Аннотация: на день своего родного города. типа конкурса, проиграл...
Чугунная бригада.
Был самый обыкновенный день плавно переходящего в осень лета. Визг сирен, до этого маскировавшихся самыми обычными рекламными репродукторами, поверг славный город Якутск в не менее славный ступор. Вроде бы предназначенные для того, чтобы предупреждать жителей и гостей прекрасной йохуддийской столицы от опасности и заставить их побыстрее шевелить ногами и прочими немаловажными и ценными органами для поисков путей и способов спасения, сирены просто заморозили весь город на несколько драгоценных минут. Тем самым, сыграв в его судьбе роковую роль. Жители, ошарашенные громким электропневматическим ревом, лишь бесцельно толклись на месте, когда из пучины речной, в районе Речпорта, весь в продуктах городской жизнедеятельности вынырнул гигантский монстр. Видом и размерами он настолько же превосходил ниппонского поролонового Годзиллу, насколько ниппонская машиностроительная индустрия превосходила йохуддийскую. То бишь монстр был живой, злобный и огромный, в противовес дешевым картонным спецэффектам ничтожных потомков гордых самураев.
И нравом чудовище речное оказалось куда как круче несерьезного сокрушителя небоскребов. Вместо того чтобы плазменной струей, извергающейся из различных естественных физиологических отверстий, сжигать здания и пригородные ландшафты, монстр тут же принялся активно закусывать жителями и гостями славной столицы. Хватая их своими огромными, грязными, рыбно-вонючими и наверняка заразными многими плохими болезнями чешуйчатыми лапами, чудовище отправляло в свою огромную пасть одного человека за другим, не делая ни единых, даже секундных, остановок. Не учитывая никакой разницы, будь это хоть бритоголовый и татуированный помощник депутата городского собрания в строгом черном костюме или же обыкновенный септической наружности бородатый бомж в пахучих лохмотьях. Поистине аппетит монстра был безграничен и неимоверно космополитичен.
И тут роковые сирены загудели вторично. Более грубый и низкий рев, практически на уровне губительного инфразвука, создал в зачарованной чудовищной трапезой толпе необходимую панику. И люди бросились прочь. Наиболее сознательные- даже в обратную сторону от разверзнутой монструозной пасти. И даже само чудовище на краткое мгновение перестало жевать и глотать, чтобы прислушаться к низкочастотному завыванию рекламно-тревожных рупоров.
Но рупоры вторично гудели вовсе не ему, чудовищу, и даже не его закуске, жителям и гостям славного города Якутска. Рупоры совершали совершенно иное действо. Древние тофетические нотки набирал силу, наливаясь акустическим соком, напитываясь силой неосторожно пролитой монстром на горячий прибрежный бетон крови, насыщаясь дикой бездумной яростью голодного чудовища. И зазвенел воздух от победного вскрика громкоговорителей, вычихнувших сноп ярчайших искр и облачко вонючего изоляционного дыма. Ибо среди искр и дыма родилось Слово Пробуждения. И понеслось оно над Туймадной долиной, треща электризованной жестью и оседая медным привкусом на кончиках языков. И достигло древнее шумерское заклятье, переделанное для конкретных йохуддийских нужд хитрыми йохуддинскими шаманами революционной поры, своих целей, коих в городе набиралось около десятка.
И пробудило Слово великих металлических воинов. Заскрипели под заржавленными и окислившимися бронями могучие железные мышцы. Заскрежетали стальные суставы, защелкали бронзовые кости, захрустели чугунные позвонки. Тяжело спрыгнули со своих постаментов, низких и высоких, гранитных и бетонных, блестящих и тусклых, натертых детскими ягодицами и исписанных подростковыми богохульными письменами, ожившие статуи. И тем самым вызвали переполох даже больший чем триумфальное пришествие монстра из реки. И намного более политический, ибо в отличии от прожорливого мутагенного исчадия великой реки памятники при жизни были самыми яростными коммунистами. Множество демократов в тот день экстренно поменяли ориентацию и даже необдуманно сожрали трехцветные харассейские флаги. Ибо у разбуженных памятников было занятие поважнее, чем разбирательства с толстопузыми политическими предателями.
Памятники были пробуждены для защиты родного города. Для которого их с харассейскими заклятьями и йохуддинским камланием бережно и уссердно отливали, ковали и вытесывали. В котором они простояли многие и многие годы, украшая людные серые площади, устрашая своим гордым видом подлые сердца врагов и тухлую печень изменников. За которым они следили своими бездвижными, но зоркими и беспристрастными чугунными очами. Чугунная бригада проснулась. И тут же принялась действовать.
Спорым железным бегом, оставляя в некачественном побитом асфальте городских улиц глубокие и ровные выбоины, памятники за несколько минут добрались Речпорта. И стали свидетелями ужасающей картины. Монстр все продолжал закусывать с отменным аппетитом. И даже слизал с бетонных плит те капли крови, которые в спешке случайно пролил в начале. Но не в этом заключался основной ужас. Конечно, поедание людей целиком, с одеждой, ручной кладью до восьми килограмм и мелкими фрагментами окружающее обстановки, будь то куски скамеек, обломки кирпичей, и даже лохмотья фанеры и жести продажных киосков, само по себе представляет немало ужаса. Но монстр еще и рожал. Одним концом, который был с острыми зубами, толстыми губами, жадным языком и непонятным, но зловещим органом, он пожирал жителей и гостей славного города Якутска, а другим концом, представленным в виде тошнотворного смутно-эротического органа, он плодил свои мелкие подобия со скоростью здоровой муравьиной матки. От одного только вида отвратительнейших родов многих людей жестоко тошнило, некоторых даже по пути от земли до чудовищной пасти, где они принимали пищевую смерть с некоторым облегчением, что им больше не придется такое наблюдать. Слава Небезумным Богам, маленькие монстрята пока не выказывали свой монстрячий нрав, а лишь требовательно пищали и слабо шевели своими еще неоформившимися, но уже жуткими членами.
И чугунная бригада нанесла удар. Коротко разбежавшись, самый большой и могучий памятник, а именно сам В.И. Ленин, таранил бронированной лысиной монстра в пузо, пробил там основательную дыру и увяз в жутко-тягучей слизи по самые колени. Неопытный, совсем еще свеженький памятник П.А. Ойунскому, попытался перехватить лапу чудовища, в которой истошно верещало не менее полудюжины несчастных жителей и гостей столицы, но, неосторожно сунувшись под удар гигантской ложноножки, в лучших традициях меаркских блокбастеров отлетел в сторону и развалил угловой фасад здания Речпорта. Кулаковский в тяжелом чугунном пальто и Аммосов в легком, но тоже металлическом плаще, зашли с боков и одновременно ударили монстра по уродливым когтистым отросткам. Памятники "двух комсомольцев", слаженно действуя винтовочными штыками, вспороли чудовищу грудь и отсекли одну из многочисленных лап. Мелкие, но от того не менее могучие, солдаты-идущие-на-войну и казак П. Бекетов с йохудской зазнобой, выворачивая из бетонных площадок фонарные столбы, кололи и дубасили чудовище с яростным остервенением. На что тупой гигантский монстр отреагировал весьма вяло: заворочался и, нехотя выпустив ложноножки, неспешно направился к воде, не переставая жевать. Скорость чудовища была невелика, Кулаковский на пару с Аммосовым перебили ему больше половины ножек, а что не перебили то поотдавливали. Да и комсомольцы не прекращающие рубить и резать чудовищную спину, также не соответствовали улучшенному самочувствию. И тем более, гигантский Ленин, грозно и больно ворочающийся внутри чудовищных кишок. Лишь мелкие фонарные нападки крохотных памятников не беспокоили его. Но тут все кардинально изменилось.
Выбравшийся из обломков здания Ойунский чтобы не дать монстру уйти схватил его за хвост и со всех своих металлических сил потянул. Раздался мокрый треск рвущейся плоти. Ойунский опрокинулся на спину с вырванным напрочь чудовищным хвостом, и с отвратительным детородным органом заодно, на этом хвосте располагавшимся. Никому не понравиться, когда ему отрывают детородные органы. Вот монстр и разозлился. Да не на шутку. Неспешное бегство тут же превратилось в яростный отпор.
Резкий взмах спинными сяжками и чугунные комсомольцы отлетели прочь с легкостью пушинок. Удар могучей рогастой головы и Аммосов с неестественно вывернутыми руками и ногами впечатался в несчастное полуразрушенное здание Речпорта и разрушил его полностью. Левый хук третьей сверху лапой и Кулаковский, нелепо вращаясь, пробил насквозь борта теплохода "Демьян Бедный" и исчез в мутной припортовой воде. Выстрел зубастыми щупальцами и солдаты с казаком и зазнобой, пролетев почти полсотни метров, упали на дорогу нелепыми переломанными фигурками. Покончив с большей частью чугунной бригады, чудовище повернулось мордой к главному виновнику побоища с самыми чудовищными намерениями. Но Ойунский, не будь плох, не остался сидеть и смотреть как к нему оборачивается чудовище. Схватив хвост как дубину, памятник одному из великих йохудских писателей прошлого века, принялся с неимоверной силой охаживать ею монстра. Ядовитые шипы, грозно, но непродуманно росшие вдоль хребта до самого кончика хвоста, сыграли с монстром злую шутку. С каждым ударом монстру становилось все труднее двигаться, раны горели настолько жуткой болью, что даже его улиточно-карасевому мозгу было трудно ее игнорировать. Переломанные и раздавленные ложноножки, рассеченная грудь и спина, и тем более, ужасная рана в животе, в которой все еще ворочался неугомонный Ленин, высасывали силы чудовища, истекая чудовищным аналогом крови и кашицей из переваренных людей.
И тут раздался цокот копыт. Кто-то огромный и тяжелый скакал на ком-то еще более огромном и тяжелом. И слышался в этом грохоте чугунных копыт поступь самих Небезумных Богов, разгневанных дерзостью химического монстра, этого презренного улиточного карася, посмевшего покуситься на древнюю эпическую йохуддийскую землю. Цокот становился все громче и громче и потом раздался взрыв. Не бомбы, нет. Просто конь прыгнул. От удара четырех копыт разом в воздух взметнулись тонны пыли, каменной крошки и щебня. А над пыльным облаком завис на мгновение могучий чугунный жеребец с еще более могучим боотуром на спине. Оскаленная лошадиная морда и яростное, непроницаемо-суровое лицо древнего йохуддинского воина гневно смотрели вниз на монстра и все его безобразия. Монстр также в ответ уставился на них и глупо залупал многочисленными слизистыми глазками. И боотур на коне ринулся вниз.
Чудовище, предчувствуя худшее, выбросило навстречу всаднику весь имеющийся в наличии ассортимент собственного противоестественного оружия. Липкие и зубастые щупальца, потоки кислоты и жгучей желчи, выстреливаемые шипы, загребущие когтистые лапы, язык-копье и непонятный, но от этого еще более неприятный, орган размещавшийся во рту. Но могучий металлический боотур был не так прост как памятники писателям, драматургам, рядовым бойцам, путешественникам и прочим деятелям. Рожденный в металле, в память о могучем воине, боотур был идеальной боевой машиной. Взмах чугунного меча- хищного кылыса и посыпались на землю судорожно мельтешащие обрывки щупалец, лап. Ядовитые шипы бессильно застучали о бронированную грудь и живот жеребца. Струи кислоты и желчи лишь омыли запылившуюся фигуру воина, да так что он снова заблестел как много-много лет назад. Язык-копье со звоном ударившись о чугунный доспех боотура смялся использованной туалетной бумагой. А непонятный орган, будучи пойманным свободной рукой памятника был смят, скомкан и выброшен прочь. И тут настал черед боотура. Жеребец ударил многотонными копытами, боотур лихо рубанул кылысом. Монстру раздавленному, порубленному, избитому изнутри, истерзанному жестокими ранами снаружи не оставалось ничего кроме как издохнуть. Что он и сделал. Осел грудой вонючего ядовитого мяса на бетоне Речпорта и растекся грязной лужей. А потом еще и взорвался, явив свету разъяренного чугунного Ленина, всего окровавленного и облепленного разномастными кишками. Так была уничтожена великая мутагенная угроза, и устоял славный город Якутск.
Памятники же вернулись на свои места как ни в чем ни бывало. И о произошедшем сторонним наблюдателям напоминало лишь то уважение и пиетет, с каким стали относиться жители столицы, к неподвижным и величественным статуям вождей, писателей, драматургов, бойцов и воинов. И то что, всякий день, даже в самую жестокую йохуддийскую стужу и непереносимую жару, у постаментов чугунной бригады всегда возлежали свежие цветы цвета окровавленного чугуна.
Конец.