы, если с самого рождения они находятся в состоянии войны с этими стенами, машинами, улицами, самим воздухом - и этой безмолвной войне нет конца.
  
  Мне вспомнился заброшенный город, заросший лесом. Да, люди, которые его покинули, были мудрее нас. Они прекратили войну - может быть, потеряв что-то из своих удобств, может быть, найдя что-то лучшее. Из этих людей я знал всего троих - но почему-то был уверен, что остальные обитатели того мира ничуть не хуже моих знакомых.
  
  Мне нестерпимо захотелось попасть сейчас обратно, в свою пещеру, где Мария с Викторией устраивают торнадо в целях изменения интерьера и наведения порядка, где у камина лежит, положив голову на лапы, Жучка и влажными умными глазами смотрит на огонь. Где за дверью лежат сугробы и посреди заснеженного озера торчит островок с двумя елками и голой березой. Где нет смога, гололеда, спешки и суеты, где я должен жить подобно мыши-полевке, таская в свою нору то, что мне необходимо - но все это лес щедро давал мне, не выталкивая меня из себя. Мир, где даже звери относятся при встрече ко мне с симпатией большей, чем люди здесь...
  
  Захотеть-то мне захотелось - да вот только этим дело и кончилось. Я по-прежнему оставался в городе. Внезапно я понял - это не сон, не транс, не глюк, я действительно нахожусь здесь - прилично одетый, обутый, в здравом уме и твердой памяти. В кармане я нащупал свой кошелек, достал и посмотрел, что внутри. Денег было достаточно - точно больше, чем было со мной, когда летом выезжал за город. Что бы это значило? Меня выставили? Я что-то не прошел, что-то не выдержал? Или произошло уже все, что должно было произойти? Я не хотел с этим соглашаться. Я не хотел оставаться тут. Я ущипнул себя за руку. Больно. Не сплю, не гипноз.
  
  - Витек ! - кто-то шлепнул меня по плечу сзади.
  
  Я обернулся - передо мной стоял Серега.
  
  - Ой, извините, - забормотал он.
  
  - Привет, Серж, - я усмехнулся про себя, поняв причину его замешательства. Борода и отросшие волосы сделали опознание моей персоны затруднительным. - Я это, я.
  
  - Ты откуда? Тут тебя уже похоронили! - затараторил он.
  
  Сказать ему? Не поверит. Соврать - а что? Так вот, сходу придумать... Я принял другое решение.
  
  - Ты сейчас как, свободен?
  
  - Ну да, а что?
  
  -Пошли в какой-нибудь кабачок, посидим.
  
  - Да я на мели, знаешь, - Серж всегда был лишь в двух состояниях: или миллионер, или на мели. Работая на халтурах, Серега прилично зарабатывал, но деньги - сколько бы их не было - разлетались у него сразу же, как воробьи из открытой клетки.
  
  - У меня хватит. Пошли, пошли, я угощаю.
  
   - Неудобно как-то.
  
  - Штаны через голову - неудобно, а ты меня не раз уже выручал. Пошли?
  
  - Ну ладно, уговорил, черт языкастый! - Серега наконец махнул рукой на свою щепетильность в финансовом вопросе.
  
  Мы свернули в переулок, спустились по ступенькам и оказались в более-менее приличном баре. Я взглянул на батареи бутылок и банок, честно говоря, без всякого энтузиазма.
  
  - Что будешь? - спросил я товарища.
  
  - Черт его знает. Невское, наверное.
  
  Я заказал пару каких-то салатиков, кружку Невского и стакан томатного сока себе. Судя по всему, цены за время моего отсутствия ощутимо не изменились. Мы сели за столик.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  - Эту землю я тебе не отдам! - Император шлепнул ладонью по столу. - Ты и так уже влез в мои сады, последние годы все строишь и строишь, скоро целый город получится!
  
  - Цезарь, то, что я делаю, оправдывает все издержки.
  
  - На мою землю не покушайся! Ты и так получил все, что хотел, и даже больше. У тебя, Агасфер, своя империя - да, да, маленькая, но империя - со своими законами, своими подданными, своим устройством. У тебя денег больше, чем у меня, рабов столько, что хватит на армию. Все это мне не нравится.
  
  - Ты знаешь, Цезарь, мое хозяйство - лишь опора для твоего трона, и...
  
  - Хотелось бы верить, иудей, хотелось бы верить! - Доминициан встал и нервно заходил по комнате. - Знаешь, сколько у тебя моих шпионов? Знаешь! И хоть бы один из них сообщил что-то, что было бы похоже на правду! Нет, все как один, докладывают, как твои рабы преданы Империи и мне, как ты ночами не спишь, работаешь... Никакого недовольства мной... и тобой - нигде - от тебя до последнего говночиста. Все чисты, как горный ручей, все влюблены в меня. Бред! Такого не бывает! Что ты делаешь с моими осведомителями, а? Пять тысяч рабов - и не одного недовольного! Чушь!
  
  - Они не рабы на самом деле.
  
  - А какая мне разница? Ладно, молчи, я все равно не поверю твоим сказкам о христианах и христианстве. Любовь, прощение, заповеди... Я верю делам. А они у тебя идут хорошо. Но землю - не дам. Ты и так уже...
  
  - Цезарь, а в другом месте?
  
  - Чтобы ты еще один город построил?
  
  - А почему бы и нет?
  
  - Честно ? Казны жалко. Что-то в этом году расходов многовато. Новый дворец, мосты, строительство дороги... Ты еще со своим Институтом.
  
  - Цезарь, я мог бы построить этот городок на свои деньги.
  
  - Просто так? Что ты еще задумал?
  
  - Просто так, с небольшим условием.
  
  - Еврей везде еврей. Выкладывай.
  
  - Империя твоя сейчас стоит крепко, как никогда. Везде, где правит Рим - мир и спокойствие. Города растут, население множится, тебе никто не осмеливается угрожать. Армия застоялась.
  
  - Понял, куда ты клонишь. Нет, расширять империю я не собираюсь. И так сообщения с окраин доставляют больше, чем за неделю - и это еще быстро! А перемещения людей, армий? Если империя будет больше, она начнет разваливаться. Нет, не проси. Ты видишь сейчас лишь свою выгоду - торговля на новых землях, но для меня это плохо кончится.
  
  - Император, а если я сделаю мгновенную связь?
  
  - А толку? Пусть я узнаю о мятеже сразу же - но мгновенно войска я туда не переброшу.
  
  - Пусть не мгновенно, а скажем, в течении трех дней?
  
  - Это уже что-то. Но в сказки я не верю.
  
  - Это не сказки. Сейчас мои люди строят машину, которая может двигаться в пять раз быстрее конницы - день и ночь, и при этом перевезти на себе целую армию.
  
  - Большей ерунды в жизни не слышал! Впрочем, создай мне мгновенную связь - это будет проще, а там посмотрим. Тогда и место для города дам, и со строительством помогу.
  
  - Цезарь, нужно очень много меди.
  
  - На медь Рим не беден. Дам. Стемнело что-то. Эй, зажгите свет!
  
  Раб-мавр склонил голову в поклоне, подошел к стене и дернул за шнурок. Под потолком во дворце императора Рима вспыхнул электрическая люстра.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Серега тянул уже третью кружку пива, слушая мой рассказ. Вообще-то он любитель потарахтеть, поперебивать, но на этот раз он просто слушал, что-то проворачивая в голове. Иногда бросал на меня взгляд, полный сомнения: то ли Витек с катушек съехал, то ли врет напропалую, то ли правду говорит.
  
  Наконец я закончил, он поерзал на стуле, покрутил кружку с пивом, посмотрел на меня и произнес:
  
  - Знаешь, я всегда детективы любил. Сказки тоже. Так вот, все, что ты мне рассказал - правдой быть может. А может и не быть. Давай я тебя расколоть попробую.
  
  - В плане?
  
  - А вот задам тебе несколько вопросов и посмотрю, срежешься или нет.
  
  - А зачем?
  
  - А из интереса. Сам пойми, Витек - тут по тебе полгода траур, пропал, все на ушах... А ты вдруг появляешься как чертик из коробочки и плетешь научно-фантастический роман с элементами сказки. Зачем? Я же не лох. Где ты был? Чем занимался на самом деле? Может, наркотой промышляешь, или куда в наемники подался? тогда у меня с тобой дорожки разные, а деньги за пиво верну. Правду ведь просто так не скрывают, а? Значит, если врешь - дело нечисто. А если правду сказал - мне самому туда охота... Эх, найти бы тот синтезатор - я бы дел накрутил...
  
  Я задумался. Полгода назад Серж вряд ли среагировал вот так. Изменился человек.
  
  - А вопросики такие будут, - он внимательно посмотрел на меня. - Значит, Витек, знаю точно: ты в технике никогда не сек и сечь не будешь. Поэтому давай-ка я тебя о тепловозе спрошу - я в них хорошо разбираюсь...
  
  - Нет, Серег, не надо спрашивать. Или веришь или нет.
  
  - Знаешь, надо, - его, похоже, слегка развезло от пива, он на глазах становился более откровенным.
  
  - Я же чувствую, что ты не врешь. А если мы туда коридорчик, дверцу, окошечко проделаем - блин, ты чё, такие бабки!
  
  Его понесло. Следующие пять минут я слушал его вдохновенную речь о том, как через какой-то месяц мы купим весь город с потрохами, следующую пятиминутку он посвятил тому, как мы станем депутатами, перемочим всех козлов, кто нам будет мешать, и его уже тянуло в кресло президента.
  
  - Постой, Серег. Президентом-то ведь один может быть, не двое.
  
  - Ну, я и буду! Ты у нас мечтатель - тебе это ни к чему, куплю тебе остров в Тихом океане - и живи себе тихонько... Не, слушай, может ты и приврал, конечно, но к бабкам у тебя выход есть. Подсоби, а? - он наклонился ко мне через столик, дыша табаком и пивом. - Мне они - во как нужны!
  
  Он на глазах хмелел, и при этом из него вылезало что-то мерзкое липкое, похожее на какого-то скользкого спрута. От того Сереги, что я знал еще недавно, осталось только оболочка. Мне стало не по себе.
  
  - Чо молчишь? Зажался, да ? Эх, ёлы палы, а я тут с тобой ещё пиво пью. Жмот ты Витек, натуральный. Да если хочешь знать, мне все равно, где крутиться - я жить хочу, и жить хорошо. Сведи с людьми, а? Наркота - черт с ней, я и ей могу крутить, только дай зацепиться. Возьми ещё пивка, а?
  
  Больше всего мне уже хотелось, чтобы он отстал и навсегда. Я подошел к стойке, заплатил за пиво. Оглянувшись, я увидел, что Серега уже спал, положив голову на руку. Со старых дрожжей, что ли ? Может быть...
  
  Бармен кивнул мне на него:
  
  - Товарища забирать будете?
  
  - Да, сейчас, только машину подгоню. - Непонятно зачем сказал я.
  
  Я вышел в маленький тамбур, поднялся по ступенькам вверх и толкнул дверь на улицу.
  
  За дверью горел камин. Вика чесала Жучку за ухом, а Мария сидела в кресле, рассматривая одну из моих кружек.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  - Я требую, чтобы все твои работы финансировались из казны! - Император Траян сидел прямо, твердо глядя на Агасфера.
  
  - Почему, мой Цезарь?
  
  - Тобой за последние сто лет сделано слишком, слишком много. Ты и твои Институты - они перевернули жизнь, они раздвинули границы Империи настолько, что даже Юпитер не может обозреть ее со своего трона. И это еще не все, что ты можешь. Твоих ученых-христиан все больше и больше, и они не рабы, даже не колоны. Они не граждане Империи Римской, они граждане твоей империи - и они могут все больше и больше. Я знаю, что ты щедро платишь им за работу - но от меня ты не берешь ничего, кроме льгот на пошлины. Твое последнее предложение - платить мне за охрану твоих городов - это же невероятно! Ты согласен платить за собственную изоляцию. Я просто не могу тебе больше доверять, Агасфер. Любой расположенности, любой щедрости есть предел - но не у тебя. Ты помогал моему деду, моему отцу, они принимали твои подарки, но я не таков. Ты живешь - я уже не знаю сколько, ты пережил всех - и остаешься молодым. Иногда я думаю: зачем это? Сохранять свою веру и своих единоверцев в закрытых гетто, за колючей проволокой, давая тем, кто вас ненавидит все необходимое для того, чтобы завоевывать эту планету. При желании ты уже много раз мог взять власть в свои руки - без труда, ввести свои порядки. Я думаю: зачем я тебе нужен? В твоих руках сила намного большая, чем все мои армии. Твои жрецы - христиане настолько приучили граждан Империи к роскоши и безделью, что без вас не обойтись - никому, даже мне. Похоже, ты обыграл Рим! Но я не хочу быть твоим должником.
  
  - Ты не должник мне, Цезарь. Мы зависим друг от друга, и для моей цели необходимы твои армии и твоя империя также как для твоих - мои ученые и мои институты. А насчет вражды религий - какая разница, какого цвета кошка - лишь бы мышей ловила. Тем более, что в наш век вражда из-за веры заметно идет на убыль - как и сама вера.
  
  - Вот именно! - Траян грохнул кулаком по столу. - Вера уходит! Все больше молодежи кричат о том, что богов нет. Да и какие боги, когда люди летают по воздуху, говорят друг с другом через целый континент, носятся по дорогам быстрее ветра... Когда у каждого в доме горит прирученная молния, когда золотая посуда в доме бедняка - не такая уж редкость.
  
  - Это твои проблемы, Кесарь, и твоих жрецов. В моих заведениях атеистов нет, а если и есть - они это не выказывают.
  
  - Я догадываюсь, что будет дальше. Придет день, и твое христианство захватит все. А остальные сойдут со сцены. Лучшим выходом было бы уничтожить вас сейчас же, выжечь напалмом, залить серной кислотой... Но после этого падет Империя. Ты дьявол, Агасфер - так поймать на крючок может только он - и ты. А я не хочу быть должником дьявола.
  
  - Это всего лишь одна из заповедей Христа - улыбнулся Агасфер. - Если тебя ударят по левой щеке, подставь правую, если попросят снять верхнюю одежду, отдай и нижнюю, если потребуют пройти с кем-то попроще - пройди два.
  
  - Это твои заповеди, у себя ими и пользуйся! А с нынешнего дня ты лишаешься льгот на пошлины, и твоя научная империя финансируется из бюджета!
  
  - А потом ты все национализируешь?
  
  - Вот именно!
  
  - И спорить с тобой бесполезно.
  
  - Ты всегда был проницателен, Агасфер.
  
  - Проект уже готов?
  
  - Да, получишь для ознакомления в моей канцелярии. Все мелкие детали согласуешь с моим казначеем, крупные - если осмелишься спорить - со мной... И все равно не верю, что переиграл тебя!
  
  - Правильно делаешь, Траян. Но поверь, тебе ничто не угрожает.
  
  - В сказки я давно не верю.
  
  ... Агасфер вышел на площадь. Сегодня он должен был отбыть в Лютецию, где послезавтра произойдет испытание нового реактивного двигателя. Империя, раскинувшаяся на пространстве от Атлантики до Тихого океана и от Северных берегов Норвегии до Середины Африки, спокойно и размеренно работала на созданную им систему научных институтов, которые безостановочно работали на расширение Империи - и на продвижении науки и техники. "Лет через пятнадцать нужно добраться до Луны", - подумал Агасфер. "К тому времени половину западных континентов будет во власти Рима, Африка будет нашей. Старая вера рассыпается - нужно спешить. До сих пор чудеса на новых территориях срабатывали, теперь чудом становятся сами римляне с их техникой. Агасфер усмехнулся, вспомнив, доклад об одном северном племени, начавшим поклоняться и приносить жертвы железной дороге. Пора начинать всеобщее обучение - до сих пор большая часть империи была полуграмотна. Траян сам помог ему в этом - с замыслом национализации институтов. Знания через некоторое время пройдут сквозь зоны оцепления, перестанут быть священными тайнами, но вот теоретические фундаментальные разработки так и останутся христианской прерогативой. Что ж, мешок с плеча - идти быстрее.
  
  Институт в Лютеции лишь недавно был преобразован из химического в реактивный. До сих пор работа не организовалась до конца, не были завершены кадровые перестановки. А новый двигатель уже готов. Энтузиасты эти молодые ученые, золотые головы, золотые руки... Агасфер вспомнил о давно ушедших Анне и Перикле. Эти двое молодых гениев самой своей влюбленностью подкинули тогда ему хорошую идею - отбирать не только способных к наукам юношей, но так же "охотиться" и на подобных девушек. В результате подобного отбора в замкнутом обществе христиан-ученых следующее поколение уже превосходило по гениальности первое. Сейчас подрастает четвертое и пятое поколение - эти ребята и девчата щелкали самые сложные задачки как орехи, проблем для них не существовало, мастерские давно уже отстали от того вала открытий и разработок, что сыпались как из рогов изобилия из каждого института. Даже если сейчас остановить все исследования, механикам потребуется как минимум двадцать лет, чтобы воплотить замыслы сегодняшнего дня. Но останавливаться не будем - решил Агасфер.
  
  Агасфер подходил к своему дирижаблю - небольшого размера, с белой гондолой и золотистым газгольдером, на котором красовался черный имперский орел. Паровая турбина посвистывала на холостом ходу, новый газовый двигатель не давал никакого дыма. В отличие от этого устаревшего монстра, который сейчас пролетел сверху. Из гондолы валил белый дровяной дым, пилот наверху как раз подбрасывал топливо. На Агасфера посыпалась зола, и кто-то наверху уронил толстое суковатое полено, упавшее под ноги проходящему рядом легионеру - толстому усатому галлу, в портупее с электропистолетом. Фельд-майор выругался и погрозил вверх кулаком.
  
  "Достанется растяпе", - подумал Агасфер, заходя в гондолу.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Почему-то самые симпатичные мне разумные оказались на весьма скромной планете, возле ничем не примечательной звезды, на самой окраине обычной по всем статьям галактике. Собственно, они, скорее, наименее разумны изо всех по-настоящему разумных форм - плоховато считают, язык их развивается с трудом, орудия труда совершенствуются медленнее, чем где-либо. От нападающих на них хищников они редко могут отбиться, убежать тоже не получается, поэтому они стараются держаться группами. Совсем недавно они укротили огонь, и до сих пор его побаиваются. Но в то же время они чаще других смотрят на звезды, они лучше других слышат меня. Они плохо воспринимают символы, но хорошо воспринимают чувства. Они легко впадают в ярость, но способны и на нежность - и друг к другу, и к другим животным.
  
  Большинство разумных форм ведет себя противоположно: они жадно схватывают знания, создают формулы изменения мира, мгновенно применяя все это на практике - и практически не пользуются эмоциями. Их легко научить строить, приспосабливать окружающую среду к их нуждам, взлет некоторых стремителен. Но в них мало от меня - они похожи на те машины, которые строят сами. А вот эти неспособные ученики с окраины галактики - я чувствую, с ними мне хватит возни, но они того стоят. Мне они ближе остальных, они могут любить меня и некоторые из них уже знают, что я есть, и любят меня просто за это. Я их тоже люблю и, как знать, может быть, именно они станут теми, из-за кого я все это затеял.
  
  Но их упорство! Они до всего предпочитают додумываться сами - с самого рождения. Удивительные существа - чтобы сохранить чувство, они готовы иногда расстаться с телом. Они называют себя людьми.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  - Ой, Вик пришел! Где ты был?
  
  Я оглянулся назад. Вместо тамбура бара позади меня лежал залитый солнцем снег, к озеру спускалась тропинка, из- под снежных шапок зеленели кроны сосен.
  
  Мария буквально прыгнула мне на шею, обхватив руками - и так же резко отпрянула.
  
  - Ты был в своем мире?
  
  - Почему ты так решила?
  
  - Запах. От тебя пахнет.
  
  - Это здорово?
  
  - Нет. Противно. Таких запахов у нас нет.
  
  Она грустно покачала головой.
  
  - Сними эту одежду. Она ...неправильная.
  
  Я снял кожаную куртку, свитер, рубашку, стянул майку. Джинсы оставил - все-таки мои, а не появившиеся неизвестно откуда, как все остальное. Вылез из ботинок.
  
  - Так нормально?
  
  - То, что снял, нужно положить на снег.
  
  - Зачем?
  
  - Чтобы ушел запах.
  
  Я пожал плечами и вынес одежду на улицу, разложил на сугробе у входа. Пусть проветривается.
  
  Внезапно на меня налетели два молодых гибких тела. Машка с Викой завалили меня в сугроб (Господи, какой уже раз за сегодня!) и со смехом начали тереть снегом спину, голову, руки. Я дико взвизгнул, вырвался и побежал. Они устремились вдогонку.
  
  Пятнашки в снегу - причем босиком и полуголым - это еще та игра. И еще то удовольствие, скажу я вам, если вас пятнают две такие хорошенькие бестии. (Это высказывание относиться к мужчинам, что при этом испытывают женщины, я не знаю.) Пятнашки перешли в снежки. Сначала я отбивался от них двоих, потом на мою сторону перешла Мария, потом, когда Вике пришлось туго, моя союзница выступила в роли пятой колонны - и я опять оказался в сугробе.
  
  Наконец это веселье нас утомило, и мы втроем - девчонки держались за мои руки, - пошли в пещеру.
  
  Обстановка за время моего отсутствия изменилась радикально. Камин оказался разрисован и расписан какими-то геометрическими узорами и подсолнухами, что смотрелось весьма неожиданно, но очень мило. На стене возле камина и напротив появились наскальные фрески времен палеолита - бегущие мамонты, человеческие фигурки в хороводе, солнце, лес... Сцен охоты не было, картины были выразительны, хотя и несколько грубоваты. На самом же видном, хотя и не самом светлом месте появилась фреска, заставившая меня слегка остолбенеть.
  
  Веранда с мозаичным полом. Белые колонны, по которым вьются виноградные лозы. Голубое небо за колоннами, за столом, беседуя сидит два человека. Изображение было столь живым, что мне показалось, что ветер слегка колышет листву винограда и волосы сидящих. Да и сами фигуры едва ли не двигались - настолько живо их изобразил кто-то. Узнать их не составило для меня особого труда: справа сидел Иисус, напротив него - Агасфер.
  
  Ваза с фруктами на столе, положение тел, рук, выражения лиц - все говорило о том, что двое беседующих прекрасно знают друг друга, и что между ними лежит уже не один год дружбы. Я не удивился бы, если услышал, как они разговаривают.
  
  Это было написано совершенно. Это было даже более совершенно, чем фотография или видео - казалось (а может быть, и не казалось), что картина передает зрителю не только изображение, но и чувства, эмоции, саму жизнь изображенных на ней людей.
  
  И хотя место это было не очень хорошо освещено, видна была каждая деталь - свет словно лился со стены... Но это не было подсветкой или светящейся краской - просто от картины исходил свет.
  
  - Нравится? - Вика положила мне руку на плечо, подойдя сзади.
  
  - Не то слово. Завораживает, - ответил я. - Кто писал?
  
  - Мы.
  
  - Долго?
  
  - Да нет, минут десять.
  
  - А как?
  
  - Вик, ты просто ребенок. - Мария рассмеялась. - Самым сложным было договориться о сюжете. А все остальное - техника.
  
  - Как это?
  
  - В камне есть все необходимые минералы, для того, чтобы создать нужный цвет или оттенок. Если их нет - можно изменить то, что есть. Мы просто попросили стену и она согласилась стать такой. Ей это понравилось.
  
  - Ага, понятно, - ответил я, ничего не поняв. Они что усилием мысли изменяют химию камня? Рехнуться можно.
  
  - Вик, расскажи, где ты был, - Вика просто светилась от любопытства, да и Маша тоже.
  
  - Пойдем, садись, ешь и рассказывай. Нам очень-очень интересно.
  
  Они чуть ли не закинули меня на лежак, который оказался застелен покрывалом из какой-то переливчатой ткани, изукрашенной зверушками, подсунули мне под спину подушку - настоящую, в такой же, как и покрывало наволочке. Лежак явно стал шире и немного мягче. Мария сунула мне в руку яблоко, а Вика подала горшок с грибным супом и уселась в полуметре от меня, съедаемая любопытством. Маша пристроилась на полу, положив руки на лежак и склонив на них голову.
  
  - Ну рассказывай, скорее!
  
  Сначала я раздумывал, с чего начать - с супа или рассказа, затем зачерпнул ложку, отправил ее в рот и блаженно закатил глаза, пожевывая.
  
  - Ммм! Кто варил?
  
  - Рассказывай! - Машенька трясла меня за ногу.
  
  - Умгу. Сейчас... - Меня скрючивало от смеха глядя на их нетерпеливость. Нет, с ними весело. Здорово, не соскучишься. Они поняли мое настроение и тоже прыснули.
  
  - Ладно, рассказываю, - сказал я серьезно и заржал.
  
  Они тоже покатились со смеху.
  
  - А что рассказывать? - сквозь смех спросил я.
  
  В общем, от души насмеявшись, я просто прошелся памятью по этому моменту, а они просмотрели. Заняло это минуты полторы, от силы. Вика как-то сразу погрустнела, Маша тоже. Но и печальные, они были прекрасны.
  
  - У вас там действительно так?
  
  Это прозвучало как "все такие?", и относилось больше к Сергею.
  
  - Да нет, он скорее исключение.
  
  - Если там такой мир, то исключение скорее ты.
  
  Маша встала и сердито продолжила:
  
  - такой мир может быть только из-за таких как он людей... Это просто как в конце дней - то же самое было тогда с людьми. Такие были всегда, но в конце дней их стало так много, что империя разрушила себя сама. Но мы выжили и изменили мир, потому что с нами был Учитель, - она показала рукой на картину.
  
  - Вик, вас ждет то же, и скоро. Ты знаешь об этом? - Виктория заглянула мне в глаза.
  
  - Догадываюсь. А у вас что было-то?
  
  - Ты же не знаешь нашей истории... Это долго рассказывать. - Маша присела рядом, положив мне руку на ладонь и слегка ее сжав. - Это очень тяжелая история, Вик. В ней столько боли... Мы будем тебя знакомить с ней постепенно. Тебе многое нужно будет показать, посетить много мест... Ты все-все узнаешь, но нужно время.
  
  Я кивнул, хорошо, мол.
  
  - А как я попал в свой мир сегодня?
  
  - Мы думали, ты знаешь.
  
  - Да я чуть с катушек там не съехал! И одежка откуда взялась?
  
  - Вик, честно, мы не знаем. Мы думали, ты это умеешь. Иначе как ты сюда попал?
  
  - Как? - удивился я. Я же рассказывал Михаилу об Агасфере. - Михаил ничего не сказал ?
  
  - Нет, ничего. Он просто рассказывал о тебе, что ты здесь живешь, как живешь... - и все.
  
  Я вспомнил тот момент, когда рассказывал Михаилу о своих злоключениях по воле злого дядьки Агасфера. Тогда Миша просто кивнул в подтверждение моих слов: все мол, понятно - и не стал, как обычно, ничего объяснять.
  
  - Вот, - я слез с лежака и подошел к картине.
  
  - Он привел, - и показал рукой на изображение Агасфера.
  
  - Ух ты! Ты с ним знаком? - заверещали девчонки хором.
  
  - А вы что, нет?
  
  - Мы его видели один раз, давно уже! - затараторила Маша. - Он к нам в селение с Учителем приходил, они со старейшинами говорили...
  
  Восхищение на их лицах свидетельствовало о том, что человек, приведший меня в этот мир, был здесь просто живой легендой.
  
  - А Учитель - это кто?
  
  - Христос, конечно, - удивилась Вика. - Он часто у нас бывает.
  
  Теперь я сидел с открытой варежкой. Одно другого интересней. Зато понятно, почему они такие. Всплыли слова: "будьте, как дети, и ваше будет Царство Небесное"...
  
  Я опять - в который раз за этот день находился в легком ступоре. Сколько же можно меня шокировать? Серьезное знакомство с этим миром похоже, только начиналось. Возможно, я скоро вообще разучусь удивляться - или научусь реагировать на все, как эти девчонки.
  
  В Христа я верил, я не сомневался, что Он был.
  
  Но теперь мне нужно было научиться верить в то, что Он есть. А это разные вещи. Я вдруг поймал себя на том, что воспринимал Библию все-таки как сказку, предание, художественную литературу, с которой связано общественное мнение, что это - правда, но бывшая когда-то. В самом деле, спроси любого верующего: "Видел ли ты Христа?" - он ответит: "Да!". Спроси "Где?" - ответит: "На иконе."
  
  Вечное утверждение, что Христос на небесах и наблюдает за нами, как-то утряслось в моей голове с другим утверждением, что на небеса отправляются все умершие добрые люди. В общем, и Бог, и праведники - все очень далеко от нас, с ними не пообщаешься и в нашем мире они не существуют. Мы сами по себе, они - сами по себе. Мир живых и мир усопших. И Христос - на том свете, значит - не живой, хотя Писание говорит, что Он живой всегда. В общем, легкая путаница от этих рассуждений. Сознательно я всегда считал Христа живым, меня этому учило общество. Подсознательно я его живым не считал, а вот сердцем несколько раз в жизни чувствовал, что Он есть. Впрочем, этот мир очень даже смахивал на Рай, хотя и материальный, а не небесный. Таким был, наверное, когда-то Эдем - до изгнания из него людей.
  
  Да. Здорово церковники напутали в свое время! Дело-то вот как обстоит. Не наверху, а с краю. Не бесконечно далеко, а рядом, вплотную, за невидимой стеночкой. Только людям через нее не пройти без чьей-то помощи, конечно.
  
  А Иисус - он жив, он живой, действительно живой! Сознание - это вдруг переполнило мое сердце, и я зарыдал - внезапно и радостно, как ребенок, нашедший наконец потерявшегося отца на большом вокзале. Все вставало на свои места в моей бедной голове - и я уже ни о чем не жалел. Кроме одного: если бы это произошло раньше.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Самолет бесшумно разрезал разреженные слои атмосферы. Земной шар легко поворачивал под ним свой закругленный бок. На экране перед Агасфером засветилось изображение императора Августа.
  
  - А теперь, уважаемые вожди и правители, не пожелавшие присоединиться к Империи Мира, я приведу свой последний довод. Надеюсь, он убедит вас сложить наконец свое оружие. Сейчас вы пролетаете над очень, очень большой пустыней...
  
  Зазвенел телефон. Агасфер достал из кармана мобильник, нажал кнопку.
  
  - Слушай, ученый ты хрен, если эта штука не сработает так, как ты сказал, тебе на землю лучше не возвращаться! - В трубке слышался ленивый голос Августа.
  
  - Мой Цезарь, эта штука сработает.
  
  - Смотри у меня! Как думаешь, согласятся?
  
  - После этой демонстрации воевать с тобой будет только сумасшедший.
  
  - Это должно и сумасшедшего в свой ум привести! Мне завтра же нужен мир. Меня уже достали эти партизаны. Меня достала возня с этими вонючими дикарями. Я устал, Агасфер, и меня замучил геморрой. И я всё еще не доволен!
  
  Агасфер расслаблено выслушал излияния Августа. Еще не старый внук Траяна довел себя за тридцать лет жизни принцем и пять лет цезарства до состояния хронического алкоголика и пресытившегося жизнью старика. В тех приказах, что он выдавал, было больше "Я хочу", чем "Это необходимо". Советники, опытные психологи, валились с ног после бесед с ним, стараясь хоть как-то убедить Августа принять решение, совпадающее с интересами Империи. Находиться в его окружении было немногим безопасней, чем в клетке с медведем, страдающим белой горячкой в острой фазе. За свое пятилетние цезарство он успел казнить семнадцать советников, человек сорок попали в ссылку, а что творилось в Сенате... Капризный, как ребенок, подозрительный, вспыльчивый и грубый солдафон, Август был назван при рождении в честь одного из лучших императоров Рима. И вырос его полной противоположностью. Он, похоже стремился превзойти Калигулу и Нерона, но ему, слава Богу, на это не хватило настойчивости и изобретательности. Агасфера он почему-то побаивался, и поэтому в критических случаях - как месяц назад - советник устраивал ему аудиенцию у Августа.
  
  Римская империя десять лет назад наконец-то овладела всей Землей. Где миром, где силой - но оставалось несколько районов, где сопротивление не прекращалось. Дикие племена в Танзании с их неуловимым вождем Мобукту не желали отсиживаться в своих резервациях, плевали на чудеса и химическое оружие, делая вылазки порой на несколько сот километров и устраивая то там, то тут резню. В Южной Траянии - на большом западном материке, названым так в честь императора - государство инков не желало признавать власть Империи. Эти черти были изобретательны: прятались в горах, захватывали оружие и учились на своих ошибках. Последние три года там шла непрекращающаяся война со снайперами. Отследить их редко удавалось даже при помощи спутников. Несколько племен в Таиланде тоже нет-нет, да и устраивали бунты. Формально подчинившись Риму, они отрицали все римское, а при каждом удобном случае творили мелкие пакости.
  
  Несколько индийских князей ни с того ни с сего решили объединиться, выбрать своего императора и добиться независимости. С этими было сложнее, они уже сто пятьдесят лет как были цивилизованы, и в их арсенале располагались почти все новинки науки и техники.
  
   В общем, везде по-разному, но на Земле существовало что-то около полутора десятков горячих точек. Месяц назад Августу это надоело, и он решил, что лучшим выходом будет использование полутора десятков мегатонных бомб. Потом, что-то прикинув на пальцах, старый алкоголик решил это количество удвоить - чтобы наверняка уничтожить сопротивление, где бы оно ни было и какую бы форму не имело. То, что при этом он мог уничтожить и саму планету, в его голове не укладывалось, и убедить его в этом никому не удалось. Тогда и послали за Агасфером.
  
  После двух дней споров, угроз, внушений и пьяных лобзаний Август принял план Агасфера: собрать всех недовольных вождей в самолет, провезти их по Империи, показав все достижения, а на десерт угостить зрелищем хорошего термоядерного взрыва в Сахаре, на спецполигоне. После этого развезти их по домам - и пусть думают. Что сейчас и дошло до предпоследней фазы.
  
  Август, согласившись записать свое обращение на пленку, от личной встречи с вождями повстанцев отказался наотрез - он просто боялся их до судорог. Скорее всего потому, что они его не боялись. Теперь он начал переживать, что бомба не взорвется. Спьяну, как всегда. И по этой причине мозолил ухо Агасферу, которого самолично назначил ответственным за все мероприятие.
  
  Насколько было видно Агасферу, практически все вожди кроме двух-трех, уже склонились к миру. Все-таки неделя общения не через баррикады, а за столом плюс хороший прием дали результат. А колеблющиеся сейчас кое в чем убедятся...
  
  - И не задирай свой длинный нос! Может быть, ты человек и уникальный, но я, я - император! Моя воля - и без головы останешься! - брюзжала трубка голосом пьяного Августа. Его же изображение на экране в этот момент произносило:
  
  - Так как вы все сидите на правой стороне, то посмотрите соответственно направо. Перед этим я очень вам советую опустить шторки светофильтров, чтобы не испортить зрение...
  
   Шторки скользнули вниз автоматически, и Август на экране рассмеялся:
  
   - У нас все происходит по моей воле. А теперь смотрите туда - вы сейчас ничего не видите, но когда я досчитаю до трех, вы немного удивитесь: раз, два, три!
  
  За светофильтром что-то ослепительно вспыхнуло. Постепенно свечение сошло на нет и шторки также автоматически поднялись вверх. Запись Августа продолжала свой рассказ:
  
  - Вы видите самый мощный удар Юпитера, какой только вы можете представить. Он ударил в землю в ста километрах от вас - и посмотрите, что получилось...
  
  Из бурлящей тучи на земле вверх поднимался столб клубящейся пыли и дыма, соединяясь с огромным облаком наверху. Даже отсюда размеры гриба были потрясающими. Было видно, как по земле несется ударная волна, поднимая в воздух миллионы тонн песка и пыли и разрушая поставленные на ее пути дома...
  
  Одновременно со вспышкой телефонная связь прервалась, и Агасфер облегчено вздохнул. Не потому, что это сработало, а тому, что его уши могли отдохнуть от этой болтовни.
  
  Самолет еще не успел приземлиться, когда Агасфер аккуратно сложил в папку пятнадцать обязательств сложить оружие. Земля стала единым государством. "Теперь нужно продержаться еще сто лет", - подумал Агасфер. - "Любой ценой - сто лет мира".
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Мы пили чай из брусники, распутывая тот клубок противоречий в представлениях друг о друге и о разных мирах, который вдруг вылез на поверхность.
  
  Девчонки в общих чертах набросали мне историю своего мира, а я им - своего.
  
  Теперь мне стало понятно их такое восторженное отношение к Агасферу - он был у них кем-то вроде нашего Папы Римского, но только по очень отдаленной аналогии.
  
  Их возмущению не было предела, когда они узнали, что крестик у меня на шее - символ веры в Христа. Впрочем, возмущение было направлено не на сам мой крест или меня как носителя, а на тех, кто придумал такое извращение. Мне самому почему-то раньше не приходила в голову мысль: как можно действительно носить на себе копию орудия пытки и казни и еще гордиться этим. Мысль, в общем простая и ясная, но вот крест я снимал попросту содрогаясь - работали привитые с детства механизмы сознания.
  
  - Он должен быть у тебя в сердце, а не на кресте! - почти гневно выговаривала мне Мария. - Он - радость, а не боль!
  
  - Вы там точно рехнулись - вставила Вика. - Любить Его больше за то, что умер, чем за то, что воскрес! Господи, вы головой-то думаете иногда?
  
  - Вот встретишься с Ним - перекрестись на Него! - топали они на меня ногами. - По лбу получишь, точно!
  
  Потихоньку я начал уяснять для себя, что Христос на иконе и живой Иисус - совершенно разные личности. В действительности Он - это веселый, улыбчивый молодой человек, любящий вместе со всеми повеселиться, поболтать и между делом подкидывающий какие-то идеи, понятия, которые всегда развиваются во что-то значимое. Так же Он может быть и строгим - при разрешении споров или конфликтов. Но здесь это бывает крайне редко. Собственно, все жители этого мира (или почти все - как добавила Вика - Все, кто хочет - уточнила Мария) могут делать то же, что мог Иисус, если смотреть по Библии. Единственно, воскресать никому не приходится - смерти здесь просто нет. А хождение по воде - просто детская забава. И воду в вино и вино в воду, и хоть вагон хлеба из воздуха. "Или яблоко" - добавил я.
  
   - Да на, возьми! - протянула мне Мария яблоко, взяв его из пространства над моей головой. И засмеялась.
  
  Могли здешние ребята и исчезать, и появляться там, где хотели (или куда хотели). По фантастике я знал об этом как о телепортации - но тут это было обычным делом.
  
  В общем, здесь Бог не читал особенных проповедей и чудес не творил. Он просто оказывался в какой-то момент там или там, общался и исчезал - или уходил дальше. Его статус в этом мире можно было определить как "самый желанный гость". Впрочем, одно умение, недоступное остальным, у Него было - Он мог одновременно находиться в нескольких местах. Но к этому все давно привыкли.
  
  После его посещения той или иной группы у людей оставались радость и воспоминания - и ничего больше. Здесь Иисус ничего не приносил людям, кроме счастья. По крайней мере, я так понял. А что, собственно, людям надо, когда все есть? Еще оказалось, что Он прекрасно играл на разных инструментах и пел. Впрочем, это меня не удивило. Но образ Его живого у меня сложился вообще отличный от привычного строгого лика на иконе, потемневшей еще в средние века. Что ж, ничего удивительного, что он всегда существует где-то в другом мире и иногда в сердце - у нас Его просто не узнали бы.
  
  Молитв здесь не знали. Когда, наконец, мне удалось растолковать девчонкам, что такое молитва и зачем она нужна, я был поднят на смех.
  
  - Он и так знает, в чем кто нуждается!
  
  - Но у нас считают, что молитва очищает душу...
  
  - Ага, ты еще зови Его каждый раз, когда будешь подметать полы. Человек сам должен следить за чистотой в себе и вокруг себя! - Наставительно сказала Вика.
  
  Господи, как у них все просто! Просто Чунга-Чанга какая-то духовная.
  
   Услышав от меня выражение "раб Господень" опять замахали руками:
  
  - Кто раб? Кому? Ему? С ума сошел!
  
  - А кто же тогда человек Богу?
  
  - Друг, сын или дочь! Мы же по Его образу и подобию созданы. Это все равно, что своих детей рабами делать! Ну, вы там вообще - того! Дикость какая-то...
  
  Понемногу я начал зевать. Давно уже стемнело, на лес опустилась ночь. Девчонки уходить не собирались, сидели на лежаке напротив меня, подвернув под себя ноги. Молчали, глядя на меня. Машенька чему-то хитро улыбалась, у Вики было слегка озадаченное и обиженное выражение лица.
  
  - Спать уже пора, Вик - сказала она.
  
  - Да нет, мне еще не хочется - соврал я и тут же длинным зевком выдал себя.
  
  - Вик...- Вика смутилась чему-то. - Мы что, не нравимся тебе?
  
  - Что-что? - меня почему-то затрясло внутри.
  
  - Ну, как женщины... - она опустила глаза.
  
  - Почему же, нравитесь - сказал я осторожно.
  
  - А почему ты не обращаешь на нас внимания?
  
  - То есть? Обращаю! - я был совершенно сбит с толку.
  
  - Ты же с нами так же, как с мужчинами общаешься.
  
  - А...
  
  Мария вдруг встала на колени, притянула меня к себе и впилась в мои губы поцелуем.
  
  -Теперь мы твои, Вик. Твои женщины. Глупенький, как же ты сразу не понял?
  
  - П...Почему? - Я удивился, как я смог сказать хотя бы это.
  
  Вика легла щекой на мое колено, повернула ко мне лицо и немного грустно сказала:
  
  - Потому, что ты хороший. Мы просто любим тебя. И ты не беспокойся - мы с Марией разные, тебе с нами всегда будет хорошо...
  
  - А...
  
  - Да ну его, он только к утру язык расплетет! - засмеялась Машенька и опрокинула меня на спину...
  
  В эту ночь я впервые, наверное, почувствовал себя мужчиной - рядом с женщиной. Точнее, с двумя. И это было по-райски. Это было просто. Это было чудесно.
  
  Но если быть честным, я ожидал здесь всего, только не этого. Но поймите их правильно - у них просто не было понятия греха. В их мире не нужны запреты.
  
  
  
   * * *
  
  
  
  - Любимый ... - тонкие руки Шейлы охватили Агасфера сзади. - У меня плохие новости.
  
  - Что случилось? - он обернулся и посмотрел ей в глаза.
  
  - Август скончался пятнадцать минут назад.
  
  "Господи!" - огорченно подумал Вечный Человек - "Этот идиот создал мне за свое короткое правление больше проблем, чем все остальные императоры за двести лет. И теперь он добавил хлопот своей смертью. Чертов гомик!"
  
  - Это большая неприятность - сказал он вслух.
  
  - Новость пока скрывается от всех, посвящены всего четверо. Я распорядилась от твоего имени объявить, что Август отбыл на охоту в Австралию...
  
  - Молодец, умница девочка... Что же делать теперь?
  
  Еще не старый, но основательно пропитой цезарь умудрился покинуть этот мир, не оставив наследника - и перед этим извести всех возможных претендентов на престол. Агасфер сидел на краю бассейна, покусывая губы.
  
  - Знаешь, что теперь будет? - спросил он Шейлу.
  
  - Скорее всего, революция. Драка за власть.
  
  - Правильно. Но этого допустить нельзя. Сейчас, по крайней мере. Земля еще не до конца цивилизована.
  
  - Значит, нужен император, в происхождении которого никто не усомнится. А кандидатов нет.
  
  - Ты любишь говорить очевидное.
  
  Она сидела рядом, опустив ноги в прозрачную голубую воду. Золотые рыбки стайкой приблизились к ее ступням, потыкались в пальцы и, огоньками сверкнув на солнце, унеслись прочь.
  
  Шейле было уже двадцать пять. Стройная, загорелая, она выглядела как богиня. Белые шорты и обтягивающий белый топик сегодня делали ее еще более неотразимой, чем обычно - если это вообще было возможно. Уже десять лет она была Агасферу женой, любовницей, секретарем, личным поверенным. В его отсутствие ее голос заменял голос Вечного Человека, который давно уже являлся для Империи кем-то вроде серого кардинала - конкретная должность отсутствует, в родстве с правящей династией не состоит, но все мало-мальски важные вопросы решаются только с его ведома.
  
  Шейла не уступала ему ни в интуиции, ни в интеллекте. Из-за того и держал Агасфер ее при себе - и заодно дал необходимые полномочия. Происходя из рода христиан-ученых, она была гениальна с детства. Ее первая серьезная работа по биохимии произвела настоящий переворот - а ведь ей тогда было всего лишь тринадцать! С тех пор она успела взбудоражить своих коллег-ученых еще раз десять - причем в трех различных областях. Одинаково хорошо разбираясь в химии, биологии, физике, математике и психологии, Шейла казалось, решила оставить без работы всех ученых Земли - или заставить их догонять себя. Глобальные открытия делались ею легко, играючи, мимоходом, без громоздких логических построений и длительных исследований - сразу выдавала готовые решения, сводящиеся к нескольким формулам. Когда еще в пору первого знакомства Агасфер спросил, почему она не записывает свои теоретические обоснования, Шейла ответила просто: не хочу терять времени.
  
  За все эти десять лет, что они были вместе, Агасфер еще ни разу не пожалел о своем выборе. Она тоже. Они стоили друг друга - не было на Земле другого мужчины, который бы не боялся ее ума, и не было другой женщины, которая так подходила по своим качествам Вечному Человеку - настоящему правителю Земли.
  
  - Я знаю, что делать - Шейла поймала на лету какую-то муху и бросила ее в воду. Вода тут же забурлила - золотые рыбки делили добычу.
  
  - И что же?
  
  - Мы его клонируем. А пока он будет подрастать, ты будешь регентом.
  
  - Это вызовет много шума... Тем более девять месяцев полной неопределенности...
  
  - Да, это долго. И к тому же Сенат поднимет вопрос, связанный с материнством. Этот мужелюб так и не женился.
  
  - Как он умер?
  
  - Захлебнулся рвотной массой. А чего еще можно было от него ожидать?
  
  - Наверное, проще будет сразу взять власть в свои руки.
  
  - Нет, еще рано. Общество не готово. Я сейчас подсчитала...
  
  - Подсчитала? Что?
  
  - Я кое-что соединила - психологию, статистику, математику, социологию. Оказалось, поведение больших масс людей подвержено некоторым закономерностям, формула почти та же, что и в поведении молекул газов.
  
  - Шейла, ты можешь точно рассчитывать реакцию населения?
  
  - Точность на сегодня около восьмидесяти пяти процентов. Сила воздействия на сознание отдельного человека зависит от восьми слагающих его факторов...
  
   - Ради Бога, не надо формул, я в них все равно слабоват. Ты еще ни разу не ошибалась, а в таких делах я верю тебе больше, чем себе. Проще говоря, что можно ожидать?
  
  - Хорошая кампания в твою пользу через прессу и так далее позволит тебе через две недели стать законным императором - здесь все пройдет очень гладко. Но дальше, через год-другой, начнут появляться группы, настроенные против тебя. Они начнут подогревать центробежные тенденции, направленные на раскол империи. Их можно подавить - но при этом необходимо освещение процессов. А это приведет еще через три месяца к неуправляемым - и, что самое страшное для нас - к ненаправляемым никем волнениям в массах. Основой недовольства станет наша религия. Дальнейший ход событий двузначен: либо мы подавляем волнения - это приведет в конечном итоге к гибели трети всего населения - и устанавливаем диктатуру, после чего должна произойти полная атеизация и нас, и всех остальных - либо принудительное приведение в христианство всех юпитерианцев. В общем, лет пятнадцать войн, и еще лет пятьдесят жестокой диктатуры. Затем - полное царство технократии.
  
  - А второй вариант?
  
  - Он основной - ведь мы не пойдем на убийства?
  
  - Ни в коем случае.
  
  - Полное уничтожение христиан, всей науки. Возврат к дикости в течение двадцати лет, развал Империи на мелкие княжества, войны, сокращение населения до пятнадцати процентов - и еще лет триста-четыреста, прежде чем человек снова осмелится чему-нибудь учиться. Христианство как религия исчезнет навсегда.
  
  - Тоже не лучше первого. А все из-за нашей обособленности...
  
  - Лучшим вариантом тогда является клонирование Августа. Сперва это необходимо выдать за чудо, пока он будет подрастать - необходима кампания популяризации науки. Мы за это время должны выйти из изоляции. Лозунг - "Наука для всех".
  
  - Заставишь их учиться... На любого ученого смотрят до сих пор как на раба!
  
  - Значит, официальная отмена рабства. Христианство можно будет продвигать примерно через пять-шесть лет. Клона заодно воспитать в нашей среде...
  
  - Тебе не кажется, что клон нужен немедленно? Через девять месяцев его за чудо никто не примет - подкидыш - и все...
  
   - Знаешь, в Неаполе как раз заканчивается серия экспериментов...
  
   - Предлагаешь собрать из молекул?
  
   - Почему бы и нет? Лягушка у них получилась вполне живая.
  
  - Тогда пусть берут образцы и форсируют чудо. Да, и распорядись: заблокировать ему склонность к алкоголизму, старение и усилить интеллект. Мне хочется видеть последнего правителя Земли гением. Тем более он будет христианином.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Проснувшись, я несколько минут лежал не двигаясь и заново переживал то, что на меня вчера свалилось. Вика и Машенька лежали рядом, тесно прижавшись ко мне с двух сторон, рука Маши лежала на моей груди. Они спали, как дети, и я боялся сейчас даже вздохнуть, чтобы их не разбудить. Я никак не мог в себе разобраться. С одной стороны, произошедшее вчера было самым прекрасным из того, что вообще со мной когда-либо происходило. С другой - я ощущал какой-то внутренний ужас, словно случилось что-то непоправимое, чудовищное... У меня были до этого девушки, но чтобы вот так, сразу с двумя... Я не мог в себе разобраться - меня просто разрывало на части. Ощущая рядом теперь уже моих девчонок, я испытывал к ним какую-то невероятную нежность и просто радость оттого, что они есть, что они здесь, что они такие, какие они есть... От них же исходила просто аура доверия и любви ко мне. И в то же время какое-то табу во мне шептало с ужасом: так нельзя, так нельзя, нельзя...
  
  Я должен был остаться один, чтобы разобраться в том, что во мне творилось.
  
  Действуя, как сапер на минном поле, я снял руку Машеньки с груди и начал тихонечко выползать с лежака. Девчонки сонно заворочались, но не проснулись. В темноте не было видно их лиц, угадывались только контуры тел под одеялом и смутно белела Маша, с которой одеяло сползло. Я аккуратно укрыл ее, она свернулась в клубочек.
  
  Так же тихонько натянув джинсы, я босиком выбрался на улицу. За эту зиму я наловчился бегать по лесу без обуви - специально закалял ноги. Обычно в полуголом виде и босиком я мог продержаться минут пятнадцать на снегу, если же работал или бегал - час-полтора. Сейчас мне нужно было где-то сесть и придти в себя, чтобы принять решение о том, что произошло - хорошо это или плохо.
  
  Я присел на колоду перед входом и посмотрел на озеро. Утро было хмурым, но теплым - градуса два мороза, не больше. Снег под ногами быстро протаял до мха, тело переключилось с тепла на холод, стало даже комфортно.
  
  Что же тут творится? Иисус ходит среди людей. Крест с меня вчера содрали. Девчонки ведут себя как дети. И вдвоем устраивают со мной оргию. Собственно, это не оргия... А как тогда это назвать? И что такое оргия вообще? Это слово крутилось у меня в голове, и я никак не мог его точно определить - точнее, найти для себя границы, где кончаются понятия любви и начинаются понятия разврата.
  
  Вчера во мне рухнуло что-то привычное. Я переступил через что-то. От чего-то отказался и что-то приобрел. Что же я сделал плохого? Из глубин подсознания всплыло подводной лодкой страшное чудище: секс. Это плохое. Это надо скрывать и прятать. Не трогай свою письку! Отцовский ремень, бьющий без жалости и поправки на возраст: "Где ты взял этот журнал?".
  
  Мое немое бессилие перед девчонкой: я краснею и не могу сказать ей, что я ее люблю. Не отсюда ли мой сегодняшний ужас?
  
  И - то, что было сегодня ночью. Полная раскованность всех троих, ощущение радости, свободы, какого-то невероятного экстаза - у всех сразу. Просто оттого, что мы вместе и нет между нами ничего, что нужно скрывать и прятать... Гибкие стройные тела, веселый смех. Радость, бьющая изо всех пор тела. Ощущение, что весь мир радуется вместе с нами. Океан нежности. Божественно. Так почему что-то во мне сейчас требует запретить это?
  
  - Вик, не спи, замерзнешь.
  
  Мягкий мужской голос заставил меня открыть глаза. Передо мной стоял Он - Сын Божий, Сын Человеческий и, мягко улыбаясь, смотрел на меня сверху вниз.
  
  - Что, в себя приходишь?
  
  - Здр... Здравствуйте. - Сказал я, вставая.
  
  - Ну что ты, сиди, сиди. Подвинься, я тоже присяду
  
  Он запахнул свой серый плащ и присел рядом. Я почувствовал тепло Его плеча. Мысли в голове мельтешили, как стая сумасшедших мышей.
  
  - Вик, ты считаешь, что я против?
  
  - Я... Я не знаю. Я не знаю, как я сам к этому отношусь. Это... Не могу разобраться, в общем.
  
  Ничего кроме безграничного доверия к сидящему рядом я сейчас не испытывал. А в самом деле, как Он относится к этому?
  
  - Я отношусь к этому, как к твоему личному делу. - Он по-отечески и в то же время по-дружески взъерошил мне голову.
  
  - Во мне нет спокойствия.
  
   - Ты переходишь из одного мира в другой, ты оставляешь там все нажитое, чтобы окунуться в неизвестность, и хочешь оставаться спокойным? Как же ты велик! - Он рассмеялся.
  
   - А то, что было... здесь это нормально?
  
   - А сам как думаешь?
  
   - Я не знаю.
  
   - Ты ждешь, что я скажу тебе, что хорошо, а что плохо. - Иисус посмотрел мне в глаза и мне стало слегка не по себе - Он видел меня всего, как жучка на ладони, и я вдруг ощутил себя голым в огромной витрине, выставленным на обозрение всей Вселенной.
  
   - Человек тем и отличается от животного, что решает это для себя сам. Иногда такое решение приживается среди других людей - его принимают, и человек возвышается над теми, кто признал его правоту. Иногда выбор человека не по нраву другим людям - и тогда он получает по различным частям тела. Иногда человек умудряется спихнуть этот выбор на других - чтобы всю жизнь за него решали - и с ним ничего не происходит - ничего, достойного человека. Он тихонечко проживает свою жизнь и в конце концов превращается в то сырье, из которого был создан. Каким ты хочешь быть сейчас?
  
   - А что я могу решить?
  
   - Только то, что решишь ты.
  
  Я почему-то был уверен, что это - очередное испытание. Тихое, незаметное со стороны, как и все здесь - но от него многое зависит. До сих пор я, кажется, успешно проходил все, отказываясь от чего-то. Значит, и здесь достаточно будет просто отказаться. От греха, от искушения - от таких славных девчонок. Да, так я и сделаю - внезапно я ощутил, что Он мне действительно дороже всех удовольствий мира.
  
   - Что я решу... - тупо повторил я - Что я выберу... - И неожиданно для самого себя сказал:
  
   - Я выбираю их. Я их люблю.
  
   Он улыбнулся мне. Он положил мне руку на плечо и сказал просто:
  
   - Да будет так. И будьте счастливы.
  
   Потом поднялся и пошел в лес. Отойдя шагов на двадцать, Он обернулся и крикнул:
  
   - Как-нибудь зайду к вам в гости!
  
  Слева от меня крикнула птица, я машинально повернулся на этот крик. Когда я посмотрел в прежнем направлении, Его уже не было.
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   Как он коварен! Вряд ли я когда-либо научусь предсказывать все его действия - они настолько не похожи на мои, что даже не являются их противоположностью.
  
  Я ожидал атаки с его стороны на взошедшие ростки Разума. Больше всего я опасался за людей - их довольно просто уничтожить. Только в этом я и оказался прав: он напал на них в первую очередь. Только он не стал их уничтожать. О том, что он нападал, я узнал лишь когда все закончилось.
  
  Он явился к ним не в виде катастрофы или болезни. Он предстал маленьким ползучим гадом, наделенным даром речи. Говорящая змея. На этих существ с их полудетским разумом, едва научившихся говорить, это произвело впечатление. И они его слушали.
  
  Сначала он рассказал им обо мне. В основном - о том, как я создавал этот мир. Нигде не соврал, ничего не исказил. Правда, и только правда. Они радовались. Потом они узнали, что я послал его учить их. В это они тоже поверили.
  
  И научил...
  
  Он дал им заповеди и правила, совпадающие с моими во всем. Они радовались этому. Благодаря этому они стали едины, поддерживая друг друга. Но несколько законов были при этом утаены. Вместо же них он ввел свои.
  
  Так, он дал закон мести вместо закона обороны. Он скрыл закон равновесия, подменив его правилом ограничения удовольствия. И еще он подкинул идею о том, что наказание и даже смерть улучшают человека.
  
  Так стало возможно убийство между людьми. У них появилась зависть. И они потеряли большую часть своего счастья.
  
  Они стали бояться смерти своих тел.
  
  Они стали реже смотреть на звезды.
  
  Они придумали оружие для убийства себе подобных.
  
  У них появился культ смерти.
  
  Они заражены его влиянием.
  
  Но я не могу их уничтожить. Многие из них все равно слышат меня, и пока это происходит, у меня есть надежда.
  
  Я изменил климат на этой планете, чтобы усложнить людям жизнь. Если им придется бороться с холодом - они начнут поддерживать друг друга.
  
  И они стали сплоченней в своих семьях и родах - но начали убивать соседей для того, чтобы их есть. Они стали смотреть на себе подобных как на пищу. Это меня ужаснуло.
  
  Но даже поедая своих соседей, они слышали мой голос, и в них усилилась любовь к тем, кто находится рядом. Это было странно, но творя ужасы с телами друг друга, они стали лучше внутри себя. Они научились передавать свои чувства в музыке и танцах. Они научились рисовать. Они первыми изо всех разумных создали искусство.
  
  Люди научились передавать с его помощью и ненависть, и любовь, и горе, и веселье. Они всегда смешивают то, что слышат сердцем и то, что слышат ушами. Словами из поколения в поколение они передают заповеди моего врага вперемешку с моими. Сердцем они слышат меня, и иногда мой голос вступает в противоречие с искаженными законами... Они иногда воюют из-за этого.
  
  Многие племена создали у себя культ Змея. Люди поклоняются изображению змеи, но дико боятся живых змей, когда встречаются с ними. Неужели они не могут понять сами, почему?
  
  Впрочем, я с самого начала знал, что с этим народом мне хватит проблем. Но люди еще раз показали, что они того стоят. Оледенение начинает тормозить развитие их искусства. Нужно вернуть климат в исходное состояние...
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Бхопай Рама сидел на полу, скрестив ноги. Его сознание только что покинуло тело. Он ощущал пространство этой комнаты, заполнив ее всю. Толстый Реникс пыхтел в свои пушистые усы, сидя перед панелью ментографа. Бхопай ощутил его мысли - Реникс, как всегда, был недоволен этой дурацкой идеей - записывать все колебания ментала с последующими нудными - и бесполезными попытками расшифровать во что-то понятное эту мешанину всплесков. Бхопай был с ним полностью согласен: прямой, без посредства компьютера, контакт разумов был делом достаточно простым и понятным, научить кого-то этому было также несложно, если у человека есть способности. А установленная между двумя сознаниями машина была для него просто лишним звеном.
  
  Сегодня пошел уже третий день, как они получили это задание - отыскать сознание почившего императора и вступить с ним в контакт. Бхопай облазил уже все уголки, куда могло занести эту бестолковую душу, но так пока ничего не обнаружил. Реникс занимался тем же, сменяя индуса каждые четыре часа. Мрачный с виду потомок галльских друидов утверждал, что один раз "засек" искомое сознание в каком-то портовом кабаке, но повторно выйти на него у обоих не получалось.
  
  Бхопай Рама собрал сознание в сияющую точку и переместил ее к мертвому телу императора. Чей-то ментал кружился вокруг тела, но это был не Август. Бывают и среди душ любители поглазеть на трупы.
  
  Покинув стены морга, йог-менталист двинулся по привычному маршруту: места, где Август выпивал, где он развлекался, где он охотился, где он просто любил бывать... Бхопая не покидало ощущение, что этот паршивец только что побывал во многих из этих мест. Сегодняшний поиск определенно напоминал игру в пятнашки. Было похоже, что Август просто прятался. Бхопай снизил интенсивность своей воли, что вызвало недовольство Реникса - всплески на экране ментографа резко упали почти до прямой линии. Зато теперь йог мог перемещаться в мире призраков как на цыпочках, почти не заявляя о себе.
  
  Наконец, оказавшись возле инкубатора с готовым клоном усопшего, он нагнал то, что осталось от Августа. Сознание, с трудом удерживающее себя в каких-то границах, воспринималось Бхопаем как гигантская ментальная амеба. От Августа исходили волны страха, недоумения по поводу своего нынешнего положения, постоянные всплески огорчения от неудачных попыток ухватить хоть что-то материальное. На секунду вспыхнул интерес к телу клона - но никакого намека на то, что это бестелесное создание хотело бы туда вселиться. Наконец Бхопай начал слышать его мысли.
  
  Собственно, мыслей почти не было. Были какие-то всхлипывания, путаные обрывки фраз, повизгивания, проносились картинки, напоминающие обезьяний бред...
  
  "Да он же пьян!" - понял Бхопай. Такое за долгие годы странствий по менталу он встретил впервые. Сознание может так путаться только из-за неправильной работы мозга, но тело при этом живо. Даже погибший от перепоя - когда невероятное количество алкоголя убивает человека подобно яду - и тот почти мгновенно трезвеет, расставшись с телом. А этот - пятый день обходится без тела, и при этом пьян в стельку! Но должна же быть какая-то причина...
  
  Бхопай осторожно выпустил из себя тонкий луч, конец которого зацепил за ту амебу, что была когда-то сознанием цезаря. Все, теперь ему сбежать не удастся. Ощущение было омерзительным, но йог настроился на то, чтобы это его не раздражало, и вернулся в свое тело.
  
  Реникс повернулся к нему.
  
   - Вернулся? Нашел?
  
   - Нашел. Не поверишь, он пьян! Первый раз вижу пьяную душу...
  
   - Подумаешь, невидаль! Я этого насмотрелся до чертиков! - фыркнул галл.
  
   - Да не может такого быть! - возмутился Бхопай.
  
  - Это в твоей практике не может. Ты у себя в Индии с кем общался? То-то, с просветленными, с ищущими света, с достойными... А здесь это сплошь и рядом. Тут о свете мало думают... - Галл запыхтел в свои усы. - Так-то, великий йог - век живи, век учись.
  
  - Но... Как же он может напиваться? Он же без тела?
  
  - Без тела, говоришь? Пойдем-ка со мной, перекусим, я тебе кое-что продемонстрирую...
  
  Реникс отключил аппарат. Они молча вышли из комнаты на тридцать седьмом этаже римского небоскреба, прошли по коридору, застеленному гасящим любые звуки ковром и спустились в лифте на пятый этаж, где размещались секторы обслуживания.
  
  В баре, куда свернул Реникс, было почти пусто. Из-под потолка падал приглушенный свет, из невидимых динамиков слышалась мягкая музыка.
  
  Реникс заказал себе приличную кружку пива и в два глотка осушил ее до дна.
  
  - А теперь я объясню, как пьянствовать на халяву, и научу Вас этому, о уважаемый и мудрый Бхопай Рама!
  
  Бхопай молчал, ожидая продолжения. Галл легонько подтолкнул его к одному из столиков.
  
  - Садись. Сейчас - чуть погоди, алкоголь из пива в моем необъятном брюхе доберется до моего мозга. Что со мной произойдет?
  
  - Ты опьянеешь.
  
  - Точно, ты и вправду мудр! Так вот, когда это произойдет - проникни в мое сознание - это будет интересный эксперимент для трезвенника из страны трезвенников!
  
  Расслабившись, Бхопай выскользнул из своего тела и коснулся разума галла, сидящего напротив. Разум как разум, немного расслабленный из-за легкого опьянения, но работающий четко и слаженно. "А теперь объединись!" - последовал мысленный приказ Реникса. Индус сделал это, и... все стало ясно! Он вернулся в свое тело. Реникс возвышался над столиком с торжественностью моржа.
  
  - Понял? Он, наверное, присосался к чертовой уйме алкоголиков везде, где только мог их найти! Этот Август сейчас в таком запое, какой ему при жизни и не снился! И мало того - он заставляет тех, на ком сидит, хлестать все, что попало!
  
  - Я даже не думал, что это можно делать... - смущенно пробормотал Бхопай.
  
  - А у нас в Галлии это в порядке вещей. Не так, конечно, как этот... - Реникс сплюнул. - Но способ хороший - можно славно повеселиться, расслабиться, не заплатив ни гроша - и никакого похмелья! Главное - уметь!
  
  - Вы, европейцы, как были дикарями, так дикарями и остаетесь, - досадливо произнес индус.
  
  - Зато мы дикари веселые! - Галл впервые за три дня улыбнулся. - Ладно, пойдем работать. Чтобы теперь отцепить эту пропащую душу от тех, на ком он паразитирует и загнать его в тело, уйдет много времени.
  
  - Когда Бог творил время, он создал его достаточно... - задумчиво произнес Бхопай.
  
  Поздно ночью в кабинете менталистов зазвонил телефон. Бхопай Рама встал с кушетки, где лежал в позе трупа уже двенадцать часов и, подойдя к аппарату, снял трубку. Измочаленный Реникс смотрел на него из глубокого кресла. Лоб его был мокрым от пота.
  
  - Да, Бхопай Рама слушает.
  
  - Ребята, клон ожил. В нем точно Август?
  
  - Да, в нем точно Август. Только постарайтесь, чтобы он там и остался. Во второй раз я с ним связываться не буду. - Йог повесил трубку.
  
  - Правильно, я тоже - проворчал из своего кресла Реникс и тут же захрапел...
  
  ... Три года спустя в уютной квартире светился экран телестерео. Агасфер и Шейла сидели на диване, а трехлетний Август увлеченно строил какую-то башню из конструктора. Заканчивался выпуск новостей. На экране возникли прозрачные пластиковые постройки посреди красноватой пустыни, освещенной лучами заходящего солнца. Голос диктора за кадром неторопливо сообщал:
  
  - Завершен монтаж очередного городка на Марсе. Строительство завершено в срок, очередные новоселы, прибывшие позавчера, уже размещаются в своих квартирах, производят посадки в оранжереях. Назначение этого городка - двадцать шестого на Марсе - производство ракетных двигателей из местного сырья. Таким образом скоро отпадет необходимость в перевозке на Марс тысяч тонн грузов, что в свою очередь, позволит снизить налоги - и сделает жизнь землян еще более богатой и счастливой. А сейчас - о новой экспедиции к Сатурну.
  
  Изображение плавно сменилось. Теперь камера плавно приближалась к циклопическому сооружению из металлических ферм, торчащих из воды среди океана.
  
  - Мы приближаемся к самому большому плавучему космодрому Альфа-Пять, находящемуся сейчас в экваториальных атлантических водах. Через три дня отсюда должна стартовать экспедиция Звездного Легиона к Сатурну. Один из самых мощных кораблей космоса унесет двенадцать отважных легионеров к одной из наиболее загадочных и прекрасных планет нашей системы.
  
  На экране появился Сатурн во всем своем великолепии, медленно поворачивающийся вокруг своей оси.
  
  - Победная поступь землян вскоре достигнет самых отдаленных уголков нашей Галактики! - восхищенно бубнил диктор. - Даже богам, даже великому Юпитеру не снилась такая мощь его детей - граждан Рима!
  
  Агасфер удовлетворенно улыбнулся. СМИ делали свое дело. Римляне обогнали своих богов - и теперь старые боги становились не нужны. Что ж, ему есть что дать взамен.
  
  - А теперь в нашем эфире очередная ежедневная передача для детей и взрослых " Как это делается". Сегодня вы узнаете, что такое молнии и как люди смогли их приручить, как устроен телевизор, почему летает самолет. Надеюсь, эти знания помогут вам по-другому посмотреть на мир и развеять те суеверия, которые у нас до сих пор окружают науку и технику... Но сначала - немного рекламы.
  
  - Август, иди сюда! - позвала Шейла.- Твоя любимая передача начинается.
  
  Маленький император Рима забрался к ней на колени и с интересом уставился на экран. По нему важно вышагивал мамонт.
  
  - Печорские мамонты - это не только ценный мех! - затараторил голос за кадром - Это еще две, а то и три тонны ценного, диетического, легкоусвояевомого мяса! Еще это - бивни, еще - прекрасное живое украшение для вашего парка, это незаменимое подспорье для любого сельского хозяйства! Сегодня мамонты становятся доступнее, чем год назад - но мы не советуем вам тянуть с покупкой этой зверюги! Спрос на них растет быстрее, чем они плодятся!
  
  - Мам, а откуда взялись мамонты? - спросил Август Шейлу.
  
  - Клонировали десять лет назад. Нашли в вечной мерзлоте, на севере, замерзшего мамонта, и возродили к жизни маленького мамонтеночка...- рассказывала женщина малышу о том, что было ее идеей, ее разработкой...
  
  "Клонировали как и тебя, малыш" - подумал Агасфер, с нежностью глядя на них. - "Когда-нибудь ты узнаешь правду о себе. Когда-нибудь..."
  
  
  
   * * *
  
  
  
  Мне кто-то закрыл глаза горячими ладошками.
  
  - Маша?
  
  - Угадал! - Она скользнула вокруг колоды и села рядом, прижавшись ко мне. Совершенно обнаженная, с небольшой, но красивой грудью и тонкими стройными ножками, она смотрелась на фоне заснеженного леса как-то неожиданно, но - прекрасно. Как олененок Бемби, наверное. Было в ней что-то от лесной лани - стремительной и тонкой.
  
  - Ты почему не оделась?
  
  - А мне не холодно. Я иногда люблю вот так в снегу поваляться. Здорово, правда?
  
   Тело ее было горячим, жарким. Действительно, такую не заморозишь. Впрочем, чего удивляться - они тут все зимой летнее носят, чувствуется, что закаленные. Совершенные люди.
  
  - Знаешь, с кем я только что говорил? - спросил я ее, указывая рукой на цепочку следов, уводящую в лес.
  
  - С кем?
  
  - С Ним.
  
  Она поняла и кивнула:
  
  - Здорово. А о чем?
  
   - О нас, о вас, обо мне... О том, что у нас было.
  
  - Зачем? Это же личное!
  
  - А ты боишься, что Он об этом узнал?
  
  - Да нет, бояться тут нечего. А почему ты с Ним говорил об этом? Что-то не так, как в твоем мире? Спросил бы у нас.
  
  Похоже, она была чем-то озадачена, почти обижена на что-то, и я не то сделал, точно.
  
  - Вик, может быть, ты нам не веришь?
  
  - Да нет, верю... Просто...
  
  - Что? Вот то, что ты у Него спросил, у меня и спроси теперь.
  
  - Да я и не спрашивал у Него... Он сам разговор этот завел.
  
  - Ага, значит тогда ты чего-то не понимаешь, иначе бы Он тебя не спрашивал.
  
  Через пару минут она аккуратненько вытянула из меня всю беседу с Иисусом, причем требовала восстановить в точности каждое слово. Потом облегченно вздохнула, вскочила и прыгнула ко мне на колени верхом, обняв меня за шею.
  
  - Вик, милый... Я все время забываю, откуда ты.... Прости... Как вы там себя затюкали... Как машины живете... А ты правда думал, что если ты останешься с нами, то тебя отсюда выставят?
  
  - Правда.
  
  - И выбрал нас... Почему?
  
  - Если честно, хотел отказаться, но не смог. Прямо само вырвалось.
  
  - И Он сказал: "Да будет так!", - закинув голову назад, крикнула в небо Маша. - А знаешь, что это значит? - тут же прошептала она мне на ухо.
  
  - Что?
  
  - Что это будет так! - она звонко рассмеялась, обнажая чудесные зубы. - Ты нас любишь - сказала она утвердительно. - Я знаю, ты это еще не полностью понял, но ты нас любишь. Хорошо-то как! - она вскочила и, раскинув руки в стороны, закинув голову назад, начала кружиться среди сугробов.
  
  - Ты нас любишь... - напевала она в такт своему кружению.
  
  Видел ли кто-нибудь когда-нибудь такую картину? Не знаю, не знаю...
  
  Потом вышла Вика, в той же униформе Евы. Я откинул свою нездешнюю стыдливость, скинул джинсы, и мы вместе барахтались в снегу, сгоняя остатки сонливости - пока от девчонок не повалил пар, а я не посинел от холода и начал стучать зубами. Тогда они схватили меня за руки и со смехом побежали домой - греть меня у камина, где уже жарко горел огонь, бросая на наши тела огненные блики.
  
  Потом, уже одевшись, мы пили компот, горячий и вкусный, сидя в креслах.
  
  - А как ваши родители ко мне отнесутся? - спросил я.
  
  - Какие родители? - вскинула недоуменно брови Вика.
  
  - Ваши.
  
  Они переглянулись, как мне показалось, слегка оскорблено и недоуменно.
  
  - Вик, родители бывают только у животных.
  
  - Тогда я - животное? - тупо спросил я.
  
  - Нет, ты человек... А тебя что, родила женщина?
  
  - Ну да, не мужчина же. И не мамонт. А у вас что, по-другому, что ли?
  
  Они тут же засыпали меня вопросами о способах детовоспроизводства в нашем мире. По окончании этого допроса Вика приняла позу мыслителя, а Маша восхищенно произнесла:
  
  - Ну и дикость! Каменный век!
  
  - А у вас что, по-другому, что ли? - опять спросил я.
  
  - Вик, как тебе объяснить... Ты сразу и не въедешь, наверное...
  
  - Ладно, говори, по ходу дела разберемся.
  
  - Понимаешь, в твоем понимании... Да тьфу ты, в словах путаюсь! - Вика махнула рукой. - Если проще всего, то наши родители - это мы.
  
  - Вы что... друг друга родили, что ли? - я вообще ничего не мог понять.
  
  - Нет, не друг друга. Сами себя.
  
  Мне почему-то вспомнился детский журнал "Веселые Картинки". Был там один персонаж - Самоделкин. Сам себя сделал. Из винтиков и болтиков. Ну, тут наука вперед шагнула и такие вот девчонки сами себя собирают. Из чего вот только сделаны эти девочки?
  
  - Вы что, роботы? - ляпнул я.
  
  - А кто такие роботы? - спросила Маша.
  
  Я как смог, объяснил им, кто такие роботы, и пожалел - Вика, по-моему, еле удержалась от того, чтобы не запустить мне кружкой в лоб. Впрочем, через две секунды они смеялись, а еще через одну я ржал вместе с ними. Слава Богу - не роботы и не андроиды.
  
  - Вик, это долго тебе объяснять... - начала Маша.
  
  Но я ее перебил:
  
  - Лучше показать.
  
  - Это не показывают. Человек рождается сам, и это очень сложный процесс. Как ты находишь наши тела?
  
  - Днем глазами, в темноте руками...
  
  - Нет, я не о том... Мы для тебя красивы?
  
  - Не то слово, совершенны!
  
  - А знаешь, какая это тонкая работа? Сколько нужно удержать в сознании деталей, мелочей, нюансов - от атомарных решеток железа до совокупности генов, не говоря уже об устройстве каждой клетки.... В общем, это делается не за один день - и малейшая ошибка заставит все начинать сначала. Я пять дней работала для того, чтобы выглядеть так, чтобы ты любовался мной ежесекундно... Можно было бы просто подобрать готовый генотип, наиболее подходящий к твоему вкусу, но это уже не творчество, а штамповка. Ведь тебе во мне все нравится?
  
  Я, подумав, согласился с ней - действительно, я не мог уловить ни единой мелочи, которая бы меня раздражала, даже запах ее был, казалось, создан для меня. Впрочем, не казалось, а так и было.
  
  - Мне тоже пришлось повозиться со своим, - вставила Вика. - У меня задача даже посложнее была - подогнать тело к твоему вкусу так, чтобы ты не видел различий между мной тогда, летом и сейчас - и при этом измениться процентов на тридцать. Как я справилась?
  
  - Блестяще... наверное, - сказал я. - Я извиняюсь, конечно, но в этом вопросе ценителем и знатоком я пока не могу выступать. Данных не хватает.
  
  - Вот мы тебе их и даем - в тоне Марии послышались какие-то знакомые нотки. У кого я их слышал? - и тут же она заговорила как обычно.
  
  - В общем, у нас давно уже люди рожают - точнее, создают - сами себя. И мужчины, и женщины. Точнее, не себя, а свои тела. А мужчина или женщина - каждый выбирает для себя то, что ему больше нравится на текущий момент.
  
  - Ты, наверное, заметил, что мы не пользуемся механизмами? - спросила Виктория.
  
  - Очень даже заметил.
  
  - Так вот, на самом деле механизмами мы пользуемся. Только очень-очень маленькими, размерами с бактерию или вирус. Знаешь, что это такое?
  
   Я помотал головой, имея в виду эти самые машины. Оказалось, меня спрашивали про вирусы.
  
  - Ну, ты же сам мне говорил о болезнях и о вирусах тоже - сказала Маша.
  
  - А, о вирусах - знаю, конечно. - Когда это я говорил ей о болезнях? Что-то не припомню...
  
  - Ну вот, - продолжала она, - эти механизмы, они могут перемещать отдельные атомы и управляются волевым усилием... Ты что? Вик! Вик!
  
  Я не знаю, какое у меня было выражение лица, когда я понял. Дикий ужас пополам с отвращением охватили меня, когда я понял все. Не раздумывая, что я делаю и как я делаю, вообще не думая ни о чем, я вскочил и, снеся дверь, пробкой вылетел на улицу. Я понял, понял, понял - и волосы у меня на голове стояли дыбом.
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"