(1) И вновь мы возвращаемся к Васе. Поскольку Вася был человек монументальный - в лучшие дни своей молодости вес его достигал 120-ти кг, то и приключения, которые с ним происходили, были всегда значительными, более тянущими на роман-эпопею, нежели на короткий рассказ. Но в наши задачи не входит написание чего-либо эпохального, но лишь - правдивое, предельно краткое изложение прошедших событий с минимумом комментариев.
Итак, обратимся к похождениям нашего героя уже после армии (в которых довелось принять участие и автору этих строк), когда по примеру многих вернувшихся к гражданской жизни он решил остепениться, т.е. стать серьезным человеком. Первым шагом к самостоятельной жизни Вася почел женитьбу. Вот что из этого получилось.
Жена Васе досталась сноровистая, работящая, прекрасная кулинарка. Первую неделю семейной жизни Вася был занят преимущественно тем, что, придя с работы домой (он работал на стройке учеником крановщика), ставил свой портфель в прихожей, выходил на улицу и нарезал круги вокруг дома, ибо не знал, о чем можно говорить со своей дражайшей половиной. Ведь нельзя же, в самом деле, всерьез считать общением следующий разговор, который произошел между супругами в первый же день их семейной жизни (записано с Васиных слов).
- Вася, ты будешь есть?
- Буду.
Жена вышла, потом вернулась.
- А что ты будешь есть?
- А что есть?
Жена вышла и снова вернулась.
- Яйца.
- Ну, давай яйца.
Жена снова вышла и снова вернулась.
- А сколько ты будешь яиц?
- А сколько есть?
- Два.
- Ну, и что ты меня спрашиваешь, сколько?
- Значит, будешь яичницу из 2-х яиц?
- Э-э, нет. Яичница из 2-х яиц - это не яичница.
- А что же это?
- Ну, не знаю, но только не яичница.
- А что же, что?
- Ну, не яичница.
- А что же это такое? - возопила, наконец, жена.
- Не знаю. Просто два поджаренных яйца
- Не умничай, пожалуйста! Так ты будешь, наконец, есть или нет?
- А что есть?
- Яйца!! - Разговор сворачивал на 2-ой круг. Жена явно не желала понимать, что два яйца для Васи - это не еда. Чтобы не продолжать ходить с женой по кругу до бесконечности, Вася делал это в одиночку, наматывая витки по близлежащим окрестностям. Это явно смахивало уже на какой-то заколдованный круг, разорвать который мог только развод, каковой и произошел на десятый день их совместной жизни. Но если узнать, из-за чего он произошел, сразу возникнет вопрос, а стоило ли вообще жениться, потому что, если причиной развода послужили... трусы, то каков же был повод для свадьбы?
Вася купил жене набор трусов - "недельку", о чем и не замедлил сообщить ей по телефону. По дороге из магазина он завернул к одной своей старой приятельнице, которую знал еще до свадьбы, и с каковой не видел причин прерывать знакомство.
Та, увидев купленный набор, возымела желание иметь такой же. Вася от широты душевной не преминул подарить ей его - не ссориться же, в самом деле, с женщиной из-за трусов!
Но он совершенно упустил из виду другую женщину, т.е. свою жену, которая ждала его как раз с этими самыми трусами. Когда же, наконец, Вася заявился домой, то на резонный вопрос, где же подарок, он чистосердечно ответил, что подарил его одной старой знакомой, и после никак не мог понять, зачем поднимать такой шум.
Ввиду полной нестыковки взглядов, супруга предложила развод, Вася ему не противился.
Так не осуществились в первой части своей Васины планы остепениться, став семейным человеком. Трудно даже понять, кто из них двоих кому более не подходил - Вася для семейной жизни или семейная жизнь для Васи.
(2) Второй ступенькой к респектабельности стала попытка обзаведения собственным бизнесом.
Бизнес - дело серьезное и к нему следовало подойти со всей ответственностью. Вася так и сделал. Занял у кого-то кругленькую сумму и внес ее в уставной фонд строительного кооператива (в то время как раз по всей стране начиналось кооперативное движение). Но, т.к. сам не желал ни за что отвечать, поставил председателем своего друга - Сергея, с женой которого его связывала давняя и нежная дружба, а сам сделался рядовым сотрудником, вследствие чего лишился свободного доступа к тем деньгам, хозяином которых он, по сути, являлся.
Две трети уставного фонда были потрачены на покупку подержанного "Фиата" для новоявленного директора, у которого (у "Фиата", не у директора) барахлил карбюратор (новые заводские "Жигули" на ту пору стоили ровно в 6 раз дешевле), и который, вследствие этого, целыми днями простаивал во дворе, не в силах сдвинуться с места. А вокруг него с глубокомысленными лицами толпились члены правления кооператива, старавшиеся замаскировать важностью вида отсутствие дел.
Их рабочий день являл собой в миниатюре модель того, как делаются у нас в стране очень многие дела, но гораздо в больших масштабах.
День начинался с того, что члены правления приходили на работу и, сгрудившись в тесной комнате (правление помещалось в одной из палат дома престарелых) вокруг маленького стола, принимались энергично разгадывать кроссворд. Он всегда был почему-то какой-то очень мятый и замусоленный, поднятый откуда-то с полу, из чего можно было сделать вывод, что он оказался под рукой случайно, но как нельзя более кстати в создавшейся рабочей обстановке. То есть люди-то приходили работать, но как-то само собой выходило так, что разгадывание кроссворда оказывалось самым насущным делом.
В отсутствие привычки к конкретным делам, они (после того, как кроссворд был разгадан от корки до корки) принимались строить планы на завтра и на более отдаленное будущее, договариваться о делах, которые рисовались в их воображении уже выполненными.
- Завтра пригоняем машину цемента, - говорил один.
- Да, - поддакивал второй. - Нужно утром встретиться и поехать на автокомбинат, сделать заявку.
- Давай встретимся в 8.
- Давай.
- Нет, давай лучше чуть пораньше - в половину восьмого.
- В половину слишком рано. Давай без пятнадцати.
- Ну, хорошо, без пятнадцати.
- Договорились?
- Договорились!
С чувством выполненного долга наши труженики расходились каждый по своим делам и нужно ли говорить, что на следующий день с утра не было ни цементовоза, ни самих договаривающихся. Условиться о чем-то друг с другом, ударить по рукам и разойтись после этого в разные стороны, с чистой совестью выкинув все из головы раз и навсегда, - вот в чем был смысл их деятельности.
Когда они в следующий раз являлись на работу с распухшими лицами и красными от бессонных ночей глазами, свидетельствовавшими, очевидно, о неустанных поисках цемента, началу новых дел, как правило, препятствовало какое-либо событие: либо удавалось завести дремавший до этого "Фиат" и все выходили во двор обсудить прогнозы возможного поведения сего шедевра технической мысли, либо приезжал из ГАИ кто-нибудь из членов правления, накануне в пьяном виде попавший в аварию, и не было конца расспросам о ее подробностях, как-то: сколько последний простоял прикованный наручниками к светофорному столбу за драку с милиционером, и как его отпустили, и сколько теперь придется заплатить, чтобы забрать машину со штрафной стоянки; либо, наконец, кому-нибудь из отцов кооператива просто приходила на ум мысль выпить, и все ее бурно приветствовали.
Кстати, аварии среди наших доблестных строителей происходили сплошь и рядом, ибо мало кому из них приходило в голову садиться за руль трезвыми (один только Вася за лето разбил 3 машины - одну свою и две чужих, ибо, пропустив обязательный стакан горячительного, перед поездкой, обычно вел машину, держа руль одним лишь указательным пальцем правой руки, лежащей на коленях, т.к. из-за тяжести своей рука плохо держалась на весу). Таким образом, езда с Васей превращалась в настоящую русскую рулетку. Поэтому, забегая вперед, скажу, что последние остатки уставного фонда были истрачены на устранение последствий бесконечных аварий, в которые беспрестанно попадал то один, то другой начальник.
Когда всех на рабочем месте одолевала жажда, посылался гонец в близлежащий магазин, и весь остаток дня члены кооператива проводили в обсуждении, как хорошо они заживут, когда кооператив, наконец, начнет выпускать свою продукцию.
Кооператив задумывался, как предприятие по выпуску садовой плитки (для нее и нужен был цемент). Вася провел маркетинговые исследования рынка и обнаружил, что ее выпуск - самое выгодное предприятие, ибо на заводе железобетонных изделий за ней в разгар дачного сезона стояла очередь на несколько месяцев вперед. Предприятие сулило большие барыши. Все с воодушевлением принялись за дело. Было снято помещение в доме престарелых для заседаний правления, и выбраны его члены. Деятельность последних была описана выше, а для непосредственного выпуска плитки были наняты двое чернорабочих - автор этих строк и его закадычный дружок Леня, - которым и предстояло своими руками осуществить все многообразие планов финансового преуспеяния их начальства.
Зарплат не было. Точнее, они были, но - лично из Васиного кармана (т.е. не имели прямого отношения к бухгалтерии кооператива), на руки не выдавались, а поступали в виде угощения в ресторане, оплаченного щедрой Васиной рукой. Настоящие зарплаты, по идее, должны были возникнуть после того, как начали бы сбываться предсказания их финансовых гениев.
Итак, первым делом, для производства плитки нужна была рабочая площадка. Ее отгородили забором на заднем дворе довольно быстро - всего за два дня. Можно сказать, в ударных темпах. Нужно ли говорить, что отгораживалась она руками все тех же 2-х чернорабочих, меряющих зарплату литрами, а не рублями. Участие в установке забора всех остальных свелось к созерцанию фронта работ, глубокомысленным замечаниям, какой ширины и глубины должны быть ямы для столбов, а также, к бесконечной путанице под ногами у тех, кто действительно занимался делом.
Все-таки Вася был необычным членом правления, ибо он даже пару раз приложился электродом к некоторым секциям забора, приваривая их к столбам, правда, крайне криво и ненадежно, но все же это был реальный вклад в строительство и этим Вася увековечил свое имя в стенах кооператива.
Собственно, на строительстве забора, обессмертившего имена его создателей, деятельность кооператива замерла, а точнее, исчерпала себя. Забор - это было все, на что хватило энергии его создателей (впоследствии, когда кооператив разметало по ветру, забор повторил его судьбу, он был попросту снесен).
Поначалу, всякий раз после очередного совещания за бутылкой, где было окончательно и бесповоротно принято, заказать на следующий день цемент, объявлялся аврал, по законам которого чернорабочие должны были являться к девяти утра готовыми споро и быстро разлить цемент в специально приготовленные формы для плитки, сколоченные из деревянных реечек, - и чернорабочие являлись. Я - бросив все свои дела, Леня - отпросившись с работы. Дело в том, что Леня оказался умнее и, слушая Васины радужные прожекты, не бросил свою основную работу в НИИ, в отличие от меня, который, поругавшись с начальством, распростился со своей конторой, где работал по распределению, пустившись по воле волн первобытного предпринимательства.
Явившись по срочному Васиному вызову, прихватив с собой рабочую одежду, мы каждый раз выслушивали от него одну и ту же фразу:
- Ну, сегодня цемента не будет, так что - наливай.
Со временем мы поняли, что объявление аврала - это просто форма тоста, существующая для того, чтобы, когда человеку захочется выпить (а тому, кто нас собирал, этого хотелось постоянно), он не пил бы просто так, но мог это сделать по поводу аврала. Поэтому реальный цемент здесь был нужен так же, как плохому танцору то, что ему вечно мешает.
Поводом выпить (во всяком случае, для Васи) оказывался и любой другой вид деятельности, подтверждением тому служит такой характерный пример.
Чтобы делать садовую плитку, по замыслу Васи, нужно было сделать деревянный каркас для заливки, состоящий из реечек, расположенных перпендикулярно друг другу, подобно клеточкам в игре "крестики-нолики" или "Морской бой". Деревянной вагонкой был забит весь сарай. Вася распорядился изготовить квадратный каркас размером 3х3 метра. Для этого он обеспечил нас с Леней орудиями труда: пилой, чтобы отпилить в нужном месте, карандашом, чтобы это нужное место отметить, и...школьным угольником, длинной 23 см, чтоб отмерить требуемые 3 метра. Я отнесся к этой затее с юмором, поскольку уже не верил в возможность действительно что-нибудь выпустить в принципе в стенах этой лавочки, коль уж всяко любой вид деятельности здесь - всего лишь повод выпить. Но Леня был настолько наивен, что считал золотые горы, вырученные от продажи плитки, всего лишь вопросом времени. Поэтому он захватил с собой на всякий случай из дома сантиметр, коль скоро нам предстояло что-то отмерять. Вася отозвался с похвалой об его предусмотрительности. - вышестоящему всегда приятно наблюдать рвение подчиненного, которому нужно даже больше, чем самому его начальнику. Ленина энергия придала мне бодрости, и я начал весело следить, как он возьмется за дело. Нужную отметку мы сделали довольно быстро, но вот отпилить в надлежащем месте оказалось делом непосильным. Зубы у пилы были, как у девяностолетней старухи, к тому же, все изъеденные ржавчиной, как будто она почивала в земле (не старуха, а пила), как минимум, со времен Ивана Грозного.
- Хорошо! - бодро сказал Вася. - Через минуту я принесу другую пилу, а вы пока отмеряйте нужные размеры на других рейках, после чего удалился в неизвестном направлении, сверкая на солнце своими удивительно заляпанными белыми штанами.
Прошло 5, 10, 50 минут, прошел час, мы сделали замеры на 14-ти или 15-ти рейках (на случай, если будем делать не одну заливочную форму, а несколько), после чего даже Лене надоел этот цирк. И вот по прошествии часа спустя его обещания вернуться через минуту, Вася подал голос. Он пел. Мучительно и страстно. Старательно, не пропуская ни одной ноты, он выводил мелодию песни про пьяную развратную старуху, которая: "Эх, когда-то молодушкой была". Электрик дома престарелых отмечал в тот день свой день Рожденья.
Кооператив не мог долго существовать, работая подобным образом, т.е. только тратя и ничего не приобретая взамен. Касса таяла, а пополнить ее продажей парализованного "Фиата" не представлялось возможным, ввиду отсутствия какой-либо рыночной стоимости последнего.
Привыкнув запускать руку в волшебный сундучок, именуемый счетом в банке, который, казалось, обещал никогда не оскудеть, пальцы директора и его ближайших сподвижников скоро начали скрести по дну. И тут произошел финансовый крах. Символично, что крах этот произошел в морге.
(3) Помимо производственных работ по изготовлению плитки у кооператива было еще одно направление деятельности - организация похорон. Сюда входил весь спектр погребальных услуг на коммерческой основе.
Обязанности по обслуживанию усопших не могли отвлечь правящую верхушку кооператива от главного своего занятия: ежевечерних попоек с песнями и обязательным женским обществом. Когда женщин не было, Вася ходил в покойницкую и приносил их оттуда, в основном, конечно, старушек.
- Все-таки, в женском обществе веселее, - любил повторять он.
Компания мертвецов в сочетании с регулярным спаньем на мраморном столе прощаний в ритуальном зале придавало ночному веселью несколько похоронный оттенок, сообщая мрачный колорит каждому участнику попойки.
Закончилось все так же бессмысленно и бестолково, как и началось.
Деньги, как и все на свете, имеют свойство кончаться, чего нельзя сказать о людских аппетитах. Вася задумал поехать на юг, не имея, при этом, возможности подкрепить сие желание финансовыми возможностями. Он зашел за материальным воплощением своей мечты к зам. директора, курирующему кооперативный морг, попросив у него споспешествование в размере тысячи рублей. Как видим, отношения между членами правления были дружественными, почти родственными.
Председатель морга на этот раз отказал наотрез, сказав, что в кассе всего 7 тысяч, которые расписаны все до копейки на неотложные платежи, каковые на самом деле перекрывают наличные средства во много раз. Тут, к несчастью для председателя, его вызвали к телефону в соседнюю комнату. Сейф оставался открытым. Когда председатель вернулся, ни денег в сейфе, ни Васи в комнате уже не было.
Ошарашенный председатель бросился на улицу вдогонку за Васей, но наткнулся на крыльце лишь на подвыпившего мужика, который поделился с ним переполнявшими его впечатлениями.
- Слушай! Что у вас тут делается! Выходит какой-то, в тельняшке, прижимает к животу пачки денег, да тут же и наворачивается во весь рост, деньги из него так и посыпались. Ну, я уважил его, помог деньги собрать. Дал пакет, он, правда, без ручек - от пива остался. Что ж вы, не могли, что ли, человеку сумку для денег дать?
Председатель на это только скрипнул зубами и бросился в погоню за Васей, которого уже давно и след простыл.
На самом деле, Вася никак не мог свыкнуться с мыслью, что деньги, на которые он организовал кооператив, давно перестали быть его собственностью, они перешли во власть юридического лица, в котором заправлял уже не он. Вася поплатился за свою наивность, если не сказать хуже. Но об этом несколько позже.
Ему не хотелось ехать на юг одному, и поэтому он предложил ехать вместе с ним мне. Я, к тому времени уже распростившись со строительной деятельностью, подвизался на Арбате в качестве уличного музыканта, получая на сем своем новом рабочем месте вполне прилично. Во всяком случае, в сравнении с заработками в кооперативе или в той же конторе, где я работал после института, зарплата в которой составляла размер гонорара, получаемого мной за два вечера на Арбате.
После короткого военного совета было решено ехать на юг через Вильнюс. После принятия этого исторического решения Вася немедленно потерялся в толпе, растворившись в ближайшей подворотне с 2-мя подозрительными, небритыми субъектами и с бутылкой водки в руках.
Я, конечно, ничего не знал о всех вышеописанных событиях, предшествующих Васиному предложению, и потому не видел причин отказаться составить ему компанию. Допев обычную свою программу, и заработав в тот день 60 рублей, я купил за 30 рублей два билета до Вильнюса, и так и не найдя в тот день Васи, на следующий день сдал его билет, уехав в Вильнюс один.
В те времена, о которых идет речь, когда проезд в Прибалтику был свободный, литовцы были приветливы и радушны и не имели столь стойкого предубеждения против русских (хотя, может, и по сей день не имеют? - сейчас это уже трудно проверить). И уже обладая опытом предыдущих поездок (о которых будет рассказано чуть ниже), мне не составило труда при помощи гитары, практически не имея при себе денег (все деньги кончились после бурной ночи в дороге), найти и кров, и пищу, и, главное, радушных друзей, которые рады были приютить бездомного москвича, который своей гитарой мог скрасить их однообразные вечера.
Знакомства обычно развивались примерно по следующему сценарию.
-Ух, ты! - говорил какой-нибудь молодой человек своему приятелю, проходя мимо лавочки, на которой я сидел. - Смотри-ка, какая у него гитара! Это что у тебя - двенадцатиструнка?
Ответом служил короткий проигрыш.
-А ты откуда?
-Из Москвы.
-Так ты, может, выпить хочешь?
-Хочу.
-Так тебе, может, и есть нечего?
-Нечего.
-А ночевать-то есть где?
-Негде.
-Так чего ж ты молчишь, пошли с нами!
Квартиры менялись с пугающей быстротой. Были среди них с голыми стенами и дверями, никогда не знавшими замка, а были и такие, которые своим благосостоянием подразумевали бронированные двери и врезные замки. Неизменным оставалось лишь отсутствие денег, а также перспективы как-то выбраться из этого омута.
Не буду подробно описывать, как я скитался три ночи по Вильнюсу по разным адресам (программа пребывания была очень насыщенной - жизнь била ключом, - никакого криминала, - а может, просто я был моложе?), но факт остается фактом: Вася нашел меня на четвертый день в квартире одной из наших общих знакомых, у которой он был до этого всего один единственный раз. Накануне вечером у нее произошла крупная потасовка и мы ждали каждую минуту, что потерпевшая сторона (которой намяли в той потасовке бока) придет требовать у обидчиков (которых, впрочем, тоже уже давно здесь не было) удовлетворения. Замок был выломан, и мы не были ничем защищены от пришествия непрошеных гостей. И когда в 6 утра раздался звонок в дверь, мы невольно вздрогнули. Каково же было мое удивление, когда на вопрос "кто там", я услышал родной Васин голос! Это было похоже на чудо. Я был готов увидеть кого угодно, только не его! Однако, это был он, собственной персоной! Признаться, я был рад увидеть родное лицо. В конце концов, при всей доброжелательности прибалтов неопределенность моего положения начинала меня угнетать - ведь нужно было подумать и о возвращении домой, а без гроша в кармане это было весьма затруднительно. Конечно, была гитара, но ... Васино появление давало надежду на осуществление 2-ой части нашего плана - поездки на юг.
Радость от отсутствия незваных гостей помножилась на радость встречи. Мы поднялись на крышу. Солнце вставало над просыпающимися домами Новой Вильни, заливая все утренним светом и наполняя сердце ликованием. Мы сдвинули стаканы и приветствовали рождение нового дня. Может быть, то мгновение на крыше в лучах восходящего солнца было моментом Истины, когда, скинув с себя шелуху будней, души устремляются друг к другу в едином благородном порыве? Как бы то ни было, приключения продолжались!
Вася продемонстрировал нам огромный синяк в паху, оставшийся у него после драки в Питере, через который он ехал в Вильнюс. Вася не придумал ничего умнее, как доехать из Питера до Вильнюса на такси, чем и похоронил мои надежды на его финансовое благополучие. Положение оказывалось серьезней, чем я думал. Одно дело - самому держаться на плаву, поддерживая свое бренное тело при помощи гитары, и другое, - когда на тебя вешается еще такой могучий балласт, как Вася, к тому же совершенно непредсказуемый в своих поступках, могущих привести к самым неожиданным последствиям.
Вася рассеял мои сомнения. Он вкратце обрисовал картину событий, случившихся в мое отсутствие. Вспомнив на следующий день после памятного разговора на Арбате о наших планах, он бросился всюду меня разыскивать и не нашел. Заехал к моей жене, но она тоже не смогла дать ему никакой информации. Дав ей тысячу, как он сказал, моей зарплаты в кооперативе, и две тысячи премиальных, он уверил меня, что обеспечил тылы и что финансирование дальнейшей нашей поездки в любую точку СССР будет осуществляться через жену. Вопрос был только в том, захочет ли она сама осуществлять это финансирование. Но в ту минуту нам не хотелось думать о плохом.
Рассказав о своих подвигах в Питере, Вася пожелал продемонстрировать свою не дюжинную силу, разломав какую-нибудь близстоящую лавочку (к тому времени мы уже успели спуститься с крыши на землю). Однако, он не учел, где находится: скамейки были сработаны на совесть - каждая доска приколочена в шести местах медными гвоздями с широкими шляпками. Это было забавное зрелище: мы стояли и терпеливо смотрели, как Вася трудолюбиво пыхтит над скамейкой, пытаясь отодрать от нее хотя бы одну доску. Все его усилия пропали даром, что и вызвало наш смех, на который Вася не преминул обидеться и все еще обиженный повел нас в "Тауро Рагас" - известный в Вильнюсе пивной ресторан, своими двумя огромными этажами напоминающий мощный двухъярусный самолет, на котором улетают от треволнений нашей обыденной жизни.
Когда после 1-ого заказа нам принесли второй и официант начал молча составлять пивные кружки с подноса на стол, Вася вдруг объявил, что денег-то у него и нет, т.к. всем, что у него было, он расплатился за такси из Питера. Сдержанный, как все литовцы, официант, не меняя выражения лица, так же молча начал убирать кружки обратно на поднос. Расплатиться за то, что мы уже успели выпить, пришлось нашей гитарой, как залогом того, что мы принесем в дальнейшем живые деньги.
Оказавшись совсем на мели, мы почувствовали себя весьма скверно. Наша знакомая вдруг вспомнила, что ей нужно на работу, с которой она поначалу думала отпроситься (она работала парикмахером), и мы остались одни. Лишившись гитары, мы потеряли последнюю надежду хоть что-то заработать. Не буду описывать последующие вечер и ночь. Мы бродили в каком-то отупении по городу, то теряясь, то вновь находя друг друга (Вильнюс город маленький), лежали на скамейке, глядя в распахнутое небо, с которого безучастно взирали на наши горести холодные звезды. Настроение стремилось в пределе к нулю.
На следующее утро, когда состояние духа у нас упало еще ниже, чем вечером (что казалось было уже невозможно), неожиданно пришло спасение. Оно явилось в образе Васиного старшего брата. Честно говоря, я не помню, как он нас нашел. Да и не в этом дело. Чтобы встретиться в Вильнюсе, не нужно назначать свиданий, договариваться о точном месте и времени, как это нужно делать, скажем, в Москве, достаточно сказать, что я буду в тех же краях, что и тот, с кем договариваешься. Город все сам сделает за вас. Вильнюс - город встреч и, конечно же, - расставаний. Так вот, неважно, как нашел нас Васин брат, а важно, что более удачной минуты для свидания он не мог и придумать. Во мраке отчаянья для нас блеснул луч надежды.
Брат отвез нас на рынок и купил Васе новую одежду - майку и брюки, ибо старые, уже не могли принадлежать никому, кроме, завсегдатая городской свалки. Заодно он экипировал и меня, купив новую майку. Потом мы поехали в "Тауро Рагас", где вчера так бесславно окончили программу своих увеселений и забав. Васин брат подозвал нашего вчерашнего официанта, показал ему какую-то красную книжечку, после чего тот быстренько съездил домой, привез гитару и даже поставил целый графин пива за счет заведения. В общем, можно сказать, что Васин брат поднял нас с самого Вильнюсского дна. Он, образно говоря, отряхнул Васю, поставил его на ноги, дал 1000 рублей и в тот же день уехал, помахав нам на прощание из поезда рукой.
Но не впрок! Не впрок оказались нам эти деньги, которые Вася на следующий же день благополучно потерял. И начались новые наши мытарства по Вильнюсу, из которого мы не могли выбраться вот уже вторую неделю, осев на этот раз, словно в берлоге, в квартире еще одной нашей знакомой на улице Соду. В этой квартире была одна особенность: все часы в ней стояли. Время как будто остановилось для ее обитателей (а когда сюда попали и мы, то и для нас). Оно замерло после того, как в пьяном виде здесь повесился бывший муж нашей хозяйки.
Вслед за деньгами, через некоторое время Вася потерял и нашу гитару (на сей раз уже безвозвратно), точнее, добровольно сменял ее на две бутылки водки, на тогдашней подпольной точке, торговавшей алкоголем, под названием "Нямунас", одну из которых тут же и выпил с покупателями в ближайшей подворотне.
Начались мрачные дни затяжного Васиного пьянства и если бы не великодушная финансовая помощь моей жены, выславшей мне 200 рублей, - деньги небольшие, но все же достаточные для проезда до Туапсе, - я не предвижу как бы мы, вообще, выбрались из этого проклятого города. Сам Вася боялся просить денег у своих домашних, ибо после приезда брата просьба выслать денег звучала бы слишком нахально, даже в устах Васи.
Я попросил также свою жену выслать нам еще 200 рублей и в Туапсе, чем навлек на себя праведный гнев Васи, который не понимал, почему нужно высылать деньги именно в Туапсе (хотя мы ехали именно туда), а не в какую-либо другую точку Советского Союза.
Скромные (по сравнению с теми, что уже успел потратить Вася) денежные средства, помогали нам держаться в рамках приличий. Васины родные (он все-таки набрался духу заикнуться по телефону о деньгах) категорически отказались присылать что-либо, грозясь снова делегировать брата, чтобы тот все-таки привез за шкирку блудного сына домой, на что Вася, испугавшись, попрощался, не оставив координат своего местонахождения. Правда, как выяснилось позднее, брат все-таки приезжал в Литву, но, прокатившись по побережьям двух морей - Балтийского и Черного, - с тем, чтобы отконвоировать своего мятежного родственника в Москву, на этот раз, уехал ни с чем.
(5) Итак, мы катились на Юг. Колеса бодро стучали, говоря что ужасные похождения в Вильнюсе - дела уже давно минувшие и скоро забудутся. Две с половиной предыдущие недели, казались кошмарным сном, который к счастью уже кончился. Нас ждали под Туапсе, куда мы направляли свой путь, солнце, море и друзья, которые, как мы смели надеяться, будут рады нас видеть.
Оказавшись на Юге (пос. Вишневка, лагерь МГУ - "Буревестник"), мы столкнулись опять (вот уже в который раз!) с проклятой проблемой безденежья. Дело в том, что перевод, который я заказывал жене, почему-то к нашему приезду все еще не пришел, и мы оказались перед выбором: ночевать на улице или же занять немного у друзей, у которых и без нас весь их золотой запас давно показывал дно. Мы выбрали второе, чем, конечно, не внушили к себе дополнительных симпатий. Но это было уже после, а сначала - о первом дне нашего приезда. В первый день мы попали, что называется, с корабля на бал. Точнее, с автобуса - на дискотеку. На дискотеке нами из друзей никто особенно не заинтересовался, ибо все были погружены в себя настолько, что вряд ли кого из них удивила бы даже звезда, упавшая к их ногам. Один из друзей все безостановочно кружил по периметру танцплощадки, не забывая при этом после каждого нового витка задирать, как сейчас сказали бы, "лиц кавказкой национальности". В конце концов, он своего добился: поднялся над землей и долго летал над ней, не опускаясь, пинаемый сразу множеством ног представителей дружественных нам малых народностей. Мы оказались в самом эпицентре бурно разрастающейся вокруг драки. Нам оттуда немедленно что-то прилетело, но мы почли за лучшее ретироваться, дабы не продолжать того, что было начато не нами. Досталось, как это всегда бывает в таких случаях, всем - и правому, и виноватому, и даже одному миротворцу, который разнимал дерущихся. Ему, кстати сказать, больше других. Однако, он не возмущался. Больше всех возмущался тот, кто прибежал уже к шапочному разбору, когда драка пошла на убыль, ему отвесили совсем небольшую порцию, так, в пол силы, скорее, в виде любезности, чтобы уж никому обидно не было, восстановив таким образом, у награжденного чувство попранной справедливости. Непонятно, чем был больше возмущен потерпевший: тем ли, что его вообще угостили, или же, - что только в полсилы. Он воспринял это как подачку.
- Мне! - кричал обиженный. - Мне, потомственному шахтеру, дали по морде!
Сам он был родом из Воркуты, города шахтеров, откуда и приехал после школы в Москву поступать в МАДИ, каковой через пять с половиной лет успешно и закончил, и теперь работал по распределению на подмосковном заводе. Тем более его шахтерская честь была оскорблена, и негодование не знало границ.
После дискотеки мы собрали небольшой военный совет, как нам лучше добраться до лагеря, - по шоссе, или же - берегом моря. Мы боялись, что разгоряченные дракой дети гор устроят нам засаду, горя желанием взять реванш за все те невзгоды, которые пережили их маленькие, но гордые народы от великодержавного Российского шовинизма. Мы же, не обладая избытком имперских амбиций, вовсе не горели желанием встречи для посрамления этих новоявленных народных мстителей.
В общем, мы решили идти берегом моря. А наш юный озорник, который, собственно, и заварил всю эту кашу, наш главный зачинщик преспокойно поднялся, отряхнулся, и не муча себя сомнениями, какой дорогой идти, и не глядя по сторонам, отправился своей летящей походкой домой по шоссе, естественно, никого там не встретив, еще раз подтвердив народную мудрость, что Бог пьяных любит.
На следующий день мы спросили его про драку. Он блаженно потянулся и сонно спросил:
- Какая драка? Я ничего не помню.
- Ну а в теле-то ты никакого неустройства не ощущаешь? - допытывался Вася, вспоминая его, зачинщика, ночные полеты по сне и наяву.
- Да нет, - ответил пострадавший. - Только вот коленка немного побаливает, наверное, спьяну ушиб где-то.
Тысячу раз права пословица, что "там, где трезвому Бог ножку подставит, пьяному - соломки подстелит".
Но вернемся к нашим скорбным финансовым делам. Приехав вместе с Васей на Юг, нам предстояло и уехать с ним вместе. Мы были связаны с Васей нашей нищетой, как 2 сиамских близнеца, которые и рады были бы разъединиться, да не могут, влача до конца дней свой постылый союз.
Перевод от моей жены все-таки пришел. Он по каким-то причинам задержался на один день. Мы выяснили это несколько позднее, позвонив в Москву и установив сам факт перевода, в существовании которого у нас были большие сомнения. В самом деле, муж забирается куда-то к черту на куличики, а потом звонит оттуда с тем, чтоб ему прислали 200 рублей. Согласитесь, что не каждая жена пойдет на такой благородный жест. Тем не менее, перевод был выслан, а за два дня до его получения, когда мы все еще пребывали в неведении о его существовании, Вася решил продать свои новые штаны.
Поскольку он был человек застенчивый, деловые переговоры с потенциальными покупателями были доверены мне, как человеку, более уверенному в себе, чьи деловые качества давно снискали себе широкую и вполне заслуженную славу. Благодаря мне они и увенчались успехом - штаны были проданы на овощном рынке одному из торговцев за 20 рублей. Желающих было много, но трудно было найти покупателя, который, надев их, не оставлял бы после себя места еще для одного человека.
После этой выгодной сделки - штаны был куплены за две недели до этого за 200 рублей - Вася остался в одних спортивных трусах, которые великодушно одолжил ему на прокат один из наших друзей.
После того, как мы получили, наконец, долгожданные 200 рублей, мы почувствовали некоторую финансовую независимость, конечно, не беспредельную, которая толкала в свое время Васю на разные безумства, однако, все же, достаточную, чтобы позволить себе маленькие невинные удовольствия. Мы, наконец, стали равноценными членами команды и могли с полным на то правом присоединиться к ее культурному отдыху.
(6) Распорядок дня наших друзей шел по строгому, раз и навсегда заведенному распорядку, который выполнялся неукоснительно. Вот его краткий перечень. Подъем в 12.00 (т.е. в полдень). В 12.30 завтрак (он же обед, он же ужин) - тарелка макарон, чай. 13.00 - 17.00 - сидение на пляже (мы шли на него, когда все уже бежали навстречу, спасаясь от палящих, обжигающих лучей полуденного солнца). 17.00-18.00 - возвращение на базу. (Почему так долго? - спросит читатель. Потому что, прожарившись в течении четырех часов в этом пекле, все процессы в теле замирают и мы брели назад медленно, по образному выражению Васи, как ослы). 18.00 - 21.00 - "мурмулин." (Что это такое? - спросит опять любопытный читатель. - Отвечу: местное самодельное вино, каждый сорт которого имел свой порядковый номер, соответствующий номеру дома, где оно производилось. Так, мы, например, предпочитали "Мурмулин - 17"). 21.00 - 23.00 - дискотека (на дискотеке, как вы могли убедиться, могло произойти все, что угодно). 23.00-??? - свободное время (без комментариев).
Мы вели простую, почти патриархальную жизнь, питаясь раз в день исключительно макаронами или арбузами. Пустой желудок способствовал насыщенной культурной программе нашего отдыха.
Она заключалась во многих аспектах, в частности, в создании нашей компанией отряда санитаров Вишневки, занимающегося выселением с квартир девушек, не желающих танцевать с кем-либо из названной компании (исключая меня, я, как семейный человек, девушками не интересовался).
Выселение происходило следующим образом: авангардный отряд откомандировывался под окна той или иной недотроги и оглашал округу душераздирающими воплями. Достаточно было поорать под окнами недостойной особы совсем немного, каких-нибудь минут 20, как с хозяйской половины дома высовывалась возмущенная голова владелицы апартаментов, арендуемых нашими клиентками, и выкрикивала:
- Выселяю блядей! Завтра же!
Еще одним аспектом нашей культурной жизни было проведение выборов президента клуба даунов, как называли себя наши приятели, который контролировал распорядок дня, назначал дежурного по мурмулину (17 или 18 - в зависимости от симпатий того или иного ответственного лица), участвовал в организации общества ПМХ, которое расшифровывалось, как: "Подводная морская ходьба", - для тех, кто не умел плавать, и как: "Плюнь мне в харю", - для тех, кто не мог оторвать голову от подушки после полудня.
Президент клуба также строго следил за питательным рационом его членов, который состоял из единожды в день съедаемой тарелки макарон. В его обязанности также входило строгое пресечение попыток нарушить раз и навсегда заведенный график еды.
Так, однажды вечером (т.е. уже после завтрака, обеда и ужина в одном флаконе), заказав на всех 11 бутылок портвейна наш новоизбранный президент на вопрос о закуске присовокупил к заказанному еще тарелку сыра. На восклицание официанта: "Как, и все!" - Буська (президента звали Буська) взорвался благородным негодованием: "Обожраться, что ли!".
Наша компания вела бортовой журнал, где фиксировалось все, что происходило за день. Президент следил за тем, чтобы записи велись аккуратно, не прерывались ни на сутки. Ведение журнала не ограничивалось одной лишь голой констатацией фактов, но поднималось порой и до осмысления событий, их философского обобщения.
Вот короткая выдержка из журнала, дающая общее представление о характере содержащихся в нем заметок. Мне удалось прочитать его в одну из коротких передышек между мероприятиями нашей насыщенной, не оставляющей ни минуты отдыха, культурной программы.
"Я (т.е. один из членов клуба - С.С.) лежал на кровати и наблюдал, как президент работает над научным трудом, обещающим повернуть мировую историю вспять, под названием "Лучше больше, да хуже" (не путать с Ленинской работой "Лучше меньше, да лучше" - С.С.). Не дыша, я выглянул из-за плеча вспотевшего гения и прочел: "Правильно поставленное глумление над трупом - залог благосостояния в обществе". Если сопоставить вышеозначенные мысли президента с Васиным образом действий в кооперативном морге, то мы увидим, что они удивительным образом пересекаются. Они оба пришли к одним и тем же выводам независимо друг от друга, еще раз подтвердив тем самым старую истину, что идеи носятся в воздухе.
Вообще, в интересах Истины, следует признать, что нравы, царящие в нашем кругу, были далеки от идеальных.
Обращения друг к другу: "Бревно", "пень", "полупень" и даже: "Пнем пень", а также: "Ну, братец, напря-агся!" были общеупотребительны и носили вполне дружественный характер, хотя людям сторонним подобное обращение к ним могло показаться несколько фамильярным.
Примером того, как неверно могли быть истолкованы те или иные высказывания, принятые в нашем домашнем, узко-келейном кругу, будучи помещенными на инородную почву, может служить следующий эпизод.
Сведя знакомство с некой дамой на дискотеке, некто из аккуратистов Вишневки (второе название клуба даунов), недвусмысленно предложил ей продолжить знакомство на берегу моря. На что дама резонно заметила, что на иные шаги она может пойти исключительно по любви. На это ее собеседник, в свою очередь, не менее резонно возразил:
- Ну, кто ж тебе мешает меня полюбить? Полюби меня, скотина!
Надо сказать, что обращение "скотина" в нашей компании были такими же расхожими, как "дружище" и "старина", и имело самый ласкательный смысл. Однако, вряд ли девушка это знала и поняла столь нежную форму к ней обращения.
Но мы отвлеклись от центральной фигуры нашего рассказа.
(7) Участие в культурной жизни Вишневки выразилось со стороны Васи в нашей с ним поездке на электричке в Сочи. В электричке Вася познакомился с 3-мя девушками. Чтобы как-то оживить беседу, мы развлекали их рассказами о нашем журнале, а заодно, и об описываемых в нем некоторых историях. В частности, о том, как несколько наших друзей пошли в гости к трем девушкам, которым тут же в рассказе были даны свои прозвища: стоматолог, матрица и свинья под парусом (последнее прозвище, по всей видимости, указывало на увлечение ее владелицы виндсерфингом).
Про первых двоих было сказано так: "Стоматолог пьет много - это хорошо, но мало пьянеет - это плохо. Матрица же - наоборот, пьет мало - это плохо, но быстро пьянеет - это хорошо". Далее рассказывалось, как один член клуба (он же, по совместительству, почетный санитар Вишневки, потомственный шахтер и бывший студент МАДИ) переночевал в кустах, потерял ботинки и в 3 часа ночи один, ибо остальные, не найдя его в кустах, давно почивали
покойным сном у себя дома, отправился орать под окнами их новых пассий, выполняя священный долг санитара.
Хозяйка строения, не будучи оригинальной, вслед за другими хозяйками, попадавшими в сходные обстоятельства, выдала обычную в таких случаях сакраментальную фразу. На что наш боец невидимого фронта воскликнул: "Оту-лично!" - и как был, босиком, отправился с чувством выполненного долга досыпать домой. По дороге он встретил другого дауна, который сидел под раскидистым деревом в три обхвата величиной, по которому незадолго до того сполз на землю, на всем ходу протаранив его головой. Как тот потом объяснил, он просто не заметил его, и не мудрено: ведь дерево стояло на обочине!
Наши истории вызвали неподдельный интерес у девушек. Особенно их развеселили прозвища, которыми наделили героинь рассказа наши летописцы. Наконец, одна из них спросила:
- А кто такой Буська?
- Олег - президент клуба.
- Так это у него друзья - Макс и Леня?
- У него.
- А его фамилия не М...?
- М...
Наступила долгая хватающая за сердце пауза. Девушки переглянулись.
- Так это они же к нам приходили!
- К вам?
- Да. Это у нас Макс орал под окнами, как лось беременный. Насилу на утро уговорили хозяйку оставить нас до первого замечания.
- Так это ты стоматолог?
- А ты матрица?
- А кто ж тогда свинья под парусом?
Смех долго не затихал в вагоне. Девушек больше всего забавляли прозвища их подруг. Смешные стороны собственных имен они старались не замечать.
Вот так желание приукрасить подчас до того искажает события, что они становятся неузнаваемы даже для их участников. История, передаваемая из уст в уста, как правило, уже на третьем рассказчике не имеет ничего общего с фактами, действительно имевшими место, и собственно, давшими толчок для создания различных слухов и небылиц. Быть может, именно так и возникают легенды?
Наши девушки смеялись от души, однако, наше знание о некоторых пикантных подробностях их ночных встреч побудило их отклонить Васино предложение продолжить знакомство. Возвращались мы из Сочи одни.
Сочи встретил нас неласково. Ввиду отсутствия возможности переночевать у знакомых, на которых мы, собственно, и рассчитывали, отправляясь в круиз по побережью, мы решили переночевать на пляже.
Вася сказал, что все это неважно. Что в таком веселом курортном месте, как Сочи, переночевать на пляже - одно удовольствие. Это даже гораздо романтичнее, чем ворочаться в духоте с боку на бок под крышей, не будучи в состоянии уснуть. В то время, как свежий воздух, плеск моря и открытое небо, на котором сияют яркие и крупные, как золотые горошины, звезды только способствуют и без того крепкому сну без сновидений.
Однако действительность не совпала с Васиными словами прежде всего в первом пункте. Ночной Сочи был менее всего похож на веселое, приветливое курортное местечко. Бродя по пустынным улицам, на которых не было видно ни души (какой контраст с тем, что я видел здесь каких-то два года назад!), мы впали в какое-то тревожное состояние духа, заставлявшее нас прислушиваться к каждому шороху и шарахаться от собственной тени. В довершение ко всему при подходе к пляжу нас окончательно смутил какой-то мужик, выбежавший навстречу с огромным ножом в руке и устремившийся мимо нас в ночную темень переулков с истошным криком: "Убью!" Нам уже начало казаться, что какой-нибудь гостеприимный подъезд, где тепло и тихо, гораздо более уютное убежище, чем все пляжи Сочинского побережья вместе взятые. Но мы побороли минутное малодушие и мужественно устроились на топчанах под тентом (звезды, как таковые, нас уже не интересовали).
Сказать, что было холодно, значит ничего не сказать. Это был настоящий (не смотря на географическую широту и время года) зимний, арктических холод, который проникал в самые потаенные уголки вашего организма. Он пронизывал насквозь, он обволакивал, от него негде было укрыться, он как бы растворял вас в себе. Он пробуждал угрызения совести, заставляя вспоминать о всех ваших предыдущих и нынешних грехах, и даже побуждал содрогнуться от мысли о будущих, которые вам еще только предстояло совершить.
Ошибка Васи была в том, что он искал внешнего источника тепла (так, чтобы согреться, он всю ночь пытался поплотнее завернуться в газету - глупые попытки!), в то время как нужно было искать внутренних. Я даже не пытался никуда заворачиваться, но стремился согреться внутренней энергией, самовнушением, что мне тепло. О том, насколько я в этом преуспел, можно судить хотя бы по тому, что мне удалось под утро даже уснуть (правда, после нескольких милицейских рейдов, когда нас с ног до головы ощупывали лучами фонариков), в то время, как Вася так и не сомкнул глаз ни на одну минуту.
По зрелому размышлению, впоследствии, мы с Васей пришли к выводу, что если бы даже нас и забрали в отделение и посадили за решетку, все равно, это было бы лучше, чем целую ночь вкушать все атрибуты романтики на воле.
После той ночи Вася любил повторять, что он служил под Воркутой, за Полярным кругом, но даже там он так не мерз, как в августе на пляже в Сочи.
В Сочи же мы узнали и об Августовском путче, и Вася клялся, что если в Москве будут раздавать оружие, он первым пойдет стрелять коммунистов. Осуществить свое намерение ему не удалось, путч закончился за неделю до того, как мы вернулись в Москву. В общем, начиналась совсем другая жизнь, к которой нам еще только предстояло привыкнуть. Но мы все ее, не колеблясь, приветствовали, не зная толком, что же она нам несет, но это уже тема для отдельного рассказа.
В общем, наш отдых кое-чему научил нас, в частности, бережливости. Получив от жены последние 200 рублей, мы смогли растянуть их с Васей на целую неделю, что было несомненным прогрессом, особенно для Васи, умудрившегося спустить за предыдущие недели 8 тысяч.
P. S. Все на свете рано или поздно кончается. Кончился и наш отдых. Пора было возвращаться. Мы строили планы на осень. Васе предстояло разбирательство с бывшими сослуживцами, которые подали на него в розыск (для Васи - не в диковинку) за пропажу денег из кооператива, а мне - дальнейшие поиски себя.
Т.е. все то время, пока Вася вел исключительно интеллектуальный образ жизни - участвовал в культурных мероприятиях Вишневки, строил глазки и назначал свидания девушкам - его разыскивала милиция, впрочем, столь же долго, сколь и безрезультатно.
Не вдаваясь в подробности, скажу, что та история сошла Васе с рук без последствий. Что же касается поисков 2-го участника описываемых событий, то они продолжаются и по сей день.
Мы вернулись в Москву притихшие и задумчивые. Вася прибыл, если читатель помнит в одних трусах, которыми он, подобно "Джентльменам удачи" пытался придать себе спортивный вид. Вид этот, тем не менее, не обманул бдительный взор блюстителя порядка, дежурившего у входа на станцию метро "Курская", однако, наличие паспорта - единственного предмета в Васиных руках, ибо возвращался он из своего круиза налегке, - вынудило пропустить нашего горе-туриста в Московскую подземку в столь эксцентричном виде. Люди не обращали на Васю внимания, в Москве вообще не принято обращать внимание на кого бы то ни было. Заявившись к очередной своей пассии, которая приняла Васю сразу после поезда, он услышал от нее одну единственную фразу:
- Допился. Пока штаны не пропил, не мог объявиться. Ну теперь-таки ты посидишь у меня дома!
На этом благодушном, почти идиллическом финале мы и закончим наш рассказ о первой неудачной попытке Васи (а заодно и моей) остепениться, каковых впоследствии было немало, и каковые, я думаю, предпринимаются им и по сей день, ибо имя нашего героя, с которым мы здесь прощаемся, до сих пор не занесено в анналы Истории.