Спивак Бениамин Аронович : другие произведения.

Наша семья

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

   СПИВАК Б.А.
  
  В О С П О М И Н А Н И Я
  
  Наша семья
  
  
  Я родился,
   рос,
   кормили соскою,
  - жил,
   работал,
   стал староват...
  Вот и жизнь пройдет,
   Как прошли Азорские
  острова.
   ( Маяковский В.)
  
  
   На Азорских островах, и даже вблизи их, бывать не приходилось. Чуть, было, не попал на Курильские, но как говаривали в детстве : "Чуть не считается ".Моя жизнь прошла на одном Евроазиатском материке, но он достаточно большой, чтобы набраться впечатлений. То, что я пишу в этих заметках, отнюдь не для публикации. Я пытаюсь в них самому проследить свой жизненный путь, рассказать о нем д,етям, внукам. Я уже написал воспоминания о родителях, о самом ярком периоде своей жизни - о военных годах.
  В этой части воспоминаний я пишу о событиях послевоенных, о создании нашей семьи, о своей работе в послевоенные годы. Я не собираюсь вдаваться в подробности, ведь я не вел дневники, и очень многое позабыл. Разве, что самое яркое, о чем говорят "незабываемое", всплывет само в памяти, и выплеснется в следующие строчки.
  Разумеется, основной период моей жизни прошел в Советском Союзе и при Советской власти, как пишут ныне, при "коммунистическом режиме ". Теперь кому только не лень ругают эту власть, забывая, или сознательно отбрасывая те огромные блага и достижения, которые были созданы в Советском Союзе. Отсутствие безработицы, социальная защищенность, полноценное бесплатное образование, доступная и бесплатная медицина, забота о детях и их хорошее воспитание, расцвет науки и культуры, всего и не перечтешь. Конечно, были и огромные трагические ошибки на неизведанном пути строительства первого в мире социалистического общества. Но ведь строили его не боги, а люди, подчас не достаточно грамотные и нередко наделенные не самыми привлекательными человеческими качествами. Едва ли кто- либо, изрядно проживший, может признаться самому себе, что в его жизни не было ошибок, поступков, о которых в последующем и вспоминать стыдно. У меня, к сожалению, такие промахи в жизни бывали не раз, начиная со школьных лет, хотя всю свою жизнь я стремился быть честным, поступать разумно и справедливо. Я не стану здесь их приводить. Не к чему - изменить все равно не удастся, да мне и вправду стыдно за них.
  Так почему я не должен понять ошибки других людей, которых ,правда, назвали почему-то вождями, но которые от этого не переставали быть обычными людьми, как сказал поэт "из костей и мяса".
  Говоря об ошибках, я не имею в виду непонятные разуму, ужасные репрессии, уничтожение миллионов ни в чем неповинных людей. Они то и подорвали веру в справедливость, в самую идею социализма. Их мог совершить только извращенный разум. И мне непонятны продолжающиеся поныне дискуссии о том был ли Сталин шизофреник. Ведь этот диагноз был поставлен Сталину академиком Бехтеревым еще в ту пору, когда болезнь еще только начинала проявляться, и подтвердился всем последующим поведением больного. Но правомерно ли по действиям шизофреника судить о крушении великих идей, веками создаваемых человечеством.
  Да, в Советском Союзе пытались уравнять всех, и это изначально было фантастической идеей. Ведь люди с самого зачатия очень разные. Одной из основных ошибок социологов и политиков советской эпохи и их предшественников заключалось в том, что они рассматривали человека и человеческое общество только как социальный элемент, упуская то, что человек в первую очередь представитель определенного биологического вида, с определенными генетически заложенными в нем биологическими свойствами. Сталин, возможно, потому и ухватился так за Лысенко, что тот обещал возможность легкой замены этих свойств. Мне как-то посчастливилось слушать лекцию выдающегося ученого академика Амосова, и он не постеснялся включить в эти качества такие неблаговидные как агрессивность, лень, стяжательство, зависть, эгоизм и т.п. Академик, правда, тут же заметил, что благодаря человеческому разуму ,путем обучения и воспитания, включающими и методы принуждения, возможно сглаживание, а иногда и устранение отрицательных последствий перечисленных качеств
  Оглядывая в целом свою жизнь, я с удовлетворением отмечаю, что мне очень повезло в том, что родился и прожил большую часть жизни в огромной богатой стране, руководимой передовыми благородными идеями. Они внушали уверенность в будущем., а богатства страны, казалось, убеждали в реальности самых фантастических планов. Оказалось, однако, что все не так просто, что в этих рассуждениях не учтено самое важное - человеческий фактор.
  Пора, однако, перейти к реальным воспоминаниям, и так как я пишу их, главным образом для своей семьи, то и начну их с истории нашей семьи.
  .
  
  
   ИЗ ИСТОРИИ НАШЕЙ СЕМЬИ
   О МОЕЙ АННУШКЕ И О СЕМЬЕ УТЕВСКИх
  
  
  
  
  
  .
  
  
  
  
  
  
  В самом начале 49г. меня из Киевского ортопедического института, в котором я в ту пору работал младшим научным сотрудником, командировали в Харьковский ортопедический институт с целью познакомиться в нем с работой, существовавшей там лаборатории био- и патомеханики. Имелось ввиду организовать подобную лабораторию и в нашем институте.
  Директор харьковского института проф. Новаченко Николай Петрович принял меня очень приветливо, и распорядился поместить меня в комнату напротив операционного блока на верхнем этаже, где часто размещались врачи, обычно заведующие отделений, с периферии, приезжавшие в институт для работы над своими диссертациями. В период моего пребывания там со мной периодически жили вместе врачи из Полтавы и Сум. Последнего, доктора Корецкого, запомнил лучше, так как он приезжал чаще и жил со мною дольше. Но большую часть времени жил в этой комнате один.
  Днем, в рабочие часы, я работал в отделе биомеханики, заведующий которого, проф. Лев Петрович Николаев и его сотрудники д-р Козырев и д-р Недригайлова О.В. отнеслись ко мне с большим дружелюбием, охотно знакомили меня со своими методиками и аппаратурой, я по-настоящему подружился с ними на многие годы. Кроме отделения биомеханики, я постоянно бывал в других отделениях, которыми руководили очень опытные старшие научные сотрудники института МарксВ.О., ЭльяшбергФ.Е., ШкуровБ.., Погорельский М. Приходько
  Я стремился присутствовать на обходах, на операциях, участвовать в клинических разборах. Но во второй половине дня оставалась только библиотека. Близких людей у меня в Харькове не было, город знал плохо, в средствах был весьма ограничен, так что, библиотека мне очень пригодилась. Тем более, что я уже работал над моей диссертационной темой, да и по проблемам новой для меня биомеханики необходимо было много прочитать. В Харькове была отличная медицинская библиотека. Но оказалось, что по моим проблемам, большой фонд литературы имеется в институтской библиотеке, т.е. в том же здании, где я жил. Я сумел войти в доверие к заведующей этой библиотекой Татьяне Мойсеевне Гнесиной, и брать для прочтения к себе в комнату любые книги. Спустя пару недель, Т.М., выдавая мне книги, как-то заметила: " Вот жаль, нет сейчас в Харькове Аннушки. Но, как только она приедет, я Вас обязательно познакомлю. Оказалось, что "Аннушка" - молодой доктор - сотрудница института, которая в это время находилась в служебной командировке в Донбассе, для внедрения институтских методик лечения травм.
  Аня вернулась из Донбаса в конце марта, и Т.М., действительно, вскоре познакомила нас. Аннушка мне понравилась всем. У нее было красивое живое лицо, глаза светились умом и доброжелательностью, и я почувствовал, что я тоже ей симпатичен. Как-то сразу исчезло тягостное чувство одиночества в Харькове. Аня проявила желание познакомить меня с городом. Время было слякотное, парки были еще голые. Тем не менее, мы с ней все же прошлись пару раз дорожками парка Горького, обходя лужи. Рассказывали друг другу о себе, о своих близких, о работе. Между прочим я узнал, что Аня хорошо знает немецкий язык, так как учила его с детства, а сейчас учит английский. Мы еще при нашем первом "выходе в свет" случайно встретили на трамвайной остановке ее учительницу, которая, предполагая, очевидно, что мне чужд английский спросила без стеснения : " Is it your husband Niura? " На что Аня, несколько зардевшись, поспешно ответила: " No. He is simply my friend.". При всей скудости моих познаний в английском , я все же кое-что понял. Мне было приятно, что Аня представила меня другом, и я узнал, что близкие зовут ее Нюрой, в отличие от меня, который продолжал уважительно обращаться "Анна Йосифовна ", как она мне представилась при знакомстве. Я, впрочем, не торопился с дружбой. Как бы мне ни нравилась Аннушка, я знал, что вскоре я уеду, и едва ли когда-нибудь встретимся. Но пока, мне было приятно с ней встречаться, и мы еще побывали с ней в харьковской русской драме, и в украинском театре. Вот как раз при выходе из этого театра, а это был 7 апреля, Аня вдруг неожиданно сказала; " Завтра мой день рождения, приходите к нам , я здесь рядом живу. Познакомитесь с моими родителями, друзьями. Мне будет приятно, если Вы будете".
  Я решил пойти на этот вечер и, действительно, получил возможность познакомиться с семьей Утевских, и их ближайшими родственниками и друзьями.
  ВОТ ЭТА УЛИЦА, ВОТ ЭТОТ ДОМ.
  Аня и ее родители жили в престижном районе, в Театральном переулке. Название переулка оправдывалось тем, что продолжением его являлась Театральная площадь, включавшая симпатичный тенистый сквер, украшенный небольшим памятником А.С. Пушкину. Сквер выходил на центральную улицу города - Сумскую, как раз напротив Украинского академического драматического театра им. Т.Г.Шевченко - знаменитый в прошлом "Берез1ль".
  Дом, в котором жила семья Ани, большой пятиэтажный, дореволюционной постройки с лифтом и широкой лестницей внушал уважение, в отличие от их квартиры на третьем этаже. Уже вид наружных дверей, оснащенных множественными, беспорядочно расположенными разнообразными звонковыми кнопками, указывал на то, что это вход в коммунальную квартиру. И действительно, в этой квартире с захламленным длинным коридором, одной ванной, и одним туалетом жили шесть семей. Семья Утевских жила в одной длинной полутемной комнате. Полутемной оттого, что единственное окно выходило в двор - "колодезь", и затемнялось высокой кирпичной стеной соседнего двора. В последующем мне Аня рассказала, что до войны их семья занимала трехкомнатную квартиру в этом же доме, но ее захватил какой-то высокопоставленный чиновник. И считалось удачей, что они получили комнату в их прежнем доме, так как в семье не было фронтовиков. Я так подробно описал эту квартиру потому, что спустя 15 лет и нашей семье пришлось в ней пожить около года.
  Теперь о людях. На том самом вечере , 8 апреля 1949, когда отмечали день рождения Ани - ей исполнилось 27 лет, присутствовали ближайшие родные и друзья Ани .Я попытаюсь вкратце рассказать о них в меру того, что знал о них, и что сохранила моя память. Сам вечер был очень скромным, как и обстановка этой комнаты и, пожалуй, не стоит его описывать. Напомню лишь молодым , что прошло только три года после ужасной, разрушительной войны.
  Начну, понятно, с родителей.
  Йосиф Наумович Утевский - отец Ани, родился ,примерно в 1884 г. в традиционной еврейской семье. Отец его - дедушка Ани, со слов Ани, был очень энергичным, деятельным человеком. До революции он работал приказчиком у помещика, и сумел дать возможность двум своим сыновьям получить высшее образование за границей. Аня очень тепло вспоминала своего дедушку. Й.Н. закончил юридический факультет Гейдельбергского университета (Германия), а затем подтвердил действие своего диплома в России в Казанском университете. Короткое время он пытался заниматься адвокатской деятельностью, но не смог приноровиться к системе советского правосудия, и предпочел работу юрисконсульта. В течении ряда лет он возглавлял юридический отдел народного комиссариата сельского хозяйства УССР, а с 1934г., когда Наркомат перевели в Киев, работал юрисконсультом харьковского завода "Серп и Молот". В период эвакуации и после возвращения в Харьков он продолжал работать юрисконсультом небольших местных предприятий. В пору нашего знакомства семья жила очень скромно.
  Йосиф Наумович был очень красивым, представительным мужчиной, с кавказскими чертами лица, высокий, стройный, даже в пору нашего знакомства. Он был всесторонне образованным человеком, много читал, был интересным собеседником. К сожалению, он был травмирован страхом перед ГПУ и ее продолжателями. Еще в самом начале 20-х годов его вызывали в эти "органы" в связи с тем, что его брат эмигрировал заграницу - в Ригу. Он ни с кем не делился содержанием той беседы, но с тех пор всю жизнь стремился не создавать повода для повторных бесед. Он избегал адвокатской деятельности, отклонил неоднократные предложения заняться преподавательской работой, не афишировал знания немецкого, и по-видимому, ему ,действительно, удалось более не встречаться с органами. В быту он был немного избалован "барскими" привычками возможно приобретенными в Германии. Он очень любил свою единственную дочь, гордился ею, а когда появилась внучка - наша Леночка, он ее тоже любил, читал и рассказывал ей сказки, даже выходил с ней на прогулку, но все заботы по дому возлагались на жену - Славу Михайловну,
  Й.Н. смолоду очень много курил, и к старости у него появилась одышка и кашель, но от курения он так и не смог избавиться. Он умер в 1959г. от рака легких.
  Кстати, упоминавшийся выше, брат Й.Н. объявился, было в 40г., когда Латвию присоединили к СССР. У него не было своих детей, и он очень приглашал Аню приехать в Ригу. Но началась война. А после войны разыскать его не удалось.
  Мать Ани, Утевская ( в девичестве Эпштейн) Слава Михайловна родилась
  1884г. в зажиточной еврейской семье. У нее было несколько значительно старше ее братьев, которые еще до революции уехали в Америку. Один из братьев, который стал певцом- тенором в Одесской опере, уехал несколько позже - в период гражданской войны. Где-то в двадцатые годы его жена , Роза, приезжала в СССР навестить родственников, тем более, что в числе их был родной сын Валя Римский, не пожелавший в свое время уезжать из Советского Союза. Американка Роза привезла богатые подарки. Утевским досталось пианино, сгинувшее, разумеется, во время войны, а Нюре несколько платьев, одно из которых - любимое, Аннушка донашивала уже при мне.
  Родители Славы Михайловны рано умерли, и она воспитывалась у брата Давида, имевшего в свое время собственную типографию в Харькове. После гимназии Слава Эпштейн успела окончить зубоврачебную школу в Варшаве, но работать ей не пришлось. Не помню, когда точно она вышла замуж, хотя как-то пришлось держать в руках ее брачный контракт, составленный раввином города Борисова (Белоруссия)
  В молодости Слава Михайловна, судя по фотографиям, была очень красивой женщиной, но когда я впервые увидел ее, красивым сохранилось только лицо. Она сильно располнела, сгорбилась, а деформированные пальцы свидетельствовали о серьезных суставных нарушениях. Но самой главной бедой Славы Михайловны была ее глухота, постепенно нараставшая после родов. Врачи считали, что это проявления отосклероза, наблюдавшегося и у некоторых родственников С.М. Глухота отразилась на всем ее облике, резко уменьшила ее возможности, обусловила определенную депрессию. При всем том, С.М. еще долго оставалась энергичной, разумной, общительной. Она научилась читать речь по губам и всегда живо интересовалась не только семейными делами, но и всем, что происходило в стране и мире . Разумеется, она много читала. Когда наша семья переехала в Харьков в 64г., мы первоначально все вместе жили в квартире С.М., а затем вместе с ней переехали в предоставленную нам трехкомнатную квартиру в новопостроенном доме. С.М. занимала при этом единственную изолированную комнату, и в течении продолжительного времени активно помогала в домашнем хозяйстве, всегда была очень добра ко всем. Положение резко осложнилось в конце 70-х годов, когда ухудшилось и зрение. Одно время, правда, непродолжительное, она была вообще слепо-глухая, общение с ней стало очень затруднительным. То есть, она могла говорить, но мы с трудом могли ей что-то сообщить, используя осязание, - писали ей отдельные слова на ладони. После произведенной ей операции - удаления катаракты, зрение частично восстановилось, но вскоре стало нарастать старческое слабоумие. Стало опасным оставлять ее одну дома , почти до самой кончины она продолжала ходить. Осенью 1980г. она умерла и похоронена на кладбище Љ2 по ул. Пушкинской в Харькове - в одной ограде с могилой Йосиф Наумовича. Я в свое время посадил там яблоньку. Сейчас это уже, должно быть, большое дерево.
  РОДСТВЕННИКИ, ДРУЗЬЯ, СОСЕДИ.
  На этом вечере я познакомился с двумя семьями родственными Утевским:
  Это во-первых была семья Исаака Утевскго, который являлся двоюродным братом Йосифа Наумовича. В пору нашего знакомства ему было, примерно, 34года, это был веселый, полный энергии, жизнерадостный человек. Работал он инженером на заводе КИП. Его жена, Аня Утевская, работала химиком на радиозаводе. В течение многих лет семьи дружили, часто встречались. Когда наша семья в 64г. переехала жить в Харьков, между нами тоже установились дружеские отношения. К сожалению, Исаак рано умер - в 1975г., не успев выйти на пенсию, от онкологического заболевания. После его смерти отношения между нашими семьями постепенно охладели. В настоящее время из этой семьи сохранились достаточно прохладные отношения с дочерью Исаака - Софой Деркач, которая живет в Бер-Шеве. В Харькове живет сын Исаака- Виктор, с которым мы давно не имеем связи.
  Вторая родственная семья Утевским в Харькове были Соломоновы.Рахель Эммануиловна, или, как в семье ее любовно называли, Люня , приходилась двоюродной сестрой Й.Н. Она и ее муж - Михаил Яковлевич Соломонов, были добрыми, теплыми родственниками и друзьями родителям Ани, да и нашей семье пока были живы. Сейчас в Кирьят-Моцкине живет их сын - Виктор Соломонов и его жена Рита, к которым у нас сохранились, если не родственные, то уж несомненно очень дружеские чувства. При нашем отъезде из Харькова они оказались самими близкими людьми.
  Рассказывая о родственниках семьи Утевских, следовало бы начать с московских родственников, хотя они и не присутствовали на том вечере, когда я впервые пришел в дом Ани. В Москве жила сестра Славы Михайловны - Фаня Михайловна Климовицкая и ее сын - Додя ( Давид), и дочь Софа. Это были очень близкие люди, особенно Додя. Мы не раз пользовались их гостеприимством. Даже после смерти Ани и Доди, мы продолжали поддерживать дружеские связи с его семьей, а его жена Клара оказала нам неоценимую помощь, когда дети уезжали в Израиль. С сыном Доди - Мишей Климовицким и его женой Неллей мы и сейчас пытаемся поддерживать дружеские связи. В 1995г. Миша с Неллей гостили у нас в Ашдоде.
  Перечень друзей Ани я без сомнений начну с Иры Шмундак и ее мужа Яши Вайнройха. Дружеские отношения с семьей Шмундак - Галинских началась с раннего детства. Давид Ефимович Шмундак, отец Иры, в мою бытность был известным в Харькове профессором - гинекологом. Софья Григорьевна Шмундак (в девичестве Галинская), мать Иры, происходила из зажиточной семьи Галинских, которая жила в том же доме, что и Утевские. У Иры с детства были гувернантки, родители создали для нее небольшую детскую группу, которую обучала и воспитывала немка. Аннушка посещала ту же группу и, естественно, очень часто бывала в семье Иры. И, хотя, начиная со школьного возраста, пути подружек разошлись, - Шмундаки одно время вообще переехали в Днепропетровск, дружба между ними, пусть с перерывами, продолжалась всю жизнь. Более того, она как бы унаследована нашей семьей, и в какой-то мере сохранилась до сих пор несмотря на то, что наша семья осела в Израиле, а Яша, уже с новой женой - Галей недавно перебрались в Германию. Здесь, в Израиле жил, и, надеюсь, продолжает жить племянник Софьи Григорьевны, т.е. двоюродный брат Иры Шмундак, - профессор по заболеваниям уха, горла, носа (оториноляринголог) Левинтон Ежи. В 1989г. я по поручению Иры встретился с ним, и был затем тепло принят в его доме. Он тогда еще заведовал клиникой в больнице Теляшомер, и показал мне эту больницу. В последующем, я его не беспокоил. Однако, пожалуй, напомню себе его адрес: Т,А. Ул. Вейцмана 73 инд.62155 тел.03 -5460232
  Из других подруг Ани упомяну еще двоих: Надю Дорогую и Аню Рудаеву.
  Надя - школьная подруга Ани. В нашем семейном архиве сохранилась вырезка из харьковской областной газеты "Красное Знамя" от 12 июня 1939г., в которой опубликована фотография четырех ребят со следующей подписью :"Группа отличников10-го класса "А" харьковской 62-ой школы: Нюра Утевская, Надя Ратнер, Григорий Житловский, Борис Третьяков. Мальчики эти погибли на фронте, а подруга Надя Ратнер, едва поступив в университет, скоропостижно вышла замуж за своего преподавателя физики Николя Ивановича Дорогого, и таким образом превратилась в Дорогую. В течении многих лет Надя успешно преподавала математику в одной из средних школ Харькова, бывшие ученики до сих пор с уважением и теплотой вспоминают ее.
  Дружба Ани с Надей продолжалась многие годы. Даже после смерти Ани, продолжились связи Нади с нашей семьей, пока не стало и самой Нади.
  Семья Рудаевых жила в комнате, соседней к комнате Утевских. Две незамужние сестры Ада и Аня были дружны с соседями, нередко помогали им. Младшая сестра - Аня Рудаева была еще и приятельницей Ане Утевской, а в последующем и всей нашей семье. Аня - биолог, в музее дарвинизма в Харькове, где она работала, побывали все члены нашей семьи.
  ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО О НЮРЕ УТЕВСКОЙ.
  Тот самый вечер - 8 апреля 49г. не внес существенных изменений в наши отношения. Впрочем, в какой-то мере, эта девушка мне стала ближе и понятней.
  Ближе потому, что я понял: уровень жизни этой семьи не отличается существенно от нашего уровня, и если бы я вошел в нее, то уж ни в коем случае как приемыш, как иждивенец. Я не был в ту пору юнцом, мне нравилась эта девушка, не отталкивало ее окружение. Но я понимал, что спустя две недели я уеду в Киев и, возможно, никогда больше не встретимся. Признаться, я тогда не думал о том , что быть может, я сам-то мог не понравиться родителям, или кому-либо еще из присутствовавших. Это уже много позже, в Китае, Аннушка мне доверительно рассказала, что на том самом вечере, я не понравился Ире Шмундак,- она сочла меня провинциалом. Отдаю должное проницательности Иры. Но, видимо, ей суждено было дружить с провинциалами.
  В оставшиеся две недели, мы еще несколько раз встречались с Аней. Один раз, когда она дежурила по институту, она зашла в мою комнату и мы долго беседовали. Она мне читала на немецком Гейне (" Ich weis nicht wаs sol es bedeuten dаs ich so trаurig bin ") , и на английском "Ворона" - Эдгара По. Это уже было перед самым моим отъездом. Аня не поехала провожать меня на вокзал, у нее это было рабочее время. Но выбежала из института проводить меня, и когда я уже садился в трамвай вдруг обняла и поцеловала меня.
  Я успел только помахать ей рукой из трамвая. Признаться, я был несколько ошеломлен - такое в моей жизни еще не случалось. Я вдруг понял, что Аня придает нашему знакомству большее значение, чем я. Об этом я думал и в поезде по пути в Киев и прикидывал все варианты в уме. В сущности, я еще не собирался, не имел права жениться - при моей малой зарплате и необеспеченности жильем. Надо было хотя бы закончить и защитить кандидатскую диссертацию. Это открыло бы, возможно, какие-то перспективы, хотя, учитывая национальные обстоятельства, особых надежд не сулило. Признаться, были в Киеве у меня в ту пору варианты женитьбы по расчету, т.е. я мог войти в профессорскую, скажем, семью, и сразу решить все материальные проблемы. Такие предложения были, и, надо сказать, и девушки были хорошие, и семьи симпатичные. Но мне претила мысль стать нахлебником, приживалом, пусть даже временно. Была у меня в Киеве девушка, симпатичная мне, из интеллигентной трудовой семьи. Я надеялся, что со временем сделаю ей предложение .
  По возвращении в Киев, я сразу же погрузился в дела. Кроме обычной лечебной работы, - я тогда как раз работал в отделении детской ортопедии, которым заведовала проф. Фрумина А.Е., надо было подбирать в разрушенном войной архиве материалы по теме диссертации, приглашать на обследование оперированных в прошлом больных и, разумеется, заканчивать литературный обзор. И постепенно развертывать работу во вновь создаваемом отделе биомеханики. Харьковские впечатления постепенно тускнели.
  И вдруг, в июле, однажды, когда я вернулся поздно вечером из библиотеки, мама мне сообщила, что заходила Аня. Она, оказывается, приехала вместе с отцом, у которого какие-то дела в Киеве, и остановилась у своей институтской подруги Нюси Герценштейн. Аня некоторое время посидела с мамой, маме очень понравилась и, уходя, оставила адрес подруги. На следующий день, после работы, я разыскал Аню и мы договорились на следующий день, в субботу, сходить вместе в Киевский оперный театр. Перед этой встречей с Аней, состоялся у меня разговор с мамой. Мама сказала: "Смотри, Ньома, девушка, судя по тому, что ты о ней рассказывал, тебе нравится. Мне она тоже понравилась, и, самое главное, я почувствовала, что она тебя полюбила. Аня пробудет в Киеве всего пять дней, и пора вам определиться : Тебе 28 лет, и ей-27. Я считаю, что, если ты всерьез думаешь об Ане, ты должен уже сегодня сделать ей предложение. Пусть она уже эти пять дней чувствует себя невестой, а со свадьбой можно немного повременить. Но ждать пока ты разбогатеешь невозможно, так можно всю жизнь прождать."
  Не помню, что мы смотрели в оперном театре. Возвращаясь из оперы, я предложил пройтись пешком, и по дороге предложил Ане стать моей женой. Я сказал ей, что со свадьбой нам придется подождать, пока не закончу кандидатскую - она ведь получила представление о моих материальных возможностях и жилищном положении. Аня не стала дослушивать мою речь. Она обняла меня, поцеловала в губы и сказала: "Вы наверно чувствуете, как я к Вам отношусь".
  Следующий день был воскресенье, и мы его провели вместе на прогулочном теплоходе по Днепру, с традиционной непродолжительной остановкой близ устья Десны. На палубе я встретил свою бывшую однокурсницу, очень симпатичную девушку, и она, было, предложила нам присоединиться к их компании. Но я почувствовал, что эта идея не по душе Ане, и вежливо отклонил это предложение, сославшись на то, что моя гостья специально приехала из Харькова, чтобы обсудить некоторые проблемы нашей общей научной работы.
  Ане не суждено было чувствовать себя все пять дней невестой в Киеве, так как на следующий день меня срочно отправили по заданию министерства в Тернопольскую область разбираться с кляузной жалобой, и я едва успел вернуться к ее отъезду, чтобы проводить в Харьков.
  А потом начались письма. В основном это были своего рода недельные отчеты кто чем занимался. Телефоном мы не пользовались - у нас не было домашнего телефона. Но, вот уже в августе, я почувствовал в письмах Ани неудовлетворенность создавшейся неопределенностью ее положения. К тому же у нее почему-то начались неприятности на работе, и она собиралась увольняться. Я вдруг ощутил ответственность за Аню, и принял решение оформлять брак, не дожидаясь защиты диссертации. О своем решении жениться я сообщил директору института Алексеенко И.П. Он, узнав кто моя избранница, очень даже одобрил мое намерение: " Это замечательно, - сказал он, - мы породнимся с Новаченко. А Вашу Утевскую я приметил еще на съезде - очень симпатичная девушка. Привозите ее в Киев, и мы без промедления устроим ее в наш институт". Дома тоже одобрили мое решение. Я сообщил Ане, что в
  сентябре я за ней приеду.
  МЫ ЖЕНИМСЯ
  30 сентября 49г. поутру мы с Аней вдвоем отправились на Сумскую в ЗАГС Киевского района г. Харькова, где без всяких проволочек зарегистрировали наш брак. Вечером, в уже описанном выше "салоне" Утевских, собралась та же компания, что и на день рождения - состоялась наша свадьба. Когда гости разошлись, Слава Михайловна и Йосиф Наумович тоже собрались и ушли ночевать к Соломоновым, оставив нас с Аней вдвоем.
  Однако свадьба этим не закончилась. Когда мы с Аннушкой приехали в Киев, мама захотела, чтобы и киевские родственники присутствовали на нашей свадьбе. Прежде всего, чтобы мы обвенчались по еврейскому обряду. Разумеется, не могло быть и речи о синагоге или раввине. Спасибо дяде Зисл - мастеру на все руки, он обвенчал нас. ( Кстати, полное имя дяди Зисла было: Шае - Шолом - Зусь. При таком имени, множество талантов не должно вызывать удивление).
  Кольцо, которое я одел Ане, мама по дешевке купила рядом на Житнем базаре. В качестве хупы над нами натянули какой-то платок. Я предлагал обойтись зонтиком, но дядя зонт забраковал. При обряде венчания присутствовали только родители, дядя Зисл, да мы с Аней тоже как-то поместились в нашей крохотной комнате.
  С устройством праздничного ужина возникли трудности из-за малых размеров родительской квартиры, но мама предусмотрительно арендовала на этот вечер комнату у бывших соседей, и присутствовали, вероятно, почти все киевские родственники. Запомнилось, что была и представительница большой семьи Вайсблат - двоюродных братьев и сестер моей мамы: Пришла Лёля - старшая дочь профессора Соломона Наумовича Вайсблата. Вечер был, понятно, достаточно скромный - музыки и танцев не было. Но было много добрых пожеланий и всяких подарков, из которых запомнился подаренный совместно Басей и Кларой патефон.
  Ночевать пошли все же к себе домой. Чтобы мы с Аней могли как-то поместиться на узкой кушетке, папа соорудил нечто, вроде приставной скамейки, которая на ночь ставилась между стеной и кушеткой.
  К моему огорчению, щедрое обещание директора Киевского ортопедического института устроить Аню в институт оказалось бравадой. Когда я обратился к нему, он поздравил меня с женитьбой и сообщил, что он будет рад принять Аню, но для этого необходимо направление из министерства. И тут же посоветовал не обращаться по этому вопросу в управление кадров. Причины он не объяснил, так как всему здравоохранению Украины было известно, что возглавляющий этот отдел Лукьянченко ярый антисемит. " Идите прямо к Льву Ивановичу, - посоветовал он, - ведь он же Вас хорошо знает". Министр - Медведь Лев Иванович меня действительно знал. В самом начале Великой Отечественной Войны он был директором 1-го Киевского медицинского института, а я - секретарем комсомольского комитета. В 1947г., когда на Украине, и в самом Киеве, возникла эпидемия тифа, он, возглавлявший Республиканскую чрезвычайную противоэпидемическую комиссию, разыскал меня и назначил, в числе других, своим уполномоченным.
  Когда я пришел к нему на прием, он меня встретил доброжелательно, но сказал, что Аню в институт действительно не стоит устраивать, так как сейчас как раз ведется борьба с семейственностью. " Вы же видите, - пошутил он -, я свою жену в министерство не устраиваю. Но Вашу жену мы без работы не оставим. Пусть она зайдет к проф. Бабичу, я ему позвоню". Борис Карлович Бабич заведовал кафедрой ортопедии и травматологии института усовершенствования врачей, и знал Аню по Харькову, где он работал прежде.
  Аня, было, уже начала знакомиться с клиникой проф. Бабича, как я получил вдруг повестку из райвоенкомата, - надо было явиться с паспортом и военным билетом. Меня это удивило, так как незадолго до этого я проходил перерегистрацию в том же Подольском райвоенкомате. Подумалось: "Что-то не дописали". Но, когда я зашел к начальнику 3-го отдела, он положил мои документы в ящик стола и невозмутимо объявил мне, что я призван приказом командующего Киевского военного округа в кадры Советской армии. Я опешил:
  • Как это - призван? Со мною никто не беседовал на этот счет, и я не давал согласия.
  • А почему нужно спрашивать Вашего согласия? Вы конституцию почитайте!
  В общем, я понял, что спорить здесь бессмысленно. Тем более, что уже были заготовлены документы, и даже проездные. Согласно им я должен был прибыть в распоряжение Начальника Санитарного Управления Приморского Военного Округа 25 -го декабря 49г.
  Я попытался потребовать, чтобы выписали документы и на Аню, предъявил брачное свидетельство. Невозмутимый майор отклонил это требование:
  Вы, и даже мы, не знаем куда Вы попадете, какие там условия. Вероятно читали, что там рядом, в Китае возникла народная республика. Вот прибудете в свою часть, определитесь, и если со своим командиром решите, что жена там к месту, пошлете ей вызов.
  Не стану описывать, как дома огорчились этой новости. И должен признать, что Аннушка в этой ситуации проявила редкое мужество и самостоятельность. Она сумела пробиться на прием к какому - то начальству в руководстве Киевского военного округа и добилась разрешения ехать с мужем на Дальний Восток к месту его службы.
  Должен признать, что руководство института не предприняло никаких усилий чтобы отменить, или хотя бы отсрочить мой неожиданный призыв в армию - ведь срывалась моя почти готовая к защите кандидатская диссертация, откладывалось на неопределенное время создание отдела биомеханики. Более того у меня сложилось впечатление, что мой призыв был заранее согласован с администрацией института.
  РАД ИЛЬ НЕ РАД, НО ОПЯТЬ СОЛДАТ
  .
  Начались приготовления в дальнюю дорогу. Были куплены несколько корзин для багажа. Одна из них была целиком заполнена луком и другими источниками витаминов. Почти две - были заполнены книгами, справочниками. Еще две вместили наши, недавно полученные свадебные подарки, включавшие патефон, сервизы и всякое белье. Упаковкой багажа занимались главным образом родители. Выехали мы на несколько дней раньше через Москву с тем , чтобы попытаться в Москве изменить назначение. Нам обоим было очень жаль диссертации, потраченных на нее трудов. Дело в том, что Иосиф Наумович посоветовал обратиться к своему давнему знакомому, который стал видным авиаконструктором, депутатом Верховного Совета СССР. Кажется, его фамилия была Швецов.
  В Москву мы поехали вместе со Славой Михайловной, и остановились у ее сестры Фани. Пробыли в столице целых три дня. Я, в основном, знакомился со своими новыми родственниками и Москвой. Делами занималась Аня. Швецов ее любезно принял, посетовал оттого, что она не вышла замуж за авиатора - тогда бы он запросто решил все наши проблемы, к медицине у него прямых связей нет. Все же, он написал письмо, как депутат Верховного Совета, на имя Начальника Главного Военно-медицинского Управления Завалишина, с просьбой дать мне возможность закончить диссертацию, и представить ее к защите. "Только обращайтесь к самому Завалишину".-предупредил он Аннушку
  На следующее утро Аня ушла пробиваться к Завалишину. Пошла, и пропала. Не пришла к обеду, на вечер у нас были билеты в МХАТ, но и к этому времени она не пришла. Нет нужды пояснять, что вся родня была взволнована. Аннушка вернулась в девятом часу . Оказалось, что все утро она безуспешно пыталась получить пропуск в Главное военно - медицинское управление. Тогда она, смешавшись с группой сотрудниц, возвращавшихся с перерыва, прошла без пропуска в Управление Тыла Советской Армии. Генерала Завалишина на месте не оказалось, и тогда она пошла на прием к начальнику отдела кадров ген. Волынкину. Тот, прочитав письмо, рассыпался в комплиментах в адрес академика Швецова, но уклонился от решения дела по существу, посоветовав написать ему же, "если у тов. Спивака в Приморском округе не будет возможности завершить диссертацию". При выходе из здания у Ани потребовали пропуск и задержали ее до смены дежурных.
  На следующий день мы покидали Москву. Нам достались билеты в плацкартный вагон, но на удобные места. Однако, когда рядом с нами попыталась разместиться на боковых скамьях семья старшего лейтенанта с трехлетним малышом - Женей, мы не медля, предложили им нашу нижнюю полку. Ведь предстоял десятидневный маршрут.
  Я , разумеется, не собираюсь описывать весь этот маршрут. Напомню лишь самые крупные станции на нашем пути: Москва - Ярославль - Киров( Вятка) - Пермь - Свердловск(Екатеринбург) - Тюмень - Омск - Новосибирск - Красноярск - Иркутск - Улан-Удэ - Чита - Биробиджан - Хабаровск - Ворошилов(Уссурийск). Кроме этих, широко известных названий, запомнились названия еще станции Степан Ерофеич и станции Зима. Ведь мы впервые тот раз ехали по Сибири в самую стужу, а эти названия, по народному присловью, как бы символизируют самые студеные места вдоль магистрали. Запечатлелись многие места - к примеру продолжительный путь у самого южного берега Байкала, или почти двухдневное движение вдоль извилистой реки Шилки. Там поезд так местами раскачивало, что у некоторых пассажиров появилась "морская" болезнь. Там же, кажется, в Забайкалье внимание пассажиров привлекла огромная статуя Сталина, высеченная заключенными из целой скалы. Приближаясь к ней, паровозы салютовали гудками, а в ночное время она освещалась прожекторами.
  Мы от самой Москвы подружились с семьей старшего лейтенанта Сережи Болотина, которой мы уступили нижнюю полку и, которая тоже ехала до Ворошилов-Уссурийска, возвращаясь из отпуска. На многих станциях мы, мужчины, выбегали из вагона, чтобы прикупить какой либо снеди. По традиции на станциях местные женщины выносили для продажи горячую картошку, вареные пельмени в бульоне, у Байкала появился в продаже омуль. В центральной части поезда был вагон- ресторан, но мы им редко пользовались, так как получалось дороговато, но часто покупали что-либо у разносчиков из того же ресторана. На крупных станциях выходили на прогулку и женщины с Женей. Продолжительность прогулки определялась не только временем стоянки, но и свирепыми морозами, сопровождавшими нас. В вагоне же было относительно тепло, но на ночь укрывались все же двумя одеялами. Где-то в середине пути проводники поменяли нам постель. Зимние дни и так укороченные, становились с каждым днем еще короче из-за смены часового пояса . Ведь мы миновали семь часовых поясов и подъезжая к Уссурийску впервые услыхали по радио своеобразную перекличку: Из Москвы "Спокойной ночи, товарищи!", и сразу же из Владивостока - "Доброе утро, товарищи".Разница во времени - 7 часов.
  В Уссурийск прибыли утром, и когда мы вышли на заснеженную платформу, и я размышлял куда нам сейчас податься, Валя - жена Сережи вдруг решительно сказала : " Пошли с нами ребята. У нас, правда, тесновато,- на всех одна комната, но все же свободней будет, чем в вагоне. Вот поедим уже нашей, ворошиловской картохи, вы отдохнете маленько, тогда и будете решать, где и как определяться". Мы с благодарностью приняли это предложение.
  Болотины занимали одну комнату в двухкомнатной квартире , в стандартном двухэтажном ДОС-е (дом офицерского состава). Дом располагался в одном из военных городков на окраине, впрочем, не очень далеко и от центра.
  После завтрака, я ,руководствуясь указаниями Сергея, пошел разыскивать местную военную гостиницу. Она оказалась небольшой, двухэтажной и совершенно заполненной временными и почти постоянными жителями. Женщина - администратор мне объяснила, что у нас нет решительно никаких шансов получить места в этой гостинице.
  • Мы с семьями не селим, - объяснила она. - И поселяем только офицеров по направлениям штаба округа.
  • А где же жить таким, как я, которые прибыли с семьей ?
  • А в частном секторе снимают. Как и большинство офицеров гарнизона. Вот могу дать Вам пару адресов. Сходите, взгляните.
  Встреченные мною несколько офицеров в гостинице, подтвердили сказанное. Огорченный возвращался я к Болотиным. Смотреть частные квартиры следовало, вероятно, вместе с Аней. Я уже даже пожалел, что не послушался майора в военкомате, и не поехал вначале на разведку один. Пока шел намерзся,
  но у Болотиных было тепло. Когда я рассказал о результатах моей "разведки", Сергей справедливо заметил: "Что же вы пойдете квартиру снимать, если не знаете где служить придется? Вы же еще в отделе кадров не были. А сегодня переночуете у нас, как-то разместимся. Мы вот с Валей уже прикинули, у нас вон сундук свободный. Мы, и вправду, переспали на сундуке, укрывшись шинельным отрезом Сережи. Утром, понятно, я сразу пошел в отдел кадров санитарного управления. Там сработали оперативно, ведь таких, как я - вновь призванных, было у них сейчас немало. Мне, не медля, выдали направление получить военное обмундирование, и велели прийти за документами после обеда. На словах сообщили, что я направляюсь в распоряжение санитарного отдела 39-й Армии и буду работать хирургом в 27 отдельной медсанроте 25-й пулеметно-артиллерийской дивизии укрепрайона (дивизия ПАДУР) , которая находится на Квантуне, т.е. в договорной зоне, занимаемой нашими войсками в Китайской Народной Республике. Обмундирование я получил в вещевом складе Окружного военного госпиталя. Там же переоделся и отнес свою гражданскую одежду на квартиру Болотиных .Мое появление в военной форме произвело впечатление на всех, но более всего на Женю - в ней он меня окончательно признал своим . Аня нашла, что мне идет военная форма, жаль только, что она не военно-морская. Она спокойно отнеслась и к моему назначению. Когда я через несколько часов пришел уже с документами, Аня была готова уже на следующий день отправиться со мной во Владивосток .Но тут запротестовали Болотины." Завтра 30 декабря, - сказала Валя, - как же вы поедете под новый год? Вы себе не представляете, что вас ждет на пересыльном пункте, - там люди месяцами ждут транспорт. Раз нас с вами свела судьба, давайте уже вместе встретим Новый год, а там поедете ". Валя работала машинисткой в каком-то штабе, и знала положение вещей. Сергей поддержал Валю.
  На следующий день Аня с Валей занялись уборкой и покупками к празднику, а я съездил на станцию, и переадресовал наш багаж во Владивосток. Еще успели вдвоем сходить в местную гарнизонную баню, где встретились с необычной для нас традицией - мыться семьями. Спасибо родителям, которые сумели каким-то образом снабдить нас на дорогу небольшой суммой денег, - была возможность по-праздничному встретить Новый год. Ведь Болотины за отпуск, как можно было ожидать, исчерпали свои ресурсы.
  Новый год встречали, понятно, уже по местному времени. Кроме нас с Болотиными, присутствовали их соседи по квартире - капитан- танкист с женой. Были, разумеется , тосты и за Сталина, и за Родину, - не по принуждению, скорей по привычке. Выпили, конечно и за себя, и близких . Танкист напевал и играл на гитаре, женщины подпевали . Пели, как ни странно, песни военных лет - " Землянку", "На позицию девушка провожала бойца", "Катюшу". Аня рассказала смешную историю про обрусевшего немца, я - какую-то фронтовую бывальщину, Валя читала чьи-то стихи, из которых запомнились под настроение две строчки: " Расставания и встречи - две главные части, из которых когда-нибудь сложится счастье".
  ВЛАДИВОСТОК - ПЕРЕСЫЛЬНЫЙ ПУНКТ - "ЗЫРЯНИН"
  2. 01 .50г. поездом отправились во Владивосток, и прибыли вечером. Собственно, по местному времени было только 18 часов. Нам еще в Уссурийске рассказали, что гостиница пересыльного пункта находится вблизи вокзала, и мы тут же отправились на его поиски. В кромешной темноте, переходя какие-то рельсы, и скользя по замерзшей бугристой дороге, мы добрались все же до пересылки. Она оказалась расположенной в одноэтажном неказистом деревянном, барачного типа здании. При входе было что-то вроде вестибюля, в котором на стульях, и даже на полу сидело несколько офицеров. Сидевшая за столиком дежурная сообщила нам, что пересылка переполнена, свободных мест нет, даже сесть здесь негде больше. Она посоветовала вернуться на вокзал и дожидаться утра, а утром обратиться к начальнику пересыльного пункта, который находится в другом здании вблизи путей.
  Разговорившись с офицерами, я выяснил такую неприглядную картину: Оказывается, свыше четырех месяцев не было транспортов - теплоходов, отправляемых на Квантунский полуостров. Таким образом, собрались несколько сотен офицеров и их семей, ожидающих отправления. По мере их регистрации, их условно подразделяют на "сентябристов" , "октябристов" , "ноябристов" и "декабристов". В ближайшие дни ожидается отправление большого теплохода. Уже даже известно его название - "ЗЫРЯНИН". Но, судя по всему, он не сможет забрать всех. Как раз завтра будет решаться этот вопрос, и будут выдаваться посадочные талоны.
  Пока мы с Аней находились в помещении, мороз на улице усилился, замела поземка. Все же к вокзалу добирались легче. Но у входа нас ожидал сюрприз: В вокзал, из которого мы недавно вышли, нас уже не пускали, - впускают только пассажиров отъезжающих, а мы, оказывается, уже приехали. Что было делать? Не ночевать же на улице! Я стал убеждать дежурную, что мы только приехали. Нам до утра деваться некуда, на пересыльном даже сесть негде. "Ладно, - сказала она, - хоть и не положено, но я вас пожалею. Давайте трешку, и идите- ночуйте в зале. А утром я вас к себе отведу, сможете пожить, сколько придется." Утром, верно, поехали мы с ней. Долго ехали трамваем до конечной остановки, затем долго поднимались по тропе на сопку, наконец вошли в небольшой деревенского типа, но аккуратный домик. "Располагайтесь, - сказала хозяйка, - хозяин уже ушел на работу. Сейчас растоплю плиту, согреетесь, чайку попьете, да я вам постелю на диване.
  Не помню сколько мы спали, но, проснувшись, я заторопился в город, - надо было уяснить свое положение, хотя бы зарегистрироваться. В пересыльном пункте было полно народа. Многие уже получили посадочные талоны на "Зырянин", какие-то подозрительные типы предлагали продать такие талоны. Дежуривший сержант отказался меня регистрировать. " Вот отправим теплоход, тогда и Вас зарегистрируем", - сказал он. После длительного ожидания, мне все же удалось зайти к начальнику пересыльного пункта, но на мою просьбу дать нам посадочные талоны, он возмутился: " У меня ждут отправки офицеры с сентября, у некоторых двое и даже трое детей, а Вы двое молодых, только прибыли, и не можете подождать!" Я ему ответил, что у меня кончаются деньги, взятые из дому, и продавать тоже нечего - как я могу ждать? Тогда он распорядился выплатить мне зарплату за декабрь. С тем мы и уехали в направлении обжитой сопки.
  Когда садились в трамвай, уже смеркалось, а пока ехали, и вовсе темно стало. Я подумал: "Как же мы в темноте тот домик отыщем?" Спросил Аню, но и она не бралась отыскать. Тогда обратился к стоявшей рядом немолодой женщине, по всему видать из местных, не подскажет ли она, где тут можно будет переночевать военнослужащему и его жене. Женщина ответила дружелюбно : "Дак я бы вас к себе взяла, мне через остановку выходить. Только у меня мужик пьет сильно. Не угадаешь, в каком он нынче состоянии. Но я покажу вам дом, где, я знаю, берут постояльцев ". Нас, и впрямь, взяли в том доме на ночлег. Хозяйка, правда ,просила чуть подождать: " Там у нас сейчас поросенок, - извиняюще сказала она, - уж больно морозно на дворе. Но мы его сейчас в сени выдворим. А вы не сумлевайтесь, кровать чистая."
  Утром только чай попили, рассчитались за ночлег, и вновь отправились на пересыльный пункт. К нашему удивлению там почти не было людей. Дежуривший солдат быстро зарегистрировал нас, и тут же выдал нам посадочные талоны на "Зырянин". " Поторопитесь, - предупредил он нас, - вечером теплоход отчалит ". Позже, уже на теплоходе, мы узнали причину таких благостных перемен. Оказывается, предполагалось отправить с теплоходом большую команду солдат срочной службы. Кто-то из начальства сообразил, что проще задержать этих солдат, которые обеспечены жильем и питанием, чем офицеров и их семьи, ютящихся в частных квартирах.
  Первым делом я помчался на вокзал, узнать прибыл ли наш багаж, оказалось, - прибыл. Затем договорился с бригадой грузчиков, имеющей специальный допуск, которая доставит багаж на теплоход . Нужно было запастись продуктами, ведь рейс продлится пять суток, и в пути мы на самообеспечении. Об этом меня предупредил новый знакомый, майор Березин, - я познакомился с ним на пересыльном пункте. Он, кстати, узнав, что мы собираемся на Квантун, одолжил у меня двести рублей " Приехал в командировку, не ожидал что так задержусь, все что имел, истратил. Надо и мне на дорогу чего-то купить. Я Вам в Порт-Артуре юанями верну".Как было не поверить майору?
  Когда мы с Аней пришли на морской вокзал к указанному времени в 18 часов, там уже выстроилась громадная очередь офицеров с семьями и багажом. Мы, понятно , пристроились сзади, а багаж находился в тележке носильщиков. В 19 часов начали пропускать в таможенный зал. Вдруг мы увидели, что наши корзины поплыли над головами толпы в таможню. Под крики и справедливую ругань пришлось и нам протискиваться за своими вещами. Поставив их на стол, бригадир грузчиков потребовал немедленного расчета. Таможенник поторапливал нас тоже рассчитаться с грузчиками: " Отдайте им деньги, - заграницу нельзя везти советские деньги". Как только я отдал деньги, грузчики стали выбираться из таможни. Я успел ухватить за рукав бригадира : -- ---- Как же так, вы же должны были доставить вещи на теплоход?!
  Да, верно, - нисколько не смущаясь, и даже улыбаясь не то, чтобы мне, скорее таможеннику, отвечал он, - но знаете, мы не досмотрели,- у нас, оказывается , допуск просрочен".
  Таможенник, между тем, уже торопил : "Открывайте свои вещи скорее! " Легко сказать - "открывайте"! Эти вещи отец тщательно укладывал еще в Киеве, обшил мешковиной , обвязал веревками. Все это теперь пришлось развязывать, распарывать. Правда, вынимать и раскладывать вещи не было необходимости. Задвинув руки поочередно в каждую корзину, таможенник одним привычным движением сразу выворачивал ее содержимое и, почти не глядя, командовал: "Убирайте!" Книги он, правда, просмотрел и даже изъял несколько справочников почему-то.
  Представляю вашему воображению, как мы в спешке заталкивали в корзины их содержимое, как волокли их к трапу. Спасибо пограничнику, стоявшему там, за то, что он снисходительно наблюдал за тем, как я шесть раз пересекал границу , затаскивая свой багаж на палубу.
  Но оказавшись там, я сразу же услыхал, что кто-то меня громко зовет: " доктор Спивак!" Оказалось это милый майор Березин поджидает нас на палубе. Он, как и другие без вещей, прошел в числе первых , и успел нам занять рядом с собой места на нарах в твиндеке. Он же помог нам добраться до них.
  Отчетливо представляя себе, что возможные мои будущие читатели народ сугубо сухопутный, считаю необходимым кое-что пояснить. "Твиндек" означает - между палубами. Но "Зырянин " был теплоход однопалубный, и под палубами подразумевались перегородки внутри трюма, между которыми были оборудованы нары для перевозки людей. Разумеется, ничего похожего на классы, каюты, рестораны и бассейны - там не было Впрочем, мы были так счастливы, что мы уже на теплоходе, что нам не предстоит неопределенное ожидание во Владивостоке, и так устали от предыдущих дней, что мечтали лишь растянуться на этих нарах и уснуть. Мы не стали дожидаться отплытия, тем более, что кто-то бывалый предсказал: "Сегодня понедельник, стало быть раньше полночи мы не отчалим, по морской традиции корабли в понедельники не стартуют".Ведь нам предстоял все же рейс протяженностью свыше двух тысяч километров, продолжительностью около пяти суток. Мы должны были плыть и поплыли от Владивостока на юг Японским морем, вдоль восточного берега Корейского полуострова, затем, обогнув его южную оконечность, войти в Желтое море и далее двигаться уже вдоль западного берега Кореи к порту Дальний ( Далянь )
  Мы достали и постелили на нары старый заслуженный ковер Утевских, подаренный нам после свадьбы, когда мы отъезжали в Киев, и мгновенно уснули на нем.
  Я теперь затрудняюсь описывать нашу жизнь в твиндеке, ее бытовые детали. Помню, что освещение от электрических лампочек было тусклое, не помню были ли иллюминаторы, наверное, все таки были. Не мерзли, но спали, разумеется, в одежде. Меня приятно удивило, как спокойно и непринужденно переносила Аннушка трудности нашего путешествия. По всему видать, военные годы, период эвакуации, когда ей приходилось жить на съемной квартире без родителей, послужили хорошей предармейской подготовкой.
  В дневное время мы много часов проводили на палубе. Несмотря на январь, было относительно тепло в обычной верхней одежде, можно было даже читать, наблюдать за безбрежным спокойным, или слегка волнующимся морем.. Только один день из пяти море бушевало и многие лежали, не подымаясь. Мы с Аней неплохо перенесли качку, позволяли себе даже в тот день изредка подниматься на палубу.
  Уже в первый день мы обнаружили вокруг себя симпатичную компанию. Рядом с нами ехала большая группа выпускников бронетанковой академии, большинство из них с женами. Все молодые и интересные, только недавно из самой Москвы. Воспоминаний и рассказов хватило на всю дорогу. Одной из тем было трагическое событие, происшедшее с одним из этих танкистов во Владивостоке, - у него скоропостижно умерла молодая жена, дочь какого-то московского профессора. Вся эта компания только недавно гуляла на этой свадьбе, перед самым отъездом из Москвы и, понятно, была удручена тем, что произошло перед отплытием после, как рассказывали, небольшой гулянки в ресторане. Отталкиваясь от этой темы, разговоры шли о военных назначениях и дорогах, о сложных судьбах военных жен , о гарнизонной жизни. Мы с Аней как бы примкнули к этой компании, особенно после того как я, тут же в твиндеке вправил вывих плеча одному из офицеров неосторожно спускавшегося по мокрым ступеням при посадке. Умелые действия обычно ценятся больше краснобайства. Но в пути интересный рассказ тоже очень ценен.
  ПРИВЕТ ИЗ КИТАЯ
  Мы прибыли в порт Дальний поутру, но нас еще несколько часов продержали на рейде. Как потом выяснилось, причиной тому был случай чумы, происшедший в местной противочумной лаборатории. Зато выгружались быстро и без помех. Нас поразили размеры и удобства огромного морского вокзала. Ведь в течении многих лет порт. Дальний (китайское название - Далянь) был портом, открытым для судов всех стран.
  При помощи, и под руководством майора Березина мы перебрались на железнодорожный вокзал. Там мы оставили вещи в камере хранения, а сами вместе с тем же Березиным, поездом отправились в г. Порт-Артур, где Березин служил и жил, а мне надлежало представиться в санитарном отделе армии. Ночевали у Березиных, в их крохотной, правда, двухкомнатной квартирке.
  Здесь я хочу сделать отступление, и сказать несколько добрых слов о взаимоотношениях офицеров-дальневосточников, по крайней мере в тот послевоенный период. Быть может оттого, что офицеры, прибывшие, обычно, из центра страны, заранее считали для себя дальневосточные районы местом временным, среди них значительно меньше проявлялось стремление к приобретательству, они снисходительно относились к бытовым трудностям, равным для всех. Оторванность от родных и друзей стимулировала товарищество, сближение с товарищами по службе, с соседями по жилью, рождало взаимопомощь и взаимную симпатию, распространявшуюся обычно и на межсемейные отношения. Мы ощутили их и в семье Болотиных, и у Березиных.
  На следующий день я отметился в санитарном отделе 39-й Армии, представился армейскому хирургу и во второй половине дня мы отправились уже к месту службы в поселок Ляньцзядянь - примерно в 120 км. севернее Порт-Артура. Добирались с некоторыми приключениями: Поезд довез нас только до промежуточной станции Цзиньчжоу. Там удалось дозвониться до нашего медсанбата, откуда обещали выслать за нами машину. Та, действительно, прибыла за нами через полтора часа, но затем на машине этой мы застряли в пути, и, хотя до цели оставалось всего около 20 км., но ничего другого не оставалось, как стоять морозной ночью на обледенелой дороге в не отопляемой машине ,без связи, в ожидании помощи. И помощь вскоре пришла. На другой машине за нами приехал сам командир медсанроты майор Водопьян Вениамин Исаакович. Вскоре мы прибыли на место, и для начала нас разместили в свободной палате изолятора, где стояли четыре застланных бельем койки. На одной из них мы мгновенно уснули.
  Утром проснулись от стука в дверь. На пороге стоял стройный, симпатичный юноша в форме ст. сержанта.
  • Старший сержант Кот, - представился он. - Командир приказал доставить вам продукты. Я - кладовщик, - опять пояснил. И еще, командир разрешил вам временно пользоваться общей кухней. Так, что вы можете уже сейчас пойти, и приготовить себе завтрак. А продукты уже здесь, в коридоре, кроме мяса. Мясо я потом занесу. Кухня же вот, из окна видна.
  Я поблагодарил сержанта и попросил его пока больше ничего не носить. Вскоре Аня, ,действительно, пошла на кухню что-то приготовить на завтрак, а я прошелся по территории, ознакомился с расположением нашего своеобразного дивизионного госпиталя.
  Госпиталь занимал довольно большую площадь, обнесенную каменным забором. Неподалеку от железных входных ворот располагался лечебный корпус. Он представлял собой одноэтажное, Г- образной формы, внушительных размеров каменное здание. Чтобы не повторяться, сообщу сразу, что все здания в госпитале, как и в окружающем поселке, были сложены из необработанных камней, ставились на землю без фундамента, с крышами из толстой, кустарного производства, черепицей. Впрочем, лечебный корпус был все же приподнят на невысокий фундамент. В длинном фрагменте его располагался стационар, в коротком - амбулатория. Кроме основного лечебного корпуса, в отдельных небольших зданиях находились роддом и аптека, канцелярия, общежитие для личного состава, и дом для врачей. Несколько зданий имели хозяйственное значение (склады, пищеблок, прачечная, мастерская). Пожалуй, следует упомянуть еще глубокий колодец с воротом, - единственный источник водоснабжения, кстати, воды вкусной и всегда холодной.
  Пока я осматривал территорию, Аннушка принесла в изолятор , приготовленные ею оладьи, и мы их съели с большим аппетитом, ведь накануне мы почти не ели, разве что кусок оставшейся еще с корабля булки. Правда, уже доедая последние оладьи, я обратил внимание на их неказистый вид - они были совершенно плоские и плотные, но с горячим чаем из солдатского котла показались очень даже вкусными. Сама Аня тоже была довольна оладьями, тем более, что это был ее первый кулинарный опыт.
  Когда я после завтрака пошел представляться Водопьяну, он, повидимому, уже имел информацию о кулинарном эксперименте, так как сразу предложил нам питаться на первых порах из солдатской столовой. Командир подробно расспрашивал меня о моей предыдущей работе, и остался, кажется, доволен моим рассказом. Он, в свою очередь, проинформировал меня о характере нашей
  дивизии и местного гарнизона, об объеме работы нашей медсанроты. Он сообщил мне, что уже сегодня в "доме врачей " для нас будет освобождена квартира, и познакомил меня с моим непосредственным начальником - заведующим хирургического отделения майором Шерешевским Владимиром Ефимовичем.
  КОЕ-ЧТО ОБ АРМИИ, ДИВИЗИИ И ГАРНИЗОНЕ.
  39-я Армия вошла на территорию Китая в августе 45г. После победы над Японией(2. О9. 45) , с существовавшим тогда гоминдановским правительством Китая был заключен договор на аренду Советским Союзом в течении 30 лет югозападной оконечности Ляодунского полуострова, называющуюся Квантун (китйское название Гуаньдун) , включая города и порты Дальний ( Далянь) и Порт-Артур ( Люйшунь ). Командующий армии, его штаб и другие органы управления находились в г. Порт-Артур. Там же располагалась флотилия Тихоокеанского флота. На границе договорной зоны был создан укрепрайон, защита которого, была поручена нашей 25-й пулеметно - артиллерийской дивизии укрепрайона (ПАДУР). В соответствии с этими функциями, личный состав дивизии был рассредоточен в мелких гарнизонах, преимущественно вдали от населенных пунктов, непосредственно возле существующих укреплений. Командир дивизии , штаб, политотдел и ряд частей - были расположены в нашей Ляньцзядяни. Из этих частей упомяну танковый полк, батальон связи, саперный батальон, ПАХ( полевая автохлебопекарня), авто- и танкоремонтные мастерские. Я перечислил не все, но уже из перечисленного понятно, что в нашем небольшом китайском поселке создался не столь уж малый гарнизон. Его, кстати, обслуживали столовая и магазин военторга, который там, впрочем, назывался " спецторг". Была в гарнизоне даже своя, русская школа для детей военнослужащих.
  Задачей нашей медсанроты было лечебнопрофилактическое обеспечение личного состава всей дивизии, включая офицерские семьи.
  Штат медроты включал всего шесть врачей военнослужащих. Я их сейчас перечислю с возможно краткой характеристикой:
  Майор м. сл. Водопьян Вениамин Исаакович - командир медсанроты. Служил в Красной армии еще до войны военным фельдшером. Перед войной успел закончить Ленинградскую военно-медицинскую академию. На фронте командовал медсанбатом. По моему впечатлению В.И. был отличным администратором, умелым хозяйственником и во всех отношениях образцовым (для меня, по крайней мере) офицером. Кроме своих административных дел, он постоянно интересовался лечебно-диагностической работой, и был у нас еще и врачом- рентгенологом. Его жена Орлова Ирина Николаевна из традиционной интеллигентной русской семьи была ему хорошим и надежным помощником. С его помощью она организовала и руководила родильным домом. Она к тому же была для нас образцовой домашней хозяйкой. Нам посчастливилось, что в течении первых лет моей службы на Квантуне, и нашей совместной жизни с Аней мы оказались ближайшими соседями и товарищами симпатичной нам семьи Водопьян. Я не написал "друзьями", - ведь я был подчиненным В.И., а он умел держать дистанцию с подчиненными. Украшала наши отношения с Водопьянами их замечательная дочурка Клава, для которой не существовало ограничений армейской субординации, и с которой дружба возникла с момента первого знакомства, когда Клаве еще не исполнилось и трех лет. Я еще не раз упомяну Водопьянов. Здесь я только укажу, что дружба с ними продолжалась много лет и после демобилизации, что вся наша семья поочередно побывала у них в Ленинграде.
  Шерешевский Владимир Ефимович - начальник хирургического отделения, мой непосредственный начальник. Родом из Белоруссии. Как хирург- специалист средней руки, как и я. Впрочем, в вопросах травматологии и ортопедии я опережал его, и он это сознавал. Таким образом у нас возникла своеобразная специализация в работе и мы нормально сработались, в сложных случаях советовались, относились друг к другу уважительно, да и межсемейные отношения были нормальными. Жена В.Е.- Муза Константиновна по образованию врач, работала в нашем госпитале лаборантом. В семье было двое детей - два мальчика, совершенно разных. Старший - Вова, 4-х лет беленький и сдержанный, а младший Мишенька -2-х лет чернявый и юркий. В 1952г. Владимир Ефимович был переведен на работу в госпиталь Приморья. Мы с ним встретились еще раз в 59г.- в Ленинградской военно-медицинской академии. Он заканчивал 2-х годичный курс усовершенствования по хирургии, а я прибыл на полугодовой курс специализации по грудной хирургии. Встреча была приятной, товарищеской.
  Майор Коптелов Петр Иванович - возглавлял терапевтическое отделение. Его жена, к сожалению не могу вспомнить ее имени, работала у нас в качестве детского врача. Зато хорошо помню их сынишку Валеру-5 лет, которого родители запирали, уходя на работу. А он прильнув к оконному стеклу, выслеживал каждого из нас и пытался, бедняга, вовлечь в разговор. Он особенно симпатизировал Ане, и говорил о ней: "Тетя Аня - золотая прямо." Сам П. И., плотноватого телосложения, склонный к полноте, с округлым добродушным лицом тоже не прочь был посимпатизировать Ане, что и не удивительно - Аннушка несомненно превосходила окружающих дам.
  Все эти семьи, включая и нашу, жили по соседству в доме, который я в обзоре назвал " домом врачей ", и относились друг к другу доброжелательно.
  Я не упомянул еще одного врача- военнослужащего - капитана м.сл.Дорду Николай Петровича. Он сочетал две не очень-то связанные между собой профессии кожного врача и специалиста по заболеваниям уха, горла и носа. Не берусь судить о нем, как о специалисте, но работал он при Водопьяне добросовестно, на службе был всегда трезв. Дома за этим следила жена. Потому,что после выпивки Николай Петрович ,типичный долговязый астеник по телосложению, становился подозрительным и начинал " искать правду". К примеру, вспоминал, что когда-то на его сынишку Колю полаяла соседская собака и , не мешкая, шел объясняться с соседом. Или отчего-то его вдруг задевало то, что Шерешевского зовут Владимир Ефимович, а не Вульф Хаймович , как он высмотрел написано в документах. Дорда с семей не жили на территории госпиталя, и мы с ними редко общались.
  Чтобы закончить с кадровыми вопросами, дополню вышеизложенное тем, что в медсанроте были еще шесть офицеров: зубной врач - ст. лейтенант Буланов, специалисты по медснабжению капитан Хлебников и ст. лейтенант Каблучко, политрук Трухин, рентгентехник и интендант, фамилии которых не помню. Медсестрами работали офицерские жены. Санитарками, прачками работали китаянки, рабочие мастерской и дворовой рабочий также нанимались из местного населения по рекомендации китайской полиции.
  ХАРАКТЕР РАБОТЫ
  Основная работа моя заключалась в амбулаторном и стационарном лечении хирургических заболеваний. Учитывая рассредоточение подразделений, и их отдаленность приходилось расширять показания к стационарному лечению. Предпочиталось, чтобы любой солдат или сержант, ставший временно нетрудоспособным содержался в лечебном учреждении, а не в казарме.
  Вероятно, нет смысла перечислять здесь заболевания, которые мы лечили в хирургическом отделении. Преобладали, понятно травмы всех видов и локализаций- от простых ушибов до травматических ампутаций. Почти не было
  огнестрельных ранений. Среди хирургических заболеваний большую группу составляли воспалительные заболевания кисти, аппендицит, лифадениты. Приходилось каждую неделю проводить плановый операционный день по поводу грыж, мелких доброкачественных опухолей и т. п. Наверно мы неплохо работали : за пять лет работы я не припоминаю смертельных исходов, а эвакуация в госпитали проводилась в единичных случаях. Впрочем, больших полостных операций нам делать не пришлось. Припоминаю лишь один случай резекции желудка по поводу кровоточащей язвы желудка, - ее выполнил армейский хирург Кружилин.
  Усилиями писателей и кинематографистов хирургическая работа чрезмерно романтизирована, и почему-то центр тяжести переносится на техническую сторону дела. Между тем чаще всего наибольшие трудности и мучительные размышления связаны не с самой техникой операции, а с диагностикой и установления показаний к оперативному вмешательству, особенно, когда возможности лабораторного и аппаратного обследования ограничены. Особенно диагностика затруднительна у больных, находящихся в бессознательном состоянии и у маленьких детей. Не раз бывало, ночь сидишь у постели больного, пытаясь путем наблюдения во времени принять правильное решение. Что касается самой техники, то в подавляющем большинстве операций техника их усилиями многих поколений анатомов и хирургов разработана до деталей и почти не оставляет места для размышлений и импровизаций. Исключением, пожалуй являются травматические повреждения. Они настолько разнообразны и своеобразны, что в каждом случае, если речь не идет об ампутации, приходится по ходу вмешательства решать что убирать и что сохранить наилучшим образом - открывается поле для творчества.
  Кроме лечебной работы, приходилось периодически заниматься врачебно - экспертной работой, изредка выезжать в части и подразделения для контроля и консультаций.
  Как принято в армейских лечебных учреждениях, один день в неделю посвящался учебе. Поочередно в этот день мы читали друг другу лекции и рефераты по актуальным проблемам современной медицине. Обязательно проводился обзор политических событий в стране и в мире. Изучались приказы и директивные указания.
  Почти каждый год проводились врачебные армейские конференции. На трех из них и я выступал с наукообразными докладами: "О гнойной инфекции кисти", "Об эпидемических лимфаденитах", "О маршевых периоститах голени"
  "СТОПА КИТАЯНКИ"
  Разумеется, мы вскоре убедились с Аней, что нет здесь никакой возможности продолжить мою научную работу, начатую в институте по т.н. "Пяточной стопе". Но , имея нередкие контакты с местными жителями( нам приходилось подчас консультировать и лечить их) меня заинтересовала искусственная деформация стоп у китаянок, представляющая, в сущности, одну из разновидностей "пяточной стопы". Я обратился с просьбой к заведующей научной библиотеки Харьковского института ортопедии и травматологии - Татьяне Моисеевне Гнесиной произвести литературную разведку по этой проблеме, что она сделала срочно и безвозмездно. Оказалось, что в доступной русской литературе отдельные упоминания об этой деформации имеются лишь в статьях антропологов. В ортопедической и вообще в медицинской литературе почему-то ничего не написано о "стопе китаянки". Отдельные небольшие статьи об этом обнаружены в немецких журналах конца 19-го века, но они основывались на единичных поверхностных описаниях деформаций у китаянок- актрис, оказавшихся в Германии. К сожалению, нам оказались недоступными китайская и японская литературы. Аннушка специально ездила в Дальний, где в то время в железнодорожной больнице еще работали японские врачи. Однако никакой дополнительной информации от них получить не удалось.
  Между тем деформация эта представляла большой интерес для науки. Прежде всего потому, что это редчайший случай искусственного уродования растущего скелета, своеобразного эксперимента. Возникновение этого обычая связывают с различными легендами. Согласно одной из них, к примеру, уродование стоп у девочек возникло в связи с тем, что у одной из любовниц императора Чеу (1148 до Р.Х) была уродливая нога и она скрывала свой изъян повязкой. Придворные дамы, не желая отставать от прославленной красавицы Так-ти, стали уродовать свои ноги. По другой легенде легендарный монарх Ганг-ти ( 600 после Р.Х.) из каприза заставил свою наложницу прикреплять к подошве печать, которая при каждом шаге оставляла отпечаток цветка лотоса, откуда, якобы, и происходит название этого обычая - " Золотая лилия". Есть и другие легенды. Однако, современные антропологи полагают, что этот обычай возник из своеобразной моды- иметь маленькую ножку. И надо признать, что в этом отношении модницы преуспели,- мне пришлось исследовать пожилую женщину, у которой длина стопы была равна 14 см. Нет определенности и в том, когда возник обычай. Так , в книге венецианского путешественника Марко Поло, который жил в Китае около 17 лет в конце 13 века, и подробно описал его, нет упоминания о "стопе китаянки". Но об этом обычае уже сообщает французский монах Одории из Порденоне во Фриуле, который посетил Китай в1322-1328 годах.
  Деформация стоп достигалась бинтованием стоп девочек по определенной методике с 5 лет, и постоянно в течении всей жизни. Указанное выше укорочение достигалось замедлением роста и перегибанием стопы, которая как бы складывалась. При этом передний отдел стопы искривлялся, а пальцы подгибались под подошвенную поверхность. В итоге, передний отдел стопы становился неопорным, и ходить можно было лишь на пятках, отчего походка становилась "ходульной"
  Интерес к этой деформации усиливался тем, что она исчезала, так как со времени революции в Китае (1911) она была запрещена.
  Мне удалось исследовать 18 китаянок разных возрастов, с разной степенью деформации и оформить статью о "стопе китаянки".В этих исследованиях меня поддерживал проф. Николаев Л.П. Он же отредактировал статью. Неожиданно оказались сложности в публикации статьи. В харьковском "обллите" насторожились, например, как бы статья не обидела китайцев. В итоге статья, оформленная в 52г., была опубликована в журнале "Ортопедия и травматология" лишь в 57г. с большими сокращениями. В настоящее время значительная часть материалов исследований по этой теме переданы мною в архив Харьковского института ортопедии, а некоторые в Ленинградский институт антропологии и этнографии им.Петра Великого. .
  О БЫТЕ.
  Я уже писал что нам с Аней, Водопьян предоставил квартиру рядом со своей, в "доме врачей". Дом этот был перестроен из обычной китайской фанзы. Отличия состояли в том, что у нас был сделан дощатый потолок, настлан такой же пол и была сложена обычная плита. В китайских фанзах пол земляной, а потолка нет, либо он наклеивается из бумаги, нередко из газет. Отопительным прибором там служит железная печка, труба от которой проложена для обогрева под "каном" - широкими низкими нарами, на которых спит вся семья. У нас же были две небольшие комнаты, из первой двери открывались прямо во двор, а во второй стояли две железные солдатские койки. Из мебели заслуживают упоминания два самодельных столика , сколоченных из использованных отечественных ящиков, первоначально предназначавшихся для ПФС (продовольственно-фуражная служба) или ОВС (обозно - вещевая служба), такого же происхождения полки, да добротные армейские табуреты.
  Хотя Квантун расположен южнее 40-й параллели, зимы там достаточно суровые, малоснежные, обычны свирепые северные ветры. Поэтому для обогрева использовался мощный электрокамин, сооруженный в местных танкоремонтных мастерских из колючей проволоки. Кстати, и для приготовления пищи использовались, главным образом, мощные электроплитки местного производства .Электроэнергия, для нас даровая, поступала из мощных гидроэлектростанций северной Кореи.
  Наши материальные возможности определялись денежным содержанием, которое мы получали. Первое время оно было довольно скудное. Дело в том, что китайской валютой - юанями нам выдавали только 8% содержания - остальное начислялось в рублях на сберкнижку в Союзе. Этих юаней хватало лишь на то, чтобы выкупить в спецторге , по тамошним особым ценам, дополнительное продовольствие и промтовары по карточкам. Любопытно, что карточки эти были дифференцированы в соответствии со званием главы семьи. Скажем, ребенку лейтенанта полагалась две банки сгущенки в месяц, а ребенку майора - три. То же в отношении промтоваров : жене капитана полагались две пары туфель в год, а жене майор - три. Однако, в общем, офицеры и их семьи обеспечивались вполне удовлетворительно. Но покупать на рынке или в китайских магазинах мы не могли .Нам даже пришлось по инициативе Водопьяна заняться огородничеством : позади нашего дома вскопали грядки и посадили помидоры, огурцы, редиску и всякую зелень. Прибавилась основательная физическая зарядка, - по утрам и вечерам таскать воду из колодца для полива. Но урожай получили отменный - часть его относили больным и в солдатскую столовую
  Все изменилось примерно через год: те же 8% в рублях стали оцениваться в юанях почти в десять раз больше. Мы стали богатыми и женам прибавились заботы: ездить в г. Дальный тратить юани. Необходимость в огородничестве отпала , и оно постепенно зачахло.
  Аня научилась вскоре готовить, пользуясь консультациями и учебными пособиями Ирины Николаевны. Ей пришлось приспособиться к тому, что китайцы не производят молочных продуктов, и чтобы обеспечить наших малышей при медсанроте содержалась пара коров. Молоко выделялось только детям. Правда, через некоторое время ,уже при нас, китайцы - сметливые и предприимчивые учли наши потребности и стали поставлять нам молоко.
  Купались мы в бане при госпитале, в отведенный для этого день. Позже, летом, несколько раз в течение сезона происходили выезды к морю для семей.
  Основным источником новостей служило местное радио, транслируемое для нас из Порт-Артура, и также местная армейская газета. Центральные газеты доставлялись теплоходами сразу за целый месяц или более. Примерно через год мы обогатились ламповым радиоприемником ВЭФ - по тому времени отличным. Нам его привез из Киева знакомый сержант, который в качестве поощрения получил кратковременный отпуск на родину. Стоит прикинуть в уме какой огромный путь по железной дороге и морем ему пришлось пройти с этим громоздким и требующим бережного обращения грузом, чтобы оценить эту услугу. Большое удовольствие на первых порах доставлял нам и нашим сослуживцам наш патефон
  Центром культурной жизни был дивизионный клуб. При нем содержалась библиотека, в фондах которой хранились и основные литературные журналы, издававшиеся в Москве и Ленинграде. Они то и были основным источником для нашего чтения. Два раза в неделю в клубе демонстрировали кинофильмы. Мы их старались не пропускать, так как дома редко посещали кино - занимались наукой, в наивном стремлении обогатить ее и себя.
  РАБОТА АННУШКИ.
  Я совершенно несправедливо не рассказывал до сих пор чем занималась Аня . Свободных ставок врачей и сестер в медсанроте не было, а быть просто женой офицера, как подавляющее большинство жен в нашей Лянцзядяни, она справедливо не хотела. Еще в Киеве, доказывая свое право ехать со мной на Дальний Восток, она сумела убедить в медицинском управлении округа, что при любых обстоятельствах она, как врач, сможет быть полезным помощником мне. И, действительно, с первых дней моей работы, Аня вместе со мной приходила в отделение, присутствовала на обходах, участвовала в перевязках, ассистировала на операциях. По неотложной хирургии мы с Шерешевским дежурили поочередно, и в мои дежурства она, в случае поступления больных, вставала ночью вместе со мной. Она охотно помогала операционной сестре готовить материал, чистить инструментарий. Через некоторое время Водопьян, обратив внимание на рачительность Ани, предложил мне: " Давайте, мы Вашу Аню зачислим хотя бы на ставку санитарки. Деньги небольшие, конечно, но стаж будет расти". Так Аннушка стала официально служащей Советской Армии. А через год тот же Водопьян предложил Ане поехать в Порт-Артур чтобы совершенствоваться по акушерству и гинекологии и заменить затем Ирину Николаевну, у которой подходил срок декретного отпуска.
  Возглавлял эту специальность на Квантуне Григорий Аронович Минц. Не помню какое у него было звание, кажется "майор",но в офицерских кругах его уважительно величали "гвардии акушер", так как на все случаи осложненных родов, будь то в пехоте, танковых войсках или на флоте неизменно вызывали Г.А. Он был действительно великолепным профессионалом ,со значительным клиническим довоенным стажем , человеколюбом и оптимистом. Познакомившись с Аней, Григорий Аронович сказал решительно : " Пусть приезжает. Жить будет у нас - будет подругой жене Мальвине. Я ведь не часто дома ночую, а она говорит - скучает".
  Таким образом, Аня стажировалась два месяца в Порт-Артуре, а затем возглавила родильное отделение в нашем госпитале. Но до этого еще было "Хекоу".
  Х Е К О У
  Так назывался китайский рыбачий поселок на самом берегу Желтого моря, примерно в15км. от г. Дального. Поселок этот, впрочем, мы видели только издали, находясь в великолепном санатории того же названия. Японцы построили это здание, прислонив к приморской скале так, что все окна номеров обитателей санатория не только выходили к морю, но как бы повисали над ним в часы прилива. А приливы и отливы там знатные. Море отходит на сотни метров, может даже более километра. И тогда из ближайшего поселка на обнаженное морское дно выбегает вся детвора с кошелками собирать дары моря - замешкавшиеся рыбки, медузы, всякие рачки и улитки. Многое из этого пойдет в пищу.
  Условия в санатории были отличные для отдыха и лечения. Японцы использовали санаторий для лечения туберкулезных больных. У нас же это был, в сущности, дом отдыха для офицеров и их жен (детей в Хекоу не принимали) на период положенного им календарного отпуска. Отпуск с выездом в Союз представлялся, как правило, только раз в три года, и командование стремилось сделать пребывание в санатории обязательным для отпускников.
  Пожалуй, стоит сказать, что санаторий был построен без архитектурных излишеств. Четыре этажа палат находились ниже входного этажа, где располагалась администрация, столовая, клуб и танцевальный зал . Выше этажом располагалась медицинская часть с диагностическими и лечебными кабинетами. Палаты были небольшими двух коечными, но кроме коек и при кроватных тумбочек содержали маленькие тамбуры при входе со стенными шкафами. К морю выступали большие застекленные фонари, отделенные от комнат стеклянными дверями. Санитарные узлы располагались у обоих концов длинного коридора, в который выходили двери всех палат. Такое однообразие приводило подчас к смешным заблуждениям в поисках нужной палаты. Припоминаю такой случай, происшедший с д-ром Гордоном, моим партнером по шахматам. Он был житель Дального, и часто ездил домой. После одной из таких поездок, он в одних трусах и полотенцем в руках постучался к нам, и расстроенный сообщил, что его только что обворовали : исчез гражданский костюм и саквояж. Сама идея воровства была смешной,- не припоминаю ни одного случая воровства в санатории, да и в нашем расположении.. Оказалось, что рассеянный доктор после поездки зашел в чужую палату, там разделся, и пошел в душ с чужим полотенцем, ничем не отличавшимся от собственного.
  Одной из причин направления всех отпускников в санаторий было стремление оградить отдыхающих от общения с многочисленной колонией русской эмиграции, находившейся в расположении армии, главным образом, в г. Дальном .
  Придется тут отвлечься от основной темы повествования, и рассказать немного об этой колонии. Русская эмиграция в северо-восточном Китае была довольно разнообразной. Среди нее были остатки разбитых белых армий и просто господ, бежавших от советской власти, но были также служащие и рабочие, работавшие в Китае до революции, в частности на Китайско-Восточной железной дороге (КВЖД), принадлежавшей до 1935г. Советскому Союзу. За прошедшие со времени гражданской войны годы, состав этой эмиграции значительно изменился. Самая зажиточная и знатная ее часть перебралась в Европу и Америку, выросло обедневшее поколение, уехавшее детьми, или никогда в России не жившее. Центром этой эмиграции был Харбин - там издавались русские газеты ,и был даже русскоязычный институт. В свое время эта эмиграция описана подробно в повести Натальи Ильиной "Возвращение" . Я напомню лишь некоторые элементы, которые, мне кажется, отсутствуют в повести. Сразу после вступления наших войск, отношение к бывшим эмигрантам, по-видимому, вследствие эйфории от победы, было довольно либеральным. Большинство из них получили советское гражданство, их детям разрешили учиться во вновь созданных русских школах для детей военнослужащих . Но вскоре ситуация изменилась. Новоиспеченным советским гражданам не разрешали въезд в Советский Союз, а их детей отчислили из упомянутых школ. Нам же, военнослужащим , категорически запрещалось общение с ними. Стоило кому либо встретиться, скажем, с девушкой из этой среды, - его немедленно выдворяли с Квантуна. Чтобы исчерпать эту тему напомню, что в разгар освоения целины (54-55г.г.) бывшим эмигрантам разрешили въезд в азиатскую часть Союза - на целину.
  Пребывание в Хекоу ознаменовалось для меня важным событием, - я получил подтверждение того, что мне еще в 45г. присвоено звание "майора мед. сл.". Собственно, мне еще тогда же сообщил об этом кто-то из сослуживцев, но приказ почему-то не дошел до военкомата, а меня самого это не волновало. Я ведь не собирался возвращаться в армию. По прибытию в часть, однако, я сообщил в отдел кадров, что по моим данным, мне уже давно присвоено звание майора. Там обещали проверить. Но так как в течении года не было подтверждения этого приказа, я сам написал в Управление кадров СА, и вскоре получил подтверждение с указанием Љ приказа.
  Велико было удивление кадровиков, когда я обратился к ним уже в майорской форме. Несведущим вероятно необходимо объяснить, что присвоение майорского звания означает переход в категорию старших офицеров, и существенное прибавление к денежному содержанию ( по тому времени 200 рублей).
  Мне еще раз,- в 52 г. привелось отдыхать в Хекоу, но на этот раз без Ани ,так как на стыке зимы и весны того года у нас родилась Леночка. Случилось это 29 февраля 52г. Спустя много лет, в 76г, вынужденная в этот день находиться в Померках, в онкологическом отделении, Аннушка сама напишет стихи своей первой дочери:
  Ты родилась, когда зима
  встречается с весной.
  К тебе сейчас идет весна,
  Несет цветы с собой.
  И пусть зима еще крепка,
  Морозы не слабеют,
  Но расступились облака
  И небо голубеет...
  
  ЛЕНОЧКА
  Беременность у Ани протекала благополучно, но все же мы решили чтобы она рожала в Порт-Артуре, хотя это было далековато - 120 км. от нас. Поэтому Аня поехала в Порт-Артур заблаговременно и жила до родов у Минцев, а я каждый вечер позванивал ей по армейскому телефону. Особенность этой связи в том, что она многоэтапная и в ней неизбежно участвуют несколько солдат- телефонистов, зашифрованных паролями, которые периодически меняются. Разговор протекает примерно так: Поднимаешь трубку аппарата, крутишь ручку - тогда откликается ближайший телефонист и отвечает : "Паровоз слушает". Просишь его: "Дай мне Кипяток ". Получив Кипяток, опять просишь - "Набери мне Байкал". Затем просишь Самовар, сегодня - это уже Порт-Артур. Остается только попросить набрать номер Минцев, и уже можешь говорить с Аней, которая ждет звонка. Так как звоню в позднее вечернее время , все линии обычно свободны, телефонисты охотно участвуют в разговоре, подсказывают слово, если не сразу разобрал. Они, разумеется, все знают зачем Аня поехала в Порт-Артур и не безучастны. О чем говорим все вместе по телефону? Понятно о самочувствии, о моих делах, о ее прогулках. Ане нравится Порт-Артур, где много красивых морских офицеров. Так продолжается целая неделя. Но вот 28 февраля трубку берет Алик , и на мою просьбу позвать Аню несколько растерянно отвечает: " Сейчас позову маму". Мальвина Григорьевна сообщает, что она отвела Аню в госпиталь, так как " хотя схваток нет, но появились какие-то ощущения, а Григория Ароновича вызвали в морской госпиталь".
  Понятно, что весь следующий день я, с помощью уже знакомых телефонистов, дозваниваюсь в родильное отделение. Отвечают " Да, есть такая - пока одна. Родовая деятельность еще слабая". К вечеру начинаю волноваться. По канонам акушерства, роженица должна в родах видеть только один восход солнца. В полночь узнаю: "Еще не родила. В отделение пришел Минц." Мне звонит Водопьян: " В два часа в Порт-Артур пойдет матриса (самоходный вагон) -поезжай. Я своего Юру сам выдавливал". В шесть утра стучусь в квартиру Минцев. Открывает Мальвина и сразу поздравляет с дочкой - Леночкой.
  Почему Ленчкой ?- спрашиваю, - мы же хотели дочку Ирой назвать !
  Ну, какая же она Ирочка? Она же беленькая, светленькая, - она точно Леночка!
  Иду в госпиталь, знакомый дежурный доктор меня пропускает, объясняетвахтеру : " Это ортопед, нужно проконсультировать одного младенца". Смотрю новорожденного - у него действительно пяточная установка стоп. Успокаиваю доктора : "Это само пройдет." Глазами спрашиваю его: "Моя где?" Он кивает сестре и та приносит завернутую в белоснежную пеленку такую светленькую и уже такую родную и милую - Леночку.
  БУДНИ. .
  Через неделю забираю Аню с Леночкой из госпиталя. Заходим попрощаться с Минцами. Кажется больше всех появлением Леночки потрясен Алик.Он то и дело подходит к дивану на который положили сверток с Леночкой, вглядывается в ее личико, и от удивления покачивает головой.
  Мы, взрослые беседуем о донесшихся к нам слухах, связанных с растущим антисемитизмом в Москве, о компании "по борьбе с космополитизмом". Я резко возмущаюсь извращениями в национальной политике партии. Григорий Аронович, напротив, относится к этим слухам снисходительно. " Мы, евреи, - говорит он, - захотели слишком многого, мним себя самыми умными, и даже хотим командовать. Между тем мы только национальное меньшинство, и должны бы вести себя по трамвайным правилам, то есть - не занимать передних мест и не высовываться".
  В свою Ляньцзядянь возвращаемся поездом, и почему-то с пересадкой и даже ночлегом в Дальном - в гостинице "Ямата". Дома нас ожидает неприятный сюрприз : В нашей квартирке отключена электроэнергия, следовательно, и камин, - температура минусовая, как на улице. Догадываюсь, что это Водопьян напоминает нам, что Ане пора возвращать роддом под управление Ирины Николаевны, кто здесь начальник и каковы его возможности. Но мне размышлять некогда, надо срочно растапливать плиту и бежать в приемный покой, - туда только что доставили из дальнего гарнизона большую группу солдат, отравленных угарным газом. И, хотя это патология не хирургическая, но кто с этим считается, когда надо спасать людей?
  Постепенно привыкаем к новому укладу жизни. Аня передает роддом, электроэнергию нам включили, но вскоре мы все на продолжительный период остаемся без электричества - в Корее, по соседству, где с 1950г. продолжается война, разбомбили гидроэлектростанцию, которая поставляла нам энергию.
  Китаец - столяр смастерил для Леночки добротную деревянную кроватку, которую удобно покачивать на дугообразных полозьях, и мы вовсю используем .это их свойство, так как малышка беспокойна, особенно по ночам. Спустя два таких беспокойных месяца, везем Ленку к педиатру в ближайший госпиталь в Цзиньчжоу, и тут выясняется, что мы ее просто не докармливаем. И, верно, как только мы добавили прикорм, ребенок преобразился, мы все стали спать по ночам. Позже Леночка полюбила манную кашу, да так, что мы уходя на работу, оставляли ей бутылку с этой кашей, которую она, оставаясь в кроватке, сама поедала в меру потребности. Еще позже нам уже пришлось отучать ее от манной каши чтобы включить в питание другие продукты.
  1 9 5 3 г.
  Первого марта 53 г. Леночке исполнился год. Как-то внезапно в нашем коллективе произошли к этому времени большие изменения : Водопьяна и Шерешевского перевели в Приморье. Коптелова назначили на должность начальника терапевтического отделения в Порт-Артур. Если к перемещениям Водопьяна и Шерешевского я не имел никакого касательства, то к назначению Коптелова оказался причастным. Случилось так, что я опознал относительно редкое, и тем не менее очень опасное инфекционное заболевание у солдата - кожную форму сибирской язвы. Оформив его эвакуацию в инфекционный госпиталь, я дал подписать направление Коптелову, так как инфекциями вроде полагалось заниматься ему.
  Случай этот вызвал понятную озабоченность у эпидемиологов армии и округа, Коптелов был поощрен повышением в должности.
  .Вместо Водопьяна был назначен к нам высокий и неунывающий украинец Петренко Александр Григорьевич. Он же с двумя детьми поселился рядом с нами, в бывшей квартире командира. Я был назначен начальником хирургического отделения, а в ординаторы мне прибыл майор Матвеев. Жена его стала нашим рентгенологом, а две их дочурки вместе с детьми Петренко оживили наш дворик, и в последующем стали первыми подругами нашей Лене.
  Кстати, о Матвееве. Мы с ним работали без конфликтов, он относился ко мне с подчеркнутым почтением. Я помог ему избежать больших неприятностей, когда он нечаянно на охоте повредил глаз девочке-китаянке, оперировал успешно его жену по поводу аппендицита. Встречались семьями по праздникам. Совершенно непонятным было мне его поведение, когда в 1955г. мы встретились с ним на курсах усовершенствования по хирургии в Москве. Он не узнавал меня.
  Начальником терапевтического отделения был назначен к нам майор Шапиро Борис Львович. Он и его жена Александра Исааковна стали нашими друзьями на многие годы, а их сынок Леня, ровесник нашей Лене, был и ближайшим ее другом по Квантуну. ,
  Изменения произошли и на уровне командования дивизии. Вместо генерала Миляева, с которым мне не приходилось ни разу встречаться, командиром дивизии был назначен генерал Аганезов Аракел Карапетович, жена которого Тамара Ивановна, стала моим ординатором.
  Но самые важные перемены происходили в далекой от нас столице. До нас доносились слухи о растущем антисемитизме в Союзе, о том, что в Москве арестована группа врачей-евреев, лечивших руководителей государства.
  Тем на менее годовщину нашей доченьки мы отметили , по нашим меркам с размахом. Были приглашены дети всех сотрудников, и даже из Цзиньчжоу специально приехал мой товарищ по институту Яня Цехмейстер с женой Верой и сынишкой Толей. Зимой 52-53гг. мне пришлось непродолжительное время поработать вместе с Яней и жить рядом. Мы подружились семьями, а наша Ленка, которая только начала произносить первые слова, очевидно влюбилась в их Толю: " тото, тото..." - отчетливо выговаривала она, и протягивала к нему ручки. Правда, Толя старше нашей Лены на целый год, проявлял осмотрительность : " Я не буду с ней дружить, она еще маленькая! ". Моложе нашей Ленки был только Леня Шапиро, впрочем, кажется всего только на одну неделю.
  Праздник этот запомнился. Было весело. Наш патефон заменил целый оркестр. Дети пели и танцевали. Аня проявила себя затейником и устраивала с детьми всякие игры. Центральным блюдом для угощения были невиданные дотоле многими сырники со сметаной. Леночка получила в качестве подарков целый сундук одинаковых кукол, и затем старательно их потрошила в течении двух лет- до самого отъезда из Китая.
  А я наговорился вволю с Цехмейстерами.
  13 января 53г. появилось официальное заявление о " деле врачей". Большая группа врачей, - почти все евреи обвинялись в том, что они сознательно, по заданию антисоветских сионистских зарубежных организаций неправильно лечили и умерщвляли выдающих деятелей коммунистической партии и советского правительства. Жестокими пытками удалось у многих арестованных вырвать признание своей вины. В стране развернулась дикая вакханалия антисемитизма, сажать в тюрьмы врачей-евреев начали во многих регионах страны. Местами население отказывалось обращаться к врачам еврейской национальности. Позже мы узнали, что готовилась, как будто, демонстрация казни арестованных на Красной площади, и высылка евреев в отдаленные районы Сибири
  В нашем регионе - Порт-Артур - Дальний, я знал только один случай ареста врача- еврея, который при пункции грудины для исследования костного мозга, по несчастью проткнул размягченную болезнью кость, и поранил сердце, отчего больной скончался. Но атмосфера и у нас была неприятная, какие-то мерзавцы распространяли гнусные слухи, что д-р Минц умерщвляет новорожденных мальчиков. На этом пакостном фоне мне пришлось оперировать по поводу острого аппендицита генерала Оганезова- командира нашей дивизии. Генерал категорически отказался ехать в госпиталь и настоял, чтобы именно я оперировал его. Кстати, и после операции он предпочел лежать в общей палате с солдатами.
  5 марта 53г. умер Сталин. До нас по радио доходили сведения о том, какое глубокое горе вызвала эта смерть в стране. Не могу подтвердить что нечто подобное ощущалось в нашей среде. Проводились, разумеется, траурные митинги, но они носили ,главным образом, формальный характер.
  Как известно, авантюра с " делом врачей " развалилась вскоре после смерти Сталина, непосредственные зачинщики этого процесса были казнены, а летом 53г. был расстрелян, один из основных организаторов сталинских репрессий 30- 50-х годов Берия.
  . Я как раз в ту пору временно работал в гарнизонном госпитале г. Дального, заменяя уехавшего в отпуск хирурга. Обязанности ведущего хирурга в этот период там выполнял д-р Банацкий Вячеслав Романович. Знакомство и общение с ним оказались приятными и полезными в ту пору и в последующем.
  После этой командировки, появилось желание и у нас поехать в отпуск на Украину , к родителям, которых мы не видели почти четыре года. Этого удалось добиться благодаря настойчивости Ани, которой для этой цели пришлось обратиться к Командующему Армии генералу Белобородову. ( В последующем - Маршалу Советского Союза.).Возможно эту идею подсказала ей жена Командующего, по профессии врача - гинеколога, которая как-то наведалась к нам с ознакомительной целью.
  Как бы то ни было, но в сентябре 53г. мы отправились в путь. Мы знали, что нам предстояла нелегкая поездка с маленьким ребенком, нас предупреждали об этом, отказывая в отпуске. Но действительность оказалась сложнее и труднее, чем мы ожидали - ведь к тому времени было восстановлено железнодорожное движение через пограничную станцию Гродеково. Но до нее пришлось трое или даже четверо суток добираться переполненным китайским поездом, в котором третьи полки тоже заполняются пассажирами, без права выхода на промежуточных остановках. Поезд охраняла группа наших солдат, которая следовала в прицепной теплушке, и лично нам оказывала большую услугу: варила на своей железной печурке манную кашу нашей Леночке.
  В Гродеково простояли несколько часов : проходили таможенный досмотр и пересаживались в наш нормальный пассажирский поезд. Все было благополучно до Уссурийска, куда прибываем уже ночью. Здесь нам предстоит еще одна пересадка на один из московских поездов, которые формируются во Владивостоке. Узнаем от пассажиров, что во Владивосток одновременно прибыло несколько морских транспортов с крайнего Севера и островов. Станция Владивосток, окружающая площадь, и даже смежные улицы переполнены пассажирами. Начальство распорядилось разгружать ст. Владивосток, не оставляя посадочных мест промежуточным станциям. Дожидаемся утра - открытия военной комендатуры. Но там нам посоветовали обратиться в привокзальную " комнату матери и ребенка ". Там, действительно, нам дали посадочные места в соответствующий вагон ночного поезда . И вот около двух часов ночи со спящим ребенком и массой вещей втискиваемся в вагон "матери и ребенка". Только начинаем располагаться, как с соседней полки ребенок захлебывается коклюшным кашлем. Бегу по вагонам, разыскивая начальника поезда. Наконец, нахожу. Он предлагает нам перебраться в мягкий вагон, где имеются два свободных места, забронированных для Читы. На этих местах доезжаем до самой Москвы. На Ярославском вокзале нас встречают Додя и Клара, и Линецкие - Софа с Леней (муж Софы), кто-то из ребят. Леночка с удивлением разглядывает этих новых для нее родственников, помалкивает пока идет интенсивный обмен приветствиями, и вдруг ошарашивает всех практическим вопросом : " Ребята, а каша у вас есть? "
  В тот же вечер уезжаем в Харьков. Там нас встречают все родители. Оказывается, мои тоже приехали в Харьков нас встречать. Первый и единственный раз в жизни наши родители встретились тогда, о чем теперь свидетельствует также единственная совместная фотография. Разместить пять человек на снимке несложно, но как мы все помещались в единственной комнате Утевских, теперь не представляю себе. Кажется, Йосиф Наумович уходил ночевать на Сумскую, к Соломоновым, которые приняли активное участие в нашей встрече. Михаил Яковлевич приезжал нас встречать на служебной машине, а многочисленные снимки тогдашней Ленки - дело рук Вити Соломонова, в ту пору еще студента.
  В Харькове пробыли две недели. Побывали в парках и театрах Харькова, повидались с родными и друзьями. Нас пригласили к себе и очень тепло приняли проф. Николаев Лев Петрович и его жена доц.Недригайлова Ольга Викторовна. К сожалению, мы почему -то не смогли посетить проф. Шкурова Бениамин Осиповича, в прошлом руководителя клиники, где работала Аня, который тоже приглашал нас к себе. Дни бежали стремительно.
  Затем мы поехали в Киев, где нас с нетерпением дожидались мои родители, покинувшие Харьков раньше. Еще в Харькове у Леночки появился кашель , и я, разумеется, вспомнил ту недобрую встречу с коклюшным ребенком в вагоне на ст. Уссурийск. К нашему огорчению, у Лены действительно развивался коклюш, и, хотя судорожный период протекал у нее сравнительно мягко, но кашель продолжался очень долго. К сожалению, этот коклюш, видимо осложненный хронической интерстициальной пневмонией, в течение многих лет отражался на здоровье Леночки. В Киеве тоже немало времени заняли визиты к родственникам, но мы старались возможно больше бывать с Леной на воздухе. Так как родители уже жили тогда на Стрелецкой, то ближайший для нас парк оказывался на, любимой мною со студенческих лет Владимирской горке, с видами на Днепр. На горке Лена действительно почти не кашляла.
  Я все же нашел время, чтобы посетить Ортопедический институт. Его теперь перевели на ул. Воровского и он имел жалкий вид в сравнении с прежними шикарными корпусами над склонами Днепра, где институт обитал прежде. Из сотрудников института я встретился с Анной Ефремовной Фруминой. Она рассказала мне с болью о тех переменах, которые произошли в институте за последнее время. Ведь Анна Ефремовна вместе с мужем Ильей Осиповичем были основателями Киевского ортопедического института, преобразовав его из " Дома Увечного Ребенка", построенного еще до революции на средства, собранные по подписным листам у киевлян. Теперь в нем Министерство здравоохранения Украины. Знамо дело, чиновникам министерства днепровский воздух и парковая зона необходимы более, чем больным детишкам. Но поменяли не только адрес и стены. Из института убрали почти всех сотрудников- евреев. Саму Анну Ефремовну директор института, в ту пору Климов Константин Михайлович, уговаривал подать заявление о переходе на пенсию, а когда она отказалась, - появился приказ с предупреждением о том, что через две недели она будет уволена " как не соответствующая занимаемой должности". Но А.Е. была ученым, известная не только в Союзе, но и за его пределами, и в числе ее пациентов был сын Хрущева - Сергей. Она позвонила Нине Петровне ( жене Никиты Сергеевича) и попросила записать ее на прием к Н.С., рассказав ей о сложившейся ситуации. Разговор этот состоялся поздно вечером, а рано утром домой к Фруминой примчался Климов. Он сказал : "Вы ведь понимаете, что в том злосчастном приказе не было моей инициативы, я глубоко уважаю Вас, как ученого, сотрудника и товарища. Сегодня ночью тот человек, который приказал мне уволить Вас, орал на меня, топал ногами, в общем, считайте, что никакого приказа не было, работайте сколько Вам угодно". После этого уже не решились уволить еще несколько старейших сотрудников института : Равицкую Анну Яковлевну, Миттельмана Юду Нухимовича, Шнейдерова Зиновия Исааковича.
  Отпускное время бежит быстро, и вот мы уже вновь по пути в Китай. В Ворошилов - Уссурийск прибываем ночью, но на этот раз нас на вокзала встречает полковник м.с. Драпкин Наум Семенович, которому, оказывается отец Ани послал телеграмму с просьбой встретить нас. Нас везут в гостеприимную квартиру Н.С., где нас радушно встречает жена полковника Надежда Яковлевна. С семьей Драпкиных мы бегло познакомились еще при первом посещении Уссурийска, - передавали привет от их киевских родственников. Наша Ленка, освоившись в теплой и уютной квартире, внимательно оглядывает наших хозяев, и совершенно дружелюбно замечает : " Я таких толстых дядей никогда не видела !" Нас укладывают спать, и тут отличаюсь я сам. Меня беспокоит периодически возникающий громкий шум в комнате. Я в темноте начинаю поиски причины этого шума, и вскоре обнаруживаю, что исходит он из холодильника. Шум исчезает, как только выключаю его из розетки. Утром Надежда Яковлевна в тревоге, - у нее все растаяло в холодильнике. А я виновато развожу руками , - никогда до того таких холодильников не видывал. Несмотря на эти промахи , в последующем в течении многих лет поддерживаем дружбу с Драпкиными, правда, заочную. К себе в Ляньцзядянь добираемся почти без происшествий, если не считать мелкого, но неприятного инцидента в китайской таможне : пропала небольшая сумма юаней, которую я оставил на хранение при отъезде. Правда, у меня не сохранилась квитанция, но и дубликат ее на таможне мы не нашли.
  В Ляньцзядяни нас ожидали некоторые немаловажные новости : Во-первых, закончено строительство трех новых двухэтажных ДОС-ов (домов офицерского состава) рядом с нашей медсанротой, и в одном из них генерал выделил нам квартиру. Во-вторых, китайские власти выделили нам помощницу - китайскую девушку по имени Цей-Лянь. В-третьих, в гарнизоне появился детский сад, куда согласились принять и нашу Леночку.
  Пожалуй, новости эти заслуживают некоторых коментариев:
  С августа 45г., когда наши войска вошли на Квантун, они не вели строительства в расположении нашей дивизии. Использовали то, что осталось от японцев. Но в 53г. начали активно строить добротные кирпичные здания. У нас построили школу, вышеупомянутые ДОС-ы, складские помещения, гаражи. Строили все это китайские строители, создавалось впечатление, что мы здесь обосновываемся надолго. Тем удивительнее, что уже в 55г. все это пришлось оставлять, дарить китайцам. Доставшаяся нам двухкомнатная квартира с отдельной кухней, несмотря на печное отопление и отсутствие удобств, была все же намного удобней прежней. До 53г. использование для личных нужд труда китайских граждан расценивалось, как нарушение советско-китайской дружбы и запрещалось. Но в 53г.положение изменилось по инициативе китайских властей. " У вас многие жены работают, дети без должного присмотра, а у нас многие молодые девушки не могут найти себе применения, и стали присылать нам помощниц, Они сами определили сколько мы должны им платить, чтобы это не превышало принятых в КНР размеров. Нашей Цей-Лянь мы были очень довольны. Она была очень аккуратна, чистоплотна, добросовестна, исполнительна и честная. Она работала у нас полдня. Отводила Леночку в садик, убирала квартиру, топила печи и готовила обед. Перед обедом приводила Лену из садика, обедала с нами и уходила домой. Цей-Лянь проработала у нас до отъезда семей в Союз. Припоминаю в Дальном, перед посадкой мы зашли в вокзальный ресторан пообедать. Заказав блюда себе, мы предложили Цей-Лянь заказать себе самые любимые блюда. Она внимательно разглядывала меню, и что-то показала в нем официанту. Какое же было наше разочарование, когда официант принес ей огромное блюдо одного риса, По-видимому, других знакомых названий наша помощница в огромном меню не нашла.
  Предполагаю, что созданием детского сада мы обязаны инициативе мадам Бубликовой - выпускнице Московского института физкультуры. Высказанное выше мнение о том, что наши жены работают, к сожалению, не соответствовало действительности. Только немногим из них удавалось устроиться на работу. Особенно трудно было получить работу по специальности окончившим технические вузы. Рядом с нами жила жена майора, которая закончила МВТУ им. Баумана. Детей у нее не было, но и работы тоже. Бубликова же была очень инициативной. Сначала она создала школу бальных танцев, куда даже нас с Аней сагитировала записаться, затем, как говорят, на голом месте создала великолепный детский сад .Наша Лена стала посещать его, когда ей не было еще двух лет. В последующем она, как по конвейеру, прошла много гарнизонных детских садов.
  Характер моей работы существенно не изменился. Повысилась, разве, ответственность - ведь теперь я был старшим. С Петренко работалось легко, но мне не хватало Водопьяна, с которым можно было посоветоваться по любому вопросу.
  В самом начале 54г. мне предоставили отпуск. На этот раз нам с Аней дали путевки в другой санаторий, в Кошегавры - пригород Дального. Санаторий этот предназначался для летчиков реактивных самолетов, которым полагалось два раза в году проходить обследование и профилактику в условиях санатория. Преимущество этого санатория заключалось в том, что туда принимали с детьми. Для детей-дошкольников при санатории имелся детский сад, но к обеду дети возвращались к родителям. Мы все хорошо отдохнули в Кошегаврах, бродили вдоль моря, читая на ходу последние литературные новинки в журналах. Зима была мягкая, на побережье лежал неглубокий, но очень чистый снег, в палатах было тепло и уютно.
  По возвращении из санатория узнали неприятную новость: Наш командир д-р Петренко убывает на учебу в Москву. Мне с трудом удалось уговорить комдива, чтобы вместо Петренко назначили не меня, а д-ра Дорду. Но Дорда продержался не долго. Потеряв жесткий контроль Водопьяна, он начал в открытую выпивать, а став начальником, принялся пить и на работе. Оганезов вызвал меня и приказал принимать медсанроту. Тут же он сообщил мне, что по согласовании правительств Советского Союза и Китая наши войска выводятся с территории Китая, и в ближайшие дни в наше расположение начнет прибывать китайская дивизия.
  И действительно вскоре к нам прибыл медсанбат китайской дивизии, которому мы со временем должны были передать наши помещения и имущество. Следует иметь ввиду, что в то время китайский медсанбат, как и дивизия, примерно в три раза превышали численность наших. У нас с самого начала установились дружеские отношения с нашими китайскими коллегами. Некоторое время нам пришлось работать вместе с ними. Не берусь судить о их квалификации, общее впечатление было такое, что они менее подготовлены в хирургическом отношении. Во всяком случае, они постоянно проявляли готовность поучиться у нас. Разумеется, что наших больных мы оперировали сами . И вообще, соответствующие органы, я имею в виду контрразведку, нас предостерегали от чрезмерной открытости. К примеру, не советовали дарить своих фотографий и давать свои адреса. Когда, уже перед отъездом, командир китайского медсанбата подарил мне в знак дружбы семейную фотографию и стопку конвертов с его адресом, мне пришлось подарить ему в ответ подстаканники с изображением Кремля. Но до отъезда еще было много проблем. Нужно было разобраться с имуществом. Общая установка была следующая: Все вмонтированное имущество и изношенное - передать безвозмездно, новое и особо ценное везти в Союз. Автомашины , лошади, коровы подлежали продаже по списку общему для дивизии. Нового и особо ценного , благодарю судьбу, у нас не было. Не помню как мы распорядились аптечным хозяйством, но в общем с имуществом как-то обошлось. Проблемы у меня возникли с архивом бумаг, главным образом историй болезней, которых с 45г. накопилось тысячи. Ведь по положению, история болезни должна храниться 25 лет, а в случаях смерти или инвалидности больного или увечного - вечно . Между тем наши истории болезней хранились без должного внимания, в значительной мере были съедены крысами и трудно было себе представить как их можно привести в состояние пригодное для передачи в государственный архив. К счастью, была директива, согласно которой, рекомендовалось создать комиссию по решению которой разрешалось уничтожить все документы,"не имеющие историческую или научную ценность" Мы отнесли к таким документами подавляющее большинство историй болезней - сохранили, бережно переплели лишь те, в которых шла речь о смерти, инвалидности или увольнении из армии вследствие заболевания или увечья. Таких историй тоже набралось несколько сот.
  Неожиданно всплыла неприятная история, связанная с советско-китайской любовью. Притом, что советско-китайская дружба всячески поощрялась в ту пору , браки с иностранками были тогда запрещены советскими законами. Но все же, еще при Водопьяне, у нашей кухонной работницы Суисан родился симпатичный, совершенно беленький мальчик, как две капли похожий на нашего повара, родом из Рязани. Как-то, тогда не стали делать из этого факта политических и административных выводов. Повар через год демобилизовался и убыл в свою Рязань, Суисан продолжала работать на кухне, мальчик подрос, бегал без штанов вокруг кухни, и стал походить на Есенина.
  Другое дело сейчас. Было известно, что наш сверхсрочник ст. сержант Стасов уделяет внимание китаянке Нине( китайского имени не помню) , которая работала санитаркой в роддоме. Нина была очень красивой девушкой, что-то в красоте ее было сродни красавицам их модных тогда индийских фильмов. Стасов тоже был красивый, статный парень. Аня, которая опять ведала роддомом, как-то посоветовала Нине быть осторожной. Но вскоре Нина призналась женщине-родильнице, что она забеременела от Стасова ,и теперь, узнав, что наши войска скоро будут выводить, она приняла решение броситься под поезд, в котором будет уезжать Стасов. Женщина эта оказалась женой политработника и, понятно, что этим делом немедленно занялся политотдел. Стасова вызвали "на ковер" и объяснили, что нарушать советско-китайскую дружбу нельзя . На что Стасов ответил, что у него, напротив, самые добрые намерения в отношении этой дружбы, и что он готов жениться на Нине.
  Завертелась кутерьма. Для начала, инструктор политотдела с переводчиком поехали сватать Нину к родителям. Подробностей не знаю, но слыхал, что согласие родителей было нелегко получить. Теперь пришлось вступить в действие армейскому политотделу . Оформлять брак решили у китайских властей, но выезд Нины в Союз откладывался на неопределенный срок, из-за сложностей, возникших в представительствах МИД-а. Мы так и уехали не дождавшись молодоженов, хотя наши женщины собрали деньги, и приодели Нину так, чтобы она не выглядела золушкой в гарнизоне.
  Впрочем, и мы выезжали еще не скоро, и не вместе. Сначала поступило указание отправить в Союз семьи. В этом указании содержалось предупреждение о том, что в районе, куда будет выведена дивизия для расформирования нет свободного жилья для офицеров и их семей. И тем семьям, которых невозможно временно отправить к родственникам, придется определенное время жить в казармах. Отправляли мы семьи в начале апреля пассажирским поездом из Дальнего без проблем, но им предстояла пересадка в московский поезд на этот раз на ст. Забайкальская. Случилось так, что при пересадке Ане с Леной досталась верхняя полка. Жена д-ра Дорды согласилась уступить Ане нижнюю полку, но при условии, что на той полке останется стоять ее огромный чемодан. На этой укороченной полке в купе, где кроме четырех женщин, было еще и четверо малышей, болевших один за другим. Ане пришлось так семь суток добираться до Москвы.
  Мне же выпала участь разбираться с сонмом вещей, накопившихся за четыре года. И, хотя я больше половины из них выложил возле мусорного ящика (их тут же подобрали китайские ребятишки),и многое громоздкое ( приемник, патефон) продал в специально учрежденный для этого китайцами магазин, все же осталось для перевозки много вещей, с которыми и выгрузился в середине мая на ст. Гродеково, куда уже получил назначение для продолжения службы.
  Провожали нас из Китая трогательно. Всему личному составу были вручены подарки от китайского народа и значки советско-китайской дружбы. Накануне отъезда нас посетили с концертами представители большинства китайских провинций, приходили в гарнизон попрощаться представители центрального правительства, министры. По пути следования эшелона, на станциях устраивали встречи с трудящимися, дарили нам памятные подарки.
  ГРОДЕКОВО.
  В Гродеково я попал не случайно. Здесь располагалась механизированная дивизия, в которой дивизионным врачом был В.И.Водопьян. По его ходатайству, на меня еще до отправления эшелона из Квантуна пришел приказ о назначении в медсанбат этой дивизии на привычную мне должность начальника хирургического отделения. Так, что выгружался я в Гродеково прямо из эшелона
  Гродеково - поселок городского типа, районный центр Приморского края, расположенный у самой границы с Китаем. На жел-дор. станции Гродеково происходит перегрузка людей и товаров с российской широкой колеи на узкую китайскую. Этим в существенной мере определялась занятость населения и значимость поселка. В Гродеково издавна находился значительный военный гарнизон и были построены казармы и ДОС-ы (дома офицерского состава), рассредоточенные в виде отдельных военных городков. Правда, всем офицерам жилья в ДОС-х не хватало, некоторым приходилось снимать квартиры у местного населения. В центре поселка был построен довольно большой, кирпичный двухэтажный благоустроенный Дом офицеров. Рядом с ним находился небольшой парк, скорее сад, единственный зеленый оазис в пыльном Гродеково. Старожилы рассказывали, что еще недавно вокруг поселка бушевала уссурийская тайга, но ее сожгли дотла посредством "палов", устраиваемых для сожжения сорняков. Теперь вот, оберегают уже вновь выращенный "парк", обнесли его забором и учредили платный вход. Зато сохранилась в Гродеково небольшая и мелкая, но быстрая с каменистым дном речушка - Тахияш.
  Основная масса зданий в поселке были деревянные, без удобств. В таком же здании размещено и наше лечебное учреждение, по характеру своей работы представляющее, в сущности, гарнизонный госпиталь. Представляюсь командиру медсанбата майору м.с. Мирошниченко Авраму Михайловичу, который встречает меня дружелюбно, и ведет показать отделение. Хирургическое отделение размещено на втором этаже, и к нему нужно подниматься по деревянной лестнице со двора. Правда, перед входом в отделение есть небольшой вестибюль на балконе. Хирургический блок развернут удобно и хорошо оснащен. Немалая заслуга в этом фельдшера - ст. лейтенанта Данилова Сергея Афанасьевича, исполняющего обязанности операционной сестры. Знакомлюсь с моими подчиненными молодыми врачами Поздеевым и Тимченко. Оба ст. лейтенанты, и хирургическая подготовка обоих начальная - прошли специализацию в окружном госпитале.
  Тепло встречает меня дивизионный врач Водопьян и приглашает к себе вечером на чай. Мне приятно встретиться с ним , Ириной Николаевной и детьми в семейной обстановке. Дети - Клава и даже Юра меня помнят и рады нашей встрече. Кроме чая, Ирина Николаевна кормит всех нас гречневой кашей с молоком . Почти не говорим о служебных делах. Я рассказываю о том, как мы свертывались, как передавали госпиталь китайскому медсанбату, о наших бывших сослуживцах. Понятно, обсуждаем мои ближайшие планы. Мне ведь надо ехать в отпуск за семьей, и подлечиться заодно в санатории не мешало бы. В течение последнего времени появились желудочные боли, возможно, обострилась язва. И какие перспективы с жильем? Пока я, как в прошлом, поселился в изоляторе .
  Через несколько дней Вениамин Исаакович приглашает меня к себе и сообщает, что он продумал вопрос о моем отпуске и советует его не откладывать:
  Поезжайте сейчас, пока Вы еще не погрузились в служебные дела .Ведь Вы будете отсутствовать 50 дней. К сожалению, путевок в санатории центра страны желудочного профиля на ближайшее время у меня нет. Ведь у нас здесь свой желудочный санаторий в Шмаковке. Есть, правда, одна путевка в Саки, она не совсем по профилю, но мы как-то ее Вам оформим, а будете в Москве, - попробуйте ее обменять в Главном военно-медицинском управлении ( ГВМУ ) на что-либо более подходящее. И нужно поторапливаться, - путевка с 6 июня. А в отношении жилья попробую что- то сделать в период вашего отсутствия.
  В ускоренном темпе собираюсь в отпуск. Нужно определить вещи на склад, выписать документы, узнать расписание поездов и самолетов.
  ОТПУСК 1955г. ХАРЬКОВ- КИЕВ-ЕССЕНТУКИ.
  Решаю лететь самолетом, и в 6.00 1.06 вылетаю из Озерных Ключей близ Владивостока. День полета кажется бесконечным, - ведь прибавляются семь часов поясного времени. Летим с четырьмя или пятью остановками и рано утром 2.06 прибываем в Москву. Прямо из аэропорта еду в ГВМУ и там без особых трудностей обмениваю путевку на Ессентуки с 3.06, - ведь у офицера, ведающего путевками на столе большая стопка просроченных путевок, зарезервированных для генералов и офицеров министерства и генерального штаба. Успеваю позвонить Ане, чтобы она приготовилась к отъезду в Ессентуки. Остаток дня брожу по Москве, к родственникам не захожу, вечером выезжаю в Харьков. В Харькове из-за суматохи не успевают прореагировать на мой приезд, ведь в тот же вечер мы выезжаем на Кавказ, и притом через Киев - Леночку надо завезти к родителям.
  Только 5.06 , поздно вечером прибываем в Ессентуки. Поезд встречает экспедитор с автобусом, который развозит всех прибывших с путевками в соответствующие санатории. Аню определяет жить на съемную квартиру вблизи военного санатория, где по традиции размещаются жены офицеров.
  Ессентукский военный санаторий в то время не поражал роскошью и великолепием. Может для генералов и офицеров постарше было что и получше, но я жил в одноэтажном старом корпусе, в четырех коечной палате без бытовых удобств. Но зато лечение и диетическое питание были образцовыми. Основой лечения на этом курорте, как известно, является минеральная вода. Но санаторий стремился за период лечения оздоровить всего человека, проводя при поступлении квалифицированное обследование всех органов и систем. Разумеется, санаторий располагал всем комплексом лечения, включая физиотерапию, всяческие ванны и промывания, грязелечение в знаменитой ессентукской грязелечебнице. Столовая же поражала воображение выбором диет и блюд - вплоть до охотничьих деликатесов вроде куропаток и рябчиков.
  Ане, понятно, насчет дичи не повезло. Она питалась в одном из многочисленных диетических кафе, где были отличные молочные продукты, всякого рода сосиски и булочки. Изредка она еще и меня докармливала, если я в столовой увлекался охотой на дичь. Исключая время процедур, мы все время были вместе . Совместно ходили к источнику, вместе читали и обсуждали последние литературные журналы, а потом разузнали о существовании так называемого Комсомольского парка, где можно было еще и полежать на травке и позагорать. Часто ходили в кино в клуб санатория, пару раз были на концертах в клубе парка, Запомнился концерт с участием Зиновия Герда, но о чем в нем шла речь , разумеется, не помню. Кажется, было смешно.
  Несколько раз мы ездили на экскурсии в Пятигорск и Железноводск, один раз поехали с Аней одни в Пятигорск к подруге Ани с детства - Тамаре Бейм. В свое время они жили вместе в том самом доме в Театральном переулке, который я описал в начале этого повествования. Теперь Тамара и ее семья постоянно живут в Пятигорске. Встреча была очень радушная, подружки даже всплакнули при воспоминаниях. Все оттягивали отъезд. Тамара еще потом сама приезжала к нам в Ессентуки.
  Наверное, только у военных, приезжающих в отпуск за тысячи километров, он течет так быстро. Приближалось время отъезда и мне пришлось съездить в Минводы , чтобы в железнодорожной комендатуре внести исправления в проездные документы, - ведь они выписывались от ст. Саки. Меня поразила бюрократическая возня в этой комендатуре. В Харькове подобные изменения сделал лейтенант, дежуривший в комендатуре. В Минводах заместитель коменданта в звании полковника не взял на себя ответственность внести изменения : Он подсчитал, что расстояние от ст. Саки до Гродеково на 300 км. ближе, чем от Минвод при общем расстоянии около десяти тысяч км.
  Из Ессентуков мы выезжали с Аней порознь. Она выезжала прямиком в Харьков, а я сначала в Киев. 10 июля мы уже вместе из Харькова выехали в Гродеково.
  ОПЯТЬ ГРОДЕКОВО
  20 июля возвращаемся в Гродеково. Там все без перемен. Квартиры нам пока не нашли и Водопьян советует пожить пока в квартире нашего эпидемиолога доктора Шицеля, который уехал на трехмесячный курс усовершенствования.
  Квартира в одноэтажном ветхом доме, давно не ремонтирована, удобства во дворе. Но нам не привыкать, да и, вообще, мы тут временные жильцы. Тем не менее, два дня занимаемся уборкой, стиркой. Начинаем понемногу открывать корзины, упакованные еще в Ляньцзядяни. Получаем прибывшую багажом чудо домашней техники - стиральную машину, которую приобрели в Киеве при содействии Ани и Семы Бурштейн. Аня - моя двоюродная сестра, а ее муж Сема работает на заводе, где только начали производство этих машин. Но машину пока не распаковываем. Осваиваем речку Тахияш - в ней и постирать удобно, - воду носить не надо, и самим покупаться можно. Узнаем, что у железнодорожников действует нормальная баня - как же не воспользоваться после такой дороги. Мне Мирошниченко на все эти дела всего один день прибавил к отпуску.
  Уже со следующего дня погружаюсь в работу. Знакомлюсь с тем, что происходило в отделении в период моего отсутствия. По существующей традиции в жаркие летние месяцы мы плановые операции не производим. С обычными для нас срочными вмешательствами мои помощники в общем справились, но после обхода в ординаторской делаю несколько замечаний. Не распознали своевременно, к примеру, гнойный тендовагинит, - теперь придется удалять погибшее сухожилие. Не устранен подвывих при лодыжечном переломе, не уверен, что сейчас еще удастся подправить. Тимченко нормально воспринимает замечания, но Поздеев, который оставался за старшего, обижается, и даже пытается спорить. Намечаем план работы на предстоящую неделю, составляем график дежурств. С Даниловым осматриваю комплекты для подъема по тревоге, и стерильные наборы для экстренных вмешательств.
  В общем, начинается знакомая будничная работа. Но продолжается она недолго. В середине августа получаю предписание прибыть к первому сентября для усовершенствования по хирургии на военный факультет Центрального института усовершенствования врачей . Курс рассчитан на полгода. Понятно, что семью и значительную часть вещей надо брать с собой, точнее отправлять в Харьков. Не оставлять же их в квартире Шицеля. В армии сейчас происходит большая реорганизация, упразднен Приморский округ. Неизвестно даже сохранится ли наша дивизия.
  Аня к этому времени уже принята на работу в местную райбольницу. Зав. райздрава д-р Туркина, узнав, что она собирается в Харьков, дает ей направление в Харьковский институт усовершенствования врачей для специализации по глазным болезням . В районе нет такого специалиста.
  20 августа 55г. мы вновь выезжаем в Москву. Я остаюсь для учебы в Москве, а Аня едет учиться в Харьков.
  ВОЕННЫЙ ФАКУЛЬТЕТ ЦЕНТРАЛЬНОГО ИНСТИТУТА
  УСОВЕРШЕНСТВОВАНИЯ ВРАЧЕЙ
  Моя учеба на этом факультете продолжалась полгода - с сентября 55г. по февраль 56г. Основной базой для совершенствования по хирургии служила хирургическая клиника 6-й клинической больницы ( на ул. Басманной), которой руководил профессор, полковник мед. сл. Ровнов, его заместитель проф. Данилов. Из ассистентов помню только генерала Левит В.С. и Кузина М.И.- в последующем академик, руководитель одной из московских хирургических клиник. В больнице работали и другие замечательные хирурги, из которых, к сожалению, запомнил лишь проф. Вазу - из школы С.С.Юдина, о котором бытовала пословица: "Есть Ваза, но нет базы". Пожалуй, следует записать здесь же, как Владимир Семенович Левит - выдающийся русский хирург, один из авторов учебника хирургии, по которому учились многие поколения врачей, заместитель Главного хирурга Советской Армии в годы Великой Отечественной войны, руководитель крупнейшей московской хирургической клиники на склоне лет оказался ассистентом у проф. Ровнова, своего бывшего ученика
  В недавней позорной истории с "делом врачей" проф.Левиту повезло - его не посадили, но как еврея поторопились уволить со всех занимаемых должностей, которые незамедлительно были розданы людям доверенным. Однако, уволить его из Сов.Армии не успели. Кадровики не находили подходящий повод, ведь чтоб уволить генерала требуется приказ Министра. Пока сочиняли бумаги ситуация коренным образом изменилась, и когда представление на увольнение появилось на столе Маршала Жукова Г.К., тот спросил:
  • Он что, просил об увольнении? Где его рапорт? И, узнав, что сам Левит об увольнении не просил, приказ не подписал.
  Создалась ситуация в которой генералу Левиту не могли подобрать должность в Москве. И тогда Левит согласился на должность ассистента к Ровнову, своему ученику в прошлом, являясь фактически консультантом клиники.
  Для нас, курсантов, большой интерес представляли еще две клиники в больнице Љ 6 на Басманной : травматологическая клиника, которой руководил проф. Каплан и урологическая клиника проф. Дунаевского.
  Случилось так, что на курсе военных хирургов, общей численностью свыше 40 человек, были люди различной подготовки и хирургического стажа. Учитывая это, руководство курса выделило хирургов, имеющих значительный опыт, и предложило им заниматься по индивидуальным планам, включающим ознакомление с крупнейшими московскими хирургическими центрами. Мне тоже было предложено составить для себя такую программу Я включил в нее посещение только тех лекций, которые представляли для меня интерес, участие во всех операционных днях, выделил больше времени для урологии за счет травматологии.
  Кроме клиник на Басманной, у нас были лекции и практические занятия на кафедрах оперативной хирургии , санитарной тактики, химзащиты и радиационной медицины. Все эти занятия были обязательны, да я и сам их посещал с большим интересом, так как на таком уровне до этого никогда эти разделы военной медицины не изучал. Скажем , знания по радиацианной медицине, приобретавшей в ту пору большое значение не только при боевых поражениях, но и в мирное время, до того были у подавляющего большинства врачей ограничены скудными сведениями, почерпнутыми из единичных лекций и статей, основанных на зарубежных данных по атомным бомбардировкам Хиросимы и Нагасаки. Отечественные данные были строго засекречены до смешного. К примеру, даже название кафедры скрывалось под названием "Кафедра Љ6". На первой же лекции лектор предупредил нас, что все услышанное здесь можно записывать только в секретные тетради, их ни в коем случае нельзя выносить, а нужно сдавать в секретную часть. В результате я даже фамилии этого лектора не запомнил. Правда, отдаю должное этому лектору, - он не стал нас обманывать, а сразу же предупредил, что все излагаемые им секреты можно приобрести в ближайшем киоске в брошюре стоимостью 15 копеек. Тем не менее, в его изложении представления о радиационных поражениях становились значительно четче.
  На кафедре санхимзащиты нам показали воочию, как мгновенно дохнут мыши и свинки под воздействием новых в то время для нас фосфорорганических отравляющих веществ. О полезности освежения в своей памяти знаний по оперативной хирургии доказательств не требуется, проф. Огнев в своих лекциях часто интересно углублялся в клиническую хирургию. На этой кафедре в то время активно разрабатывался сосудистый шов. Одновременно готовились две диссертации: одна по ручному шву, другая по аппаратному - для диссертантки из Башкирии республика приобрела сосудосшивающий аппарат Гудова. Смогли и мы увидеть этот аппарат в действии.
  Очень интересными и познавательными были для меня посещения других хирургических клиник Москвы. Мы обычно посещали их небольшими группами по 4-5 человек, и нам уделяли внимание,- в то время к армии относились уважительно .
  Мы посетили ,единственную в то время, экспериментальную лабораторию по реанимации под руководством ак.Неговского, где нам убедительно показали возвращение к жизни, при нас же умерщвленной путем кровопускания, собаки. В основе метода было внутриартериальное нагнетание крови.
  В клинике ак.Вишневского большое впечатление произвела операция на сердце под гибернацией - искусственным охлаждением. Вынутый из ледяной воды синий больной производил впечатление трупа, с трудом верилось, что он оживет . На этой операции мы впервые увидели сосудистый шов с помощью колец Донецкого. Нам показали, как широко здесь применялась в ту пору местная анестезия и мазь Вишневского. К примеру, - удаление по поводу рака молочной железы и лимфатических желез под футлярной новокаиновой анестезией. В конце операции обширная рана заполняется мазью.
  В Первоградской больнице, в клинике ак. Бакулева мы видели резекцию легкого, выполняемую под новым, в то время интратрахеальным наркозом. Оперировал, кстати, мой знакомый по фронту, по 60-й армии Женя Мешалкин. После операции я подошел к нему, и он ,представьте, даже узнал меня. Вспомнил, что в нашем медсанбате его как-то потчевали вкусными оладьями. Он тогда работал в ОРМУ (отдельная рота медицинского усиления) и приезжал вместе с женой. Напоследок, он предложил мне адрес нашего бывшего армейского хирурга Жмура В.А
  Институт Склифасовского ошеломил количеством сотрудников и больных. Глядя на каталки с больными в подземных переходах, живо представлял себе, что трудно ожидать на этом комбинате внимания и участия. К нам ,кстати, тоже особенного внимания не проявили, мы смешались с толпой врачей и студентов, ходили по численным операционным, видели несколько обычных, ходовых операций. Такие операции мы ежедневно видели и сами делали в своей базовой клинике на Басманной.
  Я уже писал, что в этой клинике работали хирурги очень высокой квалификации. Скажем, резекция желудка шла, как рядовая операция. Впрочем, в сравнении с вышеупомянутыми клиниками, наша выглядела несколько провинциальной. Операции на грудной клетке практически не производились. Уступая моде, один раз попытались оперировать больную с митральным стенозом, но неудачно. Современные виды наркоза еще не применялись, отдельной анестезиологической и реанимационной службы еще не было, и я был свидетелем трагической гибели больной от обычного эфирного масочного наркоза, в ту пору самого распространенного.
  Случай этот меня так поразил, что я хочу описать его в этих воспоминаниях. Дело в том, что во фронтовой работе и послевоенной я сотни рез оперировал при таком наркозе. Наркоз давали сестры, но ни разу не наблюдал при этом остановки дыхания. Хотя знал, теоретически конечно, что такое осложнение может быть. И вот, на глазах случилось в Москве! В одно из моих дежурств (мы, курсанты, поочередно дежурили по клинике под руководством одного из ассистентов) машина скорой помощи привезла молодую женщину с очевидными признаками острого аппендицита. Обычно таких больных мы сами и оперировали под местным обезболиванием, поставив в известность старшего дежурного. Но на этот раз больную сопровождала какая-то родственница, которая потребовала пригласить проф. Вазу. Впрочем, она это сама и сделала, воспользовавшись телефоном. Проф. Ваза вскоре приехал, подтвердил наш диагноз, и выразил желание оперировать лично, так как больная оказалась его родственницей. Вот тогда больная пожелала, чтобы операция была под наркозом. Профессор пытался ее отговорить вначале, но вскоре уступил и предложил врачу клиники:
  А, дайте ей пару капель эфира!
  И вот, после этих капель, операция еще и не началась, у больной остановилось дыхание. Трудно описать, что было затем. Все наши попытки восстановить дыхание были тщетными. Больную интубировали и перевели на управляемое дыхание. Вызвали бригаду из реанимационной лаборатории проф Неговского, до утра пытались спасти больную. Но утром остановилось и сердце.
  В плановых операциях мы, курсанты, участвовали лишь как ассистенты. Желающих оперировать было достаточно среди сотрудников клиники и кафедры. Я решился однажды на обходе попросить проф. Ровнова доверить мне самому прооперировать больного Мокеева, которого я курировал по поводу стеноза привратника желудка. Это осложнение возникает при язвенной болезни. Язва, рубцуясь, иногда суживает выход из желудка, пища в нем задерживается. Возникают обильные рвоты, больной постоянно голоден и быстро истощается. Больному предстояла резекция желудка. Я объяснил профессору, что работаю в отдаленном районе, и мне приходиться иногда иметь дело с язвенным кровотечением, когда подчас без резекции в неблагоприятных при том условиях не обойтись. Я хочу проверить свою технику, после того, как увидел применяемую здесь технику. Профессор одобрил мое намерение, но назначил мне в ассистенты опытного сотрудника клиники.
  Операция прошла без осложнений, и через десять дней больной был выписан. Через месяц Мокеев явился для контрольного осмотра. Он был очень доволен результатами операции, поправился на два килограмма, и с такой настойчивостью стал приглашать меня к себе домой на обед, что я не мог отказаться. В одно из воскресений я отобедал у него. Мокеев был предпенсионного возраста, работал простым рабочим часового завода, перед операцией длительное время был на больничном и волновался, как бы его не перевели на инвалидность и не уволили - устроиться в Москве было не просто. Я его успокоил, сказав, что, по моему мнению, теперь уж нет никакого смысла переводить его на инвалидность, он уже может возвращаться к труду, пусть на некоторое время облегченному. Обед был очень скромным, впрочем, как и жилье ветерана труда - одна комната в коммунальной квартире. Кроме жены Мокеева присутствовала на обеде их родственница, мать невестки, назвавшаяся Бертой Осиповной. В разговоре за обедом, я поделился, что вскоре должна приехать в Москву на два месяца, до конца моей учебы, жена. И мне предстоит подыскать на этот период жилье,- в общежитии, где я сейчас живу, нет семейных комнат. И тут Берта Осиповна вдруг предложила сдать нам угол в своей комнате. Она недавно вышла на пенсию и живет одна. " Вместе будет веселее", - сказала она.
  Как оказалась, Берта Осиповна - коммунистка ленинского призыва, всю жизнь проработала ткачихой на московской фабрике " Красная мануфактура". Мы, действительно, прожили в ее комнате два месяца почти на коммунистических началах. То есть, денег за жилье она у нас не брала, мы только оплачивали все коммунальные расходы и стоимость продуктов, из которых она готовила общий обед. Жила Берта Осиповна в коммунальной квартире большого многоэтажного дома в Переведеновском переулке вблизи Баумановского метро.
  Аннушка приехала в Москву в конце декабря , в канун Нового 56-го года. Она закончила в Харькове курс специализации по глазным болезням, и перед отъездом в Москву отвезла Леночку к родителям в Киев.
  Я приготовил к приезду Ани билеты в театр Эстрады, где в тот вечер давал представление театр Райкина. Прямо из театра мы поехали к нашим однополчанам по Квантуну - Шапиро, вместе с ними и их друзьями встретили Новый год.
  До приезда Ани я кроме клиник и общежития мало, где бывал. Правда, усилиями нашего культорга, д-ра Струнникова, побывал вместе с группой на нескольких экскурсиях в том числе в Третьяковке, Музее им.Пушкина, даже в Кремле. Струнников раздобыл для нас билеты на несколько постановок в Большой театр. Несмотря на окружающую нас бурную политическую жизнь, нас почему-то не донимали политическими мероприятиями. Из лекций, припоминаю лишь одну, посвященную 50-летию боев на Красной Пресне. Может быть потому запомнилась, что происходила лекция в административном корпусе ЦИУВ-а, т.е. там же на Красной Пресне, и лектор - родной брат Я,М Свердлова из окна нам показывал :" Вот здесь, дескать, была баррикада. А вот, из того здания мы стреляли в жандармов." Мы на него глядели, как на вышедшего из другого мира. Подумать только - он сражался на Красной пресне! Так ,наверное, смотрят на нас наши внуки, когда мы им рассказываем о второй мировой войне.
  Я продолжал свою учебу, но и Аня не сидела без дела, Ее приняли работать экстерном в амбулаторию при Центральном институте глазных болезней им. Гельмгольца, и она продолжала там совершенствоваться по своей новой профессии. Но кроме занятий, мы стремились как можно больше увидеть в Москве. Несколько раз нам удалось побывать в Большом театре, покупая билеты перед началом спектакля у неудачников, сдававших почему-либо их. Если билеты не доставали, то тут же поворачивали в Малый драматический театр. Уж и не помню что мы смотрели. Запомнился в Большом "Фауст" с потрясающей "Вульпургиевой ночью". Впрочем, особенно неудачные постановки тоже запомнились. Так, к примеру , в Малом попали на премьеру по пьесе Софронова о рыболовецком колхозе, зал перед началом был полупуст, но затем он быстро начал заполняться какими-то курсантами. - прошел слух, что на премьеру приехал Хрущов.
  Не успели и оглянуться, как пришла пора собираться восвояси. Опять пара дней в Харькове, пара дней в Киеве, и мы с Леночкой и своим скарбом трясемся вновь по транссибирской дороге опять в Гродеково.
  И ЕЩЕ РАЗ ГРОДЕКОВО.
  А в Гродеково все по-прежнему. Дивизия на месте, хотя ходят слухи о предстоящем ее расформировании. Жилья по-прежнему нет, но обещают, что на днях должна освободиться квартира в ДОС-е. Пока размещаемся всей семьей и всем имуществом в двух коечном изоляторе. Через несколько дней комбат Мирошниченко заходит в отделение и сообщает, что майор Н., чья квартира нам предназначена, направился на вокзал и советует сходить на разведку. Оказывается, нам предназначены две комнаты в квартире на втором этаже, где живет еще одна семья майора Апанасевича. Знакомимся с будущими соседями. Соседка Тамара встречает нас доброжелательно. Тут же советует: " Вы сначала побелите, и проведите дезинсекцию. Н. длительное время жил один, без семьи, квартира сильно запущена, в ней много клопов. Вещи свои он уже забрал, похоже. Если что и осталось, то можно отодвинуть в сторонку".
  Решаем приступать к побелке не медля, - в квартирных делах в гарнизоне действуют по правилу : " куй железо, пока горячо". На складе беру известь, в аптеке - гексахлоран ( для дезинсекции), с водой проблем нет. Колонка, правда, с полкилометра от корпуса, но Тамара снабжает меня коромыслом. Она же снабжает нас щетками, и мы с Аней приступаем к делу. Уже под вечер к нам заглядывает Водопьян. Доволен тем, что мы уже заняты уборкой, но мой план переселяться завтра, так как сильно пахнет гексохлораном, решительно отвергает : " Сейчас же тащите вещи, мебель, какая есть, майора Н. вернули с дороги, и он может сюда прийти. И точно, когда уже совсем стемнело, Н. пришел. Но у нас уже Ленка в кровати, и даже висит над ней цветастый коврик Н. только покривился от резкого запаха гексохлорана махнул рукой, и сказал : " Ладно, живите, пойду ночевать к товарищу ".
  Чтобы не возвращаться к квартирным вопросам, сразу же напишу, что в этой самой квартире мы прожили до самого отъезда, то есть год. С Апанесевичами жили дружно, часто оставались с их детьми, чтобы дать им возможность сходить в кино или еще куда ни будь. И нашу Ленку нередко оставляли с ними.
  У Апанасевичей было трое детей, - все девочки. В тех условиях растить троих детей было непросто. Одной воды для купания сколько нужно было натаскать и согреть на плите! Впрочем, Тамара максимально упростила этот процесс: дети купались поочередно, начиная с маленькой, - в одной воде. Мы пытались решить проблему стирки с помощью приобретенной в Киеве еще стиральной машины. Но она, сердечная, прокатившись четырежды по транссибирской железной дороге, не работала. Среди моих больных нашелся солдат, который взялся отремонтировать машину. Но после этого ремонта машина так грохотала, что казалось весь дом сотрясается. И прибегали мы к ее помощи лишь в исключительных случаях .
  Понятно, сразу после приезда, Аня приступила к работе, Леночку определили в детский сад. Меня же вскоре после возвращения вызвали в политотдел, познакомили с уже упоминавшейся д-р Туркиной и проблемой возникшей в районной больнице. Оказывается, больница осталась без хирурга. До недавнего должность заведующей хирургического отделения занимала, как это часто бывало в Приморье, жена офицера. Теперь этот офицер уезжает на учебу в Академию, и забирает семью с собой. В хирургическом отделении осталась молодой врач, Валя, только в этом году закончившая Ставропольский мединститут.
  Командование дивизии приняло решение поручить мне взять шефство над хирургическим отделением районной больницы.
  Должен признаться, что это поручение, от которого я, понятно, не мог отказаться, в значительной мере было интересно мне и лестно. Ведь я фактически становился руководителем хирургического отделения районной больницы и придется иметь дело с контингентом, с которым до этого мало встречался. Это дети , женщины и старики. Положение осложнялось тем, что я не мог всецело отдаться этой работе, ведь я нес ответственность за свое хирургическое отделение, где у меня, правда, были неплохие помощники.
  Пришлось так организовать свою работу, чтобы совмещать оба отделения. На первых порах было необходимо сосредоточить свое внимание в районной больнице. Ведь слово "шефство" юридически неопределенное, и я сомневаюсь прозвучало ли оно в каком- то военном приказе. А по райздраву я был приказом назначен временно исполняющим обязанности заведующего хирургического отделения райбольницы. В приказе этом ни слова нет об оплате, так как в политотделе категорически отвергли предложение д-р Туркиной платить мне пол ставки, как совместителю. Теперь могу признаться, что без моего ведома, дополнительные пол ставки какое-то время начислялись Ане, - д-р Туркина была человеком справедливым и, разумеется, видела сколько дневного и ночного времени мне приходилось проводить в райбольнице.
  Плановая моя работа распределялась таким образом: Поутру я со своими помощниками обходил отделение в госпитале, отдавал назначения сестрам и намечал какие диагностические и лечебные процедуры ( повязки и перевязки, блокады, пункции ) следует произвести ныне и кого мы намечаем оперировать в ближайший плановый операционный день.
  Затем я шел в больницу и совместно с д-р Валей обходил всех больных хирургического отделения. После обхода мы обсуждали совместно больных и также совместно делали перевязки и процедуры. Как и в госпитале, намечали плановые операции и предварительные обследования, и подготовку к ним.
  Плановые операционные дни проводились один раз в неделю, как в госпитале, так и в больнице. При этом д-р Валя (фамилии ее не помню) участвовала во всех операциях, вначале как ассистент, но довольно скоро я дал возможность ей оперировать при мне и при моей помощи. Кроме того, мы с ней договорились, что она постепенно будет повторять по учебникам основные разделы частной и оперативной хирургии, и раз в неделю мы будем беседовать с ней по этим разделам . К счастью, моя "ученица" оказалась способной, трудолюбивой и честолюбивой. Вскоре она сама стала производить небольшие вмешательства. Но почти в течении года, т.е. до самого моего отъезда меня днем и ночью нередко вызывали на срочные случаи в больницу
  Работа в госпитале шла в нормальном ритме, мне удалось наладить методику скелетного вытяжения и остеосинтеза при переломах, и по результатам их лечения мы были лучшими в округе. В госпитале , точнее в медсанбате, в период моего пребывания, не было смертельных исходов.
  В больнице, к сожалению, были и смертельные исходы. Припоминаю два из них. В одном случае речь шла о тяжелой черепномозговой травме. Больного доставили из дальнего лесхоза в коматозном состоянии, из которого нам не удалось его вывести. Оперировать его я не решился. Вызывали нейрохирурга из Владивостока, но больной скончался до его приезда. Второй случай, еще более огорчительный, произошел с полутора годичным ребенком. У него предполагалась внутрибрюшная катастрофа, то, что в хирургическом обиходе называют "острый живот". Мы вместе с педиатром наблюдали мечущегося малыша почти всю ночь, а под утро решились на диагностическую лапаротомию (чревосечение). В брюшной полости обнаружили незначительный выпот и множество увеличенных лимфатических желез в брыжейке. То есть речь шла о каком-то мезадените. Операция оказалась бесполезной, и ребенок .вскоре умер. Я описал этот случай, который запомнил на всю жизнь, и не раз видел ,просыпаясь со сна в холодном поту, чтобы напомнить читателям какие драматические ситуации бывают в хирургии.
  В больнице мне пришлось вместе с д-р Валей произвести однажды резекцию желудка при кровоточащей язве, несколько раз пересадки кожи при обширных ожогах, один раз пришлось даже сделать кесарово сечение, чтобы помочь разродиться женщине с узким тазом (заведующая родильным отделением убыла в отпуск). Припоминаю с удовлетворением несколько удачных операций в районной больнице. К примеру, пособие мальчику 8 лет, поступившему по поводу тяжелой черепно-мозговой травмы. Случилось так, что в группу ребят, игравшихся во дворе, какой-то прохожий бросил кирпич. Кирпич попал в голову ребенку, и проломил ему череп. Мальчик был доставлен родителями в бессознательном состоянии с прерывистым дыханием и учащенным пульсом. Все это указывало на серьезную травму головного мозга. У мальчика оказалась ушибленная рана в височно-теменной области с вдавленным переломом костей черепа. При хирургической обработке раны пришлось приподнимать и частично удалять осколки костей, некоторые извлекать прямо из мозгового вещества. Какое же огромное чувство удовлетворения я ощутил, когда на третий день ребенок пришел в сознание, а затем стал быстро поправляться.
  Сейчас всего и не вспомнить. Приходилось, к примеру, много раз помогать врачам больницы вводить стрептомицин детишкам в позвоночный канал при заболевании туберкулезным менингитом. Тогда это еще казалось чудом, что можно спасать таких детей.
  Аня с удовольствием работала по своей новой специальности. Так как в районе продолжительное время не было своего глазника ( временами наезжал кто-то из края), у нее были большие приемы. Тем не менее, и ей приходилось периодически выезжать с другими сотрудниками на сельскохозяйственные работы. Впрочем, это продолжалось недолго. В один из таких выездов, случилось дочурке секретаря райкома партии повредить колючкой глаз. Он был вынужден сам срочно везти Аню из колхоза, после чего ее больше туда не посылали .
  Все же нам с Аней в Гродеково немного пришлось заниматься сельским хозяйством. Такая была пора, - весь народ должен был решать продовольственную проблему. Свободной земли в Приморье хватает, и для наших офицеров были выделены земельные участки. Так как в медсанбате имелись свои лошади, то не было проблем со вспашкой. В одно из воскресений вывезли в поле и нас - сажать картошку. Мы полдня потрудились и посадили, кто сколько хотел. Посильная коллективная физическая работа на свежем воздухе это удовольствие. Но потом пошли дожди...И как это бывает в Приморье, дожди лились почти без перерыва целый месяц. Когда немного подсохло, мы поехали на свои участки, и увидели там сплошной лес сорняков. Я написал "лес" потому, что не нашел другого подходящего выражения для этих буйных зарослей высотой выше пояса, мощных, колючих, хочется написать "свирепых" сорняков. Так и подумалось: " Не зря же здесь "палы" устраивают". Нам же предстояло выполоть эти сорняки, сохранив при этом мелкие, едва различимые кустики картошки. Я написал "выполоть", но, в сущности, сорняки приходилось вырубать, выкапывать, - вырывать их было невозможно. Полдня мы с Аней усердно трудились, но успели обработать таким образом примерно четвертую часть нашего участка. А затем пошел опять дождь. Больше на прополку мы не ездили, но осенью все же из интереса поехали за урожаем. Там, где успели малость прополоть, собрали немного мелкой картошки, на остальном участке изредка попадались отдельные картофелины, размером чуть больше горошины.
  В следующем, 57г., мы уже картошку не сажали, тем более, что в медсанбате возникла проблема с лошадьми. Еще в конце 56г. прибыло новое штатное расписание, согласно которому лошади из штата изымались и, следовательно, снабжение фуражом отменялось, как и другие средства на содержание лошадей. Между тем , в медсанбате имелась пара отличных, с любовью холеных любителями - солдатами, лошадей. Их, по замыслу начальства, следовало продать ближайшему колхозу. Цену им определил бывший ветврач дивизии, превращенный, согласно новому штатному расписанию, в "специалиста по контролю снабжения мясом". Но хозяйственному Мирошниченко не хотелось расставаться с лошадьми. Они не только полностью себя окупали своим трудом, но еще немало зарабатывали для госпиталя, в частности вспашкой земельных участков жителям поселка и мелким извозом. К тому же в колхозе отказались покупать лошадей. " Своих лошадей хочу продать,- сказал председатель. - Да за такие деньги, можно и трактор купить ". Тогда Мирошниченко договорился со "специалистом по мясу", и тот выбраковал лошадей, назначив на них приемлимые цены так, что Мирошниченко как бы сам купил их, став коневладельцем. Лошади продолжали трудиться на благо медсанбата .
  Мы довольно быстро стали обживаться в Гродеково. Ведь у нас уже был значительный опыт переездов, - только на Квантуне мы перемещались пять раз. Да и в Гродеково приехали в третий раз, здесь у нас были друзья - Водопьяны, хорошие отношения сложились с Апанасевичами и другими соседями. Мы вскоре почувствовали доброе и уважительное отношение к себе и со стороны других, часто совершенно незнакомых жителей этого небольшого городка. Это ощущалось нами везде: в магазинах, бытовых мастерских, в библиотеке, в кассе кинотеатра и т. п. Ведь вскоре все узнали кто мы с Аней, чем занимаемся. Значимость врачей для жителей, в большинстве своем, оторванных от своих корней, в таких отдаленных городках, как Гродеково неизмеримо выше, чем в городах. А вскоре оказалось, что у нас и родственники есть поблизости. Выяснилось, что во Владивостке живет родственница Ани Сара Эпштейн со своим сыном капитаном корабля и его женой Эллой. Все они гостили у нас летом 56г., а Сара приезжала дважды, и жила подолгу. Она была очень хозяйственной, добродушной и, несмотря на глухоту, общительной. В периоды ее пребывания у нас, она брала на себя все хлопоты по хозяйству, разве, что водоснабжение оставалось на моем попечении.
   В период пребывания в Гродеково мы с Аней много читали, благо в библиотеке нам предлагали новейшие журналы Москвы и Ленинграда. Мы регулярно раз в неделю бывали в кино, то в нашем Доме офицеров, то в непритязательном местном клубе.
   На работе у меня сложился определенный престиж. Об этом свидетельствует то , что у меня пожелал оперироваться по поводу грыжи первый секретарь райкома партии. Даже москвичка, теща нашего генерала, оперировалась у нас по поводу огромной липомы.
   В общем, у нас в Гродеково сложились благоприятные условия для жизни и работы, нормальные отношения с командованием и сотрудниками.
   Тем не менее, уже с начала 57г. у нас возникла проблема перевода из Приморья поближе к родителям. Еще в период учебы в Харькове, Аня обратила внимание на значительное ухудшение здоровья отца. При обследовании его, оказалось, что он перенес инфаркт, и у него нарастает сердечная недостаточность. Ане удалось документально подтвердить это решением местной военно-врачебной комиссии. В связи с этим, я еще в 56г. подал рапорт с просьбой о переводе в Киевский военный округ. Просьба была поддержана командованием дивизии, однако решительно отвергнута армейским начальством с мотивировкой, что в документах речь идет о заболевании отца жены, а ее-то никто не принуждает находиться на Дальнем Востоке. Между тем, письма из Харькова приходили все тревожнее. И мы уже стали подумывать, чтобы Аня с Леночкой поехали в Харьков без меня. Но тут нам повезло. В Гродеково с какой-то целью приехал Член Военного Совета ДВО (дальневосточного военного округа). Аня сумела попасть к нему на прием, и убедить, что ее родители не хуже моих, и что оставлять меня, инвалида войны, в Приморье без семьи на продолжительный срок не гоже. Генерал дал указание отправить мои документы с ходатайством о переводе в отдел кадров округа. В результате в апреле 57г. я получил назначение в медсанбат учебной танковой дивизии, расположенной в г. Бердичев.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   БЕРДИЧЕВ
  ДИВИЗИЯ - В.Ч. 61211 МЕДСАНБАТ - В.Ч. 10349
  В Бердичев мы прибыли в 20-х числах апреля 57г.,в период, когда дивизия выезжала на полевые учения, которые заканчивались перемещением в летние лагеря . Понятно, что квартиру нам не приготовили, и в тот момент не было смысла о ней с кем-либо говорить. Я представился командиру медсанбата подполковнику Мунину Александру Васильевичу, и он посоветовал семью пока отправить к родителям, а самому подключаться к приготовлениям учений.
  В тот же день мы оставили вещи у знакомых, а Аня с Леночкой уехали в Киев.
  Собственно, приготовления к учениям уже заканчивались, и мне пришлось, главным образом, знакомиться с личным составом и приготовленным материальным имуществом, чтобы активно участвовать в самых учениях. Впрочем, материальная часть мало отличалась от той, с которой приходилось работать в годы войны. Те же двух- и одномачтовые палатки, достаточно ветхие и в неполном комплекте, тот же инструментарий, изрядно потрудившийся. Да и в целом, эти учения, продолжавшиеся три дня, были слабым напоминанием того тяжкого труда и неудобств, которые довелось испытать в фронтовой действительности. Поэтому напишу только о людях, с которыми познакомился на этих учениях, и работал вместе затем пять лет. Должен оговориться, что за прошедшие с тех пор 46 лет, я, разумеется, многое забыл. Поэтому некоторые данные будут неполными, пишу лишь то, что хорошо помню.
  Командиром медсанбата был в 57г. подполковник м.с. Мунин Александр Васильевич. Ему было в ту пору около 50 лет. В прошлом он какое-то время работал хирургом, но при мне он занимался только административно - хозяйственной деятельностью, и выглядел в ней неплохо. Ко мне он с самого начала отнесся доброжелательно, я не могу припомнить ни одного конфликта с ним. Когда я вскоре после прибытия в часть, начал ходатайствовать о зачислении в адъюнктуру Ленинградской военно-медицинской Академии, он поддержал это ходатайство, и написал хорошую характеристику, хотя в ту пору он еще мало меня знал. Он был в меру строг, не допускал " панибратства ", но был достаточно либерален. С ним можно было поспорить, и нередко он соглашался с чужим мнением. Он не злоупотреблял алкоголем , и совершенно терпимо относился к евреям, тем более, что почти все врачи в медсанбате были евреи. Когда в 61г. А.В. уволился в запас, его заменил тоже подполковник м.с., бывший старший врач полка, еврей Заскин. С ним у меня тоже сложились нормальные деловые отношения.
  Командиром медицинской роты первоначально был майор м.с. Комраков. С ним я, было, познакомился еще в 56г на курсах в Москве. Он отнесся к моему появлению в медсанбате приветливо и с доверием . Хотя в Москве мы с ним не подружились, но он ,вероятно, смог сложить обо мне положительное мнение, как о специалисте и товарище. Это выразилось в частности в том, что когда после учений мы прибыли в летние лагеря, он уступил мне свой единственно отапливаемый домик, узнав, что ко мне должна прибыть маленькая дочурка.
  С самого начала мне пришлось практически взять руководство хирургическим отделением на себя, так как Комраков часто болел, и вскоре был уволен из армии по болезни. После его увольнения я был назначен командиром медицинской роты.
  Из моих товарищей и подчиненных по хирургическому "цеху" упомяну подполковника м.с. Петрикова, капитана м.с. Шварца и ст.лейтенанта м.с.Бородина.
   Подполковник Петриков , маленького роста, с солидным брюшком и округлым женообразным лицом, был по возрасту и по званию старшим из нас, ему было в ту пору под 50 лет. Когда-то он возглавлял хирургическое отделение госпиталя, но производил впечатление человека и хирурга робкого, с весьма ограниченным общим кругозором. Вскоре после начала совместной работы, отяжелел больной, которого Петриков оперировал по поводу острого аппендицита. Возникла необходимость повторной операции, но сам Петриков на нее не решался, почему-то тянул. Пришлось мне взять инициативу на себя. На повторной операции обнаружилось воспаление дивертикула тонкой кишки, изредка наблюдающегося, и многократно описанного. Эта патология не была обнаружена при первой операции. Были еще случаи у Петрикова неправильной диагностики и нерационального лечения. Стремясь обязательно дослужить до пенсии, Петриков избегал конфликтов с начальством, но был человеком неискренним, малоприятным в общении. Запомнился его анекдотический конфликт с подполковником Заскиным, когда тот уже возглавлял медсанбат. В канун дня Советской Армии, как было принято, состоялось торжественное собрание, на котором была объявлена благодарность офицерам части. Петрикову почему-то благодарности на этот раз не было. Другой бы не стал обращать внимание, бывало такое и с другими. Но Петриков тут же на собрании стал выяснять причину. Заскин его успокоил : "Придет время, получите ". И верно, через две недели отмечаем женский праздник. Зачитывают приказ. В нем благодарности нашим женщинам, но в конце списка еще и Петриков. Тот опять к Заскину : " Почему мне благодарность? Я же не женщина ! " Заскин ответил: "Торгуетесь как баба!"
   Я не буду подробно писать об уже упомянутых мною д-ре Шварце и д-ре Бородине. Мы с ними хорошо сработались, и между нами установились нормальные товарищеские, взаимоуважительные отношения. Кстати, со Шварцем пришлось в последующем встретиться уже в Ашдоде. Мы оба уже были пенсионного возраста.
   Более дружеские отношения сложились с другими врачами: д-ром Бухманасом Нафталием - заведующим терапевтического отделения, д-ром Летником Сашей - нашим невропатологом, д-ром Моргенштейном Борисом - специалистом по кожным заболеваниям. С этими врачами мы дружили семьями, собирались вместе по праздникам. Все в этой компании были людьми интересными, незаурядными и хорошими специалистами. Впрочем, Бухманас, или просто Бухман, как мы его называли между собой, был старше нас, и выделялся своей самостоятельностью и вольнодумством, тогда еще достаточно опасным. Припоминаю для примера судьбу капитана Т. - командира роты одного из полков. Когда, после 21 съезда партии, замполит полка поручил ему проводить занятия по материалам съезда, он отказался, заявив: "Пусть этим занимается политрук, он приучен врать. А я должен заниматься боевой подготовкой и материальной частью. И не верю я в ускоренное строительство коммунизма. Какой коммунизм? Солдаты из сел возвращаются , и рассказывают - там хлеб трудно купить". Понятно,что монолог этот через час стал известен в штабе дивизии, и кто-то уже было распорядился этого капитана забрать на гауптвахту. Но наш командир дивизии, полковник Радзаевский, был человеком умным и решительным. Он тотчас вызвал Сашу Летника и приказал : Возьми санитарную машину, и отвези этого "умника" в Винницу - в психиатрическую больницу. И передай, что я прошу подержать его там, пока не придет приказ об увольнении его из армии.
   Что же касается Бухмана, то он был старым холостяком и единственным из офицеров беспартийным , чем ,кстати, гордился, и в канун очередных выборов, бывало ,угрожал : " Вот возьму, поступлю в партию, и распадется ваш блок "партийных и беспартийных". Некого будет из беспартийных выдвигать в избирательную комиссию."
   Рассказ о первых днях своего пребывания в учебной танковой дивизии я прервал замечанием, что полевые учения, на которые я сразу попал были слабой копией того, что приходилось делать на фронте. Так как был я новичком, и не разбирался в тактической обстановке, я только присматривался и знакомился с будущими товарищами по работе. Танковая дивизия, в которой я начинал службу, за год до того, т.е. в 56г. принимала участие в "умиротворении" Венгрии, и мне были интересны их рассказы об этой операции, да и опыт полевого развертывания у них был недавний. Полевые учения, понятно, были связаны с определенными бытовыми трудностями, немного намерзлись, но скучно не было.
   Прямо с учений дивизия выезжала в летние лагеря, что было для меня внове, если не считать моего кратковременного пребывания по направлению школы (1936г.) в военном лагере под Черкассами.
   Летние лагеря дивизии размещались в сосновом лесу рядом с селом Альбиновка, что в 15 км. от Житомира. В районе лагерей протекала лесом речка Тетерев. Личный состав располагался в палаточных городках. Офицеры, многие из которых забирали в летние лагеря семьи, жили в самодельных летних домиках. Выделили такой домик и для нашей семьи, я отделил в нем фанерной стенкой маленькую прихожую, она же служила кухонькой. На территории лагеря были столовые, в их числе военторговская столовая для офицерского состава, клуб с библиотекой. В расположении медсанбата мы развернули медицинский центр с амбулаторией и небольшим стационаром, перевязочной и даже операционной.
   Мы прибыли в лагеря в последних числах апреля и мне командир разрешил съездить в Киев к семье на Первомай, благо, расстояние до Киева всего 120 км., а автобусы ходят каждый час
   Весна в том году была поздняя, листья на деревьях только начинали зеленеть, и все равно ,праздничный Киев был великолепен. И настроение было праздничное. Ведь не нужно больше уезжать за десять тысяч километров от родных, так постаревших за последние годы.
   Мы договорились с Аней, что она пока поедет к своим в Харьков, но как только потеплеет, она с Леночкой приедут ко мне в лагерь.
   Я уже писал выше, что Комраков мне уступил временно свой отапливаемый домик, и я вскоре сообщил Ане, что она может уже приезжать. Но на этот раз она почему-то не торопилась. То ли опасалась, что еще холодно в лесу, то ли еще хотелось побыть с родителями. Предполагая, что быть может, состояние кого-либо из родителей задерживает Аню в Харькове, я позвонил Рахиль Эмануиловне. Она меня успокоила в том, что ситуация в Харькове стабильная и пообещала, что "Аню вашу отправим к вам в ближайшие дни". И верно, в последних числах мая, Аня с Леночкой уже были со мною в лагере.
   Это лето 57г. было благодатным для нашей маленькой семьи. Леночка целые дни гуляла в лесу, дышала воздухом, напоенном запахом хвои и фитонцидами, и перестала кашлять. Я после огромной нагрузки в Гродеково и непомерной усталости от переездов, получил возможность отдохнуть и немного расслабиться. Хирургической работы было мало, в лесу мы плановых операций не делали. Появилась возможность почитать медицинские журналы, ведь Житомир, да и Киев были рядом. Близость к родителям создавала у них, да и у нас атмосферу спокойствия. К нам приезжали даже в лагерь родственники. Так, навестили нас в лесу Лиля и Гриша Синельниковы, которые в ту пору только что расписались и жили временно в Житомире ,- у дяди Бори , отца Лили.
   А в августе мне предоставили отпуск, и мы поехали в Евпаторию. Жили там на съемной квартире без удобств, но зато в тылу Курзала, где проводили целые дни. Случилось так, что примерно в тот же период, в Евпаторию приехал в отпуск с семьей Яша Железняк. Он тогда уже перебрался из районной больницы в райцентре Тростянец в г. Винницу, где работал в клинике профессора Шкляра. Нужно ли объяснять, что встреча с Яшей, Нюсей и детьми была нам очень приятной. Маяковский о Евпатории написал выразительно : " Очень жаль мне тех, которые, не бывали в Евпатории ". Это отражает и наше отношение к этому замечательному курорту.
   Еще перед отпуском Аня съездила в Бердичев, и устроилась на работу в районную больницу. Сразу после отпуска она приступила к работе, сняв временно для себя угол в частном доме. Я еще оставался в лагере, а Лену пристроили пока у бабушки Любы.
   Заканчивался сентябрь, и нужно было как-то решать жилищную проблему. Свободного жилья в гарнизоне не было, но нам на этот раз повезло : На Курилы направлен был служить один из полковых врачей - майор Шпильт. Согласно существовавшему тогда положению, квартира закреплялась за отъезжающим, с правом на период пребывания на Курилах передать ее другому офицеру. Д-р Шпильт согласился передать эту квартиру нам. Таким образом, предполагалось, мы обеспечивались жильем на три года. Именно таким был тогда срок службы на Курилах.
   У Шпильтов работала много лет домработница Зинаида Арефьевна. Теперь, с отъездом Шпильтов, она согласилась поработать и в нашей семье. Она оказалась хорошей помощницей, преданной нашей семье, опытной хозяйкой. Она взяла на себя значительную часть хозяйственных дел. В прошлом З.А. сама была хорошей хозяйкой в большой зажиточной сельской семье. В период коллективизации семью "раскулачили", мужа сослали и он бесследно исчез, шестеро детей погибли от голода. Почти все пять лет нашего пребывания в Бердичеве Зинаида Арефьевна была с нами.
   Квартира Шпильта была одна из самых лучших в гарнизоне. Она находилась на втором этаже двухэтажного кирпичного дома, с балконом выходящим на центральную улицу города - ул. Карла Либкнехта. Эта улица, мощенная булыжником, была, в сущности, сквером, и простиралась через весь центр города от вокзала до рыночной площади. Вдоль нее, утопая в зелени, располагались самые красивые новостройки и старые здания города, как правило, двухэтажные. Недалеко от нашего дома в старинном здании размещался единственный в городе педагогический институт, за ним, чуть подальше, добротный городской кинотеатр и обветшалое здание местного драматического театра. Здесь же, поблизости, сохранилась старая церковь, в которой в середине 19 века венчался, по преданию, Оноре де Бальзак.
   На высоком холме над рыночной площадью возвышались развалины древней крепости. Огибая этот холм, протекала небольшая речушка Гнилопять, которая в дальнейшем течении, благодаря плотине, создавала довольно обширное водохранилище, окаймленное тростником и другой растительностью - любимое место отдыха горожан.
   В общем, Бердичев, древний город, основанный в XVвеке, в пору нашего пребывания в нем, представлял крупный районный центр . Население его по количеству достигло почти довоенный уровень и составляло около 80 тысяч человек. Не берусь сравнивать качественные изменения населения, но было совершенно очевидно, что город потерял былой довоенный характер еврейского центра, центра еврейской культуры и традиций. Теперь вернувшиеся из эвакуации, и вновь прибывшие евреи, составляли малочисленный, хотя все же очевидный слой. В городе действовали несколько солидных предприятий, из которых припоминаю машиностроительные заводы "Прогресс" и "Комсомолец", довольно мощный сахарный завод, мебельную фабрику. Кроме уже упоминавшегося педагогического института, в городе было несколько техникумов, медицинское училище и несколько школ, включая музыкальную. Еврейской школы, понятно не было. Кроме районной больницы, куда поступила работать Аня, в городе действовала большая многопрофильная городская больница, которая, в сущности, выполняла функцию межрайонной , так как принимала некоторых больных из соседних сельских районов .
   Военный городок, в котором располагались некоторые части нашей дивизии и в их числе наш медсанбат, располагался недалеко от центра города, но основные полки были размещены вне городской черты в старых казармах, построенных еще до революции.
   Медсанбат в одноэтажном корпусе развернул гарнизонный госпиталь и поликлинику , и после возвращения из лагерей в них началась планомерная лечебная работа. Объем ее был обычный, я пытался его расширить, применив современные методы лечения травм. Я припоминаю лишь один случай со смертельным исходом. Нам не удалось спасти солдата-самоубийцу, с огнестрельным ранением, доставленного к нам в агональном состоянии, хотя были применены самые решительные меры , включая открытый массаж сердца. Как обычно в армейских госпиталях, один день в неделе посвящался учебе. Мы читали друг другу рефераты по актуальным вопросам военной медицины, изучали вновь полученные инструкции и приказы. Я, кроме этого, в качестве партийного поручения проводил политинформации для личного состава.
   Учебный характер дивизии распространялся и на наш медсанбат. При нем была сформирована учебная рота, которая создала школу санитарных инструкторов. Программа их обучения соответствовала примерно программе медицинского училища, но рассчитана всего на 8 месяцев учебы. В учебной роте была своя группа преподавателей, но и нам, врачам лечебной роты, приходилось заниматься преподаванием, тем более, что именно лечебная рота являлась базой практических занятий учащихся.
   В Бердичеве мы прожили и проработали пять лет и, понятно, что и у меня и у Ани на работе происходили разные события, но я мало о них помню - ничего такого выдающегося не было, Тем не менее, работа занимала весь день, являлась основой бытия. В отличие от работы в госпиталях, где врачи работают только до обеда, мы, как и другие офицеры дивизии, обязаны были приходить на службу и после обеденного перерыва.
   Быт нам значительно облегчила работница Зина, о которой я уже писал. К тому же в квартире Шпильта мы вновь вкусили после Дальнего Востока уже позабытые достижения цивилизации: газ, водопровод, канализацию.
   Близость и удобное сообщение с Киевом сделали возможным частое и полезное общение с родителями. Употребив слово "полезное", я, в частности имел в виду то, что именно благодаря родителям мы приобрели дефицитный в то время холодильник "Днепр" и кое-что из мебели, в частности, великолепный вместительный книжный шкаф. Шкаф этот был очень необходим, так как в период нашего пребывания на Востоке, мама выписала для нас, и постепенно получила ряд подписных изданий, в их числе 50 томов Большой Советской Энциклопедии и 35 томов Большой Медицинской Энциклопедии. Моя добрая мама все еще хотела и надеялась, что я стану ученым. Пока же эти громоздкие издания только захламляли единственную комнату родителей в Киеве, и мама была очень довольна, когда эти тома оказались, наконец, в нашем шкафу, и нашли себе применение. Разумеется, мы сами оплатили большую часть расходов на эти приобретения. Мы еще со времен Квантуна, примерно с 54г., как только папа вышел на пенсию, начали материально помогать родителям, выслав им денежный аттестат. Кстати, почти одновременно понадобилось начать регулярные денежные переводы родителям в Харьков, так как работа отца Ани ,-Иосиф Наумовича, сократилась до минимума, а пенсия была ничтожно мала .Киевские родители поочередно побывали у нас чтобы взглянуть, как мы устроились в Бердичеве, мы же нередко навещали их в Киеве.
   В самом Бердичеве у нас вскоре образовалось сообщество близких нам по образу мысли и по стилю жизни людей. Кроме врачей- сотрудников, о которых я написал выше, было еще несколько семей, не имевших отношения к медсанбату и вообще к армии, с которыми мы сдружились. Среди них хочу выделить семью, которая стала особенно близка нам - семью бердичевских старожилов Иосиф Григорьевича Беренштейна и Марии Григорьевны Вассерман. Не помню уже, как мы познакомились, но дружба с ними продолжалась многие годы.
   Они были близки нам по возрасту, жили рядом, и мы часто с ними общались, заходили друг к другу, благо пелефонов тогда вообще не было, обычные телефоны в частных квартирах были редкостью, но поговорить, обменяться мнениями было несложно, - стоило только пересечь нашу улицу.
   Иосиф Григорьевич - уроженец Бердичева, здесь и после войны жили его мать и сестра. Он в свое время окончил местный механический техникум, и успешно возглавлял конструкторское бюро на заводе "Прогресс". Уже при нас он продолжил учебу заочно в Ленинградском политехническом институте
   Мария Григорьевна заведовала детским отделением городской больницы, и пользовалась в городе авторитетом знающего и внимательного врача
   Не стану вспоминать, в чем заключалась общность наших интересов, но поныне благодарен этим людям за бескорыстную дружбу и взаимопонимание. Мы продолжительное время и после Бердичева сохраняли связь с ними.
   Из других людей, с которыми довелось общаться в Бердичеве, хочу написать о Морисе Давидовиче Фридмане ввиду незаурядной биографии этого человеке.
   Он родился в еврейской семье, жившей в то время в Прикарпатье. Вскоре после его рождения, родители эмигрировали во Францию. Там М. Д. закончил школу и учился в Сорбонне ( знаменитый парижский университет), когда немцы подошли к Парижу. Спасаясь от них, Морис с группой товарищей бежал через Пиренеи в Испанию. При этом пришлось уничтожить документы, чтобы его не выдали немцам. В Испании он вскоре был арестован, и при аресте заявил, что он английский подданный. Находясь в испанской тюрьме, Морис подружился со старожилами тюрьми - испанскими коммунистами. Под их влиянием он проникся коммунистическими идеями, и восторженно слушал рассказы о Советской России. Когда, спустя продолжительное время, состоялась его встреча с представителем английского консульства, тот согласился признать в Морисе подданного английской короны, извлек его из под опеки франкистских властей, и переправил в Англию. При этом англичане объяснили М.Д., что они уважили его стремление воевать с фашизмом, а разбираться чей он подданный успеют после войны. В составе английской армии в 44г. Морис был переправлен в Нормандию, дошел до Парижа, и закончил войну.
   Теперь нужно было определяться в дальнейшей жизни, и тут М.Д. вспомнил свои беседы с испанскими коммунистами, и сообразил, что поскольку теперь Прикарпатье стало частью Советского Союза, он, стало быть, имеет право получить советское гражданство.
   Очутившись с этим гражданством в Москве, он растерялся сам, и поставил в затруднительное положение московские власти. Он был признан гражданином страны и участником войны, но у него не было применимой профессии, и, самое главное, он не знал русского языка. Хотя, как раз языки были его единственным достоянием , - он ведь учился на филологическом факультете, изучал фарси. В силу своего жизненного опыта и учебы он знал английский, французский, испанский и фарси. Да, он еще знал идиш, - в семье говорили на идиш. Из всей этой коллекции московские чиновники предпочли почему-то именно идиш, по их просвещенному мнению, он применим в Бердичеве. И Морис был отправлен в Бердичев, с указанием местным властям его трудоустроить.
   В Бердичеве постарались выполнить указания московских чиновников и устроили Мориса на полставки в украинскую школу учителем английского языка. Бездомного и полунищего учителя приютила у себя в шестиметровой комнате коллега - учительница математики той же школы. Перенесенные потрясения, и трудно представляемое существование, не прошли бесследно, Морис заболел туберкулезом тазобедренного сустава. Благо, что лечился он в Областном госпитале для инвалидов Отечественной войны. И все же он вынужден был пользоваться костылями.
   Мы познакомились с Морис Давидовичем в связи с тем, что нашу пятилетнюю Леночку пригласили учиться английскому языку в детской группе, которая была организована частным образом нашей соседкой, женой офицера, Фирой Симкиной. М.Д. был приглашен преподавать этой группе, часто проводил занятия в нашей квартире, и вообще нередко бывал у нас. Аня обычно кормила нас обедом, а он интересно рассказывал о своих странствиях и новостях. К тому времени он прилично овладел русским языком, но иногда вставлял в свой рассказ английские, а то и идишские слова. Своим плохоньким радиоприемником "Рекорд" он ухищрялся слушать беспощадно глушимые зарубежные радиостанции , даже "Голос Израиля".
   В последующем, судьба М. Д. значительно изменилась к лучшему. Началось с того, что он получил письмо от брата, оставшегося во Франции. Брат сообщал, что собирается с группой французских коммунистов в ближайшее время побывать в Советском Союзе. Он же намерен еще посетить и Бердичев, взглянуть своими глазами как устроился Морис в социалистической стране.
  Жена с этим письмом побежала в горком партии выяснять, как ей принимать гостя в шестиметровой комнате, где живут два учителя с недавно родившимся ребенком. В горкоме выругались, заахали, но все же дали указание немедленно выделить семье однокомнатную квартиру в новостройке. Мы с Аней были приглашены на новоселье, но мне трудно описать радость новоселов.
  Морис, однако, и сам проявил недюжинный характер и способности. В короткие сроки он окончил Житомирский учительский институт, и одновременно успел написать кандидатскую диссертацию. Кстати, Аня ему очень помогла тем, что порекомендовала его своему родственнику -.профессору Утевскому, который заведовал кафедрой западной литературы Харьковского университета. Тот стал его консультантом, и помог Морису в подготовке диссертации к защите. Уже после нашего отъезда из Бердичева, Морис был приглашен на преподавательскую работу в Житомирский институт иностранных языков, и мы потеряли с ним связь.
  Я отвлекся, описывая историю нашего бердичевского друга, от событий, происходивших в нашей семье. После благополучного 57г., серьезные проблемы начались в 58г. Благополучие вдохновило нас родить еще одного ребенка. Аня забеременела. В отличие от первой беременности, которая протекала удивительно легко, вторая была отнюдь не легкой. Первые месяцы беременности осложнились токсикозом с обычными для этого состояния тошнотами , рвотами, потерей аппетита. Токсикоз, правда, по мнению наблюдавших врачей, не был тяжелым. Аннушка вела себя мужественно. Утром, закрывшись в умывальнике, отдавала требуемое болезни, затем приводила себя в порядок, выпивала стакан чая, красила губы и шла на работу. Примерно к середине беременности токсикоз пошел на убыль, но стало проявляться многоводие : непомерно большой живот, отеки ног. Все же Аня стойко доработала до положенного предродового отпуска.
  С начала осени 58г. появились проблемы у папы в Киеве. Внезапно у него появилась кровь в моче, и при обследовании обнаружена аденома. Его необходимо было оперировать. К тому времени в Киеве установился неофициальный порядок оперироваться у оплачиваемых в частном порядке врачей, работающих, понятно, в государственных больницах. Официально это, широко распространенное нововведение, преследовалось как уголовное преступление, и в сущности , действительно, являлось взяткой. Но мог ли я, либо родители противостоять практике, поддерживаемой руководителями практической медицины ? Я попытался оперировать отца в Киевской областной больнице, где работал в урологии мой товарищ, но не смог убедить главврача этой больницы принять отца- горожанина.
  Папу оперировали в железнодорожной больнице по направлению участкового фельдшера какой-то пригородной станции. Не знаю во что обошлось направление, но за операцию лично доктору мама отнесла перед операцией 500 рублей.( Для сравнения :Я, в должности, соответствующей должности начальника хирургического отделения гарнизонного госпиталя получал тогда денежное содержание - две тысячи рублей в месяц). Операция прошла успешно, но я, естественно, несколько дней провел в Киеве, помогая маме, пока прошел критический период после операции.
  
   1959-й год: Юрик, Иосиф Наумович,Академия.
  
  По настоящему тяжелым выдался для нас 59-й год. 15 мая Аня родила мальчика, которого мы назвали Юрой. Роды прошли без осложнений, и у ребенка все представлялось нормальным на первых порах. Первоначально появились осложнения бытовые. Они были обусловлены тем, что семья Шпильтов вернулась из Курил, для нас неожиданно досрочно, и нам пришлось временно переселиться в съемную квартиру, без удобств, на окраине города. Нам обещали квартиру, которая должна была освободиться
  К тому же, мне внезапно предложили учебу на полугодичных курсах по торакальной хирургии (хирургия органов грудной клетки) с сентября, в Ленинградской военно-медицинской академии. Предложение было очень заманчивое, престижное, и не совсем неожиданное. Я уже писал выше, что сразу же по прибытии в Бердичев , я попытался поступить в адъюнктуру военно-медицинской академии. Я тогда торопился с этим, так как по возрасту это была последняя моя возможность . С адъюнктурой тогда вышла неудача. Мне сообщили, что на текущий год нет вакансий в адъюнктуру на хирургические кафедры. Возможно, в связи с тогдашними хлопотами откликнулись теперь кадровики. Мне очень хотелось принять это предложение, и очень не хотелось расставаться с семьей в этот период. Аня не колебалась. Она сказала: " Поезжай без сомнений. Ты ведь так мечтал об Академии. Тебе недалеко до сорока, вторая такая возможность может не повториться. А я справлюсь, не сомневайся. Леночка уже большая, помогает с Юриком. Зина остается с нами, родители недалеко. Поезжай! ". И я поехал.
  ЛЕНИНГРАДСКАЯ ВОЕННО-МЕДИЦИНСКАЯ АКАДЕМИЯ
  Занятия начались с сентября. С первого дня меня очаровал город, и восхитила учеба на кафедре торакальной хирургии, которой руководил в ту пору Петр Андреевич Куприянов - генерал, академик, выдающийся советский ученый и хирург. Вся наша группа по изучению торакальной хирургии включала 10 курсантов - военных хирургов со всех концов страны и 2-х иностранцев: - хирургов из Польши и Болгарии.
  Стояла солнечная замечательная погода - настоящая "бабья осень". Нас, курсантов, разместили в старинном здании общежития вблизи Витебского вокзала. В комнате нашей было четыре офицера, в званиях майоров и подполковников. К сожалению, не помню имен. Вероятно, потому, что были временно товарищами, я бы сказал хорошими товарищами, но не стали друзьями. Помню, что был среди них подполковник - начальник хирургического отделения Североморского военно-морского госпиталя, другой подполковник возглавлял хирургическое отделение окружного госпиталя в Чите. Поначалу некоторые из старших по званию или должности пытались выделяться, но учеба скоро всех уравняла.
  Я в Ленинграде до этих курсов был только несколько часов в 41г. проездом на фронт, и теперь с товарищами, пользуясь замечательной погодой, с удовольствием знакомился с примечательными местами этого великолепного города. В центр, на Невский проспект, улицу Росси, к Дворцовой площади, к набережной Невы, в Летний сад, на Марсово поле - я многократно ходил пешком из общежития сам или с товарищами, любуясь очаровательной архитектурой зданий и улиц, прекрасными памятниками.
  Мне дважды удалось посетить Эрмитаж, только раз Русский музей, Александро-Невскую лавру, Музей Антропологии и Военно-медицинский музей. Из загородних достопримечательностей удалось посетить только Петродворец, точнее совершенно изумительный тамошний дворцово-парковый заповедник. Разумеется, я в общем-то, очень мадо успел увидеть из того, что следовало бы посетить в Ленинграде - я только дважды побывал в знаменитом Мариинском театре, в других театрах и вовсе не был. Не хватало времени, да и денег - ведь основное денежное содержание получала Аня. Что касается времени, то оно почти полностью было посвящено учебе. Она оказалась очень интересной, полезной, но и очень трудоемкой. Ведь грудная хирургия была в нашей стране в то время, в сущности, новой специальностью. Учеба в Академии была организована великолепно. Кроме основной базы, - клиники торакальной хирургии, мы занимались на кафедре оперативной хирургии в свое время возглавляемой акад. Шевкуненко, в клинике военно-полевой хирургии проф. Беркутова, несколько раз под руководством проф, Колесникова посетили клинику легочного туберкулеза и однажды были приглашены на показательные операции по резекции и пластике пищевода, производимые, проф. Русановым в больнице им. Куйбышева на Литейном проспекте.
  Самым важным в процессе учебы было умелое сочетание теоретической подготовки с практической работой по обследованию и оперативному лечению больных. В первый же день, после ознакомления с клиникой , ее размещением, кабинетами, лабораториями и операционными, каждому из нас поручали обследование 2-3 больных с заболеваниями главным образом сердца и легких, с тем чтобы в конце недели представить своих больных на клинический разбор. В программе обследования включалось подробное клиническое, лабораторное, инструментальное и рентгеновское исследование. Все это приходилось делать главным образом во второй половине дня, так как в первой половине производились операции, клинические разборы и лекции- семинары по отдельным вопросам обследования, диагностики и лечения, больных с врожденными и приобретенными заболеваниями сердца и легких
  В процессе учебы мы знакомились с электрокардиографией, практически овладевали бронхоскопией, бронхографией, контрастной рентгенографией сердца и его сосудов.
  В программе нашей учебы был раздел анестезиологии и реанимациии, включавший практическое овладение техникой своевременного интратрахеального наркоза и аппаратного искусственного дыхания. Этой частью программы умело руководил доцент Уваров.
  Руководителем же основной программы был старший преподаватель кафедры Анатолий Пантелемонович Колесов. Это был очень талантливый молодой ученый, из профессорской хирургической династии. Он был не только очень знающим, начитанным, с широким общим кругозором, но еще и блестящим , смелым хирургом- оператором. Помню, к примеру, проф. Г. оперирует по поводу рака легкого. Опухоль, оказывается, проросла в средостение, связана с перикардом и легочными сосудами. Опытный Г. разводит руками, - опухоль неоперабильна, т.е. удалить ее невозможно. Но на всякий случай зовет Колесова: " Взгляни, Толя!" Колесов быстро моется и артистически быстро удаляет опухоль вместе с перикардом (оболочкой сердца). Нашей группе очень повезло тем, что у нас был такой руководитель.
  Вообще клиника поражала высокой квалификацией врачей и демократичностью отношений. При совершенно четкой дисциплине, отмечалось взаимоуважение и свобода в выражении собственного мнения на обходах и клинических разборах. Впрочем, Колесова ценили особо. Когда ему была предложен должность заведующего кафедры в Институте усовершенствования врачей, Куприянов его не отпустил: " Ты , Толя меня сменишь", - сказал он ему. И, вправду, через пару лет, Колесов стал начальником кафедры. Но, к сожалению, вскоре умер. Почти все врачи- сотрудники кафедры, с которыми пришлось общаться, умерли рано. Думаю, что одной из причин этого явилось чрезмерное облучение ретгеном при многократных обследованиях на несовершенной аппаратуре.
  Мы, курсанты, были привлечены к активной хирургической работе буквально со второго дня появления в клинике. Начиная с этого дня , во все операционные дни, каждый из нас был по определенному расписанию задействован в операциях. То ли в наркозе, либо в переливании крови, либо в качестве ассистента на операциях. Примерно со второй половины курса мы стали и сами оперировать, разумеется при участии кого-либо из сотрудников клиники. Лично я самостоятельно произвел дважды резекцию легких при абсцессе легкого.
  Я понимаю, что чрезмерно описанием процесса учебы в Академии. Это потому, что эта учеба произвела огромное впечатление, и значительно повысила мой уровень как специалиста-хирурга.
  К сожалению, период учебы был омрачен двумя печальными событиями. В конце октября я получил тревожное письмо из Харькова о том, что заболел серьезно Иосиф Наумович. А еще через день прибыла телеграмма о том, что он умирает. Я немедленно вылетел в Харьков. Но, то ли из-за неблагоприятной погоды, или в связи с поспешностью полета, летел я почему-то с пересадкой и даже ночевкой в Минске. Прибыл в Харьков лишь на следующее утро, и тут же узнал, что И.Н. скончался накануне ночью, и что Аня с Юриком задержались в пути и еще не прибыли.
  Еще в 56г. мы узнали о том, что И.Н. страдает хронической дыхательной недостаточностью , обусловленной тяжелой эмфиземой легких. Тогда же у него заподозрили рак легкого. Эти болезни были, вероятно, обусловлены тем, что И.Н. очень много курил. Впрочем ,непосредственно перед смертью у него было какое-то кишечное расстройство, по поводу которого он даже на несколько дней был госпитализирован. Я написал "даже" оттого, что вообще И.Н. редко болел, к врачам избегал обращаться, и при всяких текущих недугах предпочитал самостоятельно лечиться аспирином, в который уверовал со студенческих лет. Перед моим отъездом на учебу в Ленинград, мы с Леночкой навестили родителей в Харькове. И.Н. выглядел бодрым, на здоровье не жаловался, хотя при ходьбе у него была одышка.
  Вскоре после прилета, я поехал на вокзал встречать Аню. Понятно, она была очень огорчена, и расстроена еще и тем, что по глупой случайности задержалась в Киеве. Не будь этой задержки, могла бы еще застать отца, которого очень любила, живым
  В печальных хлопотах ,связанных с погребением, нам очень помогли Соломоновы - Миша и Люня ( Михаил Яковлевич и Рахиль Эммануиловна).Похороны были немноголюдные. Слава Михайловна и Аннушка держались мужественно.
  Еще на вокзале, взяв Юру на руки, я обратил внимание на то, что он не удерживает голову и, что она у него слишком большая. Разумеется, я обратил внимание Ани на это только на следующий день после похорон. Тогда же, по рекомендации отца Иры - проф. Шмундак, мы обратились к опытному педиатру, и он подтвердил мои опасения, что у нашего сына образуется водянка мозга. Не было смысла заниматься этой проблемой в Харькове. Я проводил Аню с Юриком в Киев и, оставив их на попечении родителей, вернулся в Ленинград продолжать учебу.
  Ю Р А
  Да, я продолжал учебу в Академии, а всю тяжесть ситуации, связанной с болезнью Юры, пришлось нести Ане одной. Вскоре после возвращения из Харькова ей удалось проконсультировать ребенка в Киевском институте нейрохирургии, куда ребенка госпитализировали. Разумеется, вместе с Аней. Руководил институтом в то время проф. Арутюнов. Не берусь судить о его квалификации, но человек, судя по рассказу Ани , он был скверный. На первом же обходе , мельком взглянув на малыша, он при Ане сказал с укоризной заведующему отделения доц. Ромоданову : " Зачем вы положили ЭТО "? ,- пренебрежительно махнув рукой в сторону кроватки. На этой кроватке вместе с Юриком на протяжении целого месяца ютилась и Аня. Не понимаю, как она формально числилась в отделении, но отдельной койки ей не было положено, впрочем, как и другим матерям, находившимися с детьми. Не знаю, по каким критериям, но отделение считалось "закрытым", т. е. Вход в него был запрещен. Моя мама, конечно, каждый день посещала Аню и, сунув трешку бабе, дежурившей на входе, передавала Ане все необходимое ей. Но самой Ане в течение целого месяца не разрешали уходить из отделения, чтобы передохнуть, помыться, отоспаться.
  . Юрик, бедняга, вел себя беспокойно, громко плакал. Ведь у него в головке постоянно накапливалась жидкость, которая давила на мозг. Кратковременное облегчение наступало после пункций, с помощью которых жидкость частично удалялась. В сущности, к этому ,главным образом, и сводилось лечение. В конце концов, решились произвести операцию, - наладить постоянный дренаж, т.е. отток жидкости, но вскоре после этого вмешательства ребенок умер. На вскрытии была обнаружена киста мозжечка.
   Не берусь осуждать врачей. Я сам полвека работал хирургом, и верю, что врачи сделали все, что смогли по тому времени. Припоминаю полушутливое замечание киевского профессора Бабчина, что после нейрохирургических операций смертность составляет 120%, учитывая и родственников оперируемых. Но очень тяжелое впечатление оставило отношение администрации института, установленные там порядки. Я ведь и сам прилетел в Киев, когда Аня сообщила мне, что наш ребенок погибает. Бывший в ту пору главврач института, некто Зозуля, не разрешил мне даже зайти в отделение, подменить Аню на пару часов. Он лгал мне, что состояние ребенка улучшается... Я твердо убежден, что плохие люди не могут быть хорошими врачами.
   Юрика мы похоронили в Киеве на Байковом кладбище. Большую помощь в эти дни оказал нам дядя Асир- брат папы. Похороны происходили в канун Нового 1960 года. Я проводил Аню в Бердичев, и первого января в полупустом вагоне возвращался в Ленинград.
   В феврале 58г. я успешно закончил учебу на курсах в военно-медицинской Академии. К тому времени, еще в мое отсутствие, освободилась предназначенная нам квартира, и наша семья переселилась в нее. Квартира эта была, по бердичевским меркам, хорошая - в основательном старинном доме, на той же центральной улице " Карла Либкнехта". Перед домом, со стороны улицы, затеняя наше окно, рос каштан, красивое развесистое дерево. В квартире были две комнаты, достаточно большие, но от одной из них неполной перегородкой была отделена кухня, а вторая ее часть, проходная, превращена, в сущности в коридор. Но там стояла импровизированная тахта, накрытая старым ковром, на которой спала Зина. Все удобства были во дворе. Правда, рядом с домом была водопроводная колонка. Переселение происходило в мое отсутствие. Ане помогли сослуживцы и Иосиф Григорьевич.
  ЛЕНОЧКА.
  Описывая текущие события в нашей семье, я невольно пропустил то,что касается Леночки. Мне представляется, что до появления Юры, т.е. до мая 59г. ее детство складывалось в Бердичеве совершенно нормально. Я уже писал, что пребывание в течение лета в сосновом лесу, а затем у моря в Евпатории благоприятно сказалось на ее здоровье. Она перестала кашлять, улучшился ее аппетит, она заметно подросла. Сразу после Евпатории Лена начала посещать гарнизонный детский сад, который располагался очень близко от нашей квартиры. После садика ее встречала Зина, которая очень по-доброму относилась к нашим детям. Вскоре у Леночки появились друзья по садику и из семей наших сотрудников и друзей. Мы с Аней, разумеется уделяли внимание воспитанию и обучению нашей доченьки, много ей читали. Впрочем, она еще в Приморье научилась сама читать, и знала на память много стихов. Припоминаю, что бабушка Люба от руки переписала целую тетрадь детских стихов, и прислала для Лены, - кажется даже, еще в Китай.
  К появлению Юры Лена отнеслась совершенно доброжелательно, охотно выходила с коляской во двор, переживала, когда он плакал. Пыталась даже читать ему, трехмесячному, стишки, напевать песенки, а он, удивительно даже ,поворачивал в ее сторону глаза, и, казалось, даже улыбался.
   Осенью Леночке предстояло поступать в школу. Она была хорошо подготовлена, - уже сама читала. Мы ей сшили из моего армейского отреза (на китель), зимнее пальто, приобрели все необходимое для школы. Перед моей поездкой в Ленинград, мы с Леночкой съездили в Киев и в Харьков к родителям. Особенно порадовался Леночке Иосиф Наумович. Он ее много расспрашивал, и сам ей много читал и рассказывал.
   Первого сентября Лену в школу проводила одна Аня, я ведь был уже в Ленинграде. И вскоре начался для Лены трудный период. Когда Ане пришлось лечь с Юрой в клинику, в Бердичев ее сменить поехал мой папа. Ведь маме нужно было оставаться в Киеве, чтобы помогать Ане. Папа ретиво относился к обязанностям наставника и, разумеется, вполне справлялся с помощью и проверкой в школьных делах, но у него не сложились отношения с Зиной. Каждый из них считал себя старшим, в отсутствии родителей. Не знаю деталей, но понимаю, что бывали и ссоры.
   Тем не менее, когда Аня, а затем и я вернулись к своим родительским обязанностям, у Лены в школе не было проблем, она была среди лучших учеников класса. Это тем более приятно, что учительница у нее оказалась строгая и умелая, а класс хороший по составу учеников и их родителей.
   Почти одновременно с учебой в общей школе, Леночка начала заниматься в музыкальной школе. Мы купили ей маленькую скрипку, и ее учительница была очень довольна ее успехами.
   Мы, конечно , особенно Аня, переживали из-за того, что произошло с Юрой, решили, что нам нужен второй ребенок. И 22 января 61г. в бердичевском роддоме Аня родила Иру.
  
   СНОВА ПЕРЕМЕНЫ. КОВЕЛЬ.
  
  Вскоре после рождения Ирочки произошли изменения в моем служебном положении. Главный хирург округа полковник Алферов предложил мне очень соблазнительный для меня перевод в Житомирский военный госпиталь на должность ординатора хирургического отделения. Я давно уже мечтал о переводе в госпиталь. Ведь работа в госпитале значительно отличается от работы в медсанбате т. е. в войсках. Работа в госпитале не связана с неожиданными выездами на полевые учения, создает более благоприятные условия для совершенствования по своей специальности, менее обременительна. Рабочий день в госпитале, кроме дней дежурств, заканчивается в 14 часов- после обеда не нужно возвращаться на работу, как это требуется в медсанбате, в госпитале можно носить облегченную военную форму, скажем туфли вместо сапог. Не говоря уже о том, что Житомир областной развивающийся город, где имеются неизмеримо большие возможности ( театр, библиотека итп), он ближе к Киеву- всего в 100 км. Меня не смущало то, что я перехожу от самостоятельной работы в подчинение: зато меньше ответственности и есть возможность учиться у старшего. Беспокоило лишь то, что жилье в Житомире в ближайшее время даже не обещают. Но Житомир всего лишь в 45 км. от Бердичева, лучшего варианта трудно ожидать. Отсутствие жилья для офицера при его переводе - дело привычное, почти норма. Посовещавшись с Аней, я дал согласие на перевод. Переговоры велись еще до рождения Ирочки.
  Но, когда дошло до дела, ситуация изменилась. По чьей-то протекции решено было перевести в Житомир врача из Мукачево, мне же предлагалась должность в госпитале г. Мукачево, где, кстати, тоже не было жилья. Алферов был возмущен, но изменить эту сомнительную комбинацию не мог. Я от перевода в Мукачево отказался. После трагедии с Юрой, я не мог оставить Аню с новорожденной Ирой опять одну.
   Однако вскоре мне предложили новый вариант перевода - на должность начальника хирургического отделения в г.Ковель. Госпиталь там маленький, отделение всего на 30 коек. Но были и преимущества, главное из которых квартира, которая должна вскоре освободиться. Кроме того г. Ковель , хотя и расположен на северо - западной окраине Украины, имеет удобное прямое железнодорожное сообщение с Киевом, Львовом и нашим Бердичевым. Я дал согласие на этот перевод, но только в конце 61г. был переведен в Ковель.
   Пока велись переговоры о моем переводе, в Ковеле произошли изменения, важные для моей будущей работы. Стрелковая дивизия, представлявшая основной контингент обслуживаемый местным госпиталем, была срочно переведена на границу с Китаем, в связи с возникшим в этот период обострением советско-китайских отношений. Как ни странно, жилой фонд для офицерского состава в Ковеле оставался недостаточным, и мне еще несколько месяцев пришлось жить сначала одному в местной гостинице, а затем на съемной квартире, пока освободилась предназначенная мне квартира.
   Город Ковель до 39г. принадлежал Польше и там, естественно, проживало много польского населения. Однако, к нашему приезду его уже не было. Некоторую часть зверски убили местные бендеровцы. Остальные сбежали, как только появилась возможность законной репатриации в Польшу. Еврейского населения, которого до 39г. немало было в Ковеле, разумеется, после пятилетней немецкой оккупации тоже не осталось, и в отличие от Бердичева, оно сюда и не возвращалось
   Как город Ковель был значительно меньше Бердичева. По данным энциклопедического словаря в 1991г в Ковеле проживало 70 тыс. человек. Полагаю, что в 61-62г.г. их было значительно меньше. Из местных предприятий запомнился значительный железнодорожный узел с депо.
   Вскоре после войны предполагалось, что через Ковель, как и через соседний Брест (в 80 км. от Ковеля) будут осуществляться международные перевозки в Польшу. Вероятно, в связи с этим был построен относительно крупный вокзал с душевыми и рестораном, удобствами которых нередко пользовалась и наша семья. Примерно одновременно были построены в Ковеле гостиница и кинотеатр. Основной жилой фонд в Ковеле составляли частные одноэтажные дома, двухэтажные послевоенные новостройки были малочисленные. Однако, улицы были мощенные содержались в чистоте, и весь город имел опрятный вид. В послевоенные годы в Ковеле была построена большая, по тому времени хорошо оборудованная, больница, приобретшая характер межрайонной.
  
   ПРИЕЗД СОНИ
  
   Между тем, летом 62г. произошло важное событие в нашей семье: приехала в гости моя сестра Соня из Израиля. Я расстался с Соней в июле 41г., а уехала она из Советского Союза в начале 46г. с Иосифом и Этей ( которой исполнилось 2 года ), - как репатрианты в Польшу. Когда я вернулся в Киев из армии в апреле 46г., я уже не застал Соню. В последующем семья Сони уехала в Израиль, отношение к которому в Союзе было откровенно враждебным, настолько, что я не мог себе позволить даже переписываться с сестрой. Родители, правда, переписывались, так, что и я имел информацию о ней. Но до "Хрущевской оттепели" о том, что у меня сестра в Израиле можно было поделиться разве что с самыми близкими доверенными людьми. Так, что и в 62г.,несмотря на "оттепель", сообщать в госпитале о приезде сестры было бы опрометчиво: Могли быть неприятности по службе, и подозрительное, а то и недоброжелательное отношение окружающих. Но я не мог не повидаться с сестрой, с которой не виделся свыше 20 лет. И мы с Аней поехали в Киев конспиративно. То есть, приехав рано утром в Киев, мы даже не зашли к родителям, а сразу отправились на квартиру сослуживца папы, куда позже пришли родители, а затем и сама Соня. Мы пробыли в этой квартире весь день, до того времени, когда Соне по ее режиму полагалось вернуться в гостиницу. Разумеется, мы узнали друг друга скорее по фотографиям. Соня выглядела плохо. Незадолго до поездки она сбросила энергичной диетой почти 16 кг. веса, она непрерывно курила и пила кофе. Много позже я узнал, чтобы заработать на эту поездку, Соне пришлось очень много трудиться, брать дополнительную работу домой
   Наговорились вволю. Из рассказа Сони я узнал, что еще в 46г., почувствовав царивший в Польше антисемитизм, они решились пробираться в Палестину. Каким-то образом, как я понял не совсем легально, они попали в лагеря "для перемещенных лиц" на территории оккупированной американской армией, и в 48г.,после образования еврейского государства, переехали в Израиль. Их стремление в Израиль, кроме сионистских убеждений Иосифа, поощрялось тем, что в Палестине еще с 20-х годов жил мамин брат - дядя Яша, который там даже возглавлял одну из местных многочисленных сионистских партий. Дядя Яша действительно приютил их первое время у себя, помог освоиться в незнакомой стране.
   Тем не менее жизнь Сони с тех пор, как она уехала от родителей , отнюдь не была легкой и безоблачной. Понятно, что лагерная жизнь с ребенком на руках, сама по себе не могла быть благоустроенной. Но Соне пришлось вращаться в кругу людей, в сущности, мало знакомых и отнюдь не близких по воспитанию и мировоззрению. Это были друзья Иосифа, выросшие в небольшом еврейском местечке Ракитно на территории восточной Польши. В годы войны они спаслись бегством в Советский Союз, но он для них оставался чужим. Они общались между собой преимущественно на идыш, который Соня плохо знала. В этом кругу было несколько незамужних молодых женщин, которых Иосиф знал с детства. А сам Иосиф был тогда молод, очень красив, весел, жизнерадостен, и не прочь был уделить внимание своим землячкам, тем более, что он не был обременен трудом.
   Очутившись в Израиле, Соне пришлось приложить немало усилий ,гибкости, изворотливости, ума и труда чтобы сохранить семью и устроить свою жизнь. Первое время, когда Иосиф при помощи дяди приобрел небольшое фотоателье, он требовал, чтобы Соня вербовала ему клиентов. Для этого нужно было унижаться перед людьми богатыми, местными и приезжими знаменитостями, убеждая их фотографироваться именно у Иосифа. Людям, выросшим в Советском Союзе, не нужно объяснять как Соне была тягостна эта работа.
   Между тем, Соня закончила до отъезда два курса технического вуза, и уже хорошо чертила. При помощи подруги она устроилась чертежницей в местный государственный строительный проектный институт, и вскоре даже возглавила группу чертежниц. С тех пор изменилось и ее положение в семье - она стала основным кормильцем, зарабатывала больше Иосифа. Приобретенные в Союзе знания дали ей возможность помогать в учебе дочерям, а статус постоянной квалифицированной служащей, войти в круг интеллигентных женщин, репатрианток, преимущественно врачей - киевлянок. Мне это показалось смешным, но Соня избегала сообщать подругам о своем провинциальном происхождении, и даже меня просила не рассказывать об Олевске, о котором она, дескать, вообще забыла. Расставание с Соней было грустным, но все же теперь была надежда, что расстаемся не навсегда.
   И, действительно, уже летом 1964г. Соня опять приехала в Советский Союз. На этот раз она приехала не одна, а привезла с собой младшую дочь - десятилетнюю Ливаву. И встреча наша состоялась на этот раз не в Киеве, а в Сочи. Я надлежащим образом оформил отпуск, и мы всей семьей поехали из Ковеля в Сочи, где сняли на месяц комнату в уже знакомой нам с 62г съемной квартире. Родители тоже приехали заблаговременно и мы с балкона морского вокзала смотрели как они встречают спускающихся с трапа теплохода Соню с Левавой. Мы решились на откровенную встречу так как времена вроде стали либеральнее, а я собирался увольняться из армии. Насчет "вроде" станет понятней, если я напомню, что все же мы опасались афишировать встречу с израильтянами. Так , Леваве ,которая не владела русским языком, вообще запретили разговаривать в присутствии посторонних, т.е. выдавать себя за немую. Бедная девочка только один раз сорвалась: Когда возле гостиницы "Приморская" к ней стала приближаться огромная собака, она в испуге закричала "Имма!"
   По существовавшим правилам Соня с Левавой жили в гостинице "Интурист", где и питались, но в течении всего дня мы имели возможность общаться с ними. Вместе с ними мы побывали в нескольких экскурсиях на черноморском побережье, в нескольких концертах, даже в цирке, а ребятам дали возможность посмотреть спектакль Донецкого оперного театра "Лисова писня", который произвел на них огромное впечатление. Ирочка, которой было тогда всего три годика, до сих пор помнит этот спектакль. Вообще же большую часть времени мы проводили в местных парках, либо на пляже. Разумеется, обсуждали все житейские проблемы, обменивались воспоминаниями и впечатлениями. Припоминаю, что после экскурсии по Хостинскому тисо-самшитовому заповеднику Соня сказала: "Что говорить, страна здесь чудесная, но, увы, не наша". В другой раз Соня сказала маме, что если бы ей пришлось сейчас выбирать, то даже десяток мужей не заставили бы ее покинуть родителей. Приятное время пробегает особенно быстро. И вот уже мы проводили Соню с Левавой в обратный путь.
   Из Одессы Соня позвонила мне в Ковель и горько плакала в телефон.
   Наша "конспирация" в Сочи оказалась безуспешной. Еще до нашего возвращения, в Ковель прибыл полковник из "смерша" разбираться кто такой Спивак. Правда, когда он прочел в моем личном деле о том, что у меня родная сестра с семьей живет в Израиле с 48г., он прекратил распросы и меня уже не беспокоил.
  
   ПРОЩАНИЕ С АРМИЕЙ.
  
   Как я уже упоминал, еще перед нашей поездкой в Сочи решался вопрос о моей демобилизации. Основной причиной тому явилось ухудшение моего здоровья, проявившегося в желудочном кровотечении. Рентгенологически было установлено, что оно язвенного происхождения, и решением военно-врачебной комиссии я был признан подлежащим увольнению из армии.
   Обострение язвенной болезни не было случайным. Уже в течении многих лет я не ощущал этой язвы. В сущности, язва была впервые обнаружена у меня в 51г., в Китае, при обследовании в санатории, хотя желудочные боли и другие симптомы появлялись периодически еще на фронте. Однако, я объяснял их себе как последствия плохо леченой дизентерии, которой переболел при формировании еще в Кущубе. На фронте, понятно, некогда и, казалось, неуместно было разбираться с такими "пустяками". Глотнешь, бывало, пару капель настойки опия, и возвращаешься в операционную. Обострение язвы в 62г., мне думается, было спровоцировано рядом обстоятельств, из которых главным было, пожалуй, то, что вскоре после перевода в Ковель, кадровики начали энергично выпроваживать меня на Курильские острова. Для меня это было бы связано в ту пору с необходимостью продолжительной разлуки с семьей. Ведь не могли же мы оставить одну глухую и тяжко больную Славу Михайловну, или везти ее с собой на Курилы. В результате этих переживаний и волнений, у меня произошло язвенное кровотечение. Меня госпитализировали в ближайший к нам Луцкий военный госпиталь. От предложенного там оперативного лечения я отказался, и был , представлен к увольнению из армии по болезни.
   В общем, прослужил я в Ковеле менее двух лет. У меня сложились там доброжелательные отношения с начальником госпиталя подполковником м.с. Котик, начмедом майором. м..с. Успенским, а затем Гитлянским, заведующим терапевтического отделения д-ром Вилкомир , рентгенологом Шишеберидзе, с сестрами и другими сотрудниками. Ввиду, уже отмеченного мной странного положения, при котором контингент, обслуживаемый госпиталем, резко сократился, уменьшилась значимость и самого госпиталя. Это отразилось и на текучести личного состава. Так, в течение этих двух лет, поменялись почти все врачи и был назначен новый начальник госпиталя - подполковник Киркитадзе, с которым тоже установились хорошие отношения.
   Мне, и моему ординатору, молодому д-ру Битенскому хирургической работы было мало, и я взял на себя некоторое количество дежурств по районной больнице, разумеется, без оплаты. Больший интерес для меня представили плановые операции в туберкулезном диспансере, в котором местный хирург д-р Ковальский успешно проводил резекции легкого. Я ему постоянно ассистировал, а несколько раз и сам оперировал. Эти операции, кстати, были упрощены благодаря применению аппарата, прошивающего удаляемый участок легкого металлическими скрепками. Д-р Ковальский был неплохой хирург, но с нескрываемым националистическим "вывертом": Разговаривал только на местном западно-украинском диалекте, и даже истории болезней писал на нечто украинском, со скверным почерком и массой грамматических ошибок.
   В самом госпитале мы провели несколько сложных вмешательств: резекций желудка, остеосинтезов при переломах. Кстати, одна из резекций желудка осложнилась образованием "порочного круга" - пища, выходившая из желудка тут же возвращалась в него, так как я неправильно подшил отводящую петлю кишки. Как только я обнаружил ошибку, я немедленно лично отвез этого больного в окружной госпиталь, в г. Львов. Там мне повезло в том, что встретил давнего знакомого по Дальнему - доктора Банацкого. Он прооперировал моего больного, при моем участии, и на этот раз все обошлось. Окружной хирург полковник Алферов даже не пожурил меня.
   Несмотря на небольшой объем работы в отделении, у нас сложился очень дружный коллектив. Операционная сестра Зина и палатная сестра Надя создали идеальную чистоту и порядок. Мне в эти вопросы совершенно не приходилось вникать. Хочу упомянуть еще одну Надю - санитарку операционного блока, и даже подробней написать о ней, так как мне ее представили, как члена довольно разветвленной в Ковеле баптистской общины. Санитарка Надя ,молодая девушка, лет 17-18 была на редкость усердной и добросовестной. При ночных вызовах она прибегала первой и уходила последней. Закончив уборку в операционной, она еще долго сидела у постели больного, хотя это совершенно не входило в ее обязанности. Разумеется, она не требовала никакой дополнительной оплаты , ни отгулов за ночные вызовы. Впрочем, у нее был один недостаток, по мнению подполковника Киркитадзе, очень даже серьезный: Она не ходила на политинформации и, что еще хуже, не пела в хоре. Киркитадзе несколько раз собирался ее уволить, но мне удавалось ее отстоять.
   Однажды Надя обратилась ко мне с просьбой написать ей характеристику для поступления в местное медицинское училище. Я одобрил ее намерение и написал ей хорошую характеристику, воспользовался тем, что Киркитадзе куда-то уехал и далее подписать замещавшему его Гитлянскому. Но секретарша характеристику задержала.
   Я пошел ради Нади в местный райком партии. Инструктор посмотрел списки баптистов, и сказал мне, что сама Надя не состоит членом секты. Он согласился со мной, что не следует отказывать девушке в характеристике, но вмешиваться не стал. Я пытался убедить еще и Киркитадзе, но он только пообещал проконсультироваться у "особиста"
   Вообще же мне в Ковеле очень мало пришлось общаться с местным населением, даже с местными врачами.
   Аня сразу после приезда в Ковель начала работать глазником в местной детской поликлинике, и была довольна своей работой, и сложившимися отношениями в коллективе.
   Меньше повезло в Ковеле детям. Школа, в котором училась Леночка по всем статьям уступала Бердичевской, а музыкальная оказалась и вовсе неприемлемой. Круг товарищей тоже значительно сократился .К тому же, в Ковеле , Лена опять стала часто болеть. Припоминаю, что нам даже пришлось как-то госпитализировать в местную детскую больницу и я приходил туда ежедневно чтобы вместе приготовить школьные уроки.
   Ирочка, разумеется, лишилась внимания и заботы нашей Зины, которая вернулась в семью Шпильтов. Попытки найти в Ковеле замену ей оказались безуспешными. Впрочем, Ириша быстро освоилась в местном детском садике, несмотря на малый возраст.
   Летом 63г. к нам приезжала почти на все лето Слава Михайловна, а осенью мы с Аней отдыхали в Моршанском военном санатории. Иру на этот период отправили к бабушке в Киев, а где была Лена этот месяц даже не припомню, - вероятно, тоже в Киеве.
   А в августе 64г.,вскоре после возвращения из Сочи, я увольнялся из Советской Армии. Товарищи проводили меня тепло, подарили на прощание альбом с добрыми пожеланиями.
   Впереди был Харьков. После продолжительных раздумий, мы все же выбрали для постоянного местожительства именно Харьков, рассчитав, что после получения жилья в Харькове, сможем перевезти туда родителей из Киева.
  
   ХАРЬКОВ
  Наше решение обосноваться в Харькове, несмотря на то, что я был призван из Киева, и имел право вернуться в этот город, определялось несколькими обстоятельствами: Во-первых, мы понимали, что придется некоторое время, до получения жилья, жить вместе с родителями, а забирать в Киев, в однокомнатную квартиру без удобств, еще и Славу Михайловну - не мыслилось. Очень не хотелось даже временно, разделять нашу семью.
   Во- вторых за те пятнадцать лет, что меня не было в Киеве, я растерял многих друзей по институту. Некоторые из них за эти годы сильно продвинулись, стали заведующими кафедр, или отделений. Я же мог, при моем сложившемся статусе военного пенсионера, уволенного по состоянию здоровья, претендовать на должность простого ординатора, и то добиваться чтобы меня куда- либо взяли. Когда я перед увольнением зашел к директору Киевского ортопедического института Алексеенко Иван Пименовичу, он мне так и сказал: " Я Вас хорошо помню, Спивак, как талантливого врача, хорошего ортопеда и фронтового хирурга. Что же вы теперь пойдете ординатором к Шумаде или еще кому-нибудь из тех, кто учился у Вас? А ничего другого я предложить Вам не могу".
   Признаться мне и самому не хотелось такого. Ведь я в эти годы немало потрудился. Работая самостоятельно в отдаленных районах - в Китае и Приморье, я приобрел значительный опыт не только в практической хирургии, но и в смежных областях. Курсы усовершенствования в Москве и в Ленинграде, ознакомление с работой ведущих клиник этих городов значительно повысили мой профессиональный уровень, приблизили меня к уровню современной медицины . А в Харькове мне была уже обещана работа в травматологическом отделении клинической больницы, которым заведовал мой давний знакомый, и друг Аннушки по совместной работе.
   В Харьков мы переехали в середине августа 64г. Устроились, понятно, в продолговатой и полутемной комнате Славы Михайловны
   На первых порах проблем не возникало. Вещи, отправленные малой скоростью контейнером из Ковеля прибыли в целости и сохранности, благо, контейнер мне помог приобрести комендант станции, которого незадолго до отъезда я оперировал. Решением комиссии при Киевском райисполкоме, к которому относилось наше временное жилье, нас без проволочек прописали в Харькове. Почти сразу же я начал работать, там, где было обещано - в 11-й клинической больнице. Главврач больницы д-р Эрдман Альфред Эдуардович, сам недавний отставник, встретил меня дружелюбно.. Травматологическим отделением, где мне предстояло работать заведовал Савелий Яковлевич Носовицкий . На базе этого отделения работала кафедра травматологии, ортопедии и военно-полевой хирургии Харьковсого медицинского института. Кафедрой руководил проф. Трубников Виктор Филипович, ассистентами кафедры были в ту пору Багрова Елена Николаевна и Белан Михаил Григорьевич.
  В этой самой 11-й больнице я проработал до самого отъезда, т.е. до октября 93г. - без малого 30 лет.За этот период, понятно, многое менялось, и потому этот большой период жизни я решил описывать тематически, а не хронологически. Итак, по темам:
   О ЖИЛЬЕ
   Квартиру, точнее комнату родителей Ани, где мы первоначально остановились, мне помнится, я уже описал в самом начале этих воспоминаний. Теперь я с трудом представляю себе ,как мы смогли впятером разместиться в одной полутемной комнате. Спасибо Лене, она хорошо помнит наше тамошнее расположение. Вот как оно выглядело: Слева от входной двери, у торцовой стены, за ширмой стояла металлическая кровать казарменного образца, на которой спала Слава Михайловна У. противоположной стены, вблизи длинного, но узкого окна с видом на высокую красную кирпичную стену располагался большой письменный стол, за которым, бывало, работал в прошлом Иосиф Наумович. Рядом , на тумбочке, стоял телевизор КВН, дополненный большой линзой. Впереди него, вдоль левой стены, за небольшим хозяйственным шкафчиком, размещался большой посудный буфет. Вдоль правой стены, несколько отступив от окна, располагались друг за другом платяной шкаф, крытый черной клеенкой большой диван, а за ним ,почти у самой двери, большой сундук, доставленный нашим контейнером из Ковеля, а до того еще из Дальнего Востока. В центре комнаты стоял массивный обеденный стол и крупные стулья, с покрытыми клеенкой спинками и сидениями. Только стол и стулья были добротными, по- видимому, еще из довоенной зажиточной жизни Утевских. Вся остальная довоенная мебель, включая подаренное тетей Розой из Америки пианино, было разворовано. Впрочем, мы в своем армейском быту, привыкли приспособляться к скромной жизни. Мы с Аней спали на диване, Ира помещалась на нашем сундуке, Лене на ночь ставили раскладушку вдоль ширмы Славы Михайловны.
   Если с теснотой мы быстро примирились, то не могли примириться с сонмищем клопов, обитавших, казалось, во всем доме. Думал так потому, что несмотря на отчаянную борьбу с ними с использованием всех предложенных методов, включая хлорофос, я так и не смог окончательно избавиться от этих тварей пока мы жили в этой квартире. Я обрабатывал квартиру каждую неделю, иногда создавалось впечатление, что удалось их уничтожить, но через одну-две недели они неизменно появлялись снова.
   Согласно существовавшему тогда законодательству, Харьковский горисполком обязан был выделить жилье в течение шести месяцев с момента прибытия после демобилизации. И надо сказать, что облвоенкомат осуществлял контроль за исполнением этого закона,-прямо в здании горисполкома находился офицер, занимавшийся этим вопросом. Тем не менее сроки запаздывали. Я ,было, даже записался на прием к заместителю председателя горисполкома ,но он мне сказал, что издавать законы легче, чем их выполнять. И все же обнадежил, что жилье вскоре я получу, когда подойдет очередь. В ожидании этой очереди, я летом 65г. не поехал с Аней вместе отдыхать. Она с детьми в компании с подругой - Аней Рудаевой , поехала в Бердянск. Я же оставался в Харькове, съездив, правда, на несколько дней в Миргород, где ртдыхали в ту пору родители совместно с тетей Цилей.
   Примерно в сентябре 65г. я, наконец, получил в горздраве ордер на жилье . Так как никакого "блата" в горздраве у нас не было, то квартиру мне выделили в районе тогдашней застройки на так называемой "Селекционной станции", на последнем пятом этаже, несмотря на то,что в мой ордер была вписана и Слава Михайловна, которая, разумеется, сдала государству свою комнату, и которой тогда уже было 80 лет - возраст не самый подходящий для пеших прогулок на пятый этаж. Кроме высоты, неудобством 5-го этажа было то, что в домах этого типа, без чердака, летом крыша накаливалась, создавая жару в квартире, а зимой, напротив остужала жилье.
   Когда я с полученным ордером пришел в район новостроек, там шло одновременное строительство более десятка домов. Поскольку в ордере был указан только микрорайон и номер дома, я никак не мог найти предназначаемый нам дом. Выручил какой-то строитель. Разобравшись в нашем ордере, он указал на участок, где еще золотилась пшеница : " Вон там, на днях скосят хлеб, и начнем строить ваш дом"! А где-то в конце зимы мы уже вселялись.
   Несмотря на перечисленные выше недостатки, квартира наша имела и преимущества. Главное, что она была в обжитом районе. Недалеко была школа для Лены, рядом строился садик для Иры, в самом нашем доме была почта, сберкасса аптека, приемный пункт стирки белья. Из трех наших комнат, одна была изолированной, а две смежными. Изолированную отвели Славе Михайловне, одну из смежных - детям, а нам с Аней осталась , которая чуть побольше, с балконом, выходящим на широкую прекрасно освещенную Пятигорскую улицу. Разумеется, наша комната была одновременно "холлом", т.е общей комнатой, где кроме нашей кровати стоял телевизор и пианино, и обеденный стол, где принимали гостей и собиралась вся наша семья . Квартира была теплая и имела все удобства, включая телефон и горячую воду.
   Еще до вселения в квартиру нам удалось приобрести гарнитур мебели производства ГДР. Пришлось, однако, за ним походить отмечаться и покараулить у магазина даже в ночное время. Кое-что мы. правда, привезли из ранее приобретенного с помощью родителей, включая большой книжный шкаф и холодильник "Днепр",который верно служил нам еще с 57г, т.е. с Бердичева. Вот пианино "Украина",видимо, мама приобрела для нас, когда мы уже были в Харькове. Примерно так оставалось наше жилищное положение до 76г. Со временем , в связи с появлением в нашем районе линии метро ,значительно облегчилась наша связь с центром города.
   Моя работа.
   С августа 64 г. до октября 93г, без малого 30 лет, я работал в качестве врача-травматолога в 11-й клинической больнице г.Харькова. Подавляющую часть этого периода я работал в стационаре, где имелось травматологческое отделение на 45 коек
   С заведующим отделения Савелием Яковлевичем Носовицким у нас установились самые дружелюбные отношения. С,Я, -коренной харьковчанин, моего же возраста. Он тоже прошел в качестве военного врача всю Отечественную войну, после войны работал в Харьковском ортопедическом институте, где очень хорошо проявил себя. Но в 53г., на фоне сфабрикованного процесса врачей и расцвета антисемитизма был уволен из института. Не помогли обширные знакомства, блестящие аттестации, даже то, что он был председателем месткома института.
   На базе отделения работала кафедра "ортопедии, травматологии и военно-полевой хирургии". Заведующий кафедры проф. Трубников пригласил меня вскоре принять участие в работе кафедры в качестве внештатного ассистента на полставки. Я действительно был нужен кафедре, так как ни сам Трубников, ни его ассистенты Багрова Елена Николаевна и Белан Михаил Григорьевич не имели практического опыта в военно-полевой хирургии. Со всеми сотрудниками кафедры, включая также доцентов - вначале Лебеденко Юрий Михайловича, а затем Истоминым Георгий Павловичем у меня установились добрые взаимоуважительные отношения. То же могу сказать и о пришедших на кафедру позже ассистентов Батюк Дениса и Марухнича Николая. Преподавательская работа мне нравилась, и по собственному ощущению, удавалась
   К сожалению, работа эта продолжалась около трех лет только, затем какая-то комиссия нашла мое совместительство незаконным и меня уволили. Вместо кафедры мединститута, я еще в течении трех лет преподавал хирургию учащимся Первого Харьковского Медицинского Училища. Я вел там группу мальчиков, которую по линии военкомата готовили, как военных фельдшеров для армии. Эти ребята оказались даже более благодарными учениками. С некотрыми из них я поддерживал связь в течении многих лет.
   В последующем, мне пришлось прекратить педагогическую работу, так как в связи с открытием в Харькове новой тысячекоечной больницы скорой помощи в нашей больнице были упразднены хирургическое и травматологическое отделения. Заниматься со студентами на чужих базах я счел совершенно неприемлемым, как и учебу на одном лишь травматологическом пункте, куда мне пришлось перейти работать вместе с С.Я. О том, чтобы нас пригласили во вновь открываемую больницу, не могло быть и речи. Ведь горздрав в ту пору возглавлял некто Лукьянченко, не скрывавший своих антисемитских взглядов.
   Однако, примерно, до 80г. основная моя работа была в качестве ординатора травматологического отделения. Неофициально я считался старшим ординатором, так как другие врачи отделения Мира Давидовна Каган, Циля Самойловна Китаина, Полина Григорьевна Миркина работали в отделении непостоянно, периодически переходя на амбулаторную работу - на травмпункт.
   В отделении я обычно вел две палаты т.е. примерно 20 больных + 5-6 больных, лежащих в коридоре - как правило мест больным в палатах не хватало. Почти все больные лечились по поводу различных повреждений, чаще всего переломов закрытых и открытых, и их последствий и осложнений: ( несросшиеся переломы, остеомиелиты, деформации и контрактуры). В отделении применялись как консервативные, так и оперативные методы лечения. Среди моих больных почти постоянно была группа пожилых людей, чаще женщин, с переломами шейки бедра. Так как я еще в 47- 48гг. в Киевском ортопедическом институте обучился у Макс Соломоновича Новика технике оперативного лечения этих переломов, я и в нашем отделении активно оперировал этих больных, при том в самые ранние сроки. Опыт показал, что эти больные обычно быстро отяжелевают, а консультации с терапевтами и анестезиологами приводят только к потере времени и отказе от оперативного лечения, единственно спасительного при этих переломах.
   Вообще же я считаю, что подавляющее большинство переломов должны лечиться консервативными методами. Своих больных я обычно сам оперировал.
   Кроме ежедневной работы с больными палатными, я каждую неделю имел одно дежурство по скорой помощи. Обычно в течении такого дежурства в больнице приходилось принимать 8-10 больных, подлежащих стационарному лечению.
  
  
  
  
  
  
  
  .
  
  
  
  
  
  
  Спустя две недели после выписки Воронина доставили из полка , всего залитого кровь с запиской в нагрудном кармане: "Я , Воронин, застрелился, потому, что меня не хотят ле
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"