- Я жив, - сказал далёкий голос в помертвевшей тишине. - Я жив, и я правитель Айвера. Имейте это ввиду.
Орсис ощетинился.
- Ты уже не правитель. Власть сменилась. И если ты не смиришься с этим, то первый пункт твоей речи тоже станет неверным.
В ответ долетел сухой смешок.
- Поглядим.
Следователь Варна выключил запись. Зокийят Ауринни смотрела на него - сквозь него? - прозрачно-спокойно. Она всегда смотрела только так. И никак иначе.
- Зокийят... вы же позволите мне называть вас так?
- Да.
- Пожалуй, мне придётся повториться, но... Вас обнаружили возле трупа бывшего правителя Айвера. Все улики против вас. Эта запись... добыта таким путём, что сомнений в её подлинности нет. Ему угрожали, и это не единственный случай. Более того, следствие установило, что вы присутствовали при трёхстах двадцати трёх смертях. Да, абсолютное большинство умирало от болезней, от травм при авариях. Вы умудрялись проникать даже к местам катастроф воздушного транспорта, но... Есть версия, что вы - убийца. А вы только рассказываете о провожании умерших и не предоставляете ни тени возможности для того, чтобы опровергнуть эту версию.
Зокийят медленно кивнула и закуталась в старую нищенскую накидку. Ей было холодно.
- А этого не докажешь, - безмятежно сказала она. - Никто не видел, никто не понял. Ауринни всегда умели провожать. Ауринни - Властители Смерти. Потомки Кариаки - дочери Повелителя Мёртвых. Все знали перевод имени. Не надо было доказывать.
Следователь терпеливо дослушал.
- На Тайшеле - да, не надо было бы, я верю. Но мы не на Тайшеле. Мы уже три поколения как не на Тайшеле. Здесь надо доказывать. Здесь жизнь строят заново. Здесь другие правила и другие законы.
- Нет другого закона, кроме жизни и смерти. Люди живут и умирают. Ты не поменяешь этот закон, куда бы ни уехал.
Варна внезапно подумал, что худые руки Зокийят закрыли гораздо больше глаз, чем установило следствие. И никто никогда не подозревал её. Её, питающуюся смертями. Когда в Службе контроля за нематериальным миром у кого-то случался срыв, и человек начинал тянуться к смерти, жаждать того, чтобы смотреть на умирание, его быстро отправляли на лечение. Эту - не отправили. Некому было позаботиться. Теперь уже поздно.
Он вздохнул.
- Хватит на сегодня. Подумайте.
Зокийят встала, спрятала руки в накидку. Накидка была большой и очень старой, но всё ещё тёплой. Ей везде было холодно.
Когда её увели, следователь потянулся к видеофону, набрал номер. На другом конце долго не отзывались, он уже подумал, что Адисон ушёл в дозор или по вызову, но ошибся: появившаяся на экране весёлая толстая физиономия что-то деловито дожёвывала.
- Варна, у тебя когда-нибудь бывает перерыв на обед? - поинтересовалась физиономия. - Нет? Советую обзавестись. Весьма полезно для здоровья.
- Есть и спать - две вредные привычки, от которых невозможно избавиться, - буркнул Варна. - Что можешь сказать?
- Её никогда не было в списках. Ни спящих, ни неофициальных, никаких. Никто её не знает. Глухая самодеятельность. Но если правда, что она может провожать и тем самым предотвращать застревания душ, то надо срочно брать её на работу.
- А проверить её можешь? - неожиданно спросил Варна. - Вы же одарённые Силой. Ну, если называть вещи своими именами, раз мы уже не на Тайшеле.
- Одарённые, - согласился Адисон. - Только толку от моей проверки? Вот, к примеру, пойдёшь ты со мной в дозор. Посмотришь на то, как мы работаем. И скажешь, что это невозможно задокументировать. И всё.
Варна откинулся на спинку кресла. Перед мысленным взором он видел тупик, в этот тупик его шаг за шагом толкало всё - улики, обстоятельства, сам ход событий... и ему туда не хотелось. Совсем не хотелось. В тупике стоял холод и пахло могильным тленом.
- Адисон... а возьми-ка ты меня в дозор? - вдруг попросил он. - Один раз. Даже если ничего и не произойдёт. Я же не настаиваю, чтобы мне обязательно повезло.
- Это кому везение, а кому работа, - наставительно сказал Адисон. - Тебе в лучшем случае развлекаловка, посмотреть на зрелище, а нам... Ладно. Я сам напросился. Приходи в двадцать пять, оружие не бери. Знаю я вас, чуть что - на автопилоте хватаетесь и можете своих перестрелять.
- Не возьму, - покладисто сказал Варна. - До ночи!
- До ночи.
***
Ночь была чуткой, чёрной и промозглой, туман властно брал свет фонарей и делал его живым, струящимся... материальным. Свету это не нравилось, он превращал туман в стаи летящих призраков. Туман недовольно клубился, рассеивал одни призраки и рождал новые. Они не могли друг без друга, свет и туман. Они ненавидели друг друга.
В двадцать пять ночная сторона Айвера спала. В двадцать шесть и двадцать семь на ночную сторону наступали призраки грядущего рассвета - долго, неохотно, мучительно. Что-то в воздухе было не так. На Тайшеле такого не было никогда, там рассветы были ясными и честными, как и сама ночь, но здесь - что-то давило, что-то не хотело принимать людей. Адисон называл это сопротивлением планеты против пришельцев, но люди знали, что уже не уйдут с Айвера, и надо было как-то приспосабливаться. Могло быть хуже. Бывало хуже.
Они ехали невысоко над землёй и медленно, - Адисон сказал, что выше подниматься бесполезно, потому что привидения привязаны к земле и по земной привычке даже не всегда пользуются способностью проходить сквозь стены. Вместе с Адисоном и Варной были ещё двое, один из них вёл машину и явно был недоволен тем, что в дозор пригласили постороннего, но ничего не говорил. Другому, стажёру, Адисон, развалясь на сиденье, читал лекцию о систематических нарушениях нематериальной экосистемы, которые связаны с появлением человеческой колонии. Стажёр хмуро слушал. Было впечатление, что он пришёл в Службу с намерением наладить всё и сразу, и теперь реальность, как это обычно ей свойственно, безжалостно давала ему по носу, отчего человек неизбежно этот самый нос вешал. Адисон наблюдал за процессом. Когда-то он был таким сам.
Варна смотрел за окно. Ему было жаль стажёра. Одно дело лечить болезнь до выздоровления пациента, другое - понимать, что вылечить не удастся, а можно только с разной степенью успешности глушить последствия. Проблемы нематериальной экосистемы Айвера излечиванию не поддавались.
Они явно знали, куда ехать, это не было бесцельным блужданием наудачу. Варна поёжился: всё-таки сотрудники Службы не могли не вызывать нервной дрожи. Люди, видящие нематериальное. Если бы это не оправдывалось каждый раз событиями в материальном мире, если бы не погибали и не заболевали те, кто соприкасался с застрявшими душами, сотрудников Службы тоже надо было бы сдать психиатрам, а так... поставщиками психиатров были именно они. Довольно часто.
Машина остановилась на углу, возле спящего дома.
- Видишь? - спросил Адисон у стажёра.
Тот неуверенно кивнул.
Варна глянул на Адисона - и замер. Толстая весёлая физиономия преобразилась до неузнаваемости, стала безумно серьёзной, глаза засветились странным светом, - как будто видели не только доступное зрению... Варна остановил себя. Не "как будто". На самом деле. Ну да, вот так оно и выглядит. Видеть не только глазами. Иное зрение, чтоб ему.
Адисон обернулся.
- Хочешь - покажу?
Варна поначалу не понял, о чём тот говорит, а потом как обожгло: Адисон предлагал показать ему то, что видит сам. Но - как? Транслировать из головы в голову? Телепатически? Что, они уже и это умеют?
- Ну давай...
Адисон кивнул. Варна ждал, но ничего не происходило, он по-прежнему видел спящий квартал, и ничего, кроме него.
- Да расслабься ты, - недовольно сказал Адисон. - Так ничего не получится. Я не собираюсь лезть в твои мысли и узнавать про личную жизнь, я этого не умею. Я просто покажу. Закрой глаза и попробуй согласиться заснуть, обычно это помогает...
Он последовал совету. Перед глазами плясали отсветы ночных фонарей, темнота никак не могла взять свою власть над человеком. А потом сквозь путаницу стало что-то проступать, Варна заморгал: это что - дома?
- Не открывай глаза! - рявкнул Адисон. - Ты и так ничего не можешь, а ещё и это исчезнет.
Варна поспешно зажмурился. Адисон негромко обсуждал что-то с водителем и стажёром, - про прошедшие девять дней, про то, что за это время ничего не растворилось, про то, что держат. Варна не понял, кто кого держит, но уточнить не решился. А потом он увидел, как прямо из стены дома исходят бледные серебристые нити.
- Трое, - сообщил стажёр. - Да?
- Да, - кивнул Адисон. - Это только здесь. Сеть больше.
Варна начал припоминать. Застрявшие души, которых удерживают на земле убитые горем родственники. Не пускают уйти в смерть. Горе, которое на Айвере гораздо ярче и сильнее, чем на Тайшеле, - до клинической депрессии, частые случаи, с жуткой статистикой укорачивающихся жизней. Сначала научный мир кивал на то, что виноваты какие-то растения, что их запах способствует усугублению реакций на жизненные трагедии. Потом стали кивать на климат, на долгие серые дни, - на Айвере нельзя было поселиться в более светлых климатических зонах, не изведя на корню половину всего живого, но это погубило бы планету, и никто не взялся за такое варварство. И нет ответа - какое отношение имеют климат и запахи к нематериальным душам, которым уже всё равно?!
- Трое, - Адисон отметил что-то и записал адрес. - Утром отправлю предписание. Едем дальше, надо выявить остальные нити и закрыть это дело. Варна, тебе не повезло, это обычная текучка. Я понимаю, ты рассчитывал на погоню с замуровыванием злодея в Силовой аномалии, но не выйдет. Это не наш уровень. На это есть Стражи, а Стража я тебе сегодня точно не покажу.
- Незримые Стражи? - уточнил Варна.
- Разумеется, для вас они незримые, - невнимательно отозвался Адисон, которого тряхнуло на повороте. - Поаккуратней, пожалуйста. Их нельзя ни к чему принудить, с ними можно только договориться, попросить поработать. И то... они теряют мотивацию, уходят. Смерть плохо на людей влияет. Даже на тех, кто способен на бытие нематериальным. Кто готов. Кто согласился не уходить сразу. Что уж говорить о тех, кто ничего не умеет и умер неподготовленным...
- А как...
Адисон усмехнулся и кивнул стажёру.
- Ну-ка, покажи, что тебя не зря учили.
Стажёр собрался и враз стал младше, как будто ему предстояло отвечать на экзамене. Судя по довольной физиономии Адисона, он такое уже видел.
- Как заставить застрявших уйти? - уточнил стажёр.
- Да.
- Видите ли... когда душа отделяется от тела, возникает импульс... то, что толкает ко Входу, - он явно переводил терминологию на понятный Варне язык. - И душа улетает туда. А если импульс был недостаточен, если... удержали - горем, нежеланием отпускать, любовью, наконец, - то происходит застревание. И... надо эту сеть разрушить.
Варна похолодел.
- Чтобы перестали любить?
В машине стало очень тихо.
- Нет.
- А... как?
- Нужно создать новый импульс. Это сложнее, чем природный, естественный. Если человека любили, то это задача для тех, кто любил и держит. Они должны... собраться и отпустить. Отправить на свободу.
Варна вдруг замер.
- Это же песня, да?
- Да. Силою своей любви отправляю в дальний путь...
- Жуткая вещь, - Варна невольно вздрогнул.
Стажёр чуть усмехнулся - горько и знающе.
- Её написали специально. Для тех, кто держит.
- Кто-то из ваших? - поразился Варна. - Вот никогда не думал...
- Человек не искал славы и не трубил направо и налево о своей основной работе. Им... не надо.
- И... помогло?
- Вы же впечатлились этой песней, правда?
- О да...
- Другие тоже.
- Но всё равно - отрезать, отпустить... Это же страшно.
- Страшно - если тот, кого любили, застревает. Поддержание нематериального существования требует питания чужими эмоциями, - возразил стажёр. - Сначала это тоска, горечь потери... любовь. Потом, когда умрут те, кто знал, - самым сильным чувством, направленным к нематериальному существу, станет страх. И если научиться его вызывать, то можно жить долго. И слабые будут умирать от видений, от призрачного ледяного прикосновения... если научиться это внушать. А научиться - можно. И на Айвере достаточно быть хоть в небольшой степени одарённым Силой, чтобы увидеть. Или достаточно начать засыпать. Или не выспаться. Или выпить, накуриться, принять какую-то гадость, изменяющую восприятие реальности. А смерть плохо влияет на людей. Она обрекает на нематериальный голод и жажду уцелеть. И тогда - летят моральные ориентиры, летит в Бездну человечность... Мало кто способен сохранить всё это, став застрявшей душой. Застрявшая душа постепенно теряет разум, забывает то, кем она была при жизни, и всё существование её нацелено лишь на одно: на то, чтобы жить. Потому что путь через Вход закрыт.
Варну передёрнуло.
- Говорят, что в работу Службы входит ликвидация опасных застрявших душ, если не удаётся отвязать их вовремя от источников питания. Как их ликвидируют? Запирают в Силовых аномалиях? А снова открыть Вход, отправить душу туда, куда ей положено уйти, - можно?
Стажёр нехотя кивнул.
- Некоторые доходят до того, что их приходится замуровывать в Силовых аномалиях. Но ведь на всех аномалий не хватит, сами понимаете. Приходится с большим трудом выпихивать. Пробуждать в людях прежнее, чтобы создать импульс. Представляете, что будет с этой душой после того, как она уже в нематериальном виде натворила бед?
- Да. Ничего хорошего.
- Лучше отпустить того, кого любил, пока он ещё человек. Это Айвер. Противостоять ему очень трудно, Стражи подтверждают.
Варна вздохнул.
Начинался очередной мутный рассвет. Где-то в его серых лучах, выполняя предписание из Службы, поедут врачи по адресам, указанным Адисоном. Варна знал, что от этих визитов нельзя отказаться, нельзя не выполнять рекомендаций, - иначе погибнешь и утянешь за собой других. Адисон невнятно говорил, что если у каждого врача есть своё кладбище, то сотрудникам Службы хуже, им такое не светит. Каково это - обречь на вечное заточение застрявшую душу? Хорошо ещё, что участь застрявшей души грозит не всем живущим, иначе Айвер обезлюдел бы достаточно быстро. Всё-таки становится немного легче, если считать, что Вход открывается всегда, и только обстоятельства могут заставить душу промахнуться...
...И всё это действительно не задокументируешь.
***
Из кабинета начальника отдела Варна вышел в растерянности. Консультация со Службой была лишней? Он серьёзно? А как бы он что-то понял насчёт Ауринни, если бы не посоветовался? Это всё равно как не посоветоваться с врачом, а заниматься самодеятельностью. Они там, наверху, решили потерять профессионализм? Специально для дела об убийстве бывшего правителя или совсем, за ненадобностью?
Он мысленно ругался, произносил так и оставшиеся невысказанными слова... а потом медленно прислонился к стене возле окна, сквозь которое лился тусклый серый свет.
На него пытались давить. Недвусмысленно, не особо скрываясь. Видимо, пришла директива. Видимо, от тех, кто устранил правителя. Это же так просто! А если он не посадит Зокийят, то его отстранят, и её посадит кто-то другой. Не сказать, чтобы Зокийят была ему чем-то близка, или нет... не время, нельзя о этом думать, хотя мысли и лезут, и от них не отделаться, да и не хочется отделываться-то... Только вопрос в том, что посадить её - несправедливо. В принципе. И, судя по решительности устранения бывшего правителя Айвера, отстранение от дела - это лучшее, что может с ним случиться, если он заупрямится. С чего им жалеть какую-то мелкую сошку - следователя? С другой стороны, на Айвере пока ещё действует закон, и если закон не исполнять, то планета погрузится в хаос, из которого будет очень трудно выбираться.
Он поёжился. Устранение правителя Айвера. Пусть и бывшего, пусть и отстранённого от должности в результате, как ходят неприятные слухи, не слишком чистого голосования. Он не смирился, стал предпринимать какие-то действия - и был убит. Что, государственность на Айвере уже убита вместе с ним, или ещё есть какая-то надежда?
Варна лихорадочно перебирал события последних месяцев. Финансовый кризис. Разрыв с Тайшеле - окончательный и бесповоротный. Там, говорят, начали твориться какие-то нехорошие дела, и не один Айвер решил держаться от них подальше. Отказ от дежурства Владеющих Силой на Переходе поставил точку в этом деле. Да, они действительно ушли, это задокументировано, и следящие камеры не обманешь. Трудно с теми, кто сильнее - Сильнее людей... поэтому их боятся и им не верят. Поэтому и к Службе тоже относятся подозрительно. Терпят - из-за застрявших душ и постоянной опасности, исходящей от нематериальной стороны жизни планеты. Да, тут такая жизнь. Такая планета. Судя по обрывочным данным с других, идеальных условий вообще не бывает. Материки не тонут - и скажите спасибо.
Он заставил себя вернуться к убийству. Нужно проверить устойчивость системы. Если зашаталась сама основа безопасной жизни - беда. Если нет тех, кто возьмётся поддержать и укрепить шатающуюся основу - ещё большая беда... потому что бежать некуда. Вдобавок к призракам и ненормальным масштабам скорби по умершим не хватало только развала в колонии.
Всё было ясно... и сложно. Сердце сжималось от предчувствия неизбежной беды, и нарастало понимание: что бы ты ни делал, будет плохо. В разной степени, разным людям, но ему - обязательно. Вопрос только в том, насколько именно.
И оставался вопрос: если стабильная и нормальная жизнь уже какое-то время назад начала разваливаться, то как он умудрился это проморгать? Ведь ходил же на работу, что-то делал... жил. Вроде все текущие общественные неприятности были в пределах нормы...
***
Они приходили по адресам, которые получали от Службы, - не предупреждая, не спрашивая разрешения. Они приходили в форме, в спокойном синем с металлическим отливом. В форме тех, на кого можно опереться. К кому можно прислониться и поплакать. Да, - временно, потому что в их Кодекс входил запрет на личные отношения и на создание зависимости: тех, кому плохо, - от них. Но они были выше. Им не нужны были свиты из благодарных, они не ставили себя на пьедестал и не создавали из себя культ. Им было не надо. Просто - не надо. Для тех, кто не понимал, был официальный запрет бывшим пациентам на общение с ними. Единственное, что позволялось, - узнать день рождения того, кто вытащил тебя из самой глубокой бездны, которую только может пережить человек, и поздравить. Один раз в год. Не больше. Иначе того, кто тебя спас, уволят, и он больше никогда никому не сможет помочь. И если ты действительно благодарен, если любишь не для себя, а для другого, то выполнишь. Исключений не бывало. Исключения падали со своих высот в частную жизнь и находили другую работу.
А ещё - они уходили. Уходили, вернув тебя к жизни, отдав часть своей души, своё тепло, умения быть - вместе, поддерживать, помогать и идти рядом. И когда ты понимал, что уже - всё, что ты выбрался, прошёл по прозрачному хрупкому мосту между жутким прошлым и неясным, туманным, но живым будущим... они - уходили. И дальше надо было жить - одному. Может быть, с другими. Но - уже без них. Без тех, в синей с металлическим отливом форме, с тёплыми глазами. И в сравнении - очень часто! - оказывалось, что у других, у привычных, окружающих совсем не тёплые глаза и холодные руки... И с этим очень трудно смириться. С этим очень трудно жить. Идти дальше. Строить свою и только свою жизнь.
А люди в синей с металлическим отливом форме продолжали приходить к другим. И никому не полагалось знать, что таится за тёплым взглядом. Жалеют ли они о тех, от кого ушли. Мечтают ли вернуться. Хотят ли, чтобы незримые нити, связавшие их с теми, кому было невыносимо тяжело, а благодаря ним стало если и не легко, то - нормально, чтобы эти незримые нити продолжали жить. Их силой и невидимой бронёй, защищавшей их от боли расставаний, было молчание. Защищавшей ли?
Вечное молчание.
И только единицы могли прорваться сквозь него.
***
У Ирвади всё было плохо. Варна каждый раз не знал, что сказать, он понимал, что зажимается, что его накрывает холод, и ничего не мог с собой сделать. Вроде - да, серебристые ровные интонации, всё хорошо, но... он знал, что со стороны это видно. Да, за спиной было прошлое. То, которое к этому привело. К тому, что ты постоянно тащишь эту рутину, не хочешь бросить, уверяешь себя, что всё плохое позади, и теперь всё в порядке. В относительном порядке. Когда тебе не треплют нервы, и на том спасибо. И уже хорошо. Когда тебя поддерживают... кажется. И вроде бы даже не завидуют тому, что у тебя есть жизнь, есть интересы, есть что-то большое и сияющее за пределами узкого тесного "вместе"... и нет места - ни этому "вместе" в большой жизни, ни наоборот. А там ведь, в жизни, есть другие... и не знать этого нельзя.
Ирвади болела. Долго, вяло, напоказ. Пыталась заниматься делами. Пыталась сделать свою жизнь - важной, интересной... Не завидовать. Не получалось. Вот когда Варна с трудом продвигался по службе, когда у него ничего не клеилось, у неё всё было отлично, и она чувствовала своё превосходство, но теперь...
Теперь Варна, подходя к дому, думал о последнем разговоре и о том, что он так и не посадил Зокийят Ауринни. За это могло последовать - нет, не наказание, что толку наказывать, если есть цель, которой нужно добиться любым способом. Не наказание.
Угрозы.
***
- И всё-таки ты продолжаешь ковыряться с этим делом. Ты перспективу-то видишь, несчастье моё?
Варна задумчиво и аккуратно отпустил на свободу издёрганную в клочья кисточку от занавески. Адисон усмехнулся, поглядев на то, что от неё осталось, но ничего не сказал. Занавеска была общественной.
- Ирвади умирает, - коротко сказал Варна.
- Ого...
- Меня больше никто не торопит. Не задаёт вопросов. Видимо, время у них есть, и они просто ждут, пока всё совершится своим путём.
- Логично. Правителя-то они уже убили.
За окном стремительно собирались на вечернюю вахту серые сумерки. Сумерки Айвера были долгими, дни пытались бороться за жизнь, но каждый раз проигрывали.
Адисон помолчал.
- Ты хотя бы приблизительно представляешь себе, кто такие эти "они"? Или тебе не положено?
- Положено.
- Ты что-нибудь сделал?
Варна молча кивнул. Рассказывать о сделанном, подозревая, что у стен есть уши, он не собирался. Но глаз у стен не было, и кивнуть было можно. Адисон понял.
- И всё же Ирвади умирает.
- Да. Есть препараты, которые ускоряют процессы в организме, это не секрет, но обнаружить их очень трудно, если не невозможно. К тому же, сам понимаешь, какие-то вещи обнаруживаются только после вскрытия.
Варна сам удивлялся, почему он так спокоен. Наверное, есть какой-то предел... а может, профессия создала уже давно защитный щит, благодаря которому можно проходить страшные вещи, оставаясь с трезвой, холодной, до жути чётко соображающей головой... и почти без эмоций. А может, износившиеся отношения добавляли своего? Травматическая ампутация той части души, которая умела болеть и страдать, которая умела страстно и безнадёжно желать что-то изменить и изнывала от невозможности сделать это... И теперь то, что мучительно крутится в голове, то, что не даёт спать, - всего лишь фантомные боли, и когда ты сталкиваешься с реальностью, то обнаруживаешь пустоту. Просто - пустоту. Тебе не больно, тебе не неприятно, тебе никак. Ты можешь продолжать жить, действовать... даже улыбаться. Ему вдруг на какой-то момент стало кощунственно-легко: всё закончится, а он останется, и, в общем, на душе не будет груза вины, потому что всё - само... А потом - будет новое. Обязательно будет. Не может не быть. И жизненный тупик рассосётся сам собой. Только пока не видно, - как...
- Это может быть не всё, - заметил Адисон, и Варна вздрогнул, очнувшись от мыслей. - Пока ты ничего не сделал, но как только ты дёрнешься...
Возвращаться в реальность было тяжко.
- Я знаю.
Адисон встал.
- Извини, - работа. Постарайся, чтобы...
Он замолчал и махнул рукой. Советовать и желать было нечего, всё и так было слишком ясно.
***
Слышать призраков дальнего пути на Айвере не было редкостью. Обычно это случалось глубоко заполночь, когда рельсовик набирал скорость и нёсся сквозь черноту, когда все старались отгородиться от ночи закрытыми окнами и спрятаться в сон. Тем, кто не спрятался, - доводилось.
С последней командировки прошло довольно много времени, и у Варны не было ностальгии по путешествиям, он не понимал восторгов от смотрения в окна, - там всё равно та же серая хмарь, как и в городах, так какая разница... Призраки дальнего пути его не могли напугать, - высокий скрипучий свист, иногда на несколько голосов, иногда с ясно различимой, хоть и дикой, мелодией. Некоторые даже пытались эти мелодии записывать. Получалось плохо. Передать холодную ночную жуть, одиночество в пути и проносящуюся мимо, мимо, мимо далёкую жизнь - не удавалось никому.
Когда Варна услышал призраков дальнего пути в своём подъезде, то поначалу не понял, что это. В памяти смутно шевельнулось и отозвалось: да, это же знакомо, но как-то не по месту, не сочетается со стенами дома, с лифтом, с лестницами и окнами... А потом - дошло.
Варна остановился и замер, слушая. Понимал, что опоздает на работу, что опаздывать вообще-то нельзя, потому что сегодня должны были принести результаты экспертизы Зокийят, но... стоял и мысленно следовал за свистящими голосами, зовущими прочь - из привычных стен, из серого сумрака, из холода и зябкости туманного воздуха. Прочь. Насовсем.
***
Он даже не мог сказать, чего ему хочется больше. Если в экспертном заключении будет признание Зокийят невменяемой, тогда есть полное основание для закрытия дела. И тогда... тогда получалось, что все её заявления - бред. Что нет никаких провожаний, нет Властителей Смерти, да и Кариаки, дочь повелителя Мёртвых... ну, может, когда-то она и жила, и действительно была дочерью руниа и человека, но присваивать чужие заслуги и умения... тогда получалось, что Зокийят обманывает саму себя. Да, никому от этого не плохо, мёртвым уже всё равно... но от этого почему-то до боли обидно. Как будто ты поверил, поймался, открылся великой и страшной легенде о соприкосновении со Смертью, а всё оказалось пустой выдумкой больного ума. Но если нет...
Если эксперт признал Зокийят здоровой, то Варна вновь упирался в тупик. Точнее, в этом варианте тупика всё становилось гораздо хуже, потому что призрачная надежда на то, что эксперт решит вопрос закрытия дела вместо него, исчезнет. И если Зокийят невиновна, то выковыривать её из ловушки придётся как-то иначе. И выковыривать придётся, потому что при одной мысли о том, что он, следователь высшего разряда, может согласиться на осуждение невиновного в угоду каким-то не поделившим власть мутным деятелям, ему становилось плохо. Почти физически плохо, - как это всегда бывало здесь, на Айвере, со всеми, на кого обрушивалась беда, несправедливость или даже более мелкие неприятности. Айвер не щадил никого из тех, кого судьба выбивала из спокойного нормального течения жизни. Айверу совершенно определённо не нравились люди, и за три прошедших поколения они так и не смогли убедить планету в том, что с ними можно как-то ужиться.
Варна медленно, как во сне, шкурой ощущая каждую секунду неустойчивого и сопротивляющегося бытия, добрался до своего кабинета и спросил, не пришли ли результаты экспертизы. Прочувствовал каждый удар жилки на виске, отсчитавший секунды от вопроса до ответа.
Результаты готовы, сейчас их доставят, подождите.
Он перевёл взгляд на серое утро за окном. Сегодня было морозно и светло, необычно светло. В это время года всегда темнее. Скоро стемнеет. И станет как обычно. И не помогут намеренно-цветные стены домов, множество ярких деталей в интерьерах, десятки переливов каждого цвета и запрет носить чёрный, серый и белый. Ничто не поможет. Будет плохо. В любом раскладе будет только плохо, вопрос только - в какую сторону. И как из этого выбираться.
До появления результатов экспертизы он успел перебрать все кисти на занавесках, нарисовать на казённых листках трёх лупоглазых сандири и несколько раз удержаться от того, чтобы позвонить Адисону.
Результаты экспертизы он открывал, забыв дышать. Перед глазами стоял прозрачный взгляд Зокийят, и вдруг он понял: у неё тоже тёплые глаза, как у тех, в синем... кому положено по работе. Только она это прячет. Нищенка, нищенка со страшным грозным даром... или полоумная, которую нельзя посадить, дело развалится, и никто не будет угрожать ему через Ирвади... Так что же?
Эксперт долго и подробно перечислял всё, что ему удалось установить, Варна продирался сквозь терминологию, сверялся с источниками, жадно вгрызался в сложный текст и проверял каждое слово. В какой-то момент он даже забыл о деле, просто - ему бешено и страстно захотелось, чтобы Зокийят улыбнулась. Вышла на свободу и улыбнулась. И всё.
Текст был длинным. Безумно длинным, подробным и нелёгким. Эксперту пришлось поломать голову, такого он ещё не встречал. Да, она нормальна. В известном смысле слова. Она вменяема и дееспособна. Она полностью отвечает за свои поступки. И это не всё. Она владеет иным зрением, умеет слышать чужие чувства и предвидеть будущее. Спонтанно. Сейчас может, а через секунду - нет, как будто перед нею то задёргивают, то отдёргивают завесу. И когда завеса закрыта, она так же беспомощна, как любой обычный человек. И на неё точно так же, как на всех, обрушивается горе. Внезапно. Без предупреждения. Да, она это как-то выдерживает. Да, за её спиной прошлое, о котором она предпочитает не говорить. Вполне возможно, что на её месте многие из жителей Айвера давно бы попали в разряд неспасаемых. Даже наверняка. Нет, она никогда не обращалась за помощью. Для неё нет помощи. Справлялась сама. Справилась.
Потом он долго сидел, откинувшись на спинку кресла, и бездумно смотрел в окно. Зокийят Ауринни. Полностью вменяемая одарённая Силой, питающаяся чужими смертями. Прямых доказательств нет. На косвенных можно выстроить не одну версию. Мотива тоже нет. Но в головах людей порой творится такое, что мотив можно высосать из пальца. Любой. Стоит только захотеть. Властительница Смерти, - мало ли...
...и она уже не улыбнётся, выходя на свободу.
***
- Ну да, получается, она вот такая, - Адисон с удовольствием захватил с тарелки сарики и отправил в рот. - И что ты можешь с ней сделать? Ничего. Исправить её хочешь?
- Нет.
- Слава Создателю. Отпустить?
- Да.
Адисон помолчал, дожёвывая. Неодобрительно посмотрел на Варну, который так и не притронулся к еде. За окном ресторана вместо серых сумерек наконец-то настала ночь.
- А если не получится отпустить? Как жить будешь?
Варна не удержался от вздоха.
- Не знаю. Буду делать вид, что весь в работе.
- Перед кем? Перед Ирвади? И ты всерьёз думаешь, что она ни о чём не догадывается?
- Перед собой.
- Не поможет.
- Знаю.
- И как быть?
- Ну... я уже встретился кое-с-кем.
- Помогла?
Варна усмехнулся.
- Пообещала помочь.
- Забавная женщина. Но польза от неё есть.
- Да. Так вот...
Вызов прервал Варну, он жестом извинился и полез в карман за портативным видеофоном. Ожидал привычное. Адисон терпеливо ждал - и удивлённо поднял глаза на друга, когда тот вдруг страшно изменился в лице.
- Еду. Скоро буду.
Адисон спросил его - взглядом.
- Ирвади, - отрывисто бросил Варна. - Они не сообщили толком ничего. Звонивший представился врачом.
- Я поеду с тобой, - Адисон решительно отодвинул тарелку. - Мало ли что.
- Спасибо.
- Не стоит.
***
То, что Зокийят думает о ком-то другом, почувствовалось сразу. От этого стало неуютно и холодно. В мире и так хватало неуютности и холода, - но стало ещё больше. Намного больше.
В воздухе веяло тревогой. Нежданная, беспричинная тревога была спутницей смерти. Иногда - мучительно разрывающей связь души и тела. Иногда - ограничивающейся разрывом невидимых золотых драгоценных нитей, связывающих людей друг с другом. Первое было всего лишь страданиями тела. Первое было легче пережить. Второе...
И каким-то невысказанным чудом становилось ясно: мстить за Зокийят придёт Смерть. Просто придёт. Посмотрит в глаза. Возможно, даже ничего не скажет. Если кто-то - или что-то - заставит Зокийят страдать, если она не в силах будет вынести безмолвный крик душевной боли, - мстить за неё придёт не Создатель. До него не докричаться, да и надо ли пытаться - тому, за чьей спиной постоянно и незримо стоит верный друг, бесконечно терпеливый и справедливый? Возможно, кто-то и мог бы остановить его разящую руку, она бы дрогнула в ответ на чей-то крик, но - чей? Не Зокийят же... она может даже и не узнать. Или узнать, - но после. Когда справедливость уже будет явлена, когда свершится так, как она сама бы никогда не сумела, даже если бы имела все возможности.
Варна понял, что холодеет. Слишком похоже было, что это и есть - месть. Он не понимал, что он сделал такого, чтобы заслужить её, мучительно перебирал свои слова, действия... Он уже мысленно согласился на то, что Ирвади исчезнет из его жизни, но не мог никуда деть жалость. Подходя к дому, молча помолился, чтобы Смерть выбрала наиболее лёгкий путь, чтобы это всё было максимально безболезненно. И готов был ждать, узнавать... узнать, в чём - помимо воли - оказался виновен.
Смерть реяла рядом, и внезапно - то ли почудилось, то ли и вправду на грани слышимости Варна уловил голос Зокийят.
"Я из рода Властителей Смерти. Я предупреждала. Не стойте у меня на пути."
***
По дороге было много мелочей, - почему-то неожиданно много. И внезапно проглянувший сквозь вечные тучи солнечный луч, упавший наискось сквозь стекло машины, - он даже успел нагреть тёмную, мгновенно впитавшую тепло ткань одежды, отчего стало вопреки всему тепло и на душе. Тут же пронзила болью всплывшая в памяти давняя поговорка: вокруг тебя множество маленьких радостей, бери их смело, они твои... потому что ничего, кроме них, у тебя не будет. Потом была резкая вязь голых ветвей на фоне серого неба, завораживающе красивая и горько-печальная оттого, что нет листьев, и вернутся они нескоро, потому что на Айвере весна не каждый год. Потом был мелкий лёгкий дождик, забрызгавший стекло, чистый-чистый, как мечта о тепле, он усилился, некоторые прохожие не боялись идти, не прячась, их волосы намокали, чтобы стать от дождей Айвера мягкими и послушными. Варна припомнил, как когда-то радостно было вместе с Ирвади бежать под таким же дождём... подумалось: это было страшно давно, но на самом деле счёт времени был не так уж и велик, а радость ушла и кажется сном, как будто её в реальности и не было вовсе. Потом наконец настал последний поворот, Адисон остановил машину возле фургончика медицинской службы, - Варна точно знал, что это по её душу, - и надо было выходить.
Адисон шёл рядом молча, поглядывая по сторонам. Он вообще был слишком молчалив, Адисон, трудно было понять, что кроется за его неизменной доброжелательностью, иногда прорывалось - какие бездны он прошёл, а потом всё опять скрывалось за весёлостью, в которой не было ничего неискреннего. Он как-то умудрялся жить, этот Адисон, хотя другие на его месте давно бы махнули рукой и ушли из серого бесприютного мира Айвера, а он почему-то продолжал жить, чего-то хотеть, добиваться, не тонул в рутине, находил что-то интересное... и на что-то надеялся.
На пороге распахнутых дверей Варну встретили чужие люди в форме медицинской службы, и он услышал ровный профессиональный тон: Ирвади умерла. Её больше нет. В первое мгновение он даже не понял, что всё это относится к нему, нахлынула резкая и жуткая боль, как будто пронзило молнией... и наступила иная реальность.
В этой реальности нужно было подписывать какие-то документы, звонить, договариваться о похоронах, встречать и провожать множество людей, выслушивать их сочувствие - у кого реальное, у кого формальное, по обязанности, и у последних то ли в глазах стояло, то ли ощущалось даже без взгляда: давно ждали, но мог бы освободиться и сам, без помощи Смерти, так было бы затратнее по нервам, но честнее и проще, а ты - не сумел. Не хватило силы воли? От этого можно было оскорбиться, но молчание Адисона не позволяло: тот был слишком согласен, и с ним спорить было нельзя. И оправдываться - тоже.
Адисон настоял, чтобы Ирвади похоронили в тот же день, стремительно, даже до наступления ночи. Варна не понимал, зачем такая спешка, Адисон начал было объяснять, но слова пролетали мимо, не задевая сознание, и Адисон замолчал. Он в тот день очень много молчал. Слишком много.
В ту ночь Варна впервые за долгое время остался один - Адисон сидел с ним допоздна, до тех пор, пока у Варны не стали кружиться чёрные точки перед глазами, а руки стали тяжёлыми и неуклюжими. Варна добрёл до двери, запер её, добрался до кровати и упал, глядя в потолок. Подумал, что надо бы выключить свет, но сил подняться уже не было.
В первый момент он не понял, что это сон. Просто - что-то случилось, что-то изменилось, хотя точно так же были залиты светом коридор и спальня, и где-то вдали мерцало зеркало. Не было ничего нового, снаружи не доносилось ни звука, и всё же - что-то изменилось.
Зеркало в коридоре блеснуло и успокоилось. Варна хотел было встать, но не получалось, напало оцепенение, а затем... Затем в дверь - из ниоткуда - вошла Ирвади. Обычная, со своей полуулыбкой, с походкой, рассчитанной на то, чтобы подцепить внимание. Его внимание.
Он удивился, хотел было позвать, - и вдруг понял, что голоса нет. Он силился сказать, крикнуть, пытался раз за разом - и не мог, это было жутко, из этого невозможно было выдраться, и это длилось и длилось. Ирвади медленно подошла, села на край кровати, она была совсем близко, и это действительно была она... а Варна пытался сказать ей, что она мертва, потому что внезапно осознал: она об этом не знает.
В комнатах горел свет, Ирвади сидела рядом, молчала, и ощущение от личности было - да, это она... и ничего не закончилось. Варна не знал, как выбраться из мучительного вязкого кошмара, он прекратил бесполезные попытки кричать, он уже пытался встать, хотя бы шевельнуться, - не получалось, тут дошло, что всё это сон, и он стал рваться в другую сторону: проснуться, вернуться в явь, в реальность, в серую навязчивую реальность, сколько бы она ни была тяжёлой, он стал мысленно орать - Адисону, перебирал всех, кто оставался там, наяву, друзей, знакомых... никто не отзывался, потом вдруг в памяти всплыл прозрачный всевидящий взгляд Зокийят Ауринни, он увидел её лицо - так близко, так живо, так реально... И в следующий миг глаза распахнулись, он вскочил с колотящимся сердцем и обнаружил, что спальня пуста, а сквозь окна льётся серый утренний свет, мешаясь с искусственным, отчего по комнате, путаясь, бродили тени.
Варна добрался до выключателя, и в спальню пришёл обычный утренний полумрак. Часы бесстрастно показывали несусветную рань, - он проспал от силы часа три-четыре, до выезда на работу была ещё уйма времени... Он остановил себя: какая работа, у него законные три дня... Потом - померещилось? - он, невольно вздрогнув, обернулся на кровать. Три дня в пустой квартире. А если он пойдёт на работу - возвращаться сюда же...
***
- Простите, следователь Варна, вам действительно не стоило беспокоиться и приезжать сюда, - голос секретаря был привычно-вежливым, но в нём читалось неподдельное сочувствие. - Вам положены три дня тишины, вы имеете право отказаться, но...
- Я не откажусь, - хрипло и с нажимом ответил Варна. - Вы не можете заставить меня, мне некуда и не к кому идти... вы же знаете, где живут мои родители.
Секретарь поколебалась мгновение.
- Простите, это не всё. Поступил приказ об отстранении вас от дела Зокийят Ауринни.
- Что?
Варна в первый миг подумал, что он ослышался.
- Я... не понимаю. На каком основании?
- На основании заключения Службы контроля за нематериальным миром.
Варна молчал. В душе была буря. Он даже не мог понять, чего ему хочется больше - набить морду Адисону, уволиться или вовсе свалить с Айвера.
- Это... неоспоримо?
Он тут же осёкся: вопрос был излишним. Секретарь промолчала, затем протянула ему документы.
- Подпишите, пожалуйста. Вот тут, где стоит "Ознакомлен".
Варна без звука расписался и неуклюже натянул куртку. Нужно было уходить в серое утро, в котором он только что так старательно заставлял себя встать, привести себя в порядок, одеться... ради того, чтобы его выпихнули с работы, отняв последний шанс не оставаться одному.
Он вышел на улицу. Адисон, разумеется, знал. И про сон, который не просто сон. И про то, что он обязательно поползёт на работу. И сейчас ждёт. Позвонит Варна сам или даст ему тащить себя куда-то... как обычно. Как обычно?!
Злость скрутила так, что он задохнулся, закашлялся, на него обернулись случайные прохожие. Зашёл в сквер, за прозрачную чёрную решётку, - было холодно и промозгло, никто не сидел на скамейках, время компаний и тёплых ночей не пришло, да и приходило оно далеко не каждый год, никто не знал, будет в этом году или нет. Аллеи расходились лучами от площадки с фонтаном, в котором сейчас не было воды, он оперся на бортик. Красивый фонтан, действующий... но сейчас он мёртв. Нужен кто-то невидимый, чтобы оживить его, чтобы зажурчала вода, чтобы засверкали капли в солнечных лучах... а будет ли это? Нужен кто-то. Снаружи. Должен кто-то прийти. А если не придёт? Так и останется одна видимость, - ведь и так неплохо, симпатичный же фонтан... но неживой.
Он достал портативный видеофон, несколько мгновений смотрел на него - и набрал номер.
- Ты скотина, - ровно сообщил он Адисону. - Я оспорю отстранение и вернусь к делу.
- Да, - слишком легко согласился тот, как будто знал, что будет иначе, и не собирался попусту спорить. Улыбнулся. - Ты с такой тоской в нём ковырялся...
- Я не знал...
- Сейчас неважно. Пока ты подашь апелляцию, пока её рассмотрят - пройдёт время. Призрак будет возвращаться в твои сны. Если ничего не предпринимать - начнётся разрушение личности.
- Стращаешь, - Варна попытался усмехнуться. - Ты говорил то же самое про Ирвади, про зависимость... но сам признавал, что я нашёл... как ты тогда сказал... комфортную форму существования.
- Ты должен понять сам. Изнутри. Векторы должны совпасть - твой и мой. Никто не сможет тащить тебя снаружи. Даже я. Даже при всём желании. Тебе-то самому это надо?
- Это мой выбор.
Адисон скривился: Варна отвечал не на его слова, а на то, что его цепляло. Пришлось переключиться, - это было полезнее, чем переводить Варну на своё.
- Да. Твой. В том числе. Был. Что-то срезонировало. Я не спорю. При виде пятого размера груди мы часто начинаем думать не головой. Но некоторые могут освобождаться и без крайних мер.
Варна несколько мгновений ошалело молчал.
- Что? - слабо переспросил он. - Ты считаешь, что я убил Ирвади?
- Тихо, - неожиданно резко оборвал Адисон. - Я могу сказать, что это было. Если хочешь.
- Я...
- Не хочешь, - на лице Адисона выразилось усталое негодование. - Знал бы ты, как мне всё это надоело.
- Знаю. Не помогает?
- Нет. Так вот, - Адисон преодолел раздражение и снова стал профессионалом. - Не дёргайся и не психуй, не ты первый, не ты последний. Ты знаешь порядок. К тебе придут и помогут.
Варна вдруг с тоской осознал, что не верит этим словам. Нисколько. Хотя, действительно, не он первый и не он последний, и другие тоже не верили. И выкарабкивались. Как-то.
- Иди домой. Если бы ты был какой-то уникальный, если бы не было Службы, я бы позвал тебя к себе, отпаивал всякой высокоградусной дрянью и доказывал, каким идиотом ты был в последние пять лет. И ты бы согласился. И, может быть, коряво и долго, но я бы сделал то же самое, что делает Служба чисто и красиво. И да, ты мне симпатичен. Мне тебя жаль. Я видел таких, как ты, и не только, и похуже случаи были. И в моей собственной жизни, которую я тащу вопреки всему, из которой я уже дважды чуть не ушёл. В первый раз - пожалел родителей. Во второй раз не ушёл не ради кого-то, а без причин. Никто и ничто не удерживало, никто бы не помешал. И всё бы получилось. И всё было плохо. Не так, как у тебя сейчас, а плохо. И только потом, через годы, раз за разом, я видел: вот ради этого, оказывается, мне стоило остаться. Или ради вот этого. И, как же, не случилось бы вот такого!.. Думаешь, это всё легко?
- Нет. Не думаю.
- Иди домой. Ты сам не знаешь, для чего и кому ты тут нужен. И вовсе не той, о ком ты думал, что нужен. А может, и не думал, кто тебя знает. Может, знал правду и отталкивал её от себя, потому что признать себя слабаком - для этого сила воли нужна. Ничего ты не знаешь, хоть и умный.
- Может быть...
- Всё.
Варна молча кивнул. При одной мысли о доме, в котором никого нет, становилось тошно. Сразу вспомнилось, как он устраивал себе бесконечные командировки, брал сложные дела, - только бы подальше от неё, на законных, так сказать, основаниях. Злая, неприятная правда хлестала голосом Адисона, срывающимся от ярости и бесконечно усталым. Сколько он носил в себе эти слова, как давно хотел сказать, вытащить, разбить то, что ненавидел... а ненавидел ли? Однажды Адисон сказал, что ненависть бывает двух сортов: подлая, мелкая, низкая, способная только на то, чтобы исподтишка нагадить и убежать, сжигающая изнутри, - и благородная, сжигающая тлен вокруг и происходящая от великой любви. Так и сказал - от великой любви. Адисон терпеть не мог слюнтяйства, и добиться от него каких-то высоких слов было большой редкостью. Разговор про Ирвади был, всё было достаточно ясно... После этого Варна перестал жать ему руку. Надолго. Адисон... неизвестно, заметил или нет. Казалось, что не заметил. Проигнорировал и продолжил гнуть свою линию: совместную работу никто не отменял, ни один из них этого не захотел, да было и невозможно. Теперь Варна сам стал... объектом работы Адисона, что ли. Что-то новое...