Аннотация: В армии после войны,на гражданке и опять в армии.
Два мира есть у человека, один - который нас творил.
Другой- который мы от века творим по мере наших сил.
Н.Заболоцкий
А ЧТО БЫЛО ПОТОМ ?
Предисловие.
Несколько лет тому я написал свои воспоминания о войне, охватив в них 41-45 гг. Затем написал еще о большом отрезке жизни с 49 по 81 г., в сущ-ности, главном периоде трудовой и, осмелюсь сказать, творческой жизни, включая создание семьи. Писалось все это не для печати, а для своей собст-венной памяти, которая все больше слабеет, и для самых близких настоящих и будущих. Чтобы какой-нибудь праправнук не мучился, ежели вздумает со-ставлять "родовое дерево ", имел источник. Впрочем , возможно что я про-считался: Фронтовых друзей, которым были бы интересны мои воспомина-ния, почти не осталось, а детям и внукам некогда читать про минувшее .Од-нако, я еще надеюсь, что когда -нибудь они, когда сами выйдут на пенсию, пожелают прочитать или даже перечитать эти записки. Пока же, единствен-ным заинтересованным читателем их являюсь я сам. Разве что, еще жена, ко-гда из солидарности соглашается иногда почитать. Так вот, перечитывая свои воспоминания, я обнаружил в них пробел: в них пропущен период с конца 45 по конец 49г. Меня так внучка и спросила: " А что было потом?" Поразмыс-лив, я решил, что стоит хотя бы для себя припомнить основные вехи этого сложного и трудного времени. Ведь прошло свыше 60 лет, и многое уже без-возвратно забыто мною самым.
160 ОМСБ 3-й гвардейской танковой дивизии.
Свои воспоминания о войне я закончил тем, что вместо ожидаемой демобилизации, я получил назначение на должность начальника хи-рургического отделения 160 медсанбата 3-й гвардейской танковой ди-визии. (См. часть вторую воспоминаний)), расположенного в западной Померании вблизи Щецина ( нем. Штетин ). Мы с медсестрой Машей добрались туда без проблем поездом .
Как только мы разыскали медсанбат, разместившийся в небольших одно-этажных зданиях на окраине этого небольшого города , мне пришлось не-ожиданно заняться сразу же небольшой хирургической практикой, замеча-тельно сослужившей мне в последующем. Я расположил к себе самого ко-мандира дивизии и часть будущего своего хирургического отделения.
Все начинается с детства.
Еще с улицы, заходя в штаб батальона, мы услыхали доносившийся из соседнего здания, громкий детский плач. В помещении штаба оказалась только одна местная медсестра, представившаяся лейтенантом Томакуловой. Она, оказывается, временно исполняет функции делопроизводителя. Пока она записывала мои данные, я спросил её :"Что это за дети у вас?"
-Знаете, уже начали привозить сюда семьи. Ведь так стосковались за эти го-ды. Вот и комдив, в числе первых привез своих. Только на днях привез, и надо же, такая неприятность! У сынишки его что-то с ручкой случилось. Вроде, и не падал, а орет с утра и руки не подымает. Уже наши доктора его смотрели, в город возили, там госпиталь для репатриантов, рентген сделали - ничего не находят, а малыш плачет и повязку срывает. Собираются ему гипс наложить и везти в Лигницу, в центральный госпиталь. Может Вы, док-тор, раз уже прибыли, посмотрите его до гипса?
Признаться, я не знал, как поступить. Ведь мы с Машей прямо со станции, изрядно устали,- хоть и в поезде, а тряслись без малого почти восемь часов. К тому же не представились еще начальству. И вмешиваться в решение, уже принятое другими врачами, как-то неудобно. Хотя я понимаю, что врачи медсанбата, впрочем, как я сам, не очень разбираются в детской патологии. С другой стороны, негоже отклонять предложение этой Томакуловой, коль оно уже высказано. Говорю ей: " Я ж не вправе что-то делать, не представившись комбату". - " Комбат сейчас в отъезде, но я сейчас могу пригласить дивизи-онного врача подполковника Молчанова, он там с генеральшей и малышом ". -продолжала активничать Токмакулова.- "Что ж, зовите его, если считаете удобным".
Через несколько минут появляется подполковник Молчанов - невысокий полноватый, на вид этак лет 35-40. Пытаюсь представиться ему, но он пре-рывает меня и обращается неформально : " Замечательно, доктор, что Вы так вовремя прибыли. У нас здесь выбыл из строя комроты - ведущий хи-рург, да вот, теперь такая неприятность с этим малышом. Вам действитель-но, стоит осмотреть его, пока гипса нет".
- Ладно,- отвечаю, - только где бы тут шинель снять, да умыться с дороги?
- Там и умоетесь.
Иду с ним вместе в соседний дом - "хирургическую хату", как выразился дивизионный врач. Понятно, что он с Украины, и по пути узнаю, что зовут его Павел Cергеевич. Пока умываюсь, напряженно думаю, вспоминаю все, что знаю об особенностях детской травмы. Очевидно, что травма, если она имела место, была незначительна - иначе бы доктора разобрались.
И вспоминаю: у детей до четырех лет случается так называемый "подвы-вих головки лучевой кости". Его еще называют "пронационным" так как при этом невозможно повернуть кисть наружу. Продолжаю припоминать, как рассказывала на практическом занятии ( Господи! Это еще до войны было!) ассистент наш Галина Семеновна. "суп несу" -ладошка кверху -значит "су-пинация", суп пролил -ладошка вниз -значит "пронация". И однажды на амбулаторном приеме даже видел как доцент Ясногородский легко и просто устранил такой подвывих малышу. Я ,разумеется, не разглядел толком как это у него получилось. Пробовал почитать об этой методике в руководстве, но тоже не очень понял. Выяснил лишь, что нужно предплечью придать по-ложение супинации .Конечно нет никакой уверенности в том, что у этого мальчика именно такой подвывих, но все же какая-то рабочая гипотеза поя-вилась. Как все это давно было, и как это далеко от той хирургии, которой все мы занимались все эти бесконечно длинные военные годы!
В соседней манипуляционной застаю несколько женщин в медицинских халатах. Среди них дама средних лет привлекательной внешности, вероятно мама, и хныкающий малыш, настороженно глядящий на меня. Здороваюсь со всеми и стараюсь не привлекать внимание больного. Неторопливо знаком-люсь с присутствующими. Спрашиваю о расположении операционного бло-ка, об оснащенности его, а сам внимательно изучаю поведение мальчи-ка. Левая рука его полусогнута в локте, прижата к животу и заметно, что он избегает движений ею, хотя пальцами и даже кистью двигает. Маму зовут Вера Сергеевна.
Прошу маму пройти с ребенком в соседний врачебный кабинет . Моя опе-рационная сестра, Акацевич Валя, с которой я только что познакомился, спрашивает: " Так гипс будем накладывать?- а то ведь я уже бинт разверну-ла...". И в голосе ее звучит нескрываемое недовольство. Отвечаю: " Еще не знаю. Заверните пока бинт в его бумажку и идемте с нами ". Во вра-чебном кабинете только небольшой письменный стол, топчан и несколько стульев. Рассаживаемся, и я прошу маму рассказать о мальчике все-от рож-дения. Оказывается, в анамнезе ничего ,привлекающее внимание. Травм в прошлом не было, болел только ветрянкой да корью, ходить начал с годова-лого возраста. Развивается, в общем нормально. Только, разве, не очень по-слушный - два года рос у бабушки, та не в меру его баловала. Насчет вче-рашнего происшествия уже все всем рассказывала. Да , собственно, никакого происшествия и не было. Вышла с Павликом, как обычно, после сна погулять во дворе. Было уже около часу дня, собиралась уже возвращаться. Вдруг крик, и перестал рукой двигать.
- А Вы его, простите, за ручку не потянули?- спрашиваю.
- Может, и потянула легонько. Ведь он мужик у нас упрямый, с характером.
Так, следовательно. Похоже, ситуация вписывается в мою гипотезу. Те-перь, самое сложное: Как войти в доверие к маленькому пациенту? Начинаю с отдаленного:
- Давай теперь, Павлик , с тобой поговорим. Павлик все это время насто-роженно молчавший, долго не отвечает, а потом как бы неохотно спрашива-ет: " А ты, кто? " Отвечаю: " Я доктор, лечу раненых. Могу и тебя полечить, если у тебя что болит". " У меня ручка болит, ты что, не видишь?" " Вижу, что ты ее на животе держишь. А отвести ее в сторону от живота можешь?" " Могу немного, только здесь болит " . Мальчик слегка отводит плечо, удер-живая локоть правой кистью. " А давай я тебе помогу подвигать, и тебе будет совершенно не больно", - говорю ему и беру его локоть правой кистью, плотно охватывая и фиксируя его. В этом положении производим несколько движений пассивных и активных в плечевом и кистевом суставах, действи-тельно, совершенно безболезненных Теперь мы оба настолько осмелились, что позволяем себе несколько совсем небольших сгибательно- разгибатель-ных движений в локте. При этом я всей ладонью ощущаю рельеф локтево-го сустава, кладу большой палец на головку лучевой кости, не торопясь бе-ру в левую руку предплечье и одним резким движением поворачиваю его наружу , то есть супинирую его. Большой палец на головке луча при этом ощущает щелчок, а Павлик вскрикивает, и затем рыдает не столько от мгно-венной боли, сколь от несправедливости.
- А говорил,- будет не больно...вай-вай -вай.........
- Так это ж только капельку, и теперь уже совсем болеть не будет, сам уви-дишь.
- Болит еще.
- Скоро пройдет совсем. Ну-ка, подвигай рукой в локте. Видишь, уже полу-чается.
Говорю Вале: " Гипса не будет, но на косынку руку на всякий случай под-весьте". Маме говорю: " Возьмите его за правую ручку и погуляйте минут десять во дворе. Потом зайдете на проверку".
Еще через полчаса расстаемся друзьями с Верой Сергеевной и Павликом. Все довольны. Кажется больше всех довольна Тося Токмакулова, которая не только проявила полезную инициативу. Но еще успела тем временем опреде-лить нас с Машей на жилье и на питание в офицерской столовой при штабе дивизии
Кое-что из истории и о действующих лицах .
Третья гвардейская танковая дивизия была создана сразу после войны при расформировании 5-й танковой армии, которой командовал маршал Ромист-ров. Сам маршал естественно убыл, но переформирования еще продолжа-лись. Что касается медсанбата, то он, насколько я себе представляю, к моему прибытию сохранил свой основной офицерский состав, и я воспользуюсь моими старыми заметками, увы, тоже сделанными через много лет, чтобы вспомнить , насколько это возможно, людей и события, связанные с ними в период пребывания в этой дивизии. В этом перечне только медицинский со-став, так как с командными кадрами мне почти не приходилось иметь дело, и проведу его, как это принято в армии по старшинству. Разумеется, упоминаю только тех, кто чем-то запомнился
Начсандив - подполковник м.с. Молчанов Петр Сергеевич мне заполнился, главным образом, по описанному выше эпизоду. Благодаря нему, у него сло-жилось, по-видимому, обо мне хорошее мнение, что выразилось в после-дующем в доверии при решении лечебных и экспертных вопросов, впрочем, редко возникающих. Этому не помешало то, что еще при первой встрече я признался ему, что не собираюсь долго оставаться в дивизии и вообще в ар-мии, и стремлюсь к демобилизации. И, признаться , он в последующем , если не содействовал мне в этом, то ,во всяком случае, не мешал. В коллективе его считали человеком добродушным, компанейским, обладающим чувством юмора. В качестве образца этого юмора приводили его тост, провозглашен-ный им в честь девушек и женщин - военнослужащих на одном из многочис-ленных пикников, состоявшихся в дивизии сразу после Победы: "Чтоб наши Кати, Маши, Лены, Дуси, Тоси, Иры, Жени - все вскоре были в поло-женьи "
Комбат - майор м.с. Бузник Иван Михайлович запомнился мне только сим-патичной внешностью: высокий, стройный, чернявый и с усами. Он мало вмешивался в лечебные вопросы и я легко находил в нем согласие, когда оно требовалось
Командир медицинской роты - майор м.с. Белозеров Владимир Владими-рович - мой непосредственный начальник., как уже было сказано, практиче-ски выбыл из строя из-за нелепого ранения уже после войны. На одном из вышеупомянутых офицерских пикников в честь Победы, после изрядного количества тостов, разгорелись страсти, и дело дошло до применения ору-жия, которого у танкистов хватало. Присутствовавший при этой схватке Бе-лозеров, стремясь предупредить тяжелое ранение в грудь, рывком отклонил пистолет стрелявшего вниз и получил при этом достаточно серьезное ране-ние паховой области. Ко времени моего прибытия в медсанбат, Белозеров уже начал ковылять на костылях, но хирургической деятельностью не зани-мался. Я изредка советовался с ним по административным и хозяйственным вопросам и отношения между нами были вполне доброжелательными.
Майор м.с. Мошкин Евгений Александрович - начальник терапевтического отделения, самый светлый и дружелюбный человек в тамошнем врачебном коллективе, в целом расстроенном послевоенным периодом реорганизаций , неопределенности и вынужденного безделья. Сибиряк по рождению и обра-зованию ( Закончил Томский мединститут ) он ,кажется, единственный не растерялся и.не приуныл. Свободное время он заполнил тем, что стал зани-маться охотой, к которой был приучен смолоду. Благо, и условия для этого занятия в этой местности создались благоприятные, так как осенью не были убраны хлеба и в них привольно развились зайцы и даже кабаны. Кроме того, в брошенных помещичьих угодьях сохранились олени. Женя приобрел охот-ничье ружье и даже какую-то собачонку и регулярно выходил на охоту. Участвовал и в коллективных выездах офицеров на охоту, в которых, разуме-ется, применялись все виды стрелкового оружия. Несколько раз он приносил зайцев, и изредка с коллективной охоты то кусок кабана, то - оленя. Эти охотничьи трофеи умелыми руками наших женщин превращались в аппе-титные блюда для всех, кто питался в офицерской столовой. Мошкин был вообще приятным и интересным товарищем и , несомненно, знающим вра-чом. Он, кстати, приохотил и меня разика два пройтись с ним по свежему снегу " на зайца" . Однако мне, выражаясь охотничьим сленгом, не пофар-тило. Да и Женя в те разы пристрелил лишь одну ворону.
Врач- эпидемиолог, майор м.с. Ворожин Евлампий Христианович запом-нился мне не столько по его, скажем, нечастому имени, которое как-то кон-трастировало с именем его красавицы жены - Шинкерман Суламифь Мойсе-евны, но, главным образом по событиям, связанных с его болезнью. Вскоре, после моего прибытия в дивизию, меня пригласили на консилиум к Ворожи-ну, к тому времени лихорадившему уже свыше недели . Может, судя по име-ни, я ожидал увидеть этакого мощного мужлана - сибиряка. На самом деле им оказался щуплый и тощий мужичок, с виду - подросток. Я был при-глашен с целью обнаружения возможного инфекционного очага, так как предполагалось септическое состояние. Я не нашел такого очага и присое-динился к мнению, что речь идет об общей специфической инфекции. Ввиду того, что на следующий день мне нужно было съездить в Лигницу, я предложил отвезти в СЭЛ (санитарно-эпидемиологическая лаборатория) кровь Ворожина для бактериологического исследования.
У меня была другая причина ,из-за которой мне, лично, понадобилось поехать в Санитарное управление : - в моем, т. е. в хирургическом отделении, погибал от раневого сепсиса солдат, и единственная надежда оставалась на то, что мне удастся раздобыть для него пенициллин, о котором мы уже мно-го слыхали и читали, но еще не видели. Впрочем, об этом солдате и пени-циллине расскажу потом отдельно, а теперь об Этой поездке.
Я договорился, что поеду в автобусе совместно с инструктором политот-дела, который посылается специально для встречи и сопровождения в диви-зию группы московских артистов, прибывших с шефскими концертами.
ПОЕЗДКА В ЛИГНИЦУ. СЭЛ. АРТИСТЫ, ЗЕЛЕНА ГУРА.
На следующее утро, я сам с трудом взял из вены Ворожина кровь для ис-следования. С трудом потому, что вены у него слабо выражены и уже иско-лоты предыдущими инъекциями. Удалось набрать в заранее приготовленную пробирку около 2-х мл. крови. Пробирку я бережно поставил в верхний карман кителя, и всю дорогу придерживал ее рукой. По прибытии в Лигни-цу, мы договорились с инструктором политотдела о времени и месте встречи, и я сразу же направился в лабораторию. Объяснив сотруднице, что я привез кровь для посева и серологических исследований тяжело больного врача, я достал из кармана завернутую в салфетку пробирку и оторопел - пробирка была пуста. Видно, вследствие дорожной тряски все жидкое содержимое впиталось в ватно-марлевую пробку. По-видимому мое лицо выразило от-чаяние, которое я ощутил, потому, что милые врачи - сотрудницы лаборато-рии стали меня успокаивать, что и посев, и серологические реакции можно будет сделать, воспользовавшись этой злосчастной пробкой. Успокоившись, я отправился в Санитарное управление, где с трудом выпросил ( после уст-ных и письменных обЪяснений) один флакон - двести тысяч единиц англий-ского пенициллина.
Когда я прибыл к месту встречи, все уже были в сборе. Человек тридцать артистов из коллектива московского музыкально-драматического театра им. Немировича - Данченко оживленно беседовали вокруг и внутри нашего ав-тобуса. Примерно в15 часов мы двинулись в сторону Старгорода. Однако, на этот раз автобус шел как бы нехотя : то резво бежал, то начинал чихать, спо-тыкаться, а то и вовсе останавливался. Водитель что-то там прочищал, ругал, не стесняясь вначале горючее, потом ремонтников, затем уже и артистов, ко-торые, по его мнению, сглазили автобус и , к тому еще, начали разбегаться в кусты на остановках. В общем, когда мы въехали Зелену Гуру , уже нача-лись сумерки, и водитель заявил, что дальше он не поедет на ночь глядя. Ин-структор пошел разыскивать коменданта , оставив на моем попечении всю трупу. Надо признаться, что это не оказалось трудным. Драматические арти-сты, получившие советское воспитание, не стали разбегаться по " заграни-цам" или паниковать. Они, напротив, стали успокаивать меня, что они не пропадут. Договорятся с местными властями и дадут концерт для местных жителей, - это окупит все возможные расходы.
Вскоре пришел инструктор политотдела с помощником военного комен-данта. Нас всех разместили в маленькой, но опрятной частной гостинице, где еще и покормили чем-то на ночь, и утром что-то дали поесть. Оказалось, что очутились мы в Зеленой Гуре ( в недавнем прошлом немецкий Грюнберг) в праздничный день. Называется этот день "Праздник всех святых". Следова-тельно, это было первого ноября. Смысл этого праздника мне объяснил один местный житель, рассказав анекдот. " У одного немца работали батра-ками поляки. И хозяина возмущало то, что у католиков чтят так много свя-тых. Чуть ли не через день надо отпускать рабочих в костел. Наконец, рабо-чие сообщили, что назавтра праздник " Всех Святых". Немец обрадовался : - "Идите в костел и хорошо отпразднуйте, чтоб потом работать без помех". Отпраздновали. Через день опять приходят работники:"Завтра пойдем в кос-тел отмечать день Свтой Екатерины". Хозяин взорвался: " Где, пся крев, шлялась эта Катерина в день Всех Святых?" На самом деле в этот день ка-толики по традиции поминают всех погибших и умерших близких. Но в Зеленой Гуре в то время еще не было могил местных жителей, зато было большое кладбище советских солдат . Их и посетили в этот день жители но-вого польского города Зелена Гура. А затем был большой концерт - " ут-ренник" силами московских артистов, имевший большой успех. На русском и украинском языках исполнялись советские довоенные и фронтовые песни. Помню восторг , когда хор исполнил в заключение " Варшавянку "- весь зал поднялся с кресел и пел вместе с хором .Зал требовал еще песен, но нас уже ждал другой автобус, ждала дивизия. И доехали мы без приключений. Не от этого ли спонтанного концерта зародилась традиция ежегодных концер-тов советской песни в польском городе Зелена Гура?
БЫЛАЯ МОЩЬ ПЕНИЦИЛЛИНА.
Остается сообщить о результатах моей поездки: Серологическим исследо-ванием у Ворожина подтвержден диагноз - брюшной тиф. Это, впрочем, имело в ту пору лишь эпидемиологическое значение, так как специфических средств против брюшного тифа не было. Ворожин болел тяжело и долго, почти два месяца , но к моему отъезду из дивизии выздоровел. Больший эф-фект мы получили благодаря приобретению пенициллина. Количество его у современных врачей вызовет улыбку, но нам действительно удалось спасти погибающего от раневого сепсиса солдата с помощью этого одного флако-на. Речь шла о старослужащем 56 лет, подлежащем демобилизации. Он уже и жене успел сообщить, что едет домой, когда он получил случайное ( не-охотно объяснял - "по пьянке") пулевое ранение левого плечевого сустава .Ранение осложнилось гнойным артритом, который вначале пытались лечить промываниями сустава антисептиками и инъекциями трофейного пронтози-ла. У больного развилась септицемия, выражавшаяся постоянной лихорад-кой, ознобами, нарастающим истощением. Я немедленно после прибытия произвел ему переднюю артротомию, затем расширил ее сзади. Применяли все доступное и рекомендованное тогда, включая переливание донорской крови. Подумывал о резекции сустава, но не выдел смысла: Гноя почти не было, раны были сухие, безжизненные. Да и сам больной был еле живой. Пе-нициллин его спас. Мы развели наш флакон в 100 мл. физиологического рас-твора и вводили внутримышечно каждые три часа. Уже через сутки про-изошли изменения - больной впервые попросил есть. Раны ожили, стали влажными, потек гной. Через три дня больной начал подниматься. Мы пе-ревели его по договоренности в центральный госпиталь.
Вообще же хирургической работы было мало. Как-то прооперировал-грыжу, были небольшие травмы, честно говоря, уже и не помню, чем мы то-гда занимались. Мы, это, кроме меня , мои ординаторы: Швец Елена Василь-евна и Истомина Полина Андреевна. Припоминаю, к примеру, что как-то вы-пал снег, и мы по приказу комбата полдня сгребали его, а Женя Мошкин убирать снег не стал. Сказал: " Не Сибирь здесь, - сам растает". И через два дня у него снег действительно исчез, а у нас еще долго лежал в сугробах. Пожалуй, больше других пришлось в этот период потрудиться д-р Истоми-ной. Ей припомнили, что до войны она была дерматовенеролог , и эта ее профессия оказалась очень востребованной. Кроме военнослужащих ее паци-ентками стали молодые немки, из числа тех, которые не смогли эвакуиро-ваться в Германию. " Не могу им отказывать в помощи, - говорила Полина Андреевна , - и их жалко , так они еще наших же солдат заражают". Не впра-ве касаться проблем гражданских немцев , оставшихся на нашей территории. Много позже, уже в восьмидесятых, очутившись в Калининграде, я спросил одного старослужащего куда делись немцы оставшиеся в КениГсберге. Он спокойно ответил: " Да-к они же все поумирали с голоду. Им же хлебные карточки не давали".
С самого начала по прибытию в дивизию я не был настроен продолжи-тельно работать здесь. Я об этом сознался Молчанову еще в день приезда. Не скрывал я это и от других товарищей. Маша вскоре получила приказ об увольнении из армии по ранению, и уехала в Воронеж Я же не мог идти к командиру дивизии ходатайствовать об увольнении из армии, пока в отделе-нии находился умирающий солдат. Но теперь ситуация изменилась и я пошел на прием к генералу. Я показал ему вызов из института, в котором указыва-лось, что многие мои товарищи уже возобновили учебу в специально соз-данной группе. Генерал отнесся к моей просьбе сочувственно, но сказал, что сам он эти вопросы не решает и предложил мне съездить с ним в Лигницу, где он сам зайдет к начальнику Санитарного управления чтобы выяснить что можно сделать по моей просьбе. В середине ноября этапоездка состоялась. В результате ее мне было предложено войти в группу, сформированную НКВД для сопровождения военнопленных немцев в трудовые лагеря, расположен-ные в Союзе , с тем, чтобы после командировки не возвращаться в Польшу, а явиться в отдел кадров Главного военно-санитарного управления. Я дал со-гласие и уже в середине декабря прибыл в лагерь немецких военнопленных, расположенный в пос. Пшеполе под Вроцлавом.
ЛАГЕРЬ НЕМЕЦКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В ПШЕПОЛЕ.
Этот лагерь создавался самыми немцами для советских военнопленных .Правда, поселок назывался тогда Гундфельд и представлял он пригород Бреслау. Теперь, в конце 45г. это был огромный лагерь для немецких воен-нопленных. Слыхал, что там было десять зон, в которых содержались сто тысяч пленных. Говорили также, что до моего приезда была здесь еще одна, женская зона, но женщин потом распустили. Эти данные я получил от моих ,так сказать, коллег по работе : начальника эшелона майора Беспалова и его помощника по хозяйственной части Коржикова Николая. Оба они, офицеры НКВД, прибыли из Москвы, где формировались такие группы по сопровож-дению эшелонов с военнопленными. Врач эшелона из этой группы куда-то делся , я не расспрашивал о нем, так как еще при первом знакомстве Беспа-лов заметил: "Меньше знаешь - целее будешь". Вообще этот майор произ-вел на меня почти сразу впечатление человека хитрого, коварного, нечисто-плотного в поведении, он стремился окружить себя завесой таинственности и значительности. Я старался поменьше общаться с ним, хотя жили мы втро-ем вместе продолжительное время. Коржиков, напротив был простоват, но дружелюбен, легок в общении.
Наша предстоящая задача по сопровождениЮ оказалась далеко не близкой ввиду тяжелого политического и экономического состояния, в кото-ром находилась Польша.Слабое, малоавторитетное правительство, экономи-ческая разруха, бандитизм - все это затрудняло формирование ожидаемых нами эшелонов.
Впрочем, у меня пока была определенная задача - отобрать при помощи медицинской службы лагеря 2500 военнопленных, годных к тяжелому фи-зическому труду. Не было при этом определенного расписания, определяю-щего годность, как, к примеру, расписание болезней в приказе НКО для оп-ределения годности к службе в армии. Приходилось исходить из своего здра-вого смысла, врачебного опыта, и в определенной мере ориентироваться на упомянутый выше приказ. Ведь понятно, что пленных в разрушенную нем-цами страну мы повезем не для отдыха. Забегая вперед, должен признаться, что все же в нескольких случаях мы допустили просчеты, так как уже в пути нам пришлось снять с эшелона трех человек Работу эту мы выполняли пла-номерно в течение двух месяцев по мере того, как руководство лагеря предлагало людей для осмотра. Должен заметить, что, в общем, физическое состояние пленных было удовлетворительным, процент признанных негод-ными не превышал 5%.
Быть может это объясняется предварительным отсеиванием явно не-пригодных .до медицинского осмотра. Мне не приходилось бывать внутри бараков, но внешне в лагере царил строгий режим и порядок, поддерживае-мый самыми пленными. На всех дорожках и линейках, особенно на перекре-стках стояли дневальные ,которые громко предупреждали о появлении со-ветских офицеров, и приветствовали их. Порядок был воинский, но знаков различия у пленных не было. Передвижение пленных по лагерю происходил только строем. Не знаю правил распорядка жизни лагеря, но на меня произ-вели впечатление регулярные концерты большого симфонического оркестра, образованного из пленных.
Эшелон с военнопленными на Кавказ
Наконец, в конце февраля стали прибывать железнодорожные составы для перевозки военнопленных. Наш будущий эшелон состоял примерно из 55 то-варных вагонов, из которых 50 были переоборудованы двусторонними двухэтажными нарами, зарешеченными окнами и парашами - для военно-пленных. Остальные вагоны были служебные: штабной вагон, для карауль-ного взвода, кухня и изоляторы, один из которых - санитарный был в моем ведении и находился в конце эшелона.
В "штабном" вагоне разместилась наша "команда" т.е. мы втроем, причем Коржиков раздобыл для нас кровати и даже постель: матрасные наволочки, которые мы сами набили сеном , простыни и одеяла. Майор Беспалый при загрузке эшелона преподнес нам сюрприз - он привел к нам вагон моложа-вую женщину, лет за тридцать, о которой мы знали лишь то, что она украин-ка и что зовут ее Надя. Не думаю, что Надя эта имела какой-то официальный статус, ибо при появлении какого-то контроля ( пограничники,таможенники ) он Надю прятал. Скорее, Беспалый в процессе службы не привык обходиться без женщин. В Пшеполе он находил голодных немок, а для поездки нашел репатриантку с Украины. Старослужащие помнят, что известную песню " Солдату на фронте тяжело без любимой..." как раз на фронте часто пели: "майору на фронте тяжело без любимой...". Справедливости ради, должен отметить, что присутствие Нади в вагоне придало ему характер домовитости, определенного уюта. Надя не только следила за чистотой, но еще и потапли-вала, и ухищрялась на печке- "буржуйке" приготовить что-нибудь из наших пайков и чего-то купленного у привокзальных торговок.
Для охраны эшелона прибыл взвод Берлинского конвойного полка, ос-нащенного соответствующим оборудованием и служебными собаками. Ко-мандир этого подразделения - капитан Родов также большую часть времени проводил в нашем вагоне. Я еще при предварительном осмотре военноплен-ных, подобрал себе из их числа команду, состоявшую из двух врачей, пони-мавших русский язык и переводчика, в прошлом балтийского немца, превос-ходно владевшего немецким и русским языками. Был также отобран предва-рительно персонал для кухни.
С утра, в один из первых дней марта, началась погрузка военнопленных в эшелон. Они прибывали небольшими колоннами и погружались в соответст-вии с планом, разработанном в лагере ,при участии начальника эшелона. В каждом вагоне назначался ,заранее отобранный, старший вагона. Я со своей командой освоили вагон-изолятор, т.е.набили несколько тюфячных наволо-чек соломой, разместили носилки, санитарную сумку и дезсредства, состо-явшие из одного мешка хлорной извести и бутыли с лизолом, выпрошенных мною в санчасти лагеря, как и некоторых дополнительных медикаментов. По мере заполнения вагонов я с командой начал свой первый обход эшелона. Так как в последующем такой обход совершался три раза вдень, обычно сов-падая с раздачей пищи, стоит пожалуй рассказать в чем состоял обход. В присутствии сержанта из караульного взвода открывался вагон и старший по вагону докладывал есть ли в вагоне больные. Они тут же осматривались од-ним из немецких врачей, и получали необходимую помощь на месте или переводились в вагон-изолятор для более полного обследования и лечения. В редких случаях больные госпитализировались в изоляторе на один-двое суток. Во время обхода один из врачей непременно входил внутрь вагона для контроля санитарного состояния и применения дезсредств. Я непосредствен-но редко участвовал в оказании медицинской помощи. Припоминаю, что один раз вскрыл военнопленному гнойник вокруг миндалины, другой раз подмозольный нарыв ладони. Однако я ,разумеется, участвовал во всех обхо-дах, а это достаточно трудоемкая работа, учитывая длину эшелона и нелег-кий путь вдоль вагонов по неровной ,заснеженной ,часто обледенелой тропе. И, понятно, что я был обязан контролировать все действия и назначения не-мецких врачей. Впрочем, никаких сложностей в этом не было - дисциплина немцев была безукоризненной.
. Погрузка в тот первый день продолжалась достаточно долго - только в 16.00 эшелон тронулся из Пшеполе. И в первую же ночь эшелон был оста-новлен по тревоге,-произошел побег из вагона с эс-эсовцами: караульный с одной из площадок обнаружил бегущего в сторону леса. Оказалось, что через вырезанное отверстие в боковой стенке вагона бежало шесть человек. Груп-па караула с собаками бросилась в погоню, и, действительно, привела из ближайшей деревни восемь мужиков в гражданской одежде. Предстояло ра-зобраться кто из них лишний. Утром по всему эшелону проводились обыски военнопленных .Были обнаружены и изъяты в большом количестве ножи, пилки и другие режущие предметы, хотя перед отправкой из лагеря все от-правляемые и их вещи были подвергнуты тщательному досмотру. Оказалось, к примеру, что в буханках хлеба, приготовленных в лагере, были запечены пилки и ножи. Все эти мероприятия , включая ремонт поврежденного вагона, проводились до полудня. Разумеется, движение по этому пути было приоста-новлено, к ужасу путейцев и комендантов ближайших станций. И, когда в последующие две ночи побеги повторились, было принято решение прекра-тить ночное движение. В результате наше продвижение на Восток резко замедлилось и расстояние в примерно 500км по Польше от Вроцлава до Бреста мы преодолевали почти месяц. В конце марта на ст. Лунинец про-изошла пересадка эшелона с узкого европейского пути на широкую совет-скую колею, и наше движение значительно ускорилось, тем более, что опасе-ний касательно побегов не было, и мы стали передвигаться ночью, даже главным образом ночью. Ведь ночью нет необходимости в перерывах на пи-тание, да и железнодорожная колея менее загружена.
По принятой в Союзе системе секретности мы все, включая начальника эшелона до поры, до времени не знали конечный пункт нашего маршрута. Начиная с Бреста, мы, разумеется, поняли, что нас везут на Юг, приближаясь к Ростову, стали соображать, что повезут, видимо, на Кавказ. И, вправду, в Ростове, где эшелон задержался на целый день, так как подвергался тща-тельной санобработке, Беспалов "по секрету" сообщил нам, что нас повезут в Мингечаур (Азербайджан) на стройку .Уже на следующий день мы миновали ст. Тихорецкую, а еще через день мы оказались на берегу Черного моря. Эшелон прибавил скорость, и в солнечное апрельское утро 46г. он остано-вился на первой платформе, точно по центру напротив вокзала г. Сочи Вско-ре забегали железнодорожники, санитарные работники, а затем и военные из комендатуры. Оказалось, кто-то по недомыслию запланировал раздачу зав-трака на это время .Понадобилось более получаса чтобы отвести эшелон от станции, где, понятно, осталась " продукция " десятков параш. Впрочем, на-ходить место для продолжительной остановки нашего эшелона вдоль всего курортного побережья было очень сложно, и поэтому, вероятно, следующие километры до Очемчири нас везли без остановок. В Очемчири эшелон разде-лили на две части, и, поочередно, каждую часть, при помощи двух паровозов отвезли по очень крутому подъему в Ткварчели.
Таким образом, именно Ткварчели -ж.-д. ст. и город в Абхазии стал ко-нечным пунктом нашего маршрута. По советской территории эшелон про-ехал почти 2500 км примерно за десять дней. Такое медленное продвижение эшелона объясняется его размером и характером, необходимостью продол-жительных остановок, связанных с питанием. К сожалению, не избежали мы и потерь: Один военнопленный внезапно погиб, по- видимому, от инфаркта миокарда, двоих пришлось снять по пути из-за возникших острых заболева-ний, требовавших неотложной госпитализации. Их мы передали военным комендантам.
Здесь, в Ткварчели начиная с 1942г. добывают каменный уголь, который прямо с забоя вагонетками по подвесной канатной дороге отправляют в топ-ки мощной тепловой электростанции. Тут предстояло работать военноплен-ным, которых мы привезли. Вероятно, им надлежало сменить венгерских во-еннопленных, которые при нас уже собирались домой. Особенностью Тквар-чели является то, что ,находясь всего в 30км. от солнечного черноморского побережья, он постоянно покрыт облаками, из которых с небольшими пере-рывами льет дождь Мне не пришлось здесь долго задерживаться. Нехитрое свое имущество я сдал в санчасть лагеря, где ко мне отнеслись дружески. Мне оставалось как-то обновить мое предписание и проездные документы, выданные мне еще в Легнице. Я обратился по этому поводу к начальнику ла-геря, в душе опасаясь, что он меня направит к коменданту ст. Очемчири, а то и в Сухуми. Но начальник лагеря, между прочим, полковник внутренних войск, симпатичной внешности усатый грузин, когда я сказал ему, что обра-щаюсь к нему, как к главному военачальнику в Ткварчели, тотчас приказал своему делопроизводителю оформить мне документы. Когда я попросил де-лопроизводителя выписать мне документы через Киев, чтобы повидаться с родителями, он засомневался и обратился к начальнику. Тот повернулся в кресле ко мне: "Ты, доктор, куда поедешь?" Отвечаю ему: "Хочу заехать в Киев, повидать родителей, Пять лет не был дома." Начальник приказывает: " Пиши ему, пусть едет в Киев. Нэ понымаешь - человек пять лет не видел маму"! И я получаю предписание и проездные в Киев.
КИЕВ ОБРАЗЦА АПРЕЛЯ 1946 ГОДА.
Наше жилье.
В Киев я прибыл, вероятно, числа 12 апреля. С некоторым трудом разы-скал улицу Воздвиженскую и неказистый дом, где жили родители. Улица эта названа по названию небольшой церкви, расположенной в ее начале, вблизи Житнего рынка на Подоле. Но, изгибаясь и поднимаясь вверх, эта в то время неровная, крытая булыжником улица, достигала знаменитый Анд-реевский спуск, таким образом, приближая родительский дом к центру. В 1944г., когда родители, вернувшиеся из эвакуации и, оказавшиеся, неожи-данно для себя , без жилья, кто-то из бывших сослуживцев отца указал на полуразрушенную и покинутую квартиру в этом старом приземистом одно-этажном доме, в которой до войны жила еврейская семья. Впрочем, боль-шинство уцелевших окружающих зданий были подобны этому дому,- здесь исстари располагался район еврейской бедноты. Отцу удалось восстановить это убогое жилье, состоявшее из одной жилой комнаты и полутемной кухни. Полутемной оттого, что единственное окошко выходило на холм, к которому был прислонен весь дом. Я не стану описывать здесь трогательную и памят-ную встречу с родителями -каждый может себе ее представить, особенно, если припомнить, что прошло только несколько месяцев, как уехала против воли родителей семья Сони с маленькой Этей, родившейся год тому в этом же доме.
Увольнение из армии
На следующий день я пошел представиться в отдел кадров санитарного управления Киевского военного округа. Там ,когда открыли мое личное дело, которое я привез в запечатанном виде из Легницы, несколько удивились мо-ему появлению в Киеве, однако с учреждением НКВД, направившим меня предпочли не дискутировать, а когда я пожаловался на плохое самочувствие и головные боли после продолжительной поездки, направили меня на обсле-дование в госпиталь. Здесь я могу, наконец, указать точные даты, ссылаясь на документы : С 8 по 19 мая1946г. я находился в ЭГ (эвакогоспитале) 5874, где у меня обнаружили " травматическую церебропатию " и признали негод-ным к военной службе в мирное время и приказом Љ 0951 по КВО-от27.05.46 уволен из армии по ст 43(по болезни). При увольнении из армии я получил солидную (по моим тогдашним представлениям) сумму, вклю-чавшую кроме выходного пособия денежное содержание за последние меся-цы службы, и выплаты за полученные правительственные награды. Эти день-ги очень пригодились нашей семье, обнищавшей в связи с ремонтом кварти-ры, проводами Сони. Да и мне, чтобы приобрести хоть какую-то граждан-скую одежку и обувь эти деньги понадобились.( Однако, припоминаю, что даже в январе 1949, отправляясь в командировку в Харьков еще одел свой военный костюм). Понятно, что уже в первые дни пребывания в Киеве я на-вестил свою alma mater - киевский медицинский институт. Там меня встре-тили приветливо. Ведь очень многие еще помнили меня, начиная от тогдаш-него декана лечебного факультета заведующего кафедрой биохимии проф. Винокурова, многих из секретарей и технического персонала. Без каких-либо проблем меня зачислили студентом 5-го курса на 46-47-й учебный год с сен-тября 46г.Согласно учебному плану мне предстояло на пятом курсе пройти обучение на кафедрах госпитальной хирургии и терапии, кафедрах инфек-ционных болезней , глазных болезней и болезней уха, горла и носа, кафедрах гинекологии, детских болезней , психиатрии и судебной медицины. Все это мы недополучили в июле 41г., когда нас выпустили, присвоив звание "за-уряд-врачей." И, несмотря на то, что многое было возмещено затем благода-ря самообразованию и всяких краткосрочных курсов, я и поныне доволен тем, что получил возможность нормально закончить институт. Это предоста-вило мне возможность обновить и усовершенствовать свои знания во всех разделах медицины, разобраться во многих вопросах уже не по студенчески, а используя собственный врачебный опыт, и приобретенное умение отличать важное для дела от неважного. Большое значение имела также возможность в период этой учебы пользование великолепными библиотеками общими и медицинскими. Еще до возобновления учебы я начал регулярно посещать читальный зал библиотеки ВКП(б) и Республиканскую медицинскую биб-лиотеку.
Особенности советской власти в Киеве.
Летом 1944, когда мне родители сообщили, что их не пускают в кварти-ру, из которой они уехали в эвакуацию, мне удалось с фронта из района Тер-нополя на перекладных съездить в Киев. Районный прокурор тогда, в поли-нявшей гимнастерке и с пустым левым рукавом, вручая мне постановление об освобождении нашей квартиры, ободряюще заметил :- "Отнесете, капи-тан, это постановление в райотдел милиции и спокойно поезжайте на фронт. Квартира будет немедленно освобождена. Слава Богу, в Киеве полностью восстановлена советская власть". Безрукий прокурор заблуждался: Совет-ская власть ни тогда, ни потом полностью не была восстановлена. Это в но-ябре 43-го, когда, проходя с дивизией рядом с Киевом, я заглянул в свою до-военную квартиру, жильцы, занимавшие ее, спрятались, а хозяйка дома гос-теприимно приглашала родителей приезжать, - население верило, что воз-вращается советская власть. А летом 44г., когда родители вернулись в Киев, навстречу им вышел зять хозяйки с топором в руке и сказал им, что если они хотят жить, пусть живут в другом месте. "В этом доме, и вообще на этой улице, ж и д ы жить не будут. И никакие прокуроры не помогут. А милиция - наша "! Вот как выражалось местное население, бывшее под оккупацией, убедившееся за год , что той прежней довоенной советской власти не будет. Я и сам вскоре заметил существенные изменения в политической атмосфере города, в характере его населения. В прошлых воспоминаниях я как-то рас-сказывал, как среди белого дня три подвыпивших парубка гнались по Анд-реевскому спуску за старушкой с криком "А, Сара, ты уже приехала, недоре-занная"! Вот еще одно собственное незабываемое наблюдение тех дней: На Красной площади в Киеве, в трамвай Љ16 садится одновременно со мной, но с передней площадки, старый еврей. На первой же остановке по ул. Кирова в вагон входит группа молодых парней. Один из них подходит к старику и со словами "уступи место человеку" поднимает его за шиворот. Старик встает, а парень садится, при молчаливой реакции присутствующих.. Это уже позже мой институтский товарищ , кстати поляк по национальности, Станислав Джигора мне скажет: "Знаешь, Ньома, мы победили фашистов, но они при-вили нам свою змеиную ядовитую идеологию". Я сам, признаться, не понял сразу, что произошло с любимым городом , который так приветливо встретил меня, когда я впервые приехал на учебу в суровом 1937г. Однако вскоре по-нял, что изменило город, его население
Киев был оккупирован 19 сентября 41г. Но еще до прихода немцев и одновременно с ними в Киев вошла из западной Украины националистиче-ская украинская повстанческая армия (УПА) и с нею огромное количество жителей западной Украины, жаждущих поживиться богатствами Киева, и в первую очередь жильем и имуществом ушедших на фронт и эвакуированных, особенно евреев. Политические деятели УПА надеялись, что захватив Киев, немцы поручат им управлять Украиной, и таким образом осуществится идея " самостийной Украины ". Но у немцев были свои планы насчет Украины и помощь националистов использовалась для создания местной полиции, для розыска партизан , коммунистов и евреев, в качестве предателей и палачей советских людей. Я ведь сам родился, вырос и выучился на Украине, благо-дарен украинскому народу, много лет работал на Украине, но когда в наши дни( 2007г.) наблюдаю попытки обелить украинских националистов, пред-ставить их героями, сражавшимися против фашистов, мне представляется это кощунством. Вскоре после войны,- в 1946г., я побывал на родине в местечке Олевск Житомирской обл. и мне рассказывал сосед, портной Кисыел, спас-шийся от немцев в отряде Ковпака, как " Полесская Сечь" казнила моих зем-ляков - евреев Олевска, только за то, что они евреи. Отца Кисыела, старика, тоже портного уложили на козлы для пилки дров и перепилили поперечной пилой. "Крики несчастного отца, говорят, доносились до Олевска,- расска-зывал Кисыел, - хотя экзекуция происходила за городом, в Варваровке". В послевоенные годы я работал врачом в Киевском ортопедическом институте, и там нагляделся на жертвы украинских националистов. К примеру, припо-минаю молоденькую учительницу, доставленную из Ровенской области с множественными переломами, которую с удавкой на шее бросили в колодец. Летом 1949г. в гор. Кременец Тернопольской обл. я встретился с товарищем по институту Толей Полушкиным. Он тоже был на фронте, а в момент встре-чи преподавал в местном медицинском училище. Он пригласил меня к себе, ведь не виделись с 41г, но когда поднялись на второй этаж в его квартиру, он стал закрывать ставни, хотя было еще светло. Толя пояснил мне, что опасает-ся оуновцев. "Могут и в окно стрелять, ты не представляешь, как они здесь распоясались. Вот - ,угрожают жену убить за то, что она русская". А ведь Толя был ,отнюдь, не из трусливых. Даже в 62г. ,когда я служил в Ковеле, местные жители с ужасом рассказывали как бендеровцы ( не намериваясь в своих воспоминаниях классифицировать украинских националистов по при-надлежности к различным течениям и бандам, называю их так, как принято было их называть в народе и армии) расправлялись с евреями и поляками. При мне в Ковеле евреев и поляков практически не было, хотя до войны они составляли значительную часть населения.
А в Киеве, в период оккупации бендеровцы, не достигшие высшей вла-сти, основательно обосновались во всех ветвях местной исполнительной вла-сти. Опираясь на громадную люмпенизированную массу людей приехавших следом за наживой, они вместе с ней бесчинствовали в столице Украины. Захватывали жилье, грабили имущество, разыскивали и выдавали немцам коммунистов и евреев, осуществляли роль палачей.
При изгнании немецких фашистов из Киева, самые видные бендеровцы ушли вместе с ними. Но большая их часть " прижилась " в Киеве, временно притихла, некоторые на время ушли в села, но очень скоро ожили, убедив-шись, что советской власти не до них. Пользуясь тем, что активная часть ки-евлян находилась на фронте или в эвакуации, а многие погибли в самом Кие-ве, националисты осмелели, стали внедряться в местные органы власти, на-чиная от домовых комитетов, до райисполкомов и милиции. Они ,понятно, ненавидели и боялись тех, кто возвращался с фронта или с эвакуации, всяче-ски мешали их обустройству в Киеве, но, разумеется, до поры, до времени не препятствовали созданию и деятельности старших органов советской власти. Такая своеобразная сложилась в Киеве советская власть под конец войны: советская в верхах, и оуновская в реальной, местной исполнительной власти. Впрочем, конечно в несравненно меньшем масштабе, такая ситуация сложи-лась и в некоторых других городах и весях Украины, освобожденных от ок-купации. А Киев ,начиная с сентября 41г. стал по характеру местной власти ,и кажется, в значительной мере даже по ментальности населения , западноу-краинским городом. И, в сущности, эта ситуация не изменилась до 90-х го-дов, до распада Советского Союза, в котором националисты Украины сыгра-ли ведущую роль. Однако, и характер советской власти стал заметно менять-ся в послевоенные годы. Но об этом ниже.
Яша Гампель. Поездка в Олевск. Женитьба Маши Красс.
Я сильно забежал вперед в своих воспоминаниях. Хронологически я в них все еще находился в июне 47г. Я успел оформиться на учебу, к которой дол-жен был приступить с сентября и начал свои собственные занятия в библио-теках. За годы войны у меня накопилось немало вопросов, которые я теперь собирался выяснить с помощью замечательных руководств, что так недоста-вали мне на фронте И, вообще, я так за последние годы так соскучился за книгами и журналами! Я, бывало, уходил в читальный зал к открытию и на-ходился там до конца его работы, перехватив какую-нибудь булочку в мест-ном буфете. Пришлось, однако, в этих занятиях сделать небольшой перерыв в связи со следующим событием. Однажды, в середине июня к нам наведался наш земляк по Олевску - Яша Гампель. Собственно, слово "наведался" здесь не очень приемлемо. Старший лейтенант мед. службы Гампель оста-новился у нас, на правах земляка, перед отъездом по назначению в дальние края - на остров Итуруп (Курилы). Я мало знал этого Яшу до войны, но я дружил в школьные годы с его товарищем Борей Шапиро , с которым они вместе учились в еврейской школе, а затем поступили в Киевский стомато-логический институт, и бывало, заходили к нам изредка на Малокитаевскую перед войной. Оба эти друга был немного моложе меня, но я знал и старшего брата Мишу Гампель, который дружил с моим братом Яшей Железняк. В предыдущих воспоминаниях я упоминал теплую встречу с Мишей в Харько-ве в июле 41г. Семья Гампелей не относилась к самым зажиточным в Олев-ске. Помнится, отец их торговал дегтем в окрестных селах, разъезжая с боч-кой на лошадке. В данный момент внешний вид Яши Гампель свидетельст-вовал о его усталости и неухоженности. Парень был исхудавший, небритый; китель и брюки неглаженые, воротничок грязноват. Мама спросила Яшу : " Ты, что же один едешь? " - " Да, мне одному достались Курилы." - " Так надо бы тебе, парень, жениться." - " Я бы и сам хотел. Только где взять не-весту, и как это провернуть в две недели, что даны мне на дорогу"?
И тут я вспомнил Машу Красс. Отец Маши, Бенюмен Красс, приходил-ся двоюродным братом моему отцу. Наши семьи дружили, Маша была под-ругой Сони, моей сестры, да и мне нравилась Маша, но я знал, что никогда она не сможет быть моей невестой так как мы тезки с ее отцом . В одну из ночей 37 года ,я уже в институте учился в Киеве, три брата Красс, жившие в Олевске, - Бенюмен, Мотл и Янкель навсегда пропали в лагерях НКВД . В годы войны судьба забросила Машу с ее мамой в г. Хорог ( ГорноБадахшан-ская А.О. Таджикской ССР) После войны они вернулись в Олевск, где бедст-вовали. Дом их сгорел, Маша устроилась счетоводом на мизерную зарплату в леспромхоз, а тетя Сара- мать Маши что-то прирабатывала торговлей, приво-зя купленный "дефицит" из Киева. Как раз перед появлением Яши в нашем доме она заходила в нашу обитель. Я спросил Яшу :
- Ты знал в Олевске Машу Красс?
- Да, кажется знал. Там была такая ,по моему, красивая девочка.
- Так вот, не теряй , друг мой, время, поезжай в Олевск и женись на Маше. Я и сам бы женился, но мне нельзя. Она теперь стала замечательной девушкой,
В тот же вечер, Яша, действительно, уехал в Олевск, а на следующий день получаю телеграмму: " НЬОМА НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ" Пришлось ехать в Олевск , в котором не был девять лет - с 1938г. Мне, независимо от женитьбы Яши очень хотелось побывать в родном городишке. Олевск, впро-чем, изменился мало. Лишь разрушенный вокзал и несколько исчезнувших зданий в привокзальном районе напоминали о недавней войне. Новостроек не было, а старые здания, сплошь деревянные, заметно поветшали, как и мост через нашу любимую с детства реку Уборть Река сильно помелела из-за того, что разрушена гребля и мельница рядом, от которой остались еще развалины вниз по реке. А наш дом, который строил папа, уцелел. Обветшал, конечно, но еще во вполне удовлетворительном состоянии Площадь в центре городка показалась запущенной, неухоженной. Деревья в скверике, посаженные еще при мне , почему-то плохо разрослись, памятник Ленину, конечно снесли. Я ,однако, очень мало в этот раз разглядел город, даже в школе не побывал, так как знал, что Григория Матвеевича Ступина - нашего бывшего директора и любимого учителя, нет в Олевске. Без труда я разыскал дом, в котором зани-мали крохотную комнату Маша с мамой .Я не видел Машу с 38г.- я знал ее еще девочкой, но сразу узнал ее. Несмотря на военное лихолетье, Маша еще больше похорошела и даже слезы, которые она напрасно пыталась унять при нашей встрече, не могли скрыть ее красоты. Уже, не скрывая слез, Маша рас-сказала, как три дня тому внезапно появился в их комнатушке Яша Гампель и, только поздоравшись, объявил ей, что приехал на ней жениться, что это ему рекомендовал Ньома Спивак, поскольку он, Яша то есть, едет на остров Итуруп. Он даже успел побывать в районном отделении загса, где ему пообещали завтра поутру, ввиду особых обстоятельств, оформить брак , чтобы он завтра же успел подать документы для получения пропуска жене на Курилы. Все это, разумеется, при условии, что он приведет с собой невесту, и она даст согласие на брак.
- Ты, представляешь себе, Ньома, я оторопела,- продолжала Маша,- я ведь ничего не знала об этом человеке, ни о его семье. Это уже, когда пришла ма-ма, она вспомнила кое-что о семье Гампель, да и Яша этот сам рассказал. Оказывается, родители его погибли, но есть у него во Львове старший брат Миша и сестра Геня. В общем, посидели мы вместе с мамой, чай попили с вареньем и сказала я этому Яше чтобы приходил утром пораньше, надо мне все это продумать, привыкнуть к этой мысли. Если надумаю, то буду готова идти с ним в загс. Вот ушел он ночевать, сказал, встретил школьного това-рища, а мы с мамой стали думать. Мама говорит: " Это же Ньома- Бенюмен его прислал,это от имени твоего папы Бенюмена, я так думаю, не случайно это, и нельзя нам отказываться. Конечно, и я поеду с вами ". Яша, верно, пришел к восьми, я еще успела ему китель погладить и воротничок подшить и пошли мы втроем в загс. Никому, даже хозяйке не сказали, куда и зачем идем. В загсе тоже посторонних не было, только заведующая . Она бы-стро оформила нам брачное свидетельство, поздравила нас и при ней мы впервые поцеловались. А потом ,все трое, пошли в райотдел НКВД и до обе-да простояли там чтобы сдать документы для оформления пропусков мне и маме. Хорошо, что обещали дней за пять их приготовить - ведь у Яши отпуск небольшой. Он уже и в военкомат ходил чтоб продлили, - так отказались.
- А где же теперь твой Яша?
- Какой он мой? Я еще не ощущаю его своим. Пока пытаюсь привыкнуть. И он тоже, наверное . Странный он какой-то. Вчера весь день на пляже в шахматы играл. И сегодня ,вероятно, тоже. Оттого и тебя вызвали. Можно ли с ним в такую даль отправляться?
Я, как мог, постарался успокоить Машу. Сказал ей, что ,действительно, сам я мало общался с Яшей, но знаю с лучшей стороны его брата Мишу и его друга Борю Шапиро. И что сам Яша произвел на меня впечатление положи-тельное :деятельный, самостоятельный ,неробкий. Под вечер пришел и сам Яша. Он был, напротив, в хорошем настроении. " --Обыграл этих шуст-риков. Да, военком обещал выписать проездные на Машу и маму , как полу-чим пропуска. И, еще: дозвонился во Львов, в поликлинику, где работает Миша, прямо в регистратуру. Записал ему вызов в Олевск - обещали пере-дать. Я еще вчера телеграфировал ему, но пока нет ответа." В общем, по мнению Яши, все идет неплохо. А что он целые дни на пляже, так что же еще делать в период отпуска? Неужто сидеть в этой комнатушке лучше? Да и Маше он не хочет мешать собираться в дорогу.
На следующее утро я вернулся в Киев, по ряду причин я не мог задержи-ваться в Олевске, но через несколько дней провожал новобрачных уже из Киева . В последующем я продолжительное время поддерживал связь с этой семьей. После демобилизации Яши, в конце 70-х ,они жили в м. Бар Винниц-кой обл. Выросли у них две дочери, Яша работал по специальности- стомато-логом. Позже связь между нами почему-то потерялась.
Учеба в институте. Мое назначение.
С первого сентября возобновилась учеба в институте.Для меня этот учеб-ный 46/ 47-й учебный год был особо значимый. Выше я уже перечислил предметы, которые мне предстояло изучать. Пожалуй, я был несколько раз-очарован на двух, в сущности, основных кафедрах зтого курса.
Кафедрой госпитальной хирургии руководил проф. Дудко Николай Емельянович. Он стал профессором во время войны, в конце войны он воз-главлял партизанский госпиталь в Киеве, и говорили, пользовался располо-жением самого Ковпака С. А., бывшим в то время предс. Президиума ВС УССР .До войны Н.Е. был на той же кафедре доцентом у проф. Корхова и ничем особенно не выделялся. На зтот раз Дудко предпринял все меры чтобы выделяться на кафедре, собрав сотрудников на редкость малоэрудированных и малоопытных. Исключение представлял доцент Дзбановский, ведший на-шу группу, несомненно опытный хирург и преподаватель. Но, скажем, со-седнюю группу вел ассистент Удинцев, с которым я до войны учился в смежной группе. Удинцев был известен на курсе как малоуспевающий сту-дент. В армию его во время войны не призвали, впрочем, он действительно выглядел внешне нездоровым - высокий, тощий, постоянно заторможенный, сонный- поговаривали, что он употреблял наркотики. Тем не менее, он за-кончил институт и работает ассистентом у проф. Дудко. Быть может это от-того, что жена Дудко работает ассистентом у проф. Удинцева. Говорили, что сам Дудко хорошо оперирует. Вероятно, это так и было, правда, общий уровень хирургической практики в клинике был невысок. К примеру, выс-шим классом считалась резекция желудка. Смешно вспоминать, но в качест-ве темы научной работы этой хирургической ( ! ) кафедры была такая: " Ле-чение язвенной болезни порошками профессора Дудко ." Состав порошка был, разумеется в духе времени, после знаменитого тогда процесса Клюевой и Раскина, строго засекречен, но зато результаты этого лечения были четко выражены в каламбуре ,.бытовавшего среди больных: "Тебе помогли эти секретные порошки Дудко?" - "Дудки" ! Лекции проф. Дудко отличались примитивностью, нередко, вероятно в попытке придать им наукообразность он с кафедры возвещал просто глупости, вроде того,что в организме все пищевые продукты преобразуются в спирт, и следовательно, водка - оптимальный пищевой продукт. Мне еще придется столкнуться с мо-ральными качествами этого новоявленного профессора, партизанского вы-движенца. Но, Бог с ним, благодаря доц. Дзбановскому , регулярным посе-щениям заседаний хирургической секции киевского медицинского общества и медицинской библиотеке, я в течении этого учебного года заметно повысил свои знания в хирургическом лечении заболеваний мирного времени и даже выступил с докладом на конференции научного студенческого общества.
Кафедру госпитальной терапии возглавлял профессор Удинцев. Не знаю сколько ему было в ту пору лет, но выглядел он очень старым и дрях-лым. Вообще появление его на кафедре в первый раз, для нас, знавших его перед войной, представилось чудом. Ведь незадолго до начала войны его оперировал знаменитый тогда в Киеве хирург- Пхакадзе по поводу рака же-лудка. Студенческие источники сообщали, что опухоль оказалась неопера-бельной, и хирургу пришлось зашить брюшную полость, так ничего и не сде-лав. Все считали его обреченным. И вот, спустя три военных года - он на кафедре. Яркий пример возможности самоизлечения рака! Неужели сыграла роль сильнейшее нервное потрясение и невзгоды, связанные с войной? Пол-ностью приветствуя чудо происшедшее с пр. Удинцевым, должен с сожале-нием заметить, что на чтении лекций это положительно не отразилось. Впро-чем, я, собственно, почти и не слыхал что он читал - после перенесенной контузии я едва улавливал кое-что из его тихого и невнятного голоса.
Ассистентом нашей групп на этой кафедре была как раз жена проф. Дудко. В отличие от своего мужа, она вела себя в группе достаточно скромно, особен-но с бывшими зауряд-врачами, многим из которых она была ровесницей. Она старательно сама готовилась к разбору больных, и тем самым побуждала и нас так поступать. Оттого эти разборы проходили интересно и поучительно. Во всяком случае ,посещая клинику госпитальной терапии, я основательно обновил свои знания в этой области, и, особенно, в вопросах применения но-вых средств диагностики и лечения внутренних заболеваний (томография, антибиотики, ферменты и т.п.)
Я не буду описывать учебу на всех остальных вышеупомянутых кафедрах. В сущности, я был на них обычным несведущим студентом, несмотря на "боевое" прошлое и некоторый врачебный опыт. Он лишь подсказывал не-обходимость не пренебрегать знаниями, которые возможно получить на лю-бой из этих кафедр, и которые, обязан заметить, старались нам добротно пе-редать, в меру очень, к сожалению, регламентированного времени. Хотя я ,в силу обстоятельств , уже принял решение совершенствоваться в области хи-рургии, но я никогда не мыслил себя врачом- ремесленником, твердо верил в единстве организации человеческого организма, в единстве психических и соматических (телесных) процессов, происходящих в нем . К тому же даже технические приемы, применяемые в разных клиниках могут понадобиться хирургу. Скажем, я был бы счастлив научиться оперировать так анатомично, и бережно по отношению к тканям, почти не касаясь их руками, как это я ви-дел в руках профессора А.Ю. Лурье ,заведовавшего кафедрой гинекологии. О нем говорили: "хирург от Бога ".
Кажется, я не избежал в этих заметках общепринятых выражений вроде " видит Бог", " дай Бог" ,или напротив " не дай Бог", хотя вряд ли кто, про-износя их задумывается о сущности бога. Поскольку я пишу для своих детей и внуков, хочу им объяснить свои соображения в этом вопросе Я достаточно изучал строение человеческого тела ,и его телесные функции более-менее поддаются пониманию. Но вот, что такое душа мне, и думаю не только мне, совершенно не понятно. Вот только что был жив человек, а через мгновение- мертв. В народе говорят - "душа отлетела". А какая она ,эта самая душа? В чем ее материальная сущность? Таких вопросов немало в естествознании. Проще всего, как это сделал первобытный человек сослаться на что-то сверхъестественное ,на бога, и поместить его подальше, скажем, на седьмое небо, чтоб нельзя было добраться к нему. Или вот - движение планет ,смена дня и ночи, все это происходит планомерно. Неужели все это происходит стихийно, никто не руководит? Можно признаться честно - мы этого еще не знаем. Может какая-то неведомая руководящая сила и есть. Следовательно, я агностик, увы, многого не знаю, Но причем тут бог, вера в которого зиждется лишь на том что это выгодно самым разным, но одинаково лживым религи-ям, которым я безусловно не верю. И вам не советую. Стыдно кормить эту лживую многочисленную и многообразную , паразитирующую рать : попов, ксёндзов, мулл, раввинов, шаманов и им подобных.
Однако, уважительно отношусь к истинно верующим. Их вера - это болезнь и, соответственно, к ним так и нужно относиться как к больным.
С большой теплотой вспоминаю свою студенческую группу на пятом курсе. Она была смешанной в том смысле, что кроме студентов, нормально перешедших с четвертого курса, к ним присоединились для продолжения учебы студенты досрочно выпущенные в1941г. в качестве зауряд-врачей. Я не помню соотношения тех и других. У меня сохранилась лишь одна фото-графия нашей группы сделанной после первого государственного экзамена по хирурги. На ней сфотографированы 19 студентов, из них 7 из зауряд-врачей. Я всех их помню, хотя фамилии большинства вспомнил лишь по надписи на фотографии. К сожалению, не знаю, как сложились их жизни в последующем. Мы все были разные по уровню подготовки, опыту, способно-стям, даже по возрасту. Всех вспоминаю тепло потому, что в течение года не было среди нас ссор, раздоров, что мы относились уважительно друг к другу, помогали друг другу при необходимости. Особенно мне приятно вспомнить нашу старосту - Нину Щербак, моего близкого друга в ту пору Шику Вайма-на.
Государственные экзамены вся наша группа сдала успешно .Не помню как проходило у нас распределение, то есть назначения на работу. В отноше-нии меня у комиссии сложилось, казалось, однозначное мнение, что я оста-нусь в институте для совершенствованию по хирургии на одной из кафедр. Однако, вскоре, еще в период государственных экзаменов, ко мне подошел один из недавних зауряд-врачей Сеня Бодров и рассказал мне, что Дудко предложил ему пойти к нему в ординатуру. " Я ему говорю, -продолжает Сеня, - весь курс знает, что к вам на кафедру пойдет Спивак, и вы, на мой взгляд, лучшего ординатора не найдете. А я не могу в ординатуру .Мне надо возвращаться к семье в Смоленск и зарабатывать деньги. Он мне сказал, что Спивак им почему-то не подходит, и я слыхал ,что он уже кого-то из девушек приглашает. Ты бы поговорил с ним сам! " Мне очень не хотелось идти к Дудко, и самому ходатайствовать о себе, но я все же пошел. Мне, просто, было любопытно узнать чем он будет мотивировать свое нежелание взять меня на кафедру. Дудко принял ,однако, меня ,как говориться, на ходу и ска-зал, что причиной этого, оказываются мои очки. " Не стоит входить в хирур-гию в очках",-сказал он, давая притом слегка насмешливой интонацией по-нять, что есть и другие причины. И тогда я пошел в партком. Перед войной, занимая пост секретаря комитета комсомола, мне часто приходилось бывать в нем. Там же меня в канун войны приняли кандидатом в члены партии. То-гда секретарем парткома была Гусенкова - человек немолодой, жесткий , но справедливый. Теперь же делами там ведал молодой Михнев с кафедры акад. Стражеско, производивший на меня впечатление карьериста, рвущегося в выси через партию. Я обратился не к нему, а к секретарю бюро лечебного факультета Апасовой Антонине Алексеевне. Апасова была доцентом на кафедре ортопедии . Ее муж, проф. Лурье был очень уважаем на курсе не только за великолепную хирургическую технику, но и как за замечательный лекционный курс, который он читал, сидя, как-то по-домашнему и очень до-ходчиво. Кроме того все знали, что он не берет взятки и не отказывает в кон-сультации студентам, даже, если речь идет о их родственниках. Падчерица Антонины Алексеевны, Таня Лурье , очень скромная и миловидная девушка училась на нашем курсе, хотя и не в моей группе, но вероятно знала о ситуа-ции, происшедшей с моим назначением. В общем пошел я к Апасовой. Ан-тонина Алексеевна выслушала меня и сказала:" Ну, и не нужен вам этот Дудко, не зря его "дубко" называют. Пойдете к нам на кафедру. Ведь то, чем Вы занимались на фронте, ближе по теме нашей клинике. У нас и сейчас до-лечиваются многие инвалиды войны. С профессором Елецким я договорюсь . Правда, у нас нет вакантной ставки ординатора, мы пока оформим вас лабо-рантом. Согласны?" Я согласился. Так решился вопрос о моем назначении. Я, разумеется, понимал, что Дудко не так прост, что его насмешливый тон объясняется быстро изменяющейся политической атмосферой, в частности в отношение евреев. Об этом свидетельствует так называемое "дело Ясного-родского",которое произошло примерно в тот же период. О Дудко мне из-вестно, что позже, вначале пятидесятых, он был отстранен от дел за фальси-фикацию историй болезней умерших больных.
Дело доцента Ясногородского.
До войны на кафедре факультетской хирургии, которой с1930г. руково-дил профессор Алексей Петрович Крымов, работали два доцента : Крама-ренко Ю.Ю. и Ясногородский...Последнего я в то время почти не знал так как он на нашем курсе не преподавал. Но в 1948г. он вдруг стал знаменитым в институте. Еще перед войной он защитил докторскую диссертацию, но с началом войны был призван в армию , и все военные годы работал хирургом и консультантом в военных госпиталях. После демобилизации Ясногород-ский вернулся в Киев, и ему в министерстве здравоохранения предложили должность профессора во вновь образованном Станиславском ( позже Ива-но- Франковском ) мединституте. Однако, его пригласил Крымов, ставший в 1945г действительным членом Академии медицинских наук, и попросил его не уезжать в Станислав .
- Я уже стар, не могу оперировать, мне теперь положен на кафедру еще один профессор. Будет, как положено, объявлен конкурс. Кого же нам изби-рать, если Вы уедете ? Крамаренко не может сейчас быть избранным- он себя скомпрометировал тем, что оставался при немцах, сотрудничал в " Полиме-дикуме". Зачем нам чужаки. Оставайтесь, будете профессором здесь. Но конкурс долго не объявляли, а когда его, наконец, объявили, конкурсная ко-миссия не нашла среди претендентов никого, достойного занять должность второго профессора кафедры факультетской хирургии. Ясногородский пошел на прием к директору института, который был председателем конкурсной комиссии, с просьбой объяснить чем он не подошел, по мнению комиссии на искомую должность. Директор, однако, дал ему понять, что решение зависе-ло от заведующего кафедрой. Тогда Ясногородский обратился с тем же во-просом к проф. Крымову. Тот без обиняков объяснил, что со времени их раз-говора, когда он приглашал Ясногородского в качестве второго профессора прошло почти полгода и ситуация изменилась, что сейчас профессорскую должность в Киеве, по его мнению, еврею никто не даст. " И вообще, теперь ,наконец, их чуть оттеснили, - заметил новоизбранный академик Крымов ( он незадолго до этого был избран в Академию медицинских наук), - а то повы-лазили отовсюду, как тараканы изо всех щелей. Вот и Губергрица вашего в Академию не избрали". Ясногородский возмутился и наговорил Крымову всяких дерзостей, в частности напомнил ему ,что тот еще в студенческие го-ды симпатизировал черносотенцам, и пригрозил, что обратится с жалобой в партийные органы.
Но пока Ясногородский размышлял стоит ли ему куда обращаться с жа-лобой, Крымов собственноручно написал жалобу в партком института. В ней он просил партком оградить его от скандалиста Ясногородского, кото-рый осмелился ворваться в его квартиру и оскорблять его, назвав антисеми-том и чуть ли не черносотенцем Так возникло " дело Ясногродского" .Он был вызван на заседание парткома, и ему были предъявлены обвинения в оскорблении старого заслуженного советского ученого и в сионизме. Члены парткома, оказывается ,успели разузнать, что и с соседями у Ясногородско-го имеются какие-то трения и обвинили его в неуживчивости. Когда Ясного-родский в пылу полемики осмелился заметить, что в Киеве антисемитизм не новь, что было когда-то и "дело Бейлиса", этот намек вызвал у парткома та-кое негодование, что было принято решение не только исключить Ясного-родского из компартии, но еще и ходатайствовать перед дирекцией о запрете заниматься преподавательской работой. В парткоме, возможно не учли, что решение об исключении из партии, согласно уставу, подлежит утверждению общего собрания организации. Или сочли, что решение парткома, как обыч-но, будет одобрено равнодушным большинством . Все же к общему собрании готовились, В повестке дня впереди личного дела Ясногородского были по-ставлены два вопроса, имеющих общеинститутское значение, заранее были подготовлены выступающие по "личному" вопросу, среди них евреи: генерал Ставицкий и проф. Коган С.С. Партком ,однако, не учел достаточно то, что в тот период в парторганизацию влилась большая группа студентов - фронто-виков, для которых понятие антисемитизм сочетался с фашизмом, который они, казалось, окончательно победили. Поэтому обсуждение этого "личного" вопроса вызвало бурю возмущения. Ведь решением парткома исключался из партии участник войны, который выступил против антисемитизма. В отли-чие от солидных членов парткома, эта студенческая молодежь менее была склонна к почитанию за седины, и за написанную еще в молодые годы един-ственную монографию о грыжах -главное достижение академика. Аудитория кипела. Михнев, ведший собрание давал слово для выступления лишь зара-нее приготовленным, категорически отметая даже реплики со стороны. И ,убедившись, что решение парткома не пройдет, предложил отложить собра-ние, сославшись на позднее время. Через месяц Михнев на повторном соб-рании, свернув до минимума обсуждение, которое превратилось в осуждение антисемитизма и неприглядной позиции парткома в этом вопросе все же ре-шился поставить на голосование решение парткома, но увидев лес рук в гим-настерках, взметнувшихся против, не стал даже считать их. Вскоре, говори-ли по совету райкома, партком сам отменил решение об исключении из пар-тии, заменив его объявлением строгого выговора. Это взыскание не подле-жало утверждению общего собрания.
Между тем, когда в конце очередного месяца, доцент Ясногородский пришел получить хлебную карточку, он узнал, что она ему не положена, так как он уволен из института. Убедившись что " против лома нет приема", он вскоре уехал из Киева.
Работа в Киевском ортопедическом институте.
С сентября 1948г. я приступил к работе не кафедре ортопедии Киевско-го мединститута. Хотя я числился лаборантом, меня с самого начала при-влекли к учебе и работе по программе клинического ординатора. Мне выде-лили палату больных, которую я вел, как лечащий врач, меня включили в дежурства по институту и в работу операционных бригад, первое время ,разумеется, в качестве ассистента.
Кафедра работала в одной из клиник Киевского ортопедического институ-та, и возглавлялась профессором Елецким. Этажом ниже располагалась ка-федра госпитальной хирургии проф. Дудко,о которой я уже писал. Еще ниже - на первом этаже размещалась администрация ортопедического института. В цокольном этаже находилось амбулаторное отделение, приемное отделе-ние и связанный с ним травматологический пункт. В соседнем корпусе находились еще три отделения: Клиника стоматологической ортопе-дии проф. Вайсблата Соломона Наумовича, ортопедическое отделение, кото-рым руководил доцент Климов Константин Михайлович и клиника детской ортопедии проф. Анны Ефремовны Фруминой.
Заведующий кафедрой, профессор Александр Григорьевич Елецкий, насколько я вскоре понял, не был искушен в собственно ортопедии, в кото-рую он пришел с кафедры оперативной хирургии. Он был искусный оператор - оперировал охотно красиво, анатомично. Травматологию он любил и знал, но к новым направлениям в ней относился осторожно, предпочитая консер-вативные методы лечения. К моему появлению в клинике он отнесся добро-желательно, но тему для моей кандидатской избрал, как я вскоре понял, сложную, связанную с экспериментами на животных и гистологическими ис-следованиями - о роли механических факторов в процессе сращения пере-ломов. Однако, в последующем, этой работой он не интересовался и реаль-но я успел по ней приготовить лишь добротный литературный обзор, и по-добрать незначительный клинический материал. Доцентом кафедры была вышеупомянутая А,А,Апасова, которая , в сущно-сти, руководила учебной работой кафедры. Кроме нее на кафедре работало несколько ассистентов, которые вели преподавательскую работу сочетая ее с лечебной. Антонина Алексеевна очень активно работала над темой своей докторской диссертацией - об артропластике тазобедренного сустава. А.А. вела активную общественную работу в качестве секретаря партийного бюро лечебного факультета.
Кроме кафедральных работников, в клинике действовали сотрудники ор-топедического института : ординаторы и старшие научные сотрудники. О двух из них хочу упомянуть особо. Это во-первых Макс Соломонович Но-вик, с которым я впервые познакомился еще на конференции хирургов 1-го Украинского фронта в г. Дембица вконце 44г., где мы оба выступали с док-ладами. М.С. работал в институте еще до войны и был один из самых квали-фицированных и инициативных специалистов института . Очутившись в Ве-не в первые месяцы после войны, он не преминул подробно познакомиться с опытом работы знаменитой травматологической клиники проф. Белера и привез несколько новейших методик лечения переломов, в частности по внутрикостной фиксации отломков металлическими конструкциями. Он су-мел внедрить эти методы в свою практику в институте, значительно сократив сроки лечения и улучшив исходы при переломах. Меня он встретил очень приветливо, и привлек к участию в этих новых методиках. Он помог мне в кратчайшие сроки познакомиться с практикой работы отделения, войти в нее полноценным сотрудником. К сожалению, М.С. не смог закрепить за собой приоритет в качестве первопрходца в этих методиках, в которые он внес не-мало собственных дополнений. Он щедро делился своим опытом, Не знаю удалось ли ему этот опыт оформить в виде докторской диссертации, но мно-гие чужие диссертации его использовали.
Другим старшим научным сотрудником клиники был Захаржевсий Вале-риан Петрович. Я ,в общем, почти ничего не знаю о нем, как об ортопеде. На всех семинарах, заседаниях, он обычно отмалчивался и все время что-то пи-сал. Говорили, что он пишет книги, и даже состоит в союзе писателей. Одну книгу по названием "Белый дом " ,как будто посвященную истории нашего института, я как-то держал в руках, но так и не прочел, о чем сейчас сожа-лею. Больными он интересовался мало, в палатах бывал лишь на общих об-ходах. Впрочем, иногда оперировал, не так, чтоб очень удачно. Почему-то он недружелюбно относился к Макс Соломоновичу и ко мне. Тогда я не пони-мал, но теперь догадываюсь, что он был связан с украинскими национали-стами. Были основания предполагать, что он причастен к моему повторному призыву в армию в конце 1949г.
из руководителей которой был Министр здравоохранения республики Л. И. Медведь. В начале войны Лев Иванович был директором 1-го Киевского мединститута, и теперь, когда ему понадобились надежные помощники в борьбе с эпидемией, он решил призвать на помощь свой бывший студенче-ский актив, который теперь работал врачами в Киеве. Таким образом , и я был временно отозван из института и назначен уполномоченным республи-канской противоэпидемической комиссии по Подольскому району гор. Кие-ва. Одновременно такие же полномочия получил и мой товарищ по институ-ту Джигора Станислав, который в годы войны тоже пришел в армию, в каче-стве зауряд-врача. Мы со Станиславом хо...Не буду писать в этих воспоми-наниях подробности о своей лечебной работе. Я довольно быстро овладел основными методиками, применяемыми в клинике, в частности различными методиками скелетного вытяжения и гипсовой техникой. В этом неоценимую помощь мне оказали гипсовые техники клиники Андрей Михайлович и Сер-гей Афанасьевич, имевших громадный практический опыт, и у которых я не стеснялся учиться. Если работа плановая в отделении не представляла для меня сложностей так как всегда была возможность посоветоваться со стар-шими, то в процессе дежурств по институту и в овладении оперативной техникой мне, конечно, очень пригодился фронтовой опыт, его вынужден-ный универсализм. Ведь и травма мирного времени нередко бывает очень тяжелой, осложненной травматическим шоком, как это случается при транс-портных происшествиях, особенно железнодорожных. Часто при этом по-вреждения бывают множественные, комбинированные, требующие участия в оказании помощи так называемых узких специалистов, которых не было рядом : нейрохирургов, глазников, отолярингологов, урологов итп. Анесте-зиологов и реаниматоров тогда еще не было, в качестве отдельной профес-сии, их функция осуществлялась хирургической или травматологической бригадой. Военный опыт, дополнительно осмысленный на специальных ка-федрах и в медицинской литературе меня часто выручал. Припоминаю, к примеру, очень тяжелого больного, попавшего в селе под трактор, у которого оказался оскольчатый перелом таза с внедрением костного осколка в мочевой пузырь. Доставлен он был в ночное время , и консультацию уролога удалось получить лишь по телефону. Скусывать осколок и накладывать мочевой свищ пришлось самому.
В порядке подготовки к будущей защите кандидатской диссертации я начал заниматься в группе по изучению английского языка, и в вечернем универси-тете марксизма - ленинизма при киевском горкоме партии.
В конце 1947г. Украину охватила эпидемия сыпного и возвратного ти-фов. Эпидемия началась в западных районах республики и Молдавии и в ок-тябре докатилась до Киева, где приняла угрожающие размеры. Ежедневно заболевали десятки людей. Решением Правительства Украины была создана Чрезвычайная противоэпидемическая комиссия, одним рошо сработались. Основная наша задача была ,понятно, ликвидировать заболеваемость тифом в Подольском районе. Реально, что мы могли сделать, это добиться изоля-ции, то есть госпитализации не только всех заболевших, но и сомнительных больных, выявления и ликвидации при помощи санитарной службы всех оча-гов инфекции. Для этого нам приходилось каждое утро в регистратуре поли-клиники отбирать все вызовы врачей к температурящим больным, и выбо-рочно, вслед за участковым врачом посещать их на дому. Особое внимание уделяли социально неблагополучным квартирам, обращалось внимание на их санитарное состояние, на завшивленность Понятно, что в разгар эпидемии в обывательской среде растет сопротивление изоляции больных, тем более во временные инфекционные больницы, создаваемых на основе школ и клубов. Приходилось конфликтовать не только с больными и их родственниками, но порой и с врачами, особенно частнопрактикующими. К новому 1948 году вспышка сыпного тифа в Киеве была ликвидирована, и мы вернулись к ос-новным своим занятиям.
Не знаю чья это была инициатива, но вскоре я был утвержден на должность младшего научного сотрудника Киевского ортопедического ин-ститута. Это означало для меня не только прибавление к зарплате, но и изме-нения в моем правовом положении в институте. Я становился влиятельным членом коллектива института и его парторганизации, участником изредка проходивших в институте научных конференций, лекций, семинаров. Разу-меется, я и до этого пользовался услугами библиотеки института, но теперь, став его научным сотрудником, имел полное право сидеть в ней в рабочее время без ограничений - ведь чтение литературы, работа с периодической литературой - входила в план работы научного сотрудника. И, признаться, я пользовался этой возможностью очень широко, ведь нередко я один прово-дил многие часы в библиотеке. К сожалению, в последнее время возможно-сти институтской, и даже Харьковской республиканской медицинской биб-лиотеки были резко ограничены в отношении фондов зарубежной литерату-ры. Кое-что мы еще получали из стран народной демократии, главным обра-зом, из Германской демократической республики , и по их публикациям мог-ли в какой-то мере судить о том, что делается в мировой науке. Правда, в то время ( 45 - 90г.) еще не было непонятных и, скажем без обиняков, глупых запретов на чтение научной , даже старой ,зарубежной литературы, которые появились в начале 50-х. Казалось бы , что делать в советской медицинской науке без информации о том, что делается в мировой науке. Ведь как бы не пыжились наши идеологи все достижения современной медицины пришли к нам с Запада, начиная с бурного развития торакальной хирургии, анестезио-логии и пересадки органов так и применения новых методов исследования больных (компьютерная томография, ультразвуковая диагностика итп) и но-вых классов лекарственных препаратов (антибиотики, антикоагулянты, хи-миотерапевтические, цитостатические итп средства).Не случайно в нашей науке вершины заняли такие лжеученые ( кстати и термин этот вполне отече-ственный) как Лисенко, Лепешинская , Бошьян и, скажем тот же Дудко. В течение 16 лет(1930-1946 ) Президентом Академии Наук Украины был ака-демик Богомолец Александр Александрович - патофизиолог. Я не вправе су-дить о его научной деятельности, но вот один штрих. Его сын Олег Алексан-дрович незадолго до моего появления в киевском ортопедическом институте защитил на базе института клинико-экспериментальную диссерта-цию,котрой доказывал, что применение предложенную его отцом так назы-ваемая""антиретикулярная цитотоксическая сыворотка" ускоряет сращение переломов чуть ли не в два раза. При мне в институте никто этой сыворотки не применял, но свидетель этой работы сохранился в виварии института. Служитель вивария Кузьмич подтвердил, что по его наблюдениям кости у экспериментальных собак срастались действительно быстрее, но бесхитро-стно прибавил: "Дак вин же на ных гроши давав шоб харч докупав !" Да что о ком-то говорить7 Через несколько лет после войны я прочитал в " Военно-медицинском журнале" статью своего бывшего ординатора, в которой он ссылается на наблюдения, сделанные в нашем медсанбате. Но я то точно знаю, что никаких таких наблюдений в медсанбате не было. Я, понятно, не хочу утверждать, что советская наука делалась так повсеместно.Но стремле-ние изолировать наш наук от мировой нанесло огрмный ущерб стране. Не знаю как для кого, а для меня эта тенденция началась с так называемого "де-ла Клюевой и Раскина"- я о нем вскользь упоминал, когда рассказывал о "порошках Дудко"
Дело Клюевой и Раскина
В настоящее время немногие помнят об этом деле. В Интернете мне уда-лось найти лишь две ссылки на это дело. В одной о том, что академик Парин сидел в тюрьме за то, что через него якобы " Раскин и Клюева продали Аме-рике противораковый препарат". Вторая ссылка о том, что в НИИ- 88, в котором работал акад. С. П. Королев на партсобрании в 1947г. обсуждалось письмо ЦК КПСС о деле профессоров Н.Г. Клюевой и Г.И.Раскина . На-сколько я помню, эти ученые, кажется, микробиологи создали препарат, по их мнению, эффективный против рака, о чем осмелились опубликовать ста-тью в зарубежном журнале. Более того, они осмелились передать через акад. Парина В.В. свою книгу и ампулы с препаратом американским ученым. Они не запатентовали этот препарат из гуманных побуждений, ссылаясь на Алек-сандра Флеминга, который не стал из таких же побуждений патентовать пе-нициллин. К сожалению, этот противораковый препарат, как и многие дру-гие, предложенные до и после этого, оказался неэффективным и ,по-видимому, забытым ныне. Но в 1947г. вокруг него была развязана разнуз-данная компания против тех, кто отдает зарубеж открытия и изобретения, что, по мысли авторов, наносят огромный урон материальный и моральный нашему государству. Акад. Парин был осужден на десять лет и был освобож-ден по амнистии в 1953г. Не знаю как сложилась судьба Клюевой и Раскина, кажется им повезло и их наказание ограничилось судом чести при министер-стве здравоохранения. но были приняты жесткие меры против " расхищения достояния страны". Выразилось это в первую очередь в том, что стали подсчитывать, что ,например уже расхитили. Многое ,правда, успели еще при " Николае" т.е. до революции, скажем, таблицу Менделеева или радио Попова, затем вещи помельче и мельче, пока не дошли до порошков Дудко.
Поиском утраченных приоритетов были заняты многие научно-исследовательские институты всех профилей в течение ряда лет, не говоря о газетчиках, для которых эти поиски стали золотой жилой. В народе этот пе-риод назвали : "Россия - родина слонов". Насчет слонов это, разумеется, шутка, но вот анекдот посерьезней того периода: "Утверждают почему-то, что рентгеновские лучи открыл немец Рентген. Между тем достоверно из-вестно, что ими пользовались в России еще в 12 веке. Так как на одной из новгородских берестяных грамот имеется запись о том, что однажды мест-ный купец Фома Епишкин в пылу гнева сказал своей супружнице: " Я тебя , стерва, насквозь вижу" ! Но, если стремление не выдавать своих секретов возможно понять, то уже трудно понять одновременное резкое ограничение доступа к иностранной литературе. Это по-видимому было связано с компа-нией против "низкопоклонством" перед "заграницей" Это была очередная компания власти, приобретшая, как и вскоре последовавшей за ней компания "борьбы с космополитизмом" откровенно антисемитский характер. Все эти компании явились как бы подготовительными вехами в последнем периоде сталинского правления к решающей антисемитской компании, начавшейся с конца 1952г подготовкой процесса "врачей-убийц"
Я опять забежал в своих воспоминаниях далеко вперед. Ведь я прервал их на уровне середины 48г, когда я стал сотрудником института ортопедии. В этом институте были свои традиции в подготовке молодых сотрудников, со-гласно которым они должны были поочередно работать во всех трех орто-педических клиниках института. Так как к тому времени я уже проработал в клинике проф. Елецкого свыше года, меня с сентября 48г. перевели в клини-ку детской ортопедии, которой руководила профессор Фрумина А. Е
.
ОТДЕЛЕНИЕ ДЕТСКПЙ ОРТОПЕДИИ
Профессор Фрумина А.Е.
Анне Ефремовне Фруминой было в ту пору около 65 лет. Хотя она произ-водила впечатление открытого, общительного человека, и ко мне лично как будто относилась с полным доверием, она никогда не рассказывала о своих личных семейных делах. Возможно причиной тому были тяжелые пережива-ния в предвоенные годы, представления о которых у меня сложились из от-рывочных рассказов старых сотрудников клиники. Достоверность этих представлений быть может в деталях сомнительна, и если я, спустя десятки лет о них пишу, то только из-за глубокого уважения к этой замечательной женщине, чудесному врачу и ученому. В молодые годы А.Е. вышла замуж за уже сложившимся врачом -ортопедом Ильей Осиповичем Фруминым и вме-сте с ним побывала в нескольких ведущих ортопедических клиниках Европы, совершенствуясь в этой профессии. Илья Осипович был вообще очень актив-ным человеком . Возвратившись в Киев, он задался целью преобразовать существовавший там "Дом увечного ребенка" в научный институт ортопе-дии. Это ему удалось при помощи еврейской общины Соединенных Штатов, которая в значительной мере оснастила институт инструментарием и обору-дованием. Став к тому времени профессором, И.О. в течение ряда лет был директором этого института, а Анна Ефремовна была его ближайшим со-трудником. В 1937г проф. Фрумин был репрессирован. Непосредственным поводом для этого послужило происшествие, случившееся в клинике проф. Елецкого. Там при нескольких послеоперационных осложнениях, обратили внимание на то, что вода в стерилизаторе посинела. Следователи предполо-жили диверсию, в которой заподозрили проф. Фрумина так как отношения между двумя соперничавшими профессорами были неважными. Вспомнили, что когда-то Фрумин состоял в партии эсеров, его связи с сионистами. В об-щем пресловутая "тройка" недолго вникая, присудила его к расстрелу. Анна Ефремовне удалось каким-то чудом его отстоять. Говорят она пробилась к Калинину, и тот запросил дело в Москву. В Киеве тем временем выяснили отчего посинела вода. Оказалось у санитарки выпал из кармана халата хими-ческий карандаш в стерилизатор. Дело пересмотрели и расстрел проф. Фру-мину заменили ссылкой в Среднюю Азию. Анна Ефремовна оставалась в Киеве и многие годы руководила детской ортопедической клиникой, приоб-рела мировое признание как высочайший специалист в этой области, хотя еще при мне официально числилась как "доцент". Лишь в военное лихолетье она выезжала из Киева и работала в тыловых госпиталях .
При мне в отделении . работали два старших научных сотрудника. Один из них - Шнейдеров Зиновий Исаакович ничем особым не запомнился. Он вел себя как-то обособлено от коллектива, уделял больше внимания амбулатор-ным больным и усиленно разрабатывал одну тему: консервативное лечение врожденных вывихов бедра. Второй ст. научный сотрудник Анна Яковлевна Равицкая была, напротив, общительна, вникала во все лечебные, организаци-онные и хозяйственные вопросы, была дружелюбна с больными детьми и персоналом, охотно помогала молодым врачам. Но бесспорно душою кол-лектива была сама Анна Ефремовна. Она была строга, но справедлива с со-трудниками, очень организованная, прекрасно оперировала и, буквально как мать переживала за каждого ребенка, находящегося в клинике и даже вы-бывшего из нее.
С нами, молодыми врачами, проводилась непрерывная последовательная учеба на регулярных профессорских обходах, на клинических разборах боль-ных, на индивидуальных отчетах каждого ординатора по каждой теме курса детской ортопедии. Эти отчеты проводились в присутствии всех врачей от-деления, к ним надлежало основательно готовиться. Вопросы имел право за-давать любой присутствующий, нормальным было высказывание своего су-ждения по обсуждаемой теме. Так, что "индивидуальный отчет" одного ста-новился уроком для всех. Всякие вопросы и обсуждения не допускались в операционной. На клиническом разборе перед операцией обсуждался план операции, возможные варианты и решался вопрос кто будет оперировать. Предпочтение давалось лечащему врачу, если он соглашался. В противном случае назначался кто- либо из старших. Но, упаси Бог, если ты взялся за операцию к которой ты недостаточно подготовлен. Анна Ефремовна в таком случае, сама себя назначит в ассистенты, и , заметив твою нерешительность или неумелость, отстранит тебя от операции, и сама займет твое место за операционным столом. Впрочем, такое случалось крайне редко.
В общем, в клинике была дружелюбная , взаимоуважительная атмо-сфера. Казалось бы, при таком руководстве клиники не было места для ксе-нофобии и антисемитизма. Я, кстати, из молодых сотрудников был единст-венный еврей в клинике. Но в клинику приходили молодые ординаторы, и вообще она не была изолирована от окружающего мира, проникающих вея-ний. И вот какой эпизод произОшел однажды в нашей детской клинике. Ра-ботала в ней немолодая женщина , врач-педиатр Клигер Дора Исааковна. У нее было немало своих неортопедических функций. Она была ответственна за общее состояние детей, участвовала в их предоперационном обследова-нии, занималась профилактикой детских инфекций, давала наркоз детям, вы-хаживала их после наркоза и после операций. Ведь в те годы не было еще врачей анестезиологов и реаниматоров. Жила она с сынишкой лет пяти пря-мо при институте в комнатушке, выхлопотанной для нее Анной Ефремовной. Муж ее погиб на недавней войне, и жила она скудно, одевалась в старомод-ные одежды и обувь, чем вызывала насмешки одной из наших врачих, моло-дой франтихи- Невинной Федосьи Ульяновной. Однажды она в ординатор-ской сказала что-то оскорбительное Доре Исааковне ,и та вышла в слезах. Я спросил Федосью:"" Отчего вы не любите нашего педиатра"? Она не заду-мываясь ответила : " а почему я должна ее любить, если их наше Правитель-ство не любит"! Я не стал продолжать разговор, но ,видимо, он как-то дошел до Анны Ефремовны, потому, что Ульяновну вскоре перевели из отделения
Я к тому времени получил повышение - стал заведовать карантинным от-делением клиники. Дело в том, что для предотвращения вноса в отделение столь распространенных детских инфекций, в отделение не допускались по-сторонние, а вновь поступающие дети предварительно, в течение трех не-дель, находились в карантинном отсеке, в какой-то мере изолированном от общего отделения. Именно здесь дети всесторонне обследовались и проходи-ли предоперационную подготовку, включавшую подчас постоянное вытяже-ние или предварительное лечение этапными гипсовыми повязками , масса-жем , лечебной гимнастикой итп. Нередко, если не предполагалось длитель-ного пребывания в стационаре, дети и оперировались в карантинный период. Все новые ординаторы начинали свою учебу и работу с карантинных палат так как с методики обследования начинается обучение ортопедии. Поэтому я успел познакомиться с группой новых ординаторов, приступивших к работе в институте 1948-49 учебном году. Это были ,как правило, выпускники Киев-ского мединститута, рослые парни средних способностей, Среди них не-сколько выделялся Ваня Шумада, который в последующем станет директо-ром ортопедического института. Все эти молодые люди, понятно, украинской национальности, по-видимому хорошо успевали в учебе раньше - на школь-ной и институтской скамье, они и в учебе со мной проявляли старательность. Но поражала скудость их общего развития, узость кругозора , ограничен-ность мышления. К примеру, никто из них не читал " Дон Кихота" и не по-нимал смысла этого выдающегося романа, изобличающего мир непрактично-го духа и бездуховной практики. Они и более поздних западноевропейских писателей не читали, и кажется, даже гордились этим ( сказывалась, вероят-но общая тенденция к самоизоляции). Мне представляется, что это отража-лось и на их ограниченном понимании сущности болезненного процесса, склонности к местничеству, к ремесленничеству
Анна Ефремовна критически отнеслась к избранной мною и проф. Елец-ким диссертационной теме. Она предложила мне поработать над более при-ближенной к практике теме " Лечение паралитической пяточной сто-пы"..Тема эта была актуальна в связи с тем, что в годы войны на Украине была вспышка полиомиелита, и появилось немало детей с паралитическими деформациями, среди которых "пяточная стопа" не редкость. Интерес к этой теме усиливался тем, что была возможность проследить отдаленные резуль-таты различных методов лечения ,так как значительная часть больных были киевляне, а в подвальном помещении института каким-то чудом сохранилась часть архива клиники - истории болезней детей, лечившихся в двадцатые- тридцатые годы. Мне предстояло разобраться с этим архивом, по возможно-сти приводя его в порядок, выбрать из него истории болеЗней детей, стра-давших "пяточной стопой" и затем постараться обследовать их состояние сейчас в 1948-49г.г. то есть через десять - двадцать лет после первичного об-ращения и лечения в клинике. Это была очень трудоемкая и малоэффектив-ная работа. Состояние историй болезней пролежавших многие годы безнад-зорно в сыром, неотапливаемом подвале можете себе представить, некото-рые буквально истлели, но немногие все же сохранились и даже сохранили отдельные фотографии того времени. Всего мне удалось найти два десятка таких историй. Еще труднее было разыскивать адреса этих людей и их самих. В итоге удалось обследовать отдаленные результаты только у шести человек. Когда я показал эти результаты Анне Ефремовне, она только махнула рукой. Да, в нашей стране трудно изучать отдаленные результаты - участь каждого человека непредсказуема. Решили использовать для диссертации в основном послевоенные материалы, а найденные отдаленные наблюдения представить в качестве демонстрации. К концу 48г мне удалось вчерне закончить литера-турный обзор по теме и собрать одиннадцать свежих наблюдений. Однако в январе 49г. работу над диссертацией, как и практическую работу в клинике пришлось прервать так как директор института решил командировать меня в Харьковский институт ортопедии и травматологии для ознакомления с рабо-той отдела биомеханики этого института, которым руководил проф .Лев Петрович Николаев .
ХАРЬКОВСКИЙ ИНСТИТУТ ОРТОПЕДИИ И ТРАВМАТОЛОГИИ Мне эта командировка была очень интересна. Ведь этот институт был едва ли не первым по этой специальности в стране, и имел огромный опыт, заслу-женный авторитет и традиции. Одной из них как раз и был отдел биомехани-ки - единственный, насколько я знаю, в то время в Советском Союзе. Позже Лев Петрович стал называть отдел - " отдел биомеханики и патомеханики" так как в институте, основным объектом деятельности которого были боль-ные с разнообразной патологией опорно-двигательного аппарата, его отдел изучал также измененную болезнью механику, то есть то, что он назвал " па-томеханикой ". Задачей отдела была максимальная объективизация механики человеческого тела. С этой целью в отделе использовались различные изме-рительные приборы. Некоторые из них создавались в самом отделе, его со-трудниками Ольгой Викторовной Недригайловой - женой Льва Петровича и Григорием Силычем Козыревым, да и самым профессором. Некоторые из них были довольно примитивны. К примеру, для того чтобы определить не-произвольные колебания человеческого тела при команде "смирно", обсле-дуемый одевал на голову шутовской колпак с выставленной вертикально вверх стрелкой. К стрелке опускался расположенный горизонтально закоп-ченный экран. По образованным стрелкой начертаниям изучалась частота колебаний ,их амплитуда и направление . Важное значение для определения опорности конечностей имело определение проекции центра на плоскость опоры, что достигалось аппаратом собственной конструкции. Тщательно и повторно измерялась динамометрами сила отдельных групп мышц. В прак-тике института авторитет отдела биомеханики был очень высок. Практиче-ски все больные, поступавшие в институт, и многие амбулаторные больные проходили обследование в этом отделе, по результатам его устанавливались анатомический и функциональный диагноз и лечебные рекомендации. Ди-ректор института академик Н.П.Новаченко очень благожелательно отнесся к моему прибытию в институт, по его указанию я был помещен прямо в здании института, в комнате, в которой периодически размещались врачи, обычно заведующие отделений с периферии, работающие над своими диссертациями Очень дружелюбно меня встретили в отделе биомеханики. Я с первого же дня стал участвовать в обследовании больных по принятой в отделе методи-ке, в принятии рекомендаций по каждому больному, При этом я изучал имевшуюся в отделе аппаратуру, и изучал методические указания, разрабо-танные в отделе. Лев Петрович давал мне читать в рукописи свое руково-дство по биомеханике, тогда еще не изданное .На многие годы я подружился с сотрудниками отдела
Кроме работы в отделе биомеханики, я старался присутствовать на об-ходах клинических отделений института, которыми руководилиочень опыт-ные старшие научные сотрудники Маркс Василий Оскарович, Погрельский М , Приходько Шкуров Б. О. Эльяшберг Ф. Е. Так как эти обходы прово-дились обычно для групп курсантов, проходивших специализацию или усо-вершенствование, они сопровождались, обычно, подробными пояснениями и комментариями. Я извлекал из них много полезного для себя, приняв за пра-вило просматривать в литературе все то новое, что увидел или услышал на обходе. Благо, для этого имелись все условия, стоило лишь спуститься на первый этаж в великолепную библиотеку института. Я вскоре подружился с заведующей библиотекой Гнесиной Татьяной Мойсеевной, и получил воз-можность брать к себе в комнату нужную мне литературу. Так, что вторая половина дня и вечер были посвящены чтению. К сожалению, новейшая за-рубежная литература и здесь отсутствовала.
Почему-то в Харькове, который с1934г. перестал быть столицей Украи-ны, общественная и научная жизнь в медицинских кругах была более ак-тивная чем в Киеве. Может это оттого, что здесь медицинское научное обще-ство имело больше традиций и собственный замечательный центр - Дом Врача, может потому, что оно опиралось на большую группу вновь создан-ных в первые годы советской власти медицинских научных институтов. Скажем, рядом с ортопедическим институтом находился Протезный инсти-тут, Рентгеновский институт. Эти институты, да еще Украинский централь-ный институт трудоустройства инвалидов находились постоянно в сфере внимания Льва Петровича, он охотно брал меня с собой в эти институты, а мне было чрезвычайно интересно и полезно ознакомление с их проблемами и работой. В самом ортопедическом институте очень активно и интересно про-ходили клинические разборы, и я старался присутствовать на них, как и на регулярных ежемесячных заседаниях ортопедической секции Харьковского медицинского научного общества в Доме Врача. В общем ,моя командиров-ка в Харьков оказалась очень полезной для меня, как специалиста. Я даже по наущению Льва Петровича написал там небольшую научную статью на био-механическую тему о том как компенсируется отсутствие движений в тазо-бедренном суставе .И , тепло расставаясь в мае с отделом биомеханики, я ощущал, что приобрел не только знания, но еще и друзей.Я действительно многие годы поддерживал связь с Львом Петровичем и Ольгой Викторовной, многократно советовался с ними и и поныне благодарен им за науку и дружбу.
Однако , главное мое достижение в Харькове - это знакомство с мо-ей будущей женой - д-ром УТЕВСКОЙ АННОЙ ЙОСИФОВНОЙ. Но об этом я уже написал особо - в воспоминаниях о нашей семье ( 1949 - 1981 )
Вернувшись в Киев, я тотчас занялся организацией кабинета биомехани-ки в нашем институте. Это оказалось очень нелегким делом и не потому, что с нуля нужно было создавать материальную базу, а вследствие силы при-вычки все решать самым, пусть " на глазок". И, разумеется, у меня не было ни знаний, ни авторитета проф. Николаева, ни поддержки проф. Ситенко , по инициативе которого создавался отдел биомеханики в Харькове. Помещение -одну комнату, правда большую, для кабинета выделили, приобрел кое-какой измерительный инструмент, заказал в институтских мастерских неко-торую аппаратуру в том числе аппарат для определения проекции центра тя-жести на площадь опоры по чертежам, привезенным из Харькова. Уговорил Анну Ефремовну направить несколько предоперационных и послеопераци-онных больных для биомеханического исследования. Наконец, договорился с секретарем директора, что протоколы этих исследований будут печататься машинисткой канцелярии. И добился первых успехов : Анна Ефремовна одобрила исследования, а доцент Апасова выразила желание направлять сво-их больных в кабинет, отметив при этом, что для научной работы биомеха-нические исследования незаменимы. В общем, как любил выражаться из-вестный политический деятель, "процесс пошел ".
В июле 49г. мне внезапно по заданию министерства здравоохранения УССР пришлось поехать в Тернопольскую область разбираться с жалобой, поступившей в ЦК КПСС от гражданина из гор. Кременец Тернопольской обл. Суть жалобы заключалась в том, что его жену, получившей в результате дорожной травмы перлом ноги, неправильно лечили в местной больнице, вследствие чего она стала инвалидом .Дирекция института поручила мне за-одно ознакомиться с положением травматологической помощи в области так как область эта находилась в сфере деятельности института , и туда с полгода тому направлен из института врач, прошедший специализацию по травмато-логии. До Тернополя ехал поездом, а из областного центра меня совместно с инспектором (или инструктором ?) облздрава доставил в Кременец кукуруз-ник - самолет санитарной авиации. Старинный гор. Кременец живописно расположен в горах. Главврач районной больницы и хирург были осведом-лены о цели моего приезда, тем более,что жалоба эта была не первая и уже разбиралась на областном уровне. При осмотре больной - женщины 52 лет, у нее клинически определен неправильно сросшийся перелом правой голени на границе средней и нижней трети с выраженной угловой деформацией внутрь. Выяснилось, что больную лечили , в сущности, без репозиции отлом-ков гипсовой повязкой. При этом в жалобе утверждалось, что гипс был куп-лен родственниками на базаре. Эту часть жалобы пришлось отвергнуть, так как жалобщик категорически отказался указать у кого он покупал гипс, а в условиях Кременца источником гипса могла быть только райбольница. Со-трудники же больницы утверждали, что гипсовая повязка была наложена из материалов больницы и родственники гипс не покупали. Касательно боль-ной не было сомнения, что ей необходимо оперативное лечение, и я тут же написал ей направление в наш институт, договорившись , что облздрав опла-тит ей проезд. Причина плохого исхода не вызывала сомнений : низкая ква-лификация врачей и отсутствие возможности рентгеновского контроля.
По возвращении в Тернополь я совместно с инспектором облздравот-дела сделал обход хирургического отделения областной больницы, где лечи-лись также больные по поводу травм, Заведующий отделением, известный в городе еще со времен Польши хирург, со мной на обход не пошел. И не зря, Оказалось, что лечение травматических больных в областной больнице со-вершенно неудовлетворительное, больные эти неухоженные, переломы сра-стаются с деформациями, непомерно много ампутаций, недостаточно моти-вированных в документах. Лечением травматических больных занимаются общие хирурги, направленный из Киевского ортопедического института спе-циалист применения себе не нашел, и работает дерматовенерологом. Такого содержания акт я передал в министерство здравоохранения. Предварительно я сообщил о своих замечаниях относительно положения с травматологиче-ской помощью в Кременце и в самом областном центре заведующему Тер-нопольского облздравотдела. Хочу надеяться, что по этим замечаниям были приняты соответствующие меры.
По возвращении в Киев, я продолжал работать в отделении детской ор-топедии и одновременно увеличивал объем исследовании в кабинете биоме-ханики.
архив
издания
коллектив
реклама Два мира есть у человека, один - который нас творил.
Другой- который мы от века творим по мере наших сил.
Н.Заболоцкий
А ЧТО БЫЛО ПОТОМ ?
Предисловие.
Несколько лет тому я написал свои воспоминания о войне, охватив в них 41-45 гг. Затем написал еще о большом отрезке жизни с 49 по 81 г., в сущ-ности, главном периоде трудовой и, осмелюсь сказать, творческой жизни, включая создание семьи. Писалось все это не для печати, а для своей собст-венной памяти, которая все больше слабеет, и для самых близких настоящих и будущих. Чтобы какой-нибудь праправнук не мучился, ежели вздумает со-ставлять "родовое дерево ", имел источник. Впрочем , возможно что я про-считался: Фронтовых друзей, которым были бы интересны мои воспомина-ния, почти не осталось, а детям и внукам некогда читать про минувшее .Од-нако, я еще надеюсь, что когда -нибудь они, когда сами выйдут на пенсию, пожелают прочитать или даже перечитать эти записки. Пока же, единствен-ным заинтересованным читателем их являюсь я сам. Разве что, еще жена, ко-гда из солидарности соглашается иногда почитать. Так вот, перечитывая свои воспоминания, я обнаружил в них пробел: в них пропущен период с конца 45 по конец 49г. Меня так внучка и спросила: " А что было потом?" Поразмыс-лив, я решил, что стоит хотя бы для себя припомнить основные вехи этого сложного и трудного времени. Ведь прошло свыше 60 лет, и многое уже без-возвратно забыто мною самым.
160 ОМСБ 3-й гвардейской танковой дивизии.
Свои воспоминания о войне я закончил тем, что вместо ожидаемой демобилизации, я получил назначение на должность начальника хи-рургического отделения 160 медсанбата 3-й гвардейской танковой ди-визии. (См. часть вторую воспоминаний)), расположенного в западной Померании вблизи Щецина ( нем. Штетин ). Мы с медсестрой Машей добрались туда без проблем поездом .
Как только мы разыскали медсанбат, разместившийся в небольших одно-этажных зданиях на окраине этого небольшого города , мне пришлось не-ожиданно заняться сразу же небольшой хирургической практикой, замеча-тельно сослужившей мне в последующем. Я расположил к себе самого ко-мандира дивизии и часть будущего своего хирургического отделения.
Все начинается с детства.
Еще с улицы, заходя в штаб батальона, мы услыхали доносившийся из соседнего здания, громкий детский плач. В помещении штаба оказалась только одна местная медсестра, представившаяся лейтенантом Томакуловой. Она, оказывается, временно исполняет функции делопроизводителя. Пока она записывала мои данные, я спросил её :"Что это за дети у вас?"
-Знаете, уже начали привозить сюда семьи. Ведь так стосковались за эти го-ды. Вот и комдив, в числе первых привез своих. Только на днях привез, и надо же, такая неприятность! У сынишки его что-то с ручкой случилось. Вроде, и не падал, а орет с утра и руки не подымает. Уже наши доктора его смотрели, в город возили, там госпиталь для репатриантов, рентген сделали - ничего не находят, а малыш плачет и повязку срывает. Собираются ему гипс наложить и везти в Лигницу, в центральный госпиталь. Может Вы, док-тор, раз уже прибыли, посмотрите его до гипса?
Признаться, я не знал, как поступить. Ведь мы с Машей прямо со станции, изрядно устали,- хоть и в поезде, а тряслись без малого почти восемь часов. К тому же не представились еще начальству. И вмешиваться в решение, уже принятое другими врачами, как-то неудобно. Хотя я понимаю, что врачи медсанбата, впрочем, как я сам, не очень разбираются в детской патологии. С другой стороны, негоже отклонять предложение этой Томакуловой, коль оно уже высказано. Говорю ей: " Я ж не вправе что-то делать, не представившись комбату". - " Комбат сейчас в отъезде, но я сейчас могу пригласить дивизи-онного врача подполковника Молчанова, он там с генеральшей и малышом ". -продолжала активничать Токмакулова.- "Что ж, зовите его, если считаете удобным".
Через несколько минут появляется подполковник Молчанов - невысокий полноватый, на вид этак лет 35-40. Пытаюсь представиться ему, но он пре-рывает меня и обращается неформально : " Замечательно, доктор, что Вы так вовремя прибыли. У нас здесь выбыл из строя комроты - ведущий хи-рург, да вот, теперь такая неприятность с этим малышом. Вам действитель-но, стоит осмотреть его, пока гипса нет".
- Ладно,- отвечаю, - только где бы тут шинель снять, да умыться с дороги?
- Там и умоетесь.
Иду с ним вместе в соседний дом - "хирургическую хату", как выразился дивизионный врач. Понятно, что он с Украины, и по пути узнаю, что зовут его Павел Cергеевич. Пока умываюсь, напряженно думаю, вспоминаю все, что знаю об особенностях детской травмы. Очевидно, что травма, если она имела место, была незначительна - иначе бы доктора разобрались.
И вспоминаю: у детей до четырех лет случается так называемый "подвы-вих головки лучевой кости". Его еще называют "пронационным" так как при этом невозможно повернуть кисть наружу. Продолжаю припоминать, как рассказывала на практическом занятии ( Господи! Это еще до войны было!) ассистент наш Галина Семеновна. "суп несу" -ладошка кверху -значит "су-пинация", суп пролил -ладошка вниз -значит "пронация". И однажды на амбулаторном приеме даже видел как доцент Ясногородский легко и просто устранил такой подвывих малышу. Я ,разумеется, не разглядел толком как это у него получилось. Пробовал почитать об этой методике в руководстве, но тоже не очень понял. Выяснил лишь, что нужно предплечью придать по-ложение супинации .Конечно нет никакой уверенности в том, что у этого мальчика именно такой подвывих, но все же какая-то рабочая гипотеза поя-вилась. Как все это давно было, и как это далеко от той хирургии, которой все мы занимались все эти бесконечно длинные военные годы!
В соседней манипуляционной застаю несколько женщин в медицинских халатах. Среди них дама средних лет привлекательной внешности, вероятно мама, и хныкающий малыш, настороженно глядящий на меня. Здороваюсь со всеми и стараюсь не привлекать внимание больного. Неторопливо знаком-люсь с присутствующими. Спрашиваю о расположении операционного бло-ка, об оснащенности его, а сам внимательно изучаю поведение мальчи-ка. Левая рука его полусогнута в локте, прижата к животу и заметно, что он избегает движений ею, хотя пальцами и даже кистью двигает. Маму зовут Вера Сергеевна.
Прошу маму пройти с ребенком в соседний врачебный кабинет . Моя опе-рационная сестра, Акацевич Валя, с которой я только что познакомился, спрашивает: " Так гипс будем накладывать?- а то ведь я уже бинт разверну-ла...". И в голосе ее звучит нескрываемое недовольство. Отвечаю: " Еще не знаю. Заверните пока бинт в его бумажку и идемте с нами ". Во вра-чебном кабинете только небольшой письменный стол, топчан и несколько стульев. Рассаживаемся, и я прошу маму рассказать о мальчике все-от рож-дения. Оказывается, в анамнезе ничего ,привлекающее внимание. Травм в прошлом не было, болел только ветрянкой да корью, ходить начал с годова-лого возраста. Развивается, в общем нормально. Только, разве, не очень по-слушный - два года рос у бабушки, та не в меру его баловала. Насчет вче-рашнего происшествия уже все всем рассказывала. Да , собственно, никакого происшествия и не было. Вышла с Павликом, как обычно, после сна погулять во дворе. Было уже около часу дня, собиралась уже возвращаться. Вдруг крик, и перестал рукой двигать.
- А Вы его, простите, за ручку не потянули?- спрашиваю.
- Может, и потянула легонько. Ведь он мужик у нас упрямый, с характером.
Так, следовательно. Похоже, ситуация вписывается в мою гипотезу. Те-перь, самое сложное: Как войти в доверие к маленькому пациенту? Начинаю с отдаленного:
- Давай теперь, Павлик , с тобой поговорим. Павлик все это время насто-роженно молчавший, долго не отвечает, а потом как бы неохотно спрашива-ет: " А ты, кто? " Отвечаю: " Я доктор, лечу раненых. Могу и тебя полечить, если у тебя что болит". " У меня ручка болит, ты что, не видишь?" " Вижу, что ты ее на животе держишь. А отвести ее в сторону от живота можешь?" " Могу немного, только здесь болит " . Мальчик слегка отводит плечо, удер-живая локоть правой кистью. " А давай я тебе помогу подвигать, и тебе будет совершенно не больно", - говорю ему и беру его локоть правой кистью, плотно охватывая и фиксируя его. В этом положении производим несколько движений пассивных и активных в плечевом и кистевом суставах, действи-тельно, совершенно безболезненных Теперь мы оба настолько осмелились, что позволяем себе несколько совсем небольших сгибательно- разгибатель-ных движений в локте. При этом я всей ладонью ощущаю рельеф локтево-го сустава, кладу большой палец на головку лучевой кости, не торопясь бе-ру в левую руку предплечье и одним резким движением поворачиваю его наружу , то есть супинирую его. Большой палец на головке луча при этом ощущает щелчок, а Павлик вскрикивает, и затем рыдает не столько от мгно-венной боли, сколь от несправедливости.
- А говорил,- будет не больно...вай-вай -вай.........
- Так это ж только капельку, и теперь уже совсем болеть не будет, сам уви-дишь.
- Болит еще.
- Скоро пройдет совсем. Ну-ка, подвигай рукой в локте. Видишь, уже полу-чается.
Говорю Вале: " Гипса не будет, но на косынку руку на всякий случай под-весьте". Маме говорю: " Возьмите его за правую ручку и погуляйте минут десять во дворе. Потом зайдете на проверку".
Еще через полчаса расстаемся друзьями с Верой Сергеевной и Павликом. Все довольны. Кажется больше всех довольна Тося Токмакулова, которая не только проявила полезную инициативу. Но еще успела тем временем опреде-лить нас с Машей на жилье и на питание в офицерской столовой при штабе дивизии
Кое-что из истории и о действующих лицах .
Третья гвардейская танковая дивизия была создана сразу после войны при расформировании 5-й танковой армии, которой командовал маршал Ромист-ров. Сам маршал естественно убыл, но переформирования еще продолжа-лись. Что касается медсанбата, то он, насколько я себе представляю, к моему прибытию сохранил свой основной офицерский состав, и я воспользуюсь моими старыми заметками, увы, тоже сделанными через много лет, чтобы вспомнить , насколько это возможно, людей и события, связанные с ними в период пребывания в этой дивизии. В этом перечне только медицинский со-став, так как с командными кадрами мне почти не приходилось иметь дело, и проведу его, как это принято в армии по старшинству. Разумеется, упоминаю только тех, кто чем-то запомнился
Начсандив - подполковник м.с. Молчанов Петр Сергеевич мне заполнился, главным образом, по описанному выше эпизоду. Благодаря нему, у него сло-жилось, по-видимому, обо мне хорошее мнение, что выразилось в после-дующем в доверии при решении лечебных и экспертных вопросов, впрочем, редко возникающих. Этому не помешало то, что еще при первой встрече я признался ему, что не собираюсь долго оставаться в дивизии и вообще в ар-мии, и стремлюсь к демобилизации. И, признаться , он в последующем , если не содействовал мне в этом, то ,во всяком случае, не мешал. В коллективе его считали человеком добродушным, компанейским, обладающим чувством юмора. В качестве образца этого юмора приводили его тост, провозглашен-ный им в честь девушек и женщин - военнослужащих на одном из многочис-ленных пикников, состоявшихся в дивизии сразу после Победы: "Чтоб наши Кати, Маши, Лены, Дуси, Тоси, Иры, Жени - все вскоре были в поло-женьи "
Комбат - майор м.с. Бузник Иван Михайлович запомнился мне только сим-патичной внешностью: высокий, стройный, чернявый и с усами. Он мало вмешивался в лечебные вопросы и я легко находил в нем согласие, когда оно требовалось
Командир медицинской роты - майор м.с. Белозеров Владимир Владими-рович - мой непосредственный начальник., как уже было сказано, практиче-ски выбыл из строя из-за нелепого ранения уже после войны. На одном из вышеупомянутых офицерских пикников в честь Победы, после изрядного количества тостов, разгорелись страсти, и дело дошло до применения ору-жия, которого у танкистов хватало. Присутствовавший при этой схватке Бе-лозеров, стремясь предупредить тяжелое ранение в грудь, рывком отклонил пистолет стрелявшего вниз и получил при этом достаточно серьезное ране-ние паховой области. Ко времени моего прибытия в медсанбат, Белозеров уже начал ковылять на костылях, но хирургической деятельностью не зани-мался. Я изредка советовался с ним по административным и хозяйственным вопросам и отношения между нами были вполне доброжелательными.
Майор м.с. Мошкин Евгений Александрович - начальник терапевтического отделения, самый светлый и дружелюбный человек в тамошнем врачебном коллективе, в целом расстроенном послевоенным периодом реорганизаций , неопределенности и вынужденного безделья. Сибиряк по рождению и обра-зованию ( Закончил Томский мединститут ) он ,кажется, единственный не растерялся и.не приуныл. Свободное время он заполнил тем, что стал зани-маться охотой, к которой был приучен смолоду. Благо, и условия для этого занятия в этой местности создались благоприятные, так как осенью не были убраны хлеба и в них привольно развились зайцы и даже кабаны. Кроме того, в брошенных помещичьих угодьях сохранились олени. Женя приобрел охот-ничье ружье и даже какую-то собачонку и регулярно выходил на охоту. Участвовал и в коллективных выездах офицеров на охоту, в которых, разуме-ется, применялись все виды стрелкового оружия. Несколько раз он приносил зайцев, и изредка с коллективной охоты то кусок кабана, то - оленя. Эти охотничьи трофеи умелыми руками наших женщин превращались в аппе-титные блюда для всех, кто питался в офицерской столовой. Мошкин был вообще приятным и интересным товарищем и , несомненно, знающим вра-чом. Он, кстати, приохотил и меня разика два пройтись с ним по свежему снегу " на зайца" . Однако мне, выражаясь охотничьим сленгом, не пофар-тило. Да и Женя в те разы пристрелил лишь одну ворону.
Врач- эпидемиолог, майор м.с. Ворожин Евлампий Христианович запом-нился мне не столько по его, скажем, нечастому имени, которое как-то кон-трастировало с именем его красавицы жены - Шинкерман Суламифь Мойсе-евны, но, главным образом по событиям, связанных с его болезнью. Вскоре, после моего прибытия в дивизию, меня пригласили на консилиум к Ворожи-ну, к тому времени лихорадившему уже свыше недели . Может, судя по име-ни, я ожидал увидеть этакого мощного мужлана - сибиряка. На самом деле им оказался щуплый и тощий мужичок, с виду - подросток. Я был при-глашен с целью обнаружения возможного инфекционного очага, так как предполагалось септическое состояние. Я не нашел такого очага и присое-динился к мнению, что речь идет об общей специфической инфекции. Ввиду того, что на следующий день мне нужно было съездить в Лигницу, я предложил отвезти в СЭЛ (санитарно-эпидемиологическая лаборатория) кровь Ворожина для бактериологического исследования.
У меня была другая причина ,из-за которой мне, лично, понадобилось поехать в Санитарное управление : - в моем, т. е. в хирургическом отделении, погибал от раневого сепсиса солдат, и единственная надежда оставалась на то, что мне удастся раздобыть для него пенициллин, о котором мы уже мно-го слыхали и читали, но еще не видели. Впрочем, об этом солдате и пени-циллине расскажу потом отдельно, а теперь об Этой поездке.
Я договорился, что поеду в автобусе совместно с инструктором политот-дела, который посылается специально для встречи и сопровождения в диви-зию группы московских артистов, прибывших с шефскими концертами.
ПОЕЗДКА В ЛИГНИЦУ. СЭЛ. АРТИСТЫ, ЗЕЛЕНА ГУРА.
На следующее утро, я сам с трудом взял из вены Ворожина кровь для ис-следования. С трудом потому, что вены у него слабо выражены и уже иско-лоты предыдущими инъекциями. Удалось набрать в заранее приготовленную пробирку около 2-х мл. крови. Пробирку я бережно поставил в верхний карман кителя, и всю дорогу придерживал ее рукой. По прибытии в Лигни-цу, мы договорились с инструктором политотдела о времени и месте встречи, и я сразу же направился в лабораторию. Объяснив сотруднице, что я привез кровь для посева и серологических исследований тяжело больного врача, я достал из кармана завернутую в салфетку пробирку и оторопел - пробирка была пуста. Видно, вследствие дорожной тряски все жидкое содержимое впиталось в ватно-марлевую пробку. По-видимому мое лицо выразило от-чаяние, которое я ощутил, потому, что милые врачи - сотрудницы лаборато-рии стали меня успокаивать, что и посев, и серологические реакции можно будет сделать, воспользовавшись этой злосчастной пробкой. Успокоившись, я отправился в Санитарное управление, где с трудом выпросил ( после уст-ных и письменных обЪяснений) один флакон - двести тысяч единиц англий-ского пенициллина.
Когда я прибыл к месту встречи, все уже были в сборе. Человек тридцать артистов из коллектива московского музыкально-драматического театра им. Немировича - Данченко оживленно беседовали вокруг и внутри нашего ав-тобуса. Примерно в15 часов мы двинулись в сторону Старгорода. Однако, на этот раз автобус шел как бы нехотя : то резво бежал, то начинал чихать, спо-тыкаться, а то и вовсе останавливался. Водитель что-то там прочищал, ругал, не стесняясь вначале горючее, потом ремонтников, затем уже и артистов, ко-торые, по его мнению, сглазили автобус и , к тому еще, начали разбегаться в кусты на остановках. В общем, когда мы въехали Зелену Гуру , уже нача-лись сумерки, и водитель заявил, что дальше он не поедет на ночь глядя. Ин-структор пошел разыскивать коменданта , оставив на моем попечении всю трупу. Надо признаться, что это не оказалось трудным. Драматические арти-сты, получившие советское воспитание, не стали разбегаться по " заграни-цам" или паниковать. Они, напротив, стали успокаивать меня, что они не пропадут. Договорятся с местными властями и дадут концерт для местных жителей, - это окупит все возможные расходы.
Вскоре пришел инструктор политотдела с помощником военного комен-данта. Нас всех разместили в маленькой, но опрятной частной гостинице, где еще и покормили чем-то на ночь, и утром что-то дали поесть. Оказалось, что очутились мы в Зеленой Гуре ( в недавнем прошлом немецкий Грюнберг) в праздничный день. Называется этот день "Праздник всех святых". Следова-тельно, это было первого ноября. Смысл этого праздника мне объяснил один местный житель, рассказав анекдот. " У одного немца работали батра-ками поляки. И хозяина возмущало то, что у католиков чтят так много свя-тых. Чуть ли не через день надо отпускать рабочих в костел. Наконец, рабо-чие сообщили, что назавтра праздник " Всех Святых". Немец обрадовался : - "Идите в костел и хорошо отпразднуйте, чтоб потом работать без помех". Отпраздновали. Через день опять приходят работники:"Завтра пойдем в кос-тел отмечать день Свтой Екатерины". Хозяин взорвался: " Где, пся крев, шлялась эта Катерина в день Всех Святых?" На самом деле в этот день ка-толики по традиции поминают всех погибших и умерших близких. Но в Зеленой Гуре в то время еще не было могил местных жителей, зато было большое кладбище советских солдат . Их и посетили в этот день жители но-вого польского города Зелена Гура. А затем был большой концерт - " ут-ренник" силами московских артистов, имевший большой успех. На русском и украинском языках исполнялись советские довоенные и фронтовые песни. Помню восторг , когда хор исполнил в заключение " Варшавянку "- весь зал поднялся с кресел и пел вместе с хором .Зал требовал еще песен, но нас уже ждал другой автобус, ждала дивизия. И доехали мы без приключений. Не от этого ли спонтанного концерта зародилась традиция ежегодных концер-тов советской песни в польском городе Зелена Гура?
БЫЛАЯ МОЩЬ ПЕНИЦИЛЛИНА.
Остается сообщить о результатах моей поездки: Серологическим исследо-ванием у Ворожина подтвержден диагноз - брюшной тиф. Это, впрочем, имело в ту пору лишь эпидемиологическое значение, так как специфических средств против брюшного тифа не было. Ворожин болел тяжело и долго, почти два месяца , но к моему отъезду из дивизии выздоровел. Больший эф-фект мы получили благодаря приобретению пенициллина. Количество его у современных врачей вызовет улыбку, но нам действительно удалось спасти погибающего от раневого сепсиса солдата с помощью этого одного флако-на. Речь шла о старослужащем 56 лет, подлежащем демобилизации. Он уже и жене успел сообщить, что едет домой, когда он получил случайное ( не-охотно объяснял - "по пьянке") пулевое ранение левого плечевого сустава .Ранение осложнилось гнойным артритом, который вначале пытались лечить промываниями сустава антисептиками и инъекциями трофейного пронтози-ла. У больного развилась септицемия, выражавшаяся постоянной лихорад-кой, ознобами, нарастающим истощением. Я немедленно после прибытия произвел ему переднюю артротомию, затем расширил ее сзади. Применяли все доступное и рекомендованное тогда, включая переливание донорской крови. Подумывал о резекции сустава, но не выдел смысла: Гноя почти не было, раны были сухие, безжизненные. Да и сам больной был еле живой. Пе-нициллин его спас. Мы развели наш флакон в 100 мл. физиологического рас-твора и вводили внутримышечно каждые три часа. Уже через сутки про-изошли изменения - больной впервые попросил есть. Раны ожили, стали влажными, потек гной. Через три дня больной начал подниматься. Мы пе-ревели его по договоренности в центральный госпиталь.
Вообще же хирургической работы было мало. Как-то прооперировал-грыжу, были небольшие травмы, честно говоря, уже и не помню, чем мы то-гда занимались. Мы, это, кроме меня , мои ординаторы: Швец Елена Василь-евна и Истомина Полина Андреевна. Припоминаю, к примеру, что как-то вы-пал снег, и мы по приказу комбата полдня сгребали его, а Женя Мошкин убирать снег не стал. Сказал: " Не Сибирь здесь, - сам растает". И через два дня у него снег действительно исчез, а у нас еще долго лежал в сугробах. Пожалуй, больше других пришлось в этот период потрудиться д-р Истоми-ной. Ей припомнили, что до войны она была дерматовенеролог , и эта ее профессия оказалась очень востребованной. Кроме военнослужащих ее паци-ентками стали молодые немки, из числа тех, которые не смогли эвакуиро-ваться в Германию. " Не могу им отказывать в помощи, - говорила Полина Андреевна , - и их жалко , так они еще наших же солдат заражают". Не впра-ве касаться проблем гражданских немцев , оставшихся на нашей территории. Много позже, уже в восьмидесятых, очутившись в Калининграде, я спросил одного старослужащего куда делись немцы оставшиеся в КениГсберге. Он спокойно ответил: " Да-к они же все поумирали с голоду. Им же хлебные карточки не давали".
С самого начала по прибытию в дивизию я не был настроен продолжи-тельно работать здесь. Я об этом сознался Молчанову еще в день приезда. Не скрывал я это и от других товарищей. Маша вскоре получила приказ об увольнении из армии по ранению, и уехала в Воронеж Я же не мог идти к командиру дивизии ходатайствовать об увольнении из армии, пока в отделе-нии находился умирающий солдат. Но теперь ситуация изменилась и я пошел на прием к генералу. Я показал ему вызов из института, в котором указыва-лось, что многие мои товарищи уже возобновили учебу в специально соз-данной группе. Генерал отнесся к моей просьбе сочувственно, но сказал, что сам он эти вопросы не решает и предложил мне съездить с ним в Лигницу, где он сам зайдет к начальнику Санитарного управления чтобы выяснить что можно сделать по моей просьбе. В середине ноября этапоездка состоялась. В результате ее мне было предложено войти в группу, сформированную НКВД для сопровождения военнопленных немцев в трудовые лагеря, расположен-ные в Союзе , с тем, чтобы после командировки не возвращаться в Польшу, а явиться в отдел кадров Главного военно-санитарного управления. Я дал со-гласие и уже в середине декабря прибыл в лагерь немецких военнопленных, расположенный в пос. Пшеполе под Вроцлавом.
ЛАГЕРЬ НЕМЕЦКИХ ВОЕННОПЛЕННЫХ В ПШЕПОЛЕ.
Этот лагерь создавался самыми немцами для советских военнопленных .Правда, поселок назывался тогда Гундфельд и представлял он пригород Бреслау. Теперь, в конце 45г. это был огромный лагерь для немецких воен-нопленных. Слыхал, что там было десять зон, в которых содержались сто тысяч пленных. Говорили также, что до моего приезда была здесь еще одна, женская зона, но женщин потом распустили. Эти данные я получил от моих ,так сказать, коллег по работе : начальника эшелона майора Беспалова и его помощника по хозяйственной части Коржикова Николая. Оба они, офицеры НКВД, прибыли из Москвы, где формировались такие группы по сопровож-дению эшелонов с военнопленными. Врач эшелона из этой группы куда-то делся , я не расспрашивал о нем, так как еще при первом знакомстве Беспа-лов заметил: "Меньше знаешь - целее будешь". Вообще этот майор произ-вел на меня почти сразу впечатление человека хитрого, коварного, нечисто-плотного в поведении, он стремился окружить себя завесой таинственности и значительности. Я старался поменьше общаться с ним, хотя жили мы втро-ем вместе продолжительное время. Коржиков, напротив был простоват, но дружелюбен, легок в общении.
Наша предстоящая задача по сопровождениЮ оказалась далеко не близкой ввиду тяжелого политического и экономического состояния, в кото-ром находилась Польша.Слабое, малоавторитетное правительство, экономи-ческая разруха, бандитизм - все это затрудняло формирование ожидаемых нами эшелонов.
Впрочем, у меня пока была определенная задача - отобрать при помощи медицинской службы лагеря 2500 военнопленных, годных к тяжелому фи-зическому труду. Не было при этом определенного расписания, определяю-щего годность, как, к примеру, расписание болезней в приказе НКО для оп-ределения годности к службе в армии. Приходилось исходить из своего здра-вого смысла, врачебного опыта, и в определенной мере ориентироваться на упомянутый выше приказ. Ведь понятно, что пленных в разрушенную нем-цами страну мы повезем не для отдыха. Забегая вперед, должен признаться, что все же в нескольких случаях мы допустили просчеты, так как уже в пути нам пришлось снять с эшелона трех человек Работу эту мы выполняли пла-номерно в течение двух месяцев по мере того, как руководство лагеря предлагало людей для осмотра. Должен заметить, что, в общем, физическое состояние пленных было удовлетворительным, процент признанных негод-ными не превышал 5%.
Быть может это объясняется предварительным отсеиванием явно не-пригодных .до медицинского осмотра. Мне не приходилось бывать внутри бараков, но внешне в лагере царил строгий режим и порядок, поддерживае-мый самыми пленными. На всех дорожках и линейках, особенно на перекре-стках стояли дневальные ,которые громко предупреждали о появлении со-ветских офицеров, и приветствовали их. Порядок был воинский, но знаков различия у пленных не было. Передвижение пленных по лагерю происходил только строем. Не знаю правил распорядка жизни лагеря, но на меня произ-вели впечатление регулярные концерты большого симфонического оркестра, образованного из пленных.
Эшелон с военнопленными на Кавказ
Наконец, в конце февраля стали прибывать железнодорожные составы для перевозки военнопленных. Наш будущий эшелон состоял примерно из 55 то-варных вагонов, из которых 50 были переоборудованы двусторонними двухэтажными нарами, зарешеченными окнами и парашами - для военно-пленных. Остальные вагоны были служебные: штабной вагон, для карауль-ного взвода, кухня и изоляторы, один из которых - санитарный был в моем ведении и находился в конце эшелона.
В "штабном" вагоне разместилась наша "команда" т.е. мы втроем, причем Коржиков раздобыл для нас кровати и даже постель: матрасные наволочки, которые мы сами набили сеном , простыни и одеяла. Майор Беспалый при загрузке эшелона преподнес нам сюрприз - он привел к нам вагон моложа-вую женщину, лет за тридцать, о которой мы знали лишь то, что она украин-ка и что зовут ее Надя. Не думаю, что Надя эта имела какой-то официальный статус, ибо при появлении какого-то контроля ( пограничники,таможенники ) он Надю прятал. Скорее, Беспалый в процессе службы не привык обходиться без женщин. В Пшеполе он находил голодных немок, а для поездки нашел репатриантку с Украины. Старослужащие помнят, что известную песню " Солдату на фронте тяжело без любимой..." как раз на фронте часто пели: "майору на фронте тяжело без любимой...". Справедливости ради, должен отметить, что присутствие Нади в вагоне придало ему характер домовитости, определенного уюта. Надя не только следила за чистотой, но еще и потапли-вала, и ухищрялась на печке- "буржуйке" приготовить что-нибудь из наших пайков и чего-то купленного у привокзальных торговок.
Для охраны эшелона прибыл взвод Берлинского конвойного полка, ос-нащенного соответствующим оборудованием и служебными собаками. Ко-мандир этого подразделения - капитан Родов также большую часть времени проводил в нашем вагоне. Я еще при предварительном осмотре военноплен-ных, подобрал себе из их числа команду, состоявшую из двух врачей, пони-мавших русский язык и переводчика, в прошлом балтийского немца, превос-ходно владевшего немецким и русским языками. Был также отобран предва-рительно персонал для кухни.
С утра, в один из первых дней марта, началась погрузка военнопленных в эшелон. Они прибывали небольшими колоннами и погружались в соответст-вии с планом, разработанном в лагере ,при участии начальника эшелона. В каждом вагоне назначался ,заранее отобранный, старший вагона. Я со своей командой освоили вагон-изолятор, т.е.набили несколько тюфячных наволо-чек соломой, разместили носилки, санитарную сумку и дезсредства, состо-явшие из одного мешка хлорной извести и бутыли с лизолом, выпрошенных мною в санчасти лагеря, как и некоторых дополнительных медикаментов. По мере заполнения вагонов я с командой начал свой первый обход эшелона. Так как в последующем такой обход совершался три раза вдень, обычно сов-падая с раздачей пищи, стоит пожалуй рассказать в чем состоял обход. В присутствии сержанта из караульного взвода открывался вагон и старший по вагону докладывал есть ли в вагоне больные. Они тут же осматривались од-ним из немецких врачей, и получали необходимую помощь на месте или переводились в вагон-изолятор для более полного обследования и лечения. В редких случаях больные госпитализировались в изоляторе на один-двое суток. Во время обхода один из врачей непременно входил внутрь вагона для контроля санитарного состояния и применения дезсредств. Я непосредствен-но редко участвовал в оказании медицинской помощи. Припоминаю, что один раз вскрыл военнопленному гнойник вокруг миндалины, другой раз подмозольный нарыв ладони. Однако я ,разумеется, участвовал во всех обхо-дах, а это достаточно трудоемкая работа, учитывая длину эшелона и нелег-кий путь вдоль вагонов по неровной ,заснеженной ,часто обледенелой тропе. И, понятно, что я был обязан контролировать все действия и назначения не-мецких врачей. Впрочем, никаких сложностей в этом не было - дисциплина немцев была безукоризненной.
. Погрузка в тот первый день продолжалась достаточно долго - только в 16.00 эшелон тронулся из Пшеполе. И в первую же ночь эшелон был оста-новлен по тревоге,-произошел побег из вагона с эс-эсовцами: караульный с одной из площадок обнаружил бегущего в сторону леса. Оказалось, что через вырезанное отверстие в боковой стенке вагона бежало шесть человек. Груп-па караула с собаками бросилась в погоню, и, действительно, привела из ближайшей деревни восемь мужиков в гражданской одежде. Предстояло ра-зобраться кто из них лишний. Утром по всему эшелону проводились обыски военнопленных .Были обнаружены и изъяты в большом количестве ножи, пилки и другие режущие предметы, хотя перед отправкой из лагеря все от-правляемые и их вещи были подвергнуты тщательному досмотру. Оказалось, к примеру, что в буханках хлеба, приготовленных в лагере, были запечены пилки и ножи. Все эти мероприятия , включая ремонт поврежденного вагона, проводились до полудня. Разумеется, движение по этому пути было приоста-новлено, к ужасу путейцев и комендантов ближайших станций. И, когда в последующие две ночи побеги повторились, было принято решение прекра-тить ночное движение. В результате наше продвижение на Восток резко замедлилось и расстояние в примерно 500км по Польше от Вроцлава до Бреста мы преодолевали почти месяц. В конце марта на ст. Лунинец про-изошла пересадка эшелона с узкого европейского пути на широкую совет-скую колею, и наше движение значительно ускорилось, тем более, что опасе-ний касательно побегов не было, и мы стали передвигаться ночью, даже главным образом ночью. Ведь ночью нет необходимости в перерывах на пи-тание, да и железнодорожная колея менее загружена.
По принятой в Союзе системе секретности мы все, включая начальника эшелона до поры, до времени не знали конечный пункт нашего маршрута. Начиная с Бреста, мы, разумеется, поняли, что нас везут на Юг, приближаясь к Ростову, стали соображать, что повезут, видимо, на Кавказ. И, вправду, в Ростове, где эшелон задержался на целый день, так как подвергался тща-тельной санобработке, Беспалов "по секрету" сообщил нам, что нас повезут в Мингечаур (Азербайджан) на стройку .Уже на следующий день мы миновали ст. Тихорецкую, а еще через день мы оказались на берегу Черного моря. Эшелон прибавил скорость, и в солнечное апрельское утро 46г. он остано-вился на первой платформе, точно по центру напротив вокзала г. Сочи Вско-ре забегали железнодорожники, санитарные работники, а затем и военные из комендатуры. Оказалось, кто-то по недомыслию запланировал раздачу зав-трака на это время .Понадобилось более получаса чтобы отвести эшелон от станции, где, понятно, осталась " продукция " десятков параш. Впрочем, на-ходить место для продолжительной остановки нашего эшелона вдоль всего курортного побережья было очень сложно, и поэтому, вероятно, следующие километры до Очемчири нас везли без остановок. В Очемчири эшелон разде-лили на две части, и, поочередно, каждую часть, при помощи двух паровозов отвезли по очень крутому подъему в Ткварчели.
Таким образом, именно Ткварчели -ж.-д. ст. и город в Абхазии стал ко-нечным пунктом нашего маршрута. По советской территории эшелон про-ехал почти 2500 км примерно за десять дней. Такое медленное продвижение эшелона объясняется его размером и характером, необходимостью продол-жительных остановок, связанных с питанием. К сожалению, не избежали мы и потерь: Один военнопленный внезапно погиб, по- видимому, от инфаркта миокарда, двоих пришлось снять по пути из-за возникших острых заболева-ний, требовавших неотложной госпитализации. Их мы передали военным комендантам.
Здесь, в Ткварчели начиная с 1942г. добывают каменный уголь, который прямо с забоя вагонетками по подвесной канатной дороге отправляют в топ-ки мощной тепловой электростанции. Тут предстояло работать военноплен-ным, которых мы привезли. Вероятно, им надлежало сменить венгерских во-еннопленных, которые при нас уже собирались домой. Особенностью Тквар-чели является то, что ,находясь всего в 30км. от солнечного черноморского побережья, он постоянно покрыт облаками, из которых с небольшими пере-рывами льет дождь Мне не пришлось здесь долго задерживаться. Нехитрое свое имущество я сдал в санчасть лагеря, где ко мне отнеслись дружески. Мне оставалось как-то обновить мое предписание и проездные документы, выданные мне еще в Легнице. Я обратился по этому поводу к начальнику ла-геря, в душе опасаясь, что он меня направит к коменданту ст. Очемчири, а то и в Сухуми. Но начальник лагеря, между прочим, полковник внутренних войск, симпатичной внешности усатый грузин, когда я сказал ему, что обра-щаюсь к нему, как к главному военачальнику в Ткварчели, тотчас приказал своему делопроизводителю оформить мне документы. Когда я попросил де-лопроизводителя выписать мне документы через Киев, чтобы повидаться с родителями, он засомневался и обратился к начальнику. Тот повернулся в кресле ко мне: "Ты, доктор, куда поедешь?" Отвечаю ему: "Хочу заехать в Киев, повидать родителей, Пять лет не был дома." Начальник приказывает: " Пиши ему, пусть едет в Киев. Нэ понымаешь - человек пять лет не видел маму"! И я получаю предписание и проездные в Киев.
КИЕВ ОБРАЗЦА АПРЕЛЯ 1946 ГОДА.
Наше жилье.
В Киев я прибыл, вероятно, числа 12 апреля. С некоторым трудом разы-скал улицу Воздвиженскую и неказистый дом, где жили родители. Улица эта названа по названию небольшой церкви, расположенной в ее начале, вблизи Житнего рынка на Подоле. Но, изгибаясь и поднимаясь вверх, эта в то время неровная, крытая булыжником улица, достигала знаменитый Анд-реевский спуск, таким образом, приближая родительский дом к центру. В 1944г., когда родители, вернувшиеся из эвакуации и, оказавшиеся, неожи-данно для себя , без жилья, кто-то из бывших сослуживцев отца указал на полуразрушенную и покинутую квартиру в этом старом приземистом одно-этажном доме, в которой до войны жила еврейская семья. Впрочем, боль-шинство уцелевших окружающих зданий были подобны этому дому,- здесь исстари располагался район еврейской бедноты. Отцу удалось восстановить это убогое жилье, состоявшее из одной жилой комнаты и полутемной кухни. Полутемной оттого, что единственное окошко выходило на холм, к которому был прислонен весь дом. Я не стану описывать здесь трогательную и памят-ную встречу с родителями -каждый может себе ее представить, особенно, если припомнить, что прошло только несколько месяцев, как уехала против воли родителей семья Сони с маленькой Этей, родившейся год тому в этом же доме.
Увольнение из армии
На следующий день я пошел представиться в отдел кадров санитарного управления Киевского военного округа. Там ,когда открыли мое личное дело, которое я привез в запечатанном виде из Легницы, несколько удивились мо-ему появлению в Киеве, однако с учреждением НКВД, направившим меня предпочли не дискутировать, а когда я пожаловался на плохое самочувствие и головные боли после продолжительной поездки, направили меня на обсле-дование в госпиталь. Здесь я могу, наконец, указать точные даты, ссылаясь на документы : С 8 по 19 мая1946г. я находился в ЭГ (эвакогоспитале) 5874, где у меня обнаружили " травматическую церебропатию " и признали негод-ным к военной службе в мирное время и приказом Љ 0951 по КВО-от27.05.46 уволен из армии по ст 43(по болезни). При увольнении из армии я получил солидную (по моим тогдашним представлениям) сумму, вклю-чавшую кроме выходного пособия денежное содержание за последние меся-цы службы, и выплаты за полученные правительственные награды. Эти день-ги очень пригодились нашей семье, обнищавшей в связи с ремонтом кварти-ры, проводами Сони. Да и мне, чтобы приобрести хоть какую-то граждан-скую одежку и обувь эти деньги понадобились.( Однако, припоминаю, что даже в январе 1949, отправляясь в командировку в Харьков еще одел свой военный костюм). Понятно, что уже в первые дни пребывания в Киеве я на-вестил свою alma mater - киевский медицинский институт. Там меня встре-тили приветливо. Ведь очень многие еще помнили меня, начиная от тогдаш-него декана лечебного факультета заведующего кафедрой биохимии проф. Винокурова, многих из секретарей и технического персонала. Без каких-либо проблем меня зачислили студентом 5-го курса на 46-47-й учебный год с сен-тября 46г.Согласно учебному плану мне предстояло на пятом курсе пройти обучение на кафедрах госпитальной хирургии и терапии, кафедрах инфек-ционных болезней , глазных болезней и болезней уха, горла и носа, кафедрах гинекологии, детских болезней , психиатрии и судебной медицины. Все это мы недополучили в июле 41г., когда нас выпустили, присвоив звание "за-уряд-врачей." И, несмотря на то, что многое было возмещено затем благода-ря самообразованию и всяких краткосрочных курсов, я и поныне доволен тем, что получил возможность нормально закончить институт. Это предоста-вило мне возможность обновить и усовершенствовать свои знания во всех разделах медицины, разобраться во многих вопросах уже не по студенчески, а используя собственный врачебный опыт, и приобретенное умение отличать важное для дела от неважного. Большое значение имела также возможность в период этой учебы пользование великолепными библиотеками общими и медицинскими. Еще до возобновления учебы я начал регулярно посещать читальный зал библиотеки ВКП(б) и Республиканскую медицинскую биб-лиотеку.
Особенности советской власти в Киеве.
Летом 1944, когда мне родители сообщили, что их не пускают в кварти-ру, из которой они уехали в эвакуацию, мне удалось с фронта из района Тер-нополя на перекладных съездить в Киев. Районный прокурор тогда, в поли-нявшей гимнастерке и с пустым левым рукавом, вручая мне постановление об освобождении нашей квартиры, ободряюще заметил :- "Отнесете, капи-тан, это постановление в райотдел милиции и спокойно поезжайте на фронт. Квартира будет немедленно освобождена. Слава Богу, в Киеве полностью восстановлена советская власть". Безрукий прокурор заблуждался: Совет-ская власть ни тогда, ни потом полностью не была восстановлена. Это в но-ябре 43-го, когда, проходя с дивизией рядом с Киевом, я заглянул в свою до-военную квартиру, жильцы, занимавшие ее, спрятались, а хозяйка дома гос-теприимно приглашала родителей приезжать, - население верило, что воз-вращается советская власть. А летом 44г., когда родители вернулись в Киев, навстречу им вышел зять хозяйки с топором в руке и сказал им, что если они хотят жить, пусть живут в другом месте. "В этом доме, и вообще на этой улице, ж и д ы жить не будут. И никакие прокуроры не помогут. А милиция - наша "! Вот как выражалось местное население, бывшее под оккупацией, убедившееся за год , что той прежней довоенной советской власти не будет. Я и сам вскоре заметил существенные изменения в политической атмосфере города, в характере его населения. В прошлых воспоминаниях я как-то рас-сказывал, как среди белого дня три подвыпивших парубка гнались по Анд-реевскому спуску за старушкой с криком "А, Сара, ты уже приехала, недоре-занная"! Вот еще одно собственное незабываемое наблюдение тех дней: На Красной площади в Киеве, в трамвай Љ16 садится одновременно со мной, но с передней площадки, старый еврей. На первой же остановке по ул. Кирова в вагон входит группа молодых парней. Один из них подходит к старику и со словами "уступи место человеку" поднимает его за шиворот. Старик встает, а парень садится, при молчаливой реакции присутствующих.. Это уже позже мой институтский товарищ , кстати поляк по национальности, Станислав Джигора мне скажет: "Знаешь, Ньома, мы победили фашистов, но они при-вили нам свою змеиную ядовитую идеологию". Я сам, признаться, не понял сразу, что произошло с любимым городом , который так приветливо встретил меня, когда я впервые приехал на учебу в суровом 1937г. Однако вскоре по-нял, что изменило город, его население
Киев был оккупирован 19 сентября 41г. Но еще до прихода немцев и одновременно с ними в Киев вошла из западной Украины националистиче-ская украинская повстанческая армия (УПА) и с нею огромное количество жителей западной Украины, жаждущих поживиться богатствами Киева, и в первую очередь жильем и имуществом ушедших на фронт и эвакуированных, особенно евреев. Политические деятели УПА надеялись, что захватив Киев, немцы поручат им управлять Украиной, и таким образом осуществится идея " самостийной Украины ". Но у немцев были свои планы насчет Украины и помощь националистов использовалась для создания местной полиции, для розыска партизан , коммунистов и евреев, в качестве предателей и палачей советских людей. Я ведь сам родился, вырос и выучился на Украине, благо-дарен украинскому народу, много лет работал на Украине, но когда в наши дни( 2007г.) наблюдаю попытки обелить украинских националистов, пред-ставить их героями, сражавшимися против фашистов, мне представляется это кощунством. Вскоре после войны,- в 1946г., я побывал на родине в местечке Олевск Житомирской обл. и мне рассказывал сосед, портной Кисыел, спас-шийся от немцев в отряде Ковпака, как " Полесская Сечь" казнила моих зем-ляков - евреев Олевска, только за то, что они евреи. Отца Кисыела, старика, тоже портного уложили на козлы для пилки дров и перепилили поперечной пилой. "Крики несчастного отца, говорят, доносились до Олевска,- расска-зывал Кисыел, - хотя экзекуция происходила за городом, в Варваровке". В послевоенные годы я работал врачом в Киевском ортопедическом институте, и там нагляделся на жертвы украинских националистов. К примеру, припо-минаю молоденькую учительницу, доставленную из Ровенской области с множественными переломами, которую с удавкой на шее бросили в колодец. Летом 1949г. в гор. Кременец Тернопольской обл. я встретился с товарищем по институту Толей Полушкиным. Он тоже был на фронте, а в момент встре-чи преподавал в местном медицинском училище. Он пригласил меня к себе, ведь не виделись с 41г, но когда поднялись на второй этаж в его квартиру, он стал закрывать ставни, хотя было еще светло. Толя пояснил мне, что опасает-ся оуновцев. "Могут и в окно стрелять, ты не представляешь, как они здесь распоясались. Вот - ,угрожают жену убить за то, что она русская". А ведь Толя был ,отнюдь, не из трусливых. Даже в 62г. ,когда я служил в Ковеле, местные жители с ужасом рассказывали как бендеровцы ( не намериваясь в своих воспоминаниях классифицировать украинских националистов по при-надлежности к различным течениям и бандам, называю их так, как принято было их называть в народе и армии) расправлялись с евреями и поляками. При мне в Ковеле евреев и поляков практически не было, хотя до войны они составляли значительную часть населения.
А в Киеве, в период оккупации бендеровцы, не достигшие высшей вла-сти, основательно обосновались во всех ветвях местной исполнительной вла-сти. Опираясь на громадную люмпенизированную массу людей приехавших следом за наживой, они вместе с ней бесчинствовали в столице Украины. Захватывали жилье, грабили имущество, разыскивали и выдавали немцам коммунистов и евреев, осуществляли роль палачей.
При изгнании немецких фашистов из Киева, самые видные бендеровцы ушли вместе с ними. Но большая их часть " прижилась " в Киеве, временно притихла, некоторые на время ушли в села, но очень скоро ожили, убедив-шись, что советской власти не до них. Пользуясь тем, что активная часть ки-евлян находилась на фронте или в эвакуации, а многие погибли в самом Кие-ве, националисты осмелели, стали внедряться в местные органы власти, на-чиная от домовых комитетов, до райисполкомов и милиции. Они ,понятно, ненавидели и боялись тех, кто возвращался с фронта или с эвакуации, всяче-ски мешали их обустройству в Киеве, но, разумеется, до поры, до времени не препятствовали созданию и деятельности старших органов советской власти. Такая своеобразная сложилась в Киеве советская власть под конец войны: советская в верхах, и оуновская в реальной, местной исполнительной власти. Впрочем, конечно в несравненно меньшем масштабе, такая ситуация сложи-лась и в некоторых других городах и весях Украины, освобожденных от ок-купации. А Киев ,начиная с сентября 41г. стал по характеру местной власти ,и кажется, в значительной мере даже по ментальности населения , западноу-краинским городом. И, в сущности, эта ситуация не изменилась до 90-х го-дов, до распада Советского Союза, в котором националисты Украины сыгра-ли ведущую роль. Однако, и характер советской власти стал заметно менять-ся в послевоенные годы. Но об этом ниже.
Яша Гампель. Поездка в Олевск. Женитьба Маши Красс.
Я сильно забежал вперед в своих воспоминаниях. Хронологически я в них все еще находился в июне 47г. Я успел оформиться на учебу, к которой дол-жен был приступить с сентября и начал свои собственные занятия в библио-теках. За годы войны у меня накопилось немало вопросов, которые я теперь собирался выяснить с помощью замечательных руководств, что так недоста-вали мне на фронте И, вообще, я так за последние годы так соскучился за книгами и журналами! Я, бывало, уходил в читальный зал к открытию и на-ходился там до конца его работы, перехватив какую-нибудь булочку в мест-ном буфете. Пришлось, однако, в этих занятиях сделать небольшой перерыв в связи со следующим событием. Однажды, в середине июня к нам наведался наш земляк по Олевску - Яша Гампель. Собственно, слово "наведался" здесь не очень приемлемо. Старший лейтенант мед. службы Гампель оста-новился у нас, на правах земляка, перед отъездом по назначению в дальние края - на остров Итуруп (Курилы). Я мало знал этого Яшу до войны, но я дружил в школьные годы с его товарищем Борей Шапиро , с которым они вместе учились в еврейской школе, а затем поступили в Киевский стомато-логический институт, и бывало, заходили к нам изредка на Малокитаевскую перед войной. Оба эти друга был немного моложе меня, но я знал и старшего брата Мишу Гампель, который дружил с моим братом Яшей Железняк. В предыдущих воспоминаниях я упоминал теплую встречу с Мишей в Харько-ве в июле 41г. Семья Гампелей не относилась к самым зажиточным в Олев-ске. Помнится, отец их торговал дегтем в окрестных селах, разъезжая с боч-кой на лошадке. В данный момент внешний вид Яши Гампель свидетельст-вовал о его усталости и неухоженности. Парень был исхудавший, небритый; китель и брюки неглаженые, воротничок грязноват. Мама спросила Яшу : " Ты, что же один едешь? " - " Да, мне одному достались Курилы." - " Так надо бы тебе, парень, жениться." - " Я бы и сам хотел. Только где взять не-весту, и как это провернуть в две недели, что даны мне на дорогу"?
И тут я вспомнил Машу Красс. Отец Маши, Бенюмен Красс, приходил-ся двоюродным братом моему отцу. Наши семьи дружили, Маша была под-ругой Сони, моей сестры, да и мне нравилась Маша, но я знал, что никогда она не сможет быть моей невестой так как мы тезки с ее отцом . В одну из ночей 37 года ,я уже в институте учился в Киеве, три брата Красс, жившие в Олевске, - Бенюмен, Мотл и Янкель навсегда пропали в лагерях НКВД . В годы войны судьба забросила Машу с ее мамой в г. Хорог ( ГорноБадахшан-ская А.О. Таджикской ССР) После войны они вернулись в Олевск, где бедст-вовали. Дом их сгорел, Маша устроилась счетоводом на мизерную зарплату в леспромхоз, а тетя Сара- мать Маши что-то прирабатывала торговлей, приво-зя купленный "дефицит" из Киева. Как раз перед появлением Яши в нашем доме она заходила в нашу обитель. Я спросил Яшу :
- Ты знал в Олевске Машу Красс?
- Да, кажется знал. Там была такая ,по моему, красивая девочка.
- Так вот, не теряй , друг мой, время, поезжай в Олевск и женись на Маше. Я и сам бы женился, но мне нельзя. Она теперь стала замечательной девушкой,
В тот же вечер, Яша, действительно, уехал в Олевск, а на следующий день получаю телеграмму: " НЬОМА НЕМЕДЛЕННО ПРИЕЗЖАЙ" Пришлось ехать в Олевск , в котором не был девять лет - с 1938г. Мне, независимо от женитьбы Яши очень хотелось побывать в родном городишке. Олевск, впро-чем, изменился мало. Лишь разрушенный вокзал и несколько исчезнувших зданий в привокзальном районе напоминали о недавней войне. Новостроек не было, а старые здания, сплошь деревянные, заметно поветшали, как и мост через нашу любимую с детства реку Уборть Река сильно помелела из-за того, что разрушена гребля и мельница рядом, от которой остались еще развалины вниз по реке. А наш дом, который строил папа, уцелел. Обветшал, конечно, но еще во вполне удовлетворительном состоянии Площадь в центре городка показалась запущенной, неухоженной. Деревья в скверике, посаженные еще при мне , почему-то плохо разрослись, памятник Ленину, конечно снесли. Я ,однако, очень мало в этот раз разглядел город, даже в школе не побывал, так как знал, что Григория Матвеевича Ступина - нашего бывшего директора и любимого учителя, нет в Олевске. Без труда я разыскал дом, в котором зани-мали крохотную комнату Маша с мамой .Я не видел Машу с 38г.- я знал ее еще девочкой, но сразу узнал ее. Несмотря на военное лихолетье, Маша еще больше похорошела и даже слезы, которые она напрасно пыталась унять при нашей встрече, не могли скрыть ее красоты. Уже, не скрывая слез, Маша рас-сказала, как три дня тому внезапно появился в их комнатушке Яша Гампель и, только поздоравшись, объявил ей, что приехал на ней жениться, что это ему рекомендовал Ньома Спивак, поскольку он, Яша то есть, едет на остров Итуруп. Он даже успел побывать в районном отделении загса, где ему пообещали завтра поутру, ввиду особых обстоятельств, оформить брак , чтобы он завтра же успел подать документы для получения пропуска жене на Курилы. Все это, разумеется, при условии, что он приведет с собой невесту, и она даст согласие на брак.
- Ты, представляешь себе, Ньома, я оторопела,- продолжала Маша,- я ведь ничего не знала об этом человеке, ни о его семье. Это уже, когда пришла ма-ма, она вспомнила кое-что о семье Гампель, да и Яша этот сам рассказал. Оказывается, родители его погибли, но есть у него во Львове старший брат Миша и сестра Геня. В общем, посидели мы вместе с мамой, чай попили с вареньем и сказала я этому Яше чтобы приходил утром пораньше, надо мне все это продумать, привыкнуть к этой мысли. Если надумаю, то буду готова идти с ним в загс. Вот ушел он ночевать, сказал, встретил школьного това-рища, а мы с мамой стали думать. Мама говорит: " Это же Ньома- Бенюмен его прислал,это от имени твоего папы Бенюмена, я так думаю, не случайно это, и нельзя нам отказываться. Конечно, и я поеду с вами ". Яша, верно, пришел к восьми, я еще успела ему китель погладить и воротничок подшить и пошли мы втроем в загс. Никому, даже хозяйке не сказали, куда и зачем идем. В загсе тоже посторонних не было, только заведующая . Она бы-стро оформила нам брачное свидетельство, поздравила нас и при ней мы впервые поцеловались. А потом ,все трое, пошли в райотдел НКВД и до обе-да простояли там чтобы сдать документы для оформления пропусков мне и маме. Хорошо, что обещали дней за пять их приготовить - ведь у Яши отпуск небольшой. Он уже и в военкомат ходил чтоб продлили, - так отказались.
- А где же теперь твой Яша?
- Какой он мой? Я еще не ощущаю его своим. Пока пытаюсь привыкнуть. И он тоже, наверное . Странный он какой-то. Вчера весь день на пляже в шахматы играл. И сегодня ,вероятно, тоже. Оттого и тебя вызвали. Можно ли с ним в такую даль отправляться?
Я, как мог, постарался успокоить Машу. Сказал ей, что ,действительно, сам я мало общался с Яшей, но знаю с лучшей стороны его брата Мишу и его друга Борю Шапиро. И что сам Яша произвел на меня впечатление положи-тельное :деятельный, самостоятельный ,неробкий. Под вечер пришел и сам Яша. Он был, напротив, в хорошем настроении. " --Обыграл этих шуст-риков. Да, военком обещал выписать проездные на Машу и маму , как полу-чим пропуска. И, еще: дозвонился во Львов, в поликлинику, где работает Миша, прямо в регистратуру. Записал ему вызов в Олевск - обещали пере-дать. Я еще вчера телеграфировал ему, но пока нет ответа." В общем, по мнению Яши, все идет неплохо. А что он целые дни на пляже, так что же еще делать в период отпуска? Неужто сидеть в этой комнатушке лучше? Да и Маше он не хочет мешать собираться в дорогу.
На следующее утро я вернулся в Киев, по ряду причин я не мог задержи-ваться в Олевске, но через несколько дней провожал новобрачных уже из Киева . В последующем я продолжительное время поддерживал связь с этой семьей. После демобилизации Яши, в конце 70-х ,они жили в м. Бар Винниц-кой обл. Выросли у них две дочери, Яша работал по специальности- стомато-логом. Позже связь между нами почему-то потерялась.
Учеба в институте. Мое назначение.
С первого сентября возобновилась учеба в институте.Для меня этот учеб-ный 46/ 47-й учебный год был особо значимый. Выше я уже перечислил предметы, которые мне предстояло изучать. Пожалуй, я был несколько раз-очарован на двух, в сущности, основных кафедрах зтого курса.
Кафедрой госпитальной хирургии руководил проф. Дудко Николай Емельянович. Он стал профессором во время войны, в конце войны он воз-главлял партизанский госпиталь в Киеве, и говорили, пользовался располо-жением самого Ковпака С. А., бывшим в то время предс. Президиума ВС УССР .До войны Н.Е. был на той же кафедре доцентом у проф. Корхова и ничем особенно не выделялся. На зтот раз Дудко предпринял все меры чтобы выделяться на кафедре, собрав сотрудников на редкость малоэрудированных и малоопытных. Исключение представлял доцент Дзбановский, ведший на-шу группу, несомненно опытный хирург и преподаватель. Но, скажем, со-седнюю группу вел ассистент Удинцев, с которым я до войны учился в смежной группе. Удинцев был известен на курсе как малоуспевающий сту-дент. В армию его во время войны не призвали, впрочем, он действительно выглядел внешне нездоровым - высокий, тощий, постоянно заторможенный, сонный- поговаривали, что он употреблял наркотики. Тем не менее, он за-кончил институт и работает ассистентом у проф. Дудко. Быть может это от-того, что жена Дудко работает ассистентом у проф. Удинцева. Говорили, что сам Дудко хорошо оперирует. Вероятно, это так и было, правда, общий уровень хирургической практики в клинике был невысок. К примеру, выс-шим классом считалась резекция желудка. Смешно вспоминать, но в качест-ве темы научной работы этой хирургической ( ! ) кафедры была такая: " Ле-чение язвенной болезни порошками профессора Дудко ." Состав порошка был, разумеется в духе времени, после знаменитого тогда процесса Клюевой и Раскина, строго засекречен, но зато результаты этого лечения были четко выражены в каламбуре ,.бытовавшего среди больных: "Тебе помогли эти секретные порошки Дудко?" - "Дудки" ! Лекции проф. Дудко отличались примитивностью, нередко, вероятно в попытке придать им наукообразность он с кафедры возвещал просто глупости, вроде того,что в организме все пищевые продукты преобразуются в спирт, и следовательно, водка - оптимальный пищевой продукт. Мне еще придется столкнуться с мо-ральными качествами этого новоявленного профессора, партизанского вы-движенца. Но, Бог с ним, благодаря доц. Дзбановскому , регулярным посе-щениям заседаний хирургической секции киевского медицинского общества и медицинской библиотеке, я в течении этого учебного года заметно повысил свои знания в хирургическом лечении заболеваний мирного времени и даже выступил с докладом на конференции научного студенческого общества.
Кафедру госпитальной терапии возглавлял профессор Удинцев. Не знаю сколько ему было в ту пору лет, но выглядел он очень старым и дрях-лым. Вообще появление его на кафедре в первый раз, для нас, знавших его перед войной, представилось чудом. Ведь незадолго до начала войны его оперировал знаменитый тогда в Киеве хирург- Пхакадзе по поводу рака же-лудка. Студенческие источники сообщали, что опухоль оказалась неопера-бельной, и хирургу пришлось зашить брюшную полость, так ничего и не сде-лав. Все считали его обреченным. И вот, спустя три военных года - он на кафедре. Яркий пример возможности самоизлечения рака! Неужели сыграла роль сильнейшее нервное потрясение и невзгоды, связанные с войной? Пол-ностью приветствуя чудо происшедшее с пр. Удинцевым, должен с сожале-нием заметить, что на чтении лекций это положительно не отразилось. Впро-чем, я, собственно, почти и не слыхал что он читал - после перенесенной контузии я едва улавливал кое-что из его тихого и невнятного голоса.
Ассистентом нашей групп на этой кафедре была как раз жена проф. Дудко. В отличие от своего мужа, она вела себя в группе достаточно скромно, особен-но с бывшими зауряд-врачами, многим из которых она была ровесницей. Она старательно сама готовилась к разбору больных, и тем самым побуждала и нас так поступать. Оттого эти разборы проходили интересно и поучительно. Во всяком случае ,посещая клинику госпитальной терапии, я основательно обновил свои знания в этой области, и, особенно, в вопросах применения но-вых средств диагностики и лечения внутренних заболеваний (томография, антибиотики, ферменты и т.п.)
Я не буду описывать учебу на всех остальных вышеупомянутых кафедрах. В сущности, я был на них обычным несведущим студентом, несмотря на "боевое" прошлое и некоторый врачебный опыт. Он лишь подсказывал не-обходимость не пренебрегать знаниями, которые возможно получить на лю-бой из этих кафедр, и которые, обязан заметить, старались нам добротно пе-редать, в меру очень, к сожалению, регламентированного времени. Хотя я ,в силу обстоятельств , уже принял решение совершенствоваться в области хи-рургии, но я никогда не мыслил себя врачом- ремесленником, твердо верил в единстве организации человеческого организма, в единстве психических и соматических (телесных) процессов, происходящих в нем . К тому же даже технические приемы, применяемые в разных клиниках могут понадобиться хирургу. Скажем, я был бы счастлив научиться оперировать так анатомично, и бережно по отношению к тканям, почти не касаясь их руками, как это я ви-дел в руках профессора А.Ю. Лурье ,заведовавшего кафедрой гинекологии. О нем говорили: "хирург от Бога ".
Кажется, я не избежал в этих заметках общепринятых выражений вроде " видит Бог", " дай Бог" ,или напротив " не дай Бог", хотя вряд ли кто, про-износя их задумывается о сущности бога. Поскольку я пишу для своих детей и внуков, хочу им объяснить свои соображения в этом вопросе Я достаточно изучал строение человеческого тела ,и его телесные функции более-менее поддаются пониманию. Но вот, что такое душа мне, и думаю не только мне, совершенно не понятно. Вот только что был жив человек, а через мгновение- мертв. В народе говорят - "душа отлетела". А какая она ,эта самая душа? В чем ее материальная сущность? Таких вопросов немало в естествознании. Проще всего, как это сделал первобытный человек сослаться на что-то сверхъестественное ,на бога, и поместить его подальше, скажем, на седьмое небо, чтоб нельзя было добраться к нему. Или вот - движение планет ,смена дня и ночи, все это происходит планомерно. Неужели все это происходит стихийно, никто не руководит? Можно признаться честно - мы этого еще не знаем. Может какая-то неведомая руководящая сила и есть. Следовательно, я агностик, увы, многого не знаю, Но причем тут бог, вера в которого зиждется лишь на том что это выгодно самым разным, но одинаково лживым религи-ям, которым я безусловно не верю. И вам не советую. Стыдно кормить эту лживую многочисленную и многообразную , паразитирующую рать : попов, ксёндзов, мулл, раввинов, шаманов и им подобных.
Однако, уважительно отношусь к истинно верующим. Их вера - это болезнь и, соответственно, к ним так и нужно относиться как к больным.
С большой теплотой вспоминаю свою студенческую группу на пятом курсе. Она была смешанной в том смысле, что кроме студентов, нормально перешедших с четвертого курса, к ним присоединились для продолжения учебы студенты досрочно выпущенные в1941г. в качестве зауряд-врачей. Я не помню соотношения тех и других. У меня сохранилась лишь одна фото-графия нашей группы сделанной после первого государственного экзамена по хирурги. На ней сфотографированы 19 студентов, из них 7 из зауряд-врачей. Я всех их помню, хотя фамилии большинства вспомнил лишь по надписи на фотографии. К сожалению, не знаю, как сложились их жизни в последующем. Мы все были разные по уровню подготовки, опыту, способно-стям, даже по возрасту. Всех вспоминаю тепло потому, что в течение года не было среди нас ссор, раздоров, что мы относились уважительно друг к другу, помогали друг другу при необходимости. Особенно мне приятно вспомнить нашу старосту - Нину Щербак, моего близкого друга в ту пору Шику Вайма-на.
Государственные экзамены вся наша группа сдала успешно .Не помню как проходило у нас распределение, то есть назначения на работу. В отноше-нии меня у комиссии сложилось, казалось, однозначное мнение, что я оста-нусь в институте для совершенствованию по хирургии на одной из кафедр. Однако, вскоре, еще в период государственных экзаменов, ко мне подошел один из недавних зауряд-врачей Сеня Бодров и рассказал мне, что Дудко предложил ему пойти к нему в ординатуру. " Я ему говорю, -продолжает Сеня, - весь курс знает, что к вам на кафедру пойдет Спивак, и вы, на мой взгляд, лучшего ординатора не найдете. А я не могу в ординатуру .Мне надо возвращаться к семье в Смоленск и зарабатывать деньги. Он мне сказал, что Спивак им почему-то не подходит, и я слыхал ,что он уже кого-то из девушек приглашает. Ты бы поговорил с ним сам! " Мне очень не хотелось идти к Дудко, и самому ходатайствовать о себе, но я все же пошел. Мне, просто, было любопытно узнать чем он будет мотивировать свое нежелание взять меня на кафедру. Дудко принял ,однако, меня ,как говориться, на ходу и ска-зал, что причиной этого, оказываются мои очки. " Не стоит входить в хирур-гию в очках",-сказал он, давая притом слегка насмешливой интонацией по-нять, что есть и другие причины. И тогда я пошел в партком. Перед войной, занимая пост секретаря комитета комсомола, мне часто приходилось бывать в нем. Там же меня в канун войны приняли кандидатом в члены партии. То-гда секретарем парткома была Гусенкова - человек немолодой, жесткий , но справедливый. Теперь же делами там ведал молодой Михнев с кафедры акад. Стражеско, производивший на меня впечатление карьериста, рвущегося в выси через партию. Я обратился не к нему, а к секретарю бюро лечебного факультета Апасовой Антонине Алексеевне. Апасова была доцентом на кафедре ортопедии . Ее муж, проф. Лурье был очень уважаем на курсе не только за великолепную хирургическую технику, но и как за замечательный лекционный курс, который он читал, сидя, как-то по-домашнему и очень до-ходчиво. Кроме того все знали, что он не берет взятки и не отказывает в кон-сультации студентам, даже, если речь идет о их родственниках. Падчерица Антонины Алексеевны, Таня Лурье , очень скромная и миловидная девушка училась на нашем курсе, хотя и не в моей группе, но вероятно знала о ситуа-ции, происшедшей с моим назначением. В общем пошел я к Апасовой. Ан-тонина Алексеевна выслушала меня и сказала:" Ну, и не нужен вам этот Дудко, не зря его "дубко" называют. Пойдете к нам на кафедру. Ведь то, чем Вы занимались на фронте, ближе по теме нашей клинике. У нас и сейчас до-лечиваются многие инвалиды войны. С профессором Елецким я договорюсь . Правда, у нас нет вакантной ставки ординатора, мы пока оформим вас лабо-рантом. Согласны?" Я согласился. Так решился вопрос о моем назначении. Я, разумеется, понимал, что Дудко не так прост, что его насмешливый тон объясняется быстро изменяющейся политической атмосферой, в частности в отношение евреев. Об этом свидетельствует так называемое "дело Ясного-родского",которое произошло примерно в тот же период. О Дудко мне из-вестно, что позже, вначале пятидесятых, он был отстранен от дел за фальси-фикацию историй болезней умерших больных.
Дело доцента Ясногородского.
До войны на кафедре факультетской хирургии, которой с1930г. руково-дил профессор Алексей Петрович Крымов, работали два доцента : Крама-ренко Ю.Ю. и Ясногородский...Последнего я в то время почти не знал так как он на нашем курсе не преподавал. Но в 1948г. он вдруг стал знаменитым в институте. Еще перед войной он защитил докторскую диссертацию, но с началом войны был призван в армию , и все военные годы работал хирургом и консультантом в военных госпиталях. После демобилизации Ясногород-ский вернулся в Киев, и ему в министерстве здравоохранения предложили должность профессора во вновь образованном Станиславском ( позже Ива-но- Франковском ) мединституте. Однако, его пригласил Крымов, ставший в 1945г действительным членом Академии медицинских наук, и попросил его не уезжать в Станислав .
- Я уже стар, не могу оперировать, мне теперь положен на кафедру еще один профессор. Будет, как положено, объявлен конкурс. Кого же нам изби-рать, если Вы уедете ? Крамаренко не может сейчас быть избранным- он себя скомпрометировал тем, что оставался при немцах, сотрудничал в " Полиме-дикуме". Зачем нам чужаки. Оставайтесь, будете профессором здесь. Но конкурс долго не объявляли, а когда его, наконец, объявили, конкурсная ко-миссия не нашла среди претендентов никого, достойного занять должность второго профессора кафедры факультетской хирургии. Ясногородский пошел на прием к директору института, который был председателем конкурсной комиссии, с просьбой объяснить чем он не подошел, по мнению комиссии на искомую должность. Директор, однако, дал ему понять, что решение зависе-ло от заведующего кафедрой. Тогда Ясногородский обратился с тем же во-просом к проф. Крымову. Тот без обиняков объяснил, что со времени их раз-говора, когда он приглашал Ясногородского в качестве второго профессора прошло почти полгода и ситуация изменилась, что сейчас профессорскую должность в Киеве, по его мнению, еврею никто не даст. " И вообще, теперь ,наконец, их чуть оттеснили, - заметил новоизбранный академик Крымов ( он незадолго до этого был избран в Академию медицинских наук), - а то повы-лазили отовсюду, как тараканы изо всех щелей. Вот и Губергрица вашего в Академию не избрали". Ясногородский возмутился и наговорил Крымову всяких дерзостей, в частности напомнил ему ,что тот еще в студенческие го-ды симпатизировал черносотенцам, и пригрозил, что обратится с жалобой в партийные органы.
Но пока Ясногородский размышлял стоит ли ему куда обращаться с жа-лобой, Крымов собственноручно написал жалобу в партком института. В ней он просил партком оградить его от скандалиста Ясногородского, кото-рый осмелился ворваться в его квартиру и оскорблять его, назвав антисеми-том и чуть ли не черносотенцем Так возникло " дело Ясногродского" .Он был вызван на заседание парткома, и ему были предъявлены обвинения в оскорблении старого заслуженного советского ученого и в сионизме. Члены парткома, оказывается ,успели разузнать, что и с соседями у Ясногородско-го имеются какие-то трения и обвинили его в неуживчивости. Когда Ясного-родский в пылу полемики осмелился заметить, что в Киеве антисемитизм не новь, что было когда-то и "дело Бейлиса", этот намек вызвал у парткома та-кое негодование, что было принято решение не только исключить Ясного-родского из компартии, но еще и ходатайствовать перед дирекцией о запрете заниматься преподавательской работой. В парткоме, возможно не учли, что решение об исключении из партии, согласно уставу, подлежит утверждению общего собрания организации. Или сочли, что решение парткома, как обыч-но, будет одобрено равнодушным большинством . Все же к общему собрании готовились, В повестке дня впереди личного дела Ясногородского были по-ставлены два вопроса, имеющих общеинститутское значение, заранее были подготовлены выступающие по "личному" вопросу, среди них евреи: генерал Ставицкий и проф. Коган С.С. Партком ,однако, не учел достаточно то, что в тот период в парторганизацию влилась большая группа студентов - фронто-виков, для которых понятие антисемитизм сочетался с фашизмом, который они, казалось, окончательно победили. Поэтому обсуждение этого "личного" вопроса вызвало бурю возмущения. Ведь решением парткома исключался из партии участник войны, который выступил против антисемитизма. В отли-чие от солидных членов парткома, эта студенческая молодежь менее была склонна к почитанию за седины, и за написанную еще в молодые годы един-ственную монографию о грыжах -главное достижение академика. Аудитория кипела. Михнев, ведший собрание давал слово для выступления лишь зара-нее приготовленным, категорически отметая даже реплики со стороны. И ,убедившись, что решение парткома не пройдет, предложил отложить собра-ние, сославшись на позднее время. Через месяц Михнев на повторном соб-рании, свернув до минимума обсуждение, которое превратилось в осуждение антисемитизма и неприглядной позиции парткома в этом вопросе все же ре-шился поставить на голосование решение парткома, но увидев лес рук в гим-настерках, взметнувшихся против, не стал даже считать их. Вскоре, говори-ли по совету райкома, партком сам отменил решение об исключении из пар-тии, заменив его объявлением строгого выговора. Это взыскание не подле-жало утверждению общего собрания.
Между тем, когда в конце очередного месяца, доцент Ясногородский пришел получить хлебную карточку, он узнал, что она ему не положена, так как он уволен из института. Убедившись что " против лома нет приема", он вскоре уехал из Киева.
Работа в Киевском ортопедическом институте.
С сентября 1948г. я приступил к работе не кафедре ортопедии Киевско-го мединститута. Хотя я числился лаборантом, меня с самого начала при-влекли к учебе и работе по программе клинического ординатора. Мне выде-лили палату больных, которую я вел, как лечащий врач, меня включили в дежурства по институту и в работу операционных бригад, первое время ,разумеется, в качестве ассистента.
Кафедра работала в одной из клиник Киевского ортопедического институ-та, и возглавлялась профессором Елецким. Этажом ниже располагалась ка-федра госпитальной хирургии проф. Дудко,о которой я уже писал. Еще ниже - на первом этаже размещалась администрация ортопедического института. В цокольном этаже находилось амбулаторное отделение, приемное отделе-ние и связанный с ним травматологический пункт. В соседнем корпусе находились еще три отделения: Клиника стоматологической ортопе-дии проф. Вайсблата Соломона Наумовича, ортопедическое отделение, кото-рым руководил доцент Климов Константин Михайлович и клиника детской ортопедии проф. Анны Ефремовны Фруминой.
Заведующий кафедрой, профессор Александр Григорьевич Елецкий, насколько я вскоре понял, не был искушен в собственно ортопедии, в кото-рую он пришел с кафедры оперативной хирургии. Он был искусный оператор - оперировал охотно красиво, анатомично. Травматологию он любил и знал, но к новым направлениям в ней относился осторожно, предпочитая консер-вативные методы лечения. К моему появлению в клинике он отнесся добро-желательно, но тему для моей кандидатской избрал, как я вскоре понял, сложную, связанную с экспериментами на животных и гистологическими ис-следованиями - о роли механических факторов в процессе сращения пере-ломов. Однако, в последующем, этой работой он не интересовался и реаль-но я успел по ней приготовить лишь добротный литературный обзор, и по-добрать незначительный клинический материал. Доцентом кафедры была вышеупомянутая А,А,Апасова, которая , в сущно-сти, руководила учебной работой кафедры. Кроме нее на кафедре работало несколько ассистентов, которые вели преподавательскую работу сочетая ее с лечебной. Антонина Алексеевна очень активно работала над темой своей докторской диссертацией - об артропластике тазобедренного сустава. А.А. вела активную общественную работу в качестве секретаря партийного бюро лечебного факультета.
Кроме кафедральных работников, в клинике действовали сотрудники ор-топедического института : ординаторы и старшие научные сотрудники. О двух из них хочу упомянуть особо. Это во-первых Макс Соломонович Но-вик, с которым я впервые познакомился еще на конференции хирургов 1-го Украинского фронта в г. Дембица вконце 44г., где мы оба выступали с док-ладами. М.С. работал в институте еще до войны и был один из самых квали-фицированных и инициативных специалистов института . Очутившись в Ве-не в первые месяцы после войны, он не преминул подробно познакомиться с опытом работы знаменитой травматологической клиники проф. Белера и привез несколько новейших методик лечения переломов, в частности по внутрикостной фиксации отломков металлическими конструкциями. Он су-мел внедрить эти методы в свою практику в институте, значительно сократив сроки лечения и улучшив исходы при переломах. Меня он встретил очень приветливо, и привлек к участию в этих новых методиках. Он помог мне в кратчайшие сроки познакомиться с практикой работы отделения, войти в нее полноценным сотрудником. К сожалению, М.С. не смог закрепить за собой приоритет в качестве первопрходца в этих методиках, в которые он внес не-мало собственных дополнений. Он щедро делился своим опытом, Не знаю удалось ли ему этот опыт оформить в виде докторской диссертации, но мно-гие чужие диссертации его использовали.
Другим старшим научным сотрудником клиники был Захаржевсий Вале-риан Петрович. Я ,в общем, почти ничего не знаю о нем, как об ортопеде. На всех семинарах, заседаниях, он обычно отмалчивался и все время что-то пи-сал. Говорили, что он пишет книги, и даже состоит в союзе писателей. Одну книгу по названием "Белый дом " ,как будто посвященную истории нашего института, я как-то держал в руках, но так и не прочел, о чем сейчас сожа-лею. Больными он интересовался мало, в палатах бывал лишь на общих об-ходах. Впрочем, иногда оперировал, не так, чтоб очень удачно. Почему-то он недружелюбно относился к Макс Соломоновичу и ко мне. Тогда я не пони-мал, но теперь догадываюсь, что он был связан с украинскими национали-стами. Были основания предполагать, что он причастен к моему повторному призыву в армию в конце 1949г.
из руководителей которой был Министр здравоохранения республики Л. И. Медведь. В начале войны Лев Иванович был директором 1-го Киевского мединститута, и теперь, когда ему понадобились надежные помощники в борьбе с эпидемией, он решил призвать на помощь свой бывший студенче-ский актив, который теперь работал врачами в Киеве. Таким образом , и я был временно отозван из института и назначен уполномоченным республи-канской противоэпидемической комиссии по Подольскому району гор. Кие-ва. Одновременно такие же полномочия получил и мой товарищ по институ-ту Джигора Станислав, который в годы войны тоже пришел в армию, в каче-стве зауряд-врача. Мы со Станиславом хо...Не буду писать в этих воспоми-наниях подробности о своей лечебной работе. Я довольно быстро овладел основными методиками, применяемыми в клинике, в частности различными методиками скелетного вытяжения и гипсовой техникой. В этом неоценимую помощь мне оказали гипсовые техники клиники Андрей Михайлович и Сер-гей Афанасьевич, имевших громадный практический опыт, и у которых я не стеснялся учиться. Если работа плановая в отделении не представляла для меня сложностей так как всегда была возможность посоветоваться со стар-шими, то в процессе дежурств по институту и в овладении оперативной техникой мне, конечно, очень пригодился фронтовой опыт, его вынужден-ный универсализм. Ведь и травма мирного времени нередко бывает очень тяжелой, осложненной травматическим шоком, как это случается при транс-портных происшествиях, особенно железнодорожных. Часто при этом по-вреждения бывают множественные, комбинированные, требующие участия в оказании помощи так называемых узких специалистов, которых не было рядом : нейрохирургов, глазников, отолярингологов, урологов итп. Анесте-зиологов и реаниматоров тогда еще не было, в качестве отдельной профес-сии, их функция осуществлялась хирургической или травматологической бригадой. Военный опыт, дополнительно осмысленный на специальных ка-федрах и в медицинской литературе меня часто выручал. Припоминаю, к примеру, очень тяжелого больного, попавшего в селе под трактор, у которого оказался оскольчатый перелом таза с внедрением костного осколка в мочевой пузырь. Доставлен он был в ночное время , и консультацию уролога удалось получить лишь по телефону. Скусывать осколок и накладывать мочевой свищ пришлось самому.
В порядке подготовки к будущей защите кандидатской диссертации я начал заниматься в группе по изучению английского языка, и в вечернем универси-тете марксизма - ленинизма при киевском горкоме партии.
В конце 1947г. Украину охватила эпидемия сыпного и возвратного ти-фов. Эпидемия началась в западных районах республики и Молдавии и в ок-тябре докатилась до Киева, где приняла угрожающие размеры. Ежедневно заболевали десятки людей. Решением Правительства Украины была создана Чрезвычайная противоэпидемическая комиссия, одним рошо сработались. Основная наша задача была ,понятно, ликвидировать заболеваемость тифом в Подольском районе. Реально, что мы могли сделать, это добиться изоля-ции, то есть госпитализации не только всех заболевших, но и сомнительных больных, выявления и ликвидации при помощи санитарной службы всех оча-гов инфекции. Для этого нам приходилось каждое утро в регистратуре поли-клиники отбирать все вызовы врачей к температурящим больным, и выбо-рочно, вслед за участковым врачом посещать их на дому. Особое внимание уделяли социально неблагополучным квартирам, обращалось внимание на их санитарное состояние, на завшивленность Понятно, что в разгар эпидемии в обывательской среде растет сопротивление изоляции больных, тем более во временные инфекционные больницы, создаваемых на основе школ и клубов. Приходилось конфликтовать не только с больными и их родственниками, но порой и с врачами, особенно частнопрактикующими. К новому 1948 году вспышка сыпного тифа в Киеве была ликвидирована, и мы вернулись к ос-новным своим занятиям.
Не знаю чья это была инициатива, но вскоре я был утвержден на должность младшего научного сотрудника Киевского ортопедического ин-ститута. Это означало для меня не только прибавление к зарплате, но и изме-нения в моем правовом положении в институте. Я становился влиятельным членом коллектива института и его парторганизации, участником изредка проходивших в институте научных конференций, лекций, семинаров. Разу-меется, я и до этого пользовался услугами библиотеки института, но теперь, став его научным сотрудником, имел полное право сидеть в ней в рабочее время без ограничений - ведь чтение литературы, работа с периодической литературой - входила в план работы научного сотрудника. И, признаться, я пользовался этой возможностью очень широко, ведь нередко я один прово-дил многие часы в библиотеке. К сожалению, в последнее время возможно-сти институтской, и даже Харьковской республиканской медицинской биб-лиотеки были резко ограничены в отношении фондов зарубежной литерату-ры. Кое-что мы еще получали из стран народной демократии, главным обра-зом, из Германской демократической республики , и по их публикациям мог-ли в какой-то мере судить о том, что делается в мировой науке. Правда, в то время ( 45 - 90г.) еще не было непонятных и, скажем без обиняков, глупых запретов на чтение научной , даже старой ,зарубежной литературы, которые появились в начале 50-х. Казалось бы , что делать в советской медицинской науке без информации о том, что делается в мировой науке. Ведь как бы не пыжились наши идеологи все достижения современной медицины пришли к нам с Запада, начиная с бурного развития торакальной хирургии, анестезио-логии и пересадки органов так и применения новых методов исследования больных (компьютерная томография, ультразвуковая диагностика итп) и но-вых классов лекарственных препаратов (антибиотики, антикоагулянты, хи-миотерапевтические, цитостатические итп средства).Не случайно в нашей науке вершины заняли такие лжеученые ( кстати и термин этот вполне отече-ственный) как Лисенко, Лепешинская , Бошьян и, скажем тот же Дудко. В течение 16 лет(1930-1946 ) Президентом Академии Наук Украины был ака-демик Богомолец Александр Александрович - патофизиолог. Я не вправе су-дить о его научной деятельности, но вот один штрих. Его сын Олег Алексан-дрович незадолго до моего появления в киевском ортопедическом институте защитил на базе института клинико-экспериментальную диссерта-цию,котрой доказывал, что применение предложенную его отцом так назы-ваемая""антиретикулярная цитотоксическая сыворотка" ускоряет сращение переломов чуть ли не в два раза. При мне в институте никто этой сыворотки не применял, но свидетель этой работы сохранился в виварии института. Служитель вивария Кузьмич подтвердил, что по его наблюдениям кости у экспериментальных собак срастались действительно быстрее, но бесхитро-стно прибавил: "Дак вин же на ных гроши давав шоб харч докупав !" Да что о ком-то говорить7 Через несколько лет после войны я прочитал в " Военно-медицинском журнале" статью своего бывшего ординатора, в которой он ссылается на наблюдения, сделанные в нашем медсанбате. Но я то точно знаю, что никаких таких наблюдений в медсанбате не было. Я, понятно, не хочу утверждать, что советская наука делалась так повсеместно.Но стремле-ние изолировать наш наук от мировой нанесло огрмный ущерб стране. Не знаю как для кого, а для меня эта тенденция началась с так называемого "де-ла Клюевой и Раскина"- я о нем вскользь упоминал, когда рассказывал о "порошках Дудко"