СТАРИКАШКА Ю
ТРИ БОГАТЫРЯ:
ПРИКЛЮЧЕНИЯ
ПРОДОЛЖАЮТСЯ.
ПОХАБНАЯ СКАЗКА.
К И Е В - 1998
И была ночь. Тихая, таинственная, вся из себя такая волшебная и бесконечная,
наполненная до краев свежим ароматом прохладных ночных трав и чистой влагой
текущей неподалеку прозрачнейшей речонки, а также и всякими там жучками-червячками,
избравшими именно её, ночь, для решения своих неотложных дел. Эти всякие насекомые,
пресмыкающиеся и насекомоядные ползали, летали, пели, пили, пресмыкались, любили и
ели друг друга - в общем делали то же самое, что и их дальние родственники, которые
уже давно ходили на двух ногах и громко называли себя людями.
Двух - и четырёх-шестиногие ухитрялись жить вместе и дипломатично не
замечать друг друга, с той только разницей, что какой-нибудь Петяня мог
спокойно прихлопнуть несчастную комариху, повинную лишь в том, что ей
захотелось размножаться; а вот какой-нибудь жук-навозник, когда на него
случайно садился громадным грязным задом тот же злосчастный Петяня, мог
только тихо булькнуть перед смертью в тот же самый навоз.
Разве только Петяня сел бы в муравейник... Но мудрые двуногие быстро
научились опасаться хорошо организованных многочисленных групп, которые
они называли почему-то шaрами. Поэтому проблем с муравьями давно уже не
было. Потом начали исчезать и сами муравьи. Но в это прекрасное и сытое
время муравьи не успели ещё исчезнуть все до одного, вот этот один
(который, наверное, и решил исчезнуть), пробегая по своим общественным
делам, набрел на кусок прекрасного свежего мяса, да к тому же ещё и
пахнувший весьма вкусно и приятно. Не подумав о последствиях, он с
радостью вонзил мощные челюсти в ценную находку и попытался было тянуть
её к муравейнику. Но...
- От, бля, - сквозь сон пробормотал Алеша-попович, стряхивая с залупы
раздавленного муравьишку и поудобнее поворачиваясь в копне свежего сена, -
Васька, это твои манды, что ли, табунами бегают?
- А? - вякнула спросонья Василиса, почёсывая кустик густых иссиня-чёрных
волос внизу живота.
- Хуй на! - беззлобно ответил Алеша, - твои, спрашиваю, животные мне чуть
конец не отгрызли? Того и гляди затопчут.
-Та не, - протянула Васька, не раскрывая глаз, - я чистая, я в травах
всяких моюсь. И вообще я очень аккуратная, я и писять редко хожу...
- О! - сказал Алеша тоном человека, который случайно вспомнил что-то очень
важное. - Это да! - И, проснувшись окончательно, с трудом поднялся и
пошлёпал босиком за копну. Вскоре оттуда донеслось жизнеутверждающее журчание.
Василиса широко открыла свои темно-карие, почти чёрные, затуманенные со
сна глаза и глубоко вдохнула прохладный свежий воздух, который пьянил и
возбуждал как молодое вино.
Солнце только что взошло, и имело спросонья сердитый красный вид. Но зато
на него можно было спокойно смотреть и видеть знаменитые пятна. Потому-то
оно и краснело-сердилось - кому же приятно, когда ты голое и каждая козявка
видит все твои недостатки.
По полю тянулись клочья медленно погибавшего тумана, скапливаясь перед
смертью в низинах и кустах. Большой хвост тумана отступал по направлению к
лесу, но набирающие силу солнечные лучи явно собирались отрезать ему и
этот путь.
Васька зевнула и с наслаждением потянулась, хрустнув костями. Несмотря на
прохладное утро, ей было тепло, хорошо и уютно. Давно она ждала этой ночи
и её надежды оправдались, даже слишком. Благодать божья сошла на Василису.
И добро бы только раз. Стоически перенеся совершенно новое ощущение чего-то
тако-о-го внутри себя, Васька почти сразу поняла и ход, и правила, и
конечную цель игры, происходящей, вернее проистекающей, между двумя
игроками.
Тем более, что игра шла в двое ворот. Вратарь у Васьки был только один,
да и тот ещё до первого гола куда-то исчез, занявшись своими совершенно
эгоистическими проблемами. Но его проблемы странным образом переплетались
с ощущениями Васьки, и насколько близко - она поняла только тогда, когда
Алеша нежно задел кончиком языка этого подлого дезертира. Щемящее
предчувствие близкого взрыва Вселенной заставило Василису подбросить бёдра
вверх и издать долгий протяжный стон.
Но как бы то ни было - её ворота остались без защиты и в самое ближайшее
время испытали сладкую горечь многочисленных попаданий.
И вот теперь тихая и довольная Василиса лежала в стоге душистого свежего
сена и задумчиво поглаживала слегка болевшую после бессонной ночи пизду.
Её мысль вертелась вокруг едва приоткрывшихся ей сегодня глубин бытия -
то есть как всё-таки много можно добиться от этих, на первый взгляд
бесполезных, нежных, розовых сейчас складочек кожи, двух дырочек по
соседству да клочка волос, едва их прикрывающих, если иметь хороший
инструмент. А ведь есть ещё и язык... Ох, язык!
От этих мыслей Василиса снова почувствовала какое-то внутреннее
беспокойство, но теперь она уже твёрдо знала, чего она хочет, и куда, и
сколько.
- Алёшенька-а, милый, ау-у! - с нетерпением позвала Васька носителя
чудесного инструмента.
Алеша-попович неспешно выступил из-за копны, дожёвывая незрелое зелёное
яблоко и покачивая при каждом шаге своим слегка уставшим от бесконечных
авралов болтом. Однако при виде раскрасневшейся Васьки с горящими глазами
Алёша выплюнул кислющее яблоко, а его вялый повисший понуро член стал
быстро набирать форму и размеры, необходимые для новых трудовых свершений.
И был день...
Стояло чудесное лето, с недолгими нечастыми дождями и непалящим солнцем, обдуваемое
несильными ветрами и облагороженное по ночам неяркой луной.
Илья с Добрыней уже который день квасили, отмечая свою доблестную победу
над нехорошим Кощеем. Бочку спирту они у него всё-таки умыкнули, и не одну,
и теперь с упоением запивали ещё свежие воспоминания уже шестым ведром.
Первые дня два пили культурно - разбавляя слегка для приличия, да под
грибочки маринованные, да с икоркой-ветчиной всякой (всё это нашлось в
подвалах запасливого подлеца Кощея), да ещё и с Алёшей-Василисой - в общем
пьянка шла по высшему разряду. Произносились тосты, прославлялись храбрость
и находчивость милой Василисы, её самоотверженность и вообще... Добрыня
после каждого тоста по-братски долго целовал Ваську мокрыми губами, а Илья
одобрительно крякал и нежно похлопывал её по ляжке.
Разгоряченные Алеша с Василисой всё чаще покидали шумную компанию, и тогда
на сеновале Васька долго пугала своими сладострастными криками мирных крыс.
В конце концов эта злоебучая парочка пропала где-то окончательно, и пьянка
постепенно стала терять лоск культурного мероприятия, вырождаясь в что-то
среднее между не в меру затянувшейся сельской свадьбой и долгими поминками,
когда только после долгих прений вспоминают кто же это там помер.
Лишённые контроля со стороны слабопьющей Василисы, Илья с Добрыней стали
вспоминать всё новые эпизоды своего героического сражения с Кощеем, и в
конце концов сошлись на мысли, что если бы эта алёшкина блядь им не помешала,
то они бы совсем этого Кощея с говном смешали.
Потом оба неоднократно отходили от этой мысли, снова к ней возвращались,
то опять пили за Васькино здоровье, то вновь крыли "энту курву и ейного
пихаря" заодно, и к одному мнению так и не пришли. В процессе спора и
дебатов Илья выбил Добрыне два передних зуба, и теперь тот самым нахальным
образом шепелявил, что очень раздражало Илью: ему всё казалось, будто
Добрыня перекривляет его не слишком твёрдую, после вывихнутой третьего дня
им же челюсти, речь. Поэтому Добрыня всё больше старался молчать, хотя и
это получалось у него не очень хорошо.
Было время - появилась откуда-то ядрёная девка Степанида, пила с ними и
веселилась, выпивая причём не многим меньше обоих, вместе взятых, а съедая
и того больше. Три дня Илья с Добрыней ебли её как только могли, но потом
и это надоело. В конце концов Илья укусил Степаниду за грудь и признался,
что от её противной рожи ему хочется три дня стругать.
Разозлённая Степка в ответ расквасила Илье нос чугунком и заявила, что
таких поцов она не встречала даже в Москве, куда недавно ездила с тёткой
продавать самогон.
Закончив свою речь заявлением, что "писюны вы ещё оба - со мной бухать,
а как ёбари - так и вовсе ни в пизду", Степанида гордо удалилась, унося
с собой полное ведёрко спирта и свинячий окорок под мышкой. На робкий
вопрос Добрыни "засем зе ты, Стёпуска, нас спиит уносис?.." Степанида
ответила кратким "Пшёл на хуй, каз-зёл!" и локтем с окороком заехала ему
в глаз ...
Когда искры немного рассеялись, её уже и след простыл. Вяло поругавшись,
богатыри выпили за "ежа в пизду этой блядюге" и полегали спать, не смотря
на то, что солнце уже давно взошло.
В тот же день, где-то под вечер, забегала "на огонёк" и пронырливая
Кикимора, но добры молодцы, уже наученные горьким опытом, без раздумий
вытолкали её взашей. Пьянка явно шла к своей завершающей стадии.
Прав был какой-то очень древний мудрец, который ещё в незапамятные времена
подметил, что всё хорошее на свете имеет конец. При этом он совсем,
наверное, не хотел сказать, будто носителями хорошего являются
исключительно самцы. Скорее всего старый мудрый дедуган допёр на склоне
лет, что вот, мол, сколько верёвочке не виться, всякому там овощу свой час,
ну и вообще, - в смысле погасли свечи - кончай бал.
Короче, пиздец подкрался незаметно и сразил наповал. Ещё днём Алеша-попович
летал со своей Василисой, дотла используя все прелести хорошо сыгранного
музыкального дуэта, но уже под вечер он почувствовал, что иссяк. Совершенно!..
Грудь заполнила ледяная пустота, в голове сквозил слабый сквозняк,
живот урчал, руки и ноги изредка подёргивались, а он! - так горячо любимый
и высоко ценимый его величество хуй - лежал вялый и усохший, откинувшись
лениво как червяк в сезон дождей, и его нельзя было поднять уже никакими
миньетами.
В ответ на вопросы встревоженной Васьки Алеша иногда что-то мычал, но чаще
лежал молча, тупо уставившись в глубокое тёмно-синее небо, разукрашенное
там и сям мохнатыми тучками.
Родная бабка, про которую наконец-то вспомнила Василиса, оттянула веки у нового
больного, посмотрела язык, потыкала худым крепким пальцем печень и безапелляционно заявила:
- Ещё дышит... Но заебла ты его до полусмерти.
А на робкий вопрос Василисы, сможет ли он ещё жить, ну и... вообще... последовал
не менее решительный ответ:
- Отъебись!
Но за лечение взялась. И всю неделю напролёт Алеша послушно принимал всякую дрянь
в виде настоек, притирок, мазей, вытяжек, натяжек и затяжек. Сонливость чередовалась
с возбуждённостью, запоры - с поносами, но конечной пользы видать не было.
Издёрганная бабка, проколдовав всю ночь с четверга на пятницу, под утро устало
сказала:
- На источники его везти надобно. Полежит недельку, попьёт живой воды - всю хворь
как рукой снимет...
Приняв во внимание долгий и опасный путь, Василиса в тот же день собрала совет,
который состоял из неё, Ильи и Добрыми. Алеша в совете не участвовал - он уже
второй день пытался унять частое подёргивание головы, которое возникло
у него в результате долгого лечения бабкиными травами.
Выпив два литра спирту и докушав кадушку маринованных рыжиков, совет постановил:
надо - значит поехали. И на следующий день маленький отряд отправился в дорогу.
Первым на своём чёрном могучем жеребце ехал хмурый с утра Илья Муромец, помахивая
ржавой булавой. За ним на широкозадой Курве трясся Добрыня Никитич, посвистывая
сквозь выбитые передние зубы и изредка сплёвывая в придорожную пыль. И завершала
процессию Василиса на подводе, запряженной парой гнедых, в которую погрузили
припасы и Алёшу-поповича. Утром, в спешке собираясь, его чуть не забыли. Уже
выехали за ворота, да тут бабка, добрая душа, крикнула вслед:
-Вы шо, на блядки собрались? Больного заберите.
Неудобный Алеша никак не помещался на забитую едой и выпивкой подводу. Всё-таки
пришлось сгрузить бочонок с солониной, котомку с пирогами и три берестяных фляги
со спиртом, чему Добрыня был очень недоволен. Одну флягу он взял с собой, но в
руках её держать было трудно и неудобно, а у седла уже болтались притороченные
две такие же, - и Добрыня прикладывался к горлышку всю дорогу, пока не стал
сползать с лошади. Тогда и сделали привал. Первая ночь прошла спокойно.
Приключения начались на второй день пути, когда путешественники въехали в старый
сосновый лес. Сразу исчез ветер, пожелтевшая хвоя мягко шуршала под копытами
лошадей, а вековые деревья со строгой печалью взирали на маленький отряд. Тихий
воздух мрачного леса навевал всякие мысли и задумчивое настроение. Но лишь только
Илья вздумал поразмышлять, как твёрдая словно камень шишка попала ему прямо в нос.
Рассвирепевший богатырь, не найдя этого лесного Давида, разразился угрозами,
пообещав при первой же возможности оторвать ему яйца или ещё что-нибудь на выбор.
Выбирать, конечно, будет он, Илья.
Но веская угроза не произвела ожидаемого впечатления. Даже более того - во время
привала на обед напрочь исчезла полная фляга со спиртом, которая была привязана к
лошадиному седлу. И что пугало - лошади даже не заржали. А крепкая конопляная
верёвка была отрезана словно острым ножом - одним движением.
Нехорошие предчувствия зашевелились в душе путешественников. Лишь один Алеша
безмятежно лежал на шкуре у телеги и смотрел строго вверх - туда, где меж кронами
сосен виднелся клочок блеклого голубого неба.
Перед сном Василиса, пошептав, посыпала вокруг лагеря какой-то трухой, а Илья
с Добрыней, вспоминая всех родных и знакомых "энтого фулюгана", понатыкивали всюду
ещё и волчьих капканов.
Ночь прошла довольно тихо, хотя кто-то долго бродил между деревьями, иногда
мелькали злые зелёные глаза, но кони стояли спокойно. А самим пойти поймать
незваного гостя за хвост, или что там у него болталось, богатыри не решались,
боясь наступить на свой же собственный капкан.
Наутро Илья, обходивший окрестности, нашёл странные узкие следы с отпечатками
длинных когтей. Два капкана было аккуратно загажено, цепочка следов вилась вокруг
лагеря, но нигде не заходила за полоску, насыпанную Василисой.
- Это один из видов оборотня, - заявила Васька, внимательно осмотрев следы и
брызнув на них из маленькой бутылочки, - вурдалакус нокталопия эректус. Днём он
способен лишь на мелкие пакости, но вот ночью с ним лучше не встречаться. Хорошо
видит в полной темноте и нападает молниеносно. К тому же знает заговор от животных
- поэтому лошади его и не боятся.
- Ну и сто с ним мозно сделать? - с нездоровым интересом прошепелявил Добрыня.
- Да так вроде и ничего, - вяло ответила Василиса, - правда они отлично поддаются
дрессировке. Выученный оборотень мил и игрив, охотно кушает сырой овёс... Правда
только днём, - немного подумав, неохотно добавила она.
- А ночью? - живо заинтересовался Илья.
- А ночью, - вздохнула Васька, - ночью он сам кого хочешь съест. Бабка говорила,
что это у них атавизм - голос крови, мол. Сказала, что лет через тысячу-две они и
ночью будут овёс наворачивать. А пока...
- А пока, - перебил её Илья, - пока я его булавой наверну. Я ему, говнодаву,
покажу как шишки в меня бросать. Он у меня не только овёс есть станет...
- Ага, ага, - согласно кивал Добрыня, - показы ему, Ильюска...
- Кто со мной, - решительно спросил Илья, поглядывая на Никитича.
Тот беспокойно задвигался, делая вид, что у него зачесались пятки.
- Ну? - повторил Муромец, нетерпеливо гупая об землю ржавой булавой.
- А сто я, сто я? - зачастил Добрыня, - я как все...
- Ну вот и будешь сидеть как приманка, - подвёл Илья итог, - я его на живца
споймаю, хера стоеросового.
Добрыня с тоской подумал, что зря он, пожалуй, с ними связался, и поехал зря. И
вообще - говорили же ему ещё папка с мамкой, чтоб не водился с этим Ильюхой. Эх!..
Но отступать было поздно и бесполезно - Илья как надумал, так и сделает - хоть
фитиль ему в задницу вставляй.
Пришёл вечер. Добрыня с отчаянием смертника заявил, что ему для храбрости надо
выпить, и присосался к фляге. Илья долго ждал, но потом всё-таки вырвал у него
из рук берестяную ёмкость и сам сделал несколько основательных
глотков. Стало легче, даже перестали надоедливо дрожать руки.
Когда совсем стемнело, богатыри вышли на охоту. По дороге Добрыня несколько раз
бегал опорожниться. Последовал его примеру и Илья, не желая ударить лицом в грязь
перед неведомым и поэтому вдвойне страшным чудищем. Наконец они вышли на небольшую
полянку.
- Во. Сиди здесь, - ткнул Илья булавой в траву.
Добрыня послушно упал задом на землю. Оставшиеся зубы у него слегка цокали.
- Я буду в кустах, - давал последние инструкции Илья Муромец, - а ты его здесь
приманивай.
- Ц-ц-цем? - с трудом спросил Добрыня.
- Чем-чем, - рассердился тот, - ну посвисти немного - может выйдет. Добрыня
послушно начал посвистывать, ухитряясь шепелявить и при этом. Илья, сжимая булаву,
затаился в кустах. В томительном ожидании прошло несколько минут. Никто не шёл.
Луна скрылась за тучами и стало совсем темно.
- Эй? - громким шёпотом позвал Илья.
- Н-н-ну?
- Громче свисти. А то мы тут до осени проторчим. Добрыня послушно засвистел громче.
Не прошло и минуты, как послышался близкий треск кустов.
"У-У, сука, со стороны лагеря прёт", - мелькнула мысль у Ильи, и он покрепче сжал
булаву взмокревшей ладонью.
Тут тёмная огромная масса появилась, ломая кусты напротив Ильи, и спешно
направилась к Добрыне.
- Эх, бля-я! - завопил Илья, в два прыжка догнал зверя и со всей силы зарядил
булавой туда, где должна была быть голова. Раздался хруст костей, и долгожданный
гость беззвучно рухнул на траву.
- Ну вот! - довольно вздохнул Илья, отдышавшись. - А Васька-то пиздела всё - мол
опасный, хитрый...
С этими словами он достал кресало, поджёг сухую сосновую ветку. Взглянул на тело,
застывшее у ног и охуел; перед ним со сломанной шеей лежала Добрынина Курва.
- Пиздец. Досвистелись, - только и смог выдавить Илья.
- Сам зе говоил свисти, - ноющим голосом отозвался Добрыня, схватившись за голову,
- и сто я тепей без досади делать бую? Куйвоцка ты моя несцасная...
И тут Илью прорвало. Минут десять он бегал по поляне, сшибая булавой кусты и
яростно ругаясь. Потом успокоился, высморкался, плюнул под ноги и сказал:
- Ну не повезло нам сегодня, хрен с ним. Позже поймаем.
- Если досадей хватит, - съязвил Добрыня, продолжая сидеть на траве.
- А ну тебя, - вяло огрызнулся Илья, - пошли, чего присох?
Добрыня пошевелился, попробовал встать и задумчиво сказал:
- А я узе думал, сто я всё оставил под деевом, - и стал снимать штаны...
Вернувшись в лагерь, они застали Василису в большой тревоге. Она слышала треск
кустов и крики Ильи и уже представила себе сражение с целой кучей оборотней.
Добры молодцы успокоили взволнованную Ваську, налили спирту, дали закусить. Илья
мягко сказал, что много тварей там и не было, им попалась только одна, и то не
совсем оборотень, вернее совсем не оборотень, и вообще - пора спать, подробности
утром...
А утром Василиса, выслушав сбивчивый рассказ Ильи о ночных приключениях,
наградила охотников эпитетами из арсенала своей бабки, назвав их долбоёбами и
пиздоплюями, неспособными отличить хуй от редьки и дала команду собираться в
дорогу. Добрыня, убитый трагической гибелью любимой кобылы, немногим уже отличался
от Алеши, разве только ел и пил больше обычного и не дёргал ежеминутно головой.
Илья посадил его на круп своего жеребца и поредевший отряд отправился дальше.
Дорогой Добрыня всё порывался и похоронить покойную лошадь, но Василиса убедила
его не терять зря времени и побыстрее покинуть негостеприимный лес. Ведь следующей
ночью мог пострадать ещё кто-нибудь. А терять каждую ночь по лошади было и совсем
ненужной роскошью, даже для таких ловких охотников.
Добрыня, немного оттаяв, пытался выдвинуть теорию, объясняющую отсутствие
вурдалака прошлой ночью. После недолгого вступления он заявил, что этот вид
вурдалака, возможно, выходит на охоту лишь по нечётным числам, чем и
вызвано его пропадение в нужное время. Что и привело к наглой смерти бедного
животного, спешившего на свист своего хозяина.
Проверять правильность теории никому не хотелось, и поэтому все облегчённо
вздохнули, когда под вечер покинули лес и двинулись дальше полем.
Лагерь разбили, когда солнце уже совсем скрылось за горизонтом и на бархатном
небе рассыпались подмигивающие звёзды. С трудом насобирав в темноте топлива для
костра и отужинав остатками завтрака (на обед ради экономии времени не
останавливались), добры молодцы с курительными трубочками и Василисой уселись
поболтать у огня. Алёшу положили рядом, тепло укутав от ночной прохлады. Глубокое
звёздное небо, ночные шорохи и далёкий крик совы навевали мечтательное, местами
даже романтическое настроение. Хотелось чего-то интересного и страшного.
- Вот помню, - тихим голосом начал Илья, - жил мужик у нас в деревне...
Иваном звали... Мужик как мужик - жену имел, детей троих, две коровы и лошадь. Да,
ещё помню - кабана держал... Здорового такого... Да и сам здоровый, сильный. Ну
почти как я... Морда красная...
- Ну почти как у тебя, - не к месту вставил Добрыня.
Василиса неодобрительно цыкнула, а Илья, весь ушедший в воспоминания, даже и не
услышал.
- Иногда к соседке бегал, - продолжал он, - перепихнуться пару раз. Ну знамо -
мужик крепкий, на энто дело всегда готовый... Да и соседка - баба ядрёная, свово
мужика ей мало. И меж ногами завсегда свербит...
Василиса тяжко вздохнула и засунула руку Алеше под одеяло - а вдруг случилось
чудо? Но убедившись в отсутствии изменений, вздохнула ещё раз и почесав слегка
напрягшуюся от горячих молодых мыслей грудь, продолжила внимать жуткому рассказу.
- И вот захотела эта баба, - вёл своё Илья, затягиваясь до треска трубкой, - чтобы
они её сразу вдвоём ебли - мужик её и Иван, значит... Ну, Ивану по барабану - хоть
впятером, только бы и ему обломилось. А мужик ейный упёрся, значит, - и гадости
всякие ей говорит, и ударить тянется. Не хочет, в общем... Ну, пошла она к бабке-
ворожке. Дай, грит, мне такого зелья, чтобы муж согласился меня с соседом вдвоём
пороть...
Добрыня, продолжая слушать, поднялся со своего места и, на ходу расстёгивая портки,
поплёлся в степь.
- Ну и дала ей эта колдунья две щепотки, - продолжал между тем Илья, - одну, грит,
подсыпь ему сегодня перед сном, а вторую завтра. И тогда он, мол, станет с тобой
согласным... А не послушалась эта дура колдунью, захотела, стерва, чтоб в тот же
вечер всё было... Ну, вот и запердолила она своему мужику две щепотки сразу... Ха!
В щи сыпанула... А тот съел эти щи, посмотрел на неё дико и как закричит...
- А-а-а! - раздался рядом дикий вопль Добрыни.
Всех как пружиной подбросило. Илья схватился за булаву, Васька за Алешу, а тот -
за свою голову.
- Ёбаное зивотное, - неслись над ночной степью проклятия, - стоб ты сдохло, стоб
тебе хуёво стало, стоб ты в говне утонуло...
- Где он? - заорал Илья, взволнованно всматриваясь в темень, - ты ещё живой,
Никитич?
- А хули там со мной случицца, - уже спокойнее ответил тот, - тут эта твай, падла,
попалась...
- Снова оборотень, - орал Муромец, размахивая булавой, - сам пришёл, еби его ма!
Счас я его...
- Та не, Ильюска, - выплыл из темноты Добрыня, - это я пйосто на ёзыка сел.
- На куда? - переспросил Илья, всё ещё держа на весу булаву.
- На ёзыка. Колюций, сука, у-у!..
- Так мать же твою через коромысло, - начал закипать Илья, - какого ж ты хера орал
как недорезанный?!
- Так бойно зе. Я зе яйцом сел.
- У-у, блядская рожа, - плюнул Илья, - вечно куда-нибудь влезешь... Фу, напугал
всех.
- А ёзык как? - спросила сердобольная Василиса.
- Там лезыт, - бодро бросил Добрыня, - задавил я его, казысь...
От костра послышались странные всхлипы и придыхания. Это смеялся Алёша.
- Ой! - умильно выдохнула Васька. - Он смеется... Он опять смеется! Он будет жить!
- и бросилась обнимать Добрыню.
Тот только добродушно вилял бородой, делая вид что он здесь совсем ни при чём.
Костёр медленно угасал...
С этого дня дело явно двинулось на поправку. Алеша уже иногда улыбался, медленно
разговаривал и, что более всего радовало бедную Василису, пару раз даже прижал её
лапищей. Васька сразу повеселела, запела какую-то песенку и остаток вечера
беззаботно заигрывала к Добрыне, стараясь хоть немного отблагодарить его за участие
в выздоровлении Алеши.
Последние дни прошли почти спокойно. Если не считать, конечно, небольшой драчки,
в которую попал Добрыня в маленькой деревне, где остановились на ночлег. Да он сам
и виноват был. Маленькая деревня называлась гордо и красиво - Великие Хуи. Добрыня,
выпив с аборигенами местного самогона, стал приставать к ним с разными
провокационными вопросами, касающимися названия деревни и соответствующих размеров
её жителей. Мужики сначала посмеивались над шепелявым хвастунякой, но когда тот
предъявил для сравнения свой, вывалив его на стол и разбив попутно пару мисок с
кислой капустой, то смешки сразу поутихли.
После недолгих сравнений Добрыня победно заявил, что ихнее село надо переименовать
в Великие Пиздуны, всех мужиков кастрировать, чтоб не портили породу, а баб
переселить в места, где живут нормальные люди. За что ему натолкли табуретками
рожу и едва не утопили в сортире, - хорошо хоть зад застрял в очке.
Илья, явившись на вопли висевшего вниз головой Добрыни, загнал всю деревню в озеро
и продержал там до утра, заявив что первого же вышедшего на берег он вобьет в землю
по самые ухи...
Больше пока приключений не случалось, и на тринадцатый день путешественники
добрались, наконец, к целебным источникам. Место было весьма пустынное, а если
сказать прямо - довольно занятное. Невысокие но крутые холмы
окружали со всех сторон низинку с булькающими ямами, заполненными до краёв чем-то
похожим на навозную жижу. В воздухе резко пахло серой, словно кто-то всё время
неприлично портил воздух.
Лагерь разбили между холмами, в ложбинке, защищенной со всех сторон от ветра и
чужого взгляда, хотя смотреть, кажись, было и некому. К вонючим целебным источникам
отсюда вела тропинка. Чуть дальше и выше били ключи с прозрачной водой. Она уже не
пахла так противно, но зато оставляла на языке неприятный медный привкус и вызывала
усиленное мочеотделение. Это была живая вода.
И в самом углу из-под чёрного камня медленно тёк ручеёк с тяжёлой мёртвой водой,
пахнувшей как ни странно земляникой. Василиса строго-настрого запретила даже
приближаться к нему без особой надобности. На вопрос Ильи - какая же, мол,
надобность нужна для этого, Васька ответила, что мёртвая вода предназначена только
для приживления отрубленных рук и ног, а в некоторых случаях - даже голов, и
использование её без необходимости может иметь обратное действие.
Слегка недовольный открывшейся перспективой Илья шарахнулся от мрачного ручья, а
практичный Добрыня сразу пожалел, что не догадался захватить с собой тело покойной
лошади.
После общего знакомства с этой курортной зоной перешли к водным процедурам. Перво-
наперво, проверив палкой глубину, засунули в яму с серной водой Алешу. Меланхолично
подёргивая головой, он даже не сопротивлялся и только задумчиво сказал "Хм!", когда
очутился в лечебной яме по самый подбородок.
Илья с Добрыней, сверкнув волосатыми задницами, плюхнулись в соседние ямы, обдав
друг друга крупными брызгами и весёлым матом.
Неподалеку устроилась и Василиса. Илья только крякнул, когда она, изящно подёргивая
крутыми половинками зада, быстро прошла к своей яме, - и лишь беспокойно задвигался,
поднимая грязевые волны словно старый бегемот при виде молодой гиппопотамихи.
Где-то с полчаса было слышно лишь довольное уханье и вздохи. Посидев в яме, Добрыня
с удивлением почувствовал, что у него начинают чесаться десна выбитых зубов и
одно важное место - локтя на два ниже. Илью, очевидно, начали мучить те же
проблемы - так как он, скрипя зубами, старательно искал что-то под водой.
Но мудрая Васька уже была тут как тут (и когда-то одеться успела!), и со словами
"Всё равно вам тут ебать некого..." сунула им в рот по щепотке пахнущего мятой
порошка. Запили спиртом.
Возбуждение сразу прошло, кровь волной хлынула к голове - и медленно потекли мудрые
мысли - о жизни, о людях, о смысле бытия...
- Я вот заметил, - чмокнул задумчиво губами Илья, - что весь мир как это болото:
куда ни ступишь - везде ямы с говном, и воздух плохо пахнет...
- Да! - булькнул Добрыня из соседней ямы. - Трудно дысать в этом мие свободному
целовеку.
- И только иногда в этом болоте попадаются такие гиганты как я с тобой... Сколько
я объездил, сколько увидал, - а таких как мы не встречал...
- Ага, - опять поддакнул Добрыня, - мы такие едкие, такие...
- Какие едкие? - не понял Илья.
- Та не едкие, а едкие... Ну, увиеть таких как мы мозно оцень едко...
- А-а, эт точно... А как мы Горыныча затоптали, помнишь?
- Ага, а...
- А как Кощея заломали?
- Ха! Косцея...
- А как мы...
- Эй! - раздался неподалёку вялый голос Алеши, - А я?. Я шо - хуем груши
околачивал, пока вы такие дела крутили? Чишоли?
- Га-а! - хором заорали богатыри. - Да ты ж у нас самый главный, самый центровой,
самый... И вообще, давай выпьем за твоё здоровье...
Сказано - сделано. Через минуту у костра, где Василиса готовила ужин, сидело три
весёлых, довольных мужика.
- Ну! - сказал Илья, поднимая тяжёлый стакан. - Чтоб ты больше не болел - а то у
Васьки пизда скоро совсем плесенью покроется.
- Ничё, - твёрдо заметил Алеша, - за мной не заплесневеет.
Василиса от нежданной радости чуть ложку в котелок не уронила, бросая на Алешу
многообещающие взгляды.
- Ну, вздрогнем! - с глухим звоном сошлись стаканы и три пары челюстей захрустели
солёными огурчиками. Вскоре к ним присоединилась и Василиса, выхрустывая своими
острыми белыми зубками четвёртую партию в этом прекрасно звучащем квартете...
Белый толстый дымок костра тянулся отвесно вверх, стараясь упереться прямо в лоно
тяжело чернеющего вечернего неба. Василису это зрелище волновало необыкновенно, и
она, засунув руку Алеше в штаны, с вожделением мяла и тянула ускользающую его
плоть. Наконец эта важная часть её любимого стала быстро расти и набухать,
наполняясь горячим соком и уже не помещаясь в ладони, и Алеша, довольно пробормотав
"Вот!..", потянул её в кусты. Там, едва успев задрать повыше сарафан и раздвинуть
ноги, Васька охнула от мощного толчка в сладко ноющий живот, и в следующий момент
Алеша проник в неё до самого сердца, продвигаясь всё глубже с каждым новым
движением и заставив её издать сладостный вопль побежденной самцом пантеры.
- 0! - пробормотал Илья, пытаясь непослушными пальцами достать огрызок огурца,
закатившийся под сапог. - Васька, наконец, дорвалась...
- М-м, - сказал Добрыня, разливая остатки спирта и прислушиваясь к треску кустов
и воплям Василисы, - нам бы хоть козу ща найти... А то хоть кулаком шкурку гоняй...
- Ха?! - встрепенулся Илья, - А ну-ка, старый хер, скажи: Рома работал ртом!
- Чего? - не понял тот.
- Ну скажи быстро!
- Рома... работал... ртом... Ты что, Илья, хочешь, чтобы я...
- А-а! - завопил Илья Муромец. - Выросли у тебя зубы! Помогла водичка!
- И вправду, - заявил Добрыня, вынув изо рта свой грязный толстый палец, - пиздец
водичка - даже зуб мудрости попёр, а у меня ж его сроду не было.
- Так давай же выпьем, - ухватился за стакан Илья, - чтобы у тебя зубы выпадали
только там, где они так быстро растут...
Выпили и за это. Потом ещё. И снова. И опять. И ещё раз. А когда стакан стал подло
выскальзывать из рук, а ослабевшие пальцы уже никак не могли ухватить даже самый
толстый огурец, Добрыня попытался встать. После нескольких попыток он всё-таки
встал на четвереньки и, едва перекатывая язык, предложил:
- А теперь... Илья... это... Поехали...
- К-куда? - икнул Илья и попытался языком слизнуть с тарелки маринованный гриб.
- П-по блядям!
- А они ждут? - глубокомысленно спросил Илья и повторил попытку, но снова
промахнулся и упал носом в тарелку.
- А как же... Давно уже... Я ж здесь детство провёл... Меня здесь эт-та... каждая
эта знает...
- Зд-десь?!
- А к-какая эта... разница?.. Бляди - они и в Африке бляди...
-Н-ну д-давай,- согласился Муромец, поймав наконец зубами грибочек, - п-по коням!..
Василиса, проглотив горячую сперму и с удовольствием лизнув напоследок быстро
опадающий и покрывающийся морщинами алёшкин член, прислушалась на секунду - и
ничего не услышала. Ни звона стаканов, ни тихого разговора, ни даже громкой драки
не доносилось от догорающего и поэтому сильно чадящего костра.
- Эй! - толкнула она Алёшу.
Тот лежал молча, мечтательно закатив глаза и, казалось, даже не дышал.
- Алёшин, милый, слышь... - Василиса слегка потянула его за яйца.
Алёша опустил глаза и выдохнул:
- Хорошо-то как...
- Слушай, а наших-то совсем не слышно. Ушли куда, что ли?
- Куда они на хуй денутся, - меланхолично пробормотал Алёша, нехотя застёгивая
штаны, - дрыхнут небось...
- Может утопли? - предположила Васька.
- Ха, в живой-то воде, - хмыкнул Алеша, - завтра оживим.
- А ну пойду взгляну, - забеспокоилась Василиса, - не случилось бы чего, - и,
вытащив из костра горящую хворостину, пошла искать богатырей.
Искать пришлось недолго. Так и не дойдя до лошадей, Илья сладко спал на куче
конского навоза, посапывая от крепкого запаха и подложив под голову кулак. Рядом,
свернувшись калачиком, вздрагивал во сне Добрыня. Ему снилось, что будто в драке
он потерял все зубы и теперь никак не может найти ручей с живой водой - отрастить
новые. Спал он потому тревожно и изредка невнятно ругался сквозь сон.
Подошедший сзади Алеша, довольно свистнул:
- Вот они, соколики, на массу давят. Я же говорил... Идём и мы баиньки...
- А ребята, - вопросила Василиса, потушив ветку.
- А как под утро похолодает - сами приползут.
С этими словами он просунул ладони Ваське под мышки и нежно прижал её грудь.
- Ну идём - у нас ещё так много дел...
Василиса лишь, полуобернув голову, легонько укусила его за ухо.
Проснувшись под утро от холода, Илья остро захотел женской ласки. Желал он её и
раньше - но теперь, с похмелья, эта мания мучила его особенно жестоко. С трудом
помочившись и вычесав из бороды прилипший навоз, он растолкал Добрыню и напомнил
ему про вчерашние базары. Тот долго не мог понять, в чём дело, но когда вспомнил -
тоже воспылал желанием созреть свой измученный долгими стояками член во влагалище
какой-нибудь доброй самаритянки.
Дрожащие от прохлады и пламенных мыслей пальцы никак не могли справиться с седлом.
В конце концов, бросив непослушную сбрую, богатыри с трудом вскарабкались на
широкую спину жеребца и отправились в путь, прихватив с собой берестяную флягу, в
которой ещё ощутимо побулькивали остатки спирта.
- А как же Алеша с Васькой? - вспомнил наконец Добрыня.
- Да мы быстро, - успокоил его Илья, уклоняясь от несущихся навстречу веток, -
перепихнёмся только - и назад. Да и не до нас им сейчас - слыхал вчерась Васькины
вопли?
Добрыня хотел ответить, что те дикие крики не мог услышать только глухонемой,
находящийся где-то в районе Великих Хуёв, но тут встречная ветка больно попала ему
по носу, заставив забыть на время и Ваську, и Алешку, и блядей.
Последние, конечно, были просто обязаны быть где-то неподалёку. Ведь это же Русь!
Часа через полтора сумасшедшей скачки искатели выскочили на маленькую полянку,
посреди которой торчала небольшая, но добротно срубленная избушка. Несмотря на
довольно ранний час (солнце едва выкатилось над сонным лесом и отражалось в
мильонах капель росы на траве) из трубы вился прозрачный дымок.
- Ха! - довольно сказал Илья, спрыгивая с лошади. - Прозрачный дым - сухие дрова,
сухие дрова - хорошие хозяева. А у хороших хозяев поебаться всегда найдётся.
Засосав для храбрости несколько хороших глотков из фляги, богатыри вежливо
погупали кулаками в старую, но хорошо ухоженную дверь. Не услышав ответа, Илья
решительно толкнул её до блеска начищенные доски и смело ступил через порог.
Добрыня не менее решительно последовал за ним. Дверь захлопнулась сама - мягко
и чуть быстрее, чем того требовали законы гостеприимства...
Проснувшись утром после непродолжительного сна, Алёша с Василисой не нашли уже ни
Добрыни, ни Ильи. Исчезла и одна лошадь, хотя седло лежало тут же, на земле.
- Ничё, - сплюнул Алеша, - без седла далеко не уедут. К обеду жди...
Но богатыри не вернулись ни к обеду, ни к ужину. Не было их и на следующий день.
Лишь к вечеру притопала усталая лошадь.
О, как же часто мы обманываемся в своих ожиданиях!.. Сколь много раз, желая
достигнуть вершин гармонии с каким-нибудь очаровательным, юным, глазастым,
задастым и сиськастым существом, мы достигаем лишь очередного триппера, словно
именно его мы подсознательно искали, пробираясь сквозь тернии к пи... простите
истине. И сколь неоднократно, роясь в тяжёлом дерьме обыденщины, мы находим вдруг
ароматную чайную розу, этот редчайший бриллиант каждодневных помоек, хранящий свой
целомудренный блеск для терпеливого исследователя. И этот ослепительный блеск
заменяет ему и свет солнца, и прохладу луны, и высшую математику незамутнённого
страстями ума, и радость свободного познания. И продолжается это довольно долго.
Месяца два... Потом спадает пелена с затуманенных радостью находки глаз, проходит
оптический обман зрения, осязания и слуха, - и увы! - бедный малый оказывается
лишь с мерзким репейником в дрожащих руках, жадно прижимая его к обожжённым
страстью сухим губам.
Да! - человеку свойственно ошибаться. И даже более того - каждый человек, будь он
то ли в самом репродуктивном, то ли даже в постклимактерическом периоде - страстно
желает быть обманутым. Он хочет, чтобы его нагло совратили, зверски изнасиловали и
подло потом бросили. Желательно под поезд. Ну да ладно - об этом уже написана то
ли "Муму", то ли "Анна Каренина". Главное одно - стремление быть обманутым и
обмануть другого заложено в самой садомазохистской сущности каждого из нас. Это
своеобразный дуализм души, важное и непременное условие бесперебойной работы всего
организма - от носа до заднего прохода. И я готов плюнуть в ухо каждому, кто
захочет доказать мне обратное.
- Да тут даже не в ухе дело, - горячо шептал Илья, наклонившись к Добрыне, - ты
только посмотри, какой у неё блядский нос... А эти блестючие глаза... А гибкий
розовый язычок... Как пить дать - задаст она нам жару обеим...
Так вышло, что, очутившись в неведомой избушке, богатыри сразу предстали перед
хозяйкой - хорошо ухоженной женщиной неопределённого возраста. Ей можно было дать
и двадцать, и сорок пять. Хотя длинные блестящие волосы иссиня-чёрного цвета
позволяли предположить скорее расцвет жизненных сил, нежели предзакатное состояние.
Она не была очень красивой в общепринятом смысле, но обладала тем неуловимым
женским обаянием, которое хитрые элоебучие французы называют словом "шарм" и ценят
выше всего на свете. Также она имела матовое овальное лицо с твёрдым упрямым
подбородком и большие серые глаза, глубокие и влажно блестящие, уголки коих к тому
же были явно приподняты к вискам. А стройные плотные бедра, плоский живот и высокая
отличной формы грудь позволяли догадаться и об остальном.
Когда богатыри вошли в избу, лесная фея, стоя у небольшого столика перед печью,
как раз готовила какой-то салат себе на завтрак. Ничуть не удивившись, она молча
смотрела немигающим взглядом на незваных гостей.
Добрыня, увидев такую женщину взамен плохоньких и дряблых сельских блядей, от
неожиданности икнул и, вспомнив все правила хорошего тона, пробормотал:
- М-мадам, сделайте нам миньет...
За что тут же получил от Ильи кулаком под ребра.
- Простите великодушно, - со всей возможной изысканностью сказал Илья Муромец, -
мой друг не знает что говорит. Мы бедные путники, заблудившиеся в лесу, и смеем
милостиво просить вас дозволить нам обсохнуть-обогреться...
- Чего уж там, - неожиданно глубоким и сильным голосом отозвалась незнакомка, -
садитесь. Сейчас и завтрак поспеет... Звать-то как?
- Меня Илья...
- А друга твоего быстрого?
- Добрыней величают.
- А меня Ягужиной назвали, - просто сказала хозяйка и, дрогнув высокой грудью,
занялась своими делами. Вскоре на столе появился каравай хлеба, вокруг него
выстроились разные мисочки с закусками, а посредине Ягужина выставила дымящийся,
прямо из печи, чугунок с картошкой. Делала всё она быстро, ловко, и богатыри лишь
наблюдали голодными глазами за движениями её сильного длинного тела, скользящего
под тонкой тканью чёрного шёлкового халата.
- Ты... то есть вы здесь что - сама живёте? - сглотнув слюну, осторожно спросил
Илья.
- Да как когда, - быстро, словно ждала этого вопроса, отозвалась хозяйка,
раскладывая ложки, - привыкла я уже, да и гости часто заглядывают...
- Ка-какие?
- Да как вы - путники проезжие... Ну да ладно - прошу к столу...
- Га! - осмелел Добрыня, выставляя на стол флягу, - я ж говорил тебе Илья, что я
тут всех блядей знаю.
И вскоре, не успев даже нормально перекусить, задал хозяйке откровенный вопрос:
- Ну что, Ягуська, будем ебаться?
Та лишь спокойно повела плечами.
- Давай мы тебя в два шланга, - совсем распоясался Добрыня, - посмотрим, какова
ты на самом деле...
Ягужина спокойно доела картофелину, вытерла пальцы и плотоядно улыбнулась:
- Посмотрите, а куда ж вы денетесь?
Что-то Илье не понравилось в этой фразе и, дабы проверить подозрения, он пустил
пробный шар:
- А почему вот, Ягужинка, - спросил он сладким голосом, я о тебе не слышал
ни от кого? Ведь, наверно, часто гости к тебе захаживают?
- Часто, - просто согласилась та.
- Так почему же никто не рассказывает о твоём гостеприимстве?
- Наверное потому, - пожала равнодушно плечами хозяйка, - что не выходит отсюда
никто живым...
Добрыня закашлялся, подавившись картофелиной, а Илья лишь переспросил заторможено:
- А? Куда?.. Как никто?. .
- А ты-то хотел и поебаться и ноги унести, видать? - зло блеснула глазами Ягужина.
- Обсохнешь, дружок!
- Яга!!! - выкрикнул наконец Илья, поражённый страшной догадкой.
- Для друзей Яга, - жестко сказала хозяйка, - а для вас, козлы, Ягужина-Последняя
Ночка. Потому что завтра утром присниться вам большой пиздец. Ещё никто отсюда на
своих ногах не выходил, - твёрдо закончила она, многообещающе блестя глазами.
Илья вскочил, ухватил за шиворот окаменевшего Добрыню и поволок его к двери. Дверь
распахнулась неожиданно легко, но за ней, заместо лесной опушки, оказалась такая
же комната, с дверью в конце, но только без стола. Пронёсшись и через эту комнату,
Илья толкнул вторую дверь - и отпрянул: зловеще улыбаясь, на него смотрела Яга-
Ягужина, даже не встававшая со стула.
Илья хотел ухватить что-то потяжелее - вышибить окошко (жаль что булаву забыл!), -
но вдруг тяжкая усталость навалилась на него, руки повисли, ноги подогнулись - и
он рухнул, выронив Добрыню.
- Ну вот и поеблись - только и смог пробормотать слабеющими губами...
Над холмами опустился тихий, дивный, словно бархатный вечер. Подувавший весь день
свежий ветерок к ночи исчез и листья на деревьях стояли твёрдо и непоколебимо как
часовые на посту, охраняя наступившую благодать. И только неугомонные люди
продолжали в этой тишине своё копошение, содрогая застывший воздух словами, эфир -
мыслями, а мировое равновесие - делами, всё больше злыми да противными.
Устроившись при свете слабого костра, Василиса гадала на пропавших Илью с Добрыней.
Алеша, затаив сопение, с уважением наблюдал за сим таинством. Но как Васька только
ни раскладывала колоду - бедным богатырям всё выпадали сплошные кресты.
- Ну? - не выдержал Алеша.
- Плохо, - пискнула юная гадалка, - не видать нам уже их живыми...
- Как так?! - возмутился тот, - Ты на другом чём-нибудь погадай - может лучше
выйдет.
- Нет, - тяжко вздохнула Васька, - карты не лгут. Вот видишь: страсти, умом не
обузданные да пьянки бесконечные привели их в казённый дом к даме пиковой. Дама
эта имеет к ним червовый интерес, а только закончится всё это смертью наглой. И
нет им отрады или мысли доброй...
Смешав карты, Василиса заревела, шмыгая носом.
- Ну... ты это... - бормотал расстроенный Алеша, неловко гладя её по узкой спине
с выступающими позвонками, - чего уж теперя... Найти бы эту сволочь рода женского
- я б ей не один кол в жопу вогнал...
- Найдём, Лёшенька, найдём, - рвала на себе сарафан Васька, - и ой как накажем её
за козни пиздопротивные... Она у нас смертью героя погибнет...
На следующее утро засобирались в дорогу. Алеша прикинул ильюшкину булаву. Тяжёлая
палица, местами тронутая ржавчиной, в руке тем не менее сидела ловко и махала,
кажись, сама, - так и стремясь кого-нибудь изувечить. Василиса достала из сундучка
заветный свёрточек, где, аккуратно упакованный, хранился волшебный жезл Кощея,
совсем недавно так своевременно спасший жизни богатырям. В свете восходящего
солнца он победно сверкал крупными рубинами, где-то даже внушая уверенность в
успехе операции.
- Всем хороша палочка, - гордо сказала Васька, - да жаль только что работает она
на малых расстояниях...
- Ничё, - успокоил её Алеша, - мы близко-близко подойдём, я эту курву как уебу с
размаху - и эта хуяра золотая не понадобится. Бля буду!
Отправляясь в путь, вперёд пустили чёрного жеребца - умное животное запомнило
дорогу и уверенно шло по следу своего хозяина. Но не успели проехать и версты,
как чистое с утра небо вдруг затянуло чёрной, невесть откуда взявшейся тучей.
И только остановились - как разразилась чудовищная гроза. Толстые струи дождя били
с силой, едва не сшибающей с ног, а ежесекундно сверкающие молнии били всё ближе
и ближе, то и дело рассекая до земли высокие гордые сосны. Побледневшая Василиса
выхватила фаллический кощеев жезл и, подняв его над головой, прошептала несколько
слов.
Было это очень своевременно - не прошло и нескольких секунд, как очередная молния
ударила, кажись, прямо в макушку Алёше-поповичу, - но, отражённая чудесной силой,
до пня снесла близкую сосну.
- Ой, бля, - только и смог простонать тот, когда от бедного дерева полетели щепки.
Ощупав голову, Алёша успокоился и уже с интересом наблюдал дальнейшие события.
Совсем бледная Васька лишь крепче сжала в руке орудие защиты.
Через минуту гроза утихла, черно-синяя как громадный синяк туча исчезла в голубом
небе, и о недавнем разгуле стихии напоминали лишь дымящиеся останки сосен да
сверкающие на солнце лужи, быстро впитываемые землёй.
Намокшую и отяжелевшую одежду пришлось выкрутить. Это заняло часа два, - потому
что увидев голую Василису, Алеша не смог отказать себе в нескольких невинных
шалостях, что имело вполне закономерный финал и немного сняло нервное напряжение...
О том, что дело нечисто, догадались, отъехав саженей триста за ильюшкиным жеребцом.
Сухая земля обильно пылила под копытами, а пожелтевшая от зноя трава ясно
выказывала долгое отсутствие даже самого дохленького дождика.
Ожидая нового подвоха, Василиса уже не выпускала из рук чудесную вещицу. Алеша,
держа наготове булаву, зорко всматривался в просветы между деревьями, словно
надеясь что-то увидеть. Несколько раз приходилось объезжать особенно густые заросли,
что весьма удлиняло путь и напрягало нервы.
Вдруг, когда телега в очередной раз увязла в многолетнем ковре сухой хвои,
громадная серая тень бросилась из-за дерева к Алеше. Тот сам не заметил, как
оказался на телеге, и мощные челюсти с лязгом сомкнулись в воздухе.
Это был огромный волчище - в природе таких и не бывает - старый, с клоками седой
шерсти на загривке и огромными жёлтыми глазами, горящими нехорошим огнем. Глухо
рыкнув, он отскочил для решающего броска - но вдруг заскулил, поджав хвост, и
попятился. Васька, сжав обеими руками золотой жезл, шептала под нос заклятия.
Несколько секунд страшный зверь дрожал как в лихорадке, глаза его затуманились,
и он словно прислушивался к чему-то. Потом с трудом двинулся к телеге, раскрыв
зловонную пасть и роняя на ходу тягучую слюну.
Но время было потеряно, и Алеша с криком "И-э-эх!" в прыжке со всей силы зарядил
ему булавой по хребту.
Раздался глухой хруст, глаза волка погасли, лапы подкосились, и он упал на бок,
вывалив язык.
- Ну как я его? - гордо спросил Алеша, размахивая булавой и стараясь унять
неприятное пощёлкивание зубов.
Василиса, не ответив, молча ткнула пальцем на место, где упал мёртвый волк. Труп
его на глазах расползался, шерсть лезла клочьями, из внутренностей валом повалили
странные жёлтые муравьи - и в минуту от агромадного волчины остался только скелет.
Чистый, аккуратный - хоть на ярмарке выставляй.
- Ебать ту Люси, - присвистнул Алеша, опуская булаву, - это что же делается-то:
убил такого волчару и показать нечего - никто же не поверит... Разве что череп
взять?..
В это мгновение скелет с тихим шорохом рассыпался в пыль.
- Слышь, Васька, - сказал Алеша после минутной паузы, - видать мы уже близко
подобрались: хозяйка-то... нервничает...
В подтверждение этих слов у его ног вдруг упала огромная сосна, треща ветвями и
осыпав Алешу сухим песком.
- Пиздец, я эту стерву ща урою, - не на шутку осерчал он, - Васька, пошли!..
Василиса, не выпуская из рук жезл, неловко спрыгнула телеги и дальше они двинулись
пешком - решительно, но осторожно. Ильюшкиного жеребца оставили у телеги, да
теперь в нём и не было надобности. Волшебный жезл Кощея с каждым шагом сиял всё
ярче, рубины перемигивались как огромные кровавые звёзды, да и сама Василиса
нутром чувствовала - цель близка.
Алёша топал впереди и булавой расчищал путь, негромко пугаясь сквозь зубы, когда
хвоя сыпалась за шиворот. Вдруг, после очередного удара, в аккомпанементе
алёшкиного "А шоб тебе ни дна ни затычки...", они оказались на опушке полянки -
зелёной и симпатичной. В десяти саженях стоял старый, вросший в землю домик в три
окна, весело дымящий закопченной трубой.
- А-а, сука, во где она, - обрадовано сказал Алеша, в три прыжка преодолел
расстояние до почерневшей двери и ударом ноги распахнул её настежь.
Оказавшись в сенях, он толкнул ещё одну дверь и очутился в низкой темноватой
комнате. Из горшка на печи пахло чем-то вкусным, у большого стола из неструганых
досок сидело три мрачных, давно не мытых мужика и угрюмо расписывали пулю.
Алеша осмотрелся, никого больше не обнаружил и потому грозно напал на игроков:
- Ну чё, козлы, где эта блядь, где Илья с Добрыней?
Ближний к нему непонимающе взглянул поверх старого пенсне с треснутым стеклом:
- Ничего себе... А ты кто такой борзый?
- Хуй в кожаном пальто, - кратко ответил Алеша, потрясая булавой, - я говорю
мужики где?
- Тебе чего, конопатый, жить надоело? - обернулся к нему второй, с давно
не бритой щетиной на подбородке и в начищенных до блеска сапогах. - Ходь
отсюдова, пока мы заняты, чухня деревенская...
- Шо? - рассвирепел Алеша. - Да вы хамить, жопы болотные... Да я вас...
В проёме двери появилась Василиса, устало послушала вопли избиваемых картёжников
и негромко крикнула:
- Алеша! Нам не сюда, нам дальше...
Когда они выходили из домика, Васька ненавязчиво долбила:
- Ну ты прям как не знаю кто... Напал на бедных леших, избил ни за что...
- А хули они, - защищался Алёша, - раз леший - лес иди охраняй... Да и
разговаривать не умеют нормально - хамить сразу начали...
В домике осталось три игрока со связанными за спиной руками, аккуратно привязанные
друг к другу под столом за яйца. Вытаращенными глазами они посматривали вокруг и
пытались выплюнуть жёсткие берестяные карты, для тишины засунутые каждому в рот
дотошным Алёшей. Одному это удалось и он, отдышавшись, пробормотал:
- Такую партию запороли, гады... Три марьяжа было и все прикрытые...
Пробившись ещё с версту по особенно густым зарослям, Алёша с Василисой вышли
наконец на ту полянку. То, что это была именно она, доказывал чистенький домик
посредине и необычно красивая женщина, сидевшая на массивном дубовом стуле у
гостеприимно распахнутой двери. Она посмотрела на застывшую пару немигающими
глазами, словно змея на кроликов, и сказала, едва приоткрывая тонкие прямые губы:
- А-а, вот и вы, доблестные спасатели... Садитесь...
Перед ней на траве появилось два стула. Алеша тоже хотел что-то сказать, но
Василиса прислонила палец к губам и присела на стул, сжимая в руках волшебный
жезл. Алеша сел рядом, веско прислонив к ноге булаву и исподлобья наблюдая за
развитием событий.
- Знаю, знаю зачем пришли, - глубоким голосом сказала женщина, - знаю и кто вы,
и о подвигах ваших слышала... Но помочь ничем не могу. Ваши друзья уже мертвы...
Василиса глубоко вздохнула и, стараясь унять дрогнувший голос, спросила:
- Зачем же ты людей сгубила, сволочь?
- Так они же сами захотели, - кротко ответила хозяйка, - отдать себя взамен за
такую ночь, о которой они, может быть, мечтали всю жизнь... Ни одна женщина им не
дала бы столько как я...
- Что ж ты народ-то до смерти губишь, пизда зубастая? - не выдержал Алеша. -
Мужики на Руси и так мельчают да вырождаются, а тут ещё ты со своей заподлистой
хаткой...
- Нормальные мужики по избам с бабами сидят, детей кормят, - зло крикнула Ягужина,
- а ко мне одни кобели идут, которые по блядям шныряют... Я, если хотите, санитар
леса... Я породу вашу улучшаю...
Глаза, её сверкали, щёки раскраснелись, тонкие ноздри трепетали, вдыхая воздух, -
в общем подлая ведьма стала ещё краше. От её тонкой фигуры исходили какие-то
гипнотические волны - успокаивая, усыпляя, лишая воли и мыслей.
"А и вправду, - сонно думала Василиса, - кобели они все, и жалеть их нечего...
Только и думают об том - сунул, плюнул, убежал... А радость женщины в доме, детях
и сне... Сладком долгом сне..."
Пальцы её разжались, жезл Кощея с глухим стуком упал в траву у ног, голова всё
больше клонилась на плечо...
"Ебать-копать, какая коза, - думал между тем Алеша, - Да за ночку с такой я бы не
только жизнь отдал... Пусть хоть яйца отрежут... Но потом! А сначала... О-о-о...
Как она, должно быть, ебётся... А как миньеты делает... Язычок-то тонкий, длинный,
розовый... Не чета Ваське - та всё на зуб попробовать норовит..."
Нежданно пришедшая в голову мысль о Василисе вдруг насторожила его. Что-то он
забыл... Что-то очень важное... Но женщина, подходя потихоньку всё ближе, манила,
возбуждала, обещала всем своим телом неземное удовольствие...
"Ах, стерва, - подумал Алеша, - так и крутит жопой... я эти жопы так люблю... Га!
А как мы с монахами развлекались..."
Неожиданно он почувствовал, что воля стала потихоньку возвращаться к нему.
"Да-да, - продолжал он вспоминать, - как было хорошо-то с мужиками... И проблем
никаких... Не то что с бабами - то месячные у них, то годичные... У-у, двоежопая,
- с ненавистью подумал Алеша о Ягужине и, не долго думая, запустил в неё булавой.
Василиса стряхнула с себя сонное оцепенение, сразу всё вспомнила и подхватила
лежавший в траве жезл. Но было уже поздно... Сбитая с ног булавой Ягужина стояла
на коленях и, протянув руки, набрасывала на Алёшу словно большую паутину. Милые
черты его, вначале хорошо различимые сквозь туман ткани, мгновенно стали
расплываться - и в несколько секунд сеть опала, повиснув на спинке стула. Алёша
исчез...
Василиса, окаменев, подняла над головой волшебный жезл. Ведьма прочла в её глазах
свой приговор и завопила дико, мигом сбросив с себя всю сдержанность:
-Что ты делаешь, дура, жезл погубишь - их не спасешь!..
Но Васька уже промолвила роковые слова... Ягужина, взвизгнув, упала навзничь,
извиваясь как ящерица. Тело её задымилось, волосы вспыхнули - и на секунду перед
смертью Ягужина показалась в своём настоящем обличье: перед Василисой лежала
старая мерзкая седая старуха с крючковатым носом и кривыми жёлтыми зубами. Потом
всё загорелось - и на её месте осталась кучка пепла, быстро разнесённая ветром...
Вскрикнув, Васька разжала руку. Раскалённый добела волшебный жезл таял на глазах,
роняя капли золота и дымя испаряющимися рубинами. Тут он тоже вспыхнул ярче солнца
и ослеплённая Василиса вдруг поняла, что никого уже ей не вернуть - ни могучего и
добродушного Илью Муромца, ни весёлого и находчивого Добрыню Никитича, ни милого,
единственного, желанного Алешу...
И, закрыв лицо обожжёнными ладонями, она забилась в рыданиях... Вскоре ей стало
совсем плохо, и своим женским чутьём Василиса поняла - нет, жизнь не кончена в
двадцать лет, - у них с Алешей будет сын!
Сквозь слёзы она посмотрела на заходящее солнце. Туч на горизонте больше не было,
и усталый его диск садился прямо на деревья, чтобы снова проснуться и завтра, и
через год, и через века.
Тихий покой заполнил душу Василисы. Она уже знала, зачем ей нужно было жить...
Она сделает всё как надо...
К О Н Е Ц
Апрель - май 1991г. Киев.
Copyright Starikashka Yu, Kiev, Ukraine. (c)1991. All rights reserved.