Обычно не слишком ласковое, солнце Новой Сибири сегодня светило на удивление приветливо. Острые янтарные лучи пробивались через кроны могучих лип, сплоченными рядами охранявших тротуары на проспекте Императора Константина Второго, на который выходило фасадом центральное здание комплекса Штабов, и ловко попадали на лица молодых девушек, с веселым смехом закрывавшихся от них легкими кружевными зонтиками. В воздухе тонко пахло липой и корицей - повсюду торговали булочками, сладкими пирожками и печеньем.
Он остановился на перекрестке, ожидая неживого зеленого света, и, вмести с ним, разрешения продолжить свой променад. Машинально отряхнул погоны, на которых и не было, признаться честно, неизбежной столичной пыли - ночью прошел дождь, и к пяти вечера город все еще хранил частицу его свежести.
Сегодня был его день. День его свободы. Впервые после пяти долгих лет в Командирском училище он никуда не спешил и мог идти, куда ему только заблагорассудится. Ведь он теперь офицер.
Позади остались и долгие годы учебы, и сложные экзамены, и торжество выпускного бала. Увы, позади и отпуск в родительском имении, такой долгий - целый месяц! - и такой мимолетный. Позади вся старая жизнь.
Строгие преподаватели, большей частью своей боевые офицеры, участники войн, настоящие командиры, предупреждали их, зеленых юнцов, о той боли, которую им суждено ощутить в этот самый день. И никто, ни один курсант, ни на одном курсе, им не верил. А они только усмехались в снова ставшие модными среди офицеров во время Персидской кампании усы, и загадочно переглядывались. И только самые внимательные могли заметить в этих взглядах застарелую, почти выгоревшую грусть.
Теперь он их понимал.
Светофор загорелся своим изумрудным, искусственным светом, и он шагнул вперед.
Улицы города кишели людьми. Мамаши с колясками, строгие воспитатели с шумными ватагами школьников в темно-синих мундирах, не менее строгие классные дамы с воспитанницами, студенты в кургузых фуражках и просто молодые пары под ручку. Своевременные для летнего пятничного вечера цветочницы, уличные торговцы с выпечкой и орешками. Вальяжные, уже в возрасте, пары в нарядных одеждах, бабушки под старомодными шелковыми зонтиками. Просто люди - оставившие машины, покинувшие суетливое метро и монорельсы, чтобы прогуляться таким чудным вечером по самому центру города.
Остановившись у тумбы с афишами, он купил у рыжего паренька на пять копеек пирожок с ревенем и булочку с кедровыми орешками. Продавец сложил снедь в кулек из бело-серой бумаги, и с улыбкой протянул ему. С улыбкой на удивление честной, искренней, такой не свойственной уличным торговцам. Улыбнувшись в ответ, он вспомнил свой отпуск.
Отец его, отставной подполковник, за несколько лет после отставки умело распорядился офицерским паем и пенсией, и завел небольшое хозяйство в окрестностях Кремнегорска - небольшого городка в четырехстах километрах к северу от столицы. Небольшая шахта по добыче достаточно редкого зеленого гранита и скромная лосиная ферма давали достаточный доход, и отец приобрел на старости лет небольшую усадьбу.
В скромном двухэтажном доме, пятнышке света на фоне вековых, почти черных от старости, кедров, он и провел месяц своего первого офицерского отпуска. Купался в пруду, беседовал с сестрами, наслаждался мамиными лакомствами - ведь самое простое блюдо становилось деликатесом после пяти лет казенной столовой - и даже на пару дней пересекся со старшим братом, прилетавшим проведать родителей. Высокий, уже украшенный наградами штаб-ротмистр казался, как и в детстве, сказочно взрослым, большим и сильным. И только с его отъездом пришло понимание, что и собственные погоны украшают звездочки подпоручика. Такие маленькие и невзрачные на фоне четырех звезд брата.
Воспоминания прервала красивая молодая девушка, в деловом платье и маленькой шляпке, которая уверенной походкой прошла навстречу. Засмотревшись на нее, он даже забыл, что захотел пить, и, наконец, оторвав взгляд от ладной фигурки, соблазнительно обтянутой персиковым джерси, начал искать, где можно купить чего-нибудь попить.
Застыв посередине тротуара, с бумажным кульком в руке, другой рукой поправляя сбившуюся фуражку, он представлял собой настолько забавную фигуру, что сам усмехнулся. Наконец, увидев шагах в сорока за массивным крыльцом какого-то присутственного здания краешек будочки с напитками, он легкой, радостной походкой направился туда.
В его планах было сегодня отдохнуть, как это достойно офицера. Никакого синематеатра, городского парка и вечернего клуба - все это осталось в увольнительных курсанта. Денег, тех двухсот рублей подъемных, что дали на выпуск, хватило бы и на большее, но он хотел посетить ресторан. Не просто кабак или кафе, а именно ресторан. Солидный, куда курсанта не пустят даже с полными карманами денег. Такой, который может себе позволить только серьезный человек.
Но это потом. Вечером. А сейчас - утолить жажду и за необходимыми обновками.
Купив за три копейки баночку "Красного Яра", самого модного здесь, на Новой Сибири, безалкогольного напитка, он устроился за маленьким столиком в сквере в стороне от проспекта, и с удовольствием съел купленную выпечку, запивая ее холодным пенным напитком со вкусом таежных трав и запахом кедра.
За соседним столиком играли в шахматы два пожилых мужчины. Оба в штатском, полностью седые, они негромко переговаривались между ходами и почти не глядели по сторонам. Допив газировку, он встал, вкинул в многофункциональную урну баночку и бумажный кулек, проследив, что не перепутал отверстия в баке, что с ним иногда случалось, и направился к выходу с полянки, когда один из мужчин его окликнул:
- Молодой человек, разрешите отвлечь Вас на минутку?
- Пожалуйста - вежливо ответил он, плавно поворачиваясь к игрокам. Тот, что окликнул его, встал и точным движением оправил полы бежевого летнего пиджака. Второй, в легкой белой куртке, только повернулся в его сторону.
- Разрешите Вас поздравить! Как я вижу, Вы из выпуска этого года? - мужчина улыбнулся и потянул ему руку.
Пожимая ее, он задумался и более внимательно оглядел парочку. Только сейчас он заметил одинаковые стальные перстни у них на руках. Такие, как он знал, вручали офицерам военного флота при выходе на пенсию. На каждом перстне стояли годы службы, название корабля и герб флота, с которого уходили в отставку. Не удивительно, что они разглядели в нем выпускника.
- Так точно, Ваше высокоблагородие! - отчеканил он, правда, не повышая голос до предписанного Уставом. Отец учил по-суворовски, что лучшая оборона - нападение, и он не преминул этим воспользоваться.
Офицеры одновременно ухмыльнулись и коротко взглянули друг на друга. Он, привыкший читать по лицам преподавателей, рассмотрел в их усмешках одобрение и ему самому захотелось расплыться в улыбке. Но он сдержался. Как оказалось, к лучшему.
- Превосходительство... Превосходительство, молодой человек... - отозвался сидящий. Теперь улыбка, с таким трудом сдержанная, выглядела бы совсем неуместно. Он понял, что встреча осталась за офицерами - вернее, офицером и адмиралом - и о ничьей, так забавлявшей его в общении с офицерами в училище, можно забыть. - Я тоже поздравляю Вас...
- Благодарю, Ваше превосходительство!
- Ну что же, идите скорее, молодой человек, старики Вас больше не отвлекают. У Вас сегодня большой день... - взгляд адмирала еще больше потеплел, и теперь его улыбка стала совсем открытой.
- Честь имею! - он строго щелкнул каблуками, и красиво, как на плацу, развернувшись, ровным шагом направился к проспекту. И уже в спину услышал тихое, но вполне разборчивое:
- Храни тебя Бог, сынок...
Логично решив, что деньги все равно надо экономить, он воспользовался маршрутным автобусом вместо такси, и уже через пятнадцать минут оказался в Торговом квартале. Выполненный в форме веера, он состоял из двух бульваров - Прямого и Пряного, и одиннадцати Лучей, на каждом из которых торговали чем-то своим.
За пять минут он пролетел, не отвлекаясь, треть Прямого бульвара, по внешней стороне которого торговали различными безделушками и сувенирами, а на внутренней расположились маленькие кафе, бистро и бары на любой вкус, и оказался в начале Чиновничьего Луча, одного из самых широких и просторных в квартале.
По левой, нечетной, стороне торговали товарами для статских и гражданских чиновников, по правой же - для военных и сотрудников силовых министерств. Видно это было и по самим зданиям - по левую руку дома стояли строго-аккуратные, бежевые, желтовато-коричневые и бледно-голубые, украшенные классическими деревянными дверями с дымчатыми стеклами, и у дверей всели скромные латунные таблички.
По военной стороне дома высились угрюмые и суровые, как старые крепости. Обожженный кирпич, плохо отесанный гранит и бетон с нержавеющей сталью. Качающиеся на ветру кованые вывески, черные двери в цоколи и подвалы с кольцами вместо ручек, лестницы из черного бруса. Последние рыцари столицы...
В старом, имперском стиле была выдержана лишь малая часть города. От реки к площади Ермака на три километра простирался широченный проспект Императора Константина Второго, по обе стороны от которого за парками и скверами расположились квартал Присутственных мест и квартал Посланников по одну руку, и Торговый и Университетский кварталы по другую. И вокруг этого оазиса стиля, окруженного кольцом из шоссе, подземки и монорельса, расположились жилые и торговые районы города, за которыми, уже за пределами Объездного шоссе, лежали заводы и фабрики.
И хотя застройку внешнего города контролировали ничуть не менее строго, чем строительство центра, обилие многоэтажек и массивных мульти-центров выдавало, что столица еще молода и динамична.
За этими мыслями он чуть не проскочил заветную вывеску - гирлянду из начищенных латунных гильз от мелкокалиберных орудий. Под такой замысловатой и дорогой эмблемой скрывался один из ведущих оружейных магазинов - "Старая кузня", известная далеко за пределами Новой Сибири.
Отворив черную стальную дверь, он попал в маленький вестибюль, из которого дальше вели две лестницы и один коридор. Коридор упирался в оружейную часть магазина, лестница вверх вела в залы амуниции, та, что вниз - в тир и мастерскую.
В полумраке коридора вдруг выросла огромная фигура - охранник или привратник, ростом явно за два метра, весь в черном, вежливо прижался к стене и поздоровался:
- Приветствуем, Ваше благородие!
В ответ на вежливый кивок он толкнул дверь рукой, и в коридор проник свет из торгового зала.
Проведя в магазине больше двух с половиной часов - до половины девятого, он успел и порядочно опустошить кошелек, и приятно провести время.
Разговорившись с продавцами, он стоически отклонил все попытки склонить его к приобретению последнего писка моды - тридцатизарядного ПИ ижевской разработки, конструкции Иволгина, только недавно внесенного в Высочайше утвержденный список оружия, разрешенного к приобретению и ношению офицерам армии и флота Российской Империи. В самом деле, хороший пистолет, но еще не прошел ни одной войны, и поэтому настораживал.
Свой выбор он остановил на модернизации старого, но надежного тульского "Сыча", с удлиненным на три патрона магазином и новой рукоятью. Пристреляв его тире, он остался доволен, хоть и выбил всего двадцать одно очко. Пока в мастерской подгоняли рукоять под его кисть, он выбрал патроны - по две пачки бронебойных и обычных, и занялся выбором ножа. Отличный черный универсальный боевой нож, выкованный на Горе, обошелся ему в фантастическую сумму в 15 рублей, но он того стоил.
В отделе амуниции он выбрал себе три кобуры - набедренную, универсальную модульную и парадную с портупеей, последнюю примерил на китель, и согласился с доводами консультантки, которая посчитала, что петли на самой кобуре можно удлинить под длину руки.
Дождавшись кобуру, он выбрал универсальный боевой командный модуль "Шелом-2М", который, как он знал от оружейников в училище, еще не поступил массово в войска, и в ближайший год не поступит. От имеющейся офицерской модели "Шелом-КМУ" новый отличался меньшим весом, большей прочностью корпуса и большей надежностью работы. В дополнение к нему приобрел совместимый универсальный прицел с функцией записи и трансляции, и еще пару интересных новинок.
Когда общая сумма чек перевалила за 60 рублей, к нему вышел управляющий. Среднего роста невзрачный мужчина совершенно невоенного вида с безупречными манерами, управляющий оказался весьма осведомленным в вопросах службы и учебы в училище человеком, и беседа с ним оказалась исключительно приятной и непринужденной.
Потом, когда ко всем покупкам прибавились разгрузочный жилет с поясом и набором подсумков, наколенники, налокотники и рейдовые ботинки, управляющий предложил прогуляться в тир, пока продавцы подготовят подарок от магазина.
В тире сотрудник магазина набрал на пульте управления сейфами длинный пароль, и в пирамиде открылась небольшая бронированная дверца. Когда из нее выехал лоток, дыхание перехватило, казалось и у него. В лотке в окружении патронов лежали два старых, но идеально ухоженных пистолета - ТТ-33 и Кольт М1911.
Он с благоговением выпустил из обоих по магазину, удивляясь мощности отдачи и громкому звуку, когда его позвали наверх. Там все его покупки уже упаковали, а пистолет и патроны лежали в аккуратном бронированном кофре размером с деловой кейс. Насколько он запомнил ценники, такие кейсы стоили по восемь - десять рублей. Это был серьезный подарок, больше, чем десять процентов от размера чека. Но отказываться было неудобно, да и, признаться честно, жалко.
- Успехов Вам, молодой человек! - сказал мягким голосом управляющий, когда все покупки уже отправились курьером в гостиницу. Провожая покупателя до выхода, он сам потянул ему конверт с картой постоянного клиента.
- Благодарю Вас, сударь! Не знаю, когда в следующий раз смогу посетить Ваш магазин, но сделаю это с удовольствием! - раскланялся он и вышел на улицу, прокручивая в голове татуировку на запястье левой руки управляющего, ненароком выглянувшей из-под браслета часов, когда они прощались.
В татуировке было что-то неуловимо знакомое, и интерес к ней затмил даже легкое раздражение от того, что все сегодня желали ему удачи, успехов, и прочего, да еще с таким видом, будто это они его учили пять лет.
Успокоившись и почти забыв про татуировку, уже на Прямом бульваре, он увидел в витрине сувенирного магазина черную футболку с эмблемой в виде армейского двуглавого орла, сидящего на двух перекрещенных кинжалах.
А под ней крупные белые буквы - "Фронтовая разведка".
В начале десятого он вышел из такси у одного из самых дорогих ресторанов города. И хотя "Бор" славился совсем уж запредельными ценами, а в элитарный "Золотой Плес" было практически невозможно попасть, какие деньги не имей в кошельке, он выбрал именно "Империал". Это был ресторан с большой буквы - вышколенная прислуга, крахмальные скатерти, колонны и хрустальные люстры, настоящее серебро и живой оркестр.
Швейцар в строгой темно-синей ливрее отворил перед ним тяжелую дверь, темнота незаметно приняла его фуражку, вежливый официант проводил за столик. Вокруг темнели костюмы и статские мундиры, блестели драгоценности на дамах, искрилось в бокалах шампанское. Ощущение принадлежности к этому кругу приятно кружило голову.
Он быстро, но внимательно изучил меню, заказал зеленые щи по-таежному, с сохатиной и черемшой, печеную свинину с тмином и капустой, тяжелый салат с семгой и кедровыми орехами и триста грамм "Золота Сибири". Когда официант откланялся и незаметно упорхнул на кухню, он пригубил из изящного хрустального стакана родной "Кремнегорской" минеральной воды и медленно оглядел зал, стараясь вежливо ни на ком не задерживать взгляд.
За соседнем столиком сухой, небольшого роста полицейский полковник с удивительно похожей на него женой в строгом изумрудного цвета платье тихо разговаривали за бокалами с темным, почти черным вином, даже на вид исключительно сладким и ароматным. В их глазах было больше улыбки, чем на лицах - видимо, оба за годы привыкли не афишировать свои чувства. Они напомнили ему отца и матушку - такие же немного строгие, чуть старше своих лет на вид. Он улыбнулся уголком рта и перевел взгляд дальше.
За столиком слева сидело две пары - постарше и помоложе. Пара постарше - типичные чиновники. Он в статском мундире коллежского советника с медного цвета шишками на рукавах - аппарат генерал-губернатора. Прилизанные волосы, тяжелы щеки и маленькие глаза. Но взгляд острый, неожиданно умный для такого типажа. Она - пышное, но немного старомодное платье из шоколадного бархата, крупное колье и руки, усыпанные кольцами. Вот ее выражение лица полностью отвечало штампам - напускная заинтересованность, сквозь которую явно проглядывало пренебрежение к собеседнику.
Их собеседник, как и его спутница, были значительно моложе. Мужчина деловито и аккуратно орудовал вилкой в тарелке с какой-то сложной пастой, периодически отпивал небольшими глотками вино из бокала и увлеченно о чем-то рассказывал. Судя по его скромному, но очень дорогому костюму, неброским запонкам и аккуратным часам, он был из деловых кругов. Причем, исходя из того, с каким интересом его слушал чиновник - из кругов серьезных.
Его спутница, воздушная блондинка в белом с золотым платье, отличалась от большинства женщин в зале отсутствием обилия драгоценностей и скромным макияжем. На ее руках были надеты тонкие браслеты, один из которых являлся еще и часами. Такой набор брат покупал свой супруге на десятую годовщину и очень хвастался ими месяц назад, когда заезжал к родителям. Матушка тогда еще ужасалась цене - сто сорок рублей даже для имеющего награды штабс-капитана огромная сумма. Но брат только ухмылялся и переглядывался с отцом.
Еще через пару столиков в сторону закрытой по вечернему времени веранды за длинным столом сидели несколько пар пожилых пар. Видимо, встреча родственников или старых друзей. Там беседы шли совсем уже шепотом, и официанты вились вокруг стола как пчелки - скромный стол без ярких изысков просто ломился от простых, но дорогих блюд, выдавал большие деньги посетителей. Мало кто отваживался отдавать по полтора-два рубля за порцию пельменей или бефстроганов с гарниром. Но здесь мясные блюда были лучшие в столице, сюда - в отдельные кабинеты, конечно - захаживали и его высокопревосходительство генерал-губернатор, и, спускаясь на землю со своей базы в горах, командующий округом.
А вот за столом ближе к танцевальной площадке сидели четыре офицера: три капитана и ротмистр. Они отдавали предпочтение таким же баснословно дорогим пельменям и водку заказывали графинами по пол-литра, что бы не успевала согреваться. Отрывки их беседы долетали и до его столика, но он не вслушивался. Все было написано на лицах - худых, загорелых, обветренных. Все четверо явно с фронта, и явно буквально на пару дней, иначе зачем с такой жадностью упиваться мирной жизнью?
Оркестр заиграл что-то неторопливое, из оркестровых обработок народных песен, когда принесли щи. Он отвлекся от зала, быстро съел пару полных ложек, наслаждаясь свежей, крупно порезанной черемшой и большими кусками предварительно обжаренной сохатины, обвязанной тонкими ленточками шпика - для сочности. Опрокинул полную рюмку водки, охлажденной точно в меру - и не густая, как с мороза, и не теплая, как простоявшая на столе полчаса. Прохладная именно настолько, чтобы ощущать аромат и вкус, и пить, не заедая жадно обожженный рот, а чинно закусывая...
Половину тарелки он съел быстро, выпил еще рюмку, и уже не торопясь, с мягким подовым хлебом, доел оставшуюся половину. Стоило опустить ложку, как из воздуха соткался официант с серебряным подносом, на котором курилась паром свинина. Когда появился салат, он уже не заметил.
Большой кусок нежной свиной шейки, шпигованной чесноком и запеченной в фольге на углях, нарезанный перед подачей на три ломтя, посыпанных тмином и окруженных горкой порезанной квадратиками, в немецком стиле, тушеной капусты - красной и белокочанной. К мясу шли три тончайшего фарфора плошки - с хреном, горчицей зернами и обжигающим соусом из красного и зеленого острых перцев...
Салат, нежный, но плотный, с ароматными орешками, кубиками соленой семги и свежим укропом, он не запомнил. В нем благоухала свинина, на языке полыхал перец, и капуста затмевала все остальное.
Наконец, спустя, как оказалось, почти полтора часа, официанты убрали посуду и принесли ему меню десертов. Он выбрал печеные груши с медом и мятой, чашечку кофе по-турецки, и бокал коньяка.
- Какой коньяк предпочитаете, Ваше благородие? - склонился над блокнотом официант - Армянский, грузинский, московский шустовский, французский? Бренди молдавский, греческий, английский?
Он на несколько секунд задумался, и официант расценил его замешательство по-своему:
- Есть отличный местный бренди - "Старательский"... - и лукаво ухмыльнулся.
- Нет, что вы, зачем же так портить десерт?.. Какой есть грузинский? - жестко посмотрев на молодого работника ресторана, поинтересовался он.
- "Тбилиси", "Греми", "Арагви" - напрягся официант, осознавая уже свою ошибку.
- "Арагви". И сигару, будьте так любезны, голубчик... - ласковым тоном, но с каменным лицом отправил он официанта за заказом.
В зале раздались аплодисменты, и он отвлекся на сцену с оркестром, где закончила выступать местная певица, судя по голосу и репертуару, как минимум с консерваторией за плечами. Но все-таки увидел, как у тяжелой гардины, окружавшей дверь на кухню, официанта поймал метрдотель, и что-то ему резко выговорил.
Да, подумал он, официанту не повезло. Ошибка была небольшая, и не узнай о случившемся метрдотель, все бы обошлось - он бы не стал рассказывать. Но теперь парня попросят уволиться - подобное пренебрежение клиентом недопустимо даже в кафе, не то, что в подобном заведении.
- Ваш десерт! - уже другой официант, постарше и посолиднее, поставил перед ним тарелку с грушами, посыпанными сахарной пудрой с корицей и украшенными мятой, изящную чашечку с кофе и маленький поднос с сигарой, гильотинкой и серебряным коробком со спичками. Последним, по правую руку от него, на стол встал пузатый бокал с янтарным коньяком.
- За счет заведения... - прошелестел официант, исчезая.
С учетом того, какой счет ресторан получит с компании у сцены, которые только пельменей уже съели рублей на десять-пятнадцать, и это не считая водки, отваживать офицера от заведения из-за такой досадной мелочи неправильно, заключил он, и поймал себя на том, что впервые подумал о себе, как об офицере. И улыбнулся сам себе.
Разомлев от еды, он откусил гильотинкой с вензелем ресторана кончик сигары, отхлебнул кофе и, откинувшись на спинку, затянулся ароматным дымом.
Замолчавший было оркестр внезапно ожил, и заиграл танго. Под музыку бессмертного Пьяццоллы в центр зала потянулись пары, в числе которых он с удивлением увидел блондинку, сидевшую с чиновником и его собеседником. Ее партнером по танго оказался тот самый ротмистр, что сидел с сослуживцами у самой сцены.
В их движениях, как и в музыке, было столько страсти, столько грусти, что он почувствовал себя неуютно. Ему стало отчетливо ясно, насколько далеко ему еще до этих офицеров, до настоящих военных, и как он жалок со своими потугами казаться им ровней.
Он оставил на столе недопитые кофе и коньяк, недокуренную сигару и десять рублей одной банкнотой, и вышел в вестибюль, провожаемый внимательным взглядом метрдотеля. Одев у зеркала фуражку, он задумчиво оглядывал ночную улицу, пока швейцар подзывал ему такси, когда услышал за спиной тихо позвякивание.
Обернувшись, он напоролся на пронзительный взгляд бледных, будто выцветших, голубых глаз ротмистра. Тот смотрел на него, не отрываясь, видя его насквозь, и выдерживать это было нелегко. Но отвести глаз он не успел.
- Расслабьтесь, подпоручик. У Вас все еще впереди... - произнес ротмистр и его взгляд на секунду потеплел настолько, что, казалось, сейчас на его глазах навернутся слезы. Но взмах выгоревших ресниц - и глаза опять стали холодными, как сталь штык-ножа. Резкая усмешка искривила тонкие губы кавалериста и встопорщила аккуратные усы.
- Честь имею! - ротмистр четким движением склонил голову и растворился в полутьме под мелодичный звон шпор.
Когда он садился в такси, было ощущение, что слезы теперь наворачиваются уже у него на глазах.
На утро такси привезло его в Порт. Громадное здание сосредоточения транспорта и пассажиров, выполненное в современном стиле из белого бетона, стали и золотистых зеркальных стекол, нагоняло яркие, как бриз с моря, ощущения предстоящего путешествия. Однако романтического настроя у него не было и в помине.
Не доверяя грузчикам, с вещевым мешком на плече, он быстро нашел комендатуру, и положил свое удостоверение на стойку перед дежурным - пожилым прапорщиком с тяжелым взглядом и огромными кулаками.
Невероятно аккуратно для своих рук прапорщик принял удостоверение и, раскрыв его, прижал к столу. Сканер, расположенный под стойкой, и магнитный детектор, скорее всего, встроенный в стол, на разные лады удовлетворенно пискнули.
- Вторая дверь справа - пробасил прапорщик, произведенный в унтер-офицеры, по всей видимости, за долгую и безупречную службу, и вернул удостоверение. Справа в стене с шипением распахнулась дверь.
В кабинете военного коменданта Порта было накурено, и пахло свежим кофе. Сам комендант, полковник, который, на удивление, встал в ответ на уставное приветствие, производил странное впечатление. С одной стороны - подтянутый и опрятный офицер, а с другой... Его глаза были еще хуже, чем у прапорщика-дежурного. Пустые, без мыслей и желаний, они вызывали отвращение и желание поскорее убраться от него подальше.
- Итак, подпоручик, по итогам выпуска Вы распределены во 2 полк Экспедиционного корпуса на должность командира разведывательного полувзвода?
- Так точно, Ваше высокоблагородие!
- Однако, по последней директиве министра, в соответствии с Высочайшим указом, комплектование 1 и 2 дивизии молодыми офицерами приостановлено - и полковник протянул ему чрез стол распечатку. На ней действительно стояла подпись Императора и министра обороны. Он начал вчитываться, но еще на титулах тест начал расплываться.
Часто моргая и пытаясь успокоить дыхание, он вернул лист коменданту, и застыл, не в силах поверить в то, что случилось.
- Что такое, подпоручик? Что-то не так?
- Так... Так точно, Ваше высокоблагородие... Но мне надо... Надо во 2 полк... они ведь сейчас воюют... Мне надо... - и он захлебнулся в словах.
- Успокойтесь, Ваши юношеские истерики мне не нужны. В соответствии с указанием я запросил училище, корпус и Строевое управление. Вы официально распределены в 7 полк, командиром взвода в 3 батальон, который расквартирован на Пловдиве. Это в трех сутках отсюда. Ваш борт уходит через сорок минут от четвертого служебного терминала. Проездные документы получите у дежурного. Вы свободны.
Он встал и, как сомнамбула, механически развернулся и покинул кабинет. На полном автопилоте он принял от прапорщика документы и пошел в сторону посадки.
Это казалось совершено невозможным. Просто нереальным. Все его усилия, все его достижения чтобы попасть в Экспедиционный корпус, попасть на фронт в числе первых - все оказалось напрасным. Впереди у него теперь годы гарнизонной службы, беспросветные и однообразные. И скоро его глаза станут такими же пустыми, как у этого полковника...
Он не слышал как, когда он уже выходил из помещения комендатуры, прапорщик вдруг взглянул ему в спину и тихо произнес себе под нос:
- Когда же они начнут понимать?..
Пока он брел к четвертому терминалу, дважды на автомате пришлось предъявить документы постам военной жандармерии. Дважды его обогнали унтера из технических служб, один раз двухметровый фельдфебель в сопровождении двух сержантов прогнали бегом человек сорок новобранцев.
И вот показались ворота посадочного терминала. У шлюза стоял молодой боцман, подтянутый и аккуратный. Он сверился с наручным планшетом, нажал пару кнопок, глянул на приближающегося пассажира и снова уставился в планшет. И только когда до него осталось пару шагов, поднял голову:
- Решили пораньше стартовать, на орбите окно. Только Вас и дожидаемся, Ваше благородие! Подпоручик Ланской, все верно? Через три дня будем на Пловдиве!
И только тут, только в этот момент он понял, откуда возникли все эти сочувствующие взгляды и ободряющие напутствия, что преследовали его весь вчерашний день. Просто они - все эти люди - они прекрасно понимали, что вчера в его жизни был последний день. Последний день его прошлой, такой свободной и такой легкой жизни.
А сегодня - первый день новой. И как первый день любой жизни, он вышел не очень красивый и немного мучительный. А уж по части слез и криков...
На борт челнока, который должен был доставить его на орбиту, он вошел уже улыбаясь.
"...Напряженность вокруг Пловдива, Барио и Калипсо растет. В своем последнем заявлении министр иностранных дел Альянса Семи планет заявил, что Альянс по-прежнему считает эти миры своими, и не остановится ни перед чем, чтобы навести на них порядок. Во время рабочей встречи в Цюрихе Император Германской империи со свойственной "черному медведю" резкостью осудил заявления Альянса. Президент Франции Морис Мбаси воздержался от комментариев...
...Стоит напомнить, что пять лет назад между правительствами независимых автономий и администрацией Альянса на планетах возникли конфликты из-за ресурсов и территорий. Вооруженные выступления сил Альянса тогда были пресечены войсками Азиатского союза, и в ООН было принято решение о формировании миротворческого контингента"