Аннотация: Легкая фантазия, основанная на реальных событиях
Командировка.
Небо только начинало светлеть и своим цветом напоминало плохо
выстиранное постельное белье, которое выдавали в поездах времен
развитого социализма. Стая ворон совершала перелет по маршруту
"мясокомбинат - товарная станция" и молодые воронята, только эти
летом ставшие на крыло, удивленно таращились на одиноко бредущего в
направлении железнодорожного вокзала человека. Мысли медленно
крутились в сонной моей голове, как диск телефонного аппарата: по кругу,
по кругу... Ничего не забыл? Вроде бы нет. Если повезет, за неделю
успею: и Львов посмотреть и груз оформить. По утверждению
"Поставщика", а именно так именуется ООО "Древснаб" согласно
договору Љ23рн/154, пять вагонов доски поджидают меня в столице
"Галычины" для дальнейшей их отправки в Германию. Шеф поручил это
дело мне, поскольку считает специалистом по делам таможенным. А все
потому, что года три назад я помог ему перегнать "Opel - Omega" через
четыре таможни. Воистину "кто людям помогает, - лишь тратит время
зря..." Ничего не забыл? Да чего мне надо? Если и забыл, - на месте
куплю.
По приезду в этот древний город, уже в номере отеля "Джордж",
оказалось таки, что я забыл взять с собой бритву, зубную щетку,
полотенце и тапочки, без которых мой отдых в номере становился
неполноценным, несмотря на все присутствовавшие в нем блага
цивилизации.
Директора не оказалось в офисе "Поставщика" и какая-то девочка,
видимо секретарь-референт, вежливо объяснила мне на украинском
языке, что Соломон Игнатьевич не будет ближайшую неделю в городе, а
кроме него никто не сможет мне помочь разыскать груз. "Если груз уже на
месте, наша фирма отказывается платить за его хранение", - почему-то
резко сказал я, понимая, в общем, что девчонка-то здесь ни причем. Я
сослался на номер договора и она начала мне что-то путано объяснять,
норовя сорваться на немецкий, что почему-то меня успокоило и я повесил
трубку, будучи уже вполне дружелюбно настроенным и к "Поставщику" и к
его секретарше. Предстояло, однако, обо всем доложить шефу и я набрал
номер, теряясь в догадках относительно его реакции на мое изложение
событий. Николай Николаевич, или Никс, как называют его большинство
сотрудников, приказал мне ждать встречи с Соломоном Игнатьевичем, не
паниковать(?!), и сообщил также, что ему мол сейчас не до меня с
досками, поскольку какая-то комиссия из налоговой роется в наших
бумагах, как хороший червяк в свежем навозе. "Гарик", - сказал он мне
тоном старого школьного друга, - "отдохни в конце концов и не тревожь
меня по пустякам". Как мне это следовало истолковать? Я решил не
звонить до встречи с "Поставщиком". Итого неделя отпуска за счет
фирмы. "Неплохой подарок, хотя до Рождества еще без малого два
месяца", - подумал я и отключил мобильник. После того, как все дела
были сделаны :-), я решил заняться культурной программой и вышел на
улицу Свободы, оставив ключи от номера у консьержки, рядом с которой
висела стильная табличка "Key Master".
Оживленное движение автомобилей и граждан, пестрые вывески
магазинов на первых этажах старинных зданий показались мне сперва
несовместимыми с отдыхом. Недалеко от памятника Шевченко,
подаренного аргентинской диаспорой, какие-то неброско одетые люди
продавали книги. Я подошел поближе. Первая из книг, название которой я
прочитал, называлась "За что мы любим Степана Бендеру". Тема
показалась мне неинтересной и я прошел далее, к оперному театру,
внутренне отметив, что спрос делает предложение и, возможно, такие
книги разбирают туристы.
На площади "Рынок", расположенной в самом центре средневековой
части города, улыбчивая и полная торговка пирожками назвала меня
"москалем", видимо из-за того что, покупая беляши, я говорил по-русски,
а гривны называл рублями. Слово "москаль" в большинстве случаев не
имеет отрицательного подтекста и часто просто обозначает место
жительства, расположенное на левом берегу Днепра. Но мне почему-то
захотелось быть "в доску" своим и я перешел на язык Тараса
Григорьевича. Она молча выслушала мою тираду, призванную
продемонстрировать знание языка, вздохнула и сказала, что при
"москалях" ей жилось значительно легче и ни за что не пришлось бы
мерзнуть на площади с пирожками, зарабатывая жалкие гроши и что
бендеры наверняка повесили бы ее, услышь они эти слова. Затем она
посоветовала сходить в церковь св. Юра, где демонстрируется одна из
копий Туринской плащаницы, освященной Ватиканом и любезно
предоставленной на пол года поляками для молитв и просмотра. Я учтиво
попрощался и отправился в собор, удивляясь внезапно возникшему
ощущению легкости и независимости.
* * *
Собор св. Юра встретил меня говорливой суетой иностранных
туристов, рассаживающихся по высоким, комфортным автобусам и
величественным зданием, затянутым в корсет лесов, из-за чего оно
походило на выздоравливающего после травмы сильного работягу. Я
даже по-дружески подмигнул Георгию - Победоносцу, гарцующему между
небом и землей и показывающему, что зло все же наказуемо. Справа от
входа в собор, прямо за кованной решеткой ворот, красовался плакат с
обликом Христа, полученным в конце 90-х неизвестным программистом на
основе отпечатавшегося на плащанице лика. Его глаза смотрели на меня с
компьютерным равнодушием, напоминая о японских мультфильмах и той
области человеческой деятельности, которая называется "public relations".
Я переступил порог храма. "Пришел Иосиф из Аримафеи, знаменитый
член совета, который сам ожидал Царствия Божия, осмелился войти к
Пилату и просил Тела Иисусова". (Марка 15:43) Прямо от входа
начиналось движение к святыни, но, чтобы иметь возможность увидеть ее
целиком, я отошел в сторону. Реликвия представляет собой отрез грубой
материи бывшей когда-то белого цвета, размером где-то 4х1,5 м,
размещенной позади зацелованного толстого стекла.
"Он, купив плащаницу и сняв Его, обвил плащаницею и положил Его во
гробе..." (Марка 15:46) Ржавые пятна пролитой две тысячи лет назад
крови, притягивали взгляд своей симметричностью. Почему Иосиф не
вымыл тело Его? Видимо были основания торопиться. "Ну да", - вспомнил
я, - "женщины должны были на следующий за "субботой день помыть и
помазать Его". И тогда я увидел лицо. Лицо и сложенные в районе живота
руки. Боже, он весь был в крови. "И одели Его в багряницу, и, сплетши
терновый венец, возложили на Него". (Марка 15:17) "И били Его по
голове тростью..." "Вот суки", - подумал я, вспомнив почему-то своего
старого школьного друга, - "люди и сейчас бы, наверное, его распяли, или
поместили в сумасшедший дом. Он учил их жить, а они требовали наличия
лицензии".
Я вышел на свежий воздух и только тут заметил, что простоял перед
плащаницей не менее часа. На душе было легко: там почему-то
поселилось чувство любви к людям, хотя я как никогда отчетливо понимал,
что любить их, в общем-то, не за что.
* * *
Спустя минут сорок неспешной прогулки я снова оказался в средних
веках: возле Доминиканского собора, нависшего своей громадой над
узкими мощеными улочками. Афиша бесстрастно зазывала на концерт
органной музыки, но мне туда не хотелось. Кафе - бар "Ноев ковчег",
увидел я надпись и двинулся по направлению к стеклянной двери.
Интерьер этого небольшого помещения не оставлял сомнений: здесь
поработал хороший дизайнер, тонко чувствующий европейскую
конъюнктуру. Кое-где на стенах была обнажена кладка, подчищенная и
покрытая лаком, где-то лежал слой штукатурки, а местами клочки газет
польского периода как бы случайно пробивались на передний план.
Небольшие столы с мраморными столешницами призывно хвастались
аккуратными стульчиками и я беспечно присел, доставая пачку сигарет
"Camel". Минут через пять я уже дегустировал водку "Первак" из 50 гр.
стопки, запивая маленькие глотки превосходно сваренным кофе.
Окружающий мир становился все более гармоничным.
В бар ввалился человек из тех, которые никогда не могут пройти
незамеченными. Он был так огромен, что, пожалуй, следовало бы сказать
"вкатился". Добродушная, в пол лица улыбка, обнажавшая неровные зубы
и смеющиеся глаза говорили не столько о презрении их хозяина к
стоматологии, как о том, что у меня появился собеседник.
- До тэбэ можна? - бесцеремонно спросил он и я ответил
утвердительно, ибо такие люди чем-то привлекают меня. Имеют харизму,
как теперь принято говорить.
- Звидкы ты? (Откуда ты?), - задал он вопрос и, услышав название
города из Восточной Украины, вздохнув, спросил на выдохе: "Ну, и як там
жыття на Украйыни?" Такой вопрос меня позабавил и мы проговорили
еще с полчаса, рассуждая об Украине, украинцах, славянах вообще и
россиянах в частности, о Галичине и Степане Бендере. Когда темы для
разговоров исчерпались и я уже стал обдумывать вопрос, касающийся
количества заказываемой водки, призванной продолжить приятное
знакомство, он с хитрым выражением на круглом луноликом лице, извлек
из внутреннего кармана двухсотграммовый пузырек, наполненный
зеленого цвета жидкостью. Признаюсь, я поначалу решил, что это
частично очищенная зеленка или другая медико - техническая жидкость
на основе этилового спирта, которые в таком почете у нашего народа, но
он округлил глаза и произнес: "Абсент". Я переспросил и он объяснил
мне, что это старинный напиток, запрещенный во всех европейских
странах, кроме Чехии, ну и нас, разумеется. Только разница между нами и
чехами в том, что у них его производят, а у нас многие даже не слыхали о
подобном напитке. К числу последних относился и я.
- А чого заборонений вин? (А почему он запрещен?) - заинтригованно
спросил я.
- А бис його знае. Кажуть дужэ вид нього спьяниння вэликэ, - ответил
он, откручивая пластиковую крышечку, - в мэнэ брат з Прагы прыйихав. Да
ты лыше покуштуй (попробуй только), - толкнул он меня в плечо, видя мою
нерешительность.
Мы выпили его пузырек и я отметил что, на мой взгляд, ничуть не
опьянел. Собеседник, имени которого я так и не удосужился спросить,
стал мне почему-то совсем неинтересен. Я попрощался с ним и вышел на
улицу, снова приведшую меня на площадь "Рынок". "Неспроста это все",
- подумал я и заметил слово "музей" на деревянной, красивой двери
одного из домов, окна которых выходили на здание Ратуши. Еще через 15
минут я ходил по безлюдным покоям дворца в сопровождении
экскурсовода - молодой рыжеволосой женщины, не лишенной, на мой
взгляд, привлекательности. Собственно говоря, именно это
обстоятельство в основном и повлияло на ту решимость, которая была
изображена на моем лице в тот момент, когда я авансом оплачивал ее
услуги. У нее было редкое имя Ядвига и поразительная способность
смотреть прямо в глаза, не акцентируя при этом внимание на себе. Она
рассказывала об истории дворца. Он был построен неким Корнякто - не то
купцом, не то таможенником, затем был использован под дворец какого-то
польского короля. Это то немногое, что мне удалось запомнить, наблюдая
Ядвигу в средневековой обстановке и всласть фантазируя на тему "время
и человек". Вот она, шурша юбками со вставкой из китового уса, подходит
к одному из шести окон, присаживается за комод, тот самый, за который
садилась Алиса Фрейндлих в фильме "Д"Артаньян и три мушкетера", и
пишет письмо. Кому? Наверное мне.
- И вот последний экспонат, на который я хотела бы обратить Ваше
внимание.
Я понял, что смотреть на симпатичного гида мне осталось от силы три
минуты и попытался изобразить всепоглощающее внимание. Она
улыбнулась и это видимо говорило о том, что я перестарался.
- Это кресло, попавшее в наш музей после Второй Мировой.
Некоторые признаки, - затараторила она, - указывают на то, что таких
кресел было изготовлено тринадцать.
- Почти как у Ильфа с Петровым, - попытался сострить я, но она
сделала вид, что не услышала моих слов.
- Кресло предназначалось, по-видимому, для каких-то мистических
ритуалов.
- Для каких простите?
- Мистических, - серьезно сказала она, поправляя на своем носике
прямоугольные очки. - Экскурсия окончена, - произнесла она с
облегчением. С таким же чувством секретарша моего шефа сообщает об
окончании рабочего дня, когда вырубает свой старенький "Pentium MMX". -
Можете фотографировать, - разрешила Ядвига, заметив фотоаппарат,
оттопыривающий правый карман кожаной куртки, - на выходе заплатите по
гривне за каждый кадр.
Я проводил ее взглядом, в котором даже начинающий психолог смог
бы увидеть вожделение и принялся изучать последний экспонат,
непонятно каким образом очутившийся в средневековом замке.
- Кто-то из солдат с войны привез в качестве трофея, - сказала
Ядвига, угадывая мои мысли и поправляя при этом прическу перед
старинным зеркалом.
- А -а, - протянул я и отошел подальше от экспоната.
Мне не удавалось отойти от этого кресла, вернее не хотелось уходить.
Кресло или стул был вырезан из цельного куска дерева и представлял
собой некое мистическое существо, напоминающее и кобру и скорпиона
одновременно. В качестве передней ножки кресла служила голова
деревянного животного, задняя часть опиралась на две жилистых лапы.
Зверь был покрыт черным матовым лаком, отчего я не мог разглядеть
выражение его глаз в сумерках плохо освещенной комнаты. Я подошел к
окну и взглянул на мощеный квадрат древней площади. Теперь я почти
уверен, что увидел тогда нескольких человек в средневековой одежде:
что-то вроде смешного камзола на мужчине, разглядывавшего витрину
магазина "Kodak" и нелепо длинную, широкую юбку на естественно
держащей себя женщине в чепце возле здания Ратуши. Я не придал этому
значения, отчасти потому что у меня не было времени на анализ: в зал
вошел человек, в котором безошибочно угадывался турист - одиночка.
Таких людей много: они путешествуют по всему свету с целью увидеть те
места, которые им с детства показывали по TV. Побывав в Венеции,
Париже и у Египетских пирамид такие люди, как правило, успокаиваются и
оседают в родном городе до конца своих дней, но проблема состоит в том,
что не у всех из них есть денежные средства, позволяющие совершить
подобные путешествия. Именно поэтому большинство из них
ограничиваются путешествиями по стране и встретить их можно почти в
любом городе бывшего Советского Союза.
Я попросил вошедшего человека сфотографировать меня, сидящим в
этом жутком кресле. На удивление быстро он согласился, уточнив только
какую кнопку нужно будет ему нажать на моем "Nicon" - е. С каким-то
непонятным чувством облегчения я провалился в кресло. Сейчас я и сам
не вполне понимаю как можно провалиться в кресло, вырезанное из
цельного куска дерева и более напоминающего собой кресло злого
дантиста, нежели мягкое плюшевое ложе, в которое Вы опускаетесь по
вечерам перед телевизором, но ощущение было именно таким:
провалился.
* * *
Зал, в котором я очутился, был довольно просторным. Под потолком
клубился сигаретный дым. Я сидел в торце длинного стола на "своем"
уродливом кресле, а справа и слева от меня сидели по шесть безупречно
одетых мужчин с гладко зачесанными назад волосами. Каждый из них
смотрел на свои, сложенные лодочкой руки, лежащие на столе и молчал.
Я тогда еще подумал, что "Абсент" в Европе запрещен не зря и
попытался встать, но не смог: ватой набитые ноги не подчинялись мне.
Именно тогда они меня и заметили. На лицах была неподдельная радость,
мужчины улыбались, жали мне руку, а мне было неудобно, поскольку я
никак не мог запомнить, как кого зовут да и запомнить лица, если честно, я
не мог. Они почему-то казались мне все на одно лицо.
Блюда разносили хорошенькие девицы и я, кажется, совсем потерял
голову от выпитого в атмосфере всеобщего ликования шампанского, но
всем это, как ни странно, нравилось. Возникло такое чувство, будто весь
мир принадлежит нам. Нет, это не было то чувство бесшабашной легкости
бытия, которое возникает за любым застольем в кругу друзей после
выпитых двухсот грамм "Столичной". Это была уверенность в своих
ощущениях. Мы - хозяева жизни. Кажется, именно тогда я довольно
невнятно попытался изложить свои мысли Карлосу, сидевшему справа от
меня. Он улыбнулся, сверкнув безупречными зубами, и достал пачку
стодолларовых банкнот со словами: "Возьми дорогой и не нужно больше
ни с кем встречаться". Я сразу решил, что это шутка, натянуто рассмеялся
и отказался от денег. Карлос обиделся, или, по крайней мере очень
убедительно изобразил обиду. Он начал что-то причитать не то на латыни,
не то на испанском и вскоре уже все за столом молчали, прислушиваясь к
монологу Карлоса и бросая на меня сочувствующие взгляды.
- Иначе говоря, - многозначительно сказал мой сосед, в конце своей речи
переходя на понятный мне язык, - ты должен определиться: с нами ты
или нет.
- Я не против, - сказал я трезвея, - что я должен делать?
- Выбор, - отрезал Карлос.
- Выбор, - хором ответила правая половина стола.
Все сидевшие слева от меня мужики, кивнули головой, Карлос хлопнул
петардой и на секунду я ослеп.
* * *
Помещение, в котором я себя увидел на этот раз, трудно было назвать
уютным. Однако, оно было лишено гомона и суетливости
предшествующего зала. Высокие расписные потолки отвлекали внимание
от большого дубового стола с чернильным прибором и всевозможными
статуэтками. Позади восседавшего за столом человека висела
политическая карта мира, которая при ближайшем рассмотрении
показалась мне настолько странной, что я счел уместным улыбнуться.
США и западная Европа были окрашены в серые цвета. Вообще же
территории на этой карте были либо черными, либо белыми.
- Рад, что Вы в хорошем расположении духа, - проговорил хозяин
кабинета, на которого я только теперь и обратил внимание.
- Забавно, - кивнул я головой в сторону карты.
- Вы находите? - удивился мой собеседник. - Это наша работа.
- Слишком много загадок, - вздохнул я, - а ответов нет.
- Помилуйте, любезнейший, - старомодно воскликнул мой новый
знакомый, - Вы ведь и вопросов-то не задаете.
- Хорошо, постараюсь исправиться, - согласился я, - кто Вы такой, кто
таков Карлос и те люди, с которыми я пировал несколько минут назад и
что все это в конце концов значит?
- Да, действительно: вопросов хватает, - ухмыльнулся он, поглаживая
левой рукой аккуратно подстриженную бороду. - Может действительно,
зря ты в кресло сел? - спросил он, сощурив глаза. - Хотя случайностей
быть не должно.
- Причем здесь кресло? - немного резче, чем следовало спросил я.
- Ну, притом, - невозмутимо ответил собеседник, - что это не кресло
вовсе, а своего рода портал. У севшего в него человека появляется
возможность перемещаться во времени, пространстве и других
измерениях. А, поскольку ты попал сюда, то это означает, что ты не решил
еще главный вопрос своего земного существования.
- И какой же это вопрос?
Он показал мне на карту, не оборачиваясь.
- С кем ты? Белое и черное, добро и зло, душа и дух, бог и дьявол. Ты
все еще не сделал выбор?
- И Вы туда же? - спросил я, начисто игнорируя интонации.
Он усмехнулся.
- Значит тебе, давай на "ты", ничего не объяснили?
- Да нет же.
- Понятно. - Он помолчал минуту, после чего встал со своего уютного
кресла, взял меня под руку и провел к широкому дивану в
противоположном углу кабинета. Сидеть было удобно. Непонятно как в
моей руке оказался бокал со сладкой и холодной жидкостью, прозрачной
на вид, а по вкусу чем-то напоминающей "Pepsi - Cola", но, как только я
сделал пару глотков, предо мною, или в моем мозгу стали возникать
сценки из ветхого и нового завета. Сам-то я не являюсь адептом какой-
либо из церквей, в изобилии, как червяки после весеннего дождя
появившихся в каждом городе, но идеи христианства мне близки и
понятны. Еще в далеком детстве, проведенные в деревне месяцы мне
памятны вечерами, когда бабушка, кряхтевшая весь день, превращалась к
вечеру в добрую сказочницу. Она читала внукам недетские сказки и мы
засыпали под истории, возраст которых измеряется тысячелетиями.
Людям всегда нужно было уметь различать добро и зло, отделять "зерна
от плевел"...
- Так вот по поводу карты, - прервал он мои размышления.
- Кто ты? - спросил я, потому что этот вопрос для меня тогда приобрел
значение.
- Видишь ли, - начал он подыскивать слова, - все зависит от твоего
мировосприятия. Ты христианин?
- В чем-то безусловно христианин, - ответил я без колебаний.
- Вот и хорошо, - выдохнул он с облегчением. - Тогда для тебя я Бог.
- Да ну? - улыбнулся я.
- Ну да, - в тон мне, с улыбкой ответил он. - Вернее его сын. Ну, да это
все равно.
- Иисус?
- Ну почему же обязательно Иисус? - обиделся он. - У отца несколько
сынов. Я - Исаия.
- В наших книгах ничего такого не написано, - сказал я, сомневаясь в
психической адекватности собеседника и своей собственной.
- В ваших книгах многого нет, - согласился он. - Иисус не успел всего
рассказать, да и потом люди предпочли слушать Павла/савла, а не тех, с
кем брат делил пищу и кров, но основные идеи Вы ухватили. Осталось
только их выполнять.
- Ты хочешь, чтобы я денно и нощно молился, соблюдая посты и
праздники, не работал в седьмой день?
- Нет, конечно. Это вовсе не обязательно. Совершенствовать свою
душу в молитве можно, однако, это не самый оптимальный способ.
- Что же мне делать Исаия? - спросил я увлекаясь.
- Думать. Это самый верный путь к просветлению. Бог в душе у
каждого. Он и дает оценку твоим поступкам. Дух, требующий
удовлетворения твоих физических потребностей, оценки не дает. Только
требует. Посмотри на карту, - он ткнул лазерной указкой на серую
территорию США. - Они больше заняты обслуживанием своего духа,
нежели души.
- Это плохо? - спросил я, пытаясь представить пресыщенную
заокеанскую жизнь.
- Нет, пока территория не черная, мы не вмешиваемся. Страшна ведь
не греховность, а фарисейство. Грешники, мне так нравится придуманное
Вами слово, - улыбнулся он, - убивая бога в себе, убивают ведь только
себя.
- Зачем же тогда вмешиваться? - спросил я.
- По договору с представителями партии Духа распределение добра и
зла должно быть в строгом соответствии с древней эмблемой, - и он
указал на значок, часто встречающийся последнее время повсеместно:
волнистой линией круг делился на черную и белую половину, внутри
каждой из которых был кружок противоположного цвета.
- Вот тут, - поторопился я, боясь забыть возникший вопрос, - я хотел
бы уточнить значение данного знака.
- Это несложно, - Исаия вновь наполнил бокалы. - Черное - это зло
или дух, белое - добро или душа. Как бы там ни было - невозможно
остаться исключительно белым или черным. Внутри тебя всегда есть
некоторое количество противоположности.
- Исаия, дух смертен?
- Разумеется, - кивнул он, делая глоток. Он поставил бокал рядом со
мной и жестом предложил выпить. - Дух это лишь оболочка. Египтяне
заблуждались, считая, что она пригодится после смерти. Иными словами
физическая смерть имеет место лишь на черном поле.
- Но носителем белого, т.е. души, может быть лишь живой человек? -
перебил я Исаию, отодвигая в сторону пустой бокал.
- Здесь не так все просто, - подмигнул он. - Камень, например, может
быть превращен в прекрасную статую, позволяющую увидеть и даже
почувствовать душу ее творца. Но, в целом вопрос правильный: в том
смысле, что знак этот согласно договору, выполняется только на
заселенных разумными существами планетах. - Он кинул мне какую-то
толстую газету. - Можешь просмотреть: на первой полосе статья, из
которой следует, что 60% энергии вселенной содержится в так
называемом теневом секторе.
- Ты хочешь сказать, будто душа - это энергия?
- В этом мире все энергия, а энергия это материя.
- Ну да, - кивнул я, - е равно эм цэ квадрат. Вы здесь труды Эйнштейна
почитываете, что ли?
- Нам конечно нет нужды читать труды Ваших ученых, - рассмеялся
он, - но, в данном случае, ты прав. Эйнштейн многое разъяснил людям.
- И где он сейчас? - спросил я, думая вывести его на чистую воду.
- Среди нас. Среди белого, среди добра. Одна из миллиардов
осознающих себя белых частиц.
- Осознающих? - спросил я, представив вдруг, будто все что он
говорит правда.
- Да, - сказал он, как будто речь шла о чем-то обыденном, - это
достоинства белого. У людей есть смысл делать добро при жизни, чтобы
не потерять самоидентификацию после смерти.
- Ну, а со злом как же? - мне почему-то показалось, что я смогу
поймать его на противоречиях.
- Молодец, - одобрительно кивнул он бородкой, - ты уловил суть. Зло
едино, там невозможна самоидентификация частиц.
- Что же заставляет людей идти за духом, а не за душой?
- Мне кажется, это вызвано возможностью прижизненной
самореализации индивидуума, - задумчиво сказал он и вздохнул, - увы, но
среди людей с деньгами гораздо больше приверженцев черного цвета,
хотя, это не является безусловным критерием.
- Получается зло выгоднее? - спросил я покраснев.
- Часто бывает, что в земной жизни это так, - согласился он, - однако,
многое зависит от обстоятельств. - Он кинул взгляд на замысловатый
хронометр, пристегнутый к правой руке, зачем-то извинился за отнятое
время и в зале погас свет.
* * *
Я абсолютно ничего не видел и не слышал. Казалось, вечность
прошла, посмеиваясь надо мною и человечеством, когда я обратил
внимание на квадрат в пространстве чуть повыше меня, который был
немного светлее окружающего черного фона. Я не мог оторвать от него
взгляд. Постепенно, как фотография в растворе проявителя, окружающий
меня мир стал наполняться звуками. Слева от меня закапала вода и я
почувствовал, что на самом деле здесь довольно сыро. Потом где-то
далеко скрипнула железная дверь на ржавых петлях, я повернул голову и
услышал голос. В тот миг я даже обрадовался ему, ожидая найти в лице
его обладателя приятного собеседника, но очень скоро понял, что наша
встреча ничего хорошего для меня не предвещает. Я снова посмотрел на
квадрат, который успел приобрести зловещие очертания. Грубый
кирпичный проем был забран стальной решеткой в добрых два пальца
толщиной. Я подошел к решетке и подпрыгнул, желая убедиться, что мир
за пределами моей камеры имеет продолжение, но увидел только ряды
булыжников мостовой. Начиналось утро. Какой-то мужик смешно одетый и
с бердышом в руках, принес мне стакан молока и кусок черного,
невкусного хлеба. Кое-как заставил я себя это съесть, когда появился
священник. "Дело принимает скверный оборот", - подумал я, - "святой
отец в тюрьме исповедует не каждого". Я решил молчать до конца, каким
бы он ни был, но тут кто-то внутри меня начал каяться. Мои душа и дух
разделились и в то время, когда дух с блуждающей улыбкой стоял в
стороне, душа выложила святому отцу все грехи, начиная от украденного
мною в старшей группе детского сада "Березка" зеркальца у противной
Зинки, ныне заведующей гастрономом по улице Поскребышева и
заканчивая запуском вируса типа "Троян" в компьютерную сеть фирмы,
руководство которой, как я считал, попросту обмануло меня. И, что самое
удивительное, священника вовсе не удивляли слова вроде "локальная
сеть", "программное обеспечение". Он только спросил в конце
раскаиваюсь ли я в содеянном. Я раскаялся, после чего меня повели
сводчатыми коридорами к свету.
На площади "Рынок" было полно народу. Все увиденное походило на
костюмированный маскарад, где каждому участнику поставили условие:
одежда XVI века, и все это условие выполнили за исключением меня,
одетого в джинсы "Levis" и легкомысленный светлый свитер. Кожаная
куртка куда-то подевалась, но меня это совершенно не волновало. Меня
подвели к сложенным для костра поленьям, и я заставил себя улыбнуться.
Это вызвало оживление в первых рядах зрителей. Внезапно интерес
толпы переместился в сторону противоположную той, с которой появился
я в сопровождении трех упитанных молодцов, сияющих начищенной
медью доспехов. Поворот головы. Боже мой! В белой сорочке, со
ссадинами на лице, ко второй стопке дров вели Ядвигу. Я не мог
ошибиться - экскурсовод! И тут мне вспомнилось все. Мы любили друг
друга, но принадлежали к разным религиозным конфессиям. Мы посещали
разные церкви и не было никакой возможности заключить брак. Нас сожгут
и я даже вспомнил, что это уже было со мной. Меня привязали к столбу,
больно стянув руки за спиной. Я попытался поймать взгляд Ядвиги, но не
смог: голова ее безвольно опустилась на грудь. Казалось, жизнь покинула
ее. Люди, пришедшие на казнь, вели себя естественно: разговаривали о
делах, плевали шелухой на мостовую. Живой интерес отразился на их
лицах, когда палач, щелкнув огнивом, принялся разжигать хворост,
лежащий в основании кострища. Пламя поднималось все выше. Каждый
норовил заглянуть в мои глаза. Я и сейчас не знаю что они хотели увидеть
в них: страх, раскаяние? Я ничего не чувствовал и поэтому улыбался.
Зрители первых рядов крестились. Ядвига молчала и, сквозь огонь мне
казалось, что я вижу ее ухмылку. Она ухмылялась так в те минуты, когда я
рассказывал ей о нашем будущем, о простом человеческом счастье.
Столб, к которому я был привязан, был уже вовсю объят пламенем. Через
мгновение он треснул, как трещат поленья в любом костре и я ощутил, что
начинаю падать. Яркая вспышка костра и сноп искр были моим последним
видением.
* * *
Турист с интересом рассматривал мой фотоаппарат, хоть и не
выглядел знатоком фототехники. Я понял, что последняя, увиденная мною
вспышка света, была вспышкой моей фотокамеры и удивился
относительности времени и наших ощущений. Где я был несколько
мгновений назад? Что мы знаем о мире, в котором разум используется как
оружие в борьбе за выживание?
Я поблагодарил своего фотографа, забрал "Nicon" и вышел на
площадь, прикрыв деревянную дверь а-ля "средние века". Прямо
напротив меня, в каких-то пяти-семи метрах Ядвига садилась в старенький
"Opel". Она даже не посмотрела в мою сторону и я в одиночестве прошел
к месту, где нас сожгли, то ли пять минут, то ли пятьсот лет назад. Эта
часть площади не изменилась и, если не обращать внимания на вывески и
современные автомобили, то можно было бы ожидать повторения
вышеописанных событий. "Налетела грусть", - пел в моей душе А.
Розенбаум и я зашел в бар - гадюшник, расположенный в здании Ратуши,
где выпил 100 гр. водки "Первак", закусив их примитивным хот-догом. На
душе стало спокойней. Зазвонил мой телефон. И, хотя я был твердо
уверен, что мобильник был выключен, удивляться уже не мог, поэтому
ответил своим обычным "ДА".
- Игорь Васильевич? - и без паузы, - Это Соломон Игнатьевич Вас
беспокоит.
- О-ч-чень хорошо, - не совсем уверенно ответил я, поскольку уже
настроился на неделю отдыха.
- Тут такое дело. Деньги уже у нас в банке, но Ваш шеф их положил на
аккредитив и, поэтому мы не можем ими воспользоваться, - скороговоркой
проговорил он.
- Ну, правильно, - спокойно подтвердил я. - Когда товар получим,
деньги зачислят на Ваш счет. На то аккредитив и существует.
- Понимаю, понимаю конечно, - суетился он на том конце телефонной
линии, - но у нас особый так сказать случай.
- И в чем же он заключается? - спросил я, чтобы выиграть немного
времени. Шеф, хоть и дал мне полномочия подписать документы по
аккредитиву, но всегда следил за соблюдением правила "товар - деньги -
пьянка". И, насколько я помню, никогда не праздновал окончания сделки,
пока все ее звенья не были пройдены. Кроме того, события памятных ему
годов середины 90-х, приучили босса к тому, что не следует платить
деньги, не увидев товар и не закрепив на него свое право собственности.
Тут был, конечно, щекотливый момент, но партнеры обычно шли нам
навстречу. В данном же случае имело место явное нарушение правил
фирмы: от нас требовали денег, даже не продемонстрировав товар.
Учитывая это, выслушав в пол уха лепет Соломона Игнатьевича, я
ответил ему вежливым отказом в стиле "утром деньги - вечером стулья" и
т.д. Спокойная ночь в отеле "Джордж" восстановила мои силы и почти
стерла из памяти вчерашние события, заставившие меня купить пару книг
эзотерической направленности. Первую половину дня я посвятил их
просмотру, находя это занятие довольно увлекательным и удивляясь
различным взглядам на окружающий мир. И, если каждый живет в своем
мире, то почему эти миры так далеко друг от друга? Получается, все
гипотетическое многообразие Вселенной существует на Земле и даже в
каждом человеке. Индивидуум является уменьшенной копией
макрокосма? Я как раз был занят обдумыванием этой неожиданной
мысли, когда зазвонил телефон.
- Привет Гарик, - тон Никса был жизнеутверждающим. Это означало
либо то, что вчера он мало выпил, либо то, что пьянка вот-вот начнется.
- Здравствуйте Николай Николаевич, - радостно начал я, - пока
новостей собственно...
- Знаю, - перебил он меня, - новости конечно печальные.
- Печальные? - переспросил я, не догадываясь о чем он толкует.
- Да и то верно, - согласился почему-то он. - Чего нам печалиться -
то? Оно конечно жалко Соломона, но что мы можем сделать? Ладно, -
продолжил он в деловой манере, - товар я уже оформил и даже деньги
получил. Немцы не в претензиях.
"Так вот по какому поводу в офисе праздник", - подумал я, а вслух
сказал:
- Как там с комиссией?
- Закончили, - вздохнул шеф. - Отделались небольшим штрафом. Так ты
там это, не задерживайся, значит. Дуй в офис. Хорошо поработал,
молодец.
Никс повесил трубку. Я не стал напоминать ему о недельном отдыхе,
обещанном накануне, поскольку чувствовал себя отдохнувшим и
заинтригованным последними событиями, пробудившими во мне
мистическое отношение к окружающей действительности.
Та же девочка - референт в офисе "Поставщика", на украинско-
русском объяснила мне по трубе, что Соломона Игнатьевича нашли с
пулей в голове сегодня утром. Находка сия была сделана парочкой
бомжей, промышлявшей в том районе сбором макулатуры. Соломон
лежал на пустыре, глядя на рассвет стеклянными глазами, а с поводка,
зажатого в правой руке, рвался пес декоративной породы пекинес. "За
долги", - объяснил мне какой-то человек в офисе, куда я поехал движимый
вульгарным любопытством.
С той поры прошло чуть более года. Я давно не расстраиваюсь,
вспоминая засвеченные кадры на львовской пленке. Никс сделал меня
своим замом. Заработная плата моя теперь напрямую зависит от прибыли
фирмы, на которую (прибыль :-) грех жаловаться. Но один вопрос
занимает меня последнее время, не давая возможности в полную силу
насладиться финансовым благополучием: я уже сделал выбор?
февраль 2003 г. Спинов И.И.