- Перерегистрация была вчера. Три тысячи восемьдесят один человек. Столько же, сколько было на старте.
- Выбери другую программу. Ну, хотя бы Click-o-clock. Послушай внимательней.
Гаврилов пробежал пальцами по укрепленной на груди клавиатуре. На его лице отобразились напряжение и отчаяние, словно он пытался решить задачу, зная, что ответа не найдет.
- Вадим, там никого нет, - повторил он, поворачиваясь к Самохину.
- Но звуки... Ты слышишь?
- Шум ветра, - сказал Гаврилов. - Их не может издавать человек.
- Может, - с неожиданной резкостью сказал Вадим. - Если он всеми брошен, и ему неоткуда ждать помощи.
Гаврилов отвернулся к рощице посреди модуля, глядя, как на ее окраине взбирается по своей серебряной струнке обожаемый всей станцией паучок. Голубой купол модуля с имитацией скользящих по нему перистых облаков был спокоен и праздничен, хотя все-таки оставлял впечатление недвижного и мертвого.
"Продержаться бы здесь пару десятилетий, - подумал Гаврилов. - За это время мы могли бы обустроиться капитально. Земляне стали слишком буйными, запасной вариант нужен в любом случае".
- Бельман и его люди протащили через Верховный совет закон о стерилизации транссексуалов, - с тяжестью в голосе сказал он. - А у нас их всего двое. Ты прекрасно знаешь. Если Бельману станет известно, что ты собираешься на Землю... Ему наплевать на все, чем живешь ты, или я, или кто-то другой не из его окружения. Он не допустит даже голосования. Такая экспедиция отнимет пятую часть наших ресурсов. Ради чего? Ради шума ветра?
- Это живой голос, - возразил Вадим.
- Что могло на тебя так подействовать? - сказал Гаврилов. - У нас тридцать пять специально подготовленных психологов. Почему ты не обратишься к одному из них?
Вадим ничего не ответил.
- Даже если там кто-то есть, ему поможет Союз, СССР, - неуверенно сказал Гаврилов.
Вадим отрицательно качнул головой.
- СССР принимает сейчас толпы беженцев. Там нет ни одного свободного корабля. У нас он есть.
Справа от них шла прозрачная стена из квадриклокса, за которой были видны яркие, четкие очертания одного из космических аппаратов, доставивших на Луну колонию землян. Часть хорошо продуманной программы по адаптации и психологической коррекции - ненавязчивое напоминание о том, что они уже выбрались из ада и, если будет необходимость, сделают это еще раз. Серебристая стрела как воплощение надежды.
- Ты знаешь лучше меня, что это живой голос, - сказал Вадим. - И что он идет с экватора.
Гаврилов сжал губы и опустил голову.
- Это собака, - сказал он тихо. - Не более чем брошенный кем-то пес.
- Слушай, я тебя сейчас ударю! - Вадим повернулся к Гаврилову так резко, что едва не упал.
Гаврилов схватил его за локоть.
- Хорошо, - сказал он. - Я соберу Совет завтра.
В парламентском модуле было светло и жарко. Вкрадчивый ветерок разносил по залу запах клевера и молодой крапивы. Это была единственная привилегия, которую получили люди из СССР, на кораблях которого прибыл на Луну этот десант.
Собственно, Верховный совет мог и не собираться - заседание провели бы заочно. Но никто не хотел поступиться ощущением физического соседства, может быть, самого информативного и эмоционального из всех возможных каналов коммуникации.
Когда Гаврилов, на котором были в этом месяце обязанности председательствующего, вошел в модуль, Бельман уже кричал, как всегда стоя в дальнем углу:
- Мы лишимся одной из энергетических установок по прихоти человека, пожелавшего излечиться от ностальгии! Перед отлетом был проверен каждый кустик, каждая хижина в тех местах, где мог еще быть кто-то живой. Он всего лишь хочет еще раз побывать в СССР. Вся планета южнее тридцатого градуса обезлюдела. Биокомпьютеры есть у каждого из нас. Кто-то слышал в том регионе хотя бы один живой звук?
"Я слышал! - едва не сказал Гаврилов, медленно проходя через зал к своему креслу и невольно оглядываясь на Бельмана.
Бельман, высокий худощавый человек с резкими, рублеными чертами лица, был один из тех типов, которые неделями заталкивают в себя, как в банку, яд и агрессию, а потом разом выдирают пробку.
"Откуда он знает о моем разговоре с Вадимом? - подумал Гаврилов. - И похоже, не он один".
Дело, кажется, было проиграно в самом начале. Компания рядом с Бельманом - Паульсен, Пак и Хромов - сидела так, словно готова была в следующий момент сорваться со своих мест и нестись, куда скажут их дурные сердца.
- Не слышал никто! - кричал Бельман. - Откуда же появилась эта безумная идея?
Его покрасневшие от возбуждения глаза остановились на Гаврилове. Гаврилов, в свою очередь, смотрел на него, не отводя взгляда.
Бельман вдруг словно бы споткнулся и сел, молча и негодующе поворачиваясь то к Паульсену справа от него, то к Хромову слева.
В зале установилась тишина, глубокая, как затишье перед бурей.
По выражению лиц депутатов, по тому, что они избегали смотреть на него, Гаврилов понял: если кто-то его и поддержит, то лишь несколько человек в середине зала. У этих людей не было ни семьи, ни родины и, кажется, не было желания даже просто жить.
Да, они поддержат, но единственно из равнодушия.
Он встал.
- Друзья! Это нелегкое решение. Я ничего не буду от вас скрывать. Оставшимся четырем энергоустановкам две недели придется работать с перенапряжением. И всякое может случиться. А запасного генератора не будет. Но вчера вечером наш самый мощный сканер действительно зафиксировал шумы в экваториальной части Земли, похожие на человеческий голос...
- Спасем одного - погибнем все! - Хромов, поднимая свое грузное тело с кресла, так навалился на подлокотники, что они затрещали. - Или у тебя уже есть тепленькое местечко? Тебя уже включили в колонисты Марса?
- Эгоист и провокатор! - закричал Бельман, выскакивая в проход, словно в намерении рвануться к Гаврилову. - Подлая свинья!
- С вашего разрешения начнем голосование, - сказал Гаврилов, обращаясь к залу.
О чем-то дискутировать сейчас уже было бессмысленно.
Но напрасно они подняли такой крик, напрасно. Это сыграет против них.
Ни одно тайное голосование не бывает до конца тайным. Депутаты еще поднимались с мест, чтобы выйти из зала, но по их телодвижениям и выражению лиц Гаврилов уже видел, что многие на его стороне. Во всяком случае, почти все, кто от СССР.
Несколько минут спустя колокольчик в его голове обозначил окончание голосования.
Двадцать один голос из тридцати трех!
Сердце у него начало прыгать, как сайгак во время гона.
Снаружи у дверей парламентского модуля его поджидал Самохин.
- Артем, - сказал он, - это действительно не голос человека. Ребята расшифровали эти звуки. Мы не знаем, кому они принадлежат. Это где-то в районе Южно-Китайского моря. В том регионе, возможно, есть действующие полусферы. Шумы идут из одного такого убежища. Но это и не робот.
- Это голос человеческий, - Гаврилов оглянулся на идущих от модуля депутатов. - Послезавтра ты должен быть готов к старту. Тебе повезло. Сейчас есть возможность лететь по оптимальной траектории.
Земля была почти так же красива, как до катастрофы. Но самое яркое красочное окно сияло над Союзом Суверенных Советских Республик, над СССР. Год назад, когда началось внезапное извержение десяти мощнейших вулканов планеты, все выглядело куда печальнее. Гигантские массы пыли и пепла закрыли солнце, а сернокислые аэрозоли почти разрушили озоновый слой. Времени разбираться с причинами извержений не было, их не выяснили до сих пор. Возможно, сдвинулись тектонические плиты после подземных ядерных взрывов.
Технологиями для нейтрализации и поглощения аэрозолей обладал только СССР. И только там небо осталось безопасным и дружелюбным. Огромные массы людей хлынули на север. Принять всех не было никакой возможности. И руководство СССР бросило все ресурсы страны для улучшения обстановки за ее границами.
Сейчас, снижаясь с земной орбиты, Вадим не отрывался от иллюминатора. Сияя талыми водами, проплыл Таймыр, качнул своими небоскребами Екатеринбург, блестящий, роскошный мегаполис, один из лучших городов мира, и дыхание у Вадима на секунду прервалось: в стороне показался его родной Красноуфимск, на многие километры окруженный палаточными городками. С востока, от Екатеринбурга, подлетал к нему гравитационный поезд, сбрасывая скорость перед мостом через Уфу. Тоненький голубой ручеек, если смотреть отсюда, а ведь когда-то он едва не утонул в нем, спасая малыша-первоклассника.
Над страной не было ни одного космического аппарата. Значит, большая часть энергетических запасов до сих пор идет на освобождение планеты от вулканических аэрозолей. Но по струнам автобанов летели автомобили, по аккуратным, точно линейкой расчерченным полям проворно двигались жуки комбайнов, а вдали, у горизонта, из ворот гигантского автоматизированного завода выплывали платформы с золотистыми плашечками деревянных сборных домов. Страна постепенно приходила в себя, несмотря на сумасшедшую нагрузку в виде миллионов беженцев и многомиллиардных расходов на восстановление планеты.
Вадим включил Click-o-clock. Чье-то жесткое дыхание и странные, но, несомненно, живые звуки все более усиливались.
Таиланд или Малайзия, определил Вадим. Но кто же это все-таки может быть?
Еще два оборота вокруг Земли, и многотонный корабль резко пошел вниз. Вадим переключил управление на автоматический выход ракеты к тем странным звукам. Теперь уже было ясно, что они идут из защитного модуля на одном из островов Сиамского залива.
Модуль, как и все такие сооружения, был советского производства, Вадим в свое время сам участвовал в его разработке. Ему, однако, не удалось открыть люк. Кодовый замок не сработал. Видимо, блок управления люком что-то заподозрил.
Вадим постучал. Молчание. Лишь прежние шероховатые звуки чьего-то дыхания.
Черт, иногда нельзя делать качественные, надежные, а главное, умные механизмы! Вадим провел ладонью по гладкой поверхности полусферы. Она была теплой и точно бы слегка пульсировала. Люк внезапно сдвинулся автоматически, и Вадим скользнул, почти упал внутрь. Должно быть, сканер все таки распознал в нем своего.
Когда глаза наконец привыкли к смене освещения, он осмотрелся. Встроенная в стену кухня, ряд кроватей, стол-трансформер, душ, туалет. Емкости с водой и небольшой склад для продуктов. Ни одного человека. И лишь на одной из кроватей, монотонно раскачиваясь, сидел орангутанг.
Их взгляды встретились. Желтые глаза орангутанга были тихими, молящими и водянистыми то ли от слез, то ли просто от старости. И опять этот странный звук, так похожий на человеческий голос. Вадим вздрогнул и, чувствуя себя совершенно обессиленным, опустился на соседнюю кровать.
Два часа спустя его вызвал на связь Гаврилов.
- Это орангутанг, - сказал Вадим. - Он очень болен. Поэтому не может издавать такой же рев, как его сородичи, и у него голос больного человека.
Гаврилов долго молчал.
- Как он там оказался? - сказал наконец.
- Автоматика модуля реагирует иногда совсем по-человечески. При ее изготовлении она перенимает какие-то качества у ее создателей. Гипербиологические наноматериалы. Она пустила его внутрь.
- Не болтай вздор, - сказал Гаврилов и опять замолчал.
- Это не вздор. Я знаю. Сканер дает сигнал на открытие тем, кому нужна помощь, и тем, кто хочет помочь. Я видел возле полусферы обломок ножа, а на ее поверхности белые мазки. Такие следы оставляют на этом материале пули. Блок управления не сработал при всех усилиях этих людей открыть люк. Я уверен, это были мародеры, пробирающиеся на север.
Гаврилов теперь молчал так долго, что Вадиму показалось, он ушел со связи.
- И что теперь? - в голосе Гаврилова была жесткая нотка, которой Вадим раньше не замечал. - Что мы скажем Бельману и остальным, когда ты вернешься с орангутангом на борту?
- Орангутанг не может лететь. Его организм не выдержит стартовой перегрузки.
- Значит, ты вернешься один? Ты соображаешь, что говоришь? Прогулялся на Землю к своему удовольствию и обратно? В то время как мы подвергаем риску всю колонию. Выйдет из строя один из оставшихся генераторов, и нам хана.
- Я остаюсь здесь, - сказал Вадим. - Корабль вернется на автопилоте. Вместе с энергетической установкой.
- Да ты окончательно сдвинулся! - Гаврилов задышал так нервно и шумно, что Вадим вывел на минимум громкость звука.
- Я остаюсь здесь, - повторил он. - Есть кое-какие продукты, медикаменты. Может быть, спасатели успеют до нас добраться, прежде чем орангутанг погибнет.
- А может быть, и нет.
- Может быть, и нет, - сказал Вадим.
- Может быть, они уже и тебя не найдут в живых. Подумай о близких.
- У меня никого нет, кроме сына. Он меня поймет.
- Значит, ты обменял свою жизнь на продление жизни орангутанга? - медленно, выговаривая каждое слово, сказал Гаврилов.
Вадим ничего не ответил.
- Пока, Артем, - сказал он так, словно прощался до завтра, и посмотрел в окно модуля.
Внизу на песчаный берег океана неслышно набегали волны и прилетевший, должно быть, с антарктических берегов альбатрос медленно плыл над голубовато-серой водой. Тьма, уже год висевшая над Землей, постепенно рассеивалась, но теперь нужно было ждать восстановления озонового слоя.