Аннотация: Продолжения фантастического повествования. Часть четвертая.
Протоиерей
Андрей Спиридонов
Хроники Эллизора
Фантастическая повесть
Часть 4
Нить паутины
От автора
"Нить паутины" - четвёртая часть "Хроник Эллизора" - продолжение разговора о далеко не простых для современного христианина проблемах. Евангелие и святые отцы Церкви говорят, обращаясь ко всякому человеку, ищущему спасения: "Смотрите, как опасно ходите". Опасности, окружающие человека, - это прежде всего наши собственные грехи и страсти, которые обуревают нас и взаимодействуют с окружающим миром, представляя собой своего рода паутину страстей, которую не в последнюю очередь использует в борьбе с человеком не кто иной, как враг рода человеческого - диавол. В этом смысле мир невидимый, а также в представлении человека миры виртуальные имеют свои вполне реальные основания. Если сказано, что Царство Небесное скрывается внутри самого человека, то и адские бездны могут скрываться там же.
Разумеется, для всякого христианина спасительным ковчегом является именно Церковь Христова, жизнь литургическая и опыт настоящей христианской аскетики. Однако сама жизнь и наличие вокруг нас современного мира предполагают столкновения человека со всё новыми и новыми вызовами, на которые христианину также надо находить ответы. Цифровизация и появление искусственного интеллекта тому вполне актуальные примеры.
В "Хрониках Эллизора" автор пытается в фантастическом жанре размышлять о путях выхода из опасного лабиринта прежних и новых греховных форм бытия, стараясь оставаться на позициях твёрдого христианского мировоззрения, и надеется, что это не только своего рода литературная игра, но и попытка осмысления, что с нами и окружающим миром происходит.
Глава 1
Детектив поневоле
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Из секретного архива VES
Март на Масленицу выдался слякотным, монастырь что внутри, что снаружи утопал в лужах и вообще выглядел не очень презентабельно. Даже несмотря на близость Москвы, казалось, что это какой-то медвежий угол. С дореволюционных времён уцелели только угловая башня да часть стены, тогда как за последние четверть века удалось отстроить только центральный собор, остальные же постройки явно требовали ремонта или серьёзного подновления. Что ни говори, а лично на меня такие строения - смесь остатков великолепия столетней давности, советской разрухи и современного долгостроя - неизбежно нагоняют тоску и скуку. А это крайне тяжёлая смесь. Не говоря уже о том, что весна, как правило, трудное время года - и с возрастом легче не становится. И вообще, надо сказать, именно этот коктейль из запахов запустения, сырости и какой-то тревожности с самого детства действует на меня пугающим образом, словно бы окружающие виды и предметы в совокупности вопиют: "Опасность! Опасность!" Быть может, для большинства это всё выглядело иначе, но я с ранних лет ощущаю в себе некую инаковость, которая любит о себе сигнализировать, в том числе внезапным ощущением опасности. Именно напоминанием детства, проведённого ещё в поздние советские времена на задворках большого военного завода.
- В ремонте всё и дело, - пояснила матушка Макрина, игуменья. - Не будь перестройки корпуса с основными кельями, может быть, и смертоубийства бы не было.
- Даже так? - удивился отец Евгений, мой настоятель.
Изумлялся он всегда искренне, простецки, поскольку, казалось, такой вот человек.
- Да. Я объясню, - сказала Матушка вполне уверенно, но как будто сама удивляясь этой своей уверенности.
Надо сказать, игуменье этой вообще был свойствен какой-то удивлённый взгляд, даже когда к тому не было особых причин. Поэтому сейчас её выражение лица было, что называется, к месту. Правда, в отличие от протоиерея Евгения она дивилась каким-то явно более интеллигентным, глубинным, можно сказать, образом. У отца Евгения это скорее было наносным, благоприобретённым. В том числе не исключено, что и благодаря чтению классиков современной психологии типа того же Карнеги.
Вообще, когда я вижу таких личностей, как Макрина, на заметных церковных постах, у меня создаётся ощущение, что это люди, которые явно оказались не на своём месте, и именно поэтому собственному миробытию в этом качестве крайне поражены и никак с этой своей впечатлительностью совладать не могут.
- Ты вот ему объясни! - буркнул отец настоятель и кивнул на меня. - Он хоть сейчас и под запретом, но в прошлом этот... тоже... мент. А бывших ментов, знаешь ли, не бывает. Так ведь, отец Михаил?
Я неопределённо повёл плечами: мол, в какой-то степени "да", но... В принципе, я вообще не люблю, когда меня кличут ментом, но отец Евгений имеет такой характер: пусть простоватый, но в общем-то человечный. К тому же ему это даже шло: шутки, лёгкая грубоватость. Годилось это и к его круглому лицу, к небольшим залысинам, к аккуратно постриженной и в меру седой бороде, и к дорогой зимней рясе, с бархатными оторочками, на фоне которой я в своём старом подряснике и поношенной куртке смотрелся просто несерьёзно, ну, почти как бомж, даром что клерикального обличия.
- Вот вы на эти свои темы здесь и пообщайтесь, посоветуйтесь, а меня не впутывайте. Скажи, матушка, спасибо, что я тебе его привёз, а я пойду чаю в трапезной попью.
Мне почему-то вспомнилось: "Свету ли провалиться, или вот мне чаю не пить?"
Отец Евгений уже отошёл на несколько шагов и обернулся:
- Блины-то, чай, есть?
Матушка усердно закивала:
- Есть, батюшка, есть! И икорка найдётся! Вы там скажите, чтобы по моему благословению икорки дали!
- Это дело! - воскликнул настоятель. И след его простыл.
Хотя с матушкой мы виделись неоднократно, но именно отец Евгений, как местный благочинный, был в монастыре привечаем, что называется, на короткой ноге и одновременно на широкую руку.
Правда, тут игуменья как-то особенно доверчиво ухватила меня за руку и, почему-то оглядываясь, упорно и доверительно зашептала:
- Я сразу не поверила: Леонид не мог так просто убить! Он человек исключительной доброты, мягкий, молчаливый!
- Леонид - это кто?
- Трудник наш, трудник, уже не первый год! Мы в нём души не чаяли, а тут третьего дня ночью убийство!
- И кого же он убил?
- Другого трудника и убил! Мустафу!
- Татарина, что ли? Что ж у вас за трудники в православном монастыре?
- Так Мустафа, Царство ему Небесное, стремился к вере, креститься хотел! Не успел только, не сподобился!
- Да уж, - удивился я. - Значит, крестился у вас кровью? От своих, то есть от наших же православных принял страдания?
Матушка вновь захлопала глазами, не понимая, в шутку я так сказал или всерьёз.
- Вы так думаете? - спросила она с некоторой надеждой на лучшее.
Хотя я сам не очень понял, на лучшее для кого: для убиенного Мустафы или его воцерковлённого убийцы.
- Думаю! - махнул я рукой. - Ладно, от меня-то что нужно, чем могу помочь?
Матушка ещё раз огляделась по сторонам:
- Пойдёмте ко мне в келью, я вам кое-что покажу!
***
Иерей Максим Окоёмов поднял голову и заметил:
- Стиль - ничего особенного... Мне всё придётся читать исключительно здесь, в этих стенах?
- Да, - последовал ответ. - Не обязательно в моём кабинете, можете в помещении, отведённом вам под часовню. Или в конференц-зале, если там свободно. Считайте, что там, в часовне, одновременно и ваш офис. Но не вздумайте выносить рукопись из этого здания и ни в коем случае не копировать! Даже и не пытайтесь! Прошу вас также нигде не делать никаких своих пометок. Ну и не использовать в хозяйственных целях.
Глава российского филиала VES Рем Голышев обладал довольно специфическим юмором, и батюшка не сразу сообразил, что тот про "хозяйственные цели", скорей всего, шутит.
- А вообще... зачем вам нужно, чтобы я всё это прочитал? - спросил иерей. - По причине того, что автор этих записок - священник?
- Главным образом да, - ответил Голышев. - Это действительно писал священник, что и впрямь имеет некоторое значение, поэтому мы вынуждены обратиться к вам как к своего рода эксперту. Однако здесь важно, чтобы вы постарались вникнуть как можно глубже в мотивацию этого человека.
- В духовную мотивацию?
- Э-э, вероятно, можно и так сказать.
- А почему это вам так важно?
Голышев ответил не сразу, внимательно рассматривая своего собеседника, словно видел его впервые. Потом он тяжело вздохнул и заговорил с видимой неохотой:
- У вас, дорогой отец, конечно, есть допуск к нашим секретам. Первичный допуск. К сожалению или к счастью для вас, я не могу всего изложить, но кое-что всё же придётся. Понимаете ли, у нас есть достаточно оснований предполагать, что этот человек - один из крупных "глухарей". Точнее, может быть, и не "глухарь" в собственном смысле, а так называемый "ходок". То есть человек, умудрившийся каким-то непонятным нам образом уйти в другие реальности.
- Это представляет опасность?
- В большинстве случаев нет, если этот "ходок" не активен - просто пропадает в том или ином виртуале, и всё... Мало ли людей вообще пропадают без вести, не так ли? Но в том случае, если "ходок" пытается воздействовать на реальность, в которой оказался, изнутри, а то и перемещаться между реальностями, то да, это очень опасно!
- А этот человек, этот священник, точно стал этим вашим... "ходоком"?
- Полной уверенности нет. Но есть серьёзные основания именно это подозревать. Мы проверяем эту версию, тут нам и нужна ваша помощь. Это на самом деле очень важно... Речь идёт о безопасности самой нашей земной реальности. Иначе говоря, о безопасности всей нашей цивилизации, всей Земли!
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Из "Рабочего словаря VES"
"Ходок". Обыватель (не сотрудник и не член руководства VES), случайно нашедший возможности и пути перехода в иные реальности. В большинстве случаев "ходок" почти не заметен и чаще всего гибнет при контакте с агрессивными реальностями. В редких случаях может ассимилироваться и даже проявлять активность, напоминающую деятельность типичного "глухаря" (см. "Глухарь"). В большинстве случаев подлежит ликвидации по причине потенциальной опасности для земной реальности.
Глава 2
Великий хамт Эллизора
Валаак, Великий хамт всех территорий реальности "Эллизор", мерно покачивался в седле, словно под ним был не тёмной масти поджарый волколак, а боевой слон или, на худой конец, лошадь породы тяжеловоз. Впрочем, волколаки как таковые, подчиняясь только избранным хамтам и обрам, были не так уж плохи для пеших прогулок. Боевой строй, правда, из них формировать было бесполезно, поскольку разъярённый волколак при виде множества врагов (или потенциальных жертв) полностью утрачивал какое-либо подчинение и становился неуправляем, однако преодолевать большие расстояния вместе с седоком, а то и вступать по команде в поединки был вполне способен. Опять же тогда, когда имел послушание хозяину, а таковыми этот зверь был способен считать очень и очень немногих среди простых смертных. Точнее будет сказать, что мало кого даже из непростых и не смертных, а также и не из собственно земной реальности. Последнее было наиболее заковыристым вопросом, поскольку определить по внешним признакам, кто из какой реальности, даже самому изощрённому специалисту не всегда возможно.
При этой мысли Великий хамт усмехнулся. Скорее, впрочем, лёгкая улыбка тронула его уста над худой седоватой бородкой. Считал ли он вообще себя смертным? Одним из смертных? По крайней мере, в границах данного мира?
Если взять, к примеру, миропонимание самих хамтов, то смерть, получается, неизбежна. Даже особо избранные позволяют себе умереть, поскольку следовать естественным законам, не разрешая себе демонстративно нарушать их, есть своего рода кодекс чести, имеющий непреходящее значение для всех живущих. Да, многие среди обладающих даром жизни даже и не знают, что смерть есть дело чести, а не просто природная необходимость. Воспринимая смерть именно как довлеющую неотвратимость, большинство страшатся её и потому несвободны. Вообще порабощены. Только избранные, могущие преодолеть смерть или обойти сам факт умирания, истинно свободны, потому что принимают смерть добровольно, а не по принуждению. Разумеется, так было не всегда. В том числе и среди хамтов. Однако хамты оказались наиболее способными к обучению. Первоначально они казались Валааку ничем не лучше иных примитивных последователей шаманизма или, так сказать, заклинателей духов, но волею обстоятельств он, настоящий Великий маг, смог пробудить в этом народе истинное понимание вещей, освободить от влияния обров, а потом и самому стать Великим хамтом. Однако сам-то он никогда не забывал о своём истинном происхождении и, надо сказать, даже не дерзал это превзойти. В том, собственно, и был парадокс: сказавший в своё время, что ученик не бывает больше учителя, остался на все века прав, прав в том числе и для всех миров, ведь имел абсолютную власть, чтобы так говорить. Сопротивляться этому бессмысленно, но есть некоторое время подёргаться или даже поиграть, если на это достанет духу. Впрочем, хватало духу или не хватало - другого выбора всё равно не было и нет. Это прекрасно понимали древние, но это крайне плохо понимают представители современных человеческих родов.
Валаак дёрнул волколака за крепкий ошейник, и тот остановился. Они были на развилке. Впереди за мрачной каменистой грядой возвышались подступы к Ловероку, а за ним виднелась дорога на Эллизор, столицу клана. Правее брала начало еле заметная тропа в пустынную и, казалось бы, давно никому не нужную Лавретанию, через которую, впрочем, можно было когда-то пройти окольными путями к могущественному Маггрейду. Опять же, когда-то могущественному, потому что слава и само бытие Маггрейда пали в безжизненную пыль вместе с гигантской Тот-Башней, которая послужила не только причиной катастрофы для всего клана, но и причиной Великого Разделения, чему, впрочем, наступал конец. Грядёт новая эпоха. Некоторые считают, что это будет эпоха Великого Торжества, но это ещё вопрос, какого именно торжества и чьего именно.
Тут, созерцая окрестности, Великий хамт несколько нахмурился: он точно не знал причин столь скорого прекращения самого Разделения. По его расчётам это должно было произойти гораздо позже. Он даже и не рассчитывал своими силами (иначе говоря, естественным образом, без крайних мер, так сказать) дотянуть до финала. Однако ошибся! Что крайне редко с ним случалось.
Валаак поднял голову и ещё раз убедился, что небесное цветение убывает: дуга ещё присутствовала в небе, но в яркости свечения явно поубавилась. Что ж, великие духи лучше знают, чему и когда наступает свой час, они не подотчётны даже великим хамтам. Всё это таило в себе для самого́ избранного хамта не то чтобы неприятности или лишние переживания (эти понятия были не того рода) - всё это скрывало в себе новый выбор, точнее даже не один выбор. В том числе и по отношению к Эллизору. И над всем этим хамт ещё должен был хорошо поразмыслить. Пожалуй, пока имеет смысл ослабить натиск на саму столицу клана, а то и вовсе прекратить атаки. Пусть думают, что отбились, пусть пока пребывают в иллюзиях относительно своих сил и возможностей. Это даже полезно для последующего сокрушения и полного подчинения. Хамт усмехнулся. Чуть не подумал: "Для победы над врагом! Для одоления противника!" Какой Эллизор - враг? Какой противник?! Достойный прямого поединка?! Несчастные слабаки, возомнившие о себе, будто они что-то могут, вместе со своим Великим посвящённым, который на самом деле ни во что истинное не посвящён, а лишь воображает о себе незнамо что. Словно мальчишка, надевший на себя тогу старца. Вот что значит оказаться не в своё время и не на своём месте, имея в самом себе бездну тщеславия! Впрочем, хамту на это было, что называется, наплевать, поскольку Верховный жрец Эллизора сам по себе нисколько его не занимал (он и впрямь всегда был просто мальчишкой, подростком с соответствующими комплексами и не более того). Важнее был сам Эллизор, его центральное положение между другими кланами, а также то, что когда-то в Эллизоре имел власть таинственный Закон, который вроде бы уже давно утратил внешнюю силу, но хамт имел основания подозревать, что это не совсем так. Закон не исчез вовсе, просто сменил форму. Вот с чем важнее всего было разобраться, вот применительно к чему не было полной и окончательной ясности. Всё остальное, как мнилось Валааку, он понимал. Даже причины происхождения и былого нашествия обров. Но вот Закон, его сущность и происхождение более всего и тревожили, поскольку фактически это была единственная вещь во всём мироздании, природу которой даже он сам - Настоящий и Великий! - так до сей поры и не прозрел. А сие было крайне неправильно, сие было однозначно непозволительно. По крайней мере, в том случае, если есть желание не просто выжить в этой реальности, но и царствовать в ней и над нею.
Вот и повернул Валаак своего волколака и пустил его более борзым ходом не в сторону Эллизора, а в сторону пустынной Лавретании. Если кто-либо из посторонних мог бы видеть в эти минуты Великого хамта, то, скорее всего, впечатлился бы именно тем, что этот тщедушный старик с редкой седой бородкой и молнией чёрных бездонных глаз, зябко кутающийся в полинявший от непогод, подбитый мехом плащ, умудряется восседать верхом на волколаке, ведь более страшного и опасного зверя нельзя сыскать в окрестностях не только Ловерока, но и гораздо южнее Эллизора, вплоть до Таллая и даже диких островов южных морей, за которыми высятся живые вулканы Непура, славные, как известно, своими древними драконами.
***
Вторжение закончилось внезапно, фактически не причинив самому Гранд-Эллизору большого урона и разрушений. Но окрестности столицы подверглись явному опустошению. Улицы же Эллизора почти не пострадали, виднелась только одна мёртвая туша дикого зверя, именуемого "волколаком", которого каким-то чудом заколол отряд дворцовой гвардии, почти полностью павший в схватке с этим чудовищем. Странным было и то, что нечисть почему-то отступила без видимых причин или угроз, ведь преимущество было явно не на стороне эллизорцев. Правда, поступали сообщения, что были замечены какие-то летучие твари с перепончатыми крыльями и острыми когтями. Нет, не драконы: без огня, гораздо более мелкие, и сами они пока вроде как не нападали. Но всё равно это тоже, так сказать, не внушало большинству населения оптимизма. В том числе и самому́ Великому посвящённому, хотя с верхней анфилады Дворца Пробуждения все масштабы пейзажа после битвы лицезреть было невозможно.
Сзади Якова раздалось знакомое покашливание и сопение.
- Всё готово к эвакуации! - прохрипел Геронтиум.
Его состояние здоровья и внешний вид не ухудшились и не улучшились во время вторжения, они оставались стабильно неопределёнными: главный страж был то ли почти при смерти, то ли на пути к возможному и долгожданному выздоровлению. К тому же только что преодолённые лестничные пролёты для ослабленного организма служили немалым испытанием.
Удостоверившись, что это и впрямь Геронтиум, Яков вновь обратил взор к окрестностям дворца.
- Капсулы тоже спустили вниз? - спросил он.
- Да, как было велено, - ответствовал Геронтиум, - саркофаги в центральном подвале.
- Там всё в порядке?
- Кажется, без изменений...
- "Кажется"?
Геронтиум некоторое время помолчал, думая над тем, какой именно тон взять в данном разговоре с посвящённым. Последние дни, возможно из-за вторжения, он, главстраж, утратил былой кураж, который ранее иногда позволял себе в общении с Яковом. Всё же знакомы целую вечность. Но теперь, в условиях войны, его, Геронтиума, жизнь вновь стала полностью подчинена воле Верховного мага, то есть какая-либо свобода в действиях, а то и в мыслях по объективным причинам начала утрачиваться.
- Думаю, что всё в порядке настолько, насколько это от нас зависит...
И Геронтиум не смог подавить какой-то собачий смиренный вздох. Мол, не всё я тут понимаю, но раз хозяину так угодно, то пусть так и будет. Яков словно бы и не заметил видимого смирения Геронтия.
- Эвакуацию пока отменить, - изрёк приказ посвящённый.
Он несколько помедлил, ещё раз бросая оценивающий взор на панораму столицы:
- Надо оценить масштабы разрушений, число жертв и количество способных к сопротивлению и... - осёкся маг, поскольку пришлось поискать подходящее слово, которое почему-то сразу не нашлось. - И... к труду, вот...
- Хорошо. Понятно. Оценим, - слегка удивился главный страж, который внутренне уже был готов к бегству.
Да, к бегству куда-нибудь на юг. Хоть в сам Непур, если нужда заставит. Для Эллизора, казалось ему, не осталось особых перспектив. Но раз Великий посвящённый считает, что сопротивление небесполезно, то, что ж, будем готовы к труду и обороне, как говорится. Да и до Непура, как известно, добраться не так просто. Может статься, что и крайне опасно.
- Ганна под стражей? - вспомнил вдруг Великий маг.
- Да, только перевели в тюремный подвал.
- Пусть побудет пока там.
- Хорошо, пусть...
- А где Гвидо? - спросил после паузы посвящённый.
- Не знаю, - был вынужден ответить Геронтиум. - Второй день о нём ничего не известно...
- Если жив - найдётся, - спокойно сказал Яков. - И вот ещё что: когда народ успокоится и чуть окрепнет... В общем, если эвакуация не понадобится, надо будет вернуться к теме Великого жертвоприношения.
- Жертвоприношения? Великого? - не сразу сообразил Геронтиум. - То есть то, что вы объявили тогда... народу?
- Да... - как-то криво усмехнулся маг. - Я не шутил ... Принесу в жертву Ганну, вот что. Это произведёт нужное впечатление! Да и сама Ганна ненадёжна. Непонятно, как с ней быть.
И он поднял взор на своего давнего сподвижника. Как бы невзначай взглянул, однако главстраж в очередной раз поразился, насколько эти глаза могут быть ледяными и бездушными.
Глава 3
Будни VES
Глава русского филиала VES Рем Голышев пытался делать сразу несколько дел: будучи в своём рабочем кабинете, он наблюдал за еженедельной внутренней пресс-конференцией VES, которая с приглушённым звуком транслировалась перед ним на большом мониторе; одновременно поглядывал в аналитический отчёт по Центральной и Южной Америке, предоставленный его заместителем; и уже краем глаза следил за ещё одним небольшим монитором, где было хорошо видно, как иерей Максим Окоёмов читает данный ему текст.
Уже несколько месяцев как Голышев, сам того не ожидая, перестал быть "и. о.", сделавшись полноправным руководителем Московского филиала VES. Почему так вышло, сам Рем не очень-то, прямо скажем, и понимал. Чаще всего, "и. о." не остаются на этой должности. Тем более выходцы из службы собственной безопасности. Они в этой безопасности, как правило, и остаются. Может быть, здесь был какой-то подвох. А может быть, и нет. Так легла фишка, что называется. Или карта. Карта с изображением земной и не только земной реальности. Множество карт с изображением разных реальностей, точнее. Таких реальностей, где и никаких карт быть не может. Обычных географических, по крайней мере. Да хоть и голографических или тех же виртуальных.
"Однако никакие международные санкции не могут распространяться на внутреннюю и международную деятельность VES... - бубнил на большом мониторе господин из международного штаба, имя и фамилию которого Рем никак не мог запомнить. - Современные политики, не посвящённые в специфику нашей деятельности, просто не понимают, с каким огнём они играют в кошки-мышки!"
"Надо же! - усмехнулся про себя Рем. - Интересно, как вообще можно играть в кошки-мышки с огнём? Кто есть при этом кошка, а кто - мышка?"
Впрочем, вся эта международная весовская рутина его мало занимала. Гораздо больше - Южная Америка. Точнее, амазонский ядозуб. Якобы амазонский, поскольку у Рема были небезосновательные подозрения, что новейший этот ядозуб вовсе не амазонский и даже не американский. Быть может, даже и не земной это ядозуб. Недаром им так интересовался предыдущий глава VES Джон Зарайский. Покойный Джон. А может, и не совсем покойный. К сожалению, в данном отчёте ничего нового и конкретного про ядозуба не было. Следы его и впрямь терялись в труднодоступных местах бассейна Амазонки, куда даже у такой могущественной организации, как VES, не было постоянного прямого доступа. Действительно, если какой-либо "глухарь" или "ходок" устроил проход в иные реальности где-то там на Амазонке, это становилось для VES серьёзной трудностью. Хотя это и маловероятно. Потому что проходы эти, за редким исключением, не связаны с географической определённостью. Однако и здесь случались и случаются исключения, которые, в силу своей непредсказуемой географии, опять же могут ограничивать возможности действия даже весьма мощных спецслужб, имеющих международный характер.
Рем поймал себя на том, что с гораздо большим интересом он наблюдает за иереем Окоёмовым, хотя, казалось бы, на небольшом экране ничего интересного не происходило. Отец Максим сидел в пустом конференц-зале (своего кабинета здесь у него не было, была лишь переоборудованная в маленькую часовню комната), за большим столом, с архивной папкой, и выражение его лица было явно каким-то брезгливым. Похоже, что содержание папки ему не очень-то нравилось. Глава VES в который раз подумал, что этот священник, точнее этот человек, ему всё же явно симпатичен. Скорее всего, своей плохо скрываемой искренностью. Что на душе, то и на лице. Да и на словах. Для сотрудника спецслужб, впрочем, это далеко не лучшее качество. Правда, отец Максим не был в прямом смысле таким сотрудником, хотя уже имел основной допуск. Странно, что вообще этот допуск получил. Трудно даже сказать, кем этот отец фактически является. Прикомандированным, что ли? Но временно прикомандированным, как правило, не дают основной допуск к великим тайнам VES. Или он не временно прикомандированный?
"Положение африканского континента остаётся не менее угрожающим, чем все предыдущие месяцы этого года, - продолжал бубнить большой монитор. - Чёрный полковник Фрэнк Лагуста делает недвусмысленные намёки, что ему известна главная тайна VES, и, вероятнее всего, таким образом вымогает у нас средства на поддержание своего кровавого режима, в результате чего наш африканский филиал ставит вопрос о необходимости фактической ликвидации Лагусты..."
"Однако, - подумал Рем, - дела у африканцев и впрямь нехороши". Впрочем, а когда в этой самой Африке было хорошо? Даже бремя белого человека не спасло Африку от этих самых Лагуст, которые теперь, в ХХI веке, пытаются совать свой чёрный нос даже во внутреннюю кухню VES, не понимая, что тем самым подписывают себе негласный, но обязательный смертный приговор..."
Итак, ядозуб амазонский... Единственный известный Рему экземпляр теперь находился под опекой VES. А поскольку у этой организации своего террариума на территории России не было, пришлось выставить на даче Зарайского круглосуточную охрану и нанять специального работника по уходу за ядозубом. Однако что дальше делать с этим самым ядозубом, пока было непонятно. Скорее всего, всё же создавать собственный террариум. Для таких вот ядовитых и пресмыкающихся тварей из иных реальностей.
Рем ещё раз взглянул на иерея Окоёмова: чтение тому по-прежнему явно не доставляло удовольствия.
СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Из секретного архива VES
Когда спустя полчаса мы вышли из игуменских апартаментов, а из трапезной появился вполне довольный блинами и икрой отец Евгений, у меня зазвонил мобильный. На связи был Гладилин.
- Старик, - услышал я от него, - ты сейчас где?
- В монастыре, в Одигитриевой пустыни.
- А-а... В той самой?
- Да!
- Тогда подъезжай ко мне на юбилей, обязательно. Есть очень важный разговор!
Вряд ли это было просто совпадение: несколько лет не виделись, а тут вдруг сам Гладилин звонит именно тогда, когда я ещё не вышел из монастыря, строения которого ранее сыграли в нашей с Гладилиным судьбе явно нешуточную роль. Можно даже сказать, что зловещую.
Чуть позже охранник на въезде в коттеджный посёлок с подозрением рассматривал мою потрёпанную "ниву" и с неменьшим подозрением - мой же потрёпанный подрясник, который я, несмотря на то что находился под официальным запретом, на людях демонстративно не снимал. Впрочем, на ношение подрясника запрета и не было, а вот наперсный крест уже не полагался. Вот и ходил без креста, что поделаешь. Гладилин при виде меня тоже слегка поморщился, однако постарался свести своё удивление к общей фразе: "Стареем..." Немудрено, ведь сколько не виделись, хотя и были когда-то большими друзьями. Да что говорить, больше чем друзьями - бойцами, можно сказать, своего рода невидимого фронта, в одном ряду стоявшими или, точнее, сидевшими в одном невидимом же окопе. Казалось уже, что всё это быльём поросло, однако нет.
Пока гости собирались к столу юбиляра, Серёга (как когда-то я в простоте именовал его) позвал к себе в кабинет. Сам он тоже не помолодел: стал лысоват, приобрёл брюшко, явно терял форму. Последнюю я, наверное, тоже уже давно потерял, но хотя бы не толстел - скорее даже худоват стал. Что поделаешь, у нас с Серёгой жизнь по-разному сложилась.
Здесь у него я уже бывал однажды, когда парадоксальным образом уже после всех наших бед Гладилин обзавёлся этим домом. Вероятно, он до сих пор испытывал чувство вины передо мной, поскольку тогда вся ответственность пала на меня - и я вообще ушёл из системы, а он довольно удачно двинулся по депутатской стезе, весьма помогающей его особому бизнесу, которым он тоже прирастал вполне успешно. С прошлого раза я плохо запомнил убранство кабинета - теперь он поражал и подбором книг в библиотеке, и компьютерным оборудованием с мониторами, и разного рода, выражаясь нерусским языком, гаджетами. Какой-то антиквариат тоже присутствовал: китайские вазы, тульские самовары, что ли. Зачем это всё? Раньше вроде как Серёга не отличался особой любовью к безделушкам.
- Выпить не предлагаю, - сказал Гладилин, присаживаясь за свой рабочий стол и указывая мне кресло напротив. - Сам пока тоже воздержусь.
Я невольно усмехнулся, не спеша присел:
- Следишь за мной? Знаешь, что в завязке?
- Следить не слежу, но... в курсе. В курсе и твоих неприятностей с патриархией. Может быть, нужна какая-то помощь?
- Вряд ли у тебя есть прямые рычаги воздействия на нашу дисциплинарную комиссию. Им нужно время, нужно, чтобы дело закрыли окончательно.
- Но, я так понимаю, ты ни при чём? Виноват водитель самосвала?
- Так-то оно так, но погибла наша прихожанка, а я был за рулём. В таких случаях непременно запрещают в служении. На время... Или навсегда. Не знаю, как дело повернётся.
Помолчали. Снизу приглушённо донеслась какая-то музыка: гости съезжались на дачу. В своё время детство на Урале многому меня научило. Хотя, вероятно, изначально мой склад характера этому краю не соответствовал. Чему-то детство научило, а в чём-то и, надо сказать, исковеркало. Но выдержкой и умением делать паузу всё же наделило. Поэтому я умею помолчать. Причём помолчать как надо, со значением. С Гладилиным я тоже так и сделал. Спешить не было нужды.
- Ты меня разве за этим пригласил? - наконец сказал я. - Да и твоим гостям я вряд ли буду ко двору.
Гладилин опять поморщился, но на эту мою шпильку отвечать не стал.
- Нашёл что-нибудь в монастыре? - спросил он.
- Уже и про монастырь знаешь?
- Мониторить я не мог прекратить, сам понимаешь... Убийство связано с нашими делами?
- Не исключено, хотя если и связано, то косвенно. Два работника что-то не поделили, один из них, убийца, мог быть под кайфом. Игуменья в его вещах нашла пакет с порошком и тетрадку с какими-то записками. Тетрадка старая, в основном формулы. На первый взгляд невозможно понять, наша ли тема. И никто пока не знает, под какой именно дурью был убийца. Порошок может и не иметь отношения к нашим проблемам.
Гладилин уставился на меня почти без выражения, но было очевидно, что он напряжённо анализирует ситуацию. Тут я угадал, попал в десятку, в нерв.
- Почему игуменья не отдала порошок и тетрадь следователю?
- Не знаю. Побоялась.
- Чего побоялась?
- Что слух пойдёт о монастыре как наркопритоне. А тут я подвернулся, мой настоятель её монастырю друг и благодетель.
- Совпадение, значит?
- Значит, совпадение... Выходит, так.
Гладилин задумался у себя за столом, потом достал из коробки большую сигару, откусил кончик, но закуривать почему-то не стал.
- Не люблю совпадений, - пробормотал он. - А эта твоя игуменья с настоятелем точно не догадываются что к чему? Не в курсе, что в их хозяйстве в советское время было?
- Игуменья думала, что работяги порошок и тетрадку при ремонте корпуса нашли, но я постарался её разубедить: мол, скорей всего, принесли со стороны. А настоятелю моему вообще дела нет.
- Хорошо, пусть так. Находка где?
- Пока в машине оставил. Принести?
- В машине...
Гладилин чиркнул зажигалкой, но тут же погасил, закуривать опять не стал.
- Нет, пока оставь у себя. И вообще, спрячь где-нибудь получше.
Это было странно. Я ожидал, что он заберёт у меня эти вещдоки. Мне они были и вовсе ни к чему. Но мало того, Гладилин наклонился, чем-то хлопнул в столе (вероятно, дверцей встроенного сейфа) и протянул мне через стол книгу в кожаном переплёте, с застёжками.
- Вот тебе и раз! - удивился я, принимая книгу в руки. - Требник? Ты хочешь мне это подарить, когда я под запретом и не могу совершать никаких таинств?
- Ты открой, - как-то мрачно сказал Гладилин.
Словно в плохом шпионском детективе, внутри книги я обнаружил вырезанную полость с тщательно запакованным пластиковым пакетом.
- И что это?
- А это ещё один порошок в капсулах - "леденцы", так сказать. В капсулах некое вещество. Из другого источника. Возьми это на хранение. На некоторое время. Тоже спрячь хорошенько, сам не касайся. Позже, если всё будет нормально, попробуем сравнить. Мне нужно всего несколько дней, потом всё вернёшь.
Эта идея мне крайне не понравилась. В такого рода сюжетах я уже давно не участвовал. Тем более будучи в сане. Вроде как завязал. Думал, что навсегда.
- Ты шутишь? Зачем мне это? Я уже давно не при делах! И вообще по сану мне это никак... - хотел было ввернуть словцо вовсе не из нашего церковного лексикона, однако не стал.
- Вот и хорошо. Есть шанс, что на тебя не обратят внимание! По-другому вряд ли. Ты единственный шанс! Мне нужно всего три дня.
Наверное, он был прав. Но исключительно по-своему. Согласно своей логике. Но я знал и чувствовал больше, потому что духовная интуиция, как ни крути, была на моей стороне. И я знал, что шансов почти нет. Я был обречён. Мы были обречены, хотя Гладилин, как я видел, на что-то всё же надеялся. Нет, шансов не было. Но сказать об этом я ему не мог. И отказать тоже.
- А если вдруг не управишься?
Я сделал паузу и прямо посмотрел на своего коллегу и друга, тоже, впрочем, не исключено, что бывшего.
Гладилин воззрился на меня совсем каким-то пустым взглядом.
- Если за эти три дня вдруг что-либо случится, то поступай по своему усмотрению. Можешь всё куда-нибудь выкинуть. В реку...
Некоторое время я молчал, переваривая предложение. Разумеется, Серёга знал, что ничего я и никуда не выкину. Про реку это несерьёзно, даже смешно. Хотя река с быстрым течением - не худший вариант: размоет так, что уже никто не сыщет. Но всё это опять же отдавало каким-то дурным детективом. Раньше мы так никогда не действовали. С Гладилиным явно что-то случилось. Словно подменили. Но дать ему понять, что я так думаю, было просто невозможно. Он бы не внял. Потерял способность слышать меня. Это было страшной и горькой очевидностью, но мне это надо было в свою очередь принять.
Гладилин тем временем поднялся из-за стола и прошёлся туда-сюда возле книжных полок.
- Хорошо, - сказал я, поднимаясь, - но ты должен хоть вкратце пояснить, что к чему.
У меня ещё была слабая надежда, что он протрезвеет и придёт, как это говорится, в разум истины.
- "Что к чему"?
Было такое ощущение, что Серёга пытается улыбнуться, но у него это явно не получалось.
- А то, что Фармацевт жив, Фармацевт в России!
Скорее всего, он ожидал восклицаний типа "Не может быть!" или "Он же мёртв!". Однако я промолчал: человек такого ранга, как ныне Гладилин, не мог позволить себе шутить такими вещами. Впрочем, Фармацевта я всегда имел в виду. Не то чтобы сомневался в его смерти - скорее, его место пустовать не могло. Да, пауза была возможна. Даже и достаточно длительная. Но раньше или позже кто-то должен был объявиться на его месте. Данная природа, данная культура этой реальности, что называется, греховной реальности и впрямь не терпит пустоты, вот что!
Было уже довольно поздно, когда я вернулся в свою московскую хрущёвку. Из соображений конспирации пришлось поучаствовать в общем застолье и отбыть в общем же потоке. Наверное, это было правильно, если за коттеджем Гладилина была какая-нибудь слежка и попытка вычислить, кто именно является не просто гостем, а своего рода порученцем. В таких случаях перестраховка не вредит. Хотя, думаю, это всё было бесполезно. Если новый Фармацевт и впрямь при делах, то техника и тактика слежки будет у его подручных соответствующей.
Голова, однако, гудела. Не будь я в полной завязке, налил бы себе полстакана. А может быть, и не налил бы: случившееся требовало сугубого трезвомыслия. Во время юбилейного гладилинского застолья у меня начисто пропал аппетит, а тут вдруг в родных стенах разыгрался. В холодильнике мышь уже не просто повесилась, но превратилась в скелет. Идти в круглосуточную "Пятёрочку" по соседству было просто лень. Ладно, с голоду за ночь не помру. К тому же есть чай с сахаром. И чай неплохой - любимый мной китайский пуэр. Если его заварить погуще, то и в голове светлеет, и чувство голода притупляется. И на "мотор" пуэр так не действует, как, к примеру, тот же зелёный чай.
Заварил большую, литровую, кружку, развалился в кресле, забросив ноги на компьютерный стол, где сиротливо чернел экраном монитор. Процессор третий месяц не могу починить: всё руки не доходят. Ноутбук остался в подмосковной съёмной квартире, что возле храма. Наверное, сейчас пригодился бы - освежить в памяти некоторые документы из прошлого или порыскать в Интернете, глянуть на некоторые имена. Погуглить, как это сейчас говорится. Или вообще ничего не предпринимать? Вроде как Гладилин просил пока только взять вещество на хранение, припрятать, так сказать... И всё? Вероятно, так и есть. Какие-либо изыскания не поручались.
Глотнув ещё чая, я со вздохом поднялся, подошёл к иконам в углу и положил Требник с криминальным содержимым прямо на аналой, на самом видном месте, а пакет с порошком и тетрадкой из монастыря примостил прямо за иконой. Создавать тайники где-нибудь за плинтусом или на антресолях не имело смысла: если будут хорошо искать, всё равно найдут. Правда, можно арендовать банковскую ячейку, всё ж понадёжней будет. Однако банковская ячейка стоит денег, а с этим у меня сейчас было не шибко густо. Тот же Гладилин, надо думать, просто не имеет представления, что может быть такая вот финансовая скудость. Или пропасть. Вот чудак! Подкинуть чуток "зелёных" ему было бы вообще без проблем - просто забыл, не сообразил. Думает, что все живут, как он. Увы. Впрочем, что сейчас об этом сетовать - не просить же было денег: на это моя гордость элементарно не способна. Плохо быть гордым. В особенности гордым священником. Ещё хуже быть гордым священником под запретом. Служащему проще: те же бабульки-прихожанки в карман рясы сотню-другую, а то и тысячу сунут. Ладно, как-нибудь протяну. Господь не оставит. Хуже то, что одна простая мысль не давала мне покоя: неужели внутри Требника тот самый "Победин"? Или нечто имеющее к тому отношение. Фантастично!
Почему-то во мне всегда жила уверенность, что до конечного результата с этим "Победином" ни у кого дело не дойдёт. И не может дойти.
А почему, собственно, я так думал? Попытки, вероятно, бывали разные, но настоящий "Победин" - это уж слишком! Или я так думал по той простой причине, что эта разработка была ещё проектом советского времени? Несколько странный всё же посыл! Мол, Советский Союз рухнул, а значит, рухнули все его составляющие, в том числе и самые секретные, поскольку в идейном плане были основаны на ложной идеологии? Как бы не так! Но ведь почему же я так легко и бесповоротно в своё время от этой темы отказался, словно отрезал?! Подспудно считал, что слишком это всё страшно и не может быть, потому что не может быть никогда? И ведь похоже на то. Потому и сбежал. Можно сказать, что сбежал в Церковь. О, Господи, неужели это так? А вот тот же Фармацевт в Церковь бы не побежал. Он явно остался с совершенно другой инстанцией...
***
У иерея Максима Окоёмова от всего этого чтения сильно разболелась голова. Была бы возможность читать себе вне офиса VES, дома, да на досуге - это одно дело, не столь обременительное, тогда как служебная обязаловка есть своего рода насилие над читательским вкусом честного священнослужителя, который читать умел и любил с детства, но с детства же не терпел в этом деле какого-либо принуждения. Сверх того, главный персонаж этих записок вызывал у Окоёмова, мягко говоря, смешанные чувства. Явно это был непридуманный человек и не фейковый, выражаясь современным русским языком, священник. Но тем хуже! Это какой-то неправильный священник, вот что! Нет, конечно, типичный священнослужитель вовсе не обязан быть эдаким непременно елейным богатырём, с густой бородой, светлой гривой и широкой улыбкой на голубоглазом лице. Однако ж, как известно, он должен быть неким образцом для верных, а не изломанной личностью, с надрывом и, выражаясь уже философским языком, с явными признаками экзистенциальных бездн внутри. Таких типажей среди своих собратьев отец Максим всё-таки не очень любил и особо не привечал. Хорошо, пусть они иногда встречаются в обыденной жизни. Но никак не ожидал он столкнуться с чем-то подобным в тайном обиходе элитной спецслужбы, которая занимается виртуальными мирами и которую ему, обычному клирику РПЦ, выпало духовно окормлять. И если немудрено было в специфике этой сугубо секретной организации ожидать чтения про всяких орков или космических пауков, то изучать перипетии странного жития своего же собрата честной иерей как-то не мечтал, не думал.
Домой Окоёмов вновь добирался на метро, поскольку машина была в ремонте. На душе было как-то неспокойно. И не только из-за прочитанного, но ещё и потому, что младшая дочь третий день была в больнице из-за, казалось бы, первоначально пустякового воспаления на мизинце правой руки, которое вдруг приняло долгоиграющий характер и вызвало у врачей серьёзные опасения. Впрочем, ещё большее беспокойство вызывала супруга, в привычном православном словоупотреблении - матушка.
Глава 4
Хамт в Лавретании
Поначалу Лавретания ничем не удивила Великого хамта Валаака. Ветхий посёлок на берегу довольно красивого озера был разорён приключившимся нашествием. Несколько неожиданным было наличие тяжёлого стрелкового вооружения у защитников и потому несколько сражённых волколаков, чьи трупы уже начали специфическим образом смердеть. Однако на такие вещи хамт уже давно привык не обращать внимания. Долгая и полная приключений жизнь истребляет чувство удивления. Помимо мёртвых волколаков хамт заметил несколько бездыханных тел перепончатокрылых тварей, которыми он сам никогда не управлял и не имел представления, откуда они. Но и это не заинтриговало: вторжение есть вторжение, и далеко не все миры во всех своих проявлениях легко подчиняются настоящей магии. Многие в известной степени самостоятельны. Некоторые действуют самопроизвольно и разрешения не спрашивают. Можно сказать, что отдельные твари из иных реальностей имеют непреодолимую жажду куда-нибудь прорваться да в кого-нибудь попытаться вселиться.
Определённое внимание привлёк амбар, полный старых бумаг - книг и свитков: не иначе как эти бумаги могли быть связаны с Законом Эллизора. Хамт и раньше знал, что сами эллизорцы считают свой Закон, имеющий книжный характер и письменное выражение, за нечто абсолютное, почему и чтут свои древние рукописи, тщательно хранят их. Знал Великий хамт и то, что бо́льшая часть эллизорцев пред взрывом Тот-Башни успела переселиться сюда, в Лавретанию, вместе со списками Закона, но теперь, похоже, многие погибли. Странные люди! Так полагаться на какие-то книги и свитки! Ведь очевидно же, что если Закон и существует, то он в своей сути вовсе не определяется этой презренной бумагой! Да, буква и знаки Закона могут иметь своё символическое значение, но не в том смысл. Однако же это очевидно не для всех.
Валаак ещё раз оглядел посёлок: селение было маленьким и мёртвым, за исключением двух уцелевших защитников, встречи с которыми хамт сумел избежать, благодаря присущему ему искусству оставаться скрытным. Но всё же что-то не давало хамту покоя, а своей интуиции он привык доверять. Двоих уцелевших эллизорцев ему было мало. Да и выглядели они как-то простовато и вряд ли могли быть в какие-либо тайны Законы посвящены.
Дёрнув ошейник, хамт стал понукать волколака, который был явно не в себе при виде нескольких туш сражённых сородичей, и начал подниматьcя по каменистой гряде вдоль озера.
Другой берег был плохо различим в туманной дымке, и добраться туда можно было только вплавь. Но именно там, казалось, что-то или кто-то всё же был - тот или те, кто нужен был хамту, чтобы наконец уразуметь, что есть настоящая тайна Закона Эллизора. А без этого и самому Великому хамту Валааку невозможно было достичь настоящего Великого Торжества. Этот, быть может, странный для непосвящённых вывод, или парадокс, давно уже вызревал в его уме и сердце. Не исключено, что ещё с тех времён, когда его, хамта, звали несколько иначе. Но дело было не в этом и уже давно не в прошлом, а в настоящем. И в тех, кто именно это теперешнее настоящее населял. Одному хамту со всем этим прошлым и настоящим было не справиться - по крайней мере в той степени, чтобы иметь полную власть. Такую власть, которая может повелевать окружающим стихиям и подчинять их. А это, как ни крути, самая главная власть. И на пути к ней настоящих помощников и друзей не бывает. Даже верный Грюн, настоящий хамт, основной смотритель за Гранд-Эллизором и его тайными рудниками, который имел власть даже над обрами, вряд ли когда сможет быть ещё одним настоящим основанием, кроме самого Валаака. Иногда это даже печалило, такое сугубое одиночество, но такова была реальность.
***
Иван Рейдман, старший оперативный работник VES, никогда раньше особо не задумывался, что такое скорбь, причём настоящая скорбь. Не печаль там какая-нибудь, не недовольство, не упадок сил, не плохое, так сказать, самочувствие, а нечто действительно подавляющее и фактически нескончаемое. Уж в каких только переделках не приходилось ранее спецагенту могущественной спецслужбы побывать, странствуя из реальности в реальность, но эта затянувшаяся эпопея с Эллизором, главным образом последняя лавретанская осада, уже изрядно утомили. В особенности сама необходимость постоянно укрываться в подземельях старого оружейного склада, и в незнамо какой временно́й перспективе, для такого закалённого бойца, как Рейдман, была, мягко говоря, некомфортной. Конечно, в разных переделках Ивану случалось испытывать самый настоящий страх, но страх как таковой он умел преодолевать и уж во всяком случае никак не руководствовался им, тогда как с тягучим чувством безнадёжности он раньше не сталкивался и не очень понимал теперь, что делать.
Остальным было, пожалуй, ещё хуже. Глава клана Леонард после поединка с летучим монстром вновь впал в забытьё, и казалось, что долго он уже не протянет. Два пришельца из подземелий тоже оставались без сознания, хотя один из них, что помоложе, выглядел значительно лучше, и мамаша Зорро, ныне единственный врач в Лавретании, высказала мнение, что этот незнакомец вскоре очнётся. Но досаднее всего для самого Ивана было состояние его сослуживца и давнего друга Антона Кокорина. Мало того что он остался без глаза, главной бедой был сломанный позвоночник и частичная парализация. Последние же дни осады на Антона, судя по всему, подействовали ещё хуже, чем на остальных: он тоже стал впадать в полузабытьё, хотя видимых причин для этого не было. Питание, пусть и однообразное, нельзя было назвать скудным; запасы свечей, ламп, керосина и солярки тоже пока не грозили подойти к концу и лишить узников подземелья освещения как такового.
- Не хандрить, говоришь? - повторил слова Рейдмана Кокорин. - А какие у нас основания не хандрить? Мы напрочь застряли в этой реальности, мы теперь имеем шанс элементарно загнуться в этих подземельях!
Рейдман старался не смотреть на своего друга, аккуратно отводил взгляд. Антон и впрямь выглядел неважно на этой железной, с панцирной сеткой, армейской кровати, укрытый каким-то ветхим тряпьём из старых армейских же одеял, посреди одного из казарменных помещений, примыкающих к санчасти.
- А потом... - продолжил Антон почти что шёпотом, - я просто уже устал. Окончательно устал. От бездействия, от этого мрака. Я не чувствую никакой надежды.
- Это ты брось! Я тебя вытащу отсюда! Мы выкарабкаемся! - нарочито бодро произнёс Рейдман и сам внутренне содрогнулся от того, насколько фальшиво звучал его голос, словно вещавший какие-то давно приевшиеся всем лозунги.
В ответ Антон так тяжело посмотрел на своего друга, что тот поперхнулся слюной и закашлялся.
Этот мучительный для обоих разговор прервал старый учёный Магирус. При виде его Рейдман в который раз поймал себя на мысли, что, несмотря на возраст и все пережитые им злоключения, Магирус выглядит весьма неплохо: бодр и даже как-то странно оживлён. Какое-то не второе, а уже десятое дыхание проявилось у этого коренного эллизорца. Интересно, с чего бы?
- Судя по всему, - сказал старый учёный, - нам пора на разведку!
Рейдман в ответ облегчённо вздохнул: что ж, можно было с чистой совестью завершить этот трудный разговор с Антоном и самому отправиться на свежий воздух.
***
Возле замкнутых ворот помедлили. За крупнокалиберным станковым пулемётом напротив входа дежурил один из сыновей Леонарда - Лука, которому повезло уцелеть, поскольку он к началу вторжения был на складе, а не в селении на берегу озера.
Лука вопросительно посмотрел на Рейдмана с Магирусом. Он был очень похож на Леонарда. Во всяком случае, таким тот мог быть в молодости: такой же орлиный профиль, столь же немногословен.
- Будь наготове! - сказал Иван и взялся за створку ворот. - Если что, кроши всех плохих гостей в капусту!
Лука согласно кивнул и демонстративно поправил пулемётную ленту.
Ворота раздвинулись без всякого скрипа, несмотря на свой вес и древность: восстановленный привод работал исправно благодаря наличию электричества от работающих генераторов и большого запаса солярки, хранящейся в складских помещениях в старых, но надёжных тридцатилитровых канистрах и более объёмистых бочках. Пахнуло свежим воздухом. На секунду Рейдману подумалось, что он не устоит на месте от резкой боли в глазах из-за яркого дневного света, бьющего снаружи. Рядом, очевидно, по этой же причине громко засопел Магирус. Несколько оправившись от болезненной световой вспышки и временного ослепления, Рейдман крепче сжал автомат Калашникова в своих руках, осторожно сделал несколько шагов вперёд и застыл. Всё вокруг: гладь озера, каменистый берег, редкий кустарник, лёгкий туман, свежий воздух - поражало своей умиротворённостью и тишиной. Словно и не было никакого вторжения, никаких волколаков и летучих когтистых тварей, легко терзающих любую плоть и проливающих любую кровь.
Сзади вздохнул Магирус. Рейдман опустил на ремне автомат и взялся за мощный армейский бинокль, висевший у него на груди. Из-за туманной дымки другой берег и селение на нём были видны смутно, но на первый взгляд никаких признаков жизни! Вряд ли Иван рассчитывал увидеть что-либо другое, но сердце всё равно наполнилось горечью: не так много осталось в живых эллизорцев, тогда как Рейдман, хоть и был закалённым бойцом, успел с этими самыми эллизорцами сродниться.
Решили рискнуть переправиться на ту сторону по воде. Шли почти бесшумно, на вёслах, использовав хорошо сохранившуюся армейскую резиновую лодку. Уже на середине озера заметили слабый дым, поднимающийся над одним из домов лавретанского поселения. Это доставило радости: значит, кто-то всё-таки уцелел! На берегу их встретили двое - Фаддей и Силентиус, оба целые и невредимые, даже не раненые. Им и в самом деле повезло: в какой-то момент, когда патроны к одному из пулемётов уже заканчивались, нашествие чудовищных волколаков вдруг прекратилось.
Рейдман вздохнул с облегчением: он ожидал худшего. Правда, не совсем понятно было, почему это худшее всё же не случилось. Интуитивно он махнул биноклем вверх и правее селения, где на каменистой гряде, казалось бы, и вовсе никого не могло быть, как вдруг бинокль чуть не вывалился из его рук: прямо в разрыве тумана по каменистому склону мерно двигалась какая-то странная фигура. Это был человек... верхом на волколаке! Рейдман ещё успел рассмотреть, что человек этот немолод, седоват и громоздится на чудовищном монстре в седле, похожем на лошадиное, но тут туман вновь скрыл очертания этого поразительного видения.
- Не может быть! - прошептал Иван, вновь вглядываясь в бинокль, но фигуры человека на волколаке больше не было видно.