В 1955 году привела меня военная служба из далекого Приморья в город Бердичев. До этого я мало знал об этом городе, хотя родился, вырос и школу окончил в той же Житомирской области Украины...
Впрочем, о Бердичеве, и не только в Украине, но и на огромных пространствах бывшего Советского Союза, в какой-то мере знали все как о городе старинном и населенном в значительной мере евреями.
Тяжелая судьба этого города отражена в рассказе его уроженца Василия Гроссмана "В городе Бердичеве", а потом и в отснятом по тому же сюжету фильме кинорежиссёра Александра Аскольдова "Комиссар". Бердичев, тесно связанный в ХVIII - XX веках с еврейским народом, широко известен в мире. Здесь, в Израиле, его подчас называют даже "Иерусалимом на Волыни".До второй мировой войны в этом городе, действительно, жило много евреев, были еврейские школы и даже механический техникум с преподаванием на идише.
Ко времени нашего приезда центр города был, в общем, отстроен, полностью убраны руины, исключая развалины средневековой крепости, которые, возвышаясь над водохранилищем, образованным рекой Гнилопять, свидетельствовали о солидном возрасте города. Восстановлен ряд старых зданий, построено некоторое количество новых многоэтажных домов. Все же в основном город оставался одноэтажным. Центральные улицы были еще с довоенной поры вымощены булыжником, а главная (улица Карла Либкнехта), прямая и щедро озелененная, идущая от нового здания вокзала к центру, особенно выделялась среди других красивым старым зданием бывшей гимназии, где теперь размещался учительский институт, и вновь построенным современным кинотеатром. Кроме учительского института, в городе имелись еще несколько образовательных учреждений: упомянутый выше механический техникум, фельдшерское училище, музыкальная школа и, разумеется, еще несколько общеобразовательных школ. Понятно, преподавания на идише уже не было.
В городе действовало несколько солидных промышленных предприятий, среди которых выделялись завод химического машиностроения "Прогресс", станкостроительный завод "Комсомолец", крупный сахаро-рафинадный завод.
Население города все еще не достигло довоенной численности, хотя уже перевалило за 60 тысяч и, понятно, значительно отличалось от довоенного своим составом. Ведь доля еврейского населения стала незначительной: во время хозяйничанья оккупантов было убито и замучено, по данным Википедии, 38 536 евреев (как из самого города, так и беженцев из западных районов), а к моменту освобождения на весь Бердичев уцелело лишь... 15 евреев! Из живших там до оккупации евреев-бердичевцев вернулись в город немногие. Память о том страшном, что произошло на их родине не только от рук немцев, но и от "своих", от прежних соседей и даже одноклассников, пугала и отталкивала. И все же некоторые вернулись. К тому времени, когда я с семьей прибыл в Бердичев, там уже существовала небольшая еврейская община, связанная разве что общей памятью о происшедшем здесь в годы войны.
Вскоре появились у нас новые знакомые и даже друзья: по службе и по соседству. Кто-то из них предложил создать для наших ребятишек группу по изучению английского языка, воспользовавшись тем, что в нашем кругу появился учитель английского. Мы охотно присоединили к этой группе и нашу Ленку, которой к тому времени исполнилось четыре года. Вскоре я познакомился и подружился с её учителем Морисом Давидовичем Фридманом, человеком незаурядной судьбы, которой и посвящен этот рассказ.
Морис Давидович родился в начале двадцатых годов в Закарпатье, в учительской семье, родители увезли его еще младенцем во Францию, где в окрестностях Парижа он рос и с вдохновением учился, В 1937 г. поступил в Сорбонну, увлекшись поэзией Фирдоуси, иранистикой и языком фарси .В июне 1940 г., с приближением немцев к Парижу, пришлось, понятно, забыть про фарси: юный Морис бежал с товарищем через Пиренеи в Испанию. Там вскоре был задержан местной полицией. При задержании заявил, что он - студент Сорбонны, однако является подданным Её Величества королевы Англии, у которой он теперь вынужден просить защиты. Из документов при нем обнаружили лишь студенческий матрикул, который его подданства не подтверждал, но и не опровергал. Пока вопрос о нем будет выясняться с представительством Англии, он был помещен в концентрационный лагерь, где содержались, главным образом, пленные коммунисты из недавно поверженной в ходе гражданской войны испанской республиканской армии.
Продолжительное общение, и завязавшаяся дружба с испанскими комќмунистами оказали на Мориса огромное влияние.. Он проникся верой в коммунистические идеалы и в то, что они уже сейчас воплощаются в реальность в Советском Союзе. Укрепился также в желании сражаться с фашизмом, о чем сообщил не медля английскому дипломатическому представителю, когда тот прибыл в лагерь в начале 1941-го разобраться с Морисом и другими беспаспортными подданными Её Величества . В ответ было сказано, что его законное желание сражаться с фашистами будет удовлетворено, а вопрос о подданстве не срочен и будет решен после победы.
Вскоре он был перевезен в Великобританию и зачислен в ряды английской армии. Только 6-го июня 1944 года он в этих рядах высадился в Нормандии, а в сентябре вошел в Париж. Но не обнаружил в живых никого из своей семьи и вообще кого бы то ни было из прошлой жизни. Война шла к концу, и Морис всерьез задумался о своем будущем. Нужно было начинать жизнь как бы сначала. И тут он вспомнил рассказы испанских коммунистов о первой в мире стране социализма. Ведь теперь Закарпатье тоже стало частью этой необъятной страны. Еще до демобилизации он зашел в советское консульство, Там его встретили с пониманием, посоветовали подать документы для восстановления советского гражданства.
Но только в сентябре 1947 г. он прибыл в Москву, в отдел репатриации Министерства внутренних дел. Нужно признать, что чиновнику, которому пришлось разбираться с Морисом Давидовичем, выпала нелегкая задача: Этот новоиспеченный гражданин Советского Союза, действительно, учился в Сорбонне, но у него, в сущности, нет профессии. Он по положению приравнивается к участникам Великой Отечественной войны, но никаких особых льгот не удостоен. Знает английский , французский и испанский языки, но почти не знает русского! Да, вот еще: в анкете новоприбывший репатриант указал для чего-то, что владеет восточными языками - фарси, ивритом и... идишем! И тут чиновника осенило: "Пошлю-ка его в Бердичев, городок издавна известен как еврейский - вот пусть там с ним и разбираются"!
Таким образом гражданин Фридман М.Д. оказался осенью 1947 г. в г. Бердичеве с предписанием местным властям: определить его там на жительство - и трудоустроить.
В Бердичевском горисполкоме без особого труда разыскали людей, говорящих на языках, доступных присланному из самой Москвы товарищу, и, поразмыслив, определили его на временное жительство в рабочее общежитие завода "Прогресс" по согласованию с дирекцией завода и на работу в среднюю школу Љ 3 на полставки преподавателя английского языка .
Признаться, я не могу себе представить: как удалось Морису выжить в трудные послевоенные годы на полставки учителя?!. Он не любил об этом рассказывать, но как-то раз признался, что рабочее общежитие оказалось для него благом: соседи по комнате хорошо к нему относились, находили ему возможность подрабатывать, он не гнушался любой работой. Помогал испанский опыт и то, что он был молод и физически крепок. Самыми благоприятными периодами в то время были месяцы, когда его со старшими школьниками отправляли работать в местные колхозы Как раз в учительском коллективе он чувствовал себя неуютно. Учителя были местные, украинцы, он, по собственному выражению, "кожей ощущал их неприязнь".
Но в 1953 г. ему повезло - в школу назначили новую учительницу математики, недавнюю выпускницу Московского государственного университета Рахель Соломоновну. Эта молодая и обаятельная Рахель внесла с собой в атмосферу школы какое-то свежее веяние. Впрочем, быть может, это веяние какой-то свободы, раскрепощённости пришло в школу не из-за Рахели, а вследствие оттепели, ощущавшейся всей страной после смерти Сталина. Появление же Рахели в Бердичеве было связано с обычной бытовой ситуацией: умер ее отец , и в крохотной комнатушке, выделенной завкомом завода
"Прогресс" после войны кадровому производственнику, оставалась одинокая старая и больная мать, которую одну никоим образом нельзя было покидать.
Морис Давидович к этому времени прилично овладел русским языком, получил уже полную учительскую ставку. Несмотря на то, что он продолжал напряженную заочную учебу в Житомирском педагогическом институте и старался приработать где только можно, разумеется, не мог одинокий молодой мужчина не обратить внимание на Рахель. Мама её вскоре скончалась... Конечно, выражение "обратил внимание" ни в коей мере не отражает тех чувств, которые он испытал при ее появлении. Ведь он был "почти француз"! Не стану описывать подробности, чтобы не превратить этот скромный рассказ в обширный роман. А вкратце обязан сообщить, что к моменту нашего знакомства с Морисом он уже был женат на Рахели, и вскоре у счастливой пары, обитавшей вместе в той самой "квартире" площадью в 6 кв. м., родилась дочурка.
Знатоки еврейской жизни, особенно в Бердичеве, утверждают, что наш еврейский Бог четко следит за тем, чтобы у его подопечных насчет счастья не было перебора. Может, потому, а скорее из-за условий жизни и быта, Морис заболел костным туберкулезом. Но опять же повезло Морису в том, что на него распространялись права лечиться в областном госпитале для инвалидов войны, который, кстати, находился в том же Бердичеве. Можно даже сказать, что благодаря этому госпиталю Морис выжил. Ибо где еще в то время он мог получать стрептомицин? А так, хотя в пору нашего знакомства Морис ходил еще с костылем, он не производил впечатление человека болезненного, невезучего, - "шлемазла", как говорят в Бердичеве. Напротив, его худощавое, с выдающимся носом, оживленное лицо всегда озарялось приветливой улыбкой при встрече . И это не было притворством. Он, действительно, радовался встрече, рад был обменяться новостями, не только местными, но даже мировыми, в которых он был всегда информирован больше любого из нас. Ведь он в своей клетушке, рядом с детской кроваткой, умудрялся извлекать из своего старенького "Рекорда" сведения на любом европейском языке, нам совершенно недоступные. При этом, нередко лицо его и речь выражали застенчивость, по-видимому, из-за все еще нередких погрешностей в русском языке и неудовлетворенности своим социальным положением. Занятия с группой дошколят он проводил попеременно в их квартирах, - и у нас, пожалуй, чаще, чем у других, так как мы жили в центре и охотно принимали эту группу у себя.
Как правило, после занятия детей отпускали, а мы с Морисом не торопясь обедали. Аня, моя жена, готовила в такие дни что-то вкусное и сытное, так как понимала, что Мориса не мешает подкормить. Морис во время обеда и после него рассказывал что-нибудь интересное из своей биографии или из прочитанного. Он оказался очень интересным и сведущим собеседником. Ощущалось, что годы, прошедшие в ожидании высадки в Нормандии, он и для себя потратил не зря, В Дувр из лагеря разрешалось отлучаться, а там была великолепная библиотека. Он перечитал в ней всю английскую классику и значительно усовершенствовал свои знания в английском, начал даже заготовки для будущей диссертации .
Летом 1958-го года в семье Мориса произошли потрясающие перемены. Началось все с того, что совершенно неожиданно пришло письмо из Парижа. Оказалось, что в годы войны уцелел младший брат Мориса - Луи. Он спасся, участвуя в "макИ" - французском партизанском движении, и как раз в период высадки союзников в Нормандии был тяжело ранен, подорвавшись на мине . Долго болел, отлёживался в деревне близ Шербура. В настоящее время он уже достаточно активен, хотя прихрамывает. С огромным трудом через "Красный Крест" разыскал адрес Мориса, счастлив, что тот жив. Луи уже записался на поездку делегации ФКП (Французской компартии) в Советский Союз и непременно навестит Мориса.
Рахель пошла с этим письмом в горком партии и задала там вопрос: как ей принимать французских коммунистов в квартире, где на площади 6 кв. м. живут без всяких удобств не год и не два двое учителей с дитём... В горкоме поахали и поохали, выругались неизвестно в чей адрес, но тут же дали указание председателю горисполкома: безотлагательно выделить в достраивающемся доме однокомнатную квартиру чете Фридман. И в конце 1958-го года мы с Аней присутствовали на новоселье у них. Не берусь описать радость этой четы в новой квартире, стены которой еще не успели высохнуть.
Как раз на новоселье Морис опять заговорил о своей диссертации. Видимо, он серьезно продумал ее содержание и конфигурацию еще в Дувре, но это были лишь мысленные намётки. Для того, чтобы их изложить на бумаге, требовалось основательно поработать с литературой, что в Бердичеве было нереально, и так же невозможно было обойтись без руководства авторитетного специалиста. И тут вдруг моя Аня проявила инициативу. Она предложила написать о замыслах Мориса своему дяде - проф. С. М. Утевскому, известному специалисту по западно-европейской литературе, преподававшему в Харьковском педагогическом институте и, кажется, в университете. Через некоторое время Семён Михайлович. Утевский (кстати, сам тоже участник второй мировой войны, но в составе Советской Армии) согласился принять Мориса Давидовича и побеседовать с ним о его задумках.. Морис поехал в Харьков и жил там у Славы Михайловны - Аниной мамы - целую неделю, работал в университетской научной библиотеке и консультировался у проф. Утевского, Тот нашел замыслы Мориса интересными и перспективными и в результате адресовал его к киевскому академику Белецкому Александру Ивановичу, любезно взявшему на себя руководство этой работой.
В этот период большое усердие и терпение понадобилось не только Морису, но и Рахели: работа над диссертацией была для него связана с частыми поездками в Киев... Однако, весной 1961 года Морис успешно защитил диссертацию. И вскоре его пригласила к себе на работу кафедра английского языка Житомирского пединститута, который он лишь недавно закончил.
В 1962 г. я и сам уехал из Бердичева, и, к сожалению, потерял связь с Морисом Давидовичем. Может быть, кто-то из читателей, живших в Бердичеве или Житомире, дополнит мой рассказ?