Моя Планета : другие произведения.

Номинация Жс-2013

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  • © Copyright Моя Планета(wasyata@mail.ru)
  • Добавление работ: Хозяин текста, Голосуют: Номинанты
  • Жанр: Любой, Форма: Любая, Размер: от 5 до 30к
  • Подсчет оценок: Среднее, оценки: 0,1,2,3,4,5,6,7
  • Аннотация:

    СКОРО!

    КОНКУРС

    МОЯ ПЛАНЕТА - 2014

  • Журнал Самиздат: Моя Планета. Познавательный конкурс. Поют ей песнь любви всех голосов творенья
    Конкурс. Номинация "Номинация Жюрейский список" ( список для голосования)

    Список работ-участников:
    1 Юрина Т.В. Мы рождаемся и умираем часто   19k   Оценка:9.33*8   "Рассказ" Проза
    2 Ильина И.И. Маленькая победа   24k   "Рассказ" История, Приключения
    3 Долгая Г.А. Эфес: прошлое и настоящее древнего города   19k   "Очерк" История
    4 Чваков Д. Пробка или принц Датский   28k   "Очерк" События
    5 Васильева Т.Н. Марийка и цветок купальский (М)   21k   "Рассказ" Фэнтези
    6 Чваков Д. "Цебо"   30k   "Рассказ" Проза
    7 Цой А. Самарканд и его окрестности   11k   "Статья" Фантастика
    8 Мудрая Т.А. Встречи и расставания   25k   "Рассказ" Сказки
    9 Сержан А.Т. Остров Раб   31k   "Рассказ" Проза
    10 Васильева Т.Н. Novem   12k   "Рассказ" Мистика
    11 Ледовский В.А. Танцующие города   27k   "Рассказ" Фэнтези
    12 Цой А. На ферму ... к крокодилам   11k   "Статья" Приключения
    13 Калугина Л. Властелинша Алтайских колец   28k   Оценка:10.00*4   "Очерк" Мемуары, Приключения
    14 Долгая Г.А. Царица амазонок   21k   "Рассказ" История
    15 Мудрая Т.А. Виррейтман и Ногамин   11k   "Рассказ" Сказки
    16 Свидерская М.И. Законы Несауалькойотля   28k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" История
    17 Буденкова Т.П. Шаман Монгуш   17k   "Рассказ" Мистика
    18 Свидерская М.И. Окрестности древнего Кулуакана   9k   Оценка:10.00*6   "Рассказ" История
    19 Ильина И.И. Ночь на Ивана Купалу   28k   Оценка:7.26*17   "Рассказ" Фантастика
    20 Ледовский В.А. Архитектурная история Красноярска   16k   Оценка:4.00*3   "Очерк" Публицистика
    21 Кураш В.И. Месть   12k   "Новелла" Проза

    1


    Юрина Т.В. Мы рождаемся и умираем часто   19k   Оценка:9.33*8   "Рассказ" Проза


       Родимая земля моя умирает,
    Анзасская земля моя пустеет...
    Скоро полынью ее затянет,
    И имя Анзасса забудется.
       (Любовь Арбачакова)
      
      
       В самом центре средней земли - там, где сошлись в узел седые хребты, - стоит, подпирая небо, Ледяная гора, по-шорски, Мустаг. Вокруг ещё горы и таскылы вздымаются, каждый своё обличье имеет: одни кедровником и пихтачом заросли - зелёные, другие - сплошь серые гольцы, у третьих внутри - камень, рождающий металл. В долинах таёжных рек по соседству с разными духами издавна шорцы селились.
       Каждый шорец сызмальства знает: на девятом небе, где всегда сытый скот, не сохнут травы и не вянет трава, живёт бог неба Ульгень. Под землёй находится царство его брата - кровожадного Эрлика. Добрый Ульгень и злой Эрлик равны между собой, и их власть над человеком одинакова. Счастье, здоровье, богатство - это воля их двоих, а не кого-то одного.
       Мир велик, и простому человеку живётся в нём нелегко. Но ведь и медведю в тайге не просто, и зверю копытчатому. Жить надо честно, не гневить духов, не убивать зверя больше, чем съесть можешь. Добро и зло всегда в равновесии.
      
       В таёжном улусе в низовьях Мрассу жил в давние времена молодой охотник Шелтрек. Хороший был охотник: белка и соболь будто сами его искали, маралятину и лосятину кушал, медвежьими шкурами укрывался. Ходил по тайге на подбитых камусом лыжах, плашки и кулёмы охотничьи проверял, соболей из них вытаскивал, улыбался мордочкам их треугольным, представляя, как жена "красивым" рада будет. Даже мысленно не называл Шелтрек зверя по имени, чтобы не спугнуть, не прогневать таёжных духов. Соболя шорцы аскыром кликали - "красивым", медведя - улу-кижи - "старый человек", значит. Старики говорят, что он и был раньше человеком. Сильный, но простоватый. Доверчивый, как ребёнок. Жил в одной семье и так много ел, что за прожорливость домашние делали ему замечания. Обиделся на них человек и пошёл в лес за дровами. Ушёл, да и не вернулся. Превратился там в зверя. Все охотники лесного народа уважали улу-кижи.
      
       Осина листья сбросила, травы пожухли, бурундук кладовую орехами набил, укрылась белым земля, и само небо замёрзло - пора на охоту идти.
       Ещё с осени заприметил Шелтрек берлогу, подождал, пока снега побольше навалило, да уснул медведь покрепче, и привёл охотников к логову. Шли, не разговаривали шибко, таились: "старый человек" ведь всё слышит, и речь шорскую понимает. Когда выманили из берлоги, завалили, попросили прощения у самого зверя и у духов. Обманывали всячески: мол, лазил за ягодой и упал с таскыла, сам умер. С дерева упал, мол, да сам и умер. И через голову не шагали - нельзя дух медведя обижать.
       Глаза зверя вытащил Шелтрек и проглотил ещё тёплые, чтобы в следующий раз другие медведи видели их внутри него и не трогали охотника. Неуязвим стал Шелтрек для улу-кижи. А душа медведя, которая у него на кончике носа, досталась младшему брату. С тех пор носил Амас медвежий нос на груди, на верёвочке и гордился.
       Да, знатная добыча была тогда: приволокли тушу в улус на волокуше из конской шкуры, всем родом мясо ели. И духам досталось: жиром в сторону гор покропили, и кусочки медвежатины в огонь покидали. Абырткой, жертвенной брагой, побрызгали. Пустили по кругу чашку. Опечалились для вида, скорбные маски на лица повесили - опять же, чтоб духов обмануть: мол, родственника хороним. Ну, а потом арака в ход пошла - самогонка ячменная. Совсем пьяные стали. Как дети малые. Хохотали и песни пели, забыли, что скорбеть надо. Из дома в дом ходили, три дня праздновали.
      
       Сладко спалось на медвежьих шкурах Шелтреку. Жарко в объятиях любимой Анчак, медвяной, как синь-корешок, трава-медуница, и терпкой, словно стебли молодой колбы.
       Будто кандыки взошли весной на проталинке - один за другим детишки у них появились, на шкурах ползать начали, по улице бегать, из маленьких луков понарошку стрелять, как настоящие охотники. Жена крутила ручку тербена, а сама на детей смотрела, глаза её как смородины блестели. Размалывали каменные жернова ячменные зёрна, сыпался в берестяной короб талкан - радовалась Анчак. Орешки кедровые с толокном смешивала, мёдом сдабривала - кормила будущих охотников и улыбалась Анчак. Гонялись за жеребёнком сыновья, смеялись солнышку и цветам - смеялась Анчак вместе с ними. Весело Шелтреку смотреть на семейство своё.
      
       Иногда Ульгень и Эрлик сообща приговаривают человека за дела его, и умирает он естественной смертью, как старики умирают. А бывает, что духи разгневаются или жадность обуяет Эрлика, и он насылает болезни. Спасти тогда человека от смерти только сильный шаман сможет.
       Одна зима шибко злая была. Вьюги трепали тайгу, метели снегами сыпали, птицы от морозов в камни превращались.
       Духи айна - помощники Эрлика - повадились в ту зиму воровать души детей. Только уснёт ребёнок, приснится ему лето и солнышко - летит его душа на пёструю полянку, где много цветов и птицы поют, заиграется, айна - уж тут как тут. Заболели и умерли дети Шелтрека один за другим. Как будто кандыки отцвели, лепестки отлетели - отделились их души от тел и блуждали вокруг дома, плакали и кричали жалобно. Не видно их и вернуть никак невозможно, но и уходить не хотели далеко, к мамке просились. Шаман на седьмой день камлания только и смог отогнать души мёртвые от родительского дома.
       Весь год детские души напоминали о себе то порывами ветра, то стуком в окошко, то снежными вихрями. Кровь застыла в жилах Шелтрека, свет не мил стал. Будто сам он умер вместе с детьми своими, будто и его душу духи айна выпили. А каково жене его? Анчак и вовсе лицом почернела, телом иссохла, сердцем заскорузла, как рогоз на осеннем болоте от ветра качалась.
      
       Много лун с тех пор умерло и много новых родилось. И детей много умерло. Ослаб род Тарткып.
       Потеснили шорцев ойроты - чужие пришлые люди. Землю наизнанку как шабур, халат тёплый, вывернули. Уголь из недр выгребли. Железо и медь из гор забрали, пустые чёрные камни после себя оставили. Реки драгами избороздили, песок пересеяли, золотые искорки и самородки повыхватывали, воду взбаламутили, дух реки осквернили. Деревья вековые вырубили. Нарушили равновесие, духов между собой перессорили, разгневали. Ушли из тайги звери, кончилась в реке рыба.
      
       Когда такая беда приходит, сильный, шибко сильный шаман нужен. А если весь род слабый - откуда ему взяться? И другие, соседние роды зачахли... Многие улусы опустели, кипреем и полынью заросли. В некоторых - одинокие старики век доживают. Их дети и внуки давно в город уехали. Только что там хорошего? Запертая в трубах вода и воздух тяжёлый нутро разъедают, заводы почище духов айна силу у людей пожирают, и радость уходит из глаз чёрных, смородиновых. Зато водки в магазинах полно - не надо абыртку делать, араку гнать. Хоть каждый день пей - утром и вечером!
       Жадный Эрлик, наверно, доволен. Горсточка шорцев на земле осталось. Малый, вымирающий народ, говорят про них.
      
       Всё это понимал старый шаман, и печалился, но не было сил у него изменить назначенное Ульгенем и Эрликом. Скоро и ему самому придёт час умирать. А как оставить свой род без кама? И велел шаман осиротевшей матери Анчак прийти к нему ночью тайно, чтобы даже соседи не видели.
      
       Вышла Анчак из дома в назначенное время и глянула на небо. Через его дырявый платок золотом звёзды просвечивали. Но не было там звёздочек её деток: давно уже они в Мрассу попадали и к Эрлику в подземное царство уплыли. Крючок старой луны едва светился. Словно столетняя старуха усмехалась понимающе узкими губами. Настала пора к шаману идти.
       Анчак изготовила из тряпок куклу, завернула как ребёнка и на следующую ночь, прижимая её к груди, направилась к каму. Темно, не видать ничего. В такие ночи из всех щелей вылезают духи, помощники Эрлика, напускают на людей болезни, толкают на грабежи и убийства. В такие ночи жизнь и смерть встречаются ненадолго, чтобы потом опять разойтись. Вот и старая луна умерла, чтобы родиться потом снова.
       Темно. Пусто на небе без луны, пусто в душе Анчак. Только необузданная лошадка-ветер носится в поле, только шепчутся с невидимыми духами листья на деревьях, шуршат травы. Прижимая тряпьё к груди, подошла к дому шамана. А тот уже ждал. Усадил женщину на землю, дал молока, велел держать куклу тряпичную у груди и ждать сигнала, а потом пить маленькими глотками. Тихо камлал старый кам, с бесшумным пока бубном - осторожно ступал вокруг женщины, всё шире круги его. Подпрыгивал высоко, делал широкие взмахи. И вот изловил душу спящего ребёнка из чужого рода-племени, поймал заигравшуюся, словно рыбку - решетом. Подскочив к женщине, опрокинул бубен - накрыл им Анчак.
       - Пей, пей, молоко! - закричал, заколотил в бубен, вбивая ударами в женщину душу похищенную.
       Гулко в ночи раздавались удары колотушки-орбы. Громко стонал и охал бубен шамана, удерживая пойманную душу и отгоняя злых духов.
       Анчак пила, давясь и захлёбываясь, глотала, и, полумёртвая от страха и ужаса, постепенно расправлялась, наполнялась новой жизнью.
       - Иди домой. Мальчика скоро родишь, - хрипло прошептал кам и обессилено упал в траву.
       Со всех ног бежала Анчак домой. Прячась за деревьями, кралась за ней, с любопытством подглядывала краешком чистого личика молодая луна.
      
       Когда лицо зимы потемнело, морщинами на лице старухи ручьи сбежали, народилась молодая трава, и зажужжали над медовыми цветами пчёлы, весь род Тарткып собрался вокруг большого костра. Шелтрек принёс свёрток, положил у священного костра, развернул шкуру, выпростал ребёнка.
       Старики наклонись посмотреть, кто родился у охотника. Ребёнок сучил кривоватыми ножками, взмахивал тонкими ручками, щурился на огонь щелочками чёрных лукавых глаз. Отскочили старики да поздно: будто горошка стручок нацелился кверху и окатил любопытных весёлой струйкой. Засмеялись шорцы, довольные, уселись кругом.
       - Мерген - меткий стрелок родился! Славный охотник будет! - говорили.
       Совсем плох был старый шаман. Едва дождался появления мальчика. Подошёл к костру, сощурил глаза пристально, ткнул пальцем в ножку ребёнка. И все увидели, что родился он с лишней косточкой - утолщением на большом пальчике правой ноги. Любой шорец знает, что означает такая особая отметина.
       - Шаман? - испугалась Анчак.
       - Кам! - гордо сказал Шелтрек и почтительно поклонился шаману.
       - Кам, - подтвердил старый шаман и усмехнулся. - Да не меня благодари: Ульгень сам себе помощников выбирает.
      
       Поднесли огню угощение: мясо да сладкую абыртку из талкана и луковиц кандыка. Потом пустили чашу по кругу.
       Как угасающий костёр, вспыхивает и разбрызгивает далеко пламя перед тем, как окончательно потухнуть, так и старый кам почувствовал вдруг прилив сил.
       - Алас, алас, алас! - выкрикивал старый шаман, танцуя вокруг костра и вкладывая в последнее своё камлание остаток жизненных соков. - Имеющая тридцать зубов, мать-огонь моя, имеющая сорок зубов, мать-огонь! Лезвием-мечом через гору гони, через реку гони! Ночью караулящей будь! Днём охраняющей будь! Ребёнка моего карауль!
       Вскоре старый шаман умер. Осиротел род, будто из улья матка улетела.
      
       Положил Шелтрек в колыбельку сына маленькую стрелу, прикрытую заячьей шкуркой - оберег от злых духов, и рос Мерген здоровым и сильным ребёнком.
       А когда вырос, духи причинили ему шаманскую болезнь, настолько тяжёлую, что все думали - не выживет. Чем дольше человек болеет - тем сильнее шаман получается. Словно в коме лежал и в припадках бился Мерген. Большая Птица много дней и ночей клевала и раздирала железными когтями его тело. Потом растащила в стороны кости, выварила и промыла их, собрала всё заново, наполняя тело и голову необычайной силой и таинственным светом.
      
       Оправился Мерген, в улус предков приехал. Седой Мустаг разрешение на изготовление бубна дал. Собрались старый да малый, давай помогать новому каму. Вначале вырезали колотушку орба из черёмуховой ветки с развилкой из пяти отростков, обтянули шкуркой белого зайца. В рукоятке просверлили дырку и продели ремешок - чтобы с руки не скользнула. Согнули обечайку из тальника, стянули черёмуховыми обручами и вставили берёзовую рукоятку. Шкуру марала три дня в Мрассу вымачивали, потом натянули на бубен с силой. Пятеро стариков тянули.
       Когда кожа подсохла, Мерген взял в руки краски и косточку рябчика.
       Робко, неуверенно пока нанёс косточкой первую линию, поделившую поверхность на две неравные части: верхнюю - небесную сферу и нижнюю - подземный мир. Кривоватая получилась линия. Потом рука окрепла, и уже уверенно наносил кам рисунки: красной краской солнце, луну, звёзды и радугу. Белой - священные берёзы, духов-помощников в виде птиц.
       Ниже нарисовал Мерген горы, людей, лошадь и медведя. Подумал и нарисовал ещё какое-то многоногое животное.
       Разукрасил контур обечайки широкой дугой из двух линий, а между ними геометрические фигуры, зигзаги, поперечные линии. Несколько дней шло изготовление бубна. Много фигурок на нём появилось. И видели люди - много помощников у кама, довольно улыбались: сильный шаман будет! Потом оживили бубен, колотили в него все по очереди, показывая Мустагу, как получилось, и тот одобрил. Радость и надежда зародились у стариков.
      
       На большой поляне возле берёзы собрались из разных улусов шорцы, даже из городов приехали - в костюмах красивых. Много еды привезли с собой, на столах разложили. Мясо марала, медвежатина, конина, хариусы, слегка подсоленные и жареные, пельмени, колба, и конечно, куспаки с абырткой - каждый род свои рецепты знает. Лучшее привезли. С трудом добытое. И стоят нерешительно возле своих: мало их, переминаются с ноги на ногу робко.
       Девушки косами мериться стали. Кен-шаш - красивая коса у многих девушек оказалась. Но лучше всех, длиннее волосы - у Чылтыс. Блестят чёрные глаза, сияет звёздочкой имя её. Женщины с длинными волосами тонкий мир лучше чувствуют. Тут и парни встрепенулись, состязание устроили, кто дальше камень бросит.
      
       Загудел бубен натужно. Вышел к огню шаман. Заходил кругами, запрыгал в танце. Громкие звуки летели к горам - и слышали горы, что родился новый шаман. Слышно удары и богу-творцу Ульгеню - сильный родился шаман. Дальше летели звуки бубна - в занебесную землю, к предкам.
       Танцуй в тяжёлый миг, шаман! Исполняй свой долг, кам! Делай шаманскую трудную работу! Поднимайся на девять ступеней к Ульгеню! Расскажи, как живут сегодня шорцы. Принеси хорошие вести от Ульгеня. Испроси благословения и благополучия своему роду. Дай понять лесному народу, что не брошен он на произвол судьбы, не обречён на вымирание. Излечи страдающих! Для большой любви нужно большое дыхание! Верни, кам, гармонию сомневающимся соплеменникам!
      
       Чистый голос золотой кукушки
       По белому таскылу разнёсся,
       Белого таскыла
       Золотые пуговицы расстегнулись,
       Золотой горы
       Шесть дверей открылись,
       Вершина месяца повернулась,
       Вершина года скользнула-сдвинулась,
       Старый год ушёл,
       Новый год вошёл.
       Если подниму руку - моление будет,
       Если открою подмышку - брызганье будет!
       Жажда ваша пусть утолится!
       Желание пить пусть пройдёт!
       Текущая вода зашумела,
       Вершины хвойных деревьев смягчились.
       Чистое крапление мы совершаем;
       Голову годы мы поднимаем, - правым глазом смотри,
       Правой рукой давай!
       Правым ухом услышь,
       Правое благословение дай!
       Проснувшимся горе и воде кропление да будет!
      
       Камлай, шаман! Стучи колотушкой в бубен! Разбуди солнце! Пусть катится солярный круг без устали.
       Камлает шаман, и разглаживаются лица его соплеменников. Старухи и старики молодеют. Сильный дух поселяется в груди шорцев. Мужчины силу небывалую чувствуют, а женщины снова готовность рождать обретают. Радость и надежда поселились в их душах.
       Как цветы на проталине: сперва один из-под снега выглянет, потом другой, третий, глядь - уже вся поляна сиреневым пестреет - родились вскоре дети у шорцев. Много детей! И дальше стали шор-кижи жить, богатеть и крепнуть. И снова расцвела Горная Шория, их родина, уголок земли.
       Мы рождаемся и умираем часто.
       Мы рождаемся и умираем...
       Мы рождаемся...
       Мы...
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
      
    © Татьяна Юрина 24.03. 2013

    2


    Ильина И.И. Маленькая победа   24k   "Рассказ" История, Приключения


       ПРОБКА ИЛИ ПРИНЦ ДАТСКИЙ
      

    1.ЗАБРОСКА ИЛИ ВЫ, ЧЬИХ БУДЕТЕ

      
       1989 год ознаменовался летним походом на Урал со сплавом от верховьев реки Торговой, далее по Щугору до впадения в Печору. Очень ярко вспомнилось это событие вчера, когда я встречал "Зарю" (водомётный теплоход), пришедшую из Вуктыла. Из него вылезло четверо бородатых мужиков с рюкзаками. Туристы встали неподалёку от меня и закурили. Разговорились. Оказалось, что они прошли почти по нашему маршруту. Очень захотелось вернуться в то прекрасное время, когда мы были ещё достаточно молоды, для того чтобы творить чудесные глупости. О, Воха, неужели ты забыл наши похождения на ПГ-2? Неужели ты уже супер-стар?
      
       Ещё одно подвигло на написание этой байки - утрата дневника похода в силу странных и, казалось бы, необъяснимых причин, которые будут описаны ниже.
      
       Приступаю к рассказу. Сначала, как водится, знакомство с героями событий, правдиво описанных автором. Итак, участники экспедиции: Кэп - он же капитан похода. Шоня - он же КОМИ-сэр, Димыч - боцманюга (вреднючий, надо сказать, тип, но кормил справно), Воха - матрос 1-го класса с веслом, по совместительству горный инструктор. Сплав-средство: океанский спасательный трёхсекционный плот с обрезанным тентом ПГ-2 ("Пронеси, господи", вторая модификация).
      
       Способ и место заброски: вертолётом ("на шару") в район горы Лорцемпея в верховьях рекиТорговой.
      
       Сроки: 6-19 июля 1989 года.
      
       Все иногородние участники экспедиции собрались в Печоре 3 июля. Вылет был назначен на 5. Я задолго до вылета обговаривал проблему нашего присутствия на борту. Ещё в апреле лётный отряд запланировал сей чудовый полёт в горы. Дело в том, что Северный Урал обычно не обслуживается Печорским авиапредприятием. Наши вертолёты обычно бороздят отроги Приполярного Урала. А этот рейс - исключение. Таких бывает не больше двух-трёх за лето. Повезло нам в том, что многие в отряде хорошо помнили моего отца, который уехал из Печоры в 1985 году. Через бортмеханика-инструктора вышел на начальника ПАНХ (применение авиации в народном хозяйстве). Тот назвал примерную дату вылета и предварительно дал добро на посадку четырёх жизнерадостных туристов вне заявки. Это дало мне уверенность на согласование сроков с Шоней и Вохой.
      
       3 июля - встреча с бесцельным шатанием по набережной и обильными возлияниями. 4 июля - сборы и утрамбовка груза. 5 июля сидим в ПАНХЕ. Вылета нет. Горы закрыты. Перенос начала экспедиции произошёл для команды безболезненно - оторвались на пляже. Наутро глянули в оконце и ужаснулись. Туманище стоял почище, чем в сильный мороз. Но к назначенному сроку двинули в аэропорт. Сидели, нервничая, часа три. Вдруг выбегает начальник ПАНХ. Живо на погрузку! Горы открылись.
      
       Заказчиков на рейс было два - Академия наук республики Коми и Пермская геологическая экспедиция. Этот факт и дал возможность для манёвра. Сам начальник ПАНХ внёс четвёрку туристов в полётный список, а нас предупредил, чтобы в полёте особо не болтали. Но если спросят академики, говорить тихонько, что мы из экспедиции, а геологам - нагло врать, что, дескать, из Академии наук. Влезли мы на борт и - в добрый путь.
      
       Скоро показался Северный Урал. По западным склонам бегали дикие олени, а со стороны Азии паслись цивилизованные стада из Саранпауля. Иллюминаторы вертолёта были открыты, по кабине гулял вольный ветер странствий, хотелось петь и смеяться.
      
       В районе плато Мань-Пупу-Нёр (или Болвано-Из) подсели, чтобы высадить академиков. Место это славно каменными болванами, выточенными вековой работой воды, ветра и солнца. Они напоминают идолов с острова Пасхи. Правда, мы оказались несколько в стороне от них, видели только в иллюминатор. Зрелище грандиозное. Стоунхендж - жалкая поделка в сравнении с Малыми Богами Мань-Пупу-Нёра.
      
       За 15 минут успели размяться, покурить, а бортмеханик вытащил пару здоровенных хариусов на спиннинг. Дальше - полёт вдоль по руслу Щугора. У Большого порога высадили геологов. Затем наша очередь покидать временное летающее жильё. Пролетели гору Тельпос, где Торговая впадает в Щугор. Я зашёл к экипажу и на карте показал желательное место посадки. Вертушка юркнула в ущелье, и вот мы уже стоим на левом берегу Торговой. По другую сторону реки виднелся хребет Ларцемпеи.
      
       Но пилоты и штурман промахнулись, вот что значит редко летать в горы на этом участке. Примерно на тридцать километров промахнулся. Эти лишние километры и не позволили дойти до горы Неройка из-за дефицита времени. Но, по-моему, никто из нас в обиде не остался.
      

    2.ПОХОД К НЕРОЙКЕ

      
       Двинулись к главной цели похода - горе Неройке. Поначалу же не поняли, что командир вертолёта дал маху, и планировали добраться до неё. Там в те времена ещё оставалась база геологов, добывавших полудрагоценные и поделочные камни.
      
       По дороге осматривали русло реки Торговой, планируя откуда начинать сплав. Наконец, место выбрали. Чуть выше двухметрового порога. Плот и часть продуктов спрятали в глубине островка на дереве, чтобы дикое зверьё не смело позариться. Дальше шли налегке. Чуть раньше выяснили, что идти на 30-35 километров больше, чем предполагалось из-за ошибки пилота. Решили, что будем двигаться вперёд, покуда позволяет время.
      
       По пути то и дело попадались отработанный шурфы. Здесь искали золото и камни. Природа в этом месте Урала, надо сказать, не обычная. Будто сошлись несколько климатических поясов. Карликовые берёзки и ягель соседствовали с вековыми кедрами.
      
       Через пару дней достигли горы Торговой и разбили лагерь. Дальше двигаться смысла не было. Кому нужна спешка в плену у Его Высочества Цейтнота. Но восхождение - обязательная процедура, без этого и поход не поход. Приняли решение покорить Торговую. С утра начали подъём втроём. Кэп остался караулить бивак.
      
       Из-под ног выбегали горные куропатки, уводя от своих гнёзд. Под ногами зеленела мхом морена ещё с ледникового периода. С вершины была отчётливо видна Неройка, окрестности которой так и не удалось посетить. В сторону юга хорошо просматривался Большой Паток - приток Щугора. А внизу с северной стороны сверкало каровое озеро Торговое (каровое - значит, с дном изо льда). Вода прозрачная и голубая. Панорама - я те дам!
      
       Спустились по снежнику, который вывалил свой шершавый фирновый язык прямиком к озеру. Спускаться альпийским шагом без остановок больше километра - занятие довольно утомительное. Особенно впервые (для меня). Ноги гудели, будто пробегал целый день. Попили из озера. Ба! А вода-то минеральная. Видно, где-то на дне выходил минеральный ключ. Потом эту воду набрали во все имеющиеся ёмкости и старались растянуть на долгое время.
      
       На следующий день двинулись в обратный путь. Шоня прокладывал дорогу. Вдруг остановился и стал прислушиваться. Мы тоже замерли. Слышно было какое-то похрюкивание. Кабан, наверное? Вдруг в сторону от тропы метнулось существо, издалека похожее на большую собаку. Решили выяснить, что там такое. Пошли следом и наткнулись на настоящее стойбище оленеводов. Они встретили нас дружелюбно. Обогрели возле очага в чуме, напоили чаем с баранками, предложили отварной оленины. А существом оказался маленький оленёнок, который испугался небритых дядек с европейским разрезом глаз.
      
       А что касается Неройки, то, как вы уже догадались, мы до неё не добрались, в силу известных обстоятельств, разумеется, а не патологической лени. Но переживать по этому поводу команда не стала.

    3.ГАБАРИТ

      
       Прежде чем начать сплав, долго тренировались, восстанавливая навыки работы вёслами. Перед прохождением того самого порога в заводи это было нелишним. Наконец, решились. Прошли порог со свистом. Так понравилось, что несколько раз поднимали плот и спускались ещё и ещё. Но пора и честь знать.
      
       Погрузили рюкзаки и, попрощавшись с порогом, отправились дальше. Через некоторое время река впереди разошлась на три части. Справа и слева мелководье, а посреди русла два огромных валуна. Именно туда и направлялся основной поток. Времени на решение было очень мало, поэтому как-то само собой получилось, что последовали основному течению. С виду должны были пролезть между каменюками. Но как только попали в эти ворота, Сцилла и Харибда уральского разлива нас не пустили. Буквально нескольких сантиметров не хватило, чтобы протиснуться.
      
       Мощный поток горной реки давил сзади и, прижимая плот к одному из валунов, пытался повернуть его на бок. Вода хлестала отовсюду. Воха, выпрыгнув, попытался каким-то образом протащить плот. Но, не достав дна, зацепился за камень и стремительным альпинистским манером вполз на него, подобно земноводному. Сразу кинули ему конец с судна в виде репшнура. Воха, с трудом прилепившись к скользкой глыбище (метра два "головы" камня торчало над водой), ухитрялся удерживать наше судно на плаву. Все вещи уже оказались в ледяной воде вместе с незадачливой командой, причём - отдельно от плота, грезя о чём-нибудь сухом и тёплом... Вы когда-нибудь сталкивались с мечтающими о сушке предметами туристического быта? Значит, вы точно не попадали в негабарит.
      
       Впрочем, пустое. Вспомним, что экипаж ещё не спасён...
      
       И вот, наконец... следом за Вохой выбрались и остальные члены экспедиции, затащили на камни рюкзаки и уселись, будто мокрые воробьи. Плот трепыхало и плющило об многократно увеличенную гальку размером с небольшого слона. С волшебными словами: "Эх, мать его етти!" Шоня стал пробираться к берегу вплавь. Его вынесло метрах в ста ниже по течению. А ведь по прямой до берега было никак не больше двадцати ярдов (в горном эквиваленте). Кинуть комиссару верёвку было делом технически довольно трудным, но выполнимым. Концы шнура закрепили и приступили к эвакуации.
      
       Потихоньку перетащили по верёвке всё свое невеликое, но очень ценное, достояние. Перебрались сами и протащили плот к берегу. Решили обнести это коварное место. После чего встали лагерем и приступили к процессу сушки. Дело вполне приятное и до некоторой степени даже горячительное.
      

    4.ПРОБКА

      
       Когда сплав продолжился, пошли шиверы с перекатами один за другим. Тут только успевай вёслами махать. В процессе работы плечевого пояса было некогда по сторонам смотреть. Поэтому и пропустили самый, пожалуй, ключевой момент всей экспедиции.
      
       По ручью, впадающему в Торговую, к реке вышел матёрый лосище. Мы так и ахнули. Лось непуганый вовсе - стоит, смотрит в нашу сторону метрах в пяти от проплывающего оранжевого чудища, ноздрями запах ловит от туристских разгорячённых тел. Тут бы в самый раз фотоаппарат достать. Так нету уже рабочих аппаратов - все на ТЕХ САМЫХ камнях промокли вместе с плёнкой. Даже Вохина "Смена", которую он к шее шнурком привязывал в водонепроницаемом пакете. Вот так и прошла история мимо нас, оставив след только в памяти.
      
       А про водонепроницаемость Кэп хорошо говорил во время первого посещения Урала. Он шёл тогда в кирзовых сапогах, а чтобы они не промокали, перед выходом долго и старательно обрабатывал оные гидрофобной смазкой. Сапоги воду не пропускали. Но когда вышли к большому болоту, пришлось идти по пояс в воде. Кэп, выливая воду из кирзухи, приговаривал: "А смазочка-то дрянь! Текут сапоги, как сандалии!".
      
       Я с Вохой впереди сидел на плоту, чтобы слегка корму приподнимало (Шоня с Кэпом полегче) - это удобно при сходе с мели, чтобы в штопор плот не колбасило. Идём дальше, обсуждаем лосяру, его матёрость рогатую. Только чувствую, что корма сильно тормозить начала. А тут еще Кэп говорит: "И откуда это воды здесь набралось?". Оборачиваемся. Мама дорогая! А Шоня с Кэпом ниже уровня воды сидят и с каждой минутой ещё ниже опускаются. Тут Шоня заявляет: "Я тут дно ногой щупаю. Вы как хотите, а я пошёл!". И точно - встать пытается. Но от этой авантюры мы его отговорили, и давай к берегу жаться.
      
       Когда уже совсем причалили, наши кормовые по пояс в воде сидели. Представляете картинку: по речке половина плота плывёт, а за ней два посиневших от холода (вода-то не выше 4-ёх градусов) бюста следуют. Вышли, стали разбираться. Оказывается, когда плот на мелководье мотыляло, с заднего надувного отсека пробку дюралевую вывернуло (она на днище расположена). Вот вам и теория вероятности. Всегда на раскрутку вода работала. А, может, быть это от вращения земли произошло? Вода стала внутрь отсека поступать. Корма тонула сама по себе вместе с командой кормовых.
      
       Итак, завёртка на перепускном клапане от задней части днища утеряна. Что делать? Но нашего инженера голыми руками не взять! Умоетесь, пытамшись. Новую пробку из мягкой древесины вырубили. Ввернули. Дали ей от воды разбухнуть и путь продолжили. Эта новая заглушка верно нам служила всю оставшуюся часть сплава.
      

    5.НИМФЫ НА ЩУГОРЕ

      
       Дальнейший путь то и дело удивлял своими красотами. Впадение Торговой в Щугор, когда реки текут прямо по одной линии навстречу друг другу, поворачивая при объединении на 90 градусов. В месте слияния постоянно стоят высокие волны, образуя стену из воды. А за поворотом - красавец Тельпос, где с вертикальной стенки 600 метров отлично видно каровое озеро. Чистота, благодать!
      
       Не зря же бывший глава республики именно здесь себе трёхэтажный особняк отгрохал. Все материалы на вертолётах доставлялись. Представляете, в какую копеечку для бюджета это частное строительство в "государственных интересах" вылилось. А потом ещё еженедельное катание ЕГО ПРЕВОСХОДИТЕЛЬСТВА туда и обратно из Печоры, а до Печоры из Сыктывкара на "личном" же АН-24. Или вы полагаете, что все эти путешествия главарь-альтруист из собственных сбережений оплачивал? Извольте подивиться вашей розовой наивности!
      
       В одну из стоянок на острове среди ночи меня разбудило какое-то странное пыхтенье. Вылезаю из палатки. А возле костра стоит лосиха (без рогов) с малым. Изучают наше скромное жилище и бытовые условия. Завидев меня, животные мило улыбнулись и потихоньку стали удаляться в кусты, извиняясь за то, что невольно помешали нашему сну. Поутру только примятая трава говорила о ночном посещении. В результате визита исчез путевой дневник, как корова (или лосиха?) языком... И откуда лосям русский письменный знаком?
      
       В течение Щугора имеются ещё три великолепных места - Верхние, Средние и Нижние Ворота. Это скальные выходы, грядой спускающиеся к воде с двух сторон, образуя подобие незапертых ворот. На Верхних Воротах, кроме того, ещё есть местечко с красивейшим водопадом (метров 70-80 высотой, если сложить пролёты всех трёх каскадов). На другом берегу даже постоянное место стоянки имеется со скамейкой и оборудованным кострищем, чтобы, как говорится, праздношатающийся турист не проскочил мимо.
      
       При подходе к Средним Воротам река расширяется. Посередине песчаный остров. При подходе к нему по правому рукаву увидели вдалеке две человеческие фигурки на пляже, под стать юрмальскому. Это что касается идеального состояния песка.
      
       По мере приближения стало ясно, что на острове не просто фигурки, а очень красивые фигурки. Не то слово - очень-очень красивые фигурки. Женские! Обнажённые! П-о-о-о-лностью, а не то, чтобы топ-лесс! Вот это да! Моторки сюда не поднимаются - часто больно фарватер меняется, никакой лоции на это место не придумаешь. А если и придумаешь, то много ль в том толку - на мель наткнёшься за милую душу.
      
       Кто же этих наяд сюда завёз? Только мы себя этим вопросом озадачили, тут почти сразу всё и прояснилось. Из кустов с берега нам военненькие в форме ВВ ручонками и "калашами" машут - пристать велят. Пристаём. Получаем инструкцию - к нимфам не клеиться, следовать мимо быстро насколько позволяет вёсельная тяга, а то документы начнут проверять и арестовывать за всякие нарушения.
      
       Позднее выяснилось, что эти обнажённые девчонки привезены в качестве развлекалова двум ОЧЕНЬ большим генералам из МВД. У них тут (в заповеднике!) рыбалка пополам с охотой и пьянкой. Не хватало только девок. Доставили литерным рейсом прямиком из Москвы, с Тверской (тогда ещё Горького). А комары девиц не брали - потому, как на остров они через реку не долетают.
      
       Жаль, конечно, что нам так и не удалось (на мушке у свирепых бойцов) познакомиться с нимфами Щугора. Им тоже, видно, было жаль. Такие парни прошли стороной, не эти толстопузые сытые старпёры, которые подобно Горьковским пингвинам прятали что-то жирное в утёсах. Красотки-островитянки ещё долго стояли на песчаной косе, махая нам голубыми платочками вслед. И только в бинокль можно было рассмотреть, что вовсе это и не платочки, а принадлежности женских купальников.
      

    6. ПРИНЦ ДАТСКИЙ

      
       Между Средними и Нижними Воротами на Щугоре располагается база ихтиологов. Когда мы должны были к ней подойти, с утра зарядил ливень. Да такой, что сухого места не осталось. Лагерь разбивать, чтоб сушиться - себе дороже. Во-первых, долго и под дождём. Во-вторых, потеряв массу времени, будем вынуждены спешить, чтобы поспеть в срок. С яростью в сердце и недобрым огнём в глазах. И это вместо того, чтобы получать удовольствие от окружающих красот. Поэтому гребём. Гребём сейчас. Гребём изо всех сил. Упираемся так, что искры из глаз, чтобы не мёрзнуть. Остановку только на базе решили сделать. Она должна вот-вот показаться.
      
       Место, где живут ихтиологи увидели сразу, несмотря на плотную водяную завесу. На берегу стояла одинокая фигура в армейском плаще с надвинутым капюшоном. Мысль, что нас видят, добавила азарта. Навалились на вёсла сильнее и красивым противолодочным зигзагом (термин, бытующий на эсминцах и торпедных катерах) плюхнулись в берег. Подходим к человеку. Глядь, а свидетелем нашего триумфального заплыва оказался парнишка лет четырнадцати-пятнадцати. Он заулыбался и залепетал что-то на странном языке. Я бы коми враз узнал. А тут - ни одного знакомого слова. Мало того - какой-то грубоватый язык, на немецкий похож. Но всё же не немецкий. Кэп около десяти лет в Западной группе войск служил, но только головой покачал - "нихт ферштейн", дескать, или что-то вроде того.
      
       Шоня приблизился к аборигену и осведомился вежливо: "Парень, сигареты есть? Наши-то вымокли, а из рюкзака долго доставать". Мальчишка ничего не ответил, опустил голову и поплёлся, словно побитая собака в сторону дома, который выглядывал из кустов. Соображать, в чём дело и угадывать причину его печали нам было некогда. Мы быстренько в тепло устремились. Просушиться, ну, и всё такое.
      
       В доме нас встретил целый выводок ихтиологов и ихтиологинь. Мухой члены экспедиции переоделись в сухое и присели к столу, куда гостеприимно звали нас обитатели базы своими улыбками. Народ как раз обедал. Мы по наивности поинтересовались: рыбу изучаете, господа-товарищи? Они засмеялись и ответили: "Сейчас и вы будете изучать. Только помните, что здешнюю рыбу изучать начинают с головы, поскольку вы гости".
      
       Внесли уху, разного рода жареных и солёных рыб, рыбов и рыбиц. Мы, не долго думая, приступили к тщательному изучению. Что в это время делал Воха, которого любителем речных, морских и прочих озёрных деликатесов не назовёшь, сказать трудно. Если захочет, сам прояснит вопрос. При случае...
      
       А вопрос обиды местного парнишки прояснился просто. Оказывается, по радиосвязи ихтиологам сообщили, что в район Тельпоса выбрасывают датских туристов. Что они потом самосплавом двинуться вниз по Щугору. Парнишка каким-то чудесным образом (про интернет тогда только в страшных снах смотрел Михаил Сергеевич, когда у Раисы Максимовны разыгрывалась "супружеская мигрень") узнал пару приветственных фраз на датском (который на немецкий чем-то похож в акустическом смысле).
      
       Завидев, возникающий из дождя, оранжевый океанский плотик с командой весело разгребающей как речные, так и дождевые воды; командой, одетой в яркие анараки, он принял нашу экспедицию за датскую, что и подтвердил своим радостным приветствием. Но услыхав русскую речь, парень лишился приподнятого настроения и ушёл грустить. Вот так из Вохи не получился Гамлет. Абидна, да?!
      
       Ихтиологи рассказали нам ещё одну чудную историю, имеющую отношение, если не к Дании, так к "принцу крови" точно. Однажды летом они наблюдали следующую картину:
      
       Вверх по течению движется двухместная байдарка, её тащит за верёвку волоком пожилая женщина. В байдарке сидит здоровенный детина, лениво пошевеливая веслом, и покрикивает: "Мама, нельзя ли побыстрее? Я кушать хочу!". Когда детина вылез из лодки все просто поразились его габаритам. На нём бы не один гектар вспахать можно. На вопрос, почему женщина тащит такого дитятю, она заявила: "Он у меня в детстве болел сильно".
      
       Через пять дней мимо базы пронеслась та же двухместная байдарка уже вниз по течению. Реку оглашали голоса: "Денисочка, скушай ещё оладушков, сынок. Я их с утра нажарила...", "Мама, греби сильней, а то к теплоходу опоздаем".
      

    7. ЭПИЛОГ

      
       После встречи с ихтиологами было ещё посещение брошенной лет за пять до нас деревни на два десятка дворов - Мичебичевник. Стоит она на красивом мысу. Кругом покосы, леса кедровые. Благодать, но... Закрыли тут метеостанцию, и жизнь ушла вместе с людьми. А на таком невероятной красоты пленэре я бы согласился пожить с мая по октябрь. С премилым удовольствием. Только бы ещё корову в нагрузку дали.
      
       В деревню Усть-Щугор прибыли поздно вечером. Расположились на высоком берегу Печоры в аккурат рядом с местным кладбищем. Место красивое, сухое. Так какой смысл брезгливых из себя строить?
      
       Поставили палатку, приготовили ужин, разлили из заветной фляжки сэкономленные пайки спирта. Любуемся на белые ночи. Кэп отошёл недалече за бугор, слегка пошатываясь на ветру. А там деревенские дети. Увидели страшного дядьку, который с кладбища пробирался, неверные ноги примеряя к дороге, исполняя старинную пиратскую песенку про Йо-хо-хо и бутылец с ромом, и - с визгом по домам. Обидели Кэпа в его святости.
      
       Утром мы на "Зарю" уселись и в Печору отправились. По дороге Кэп прилип к буровикам, которые с вахты возвращались. А у тех фляга сорокалитровая с пивом. Откуда взялась неизвестно, на буровых-то "сухой закон". Предложили Кэпу попробовать. Но не учли работяги, с кем связались. Их четверо было, и они планировали пиво это в Печоре распить, а в теплоходе только жажду утоляли. Не удалось!!! Ведь и нас - четверо, но мы совершенно ничего в отношении их пива не планировали... Вот такие дела.
      

    Небольшое дополнение к байке от Димыча по названию "ПРОБКА ИЛИ ПРИНЦ ДАТСКИЙ", посвященной рекам Торговая - Щугор с пижонской доставкой на Урал вертолетом, рассказанное Вохой

    Маленькое вступление

      
       Для меня эти посещения славных Уральских краев и сегодня богаты воспоминаниями. Это, конечно, и борьба с особым видом летающих кровососущих, соскучившихся по нашей европейской крови и по некоторым местам Димыча, это и потрясающие рецепты теоретически съестного, которыми гордый от своих творений боцман потчевал команду а при неудаче проводил стерилизацию окрестных водоемов, это и потрясающие по красоте розовые Уральские горы на рассвете, это и ужин в компании дружелюбных зеков, это и обязательная банька по возвращение, это и перелет Вохи с Шоней на глупом АН-24 из Печоры в Москву, сопровождающийся болтанкой, во время которой мы пытались успокоить проснувшуюся ЯМУ желудка, а остальные пассажиры лайнера пытались отыскать свободные гигиенические пакетики... Да чего только не было! К сожалению, фото у меня практически нет, остались слайды, а отсканировать их проблемно... Но, постараюсь как-нибудь...



    А в
    от, собственно, и само дополнение

      
       Началось лето 1989 года как всегда подготовкой к отпуску, которая заключалась в попытке убедить начальство в том, что на работе я не нужен и имею полное право покинуть пределы города Донецка на длительный срок. Разум победил, и вот я сижу на полу перед пустым рюкзаком и горой вещей, которая упрямо не желает помещается в этот оранжевый мешок. Были там и упомянутые Димычем зеленые капитанские штаны, которые и сейчас я храню как раритетную вещь. Но самое главное заключалось в достаточном количестве жидкости по названием гидрашка, столь необходимой в подобном мероприятии и милой душе и сердцу.
      
       Главная проблема заключалась в том, что в те времена правила Аэрофлота запрещали перевозку горюче-смазочных материалов в неоригинальной упаковке. И вот фантазия мне подсказала: пустая бутылка из-под шампанского заливается этой чудесной жидкостью, затыкается опять же пробкой из-под шампанского, заматывается проволочка и наклеивается фольга. Очень похоже внешне на настоящее.
      
       Недоумение проверяющего в аэропорту, зачем в рюкзаке шампанское, я гордо проигнорировал и вот уже спускаюсь с трапа самолёта в славном городе Печора, а за заборчиком аэропорта вижу улыбающиеся физиономии Шоньки и Димыча.
    Квартира Димыча напоминает поле после Куликовской битвы в связи с наличием кучи распакованных рюкзаков. Начинаю разбирать привезенные шмотки, достаю заветную бутылочку и бережно ставлю ее на стол. Ныряю опять в рюкзак и слышу довольный голос Шони: "Воха! Молодец! Догадался!" Не могу понять, о чем речь. Оборачиваюсь и вижу, как Шоня с удивленным выражением лица трясет эту бутылку, надеясь выстрелить в потолок... Выпить шампанского ему так и не удалось...
      
       В тексте не использованы фотографии Николая Александрова, туриста-одиночки из г. Печора. Фотографии уже нельзя увидеть на авторском сайте Чвакова Димыча в связи с его, сайта, закрытием.
      
       август 2002 г., октябрь 2007 г., ноябрь 2009 г.


    5


    Васильева Т.Н. Марийка и цветок купальский (М)   21k   "Рассказ" Фэнтези

      
       Июньский день выдался солнечным и жарким . Весело напевая, Марийка взбежала на крыльцо и остановилась, услыхав разговор:
       - Так отправь её, Владек, к своим старикам, пусть там поживет - и им поможет, и нам не мешает, - девушка узнала голос Ядвиги Зыгмантовны, отцовской полюбовницы.
       - Да, как же я кровиночку свою от себя отпущу-то, Ядзя?
       - А как ты её потом замуж отдавать собираешься? Иль всю жизнь в девках около тебя просидит? А, впрочем, её и так никто не возьмет - нищую да уродливую.
       - Ох, Ядзя, зачем ты так? Я ж вас обеих люблю.
       - Как знаешь, Владзичек. Только я в твой дом женой при Марийке не пойду! Сама в падчерицах маялась - теперь не хочу мачехою называться.
       - Так ведь знаешь ты Марийку сызмальства, Ядзенька, добрая она да послушная. Неужто, вы с ней не поладите?
       - Не хочу больше об этом, Владек. Вот мое последнее слово - или я, или дочь твоя Марийка.
       Еле успела Марийка в чуланчике схорониться - резко распахнулась дверь, Ядвига Зыгмантовна широким сердитым шагом сошла с крыльца, хлопнула калиткой. Марийка дух перевела, зашла в хату.Сидит тата за столом хмурый, чуть не плачет. Ничего не сказал Марийке, и она промолчала, а видит - тяжело ему стало, совсем загрустил.
       Не права Ядвига - не нищая Марийка, нет у неё, правда, никаких драгоценностей, кроме матушкиного колечка, но, она, пусть небольшие, да зарабатывает деньги - помогает Яцкевичам за поросятами ухаживать. Яцкевичи богато живут, мясом торгуют, недавно третья свиноматка принесла двенадцать поросюшек - десять свинок да двух кабанчиков. Вспомнив кабанчиков, Марийка заулыбалась - такие они славные да смешные, с родимыми пятнышками на боках. Она им имена дала - Вацусь и Домусь. Ходят за Марийкой, как за мамкой, играются. А времени на игры совсем мало - надо всех накормить, убрать в хлеве да воды принести. Марийка целый день крутится, хозяйке помогает.
      
       Неспокойно в эту ночь было в доме Пашкевичей. Тата не спал, все ворочался, вздыхая, да и Марийка долго уснуть не могла. А утром чуть свет собрались на работу. Путь девушки мимо Зыгмантовной хаты проходит. Ядвига вышла на крыльцо, глянула с прищуром из-под ладони:
       - Утро доброе, Марийка!
       - Доброе вам утро, пани Ядвига, - поклонилась вежливо девушка.
       - На работу идешь?
       - Да, пани Ядвига, к Яцкевичам...
       - Ну, хорошо, иди себе, работай. Да, вот возьми рушничок. Отцу передашь.
      Марийка и Ядвига, как небо и земля - одна светловолосая, зеленоглазая, тоненькая, другая - волосы, как воронье крыло, глаза темные, кость широкая. Не нравится Марийке голос Ядвиги, как-то странно он звучит. Но рушник взяла, положила в корзинку, попрощалась и пошла своей дорогой. Ядвига губы поджала, черные глаза огнем сверкнули. Смотрит в спину Марийке да что-то вслед нашептывает, подол черной юбки, как на сильном ветру, полощется, с шумом хлещет по ногам.
       От жары и тяжелой работы быстро устала Марийка, решила освежиться да и вспомнила про рушник, им и вытерлась. И словно провалилась куда-то. Сначала голова закружилась, потом голоса вокруг зашептали, деревья зашумели. Сморил девушку крепкий сон, очнулась от крика хозяйки, что поросята все разбежались, куда Марийка смотрела! Долго со всех углов поросят собирали, почти всех нашли, кроме Вацуся и Домуся. Видимо, в пущу убежали. Отправилась девушка на поиски, на улице совсем стемнело, уже и Вечерница* высоко в небе появилась, оглядывает Землю - все ли на местах, можно ли Ночь на службу выпускать. А Марийка все поросяток ищет, ноги сбила в кровь. Страшно в пуще ночью - да ещё Леший выскочил, свои владения проверяя, испугал девушку. Кинулась Марийка от него бежать, запнулась, упала и потеряла сознание.
      
       - Давайте её разбудим...
       - Какая славненькая...
       - А она живая?
       - Конечно... Она же дышит.
       - Ей щекотно!!!
       Рассмеялись - колокольчиками рассыпались. Голосочки, как капель весенняя, звонкие и радостные. Марийка глаза открыла: разноцветные бабочки около неё летают, много-много. Вгляделась: а это не бабочки, а малюсенькие феечки в полупрозрачных нарядах, в волосах распущенных у кого банты завязаны, у кого цветы вплетены. Села, головой помотала: нет, не исчезли, только чуть подальше отлетели.
       - Вы кто?
       - Мы гаёвки - лесные бабочки-феи.
       -Вы умеете разговаривать?
       -Конечно.
       - А вы знаете, как из пущи выйти?
       -Нет. А зачем? Нам здесь нравится.
       Рассмеялись, в танце закружились - яркими платьицами замелькали перед Марийкою.
       - Феечки! А вы поросяток не видели? Маленьких.
       - В пуще много поросяточек...
       - Нет. Эти - домашние, Вацусь и Домусь. Если я их не найду, у нас с татой дом отберут, и пойдем мы по миру скитаться...
       Подлетела к Марийке хрупкая феечка с короной на золотистых волосах, села на ладонь, заговорила нежным голосом:
      - Я - принцесса Юлита. А тебя Марийкой зовут?
       Кивнула Марийка, а у самой - слезы по щекам катятся.
       - Не плачь, Марийка. Что-нибудь придумаем. Нужно поросят твоих в чаще поискать, а мы тебя проводим.
       Долго шла Марийка за феечками - мимо болота, в котором страшно мычал и гоготал Болотник*, мимо озера, из глубин которого слышались соловьиные песни зеленоволосых Озерниц*. Никуда не сворачивая, никуда не оглядываясь - за каждым деревом нечистая сила таилась и все ожидала, когда девушка с пути собьется.
       К вечеру феечки уснули на цветах и кустарниках. Окружила, обняла лес темнота. То тут, то там совы заухали. Не спится Марийке, тяжело на душе - об отце думает, о Вацусе и Домусе, о далеком доме. Так всю ночь и просидела, уже и Зарница* на небе взошла. Закрыла Марийка лицо ладонями и вздохнула тяжело:
       - Ох...
       Зашуршала трава под ногами, земля забугрилась, Марийка вскочила испуганно. Из-под земли маленький длиннобородый старичок появился, глянул исподлобья и спросил недовольно:
       -Чего требуешь?
       Марийка ошарашено на него посмотрела да и ляпнула:
       - Домой хочу!
       Сел старичок на пенечек, почесал затылок:
       - А никак!
       - Это почему ещё? - удивилась девушка.
       - А некуда!
       - Ох..., - испугалась Марийка.
       - Чего требуешь?
       Ничего не понимая, уставилась на деда, вот попугай! Однако, быстро сообразила:
       - Хочу про все узнать!
       - Ох..., - вздохнул старичок.
       - Чего требуешь? - не сдержалась девушка и прыснула.
       Дед погрозил пальчиком:
       - Не балуй! Ну, слушай... Злая баба в черном одеянии зло над тобой совершила...
       - Ядвига?
       - А и не Ядвига она, а настоящая ведьма! Чума! Дочь Чернобога*. Её, ещё маленькую, послали на землю, чтобы среди людей зло да распри сеяла. Что она и делала. А как в отца твоего влюбилась, совсем злючей стала - мешала ты ей. У Чернобога к отцу твоему свои счеты были...
       - Какие это?
       - Этого я не знаю. Только, девонька, как отец ушел тебя искать, Ядвига черной тучей на небо метнулась, метлой поганой весь урожай замела, скотину погубила, а потом созвала помощников - Цмоков-великанов*. Они ручищами огромными деревья да дома из земли повыдергали, пламенем из ноздрищ своих поганых всё вокруг пожгли. Не осталось ничего, Марийка. Вся Беларусь в огне и беде. Не лают собаки, не поют петухи в селах. Некуда тебе возвращаться. Даже здесь, в пуще, попряталось все живое.
       - А тата? Как мне его найти?
       - А вот это мне неведомо, - старичок почесал в затылке, - думаю, девонька, надо тебе к Змею на поклон идти - он все знает.
       - Да как же, я, невинная девушка, сама к Змею-Ящуру заявлюсь? Он надо мной надругается и на части разорвет.
       Старичок подумал, пожевал губами: - Говорят, что прежнего Ящура бог Солнца, Дажбог, недавно с Земли прогнал, нынешний Князь-Змей честный и справедливый, и есть у него любимая и верная жена.
       - А коли так - ведите меня к нему! - Марийка вскочила на ноги.
       - Змей на краю Неба, на вершине Дуба, - сказал старичок и исчез, земля сравнялась - как никого и не было. Прилегла Марийка, прижалась щекою к земле, заплакала.
      Разбуженные утреннею зарею феечки расправили крылышки, выпили по глоточку чистой росы, защебетали весело.
      - Что ты плачешь, Марийка, - подлетела к девушке принцесса Юлита.
       Марийка поделилась новостями, от Оха* услышанными. Призадумались феечки, на непонятном языке долго спорили, потом Юлита сказала:
       - Каждый год в ночь на Ивана Купалу цветет в чаще папоротник, лишь на один миг раскрывается купальский цветок. Кто сорвет его - силу обретет, счастье, и желания свои исполнить сможет. Надобно тебе, Марийка, папоротник этот отыскать...
       - А как я найду его, не знаешь?
       - Этого я не знаю. Растет папоротник в глубине Беловежской пущи, в самой густой чаще. Но мы туда не полетим, там черные бабочки-всеядки живут ...
       Вздохнула девушка, попрощалась с феечками и в путь отправилась. Долго шла по лесной чаше одна - ни птиц, ни зверей не встречала, только ветви на деревьях качались, шуршали листьями. Водой из чистых ручейков жажду утоляла, ягодами и травами - голод притупляла. Устала Марийка, присела отдохнуть на поваленном деревце, вдруг слышит, словно крадется кто-то среди деревьев. Оглянулась - стоит за спиной сгорбленная седая старушенция, вся какая-то черная, глаза колючие, злобные.
       А та подходит к девушке и говорит свистящим шепотом:
       - Здравствуй, Марийка.
       - Здравствуйте, бабушка, - отвечает девушка, убежать бы, да ноги, словно к земле приросли.
       - Знаю я, что ты ищешь. Купальский цветок хочешь отыскать?
       - Да, бабушка, - а сердце холодом обдает, страшно Марийке.
       Старуха улыбнулась, - свернул на солнце кривой огромный железный зуб, глаза заблестели:
       - А какие желания у тебя к цветку волшебному?
       - Тату отыскать, поросят вернуть да в дом воротиться.
       - Хорошие у тебя желания. Покажу я дорогу. Только ты мне за это отдай то, что тебе давно принадлежит, да ты все равно не пользуешься, видать, не надобно.
       Марийка очень за отца переживала да домой вернуться хотела, а раз уж вещь ненадобная, так что не отдать? Согласилась, не раздумывая:
       - Забирайте...
       - Ладно! А ты иди прямо по этой тропке, воон в ту чащу, все дальше, все глубже, потом по болоту, через озеро, да с Болотником и Озерницами не общайся - заманят, утащат на дно. А там и папоротники увидишь. А поспеешь к ночи на Ивана Купалу - найдешь цветок волшебный.
       - Спасибо, бабушка, - только и успела сказать Марийка, а той уже и не видно. Странная старушка - а ведь и не взяла ничего с девушки...
      Решила Марийка умыться перед дорогой, наклонилась к ручью и отпрянула - из прозрачной чистой воды на неё глянула старая бабка, седая да сморщенная. Поняла девушка, что забрала у неё старуха - Воспа, ведьма злая, молодость да красоту, обманула Марийку.
       " Ничего, главное - цветок найти. Домой возвратиться с татой, Домусем и Вацусем, как-нибудь обойдется", - подумала Марийка, а у самой так на сердце тяжело стало, что жить расхотелось. Вздохнула да дальше в путь отправилась. Когда через чащу лесную шла, деревья ветви переплетали, обратную дорогу закрывали, кустарники сплошной стеной смыкались. С трудом через болото перебралась, дальше идти - некуда. " Неужто, пропаду в лесу, как матушка родимая когда-то, потеряюсь навсегда", - ужаснулась девушка.
      Со всех сторон высоченные деревья да непроходимые болота, один путь остался - через озеро, хватит ли сил? Все же поплыла. Почуяли её слабость Озерницы и Русалки, окружили плотным хороводом, чуть не утопили. Уже под воду затянули, убаюкивают, да тут услыхала Марийка матушкин голос - словно та позвала дочку по имени. Опомнилась, стиснув зубы, еле выкарабкалась на сушу. Смотрит: а ведь не соврала злая Воспа - куда ни глянь, повсюду папоротники растут.
       Только который папоротник зацветет? Как угадать? А красиво как... Девушка залюбовалась высокими деревьями, цветами да ягодами. Папоротники веерами огромными закачались, закружилась голова у Марийки. Вдруг тучи черные на небе собрались, ветер сильный поднялся, совы громче заухали. Видит Марийка, что и не тучи это, а злые ведьмы на свои метлах мчатся к поляне заветной - цветком волшебным завладеть. Впереди - Ядвига Зыгмантовна, вся почерневшая, глаза, как угли тлеющие. Опустилась около девушки:
       - Не бывать, по-твоему, слышишь, Марийка!
       - Чем я не угодила вам, пани Ядвига?
       - Ты ещё спрашиваешь? Счастье мое украла, мерзавка.
       - Да, я...
       - Хватит! Не хочу больше с тобою разговаривать. А только слушай меня: не видать тебе Цветка Купальского!
       Вложила Ядвига два пальца в рот да как засвистит - деревья закачались, задвигались, ветвями к Марийке тянутся. Сплотились, скрутились в черные удушливые ленты, обнажили острые зубки бабочки-всеядки. Из чащи топот послышался, такой, что земля затряслась. Стадо диких кабанов выскочило прямо на папоротники, в тот же миг мелькнула на одном из растений завязь красная. Марийка к нему рванулась на защиту, да Ядвига дернула за волосы, в глазах потемнело. Упала Марийка, больно ударилась, до слез, а Ядвига диким смехом да свистом кабанов подгоняет. Те копытами мощными папоротниковую поросль вытаптывают, клыками из земли с корнями выдергивают. Подруги Ядвигины на метлах над кабанами носятся, покрикивают, огненные клубки на землю кидают с диким хохотом.
      Вдруг откуда-то, громко всхрапывая, появились два огромных секача, морды в пене. Взрыли землю копытами и против всего стада бросились. Увидала Марийка пятнышки знакомые на боках секачей - поняла, что это Вацусь и Домусь. Ядвига к Марийке кинулась, рукой с огромными грязными когтями замахнулась, Марийка отпрянула, колечко с руки упало и вокруг трижды прокатилось.... Остановилась Ядвига - не может за святой круг перейти, стоит Марийка, как вкопанная, а на поляне настоящая битва развернулась. Вот уже упал бездыханным один Марийкин товарищ, у второго силы кончаются, оглянулся он на девушку, головой мотнул и захрипел. Повернула голову Марийка: из завязи на папоротнике свет тонким лучиком заструился, лепесточки вырастать на глазах начали, вот-вот раскроется цветок. Поняла Марийка - надо к Цветку пробираться. Да Ядвига проворней оказалась - вперед неё к папоротнику подскочила, руку свою поганую протянула, отталкивает девушку.
       Хоть и светла купальская ночь, а всех ослепил яркий всполох - с неба в сверкающем контуше* статный юноша спустился, стреножил крылатого коня, подбежал к Ядвиге, успел перехватить её руку:
       - Что ж ты, молодушка, у безобидной старушки цветок отнимаешь? Ты ещё молода, а в её жизни это, может быть, последний рассвет. Пусть загадает три желания.
       Не растерялась Марийка - вспомнила, что это она теперь бабушка-старушка, бросилась к цветку. В тот же миг раскрылись лепестки, Марийка рванула цветок, вспыхнул он ярким красным огнем в её руках и закрылся.
       Замерла поганая нечисть, сели ведьмы на свои метлы, полетели в царство Чернобога, впереди всех - Ядвига, зубами скрипит, стонет от бессильной злобы. Отступили в чащу, утихомирились кабаны, рассыпались в пыль черные бабочки.
      
       Глянула Марийка на своего заступника. И обомлела. Не видала раньше она таких красивых парней - статный, высокий, черноволосый, глаза добрые и умные. Да она теперь - старуха дряхлая. А лес вокруг радуется: деревья ветви расправили, запели снова птицы, звери стали выбираться из чащи, бабочки-феечки появились над поляною, разноцветными крыльями машут, танцуют, веселятся.
      Судорожно вздохнув, прошептала Марийка первое заветное желание: и враз от папоротника радугой лестница протянулась высоченная. Поднялась Марийка по ней до самого Неба. Смотрит - сидит на верхушке Дуба Князь Змей на троне, чешуя блестит на Солнце, глаза умные, внимательные, удивленные и ласковые, рядом супруга верная кольцами свернулась. Поклонилась Марийка им в пояс, низко:
       - Достопочтимый князь, подскажите мне, как отца моего отыскать, Уладзислава Пашкевича? Жив ли он? - А сама думает: " Где же я глаза эти видела"?
       -Аль ты меня не узнаешь, доченька?
       -Тата??? Вы?
       - Я, Марийка...
       - А как же это получилось так, тата?
       - Ещё когда мы с матерью твоею женихались, влюбился в неё злой Чернобог, да не пошла за него Стася. Поклялся он мне отомстить и послал на землю дочь свою Ядвигу. Заколдовала она Стасю, в шкуру змеиную заковала, сумела любви моей добиться, а как узнала, что я искать тебя отправился, навела порчу - в Змея превратила, не вернуться мне в человеческий облик.
       - Сейчас, тата. У меня еще два желания остались.
       Холодной лентою змея золотистая по ногам скользнула, к Марийке ластится. Смотрит девушка - а у змейки во рту колечко - то самое, матушкино, а в глазах - слезы. Склонилась Марийка, осторожно забрала колечко, надела его. Поняла, кто от беды в лесу спасал...
       Пошептала Марийка, кожа змеиная спала, и перед девушкой отец и матушка - в прежних образах предстали. Обняла их Марийка, поплакали от радости.
       - Что ж, тата, мамо. Пора нам домой собираться.
       - Вот ты, каков в обличье настоящем, Князь Змей, - услыхала знакомый голос Марийка, сердце дрогнуло...
       - Знакомься, Марийка - это Дажбог, друг мой, - говорит отец, а Марийка и так глаз не отводит...
       - А это дочь моя, Марийка...
       Вспыхнула девушка - да отвернулась, горестно ей в старушечьем-то виде перед этаким красавцем...
       - Жаль, не могу я вас в жены взять или сестрою назвать, преклонный ваш возраст не позволяет. За лес, за вашу доброту, спасибо, Мария. И будьте вы мне доброю бабушкой.
       " Бабушкой?!" - возмутиться хотела Марийка, слезы из глаз вот-вот потекут, как вытерпела, сжала зубы, к отцу повернулась.
       - Пора домой возвращаться. Я сейчас попрошу, - и наклонилась над цветком.
       Закрыл отец цветок руками:
       - Стой, не торопись доченька. Одно желание только осталось у тебя. Посмотри вокруг: отступили черные силы, оживает Беларусь, люди в села возвращаются, хаты восстанавливают. Слышишь - петухи запели. Теперь наш дом, Марийка - вся Беларусь, в любом селе место найдем, хоть и здесь, на Дубе, останемся, а тебе свое счастье нельзя терять.
       Поняла Марийка, о чем говорит отец, вспыхнула:
       - Да как же, тата, я же скучать буду?
       А желание уже само из сердца выпорхнуло, опустилось на крылья принцессы-феечки Юлиты. Та и присела с ним на волшебный цветок. Легко и светло на душе у Марийки сделалось, с глаз, будто пелена упала.
       Подошел удивленный Дажбог:
       - Марийка, будь моею Ладою. А скучать тебе не придется.
       Смотрит девушка: платье на ней нарядное, узорами вышитое, да веночек на голове свадебный, кинулась к воде - прежняя Марийка оттуда смотрит, молодая да красивая. Зарделась, расцвела нежной улыбкой. Дажбог взял её за руку, за благословением к отцу и матери подошли.
      От всей души играл колокольцами заводила Щедрец*, развлекая гостей на славной свадьбе. Не обманул суженую Дажбог - частенько Марийка Ладою на землю приходит, в домах лад да уют наводит, песни о любви поет. Помогает править на земле, служит честно народу белорусскому Князь Уладзислав с верною своею супругой Станиславой.
       И каждый год в ночь на Ивана Купалу расцветает в чаще волшебный цветок, исполняя чьи-то заветные желания.
      
      

    6


    Чваков Д. "Цебо"   30k   "Рассказ" Проза


    "ЦЕБО"

    (рассказ старого пилота)

      
       Круиз по Средиземному морю.
       Даже сейчас это сочетание слов навевает сказочные видения: диадемы огней ночной Ниццы, запахи и ароматы Стамбульских рынков и кофеен, жарко-пряные камни Парфенона, которые, наверное, были свидетелями общения смертных с Олимпийскими богами, булыжная мостовая улицы Республики в Ла-Валетте, отшлифованная обувью многочисленных туристов до состояния истоптанного зеркала, рыдающая шарманка условно социалистического нищего в одном из портов Адриатики, название которого смыто навсегда волной времени.
       Даже сейчас.
       А тогда, в годы прогрессирующего вместе с маразмом партийных бонз застоя, упоминание этого путешествия казалось настолько не от мира сего, настолько умозрительным, что всерьёз никто из нас - простых вертолётчиков небольшого северного города - даже подумать не мог о том, чтоб попасть в круиз для небожителей из-за Кремлёвской стены. Да-да, "из-за"... именно. Из стены тоже любили путешествовать, но несколько ранее - пока в эту стену не угодили.
       Болгария, Румыния, Польша? Поездка в страну социалистического лагеря становилась вполне реальной, если ты сумел угодить командиру лётного отряда, добывая для него камыс на пимы, два-три изрядных "хвоста" печорской сёмги, медвежью шкуру... и это не считая мелких услуг. Почти реальной - если ты к тому же помог парторгу сделать шаг в сторону райкома партии, переговорив с мужем двоюродной сестры за "румочкой сюпа" о том, что "товарищ давно перерос уровень предприятия"... а кто у нас муж двоюродной сестры? Водитель первого секретаря - величина, не меньше второй звёздной... в кентуре, как говорят жители планеты Плюк созвездия Кин-дза-дза. Реальной, безусловно, если ты на себе тащил освобождённого секретаря профкома предприятия с банкета по случаю очередного неюбилея гражданской авиации. Тащил, как герои фильмов о войне - санитарки - тащат с поля боя израненных комиссаров, не щадя ни живота своего, ни одежды, ни слуха, постоянно тревожимого пьяными излияниями профсоюзного вождя.
       В общем, всё невероятно просто. Впрочем, это, когда речь идёт о Болгарии, Румынии, Польше... с некоторой натяжкой - Венгрии, крайне редко - ГДР и Югославии. Но только лишь дело касалось Средиземноморских круизов, тут уж вступал в силу закон неестественного социалистического отбора. И простым смертным у раздела каких-нибудь двух путёвок на весь город находиться не рекомендовалось. Это всё равно, что попасть в зону, подверженную воздействию отравляющих веществ, без средств индивидуальной защиты - выпадение в осадок следовало практически мгновенно.
       Не стану подробно рассказывать, кто и кому глотку за дефицитную путёвку рвал, но получилось так, как частенько случалось в отечественной истории: медведи изнуряют друг друга борьбой за добычу, а она, добыча, достаётся какому-нибудь постороннему бурундуку. Попробую вкратце обрисовать ситуацию, предваряющую все последующие события. Выглядела она несколько неординарно.
       Началось с того, что все заинтересованные лица из руководства авиапредприятия собрались у командира и принялись рядить, как и кому право на борьбу за круиз предоставлять. Первым делом посмотрели на рекомендуемые требования, спущенные из обкома партии, предъявляемые к кандидату на поездку. Там значилось: "Образование - среднее-техническое или среднее-специальное, профессия - рабочая или связанная с производством полётов, стаж работы - не менее десяти лет, пол - мужской, партийность - член КПСС или кандидат в члены КПСС".
       Рекомендациям тогда следовали неукоснительно, дабы подтвердить своё единение с державным рулевым. Потому после прочтения обкомовского письма обозначились чёткие приоритеты.
       Сразу же отпали кандидатуры командира, трёх его замов и главного инженера - по причине наличия высшего образования. Секретарь комсомольской организации хотел было приврать о своём стаже, но вовремя догадался, что в начальных классах средней школы трудовой книжки иметь ещё не мог, и тут же прекратил свои попытки.
       Главный бухгалтер отвалилась из числа претендентов по гендерному признаку. По этой же причине не стал настаивать на своём праве председатель профкома. Но вовсе не потому, что у него не росли усы и борода - он просто не хотел лишний раз дразнить правосудие, уже несколько раз интересующееся его личной жизнью в плане уголовной статьи, без которой сейчас в шоу-бизнес даже на подтанцовку не возьмут, хотя тебе и ничего не мешает выделывать изумительные антраша.
       Председателя парткома (он же - замполит) прокатили общим голосованием, посчитав, что его профессия к рабочим не относится. Он и в парторги-то подался исключительно по причине не слишком твёрдых знаний, полученных в авиационном техникуме. За ним тянулся шлейф негативной славы ещё со студенческой скамьи. Поговаривали, будто бы в пояснительной записке к дипломной работе будущий замполит написал такую фразу - "к днищу летательного аппарата приварено сквозное отверстие с люком и лестницей". Чего уж боле?
       Таким образом, оставалось передать путёвку кому-нибудь не из лиц высшего круга. Досадно... однако ж, делать нечего: разнарядка спущена аж из обкома партии - такие не обсуждаются, а исполняются неукоснительно. Впрочем, кажется, я уже это говорил.
       Дальнейшая борьба за круиз была долгой, изобиловала подкупами, посулами, пьянством, предательством и перекрёстным адюльтером. После чего путёвку оформили на техника из авиационно-технической базы, моего, кстати сказать, однофамильца.
       Всё затихло в кулуарах "королевства Датского" - как говорится, дверь не скрипнет, не вспыхнет огонь. Счастливый обладатель тура по Средиземному морю оформил все документы и тихонько ждал вызова из столицы, чтоб отправляться в Одессу - место начала круиза. Долгое ожидание плохо сказывается на здоровье, потому однажды мой однофамилец хлебнул лишнего с приятелями и по дороге домой сломал ногу. Перелом сложный, винтовой. На три месяца человек из жизни выпал... А тут путёвка горит синим пламенем. Скандал!

    _ _ _

      
       Вызывают меня в профком и с порога заявляют:
       - Хочешь по Средиземному морю две с лишним недели на лайнере покататься?
       - Не понял...
       - А чего тут понимать-то. Есть путёвка. Мы её тебе предлагаем. Твой однофамилец всё оформил да ногу сломал неудачно. Времени на оформление виз - в обрез. А у тебя документы по линии первого отдела как раз в Москве.
       - Ну да, в Москве. Загранпаспорт оформляют - у меня же командировка в Никарагуа скоро. Да, кстати, командировка - не успею я в этот круиз.
       - Послушай, не горячись. Документы на тебя почти готовы, а для путёвки по Средиземноморью дополнительно оформить можно быстро - точно в срок укладываются столичные коллеги. Круиз-то сейчас, а командировка только в конце ноября. Как раз: отдохнёшь и - за работу!
      
       Когда парторг говорил мне эти слова ледовито-отеческим тоном, глаза его излучали столько страсти, что я подумал: "Была б его воля, удушил бы, не задумываясь". Потому я решил как-то смягчить сердце замполита и спросил с деланным удивлением:
       - А почему именно я удостоился столь высокой чести - нести свет социализма на юг Европы и на север Африки? Я ведь даже не член партии...
       - Вот! В суть вопроса зришь... Без этого нельзя никак. Мы тут с командиром отряда посовещались и решили дать тебе рекомендацию. Побудешь пока кандидатом в члены КПСС. Кандидатам путёвку давать можно.
       - А если...
       - Не вздумай возражать, Сергей Иванович! Не вздумай! Не зли меня! В следующий раз нам путёвку за границу не дадут, если сейчас никто не поедет. Кабы не эта ситуация с круизом... я бы тебя к партии и на пушечный выстрел не подпустил!
       - А я бы и не пошёл...
       - Ну ты и жук... тебе путешествие почти на три недели по "загнивающему Западу" в клювике, а ты же ещё и ломаешься! Нет, вы только посмотрите на него - другой бы благодарить начал, а этот кобенится...
       - У меня в экипаже командир партийный, чего ж не ему предложили? У него документы тоже в Москве... на оформлении.
       - Так ведь фамилия другая... Ты же у нас, как и авиатехник, Антонов, только он "Эс Эн", а ты "Эс И". Исправлять меньше документов, понимаешь?
       - Понимаю...
       - Так что, едешь?
       - А есть выбор?
       - Ты меня точно в гроб вгонишь, Сергей! Люди за шанс увидеть "ихнее буржуинство" готовы на всё. А ты... точно невменяемый, заладил какую-то ерунду - "почему я", да "почему я".
       - Так ведь и без того скоро в Никарагуа...
       - Ты сравнил... Там работа в джунглях, в грязи помойной, а здесь - круизный лайнер и женщины в бикини... Нет, ну не дурак ли?!

    _ _ _

      
       В Одессу я отправился через Москву из уже заснеженного города, одет был по-зимнему, ибо возвращаться предстоит, скорее всего, в морозы. Нет, лёгкая одежда у меня была, само собой - не в тёплых же ботинках и полупальто ходить в круизе, правда? Не хватало одного - подходящей обуви. Старые, почти в усмерть заношенные кроссовки я, разумеется, с собой взял, как говорится, на крайняк, но надеялся втайне, что сумею разжиться приличными туфлями в столице.
       Надежды мои оправдались полностью. Правда, пришлось вырвать из жизни несколько часов стояния в очереди, но к концу дня я истово, как всякий провинциал, прорвавший оборону столичных универмагов, обнимал коробку с замечательными сандалиями чехословацкой фирмы "Цебо" - последний писк моды в странах СЭВ. Плохо, конечно, что моего размера не осталось - пришлось сделать выбор: либо на полразмера меньше, либо на два - больше. Немного посомневавшись, остановился на первом варианте. Беда-то, собственно, небольшая: натуральная кожа хорошо растягивается и садится по ноге со временем. Только времени не особо много. Ночью вылетаю в Одессу, а с утра уже выход в море. Но ничего - разношу сандалии, гуляя по палубе.
       Первый порт на нашем круизном пути Стамбул - город на стыке многих культур, пожалуй, самый европейский из всех городов Малой Азии. Не исследовать его, не ощутить мостовые с многовековой историей собственными ногами, мне показалось просто невозможным, поэтому я предпочёл пешую экскурсию автобусным, на которые отправилось большинство туристов с теплохода.
       Наша же немногочисленная компания пошла пешком, после того, как группу вывезли с территории морского порта и высадили неподалёку от знаменитого храма Ай-София. Руководил движением группы достаточно молодой - моего возраста - человек, одетый в отличие от большинства туристов, предпочитающих шорты, футболки и сарафаны (здесь речь идёт о дамах), в лёгкий серый костюм и рубашку с галстуком. В те времена никому не нужно было объяснять, откуда этот товарищ, какому делу он служит, куда сообщить о недостойном поведении "русо туристо" в случае надобности. Но его присутствие воспринималось как неизбежное, потому настроение у всех было прекрасное, как и погода в этот солнечный осенний денёк.
       Начинать изучение города с музея Ай-София, некогда византийского христианского храма, позднее переделанного в мечеть, оказалось правильным. Полученное впечатление от грандиозности сооружения, которому почти полторы тысячи лет, трудно с чем-либо сравнить. Оно задало настрой на весь день.
       Слева, у боковой анфилады храма высилась "плачущая колонна" - четырёхугольной формы колонна из мрамора. Экскурсовод нам сказал, что существует следующее поверье: "Плачущая колонна" имеет чудодейственное отверстие, по которому необходимо провести пальцем и очертя круг, загадать желание, которое непременно исполнится. А "лучше всего" сбываются мысленные просьбы о выздоровлении тех, кто припадает к чудодейственному мрамору. На капителях колонн, расположенных вокруг основного пространства, выгравированы монограммы императора Юстиниана и его супруги Теодоры, которые первыми прошли здесь "курс лечения" много веков назад. Юстиниану приписывают, что именно он обнаружил необычное целительное действие колонны.
       Близ мраморного волшебного артефакта теснилась очередь страждущих - тех, кто непременно хотел загадать желание. Мне тоже удалось очертить круг на массиве колонны. А загадал я следующее: чтобы в течение года стать командиром экипажа вертолёта Ми-8. И желание моё сбылось. Но как-то очень сомнительно, чтоб всё это случилось благодаря моим манипуляциям в Стамбульском музее Ай-София. Скорее всего, случилось то, что должно было, и только-то.
       Сменив полумрак бывшего храма православных, а потом и мусульман, на яркий свет солнечных улиц, мы двинулись дальше по маршруту, который наверняка был заранее определён нашим куратором от КГБ. Поначалу я двигался весело и бодро вместе со всеми, даже смешил дам анекдотами на грани приличия, а потом, почувствовав, что мои роскошные сандалии "цебо" принялись натирать кожу, немного приуныл, мечтая о скором возвращении на судно.
       А тут, как в издёвку, местные пацаны-чистильщики обуви с переносными стульчиками на оживлённом пятачке недалеко от рынка нацелили свои страшного вида сапожные щётки на мои сандалии. Одному из парней даже удалось пару раз пройтись по ним на ходу. Он бы и дальше продолжил работать бесцветным кремом, если бы я не отогнал его задорным "катился бы ты отсель, милый, пока не задавили!" В это время ко мне подошёл куратор-особист и объяснил, что советские граждане так не поступают, мол, рабочий класс надобно уважать и... раз уж не смог увернуться, то лучше заплатить. Пришлось отдать мальчишке значок из серии "Космос", приготовленный для товарного "чейнджа", доллары-то жалко - их всего сорок наменяли на все семь стран круиза.
       К середине дня, окончательно угробив ноги, я нёс обувь в руках. Мостовая отзывалась в ноющих стёртых ступнях приятной прохладой - всё-таки осень. Хоть и не такая, как у нас на Севере в это время. И хорошо, собственно, что не такая.
       По плану наша группа, в которой оказалось двое мусульман из Средней Азии и один из Татарстана, должна была посетить действующую мечеть. Из православных атеистов нас было двое, если считать ещё и куратора от комитета государственного бденья. Кроме того - пять прекрасных женщин с невнятной выраженной конфессиональной принадлежностью, плохо видной за откровением чересчур прозрачных нарядов. Также - один буддист из Тувы и два милых старичка-иудея, которых сопровождали двое же молодых людей в одинаковых серых жилетах с невнятным отпечатком вчерашнего ужина на делано скучающих лицах. Не то охрана, не то надзиратели. Эта четвёрка ходила по самостоятельным маршрутам. Я всё время круиза пытался поближе сойтись с милыми стариками, но они старались побыстрей свернуть беседу и прятались под крылышком своих более юных коллег. Впрочем, наверное, никакими коллегами те не были. Тогда - кем?
       Иногда мне казалось, что старики - это наши разведчики, которых везут для внедрения куда-то, или, наоборот, разоблачённые шпионы, которых следует обменять на кого-то. Установить доподлинно так и не удалось. Но в Одессу вернулась всего только одна нестандартная пара - один старичок и один охранник. Судьба второй, наверное, ещё засекречена.

    _ _ _

      
       Подходим к мечети к назначенному сроку, там нас уже встречает куда-то "сдриснувший" экскурсовод из местных - отходил "на полчасика" по каким-то своим делам. Он всё время улыбается и говорит старинное русское приветствие "рахмат" в различных вариантах - то кланяется, то норовит поцеловать руки феминам. Рядом с ним топчется ещё один - дылда, пытающийся сложиться пополам, чтобы не мешать воздушным потокам на верхних эшелонах. На лице его ясно прорисовано сомнение: туда ли он попал, зачем ему всё это нужно. Дылду мы видим впервые.
       Экскурсовод втолковывает что-то о правилах поведения в храме, а я не слушаю и тихонько пячусь к женщинам. Дамам в мечеть нельзя, и потому их сейчас поведёт на микро-шоппинг тот самый неприметный господин-раскладушка, выдающий себя за жизнерадостного турка. А за мужиками будет надзирать наш родной куратор с теплохода "Константин Симонов". Мне же хочется остаться и погулять по газону босыми ногами, мне не по пути ни с кем.
       "Гэбэшник", сообразив, что я хочу отстать от группы, - даже лицом позеленел.
       - Никак я от тебя Сергей Иванович, - говорит, - не ожидал такого подлого злодеяния против власти народной! Понимаешь, что может случиться, ежели, кто-то об этом капнет кому положено?
       - А кому положено? - спросил я с испугу.
       - Кому следует, тому и положено! - куратор даже сменил интонацию, вероятно, мысленно нарисовав себе этого "кого следует".
       - Ну, что ты лезешь, будто мех, а? - спрашиваю. - У меня ноги стоптаны - все в мозолях кровавых. Вы уж идите себе... в мечеть. А я здесь на скамеечке посижу, отдохну немного.
       - Нет уж, мой милый... Серёжа. Ни хрена ты не угадал... так и норовишь один остаться, а ещё кандидат в члены партии. Стаж-то у тебя в кандидатстве всего ничего, потому, видать, и борзеешь не в меру. И как такого в круиз отправили, мама дорогая?! Ну-ка, надевай обувь и - марш за мной! - Куратор пребольно обнял меня за плечо и потом добавил уже более доверительно и даже вкрадчиво: - И давно вот так босиком идёшь, Родину-мать своим видом позоришь?
       - Всего-то два квартала, - сказал я сдуваясь. Потом с трудом натянул свои крутые "шузы", потихоньку про себя матерясь, и поплёлся следом за буддистом к мечети, прихрамывая, будто подстреленная в гнездовье тетёрка.
      
       Смотрю, наши теплоходовские мусульмане чинно так обувь сняли и поставили у входа. А там той обуви - видимо-невидимо. Во как - оказывается у них тут принято босыми молиться. Что ж, хорошо. Зря, правда, лишний раз летние туфли на больные мозоли натягивал. Стащил я с ног обувку. Вздохнул свободно, тихонечко сандалии в газетку завернул и рукой в локте придавил. А что - в общую кучу мои новенькие "цебо" ставить прикажете? Нема дурных! Вон у этих правоверных не обувь, одно название - какие-то тапочки без задников, всё в основном старьё. Выйдет после молитвы какой-нибудь турецкий товарищ, который и не товарищ, собственно, а вполне несознательный люмпен, узрит мои классные сандалии - сразу о своих заношенных до дыр тапках забудет. Конечно, когда такое роскошество перед носом пропадает - тут ни у кого сердце не выдержит.
       А мне потом - что? До самой Одессы босиком шлёпать прикажете (кроссовки-то почти не в счёт - порвались совсем)? Понятно, жмут мне "цебо" мои пока, но это же пока. Дайте только до каюты добраться - все ноги пластырем заклею, водочными тампонами чехословацкую кожу размочу, разносятся за милую душу. Плохо, что сразу так сделать не догадался. Забыл совсем в начале круиза - пока до Стамбула шли - разнашиванием обуви заняться. Как выпало на берег идти, спохватился. Натянул свои сандалии, прошёлся метров пятнадцать по палубе. А ничего! Не то, что тогда в магазине. Вполне себе по размеру. Ах, да... там же носок тёплый был.
       Повеселел я сразу и бдительность потерял. Но! Одно дело по палубе бодро минут пять вышагивать. Совсем другое - несколько часов по городу бродить. Вот и стёр ноги...
       Ага, и наш комитетчик тоже сообразил, что зря меня заставил обуваться. Даже кивнул слегка виновато, когда свои туфли снимал. Двинулись к главному входу в мечеть. Я предпоследний, куратор замыкает наше шествие. И тут подходит ко мне какой-то служка и наливает круглые глаза гневом к "непонятливому гяуру". Слова говорит резко и отчётливо, будто ятаганом головы неверным рубит.
       - Что он хочет? - обращаюсь к куратору. Тот, как я понимаю, должен на турецком "шпрехать", не в первый же раз в круизе - тридцать слов мог и выучить. Ага, артель "Напрасный труд" - кроме устава КПСС да инструкций комитетских в этой голове, видно, ничего надолго не задерживается.
       Хорошо экскурсовод, который из местных - он уже в мечеть просочился - обернулся, и, заметив, что двоих членов группы не хватает, вышел наружу. Он-то мне и перевёл:
       - Кади крайне возмущён, что вы пытаетесь пронести в святая святых недостойную пыль с мостовой на своих сандалиях.
       - Передайте кади, что на моих сандалиях нет пыли с мостовых великого города Стамбула, - нашёлся я, разруливая готовый вот-вот разразиться международно-конфессионный конфликт. - Они куплены не далее, как час назад, а взял я их с собой, поскольку опасаюсь, что какая-нибудь неправоверная собака обратит внимание, как я оставляю у входа пару превосходной обуви, непременно захочет украсть обновку.
       Кади недоверчиво осмотрел и обнюхал мои чешские чибрики и, почувствовав неповторимое амбре стамбульских улиц, указал мне на дверь. Я возражать не стал, но по пути отчётливо зафиксировал растерянное лицо куратора. И тому было отчего сокрушаться. С одной стороны экскурсовод уже принялся рассказывать что-то весьма интересное туристам из Средней Азии и Татарии, в глазах которых пылал огонь правнуков Тамерлана и Тахтомыша. А с другой - в мало изученном направлении удаляется нерадивый орёл северного неба с почти не ношенными сандалиями в руках. И куда прикажете бедному бойцу комитета податься, чтобы честь сотрудника органов не обронить и в долгу перед Родиной не остаться?
       Взвешивал и оценивал ситуации куратор секунд десять, надо отдать ему должное - быстро соображал. После чего принял важное, хотя, как показало время, не очень верное решение, последовав за мной. И в самом деле - наши сограждане мусульмане из Средней Азии никуда из мечети не денутся, а пригляд за уходящим лётчиком нужен непременно.
       Куратор догнал меня возле газона, куда я погрузил свои усталые ступни. Он буквально зашипел, обращаясь официально:
       - Сергей Иванович, обо всех ваших художествах я буду вынужден доложить по инстанции. И тогда наверняка вас уже не выпустят за границу. Но это ещё ерунда. Вас даже в партию теперь не примут. Никогда! Вы слышите? Ни-ког-да!
       - А какие художества-то, помилуйте, Николай... э-э-...
       - Петрович...
       - Да-да, Николай Петрович, какие художества вы в виду имеете? Ну не мог же я совсем новой обувью жертвовать, поскольку кому-то хочется на пятничную молитву посмотреть. Я же атеист, чёрт возьми, а не какой-нибудь ... шиит...
       - Так-то оно так, да не совсем. Государство у нас от церкви отделено, это верно. Но пойти наперекор товарищам мусульманам мы просто не в праве. А вам, даже в храм заходить не захотелось - в уголочке постоять. Не убыло бы...
       - Ага, не убыло. Как раз мои "цебо" и увели бы, не поморщились. Ваши-то чёрные туфли здесь никому не нужны, им цена - полушка в базарный день. А я за своими сандалетами четыре с лишним часа в ГУМе отстоял.
       - Хватит уже, Сергей Иванович, потешаться! Я патриот, потому и ношу форменные полуботинки фабрики "Большевичка"... не в пример многим... прочим.
       Мало-помалу наш разговор зациклился и пошёл по тупиковой ветви развития, имя которой "Сам дурак, а ещё в шляпе". Каждый остался при своём мнении и ни в какую не хотел уступать. Тогда облечённый государственной ответственностью Николай Петрович просто замолчал. Потом снял туфли, носки и принялся ходить по жухлому турецкому газону за мной следом. Так и толклись мы на маленьком пятачке живой природы у мечети, будто два гуся: один серый, другой - комитетчик. Когда молитва закончилась, из храма вышли "советские" мусульмане, а также буддист и два старичка с сопровождающими. Они легко обнаружили свою обувь (неужели по запаху?!) и двинулись в нашу сторону.
       До самого порта я вышагивал босиком, с гордостью задирая жутко незагорелые ноги, чтоб досадить комитетчику. Но тот, казалось, забыл все обиды. Наоборот, догнал меня и предложил... страшно вымолвить... выпить. Дескать, в его довольствии предусмотрены так называемые представительские на всякие непредвиденные расходы, и он непременно желает меня чем-нибудь угостить. И-и-и.... чтоб я не простудился, следует употребить чего-нибудь крепкого. Непременно - крепкого! И прямо немедленно - он знает одно местечко.
       Потом мы накатили с особистом по стакану дрянной анисовой ракии за его, разумеется, счёт в каком-то грязном сарайчике подозрительного вида, напоминающем наш отечественный пивной зал, только размером вчетверо меньше. "Хорошее место для агентурных свиданий", - подумал я тогда, но как-то не очень серьёзно подумал. Даже сам над собой посмеялся мысленно.
       Пили мы не во славу античного Бахуса, а исключительно для снятия стресса и поддержания моего здоровья - чтобы, значит, не простудился. А вся наша группа в это время стояла снаружи и любовалась живописным видом на стамбульские трущобы - когда б они ещё их увидели.

    _ _ _

      
       Вечером Петрович пригласил меня к себе в двухместную каюту, где проживал один на правах государственного человека. Внутри гэбэшник откупорил разрешённую к провозу бутылку "Столичной". Первая доза пролетела без закуски. Вторую заели дефицитными крабами из закромов куратора. Когда пришла очередь третьей, хозяин опростал остатки отечественного пшеничного продукта в казённую теплоходовскую посуду и замер в позе "Ленин открывает деклассированным детям глаза на буржуазию". Прежде чем выпить, куратор сказал с некоторой долей обиды:
       - Хороший ты мужик, Серёга.... Но засранец. И чего тебе в старой обуви не ехалось?
       - Так ведь - заграничный тур. Мир загнивающего капитала. Нельзя в грязь лицом! Вот, скажи мне, Петрович, что бы они про нас подумали, а потом написали в своей продажной прессе, если б мы ехали в старье да рванье? Что? Мол, в СССР лёгкая промышленность никуда не годится. Не развита ни черта? Так?
       - И пусть бы себе клеветали, Иваныч, - сказал куратор, делая мне хлебосольное "велькам" только что извлечённой из чемодана второй бутылкой. - А теперь такая морока... Представляешь, если кто-нибудь донесёт, что мы с тобой от экскурсантов отделились и почти час находились без присмотра.
       - Не понял, Петрович - тебя, что ли, тоже пасут?
       - А ты думаешь - я из сказки? У нас же всё, как Владимир Ильич завещал: доверяй, но проверить не забудь.
       - А кто же?..
       - То-то и оно, что неизвестно. Может быть, как раз... ты... Для отвода глаз написали, что, мол, недавно принят в кандидаты в члены КПСС... чтоб я расслабился... Я расслабился и...
       Николай Петрович внезапно отрезвел от собственной страшной догадки, бросил в мою сторону оценивающий взгляд и спросил с интонацией истеричной гимназистки, которая узнала, что о её шестимесячной беременности судачит весь город:
       - Говори, сволочь, кому стучишь? Небось, уже "телегу" сочинил, чтоб меня теперь за границу больше не выпустили. Гад!
       - А "телегу" - кому следует? Туда, куда положено?
       - Он ещё издевается... - Куратор резко перешёл в иную категорию опьянения, хлобыстнув полстакана водки без закуски, и отъехал в нирвану, которая располагалась в его каюте на тесной шконке второго яруса.
       Я тихо вышел. На палубе меня шатало, а в каюте началось головокружение. Но не от успехов, как предупреждал ещё Иосиф Виссарионович. И эти чёртовы ноги!.. Эх, если бы под рукой в тот момент оказался топор...
       Но всё проходит. Через день затянулись и мои обработанные корабельным доктором раны, и я очень удачно разносил сандалии, заклеив проблемные места пластырем и смягчая кожу ремешков и задники водкой из своей круизной коллекции. Полбутылки почти ушло... Но сначала я, разумеется, опохмелил куратора Николая Петровича. По старинной русской традиции - не зверь же я, в самом деле. А к разговору о том, что именно я мог проверять особиста на предмет лояльности и следования инструкциям, мы больше не возвращались. Но Петрович с того момента и до конца круиза демонстративно от меня дистанцировался.

    _ _ _

      
       Возвращаясь домой из Одессы, я думал, что приеду и сразу же напишу заявление, - мол, не желаю быть в первых рядах тех, кто "на лихом скакуне, если партия скажет", мол, считайте моё кандидатство ошибкой. Но потом всё так быстро завертелось, что вспомнил о своём намерении, когда уже подходила к концу командировка в Никарагуа. Вспомнил и забыл до поры.
       Тем не менее, в партию я потом вступил. Не по убеждению, а исключительно из меркантильных соображений - беспартийных командиров воздушных судов просто не было в природе. Во всяком случае, в нашем лётном отряде.
       Почему меня приняли, так сказать, в ряды передовых строителей коммунизма? А почему бы и нет, когда одну рекомендацию мне сам парторг давал. Если бы не круиз, хрен бы я стал командиром экипажа Ми-8 ещё в советское время. Так что "вовремя" сломавшему ногу однофамильцу из АТБ до сих пор благодарен.
       Да, кстати, лет десять назад, будучи в Москве, встретил своего крестника - куратора с того замечательного Средиземноморского круиза. Он теперь автомобилями торгует. Менеджер. В его-то возрасте. Даже не старший... Но любит молодёжи о своих подвигах бойца невидимого фронта задвигать. Сначала скрывал "героическое" прошлое. А потом стало модно - заговорил. Сослуживцы слушают снисходительно, но за свой счёт не поят... менталитет не тот.
       А я вот на кабак раскрутился. Надо же было Петровичу отплатить за давнее расположение. Куратор тогда на меня рапорта "кому следует" писать не стал (так он сам говорит, и не доверять ему у меня нет оснований), зато нашлись доброхоты, которые сообщили по вышеозначенному адресу о том, что работник комитета не сумел совладать с тесной обувью подопечного и бросил группу в цитадели чуждой советскому человеку идеологии. Так и стал Николай Петрович невыездным, хорошо ещё - из органов совсем не попёрли. В общем, получается, мои тесные сандалии "цебо" решили судьбу в принципе неплохого человека. Это помимо моей...
       Вот такая странная история, состоящая из цепи случайностей... которые в сущности и складываются в череду событий - её-то мы и называем жизнью.
      

    7


    Цой А. Самарканд и его окрестности   11k   "Статья" Фантастика

    Самарканд и его окрестности: мавзолей Ходжа Данияра или Святого Даниила


      
      
      Время не властно над этим городом, пережившим и периоды расцвета, и периоды упадка, и периоды равнодушия. Мой любимый город, посвящаю эту статью тебе.
      
      В это странное и, в тоже время вполне в духе толерантного Самарканда, место я попала случайно вместе с московскими друзьями, приехавшими в командировку в Узбекистан. Мы остановились ненадолго в Самарканде и, проведя бессонную ночь на площади Регистан (муж подруги фотографировал сначала вечерний, затем ночной, а под утро предрассветный Регистан), намеревались ехать в соседний Джизак. Таксист, с которым мы договорились на пятаке о поездке, оказался очень общительным человеком, к тому же большим патриотом своего города. Не помню уже как, но он нас уговорил по дороге заехать в мавзолей Ходжи Данияра. По литературе и рассказам, я знала немного об этом святом для паломников месте, однако идти туда не очень хотелось из-за начинающейся июльской жары. Я даже представить себе не могла, как по солнцепеку в полдень потом ехать в Джизак через перевал, если задержаться хотя бы на час у могилы святого. Друзья же отреагировали бурно, с энтузиазмом расчехляя фотокамеру и, полные адреналина, который почему-то зашкаливает у туристов во время экзотических путешествий, и несмотря на ночь, проведенную в полудреме на скамейке в центре Самарканда, потопали за довольным таксистом. Он же был и нашим гидом во время экскурсии вокруг мавзолея, которую провел очень хорошо. Позже, в дороге я узнала, что он по профессии учитель истории, а вождение такси - приработок во время летних каникул.
      Несмотря на то, что информация об этом месте у меня была, мавзолей и его аура повергли меня в шок. Никогда ранее я не встречала в одном святом месте паломников, верующих в разных богов. Грамотнее сказать "представителей ведущих мировых конфессии", однако речь не о том, а о самом Данияре, Данииле или, если хотите, Даниэле, вернее даже о его останках, попавших в древний Самарканд из далеких заморских стран. Американские триллеры здесь просто бледнеют и скукоживаются от своей скучности и пресности, затем просто ложатся в тенечек и отдыхают, уступив место захватывающей истории, полной приключений, опасностей и интриг. Попробую кратко рассказать вам об этом неординарном для наших краев месте, сдобрив историю моими эмоциональными переживаниями, ведь я была действительно потрясена.
      Мавзолей Хаджи Данияра или Святого Даниила - одно из самых известных культовых мест в Самарканде. К нему одинаково уважительно и почтительно относятся мусульмане, христиане и иудеи, приходя сюда со своими чаяниями и не тяготясь присутствием верующих, относящихся к другой конфессии. Эту парадоксальную ситуацию нужно увидеть самому, чтобы понять и прочувствовать нераспространенную теорию о том, что Бог един для всех людей планеты Земля, только в различных точках земного шара его называют по-своему. Следуя этой теории, можно сказать, что и святые, должны быть едиными для всех. Таким для людей стал Данияр, Даниил, Даниэль. Это имена одного и того же пророка, которые можно встретить в мусульманской, христианской и иудаистской литературе. И, несмотря на то, что каждая вера считает его "своим парнем", конфликтов между верующими не возникает, никто не собирается ссориться и утверждать, что он только для иудей, или только для мусульман. Он чудотворец для всех, помогающий в трудных ситуациях тем, кто обращается к нему за помощью.
      Даниэль один из четырёх великих израильских пророков в иудаизме, пророк, книга которого вошла в Ветхий Завет христианской Библии и пророк исламской традиции. Не берусь утверждать, что он действительно совершает чудеса, но вот что случилось в этих местах на самом деле. История это подтвердилась, о ней мне рассказывали сами самаркандцы, в том числе один из аксакалов-журналистов, не доверять которому я не могу. Рядом с мавзолеем растет фисташковое дерево, которому более 500 лет, и которое почти высохло. Наряженное в многочисленные разноцветные косыночки и лоскутки с пожеланиями паломников, оно уже не радовало ни зеленью весной, ни тенью летом. И вот чудо! Полувысохшее дерево обрело новую жизнь в 1996 году, когда Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II освятил могилу и дерево. Говорят, до сих пор живет... Вот и не верь после этого в провидение, силу человеческой веры и чудеса.
      Самаркандский историк Абу Тахирходжа Самарканди (XVIII в.) пишет в своей книге "Самария": "Мазар Ходжа Данияра находится за чертой города Самарканда, внизу северной стены городища Афрасиаб. Недалеко от мавзолея течет знаменитая река Сиаб. Простолюдины называют эту могилу могилой Пророка Данияра, но его могила находится в Мосуле. Говорят, что эта могила одного из сподвижников Кусам ибн Аббаса (двоюродного брата Пророка Мухаммада). Да будет милостив к нему Аллах! Могила покрыта камнями из Зеравшана. Говорят, что Ходжа Данияр был очень благочестивым. Со стороны головы мазара, ближе к речке Сиаб есть и родник Ходжа Данияра. Да будет к нему милостив Аллах!".
      Ничего не понятно, не правда ли? Так кто же там, возле Афросиаба захоронен? Люди вокруг, гид, наш водитель в один голос рассказывали о святом пророке Данияре/Данииле, ни словом не обмолвившись о Кусам ибн Аббаса, двоюродном брате пророка Мухаммада. Значит, действительно в мавзолее погребены останки универсального для разных религий пророка? Чтобы разобраться в путанице с захоронением, обратимся к литературным источникам. Может быть, они прольют толику света на то, кому же мы поклоняемся, у кого просим сотворить чудо ради нас.
      Согласно библейской трактовке, Даниил в переводе с idish означает "судья - бог" или "бог - мой судья". Он родился в Иерусалиме в 603 году до н.э. и происходил из рода царей Давида и Соломона. Когда Израиль в 586 году до н.э. был захвачен царем Вавилонии Новохудоносором, Даниил был увезен в Вавилон (современная территория Ирака) вместе с другими юношами знатного происхождения. Они стали изучать разные науки, в числе которых были астрология и искусство, толкования снов. Самым способным из иудейской молодежи оказался Даниил. При этом он проявил себя непреклонным в религиозных убеждениях. Он даже отказался от вина и мясной пищи, добившись разрешения питаться одними овощами, чтобы следовать предписаниям религии. Поэтому мудрость Даниила трактуется в Библии как божья награда за набожность. За мудрое истолкование одного из сновидений Новохудоносор осыпал его своими милостями, сделав наиболее приближенным к себе человеком. В преклонном возрасте Даниил обратился к царю с просьбой отпустить его на отдых. После чего он переехал в Сузы (современный г. Шуш в Иране), где умер и был похоронен в царской усыпальнице. Считалось, что дух пророка оберегает город от всех несчастий и невзгод, а его останки помогают его жителям избегать нищеты и голода. По преданиям, именно поэтому Сузы расцвели и купались в богатстве.
      Амир Темур в своем очередном семилетнем походе в Малую Азию (1397-1404 гг.) узнал о чудесной могиле пророка, совершил паломничество к мавзолею и решил, что его столица Самарканд тоже должна быть богатой и процветающей. Часть останков святого, а по легендам, именно его руку, с большими почестями отправили в Самарканд. Когда караван из пятидесяти верблюдов приблизился к столице, то все они вместе остановились у места на берегу речки Сиаб, где сейчас и находится мавзолей. Здесь и решили предать останки земле, тем более, что это место было очень схоже с захоронением в Сузах. Опять же по преданиям, почти сразу после захоронения из-под камней стал бить родник, и жители города и окрестных кишлаков в течение многих веков пользуются этой водой, веря в ее целебную силу. Родник бьет и сегодня. Мы выждали свою очередь и выпили по жестяной кружке, привязанной почему-то цепочкой к решетке, холодной, прозрачной воды. Она была вкусная и, слава Богу, никаких негативных изменений в моем организме не вызвала, кроме ломоты в зубах (была очень холодной). А особой я бы ее назвала уже за то, что она чистая, не мутная и без запаха. В общем, чудесная вода!
      Если в других местах Узбекистана, где расположены мавзолеи святых, ты оказываешься в плоских дворах и двориках, то здесь приходится подниматься вверх и спускаться вниз по каменистым тропинкам из-за того, что могила прилепилась к горе. По источникам, современный шестикупольный мавзолей (сохранилось лишь пять куполов) был построен в начале ХХ века самаркандскими мастерами-мыловарами, главой которых был Махмуд-аксакал. Однако гравюра середины ХIХ века и фотографии конца ХIХ века свидетельствуют, что первоначально могила была покрыта речным камнем (причем форма и вид могилы несколько раз менялся), и со стороны головы стояли несколько священных шестов.
      Тропы с утра были забиты людьми, снующими туда-сюда с пластиковыми бутылками, в которые они уже набрали святой воды. Некоторые приехали с большими канистрами, чтобы запастись целебной водой для домашних или больных. Мне показалось не очень красивым фотографировать в таком месте, поэтому у меня в архиве нет ни одного снимка с мавзолея пророка Даниила. Такая странность со мной случилась впервые, обычно, несмотря на благолепие и возвышенное настроение, я умудряюсь сделать с полсотни фотографий, однако на этот раз я была какая-то потерянная от увиденного и услышанного. Честное слово, никогда ранее не задумывалась о том, что один и тот же святой может быть почитаем сразу тремя верами...
      Внутри мавзолея длинная (18 метров) могила, покрытая богатой тканью. Паломники обходили ее и дотрагивались кончиками пальцев до ткани, которые тут же прикладывали к лицу. Мы обошли захоронение вместе с нашим проводником, послушали молитву муллы, сидящего в уголке, и вышли снова наружу. Не сговариваясь, задали один и тот же вопрос водителю такси "Почему могила такая длинная, если тут только одна рука Даниила?". Не верилось, что пророк был великаном с такими огромными 18-метровыми руками. Наш гид пожал плечами, давая понять, что не нужно заморачиваться такими мелочами, и перевел разговор на другую тему. Вопрос остался открытым. Возможно, могилу специально сделали такой большой, чтобы враги не смогли легко найти останки Даниила? Или чтобы места ему было больше. Не знаю. Но подобную длинную могилу святого я уже видела в Каракалпакии, на Миздакхане. Там говорили, что захоронена только нога святого. Ножка, по видимому, принадлежала гиганту. Позже я где-то прочитала, что в 2001 году на территории комплекса мавзолея Даниила велись археологические раскопки, и были найдены остатки мечети ХIV века. А вот о размере внятной информации я так и не нашла.
      Повязали ленточки разорванного носового платочка подруги на ветки деревца, растущего неподалеку от мавзолея как истинные зароастрийцы, ведь именно из зороастризма идет традиция просить деревья, растущие у святых мест, об исполнении сокровенных желаний и жертвовать им тряпицы. Не помню, о чем я просила, но, видимо, о чем-то очень хорошем, раз нахожусь в добром здравии и пишу эти строки.
      Эльмира Алейникова.
      Ташкент-Самарканд.


      (C)Анна Мария Цой

    8


    Мудрая Т.А. Встречи и расставания   25k   "Рассказ" Сказки

    ВСТРЕЧИ И РАССТАВАНИЯ

    (по мотивам четырех маорийских легенд)

    Лучшая смерть для человека - смерть за свою землю. Ибо люди проходят, а земля остаётся. И сказания этой земли сохраняются в ней навечно, чтобы прийти к тем, кто снова заселит её.
    Давным-давно, когда еще не было ни дня, ни ночи, ни солнца, ни луны, ни зелёных полей, ни золотого песка, Ранги, Небо-отец, всё время находился в объятиях Папы, Земли-матери. Много столетий они лежали, крепко обняв друг друга, а их дети-боги, как слепые, ощупью пробирались между ними. В мире, где жили дети Ранги и Папы, было темно, и дети мечтали вырваться из мрака. Им хотелось, чтобы ветры резвились над вершинами холмов и лучи света согревали их бледные тела.
    И вот дети-боги решили освободиться. Они столпились вокруг Тафири-матеа, отца ветров, а Ронго-ма-Тане, отец полей и огородов, уперся плечами в Небо и пытался выпрямиться во весь рост. Братья слышали в темноте его быстрое дыхание. Но тело Ранги оставалось неподвижным, и густой мрак по-прежнему окутывал их всех. На помощь Ронго пришел Тангароа, отец морей, рыб и пресмыкающихся. К нему присоединился Хаумиа-тикитики, отец диких ягод и корней папоротника, а потом и Ту-матауенга, отец мужчин и женщин. Но все их усилия были тщетны. Тогда боги увидели, что их родителей связывают как бы канаты - а это были руки Ранги. Ту-матауенга безжалостно отсек руки отца, и из крови, хлынувшей на тело Папы, образовалась красная охра, которую до сих пор находят в земле.
    Как раз в это мгновение поднялся могущественный Тане-махута, отец лесов, птиц, насекомых и всех живых существ, которые любят свет и свободу. Тане долго стоял молча и неподвижно, затаив дыхание, чтобы собраться с силами. Потом он уперся ногами в Землю, а руки прижал к Небу. Выпрямляя спину, Тане изо всех сил отталкивал ногами Землю. Ранги и Папа плакали, расставаясь, но иначе было нельзя: дети их должны были вырваться из родительских объятий на волю. Чтобы хоть как-то возместить их утраты, Тане одел мать в наряд из могучих деревьев каури и великолепных папоротников, а отца - в дивный наряд из красного плаща заката, расшитого блестками звёзд. На груди плащ был скреплен серебряным лунным диском - Марамой.
    А сами боги-дети радостно и гордо шествовали по земле, и она расцветала под их ногами, почти забыв прежние горести, пела голосами всех птиц, наряжалась в одежды изо всех цветов, румянилась соком всех ягод и расчёсывала пряди зелёных волос - ими были деревья, кусты и травы - гребнем юной луны, что отражалась во всех её тихих водах.
    Так было в те дни, когда мир был еще юн и боги еще не удалились на небо, всё было живым и открыто проявляло себя: и леса, и звезды, и реки, и озера, и даже горы. Те вершины, что жили возле самого красивого из озер Ао-Теа-Роа, вместе ели, трудились, играли и любили друг друга, но время шло, и между ними начались раздоры, как это бывает и между людьми. Тогда молодые горы стронулись с места. Они торопливо бежали ночью, направляясь в разные стороны, и останавливались, как только всходило солнце. На том месте, где они устраивались на отдых, земля проседала, возникали болота, провалы и ущелья.
    Около озера остался лишь убелённый снегом Тонгариро, чьё название означало "Холодный южный ветер уносит мой дым". Он взял в жены Пифангу, небольшую нарядную гору, которая жила по соседству с ним. У них родились дети: сыновья Снег, Град, Дождь и Изморозь. Пифанга любила Тонгариро, и когда широкоплечий Таранаки начал заигрывать с ней, Тонгариро в ярости прогнал Таранаки далеко на запад. Таранаки добежал до самого моря и оставил позади себя глубокое ущелье, по которому теперь течет река. На берегу моря Таранаки уже мог не бояться мести Тонгариро, но ветер донес до него облачко дыма, подхваченного над вершиной рассерженной горы. Пожав плечами, Таранаки медленно пошел вдоль берега. Он ненадолго задержался в Нгаере, а когда вновь тронулся в путь, на земле осталась большая впадина, которая потом превратилась в болото.
    На рассвете Таранаки достиг мыса, который вдавался глубоко в море, и остался там навсегда. Иногда он проливает слезы, вспоминая Пифангу, её округлую грудь и покрытые нежной зеленью скаты, и тогда его окутывает туманное облако. Западный ветер подхватывает их и бережно проносит над холмами и долинами, чтобы увенчать Пифангу знаком любви. Иногда Тонгариро замечает это и вспоминает о дерзости своего далекого соперника. Тогда пламя гнева клокочет у него в груди, и густое облако чёрного дыма повисает над его головой.
    Говорят, что благодаря этому туману, что сползал со склона горы-женщины и сливался с облаком на вершине горы-мужа, у супругов родились дочери: Хине-пукоху-ранги, или Дева-Туман, и Хине-ваи, или Дева-Дождь. Ночью жили они вместе с родителями, а жарким днем поднимались на небо. Дочери гор были куда больше похожи на людей, чем их братья, и оттого любили купаться в озерных водах, чтобы возросла их красота.
    Озеро стало таким волшебным, когда полюбило одну звезду.
    Это была не простая звезда - такая яркая, что её сёстры не осмеливались приблизиться к ней из страха, что их красота померкнет в её лучах. Она затмевала своим сиянием все остальные звезды, а красотой - и саму луну. Немудрено, что все живущие на земле были привязаны к ней и каждую ночь поджидали, когда она озарит все вокруг своим мягким светом.
    Когда жаркий день медленно склонялся к вечеру, звезда всякий раз загоралась в западной части неба. При виде возлюбленной озеро вздрагивало, так что лёгкая рябь пробегала по его воде, а потом вмиг становилось неподвижным, чтобы дать возлюбленной отразиться в неподвижном зеркале его вод. Сама звезда тоже любила озеро и охотно смотрелась в его гладкую поверхность.
    Возревновал к этой любви Тане: он ведь хотел, чтобы все люди любовались только на те блёстки, которыми он украсил плащ своего отца. Схватил огромный камень и запустил прямо в небо, чтобы разбить прекрасную звезду на мелкие осколки.
    Но куда добрее его был Ранги, и помнил он, что дети для своих целей разлучили его с любимой женой. Ещё до того, как камень нашёл свою цель, мягко стряхнул он с себя звезду, лучшее и самородное своё украшение, и она плавно скатилась вниз. Только одна крупица оторвалась от тела звезды и упала в холодную воду озера, став островом - сама же звезда скрылась за краем земли, где не было ни богов, ни людей с их желанием и ревностью.
    А дальше было так. Однажды ранним утром, еще до рассвета, человек по имени Уенуку бродил по лесу и засмотрелся на столб тумана, который стоял над озером. Уенуку часто видел, как туман стелется над водой, но ему еще не приходилось видеть, чтобы тот стоял как высокое дерево, чьи ветки, казалось, достигали неба. Любопытство заставило его ускорить шаг. На опушке леса, почти у самого берега, он остановился. В спокойной воде озера плескались две женщины. Дымка тумана, как облачко, окутывала их обеих, но не мешала Уенуку любоваться их красотой. Воздух вокруг был чист и прозрачен, а у берега, вблизи облачка, все было покрыто серебряной пылью. Это были Хине-пукоху-ранги и Хине-ваи, что спустились с неба, где жили, ради чистой озерной воды.
    Юноша подходил к ним все ближе и ближе, будто его влекла неодолимая сила, а сестры невозмутимо смотрели на него: они не боялись его, а только удивлялись. Уенуку опустился на колени у кромки воды и сказал Деве-Туман:
    - Меня зовут Уенуку. Скажи мне свое имя.
    - Я дочь гор, Хине-пукоху-ранги.
    Уенуку протянул к ней руки.
    - Останься со мной, останься в мире света, - сказал он. - Я никогда не видел такой красивой женщины, как ты. Я сильный, я буду о тебе заботиться. Тебе понравится наш мир. - На небе холодно и пусто. А у нас летом тепло, потому что солнечные лучи заглядывают даже под деревья. И зимой у нас тоже тепло, потому что в наших очагах пылает огонь. В лесу поют птицы, смеются мужчины и женщины. Пойдем со мной!
    - Откуда ты знаешь, как там - в небе? Может быть, куда лучше, чем здесь? Я буду постоянно скучать по нему, и ты будешь несчастлив со мной, - сказала девушка.
    - Я всегда буду тебя любить, - только и мог сказать ей в ответ Уенуку.
    - Ты не понимаешь. Я смогу быть с тобой только ночью, на рассвете я должна подниматься на небо: ведь я вся - легкий туман, что тает от жарких лучей.
    - Всё равно я хочу тебя, - сказал Уенуку. - Пусть я днём буду один, я все равно хочу, чтобы ты жила со мной.
    Дева-Туман улыбнулась.
    - Хорошо, я приду к тебе, - сказала она.
    В тот вечер Уенуку сидел один в своем доме, смотрел на огонь и вспоминал Деву-Туман. Пламя угасало, от него уже остались только синие язычки. В эту минуту Уенуку услышал негромкие голоса, потом дверь осторожно приоткрылась. Уенуку увидел Хине-пукоху-ранги и с радостью обнял ее. Ночь они провели вдвоем. Но утром Дева-Туман вновь поднялась на небо и встретилась сестрой. Они светились, как два облачка, и уплыли в вышину прежде, чем их настигли первые лучи солнца. Ночь за ночью Хине-пукоху-ранги приходила к Уенуку.
    - Мне так хочется, чтобы мои соплеменники увидели, какая ты красивая, - сказал как-то Уенуку.
    - Это не для них, - ответила Дева-Туман. - Есть вещи, о которых не рассказывают. Я ведь предупреждала тебя.
    Уенуку боялся лишиться молодой жены и сначала хранил тайну, но с каждым месяцем все больше гордился своей небесной подругой и в конце концов не устоял перед искушением: он рассказал о ней друзьям и похвастался ее красотой. Новость скоро облетела всю деревню. Летние дни становились длиннее, и женщины не давали покоя Уенуку.
    - Ты говоришь, что у тебя есть жена, - смеялись они. - Где же она, Уенуку, почему мы ее ни разу не видели? Может, ты прячешь дома не женщину, а бревно или охапку льна? Ты только говоришь, что она красивая, покажи ее нам, тогда мы тебе поверим.
    - Я не могу ее показать, - защищался Уенуку. - Каждое утро, едва забрезжит рассвет, они с сестрой улетают к себе на небо.
    - А ты заделай все щели в доме и скажи, что еще темно. Она останется, а когда совсем рассветет, мы откроем дверь и увидим, правду ты говоришь или нет.
    Уенуку слушал их и думал, что и ему самому все трудней каждое утро снова разлучаться с женой. Он завесил окна циновками и заткнул мхом щели в стенах. При закрытой двери в доме было темно, как в безлунную ночь, когда все небо сплошь затянуто облаками.
    Вечером Дева-Туман по обыкновению пришла к нему. Ночные часы пролетели незаметно, на востоке появились первые лучи света, и Хине-ваи окликнула сестру:
    - Пора, пришло время расставаться с землей!
    - Иду! - крикнула Дева-Туман, шаря в темноте в поисках плаща.
    - Что случилось? - спросил Уенуку.
    - Мне пора идти.
    - Еще рано, - сказал Уенуку, притворяясь, что говорит в полусне. - Зачем ты понапрасну меня беспокоишь? Посмотри, кругом совсем темно.
    - Скоро утро. Сестра уже звала меня.
    - Она ошиблась. Может быть, ее обманул свет луны или звезд. Еще совсем темно. Ложись и спи.
    Хине-пукоху-ранги снова легла.
    - Наверное, Хине-ваи в самом деле ошиблась, - сказала она. - Как странно! Не знаю, что с ней случилось. Раньше такого не было.
    Так повторялось не однажды, и Деве-Дождю в конце концов ничего не оставалось, как возвратиться без сестры. Она медленно поднималась на небо, ее голос звучал все глуше и, наконец, перестал долетать до Уенуку и его жены.
    - Что-то случилось, я знаю, - сказала вдруг Дева-Туман, окончательно проснувшись. - Ты слышишь, в лесу поют птицы!
    Они оба прислушались: до них доносились громкое пение маленьких друзей Тане и голоса людей, собравшихся на площадке перед домом. Хине-пукоху-ранги забыла о плаще и бросилась прочь из дома. Дверь распахнулась настежь. На мгновение Дева-Туман замерла, и люди, собравшиеся перед домом, тоже замерли, потому что ее наготу прикрывали только длинные черные волосы, и мужчинам никогда прежде не приходилось видеть такой стройной, такой красивой женщины. Сразу было видно, что она не человек, а высшее существо.
    Уенуку вышел вслед за женой и с гордой улыбкой сел на пороге, радуясь завистливым взглядам, которые бросали на него со всех сторон. В ту же минуту Дева-Туман взобралась на крышу и вскарабкалась на конек. Люди закричали, но тут же смолкли.
    - О Уенуку! - печально запела Хине-пукоху-ранги. - Ты показал меня своим соплеменникам, когда засияло солнце. Мы лежали у тебя в доме, и я не услышала зова Хине-ваи. О бедный Уенуку, ты опозорил меня!
    И тогда произошло чудо. На ясном небе появилось облачко. Оно окутало Хине-пукоху-ранги всю, с головы до ног, и скрыло от глаз людей. Только ее голос еще доносился до них. А потом песня смолкла и наступила тишина. Облачко поднялось с крыши вверх. Оно поднималось все выше и выше, пока почти не исчезло из глаз.
    Тогда Уенуку вспомнил то, что забыл от великой своей любви: что и сам он не простой человек. Он был сыном бога бури и грома и видел однажды, как тот заворачивается в свой хмурый огненный плащ, полный молний. Бросился он к старому плащу, который также висел в доме, завернулся в него, как в тучу, и в мгновение ока поднялся в небо. Напрасно облачко, скрывавшее Хине-пукоху-ранги, рвалось вверх: муж догнал его и накрыл своим телом.
    Вместе поднялись они на небо и, похоже, во время пути как-то помирились между собой.
    Однако в наказание за свой проступок должен был Уенуку ради жены оставить своё племя. Никто из людей больше не видел его. Лишь иногда, когда гремит гром, слышатся его шаги среди туч и видно сверкание его глаз. А когда гроза проходит, видят люди и еще кое-что: радугу, которая соединяет небо с краем земли. Эта радуга - дитя Уенуку и Женщины-Тумана.
    Говорят также, что другим концом радуга иногда касается пропавшей звезды, чтобы та могла также иногда подняться на небо и повидаться с родными - так ее отец искупает вину и благодарит за оказанную ему милость.
    С тех пор, когда люди на земле слышат гром и видят вспышки молний, они смотрят на далекое небо и говорят друг другу:
    - Это Уенуку гуляет по небесам. Гневен он и сердит, но дочь у него прекрасна. Ждите: вот пройдет дождь, появится она и соединит собой небо и землю.
    Позже на островке, украшавшем, словно жемчужина, сияющие воды Озера Звезды, поселилось небольшое племя. Отрезанные водой от других, эти люди вели мирную жизнь и не участвовали в войнах одного народа с другим - только приплывали на праздники. Среди них самым храбрым был молодой воин Тутанекаи. Он был самым сильным и ловким не только в своем небольшом племени, не и среди тех, кто его знал, быстрее всех бегал и плавал, и не было мужчины удачливее его в бою и в любви.
    А на самом берегу озера была деревня племени Офата, и в ней жила со своими родителями красивая и знатная девушка Хинемоа.
    Однажды отец Хинемоа устроил пир, на который были приглашены молодые воины из разных племен. На пир приехал и Тутанекаи. Он прекрасно пел и играл на короткой флейте коауау магические любовные песни - ваиата ароха. Но вовсе не песенное колдовство привлекло к нему Хинемоа: она загляделась на его гладкие, как выточенные из нефрита, руки и ноги, на мускулы, которые чуть что бугрились под кожей, на яркую татуировку; её прельстил огонь в глазах Тутанекаи, красивые черты его лица, уверенная походка и бесстрашные речи.
    Тут же, на пиру, Хинемоа и Тутанекаи поняли, что не жить им больше друг без друга.
    - Только меня не выдадут за простого человека, - сказала Хинекаи с грустью.
    - Я знаю, - ответил ей юноша. - Но давай условимся: если в тишине ночи до тебя донесется песня, знай, что я высматриваю твою лодку и жду с нетерпением, когда она тайком приплывет ко мне по темным водам озера.
    - Всё же я попробую уговорить отца, - сказала девушка. - Нечестно нам действовать от него в тайне, хотя не думаю, что он согласится.
    И верно: когда девушка на следующий день сказала отцу, что любит Тутанекаи и хочет стать его женой, тот сильно разгневался.
    - Ты дочь вождя и должна выйти замуж за вождя, - сказал он. - Забудь этого человека. Если ты попытаешься с ним встретиться, я запру тебя в хижине. А если этот парень появится в нашем селении, он умрёт.
    Хинемоа была глубоко несчастна: друзья Тутанекаи предупредили его, чтобы он не покидал свой остров, иначе его убьют. Оттого они никак не могли встретиться. Но через некоторое время, вечером, Хинемоа услышала со стороны острова прекрасную музыку, которая будто говорила с ней. Это были звуки коауау - лишь те, кто умеет хорошо играть на ней, могут заставить ее говорить, как человек. А когда то, что ты хочешь сказать, укладывается в два слова: "Хинемоа" и "ароха", не так уж и трудно перекинуть это на другой берег наподобие моста. Оттого Хинемоа легко поняла, что это Тутанекаи ждет ее и никак не дождется.
    С тех пор так и повелось. Каждый вечер юноша выходил на галерею своего дома на склоне холма и долго смотрел туда, где за темной водой жила Хинемоа. Потом он вздыхал, брал в руки свою флейту, и над озером снова плыла говорящая мелодия.
    Мелодия летела над водой, и Хинемоа, которая разговаривала с подругами и радовалась лунному свету, вдруг замолкала. Озеро курилось, клочья тумана поднимались над деревьями и таяли в вышине, как и грустные мысли Хинемоа.
    Отчего же печалилась Хинемоа? Едва услышав в первый раз отдаленные звуки флейты, девушка прокралась на берег, где стояли лодки - вака. Все вака были на месте, но ей на горе кто-то вытащил их из воды и отнес подальше от берега. В воде не осталось ни одной: а чтобы спустить на воду лодку, нужно немало времени и совсем не женская сила.
    Много вечеров провела Хинемоа, устремляя свой взор в сторону чудесного острова, но ничего не доносилось оттуда, кроме звука флейты: ни плеска воды, ни переклички гребцов. Ведь отец девушки нисколько не шутил, когда грозил ее возлюбленному смертью.
    В конце концов Хинемоа не выдержала и решила добраться до острова вплавь. Она приготовила шесть больших высушенных тыкв и связала их крепкой льняной веревкой, чтобы они поддерживали ее на воде.
    Теперь нужно было дождаться темной безлунной ночи, когда никто не сможет увидеть, как поплывёт Хинемоа. И такая ночь настала: непроглядная, холодная. Луна скрылась за тучами, которые принес южный ветер с Большой Ледяной Земли. Хинемоа сняла длинный плащ, надела свой пояс из тыкв, бесшумно скользнула в воду и смело поплыла вперед. Она летела по волнам, точно птица, которая вырвалась из клетки.
    Внезапно звуки флейты будто утонули в шуме волн. Может быть, налетевший ветер отнес их в сторону, а, может быть, Тутанекаи перестал играть.
    Так, ничего не слыша и не видя, девушка плыла еще очень долго. Она устала, ее силы были уже на исходе. Хинемоа плакала от отчаяния, а вокруг была лишь бесконечная тьма, и верх мешался в ней с низом.
    - Звезда, помоги мне! - не выдержав, крикнула она. - Ведь и тебя разлучили с возлюбленным. Озеро, услышь мой голос - во имя потерянной твоей любви!
    В этот миг тучи слегка рассеялись, и через их пелену на озеро глянула луна Марама... Или нет: то была вовсе не она. Это потерянная звезда стала так близко, что можно было видеть, как она велика и как ярко и нежно сияет. Озерная вода заколыхалась и стала будто живой: в глубине воды проходило течение, нагретое подземным огнем, что вечно дремлет в нутре седого Тонгариро, и теперь оно повернуло к Хинемоа, чтобы выручить ее.
    И в это самое мгновение Хинемоа увидела перед собой остров. Поток понес ее к озеру без всякого усилия с её стороны и мягко опустил на прибрежный песок.
    Девушка почти достигла цели - но как ей предстать перед возлюбленным? Ведь она была по-прежнему нагая и к тому же слишком устала для того, чтобы идти.
    И вот Хинемоа шла, вытянув вперед руки, и вскоре наткнулась на скалы. Они были тёплые, а в воздухе запахло серой, потому что рядом бил целебный источник. Хинемоа в раннем детстве побывала на острове и помнила, что он бьёт из подножия холма, на котором и стоит фаре Тутанекаи. И ещё знала она, что дарит эта серная вода молодость и красоту тем, кто в ней омывается. Теперь, когда все опасности были позади и девушка была совсем рядом с домом своего возлюбленного, ею вдруг овладела робость, она боялась показаться ему на глаза.
    Тогда она омылась в целебной воде, потом спряталась в небольшую пещеру рядом с источником, свернулась в клубок и уснула.
    На следующее утро Хинемоа услышала шаги: кто-то шел по тропинке. Он ступал тяжело и медленно. Девушка поняла, что это старик, и затаилась. Старый раб набрал воду в кувшин и ушел.
    В разгар дня за водой снова пришли - шаги были неровные и такие лёгкие, будто их владелец вот-вот взлетит на воздух и растает в нем. Хинемоа признала древнюю старуху, которая, похоже, захотела слегка сбавить себе лет, и не стала ей показываться.
    Поздно вечером, когда на небе появился тонкий месяц, девушка услышала легкую и стремительную поступь молодого и смелого юноши. "Только один человек на свете может двигаться так отважно и красиво", - решила она. Но всё-таки забилась под скалу еще глубже и, когда шаги Тутанекаи замерли на краю водоема, затаила дыхание.
    А молодой человек погрузился в воду по пояс и стал плескать ее на свои плечи.
    Тогда Хинемоа заговорила страшным низким голосом:
    - Зачем ты мутишь мою воду своей грязью?
    Не испугался Тутанекаи и спросил в ответ:
    - Кто ты? Если ты из тех обитателей Нижнего Мира, туреху, что навещают источник хорошей воды, то у моего племени есть договор со всеми вами.
    - Нет, - прежним голосом ответила Хинемоа. - Я не туреху, ты не угадал.
    - Если ты из обитателей неба, то знай: сама Радуга делит с нами эту воду и не прекословит.
    И снова ответила Хинемоа самым угрожающим тоном:
    - Не угадал ты. Попробуй еще раз.
    - О, тогда ты, наверное, человек иного мира или злой дух: аитанги, что живет на деревьях и не знает, что такое смерть, ваируа, душа, что покинула тело умершего человека и теперь бесприютна, или призрак - кехуа. Или ты злой демон тупуа, из тех, кто способен принять облик горы, озера, рыбы в озере или птицы в небе? Или чудовище Копуваи с человечьим телом и головой собаки, весь покрытый рыбьей чешуей? Он-то как раз и прячется в темноте пещеры, как ты. Выходи и дай на тебя посмотреть, потому что не боюсь я никого из вас, ни смертных, ни бессмертных!
    Хинемоа замолчала. Сквозь упавшие на глаза волосы она видела, как тень на воде приближается к ней. Тутанекаи протянул руку и коснулся её головы.
    - Ага! - закричал Тутанекаи. - Я тебя нашел и поймал. Выходи и дай мне взглянуть на твоё лицо.
    Тут Хинемоа поднялась во весь рост и высвободила свои длинные черные волосы из руки Тутанекаи. Сияющая, прекрасная и робкая, как птица моа, от которой было взято её собственное имя, или как серебристая цапля, которую удается увидеть раз в сто лет, она медленно подошла к краю воды и взглянула на своего возлюбленного, слегка улыбаясь.
    - Снова не угадал ты. Ведь это всего лишь я, Хинемоа, - прошептала она.
    Суровость растаяла на лице Тутанекаи, будто лёгкое облачко под лучами летнего солнца.
    - Это Хинемоа приплыла ко мне, - сказал он. - И с ней - моя жизнь.
    Взял он с береговых камней плащ, в котором пришел сюда, и укутал им свою возлюбленную. А потом оба тихо прошли в фаре и остались там.
    А на следующее утро все люди племени собрались за утренней трапезой вокруг костра. Одного Тутанекаи не было.
    - Где Тутанекаи? - спрашивали люди. Один из рабов Тутанекаи ответил:
    - Я видел его последний раз поздно вечером, он пошел омыться к целебному источнику, потому что хотел утопить в нём свою тоску.
    - Очень странно, - сказал один из стариков. - Может быть, с Тутанекаи случилась беда? Конечно, он храбрый воин. Но по ночам, когда мрак скрывает оружие в руках врага, беда может случиться даже с храбрецом. Беги к нему в фаре, посмотри, как он.
    Раб побежал к дому Тутанекаи, родные не спускали с него глаз. В полной тишине стук хлопнувшей двери прозвучал, как удар грома.
    Раб заглянул в тёмный фаре и побежал назад.
    - Там четыре ноги! - кричал он. - Я заглянул в фаре, а там четыре ноги, а не две!
    Люди зашумели.
    - Кто же с ним? - громко спросил отец Тутанекаи, стараясь перекричать остальных.
    Раб снова побежал к дому Тутанекаи. Через несколько минут он вернулся и с радостным волнением сказал:
    - С ним Хинемоа! В самом деле, это Хинемоа, которая, наверно, пришла сюда по воде, как по сухому месту, потому что вчера никто не видел на берегу чужих лодок!
    В эту минуту из фаре вышел Тутанекаи, он вел за руку Хинемоа. Молодая женщина гордо шла рядом с мужем, и на ней, как и вечером, был его плащ. Родные приветствовали ее громкими радостными криками:
    - Конечно, это Хинемоа! Мы рады тебе, Хинемоа!
    Разумеется, отец девушки не мог долго на нее сердиться: что сделано, то сделано. Вскоре он прибыл на остров, чтобы совсем помириться, и привёз множество драгоценных подарков для своей дочери и ее мужа, вырезанных из дерева, раковин и нефрита, и льняных одежд со впряденными в ткань кусочками меха и перьями. И был прав - потому что жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на злость и огорчения, а смерть, завершающая достойную жизнь, похожа на сон, который нисходит на того, кто устал.
    No Мудрая Татьяна Алексеевна

    9


    Сержан А.Т. Остров Раб   31k   "Рассказ" Проза

      Прогулка на пароме получилась совсем коротенькой. Едва мы успели вылезти из машины, подняться на вторую палубу и начать любоваться приближающимся островом, попутно соображая, как на таком основательном камне могут вырасти обещанные сайтом кемпинга сосны, нарисовался низенький причал с гравийной дорожкой. Куда нас занесло?
      За первым же поворотом нас ожидал и первый признак цивилизации - асфальтовое шоссе. Переход с гравия на асфальт был молниеносен и бесшумен. Шуршание камней под колесами сменил глухой удар тишины. Мысль не успела еще толком развиться, как за следующим поворотом, глухое безмолвие разорвало автоматной очередью цикады, притаившейся на вполне сносной елке. Рядом с ней стояла еще одна елочка, за ней другая, третья и заканчивалось это дело уже сосенками. Мохнатые средиземноморские сосны, вывернувшие свои перекрученные стволы прямо из узких каменных щелей - смотрелись обалденно. И пахли так же. Прочно и смолисто. А когда за следующим поворотом обнаружились заросли черепичных крыш, мы уже вполне пришли в себя.
      Крутой поворот на съезд, рекомендованный вывеской "Padova 3", чуть не закончился трагедией. Передние колеса машины стали неудержимо опускаться в бездну, задирая ее корму на манер Титаника. Чуть раньше, чем в салоне наступила предательская невесомость, а задние колеса оторвались от грешной земли, передний бампер чиркнул о более горизонтальную поверхность и мы облегченно обрадовались этому, в общем-то мерзкому звуку. Немыслимо крутой уклон остался уже далеко позади, но мы до самого кемпинга продолжали ползти на первой передаче, изо всех сил прижавшись брюхом к гудрону.
      Кемпинг раскинулся на террасах, предлагающих почти идеально горизонтальные площадки для размещения мобильный туристических средств. Наш двести двадцать второй участок, находился, хоть и не под блатными соснами, но все-же в тени здоровенной оливы. Ценность дерева, кроме тени и чисто практического использования ее веток в качестве опор для бельевых веревок, определяется еще и отсутствием вредной животины, будь то мошкара, слизняки, пауки или бич этого острова - цикады. Издаваемые ими звуки пленят доверчивый туристический слух только первые полчаса, а потом у его обладателя кончается снотворное, тапочки и нервы. Прицельно попасть тапочкой в вошедшую в раж цикаду так же невозможно, как попытаться ее увидеть. Вы практически тактильно ощущаете ее присутствие у себя над головой, но даже до дыр стерев о кору дерева глаза, не в состоянии заметить хотя бы одну тварь. К счастью, наша олива избежала нашествия парочки цикад. Это обстоятельство надежно предохраняло наш бюджет от расходов на любые виды медикаментозных и безмедикаментозных снотворных препаратов. Будь то в блистере или стопочках. Трех или четырех.
      Вечер застал нас в местном кафе. Скоро принесенный поджаренный "ослик" (oslic), радовал обоняние чудным запахом свежайшей рыбы никогда не знавшей морозильника.
       Восхитительной консистенции мясо не требовало никаких приправ и кулинарных вывертов, настолько хорош был его вкус. Мудрые хорваты острова Раб бесхитростно обжаривают рыбку целиком с минимальным вмешательством в ее внутреннее строение. Полагаю, если бы за дело взялся бы профессиональный повар, то он бы просто загубил весь вкус своим мастерством.
       Считаю, что данная порода рыб была специально изобретена свыше для этих мест. В этом нетрудно убедиться пожив здесь хотя бы пару дней. Медленно тая на яростном солнце, вы сразу же начинаете ценить отсутствие любых движений. А их для приготовления этого вкуснейшего продукта требуется минимум. Подготовьте рыбу: удалите минимум же внутренностей и вымойте. С брызните оливковым маслом, чуть присолите и отправьте в аэрогриль на 15 минут. Кушайте и восхищайтесь своими талантами, которых теперь у вас прибавилось.
      На третий день, после ночного ливня, впервые умытая за десять лет природа, предстала перед нами во всем своем великолепии. Флора пьянила ароматом смолы и цветов, распускающихся навстречу солнцу, море вносила пикантную нотку солоноватого привкуса ветерка, с которого ливень смыл лишнюю соль, а деяния рук человеческих радовали глаз превосходной перспективой древней архитектуры. Главная и всем известная башня города видна прямо с кемпингового пляжа. И пляж и башня составляют своеобразную визитную карточку острова. Ее шпиль прославился своими ракурсами в многочисленных иллюстрированных изданиях посвященных туризму в Хорватии и в этих же изданиях отдельно упомянут наш пляж, как самый песчаный пляж острова среди галечных. Еще вчера, глядя на очертания башни, в лучах заходящего солнца, мы честно пытались себе объяснить почему никогда не пробовали дойти до города по побережью. Какой бес гнал нас по огнедышащему асфальту в обход, когда можно было превратить пытку в приятнейшую прогулку по Адриатическому побережью в щедрой тени средиземноморских сосен?
      Идти по основательному бетонному берегу было одно удовольствие. До блеска отдраенная ливнем набережная сама ложилась под каучуковые подошвы сандалий. Слева простиралась Адриатика, справа возносилась вверх каменная гряда. Росшие по ее склону мохнатые сосны образовывали своими кронами арку, склоняющуюся к морю. Юркие ящерицы стремительно порхали по нагретым скальным породам, застывая вдруг неподвижными, вросшими в камень изваяниями. Дорога завернула вглубь острова. Громадная бухта своими причудливыми очертаниями буквально заглатывала в себя и морскую набережную и редких прохожих. В другое время это вызвало бы легкое огорчение, но в то утро мы только порадовались перспективе продлить удовольствие от прогулки. Чуточку вилл и отелей примостившихся в устье, вносили своеобразное оживление в пейзаж. Несколько кафе с обширными, требующими значительных исследований меню, компактно раскинули свои навесы и столики. Вот и все вмешательство человека в лоно природы. С побережьем турецкого Мармариса - никакого сравнения. Там каждый погонный метр занят коммерцией в окружении привезенных в кадках пальм. Предаваясь такому сравнительному анализу и не забывая в восторге глазеть по сторонам, мы в каких-нибудь пятнадцать минут были отпущены бухтой к морю. Опять в непосредственной близости, в такт шагам замаячили узнаваемые очертания архитектурной достопримечательности.
       Ее шпиль надвигался на нас со всей хорватской суровостью еще метров триста, когда на пути нарисовалась еще одна, готовая поглотить нас бухта. Чуть большая по размерам, чем предыдущая, она имела идентичное предшественнице оснащение. В ее недрах мы барахтались минут двадцать, предположив, что дорога по шоссе все же, в некоторых случаях, выгодно отличается от изрезанной бухтами набережной. Однако и эта преграда, не вызвала ни малейшего раздражения. Солнышко набирало силу, основательно прижаривая ящериц к скалам, бетонная дорожка нежилась в густой сосновой тени. Настроение было сказочное. Мысли лениво текли в сторону простейших мироощущений и никакой прихотливый изгиб бухты, не мог изменить их направление. Когда на пути выросла третья и последняя бухта, размерами превосходящая все предыдущие вместе взятые, мы даже не вздрогнули. Во всю ее широту и долготу располагались бесчисленные причалы яхт и катеров. Сквозь густой лес мачт и такелажа, с трудом просматривался противоположный берег со столь близкой, если добираться вплавь, башней.
      Еще пара-тройка шагов и на нас обрушился местный Мармарис. Бесконечно тянущиеся кафе, отели и магазины всецело изгнали флору и фауну. Место безобидных пресмыкающихся заняли наглые и столь же ленивые кошаки, кроны сосен оборвались раскрытыми зонтиками и навесами, а скальная порода уступила свои высоты камню зданий. Недавний дождь, не смог повлиять на вечный климат столицы острова. Казалось испокон веков здесь господствовали жара и полное отсутствие ветра. Чудилось, что именно штиль пригнал сюда эти полчища шхун, бригов и каравелл. За все время пребывания в Хорватии мы ни разу не встретили живого, с распущенным дакроном парусника. Зато, как же быстротечен в этих водах бензин! Громадные моторные суда, расшвыривали дорогое топливо не считая гектолитров. Суда поменьше, которые по конструктивным соображениям не сумели обзавестись стационарным, пятисот сильным Меркурием V12, щеголяли им в подвесном виде. И даже крохотные маломерки вполне могли тягаться с нашей машиной в литраже моторов. Подойдя к краю набережной, мы готовились увидеть покрытую мазутом поверхность воды, но с удивлением отметили, что вода здесь такая же чистая, как и на нашем пляже. Ни малейшей бензиновой пленки. Прозрачная толща проглядывалась до самого дна метра на три. Тучные косяки рыбы, ничуть не смущаясь адского грохота над головой, степенно кормились возле кафе останками своих же зажаренных собратьев.
      Свысока бабахнуло солнце и мои барышни спешно принялись наводить макияж солнцезащитным кремом. Меня мазать было уже бесполезно, поскольку увернуться от солнечных, бьющих в цель со скоростью света, лучей вовремя не получилось. Кожа северянина вспыхнула нездоровым багрянцем, никак не походившем на приличный загар. Когда я так сгораю, не помогают не кефир, не сметана, не пиво. Даже оно не способно утолить то жжение, которое я зарабатываю себе каждое лето на протяжении сознательной жизни.
      В детстве, как все нормальные пацаны, я был подвержен пиромании. Рожденный под огненным знаком Льва, я поджигал все что могло гореть. Последний опыт, судя по ожогам на правой руке, был с изолентой приклеившейся к пальцам. С годами увлечение не прошло. Всю жизнь меня тянуло в литейные цеха, кузницы и сварочные мастерские. В доменные печи, горны, и под электрическую дугу. Считаю, что к зрелому возрасту, я отрастил в себе нормальную тягу к самосожжению. И ни обугленные пальцы в детстве, ни слезающая лоскутами шкура на плечах не становятся этому преградой до сих пор. Увы. Я не излечим. Именно это я услышал от женской и подавляющей части экипажа, покончившей с защитно-превентивными мерами против ультрафиолета. Поразительно, как меняются женщины, стоит им почувствовать хоть какое-нибудь превосходство над вверенными им мужчинами. Хозяйской рукой я был лишен фотоаппарата и всех связанных с ним регалий, а затем натерт кремом насильно и одновременно с обеих сторон.
      Подготовленный должным образом к принятию солнечных ванн, экипаж взял курс на шопинг. Под шопингом у нас подразумевается спортивное ориентирование в поиске лучшего магнита на холодильник, пачки открыток из той же ценовой категории, пары безделушек местного изготовления и пейзажа маслом, написанного талантливым аборигеном. Эта увлекательная игра способствует всестороннему развитию интуиции, чувству прекрасного "за недорого", а так же является хорошим аперитивом перед обедом. Продавцы с удовольствием включаются в процесс, торгуясь за каждый пфенниг или юань, словно от этого зависит их жизнь. Ни в коем случае нельзя давать слабину, показывая торговцу, что именно ваша жизнь без этого натюрморта утратит всякий смысл. Взаимные препирательства осуществляются на английском, арабском, русском и туристическим жестовом от Сергея Лукьяненко.
       Наконец, магниты отобраны, открытки сложены в пачку, картина помещена в прочный пакет. Дело осталось за малым - отыскать необходимую безделушку. Однако выполнить этот пункт шопинга не удалось. Представьте себе, что может чувствовать фигурка слоника, когда ее заднюю часть комплектуют глубоко всаженным гвоздиком, на котором вращается пропеллер сделанный из перьев морских птиц, и вы поймете наше безнадежное отчаяние. Грозди связок безобидных животин, с пытающимися вращаться в обездвиженном воздухе перьями, торчащими из зада, смотрятся настолько унизительно, что купить их нет никакой возможности.
       Городок Раб крохотный, насколько можно признать его таковым для четырехсот пятидесяти человек местного населения. И за полчаса мы обошли более или менее значимые его места. Миниатюрная прогулка оставила приятное впечатление. Чистый и аккуратный, без лишних украшательств город, где кроме туристов живут еще и приходящие с промысла рыбаки. Их суда занимают самое почетное место у причала, как раз напротив той самой выдающейся башни.
      Проверенные и временем и волнами, с многочисленными прожекторами для ночного лова, со стройными рядами ящиков и уложенными снастями, содержащиеся в безукоризненном состоянии... Источающие терпкий запах промыслового судна, из сложного букета рыбной вони, дизельного топлива и человеческого пота, они не на секунду не оставляют сомнений, что перед вами настоящие рыбацкие баркасы.
       Несмотря на жару, наше море действовало, как настоящий климат-контроль - смягчая солнце в полдень и отдавая накопленные градусы в туман ночи. Здесь никогда не бывает слишком жарко, чересчур душно или до мозга костей холодно. Местная рыба богата протеином, а витамина Е полно в здешнем оливковом масле. Расслабленный мозг счастливо тащится от суточного распорядка, для соблюдения которого требуется минимум усилий с его стороны. Люди заявляющие, что для них лучший отдых это смена работы, никогда не поймут такого положения вещей. Возможно они по-своему и правы. Действительно, работая попеременно то правым, то левым полушарием, и используя мозжечок в исключительных случаях, можно создать условия при которых смена деятельности принесет ощутимую пользу. Однако попав на этот благословенный остров, даже самые прожженные трудоголики становятся кроткими, как овечки. Забросив рубанки и топоры, зачехлив пишущие машинки и закатав рукава, первые два дня они еще пытаются держать марку. Особо упорные в заблуждениях и на третий день развлекаются игрой в пинг-понг или греблей на каноэ, но в обстановке массового мозгового разврата, такие подвиги обречены на провал в самом зародыше. К вечеру третьего дня, затухающая активность сменяется полной апатией. Плохо артисту без зрителей, теннисисту без болельщиков, а гребцу без восхищения рулевого. Рулевые, болельщики и зрители уже давно на берегу предаются целительному действию матушки лени. И тогда происходит неизбежное. Герой бросает свое весло и глуповато улыбаясь, занимает место в их рядах под навесом.
       Однако существует еще одна многочисленная группа людей, которым закон не писан и на четвертый день. Так называемые археопаты. Прикатив в лагерь и побросав в кучу свои стасорокапятискоростные велосипеды они с увлечением расхваливают местные артефакты и фрески на многочисленных языках на день дольше чем принято. Но проснувшись утром пятого дня, вы замечаете, что и их жизнь пришла в норму. Стадо велосипедов мирно посапывает на полянке, слегка пощелкивая во сне передачами, а их хозяева дрыхнут рядом, время от времени пытаясь педалировать в глубинах спальных мешков. А ведь еще три часа назад они должны были чистить зубы и седлать своих коней во имя Индианы Джонса.
      Остров счастливых овощей - вот, что такое Раб.
      Наши персональные джины-трудоголики были запечатаны в сосуды песчаного пляжа, став Рабами Матушки Лени острова Раб, который и взял на себя хлопоты по избавлению пациентов от упомянутой ломки трудоголизма. Наиболее безболезненный метод лечения, включает в себя рыбацкую экскурсию. Предприняв в начале отдыха этот недорогой сеанс лечебно-оздоровительной процедуры, вы гарантировано будете застрахованы от любого пинпонга и каноэ с фресками.
       Старый рыбацкий баркас терпеливо ожидает последних пассажиров. Шаркая всеми своими сандалетами, пассажиры взбираются по шаткому трапу на борт. Корма палубы, покрыта резиновой дорожкой с присохшими следами последней рыбной ловли. Несколько кресел для зрителей, два газовых гриля и мощная лебедка с намотанной сетью составляют убранство этой части корабля. Верхняя палуба не представляет собой ничего примечательного для опоздавших, поскольку все места там уже заняты. Судя по их багажу, представители бельэтажа - опытные рыболовы-экскурсанты. Их многочисленные термобоксы набиты холодными жестянками с пивом, а все снасти оставлены под присмотром замполита-бабушки вместе с детьми в апартаментах. Рыбалка дело серьезное. И удочки здесь не уместны. Менее разумные, как мы, например, вместо холодильника с пивом приперлись на рыбалку с детьми, удочками и ластами.
      Девушка-контролер сделала последнюю пометку в листке пассажиров, лихо засунула карандаш за ухо и, отвязав причальный конец, храбро перепрыгнула на борт баркаса. "Кухарка", - подумали мы и тут де взяли мысль обратно. "Кухарка" прошла в рубку и уверенным пальцем нажала кнопку экстренного запуска двигателей. Да, дорогие братья и сестры. Здесь в этом благословенном месте, девушки встают плечом к плечу с мужчинами к штурвалам на равных. .. Идиллия образа женщины-капитана, растаяла в дизельной дымке под перестук мотора. Плечистый, пиратского вида парень, в заломленных куда-то на затылок темных очках, аккуратно оттеснил даму от органов управления и перебросил рукоять хода на "полный-вперед". Старый, наспех переделанный в морской трамвайчик, баркас на миг возмущенно поперхнулся сизым выхлопом, а затем, размашисто вспоров зеркальную гладь, устремился навстречу нашему рыбацкому счастью.
       И не успели мы налюбоваться на исчезающий за кормой город, как нам была предложена "юличка". Старший матрос разносил среди гостей эту дивную запашистую самогонку - первейшее средство от морской болезни. Дамы понятное дело, отказались от пятидесятиградусного угощения, а мы с братом-чехом, оказавшимся соседом по партеру, с удовольствием опрокинули свои стаканчики. Недурно, кивнули мы с ним и, освободив женщин от их порций, повторили процедуру дважды.
      Удивительное дело, как легко пьется "юличка" в такую жару. Под набирающим сорокоградусную мощь утренним солнцем Адриатики, с нотками "тройного" одеколона, эта штука делает поразительные вещи. Во-первых, клиент перестает поминутно бегать в рубку с детскими вопросами типа - "Мы уже приехали?" и "А когда мы будем ловить рыбу?", а во-вторых позволяет обойтись без любимых на турецком берегу, аниматоров. Действительно, зачем тратиться на мультиязычного массовика-затейника с сомнительного качества забавами, когда глоток-другой древнейшего противоядия от скуки, решает все проблемы с развлечением гостей.
      Вообще говоря, превращенная в партер корма, намного удобнее титулованного бельэтажа. Она гораздо устойчивее задранного носа - не маловажная деталь, учитывая наше с чехом состояние, с нее рукой подать до морской прохлады, и кроме того, отсюда открывается прекрасный вид на обустройство рулевой рубки. Стоит один раз взглянуть на ее сверхсовременное оборудование, что бы понять, куда пошли сэкономленные на аниматорах куны, и что у рыбы нет ни единого шанса перед таким вооружением. Давно прошли те времена, когда рыбаки определяли места, где будет заброшен их невод, по вкусу, цвету и запаху морской воды, добавляя в такой анализ передаваемые из поколения в поколения приметы и знания. Современный рыбак, а тем более занятый в таком бизнесе, как организация рыбалки для широких слоев населения, не верит никаким приметам, кроме тех, что выдает ему десятидюймовый экран эхолота. Ему не нужно полоскать морской горечью глотку, в надежде, простите за каламбур, набрести на косяк иваси. Он не вынет из футляра сектант и не станет колдовать над таблицами, вычисляя свое местоположение. Его новейший GPS сам приведет суденышко в прикормленное загодя место с точностью до сантиметра, а уж там то и начнется долгожданное представление. И оно началось.
       Первым пришел старший матрос, и вместо того, что бы плеснуть в пустой пластик еще порцию старого губителя печени, выдернул из-под наших задов пластиковую глубину кресел. Охваченный не выветрившимся одеколоном мозг, тут же отметил, что лучшего для освобождения пространства, чем пластмассовый стул, еще не придумано. Две пирамиды седалищ, почетным караулом встали по обе стороны вокруг лебедки. Они стояли вместе с нами, слегка покачиваясь на шаткой палубе, на которой, тем временем, развертывались военные приготовления. Как и подобает таким действиям, они проходили слаженно и дисциплинированно.
      Чья-то рука, словно занавес, откинула створ в тенте, что бы зрители бельэтажа вместе с нами смогли оценить весь театр военных действий. В палубе открылся люк, и старший матрос, словно заправский суфлер нырнул в его пахнущую соляркой глубину. Несколько утвердительных и вопросительных междометий и к урчанию ходового дизеля, добавился частый выхлоп привода лебедки. На сцене, рискнув доверить управление девушке, появился сам капитан. Минута молчания. Капитан, произносит что-то вроде 'поехали', и отжимает рычаги вниз, а среди зрителей начинается что-то вроде паники. В партер спускаются несколько представителей элитного бельэтажа, но все блатные места здесь уже заняты. Десятки фотообъективов нацеливаются на сцену под всевозможными ракурсами. Длиннющая сеть постепенно скрывается за кормой. К ней цепями крепят салазки, и спускают за борт. Стальной трос кажется бесконечным.
      Звучат слова капитана - 'тралить будем два часа'. Сцена постепенно пустеет и все возвращаются к прерванным занятиям. Начинается антракт.
      Экипаж неспешно готовится к кухонной части нашего кордебалета, надраивая закопченную сталь грилей, а их девушка уверенной рукой держит курс, изредка бросая взгляд на дисплей эхолота.
       Два часа на свежем морском воздухе, когда совершенно ничем не нужно заниматься - это ли не подарок в наше сумасшедшее время?
      Но и от отдыха следует вовремя отдыхать. Снова расчищается партер и снова вращается барабан вытягивая километровую сеть. Народ виснет на перилах, пытаясь наиболее полно запечатлеть все нюансы промыслового лова. Последнее усилие надрывно воющей лебедки и под восторженные вопли зрителей, на палубу обрушивается кошель. Не так что бы центнеры, но уж точно - десятки килограммов шевелящегося серебра вываливается на сцену.
      Рыба-ослик явно доминирует количеством над красными усатыми креветками. Из числа несметных сокровищ, морское дно поделилось с нами обломком глиняной амфоры, которая со временем наверняка займет достойное место в краеведческом музее, на радость новым поколениям археопатов.
       Следующим действием было кормление чаек. Как и другие действия, процедура была досконально отрепетирована ее участниками. Весь актерский состав прибыл вовремя и, хотя большая его часть никогда не пользовалась часами, эффект собаки Павлова еще никто не отменял. Только что над нами безмятежно синело небо, как вдруг нагрянул момент истины Хичкока с его "птицами". Подобно другим, военным баталиям на театральных подмостках, массовке отводилась главная роль.
       И это давало тот положительный эффект, которого невозможно добиться никаким другим способом при разделке рыбы - взгляды всех присутствующих были полностью отвлечены от столь неаппетитного зрелища. Многочисленная армада птиц, величаво парила рядом с судном. Своей синхронной с ним скоростью чайки напоминали самолеты выполняющие дозаправку в воздухе. Некоторые, наиболее наглые пернатые хулиганы, летели так близко, что при желании можно было погладить их ярко-желтые клювы. Единственное, что отличало их от истребителей в дальнем походе возле танкера, так это то, что те не сталкивались в воздухе, с матерными криками выхватывая друг у друга заправочный шланг. Горластые и голодные, они с убийственной точностью пикировали на бросаемые им ошметки, затевая в образовавшейся давке яростную борьбу. Зрелище было страшно и завораживающе. Птиц было так много, что казалось, им ничего не стоит прорвать нашу оборону, короткой атакой утащить весь улов и напоследок перевернуть баркас. Очень может быть, старина Хичкок, был свидетелем подобной процедуры кормления, и знаменитые "Птицы" родились под пережитыми впечатлениями.
      Но вот сцена опустела. Улов спрятан в корзинки, резиновый пол вымыт, а на поддоны грилей засыпан слой крупной, каменной соли. В качестве аперитива нам было отведено время для купания.
      Судно стояло на якорях в симпатичной бухте, с удивительной чистоты водой. Население дна не слишком радовало обитателями. Морские огурцы, ежи, маленькие крабы, густые водоросли, вот собственно и вся флора и фауна. Но даже без погружения в сказку, Адриатическое море дарит незабываемые ощущения. Теплая, как парное молоко, вода нежнейшим туманом обволакивает тело. Шелковистые, невесомые волны, чуть покачивают достигший полного расслабления организм, над головой медленно колыхается чистейшая синева неба, а извилины наконец-то распрямляют усталые линии. Не чудо ли?
      Вылезали на борт голодные, как семеро волков в обнимку с хорошим и здоровым аппетитом.
      Для затравки перед нами поставили громадное блюдо с зажаренной до хруста мелкой рыбешкой обложенной дольками лимона. Предусмотрительные хозяева, во избежание травм не снабдили нас вилками. Подобно недавним чайкам мы с голодным клекотом бросились на пескаря. Блюдо тотчас же исчезло под крыльями растопыренных пальцев. Это была совсем не степенная трапеза, когда кушанье благородно смакуется под неторопливую беседу. Со всех концов стола неслось чавканье. По-русски, по-чешски, по-немецки, французски...
      Под звуки работающих на всю катушку челюстей, постанывая и поскуливая, мы безостановочно уминали все, до чего могли дотянуться. Трижды менялось блюдо, и трижды никто не делал паузы хотя бы на глоток пива. Голод, навеянный морской прогулкой в паре с первозданной свежестью продукта, творил чудеса даже среди подрастающего поколения. Детские молочные зубы по взрослому рвали на части золотистые бока, безо всяких там "Попить". И только к главной перемене блюд в виде уже кондиционного ослика со товарищи, сотрапезники, счастливо отдуваясь и вытирая пот с благородных лбов, стали посылать персонал за пивом.
      Да друзья мои. Это было настоящее, всамделишнее, с уготованными адскими муками (совести по диете) - его величество чревоугодие. Смею со всей серьезностью заверить, что согрешивших против его канонов, а именно воздержавшихся от вкуснейшей и обильнейшей пищи, на борту не было. Не смотря на то, что огромных блюд с восхитительной рыбой, было аж семь штук. Обессилено стеная на русском, чешском, немецком и французском, мы умяли это все.
       Прогулка в гору? А что еще нам оставалось, если баркас причалил возле какого-то курортно-островного городка с центральной улицей, тянущейся в поднебесье.
       Ничто так не изгоняет беса чревоугодия, как трех километровое восхождение по вертикальному шоссе. Складывалось впечатление, что без специальных лебедок, поднять на такую кручу автомашину невозможно никаким дизелем. Было совершенно непонятно кто, как и для кого проторил эту дорогу, покрыл ее гудроном и даже выполнил разметку. Чуть не вываливаясь из ремешков сандалий, честным словом, а вовсе не каучуком цепляющихся за покрытие, методом лыжников, то лесенкой, то елочкой, мы начали свое первое в этом сезоне восхождение. Почему-то нам до смерти захотелось узнать, что находится там, на верху, на самом горизонте.
      Мимо проплывали низенькие заборы. Как и все здесь, построенные из камня, без всякого намека на известку. Вероятнее всего, в старые добрые времена владельцам земель, просто было лень утаскивать добытые при расчистке территории валуны дальше, чем граница их владений. Со временем, эти кучи превратились в ограды. Образовавшуюся в скальной породе выемку, владельцы побогаче, засыпали дорогой здесь почвой, а те, кто победнее - засевали оливой.
      Ибо никакое другое дерево не в состоянии плодоносить, питаясь гранитом и редким кварцем всухомятку. Заброшенные участки, где на выбеленных временем и солнцем камнях, кроме зеленой оливы не растет ни какой другой, включая крапиву, овощ, смотрелись нелепо, дико и торжественно.
      Каждый второй хорват - сам себе каменщик с рождения. И по сему, все творения складываются, дешево, сердито и на века. И со славянской же хитростью безо всякого цемента. Взять, хотя бы ограды - сколько возможности для апгрейда! Сдружился, скажем, с соседом справа и чтобы через забор не сигать, разобрал кладочку и ходи на "юличку" хоть каждый вечер в не штопаных штанах. Поссорился - заложил обратно. Прикупил козу и тут же оградку вокруг нее соорудил. Прирезал животное, на свадьбу сына, а в приданное кусок сада соседского оторвал - разобрал загончик съеденной козы и использовал его булыжник для ограды привалившего счастья.
       Богатая протеином рыба, позволила нам одолеть немыслимо крутое шоссе, достигнув таки горизонта. К нашему огорчению, небольшое плато, образовавшее своим началом его линию, переходило в такой же заунывный подъем, заканчивающийся где-то настолько высоко, что тамошний горизонт был уже не различим. Наверное, за ним располагалось еще одно плато, а за ним еще и еще...
      Сзади раздался гудок, и нас обогнал старенький Пежо 4. Машинка с ревом перевалила через воображаемую линию горизонта, наддала ходу по ровной поверхности, и унеслась вертикально вверх к следующему рубежу, оставив нас в размышлениях о соблюдении хорватами элементарных законов физики
      Пришло время вернуться на пароход. Вот вопрос - как женщины умудряются ходить на двадцати сантиметровых каблуках? Нет никакого разумного объяснения тяги лучшей половины человечества к спортивной ходьбе на цыпочках. На всем спуске вниз, стирая протектор подошвы и щелкая коленными суставами на манер ABS, я ощущал себя балериной в сандалиях. Забравшись на борт и избавившись, наконец, от обуви, пахнувшей горелой резиной, мы почувствовали себя гораздо лучше, особенно получив законные тридцать грамм.
      С баркаса, пришвартованного в бухте города Раб, мы сходили в твердой уверенности что: Не смотря на всю простоту, незатейливость и сервис состоящий из наполненных тройным одеколоном стаканчиков, такая экскурсия - лучшее начало отдыха для разума стремящегося к полноценному просветлению. Хотя и соглашусь, что "ничего неделание" сначала пугает, как камера психушки и смирительная рубашка. Но ненадолго.
       Семь дней прошли как месяц. Посвежевшие головы с дефрагментированной памятью и пропатченные морскими и солнечными ваннами организмы, вот что мы увозили с собой. Такое больше нигде, и ни за какие деньги не купишь. Лето вступало в свои права, снижая мощность морского климат-контроля. Впереди за перевалом нас ждал Балатон и прохлада. А сюда, мы еще вернемся. И не раз. Вот только отстоим эту двух километровую очередь на обратный паром.

    10


    Васильева Т.Н. Novem   12k   "Рассказ" Мистика

      
      Novem
      
      Грустно, серо, как-то все печально кругом... Осинники сиротеют, опадают последние листья. Засыпают до весны загрустившие поля.
      Поздняя осень хозяйничает в приютившейся у леса российской деревеньке, покрывая легким инеем дородные избы и покосившиеся лачуги. Я бегаю пацаненком по деревенским улицам да народ рассматриваю: кто каким делом занят...
      Сколько мне лет? Шесть, наверное. Теплые штаны да старенький зипун, шарф, связанный бабушкой из старой кофты, шапка-ушанка, сапоги. Во дворах мужики готовят сани, смазывают салом и маслом телеги, убирая их на долгое время в амбары. Ждут, когда ночной снег выпадет, тогда и путь санный мостить можно будет да с распутицей бороться, дороги то дождем польет, то колдобинами заколотит.
      Девки радуются первой пороше, веселые да румяные, с парнями в снежки перебрасываются. Да недолги уличные игры - сыро, холодно и темно в это время. Не успеет утро наступить, как уже сумерки догоняют. Вступает в свои права хмурый Ледень.
      Матушка домой кличет: печь натоплена, на ужин теплые шанежки с горячим молоком, да морковные паренки, а потом бабушкины сказки. Лежу на печи, слушаю, глаза смыкаются, от развешанной рядом сырой одежды идет легкий пар, я незаметно засыпаю. dd>   Сквозь сон понимаю: Новем пришел. Как всегда, принеся мне простуду из-за промокших ног. Я не люблю его. Каждый год с тоской жду появления и радуюсь уходу. А он промораживает меня сыростью до дрожи, а, чтоб совсем не замерз, рассказывает разные истории, то пугая, то заставляя восторженно удивляться, то возвращая в далекое чужое детство...
      ***
       Саднит горло. Полощу теплой водой, как учила одна из соседок: три капли йода, немного соли, немного соды. По радио тихо играет блюз. Медленно раскачиваясь под томно-тягучую мелодию, растворяю таблетку аспирина и пью мелкими глотками горячее лекарство, скорее бы свернуться в клубочек, укрыться теплым одеялом.
       А утром... Серый плащ Новема затянул небо, опрокинулся на землю мокрой снежной крупой, подул сырым промозглым ветром. Я не хочу открывать глаза, голова не подымается с подушки. Новем тормошит меня: заставляет вставать, надевать теплые вещи, тащит меня на холодную улицу, смеясь, бросает мне в лицо пригоршню кусачих снежинок.
      - Вечером мы пойдем с тобой в лес, я буду рассказывать тебе свои истории, - успевает прокричать на ветру. Исчезает. Я его не вижу. И все же он повсюду.
      Плетусь на работу, чтобы с трудом отсидеть восемь часов, мечтая о теплой ванне. Как только мое жаждущее покоя тело погружается в воду, является Новем. Он сидит на бортике ванны и шепчет зловещим голосом: "Вставай, я поведу тебя в лес. В лес. В лес... В лес...". Его слова пугают и убаюкивают. Я пытаюсь бороться, закрываю глаза: никуда я не пойду. Растираюсь до покраснения махровым полотенцем, пью теплый чай с медом и лимоном, и с наслаждением прячусь под одеяло, крепко прикрыв веки...
      
      Новем тащит меня через лес, тонкий снег чавкает под ногами, сыро, мерзко, мы разжигаем костер, пытаясь согреться.
      -Смотри,- Новем простирает над костром ладони. Как завороженный, смотрю на его руки. От бликов костра они становятся прозрачно-алыми, с них словно капает кровь на стылую землю. Ладони Новема - как огромный экран, я вижу дворец, много вооруженных людей, много крови, она заполняет все, окрашивая флаги, транспаранты, косынки на девушках. Красный цвет багровеет, я не вижу ничего, кроме этой бордовости, на мои руки стекают капли теплой крови, я пытаюсь стряхнуть их.
      - Не пытайся. Это навсегда с тобой. Ты забудешь - я приду и напомню...
      - Зачем? - Липкий пот течет по спине, - Меня там не было, я не хочу этого видеть!
      - Это навсегда, - повторяет Новем и тяжело вздыхает. Капюшон темно-серого тяжелого плаща с утепленной подкладкой надвинут им на глаза так, что я никогда не могу рассмотреть его как следует.
      Стало прохладно. Новем подбросил веток в потухающий костер. Я поежился. Я знал, что он счастлив в этом моросящем снежной слякотью мире.
      - Открой глаза, - слышу я его шепот. Лес... Слава богу, нормальный лес, серый, под темным, затянутым сплошной облачностью небом. Полуголые деревья. Грязный снег. Я люблю серый цвет? Новем смеется каким-то странным далеким смехом: " Все относительно, сынок". Мы пьем горячий чай из неуютных жестяных кружек. Снежные мокрые хлопья падают сверху, и мы становимся похожими на двух больших нахохленных птиц.
      Неожиданно Новем вскакивает, распахивает свой плащ, я роняю кружку, чай шипит, растворяя снежный покров.
      - Иди сюда, Димитрий, - у меня нет сил противиться, я делаю два шага, и меня затягивает черный подклад его плаща. Я лечу через пространство и время - мимо летят города, события, я не могу остановиться, слышу крики, стоны, много убитых... много крови... реки...
      Открываю глаза: старинные хоромы? Я в княжеской, но не парадной одежде. Имя мне, данное при крещении - Косма, в миру я князь, ко мне иду люди, они несут свои сбережения: кольца, монеты, оружие. Рядом мой соратник, мне дают в руки драгоценную икону, я понял, что сейчас произойдет, знаю, что мы правы, что победим в борьбе с лжеправителями. Но, опять же руки... они в крови. Новем, Новем, да что ж такое? Я не хочу... Не хочу звона оружия, стонов раненых, похорон убитых, меня пугает плач несчастных женщин, горе сирот.. Не хочу крови... Я начинаю задыхаться.
      - Не хочешь? Извини, но я такой. А в осень одна тысяча триста седьмого года, - пытается продолжить свой рассказ Новем, но я прерываю:
      - Ты хочешь сказать, что каждые триста пять лет это повторяется? - с ужасом делаю страшное открытие, не давая ему договорить. Кивнул, задуматься заставил. Жуткие мысли сжимают голову ледяным обручем, я начинаю считать, выходит, в следующий раз горе и кровь придут к нам в две тысячи двести двадцать втором году. Но зачем, почему? По-че-му?
      
      Новем встает, и становится таким огромным, что я невольно запрокидываю голову. Он поднимает руки к небу, и высоко над нами раскидывается космический ковер, украшенный Солнцем, планетами, звездной россыпью...
      - На внешней стороне Солнечной системы находится Звезда Подземного царя, мой небесный покровитель. За двести сорок восемь лет он совершает оборот вокруг Солнца. Вращаясь вокруг своей оси, он раскидывает по Вселенной ледяную пыль из застывшего метана. Его спутник - Харон, перевозчик мертвых, несущий холод и ужас.
      - Ты вообще ничего не знаешь веселого? Потому и любишь это хмурое небо? Мне страшно с тобой! Я боюсь твоих рассказов!- кричу, срывая голос.
      - Слушай! Я рождаюсь, когда приходит власть Скорпиона - ярко-красного знака смерти. Мои камни - рубины, карбункулы, гранаты и кораллы. Я - единственный, для кого число "шестьсот шестьдесят шесть" - счастливое. Мой девиз: "Песнь любви на поле битвы". Во мне живут любовь и смерть, драма, бунт, тайна и страсть. Вода - моя стихия. Вот и несу с собой сырость. Моим сынам свойственны разум и эмоции, а дочерям - мистическая страсть.
      - У тебя есть дети? - удивленно спросил я его.
      - У меня их много, - ответил он вполне серьезно.
      - Расскажи мне о них.
      - Твоей жизни не хватит обо всех слушать. Среди моих сыновей полководцы и адмиралы, изобретатели и ученые, писатели и композиторы...
      Новем замолчал, задумался, наклонился над костром, кажется, заснул. Я укутался потеплее. Закрыл глаза и решил тоже подремать.
      
      Сквозь тихий шелест снежинок я услышал знакомую красивую музыку. Изумительные голоса нежно звучали в лесной тишине. Да, и не лес это уже был. А половецкая степь. Девушки пели о любви, о цветах. В тихом изящном танце плыли мимо меня половчанки. Да это же опера "Князь Игорь", половецкие пляски. Я загляделся, заслушался, измученный страшными картинами мозг с радостью переключился на изящную музыку Бородина. А вот и сам Игорь в походном княжеском наряде, беседует с ханом половецким Кончаком, предлагающим позорную свободу...
      - А ведь это я родил на свет химика, - скрипучий голос Новема вернул меня в наш с ним серый лес.
      - Ты все испортил! Ты украл у меня музыку!
      - Я? Нисколько, просто сказал правду.
      
      И снова я окунаюсь в прошлое, наблюдаю пацаненком за деревенской жизнью. Мужики стригут овец, бабы готовят кур на продажу. Закрома заполнены, празднует народ казанскую-гулянскую: достают из подполов разносолы, ставят бражку, топят печи да пекут пироги. И мясо - варят, тушат да жарят - такие запахи, никто не откажется от угощения. Славится Русь пирогами да щами...
      А в Дмитриевскую субботу поминает народ воина и великомученика, покровителя славян Святого Димитрия. Всю неделю почитается и празднует свои именины Димитрий. Говорят, брал он с Великим Олегом Константинополь, защищал славян в борьбе с грозным Батыем.
      - Гордись своим именем, сынок,- напутствует меня отец, рассказывая о ратных подвигах.
       На Кузьминки девки да бабы кудели льняные плетут, да смотрины устраивают - чей холст лучше, нежнее да красивше получился. На Филиппов день - прядут пряжу, кое-где последние свадьбы играют. Потом долго свадеб не будет - начинается время Рождественского Поста.
      Сковывают реки ледяные кузнецы, скоро и путь санный проложится, да метели кружить начнут. Вступает в свои права Серебряная осень, чтобы вот-вот передать Русь Матушке Зиме. Пограничное время, волшебное и мистическое...
      
      - Ты спрашиваешь, умею ли я веселиться? - возвращает меня в настоящее голос Новема. Вот он встал на ноги, засвистел, - примчалась тройка лошадей, запряженных в сани со звенящими бубенчиками.
       - Садись да укройся теплее.
       - Куда ты меня повезешь?
       - В гости к зимнему волшебнику.
       - Но ведь ещё нет зимы?
      Новем засмеялся, сел на облучок, взял в руки вожжи. Поехали!!! Тройка резво несет нас по первым санным путям, ели мощными лапами машут вслед, едем долго, я задремал. Морозец крепчает, и снегу все более, вот уже и глубокие сугробы горделиво высятся по сторонам дороги. Думал, замерзну в пути, нет - разбудил меня Новем: "Вылезай, приехали, - смеется, - что, не жарко?". Морозец скрипит снежком под ногами, нос и щеки пощипивает, понять не могу, где мы?
      Дворцы, как сказочные пряники, полно народу, все разнаряженные: тут тебе и Санта Клаус, и Дед Мороз, Санта-Клаас из Финляндии, Чисхан - якутский Дед Мороз, карельский Паккайне, зимний сказочник Микулаш из Чехии, нарядные Снегурочки, что за праздник? До Нового года ещё так далеко. "День рождения", - кричит Новем. Дает мне в руки красивый конверт - написать поздравление Зимнему Волшебнику. Тут я понимать начинаю: а ведь мы в Великом Устюге! Имениннику-то более двух тысяч лет, а вокруг елки бежит в хороводе как добрый молодец!
      - Новем, мы в сказке?
      А он смеется, ледышками кидается, в хоровод меня затягивает. Не заметили, как прошло время, не помню, как ехали обратно, и вот я снова лежу в теплой постели, а в окно смотрит на меня хмурый Новем.
      - Я скоро уйду...
      - Подожди... Скажи мне, ты же предпоследний из всех, последний из трех, почему называешь себя Новемом?
      - Ты же умный, сам поймешь,- качает головой, укрываясь плотнее в серый плащ, и исчезает на целых двенадцать месяцев.
      Я зарываюсь поуютнее в теплое одеяло, закрываю глаза, медленно засыпаю, прошептав:
      - Прощай. Нет, до свидания, Novem...

    11


    Ледовский В.А. Танцующие города   27k   "Рассказ" Фэнтези

      Россия, век XVIII-ый
      
      - Алексей, я слышал, вы изрядны в италийском. Соблаговолите спросить у полковника, насколько верны слухи, что его жена Лоренца на самом деле никто иная, как прославленная царица древнего Египта Клеопатра?
      Молодой Уваров несмело улыбнулся, полагая, что барон шутит. Но Мельхиор Гримм смотрел на него с уверенной покойной силой, и противоречить лицу, приближенному к императрице, юный повеса не решился.
      Пожал плечами, кивнул, пританцовая, раскланиваясь со знакомыми, отвешивая рискованные комплименты пресыщенным фрейлинам, покровительственно кивая юным дебютанткам, направился через залу к графу Фениксу, беседующему с хозяином бала, князем Гавриилом Гагариным.
      После того, как Нормандец, посланник мадридского двора в России, заявил, что полковник Феникс на испанской службе не состоит, доверие к графу упало. Но покровительство обер-гофмейстера, действительного тайного советника и статс-секретаря Елагина, а тем паче светлейшего князя Потемкина открывало многие двери, не говоря уже о гостиных русских масонов. Гагарин же, годовалый сын которого был чудесным образом спасен иноземцем, просто боготворил прославленного мага и алхимика.
      Алексей пространно извинился перед хозяином за вмешательство в разговор превосходящих его положением и годами лиц. Впрочем, князь Гавриил снисходительно относился к своему юному дальнему родственнику, потому спускал ему даже большие шалости.
      Все же Уваров не преминул украдкой обернуться, выглядывая, далеко ли Гримм, и надеясь таким образом выгадать случай обратиться к Фениксу с любой иной безделицей, дабы избегнуть риска быть осмеянным. Но барон уже стоял тут же, рядом, и одобряюще сжимал локоть юноши.
      Смирившись с неизбежным, тот наклонился к уху гостя, румяного, одутловатого, упитанного мужчины с упрямым подбородком и чувственными губами.
      Прошептал фразу, в которой насторожившийся Гримм уловил: "... Клеопатра ... Египет...".
      Пухлый рот Феникса выстрелил быстрой итальянской скороговоркой, после чего граф свысока победно оглядел собравшихся вокруг него людей.
      Алексей вскинул домиком брови. Озадаченно посмотрел на барона.
      - Он говорит, что не собирается объясняться по поводу личных дел своей семьи и жены. Но отрицать высказанное предположение не будет, чтобы ненароком не солгать.
      - Вот даже как? - скептически усмехнулся Гримм. Скорчил лицо брезгливой гримасой. - А вот еще прошу вас, скажите полковнику, что я сейчас очень беспокоюсь за Юсупова. Это сын моего друга, известный недоросль, жуир и бонвиван. Приходилось слышать, что царица Клеопатра требовала жизни за ночь своей любви. Так вот, если молодой Юсупов завтра не появится к заутрене, будут большие проблемы. Очень большие.
      Князь Гавриил зашевелил толстыми выпяченными губами, осмысливая сказанное. Понял подтекст. С укоризной посмотрел на немца.
      - Переводите, переводите! Да так, чтобы все, как надо, понял! - поторопил Гримм раскрасневшегося Уварова.
      "Надо же ... как попал... принесла его сюда нечистая". - чертыхнулся тот, пряча неудовольствие и даже внезапно вспыхнувшую ненависть к барону. - "Ладно, авось пронесет. Рассказывали, что Феникс не ревнив".
      Вновь наклонился к уху гостя, запинаясь, стремясь затуманить смысл, выдавил из себя длинное предложение.
      Граф пристально посмотрел в лицо Алексея. Метнул быстрый разъяренный взгляд на барона. Осмотрел залу. Порывисто обернулся к Гавриилу Гагарину.
      - Говорит, что неотложные дела ждут его дома, и он вынужден откланяться, - растерянно перевел Уваров, наблюдая, как широкая спина Феникса исчезает в проеме дверей. - Что же теперь будет?
      - Ничего не будет, юноша. - Успокоил Гримм. - Юсупов известный бретер, никогда не расстается со шпагой, и с рогатым мужем вдвое себя старше справится без труда. А если нет ... что же, его проблемы. Прелюбодеяние должно быть наказано.
      - Однако ж... как-то, все не очень хорошо получилось... - выдавил из себя, наконец, Гагарин. Вытер батистовым платочком лицо. С неудовольствием глянул на немца, собираясь выговорить ему, а заодно и Уварову.
      - Повеление императрицы, ослушаться не осмелился! - Отрезал барон.
      Тем дело и кончилось. Но только для тех, кто остался в этом давно прошедшем и почти всеми забытом Санкт-Петербургском вечере.
      
      Австрия, XIX век
      
      Многое можно поставить в вину Александру Благословленному. Смерть императора Павла - и прощение сыном тех, кто убил отца и божьего помазанника на трон. Неразумный союз с коварным Альбионом, что еще не раз горько отзовется матушке-Руси. Поражение под Аустерлицем, позорную сдачу и сожжение Москвы. Нерешительность в проведении реформ и поспешное тайное Таганрогское отречение от трона, приведшее к гвардейскому бунту на Сенатской площади и в Малороссии.
      Ладно, что было, того уж не изменить. Старец Федор Кузьмич замолит все грехи. Отстрадает перед Богом за себя и Россию.
      Но вот за то, что император Александр I положил конец спору о том, прилично ли мужчине прилюдно обнимать рукой благородную даму за талию, самолично - первым из государей - исполнил тур вальса на балу, вот за это смелое решение - огромная ему благодарность от многих миллионов последователей и восторженных поклонников плясок германского простонародья.
      Это очень сладко - перейти от котильонов и менуэтов к танцу, где пары плавно и легко скользят по паркету в залитом светом сотен свечей зале, где у девушек так кружится голова, что они стараются - сами! - крепче и теснее держаться к партнеру. Прикосновения сводят с ума танцующую пару, заставляют все быстрее и отчаяннее кружить, все плотнее льнуть друг к другу, так, что уже не понимаешь - это еще допустимое времяпровождение полузнакомых людей, или уже начало едва прикрытого рамками приличий флирта?
      Слава элегантному и очаровательному венскому вальсу! Лучшему и наиболее изящному способу знакомств и сближения - во всех смыслах - молодых людей!
      Да и не очень молодых, если честно...
      Чуть надменный аристократ неопределенного, ближе к пятидесяти годам, возраста в этом сезоне был завсегдатаем балов, проводимых в столице Австро-венгерской империи.
      Русский князь с неистощимым кошельком, и не обремененный семьей. Много таких разъезжает, борясь с меланхолией, по Европе, приходящей в себя после наполеоновских потрясений.
      Танцевал он прелестно. Так, что перехватывало дух, и не хотелось ускользать из рук столь умелого и нежного мужчины. Мало того, при этом совсем не стремился очаровать партнершу, добиться свидания или хотя бы признания в симпатии к себе, не объяснялся в любви - что заставляло многих дам серьезно досадовать.
      - Князь, кто будет вашей избранницей в этот вечер? - Баронесса Хелена Отстад прихватила гостя за локоток, прижалась к нему пышным бедром. Была она очень строгих правил, и в отношении кого другого бы так не поступила - но этот русский был неопасен, потому Хелена сочла возможным его - и наблюдающего за происходящим своего супруга - немного, безусловно, в рамках дозволенного, подразнить.
      - Вы прелестны, баронесса. Ни в чем не могу вам отказать, потому ваше решение для меня - приказ! - улыбнулся русский.
      - Пожалуй, попрошу обратить внимание на мою кузину. Она недавно приехала из Трансильвании. Совсем дичок, как тамошние гунны. Полагаю, ваше общество будет для неё очень полезно. Позвольте, я вас друг другу представлю!
      Отстад подвела мужчину к высокой, не уступающей ему ростом блондинке с холодным взглядом голубых глаз и надменным прямым носиком.
      - Это наш денди, князь Тимофеус, рекомендую. По части танцев, милая, лучшего не найти. Фройлян Диана, мой друг.
      - Очень приятно. Вы знаете, вам очень подходит ваше имя. Диана - древнегреческая богиня охоты, равнодушная к мужчинам девственница, привлекающая и безжалостно разбивающая их сердца.
      - Ну, князь, не пугайте мою юную неискушенную кузину, - заколыхала щеки и грудь смешком пухленькая баронесса. Обратилась к девушке. - Не бойся, милая, он совсем не Казанова. Хотя, был лично и с ним знаком, если тебе интересно, обязательно расскажет. Ну, а коли будет проказить, пожалуйся мне, и я его примерно накажу!
      Удалилась, покачивая широкими бедрами под пышной, в оборках, юбкой.
      - На самом деле, вам очень подошло бы ... принцесса Диана! Такая, ледяная неприступная сногсшибательная красота. Вот, объявляют вальс! Вы разрешите вас пригласить? Когда звучит музыка, я просто не могу устоять!
      - А говорили, вы не соблазнитель, - холодно улыбнулась высокомерная прелестница. - Ну что же, надеюсь, танцуете вы не хуже, чем расточаете комплименты.
      Стоящий за пюпитром музыкальный бог Вены Иоганн Штраус взмахнул руками, изменчивым ритмом и темпом запели скрипки, и пары заскользили по залу в метели разлетающихся подолов платьев, фалд сюртуков, чередовании правых и левых поворотов.
      Диана чуть откинулась на уверенно поддерживающей её правой руке мужчины, поначалу заметно отстранялась от него, но спустя некоторое время удивленно глянула сквозь полуприкрытые веки, расслабилась и позволила себя вести.
      Они словно летали по залу, кружились двумя прильнувшими друг к другу лепестками - черным и снежно-белым, и девушка уже не помнила себя, её сладко укачивало в ликующих волнах музыки, нежной привязанности партнера, восхищении окружающих. И когда тур закончился, она не выдержала, прижалась к мужчине, почти упала в его объятия. Только аплодисменты их мастерству со стороны почувствовавшей неладное Отстад заставили её отстраниться.
      - Вы ... очень хороши ... - отметила Диана, удерживая, приводя в порядок сбивающееся дыхание. Её щеки пунцовели нежным алым цветом, а глаза блестели подступающей чувственностью. - Мне хотелось бы взять у вас ... несколько уроков.
      - Я странный человек, - повел плечами князь. - Днем я сплю. Словно вампиры, которых, как говорят полно в вашей Трансильвании. Но каждую ночь, я в вашем распоряжении.
      Еще несколько вечеров они были непревзойденной парой всех балов. А потом Отстад, поговорив с русским и выяснив, что на брак с ним девушке рассчитывать не стоит, отослала кузину в Бремен. Спустя некоторое время и князь Тимофеус покинул Вену. Отправился ли он вслед Диане, или в какое иное место, кто знает? Во всяком случае, у баронессы этого русского больше никто никогда не видел.
      
      Франция, XX век
      
      - Эй, морячок, пойдем на набережную, там сегодня пляски до утра! - смешливая брюнеточка машет мне узкой ладошкой от кафешантана, освещаемого сверху разноцветными фонариками, снизу стоящими на брусчатке жаровнями, на которых в оливковом масле скворчат обваленные в сахаре оладьи.
      Стройную фигурку сладострастно облизывает веющий от бухты Каталонцев бриз, стремясь, подобно скульптору, отделить все лишнее, обнажить прелестное юное тело.
      - Обожаю это дело. Но не слишком ли стар для тебя? - девчонке лет двадцать. А мне ... об этом лучше даже не вспоминать.
      - Главное, чтобы у тебя нашлась пара монет заплатить музыкантам! - улыбается чертовка. - Тогда, клянусь, первый танец по праву будет с тобой! А дальше, уж извини, как получится!
      - Если ты начнешь со мной, с другими тебе уже не захочется. - Ответно смеюсь я.
      - Какой самоуверенный! - подставляю локоть, девушка кладет легкую кисть на мое предплечье. - Я Мирей. А ты, матросик? Хотя, по годам, скорее, боцман. Или даже шкипер?
      - Я вообще не мареман. А даже целый русский князь.
      - Иммигрант, что ли? - щебечет брюнетка, и неожиданно переключается на политику, - а, слышала, ваш Сталин подписал пакт о ненападении с Гитлером. Теперь войны не будет.
      - Сталин, он не мой, - поправляю строго, - и с чего ты взяла, что войны не будет?
      - Ну, как же, - искренне удивляется Мирей, - у Германии мирные договора со всеми в Европе - нами, Польшей, Италией, Британией, теперь с Россией. А кроме немцев, кому воевать?
      Узкий мощенный булыжником проулок горной речкой вливается в набережную. На ней уже расположился квартет - аккордеон, гитара, скрипка и контрабас, негромко играют вразнобой, настраивают инструменты. Полукругом толпится неплатежеспособная молодежь - студенты, рыбаки, девицы разных возрастов и видов занятий.
      - Андре, со мной русский князь, он заказывает, начинай! - провоцирует всех и обращает на меня внимание публики моя проказница.
      Ничего не остается, как сунуть музыкантам десятифранковую банкноту. Шепчу на ухо пожилому седовласому Андре короткую фразу. Он уважительно смотрит на меня, пристраивает скрипку под подбородок, касается смычком струн ...
      Звучат чарующие аккорды кумпарситы. Ровесницы моей проводницы.
      Подхватываю Мирей и под рыдания старенького аккордеона уношу её в кружения. Под нами - ночное море с тянущейся от горизонта лунной дорожкой. Вверх, к серпу луны в бриллиантовой россыпи звёзд, подымаются каменные громады зданий спящего Марселя. А мы разыгрываем маленький спектакль для полусотни зрителей. Где я - автор каждого штриха, движения, подтекста.
      Танго - это импровизация, в которой без импульса мужчины женщина и шагу не ступит. Сейчас, в этом танце, я очарую Мирей, а потом пренебрегу ей. Заставлю её сначала меня полюбить, затем возненавидеть.
      Но для начала - мне нужно, чтобы девушка мне поверила. В таком танце, это очень важно. Женщина должна быть уверена в крепости мужских рук и точности его намерений. В том, что её не уронят или не наступят на ногу. Потому - не будем торопиться. Некуда - до рассвета еще далеко...
      Девчонка талантлива. Хватило несколько минут, чтобы поняла все, без слов, только по прикосновениям, направляющим толчкам, взглядам и даже дыханию. Закрыла глаза, и теперь синхронно отвечает на мои движения. Словно мы - давно изучившие друг друга и умело делящиеся наслаждением любовники.
      Кумпарсита - поистине вертикальное выражение горизонтального желания. Если вальс - эротика, то танго - это почти животная страсть, взрывающая неудержимым желанием пах, соски, губы. И если не исчерпать себя танцем до изнеможения, расплатою будет нервный срыв.
      - Я ... сейчас... - хрипло шепчет девушка. С трудом отделяет себя от моего тела, исчезает в темноте.
      - Эй, старик, - голос, полный ненависти. Мне в лицо оскаливает зубы высокий светловолосый юноша со шрамом на левой щеке. - Она моя! И уйдет отсюда только со мной! Понял?!
      "Это не тебе решать", - думаю, но не говорю этого. Что толку спорить?
      Ревнивец отшатывается. К нам направляется Мирей. Она в бешенстве, шипит: "Пошел отсюда, Жан! Или я скажу, чтобы мой отец тебя уволил!".
      Парень исчезает, будто проваливается сквозь землю. Мы вновь сливаемся в объятиях. Девушка неутомима. Страстность и ненасытность в танце - отражение сексуальности. Тяжелые, но сладкие ночи ждут её мужа. Если она его будет хотеть. Иначе, всё достанется любовникам.
      Музыкантам я заплатил вперед, и они стараются вовсю - уже не для танцующих, а изливают бурлящую и в них страсть, предчувствуя близкую развязку разворачивающейся на их глазах драмы. Потому что девушка очарована пришлым мужчиной, а её давний ухажер наливается граппой и сжимает в потной ладони рукоять раскладного ножа. Танго - это самый близкий к кровопролитию и смерти танец.
      Но трагедии не будет. Молочным светом наливается восточный окаем моря.
      Я перемещаюсь за спину Мирей. Первый луч солнца, мои руки соскальзывают с её осиной талии.
      Из рук Жана вываливается бутылка. Вразнобой бросают играть музыканты, скрипач перестает последним. Его глаза были закрыты, потому он не увидел, как русский князь-тангольеро словно растаял в воздухе.
      Спишите все это на переутомление и злоупотребления виноградной водкой и сидром, ребята.
      И дай бог, Мирей, тебе судьбу лучшую, чем привязанность ревнивца...
      
      Бразилия, XXI век
      
      В феврале здесь - разгар лета. В знойные часы город отсыпается, а после заката с головой бросается в недельный праздник, когда отменяются строгие порядки, почти беспредельно раздвигаются рамки приличий, все любят почти всех, и под бдительным суровым оком гигантской статуи, вскинувшей в изумлении перед этой вакханалией руки над каменными джунглями, воцаряется безумное веселье.
      На этот раз я одет в легкую просвечивающую водолазку и снежного цвета брюки. Ну что же, вместо Остапа Бендера исполню его мечту - пройдусь по Рио-де-Жанейро в белых штанах. Здесь, на этом самом великом карнавале, не менее великий комбинатор абсолютно к месту - ему тоже был свойственен разгул страстей, близкое к вседозволенности пиршество жаждущей обожания плоти.
      Оглушительно бьют барабаны. Их рокот сливается в неумолкаемый гул, словно сам океан стремится слиться с пульсирующей в такт музыки землей в эротичной меренге или каримбо.
      Главное шествие идет по авениде Маркиза Сапукаи. Но я его видел уже десятки раз, и здесь для того, чтобы танцевать. Я участник, а не зритель. Потому сливаюсь с толпой простых кариоки - жителей Рио, что лихо отплясывают самбу на небольшой треугольной площади, зажатой между двух кафешек с открытыми верандами и чопорным серым зданием в викторианском стиле.
      Тон задают уже завершившие выступления на самбадроме пассистас, фактически обнаженные танцовщицы - ведь нельзя считать одеждой роскошную корону из страусиных перьев да туфли, в лучшем случае сапоги золотого цвета со стразами, на очень высокой платформе? Большинство из девушек топлесс, а бикини на выбритой промежности едва превосходит листок серебристого цвета, причем совсем непонятно, как и на чем оно там держится? Впрочем, пассистас ведут себя с грацией королев в окружении почтительных подданных. Они, скорее всего, местные, и после парада пришли домой порадоваться празднику вместе с земляками.
      От выставленных прямо на асфальт столиков пряно пахнет жареным мясом и острыми специями, крепким алкоголем, кофе, копченой рыбой, табаком.
      Близится пост, и потому католическое население страны стремится насладиться, всласть нагуляться перед длинным периодом аскезы. В основе слова "карнавал" два латинских корня - carno (мясо) и vale (прощай). Это - словно весёлые поминки по разгульной жизни. И главный принцип для участников - пусть я лучше пожалею о том, что сделал, чем о том, на что не решился, и упустил навсегда даже возможность вспомнить о сладком безумии, которое все-таки могло быть!
      Мое тело трепещет под звуками самбы. Не могу с собой совладать, и вскоре уже ритмично двигаюсь в окружении черных и латинских лиц. Те одобрительно подмигивают, делают большие глаза, прищелкивают пальцами - надо же, белый, а плясать, как надо, умеет.
      Постепенно меня окружают завороженные моим танцем профессионалки, а уставшие любители становятся в круг, тянут головы, чтобы получше разглядеть танцевальную схватку чужака с пассистас, подпевают, отбивают такт ладонями.
      Девушки порхают вокруг, как ночные бабочки вокруг лампы. Танцуют в бешеном ритме, задаваемом невесть откуда появившимися барабанщиками. Флиртуют со мной мимикой, полуоткрытыми чувственными губами, откровенными движениями таза, уже почти неприлично прикасаются грудью с торчащими сосками к спине, прижимаются промежностями к моему паху. Их глаза сверкают. Они заигрались, стремясь распалить меня, сами попали в ловушку чувственной страсти, почти непреодолимого желания.
      "Chorando se foi quem un dia so me fez chorar..." - перебивает все звуки над площадью песенка.
      "Плакать будет тот, по кому я плакала тогда..." - ламбада Kaoma. "Плача будет он, вспоминать о любви, что тогда умудрился спугнуть ...". Это уже прямой намек. Сдайся, чужеземец, покорись, выбери одну из нас - или всю жизнь будешь жалеть о том, что упустил в Рио, когда страстная бразильянка была готова тебе - без всяких обязательств - отдаться. Подарить ночь своей сумасшедшей, искренней, откровенной любви - и утром расстаться навсегда. Но это будут несколько часов, достойных того, чтобы только ради них родиться на свет. Идти к ним половину жизни. А вторую половину - вспоминать.
      Об меня, как о шест в стрипзале, всем телом трется, вьется вокруг рослая мулатка с расширенными почти во всю радужку зрачками. Мы сливаемся друг с другом во встречном, боковом, круговом движении бедер. "...Только лишь начну я ламбаду плясать, обо всем будешь ты вспоминать...". Покачиваемся, словно плывем по площади, летим над ней.
      - Знаешь, - шепчу я ей, - пока мы не ляжем, у нас все равно ничего не получится...
      Девушка отстраняет от моей щеки лицо, смотрит горячими, словно стеклянными обессмысленными глазами, выталкивает страстный хрип, - если ты хочешь, у нас и в танце все получится. Прямо здесь, на глазах у всех. Хочешь?
      Её рука скользит к моему паху, протискивается между телами, обхватывает фаллос.
      "Мулатка тает, как шоколадка. Где надо - гладко, где надо - шерсть" - вспоминаются строки, услышанные летней ночью треть века назад в Нью-Йорке. Бродский, да, так звали того поэта...
      Тихо смеюсь. - А ты знаешь, кто я?
      Её ладошка возвращается на мою талию.
      - Да, - теперь глаза опущены. - Я догадалась. Ты не человек. Обычный мужчина бы не устоял. Ты Юсихтра, демон танцев. Появляешься там, где праздник, чтобы к утру исчезнуть. Я счастлива, что на эту ночь ты выбрал партнершей меня. Это значит, что в следующем году я стану королевой карнавала!
      Во многом она права, потому не буду её разубеждать. Но теперь она танцует со мной, как покорная ученица с мастером. Ушел сексуальный драйв, а без него самбы не существует.
      Потому целую девушку в ухо, покусываю за мочку, вжимаюсь напрягшимся пахом в её промежность, чувствую, как её начинает потряхивать в истоме желания.
      - Милая, ты лучшая из всех. Давай им всем покажем настоящую ламбаду! Чтобы у них потекло по ногам, чтобы они все захотели - тебя, меня, нас обоих!
      Глаза мулатки вспыхивают нежным блеском. Она прижимается ко мне, шепчет, - а ведь ты, ночной проказник, все-таки не против меня завалить, да?
      - О-о-о! - почти честно признаюсь. Но до утра - только танцы, а с рассветом я исчезну...
      И мы срываемся в пружинящее скольжение между восхищенными, завидующими, сладко ненавидящими ликами, прижимаясь друг к другу лбами, губами, телом, чреслами, сливаясь в одно диковинное бьющееся в экстазе существо...
      
      ***
      
      Искусная машина, привезенная графом из Кёнигсберга, играла полонез. Повторяла одну и ту же мелодию каждые пять минут, но нам с Лоренцо этого хватало, чтобы протанцевать несколько па, склониться перед другом, вернуться в исходную позицию, и вновь, словно актерам, повторить уже много раз отыгранную пьесу.
      Мы были вдвоем в полумраке освещенного лишь парой свечей маленького зала, за прикрытыми багровыми портьерами окнами тяжелыми ленивыми хлопьями валился первый снег, в углу манила прикрытая бежевым пледом уютная кушетка, но я никак не мог сообразить, как увлечь на это ложе прелестную итальянку.
      Она не давала мне ни одного шанса приблизиться, произнести комплимент, держала на расстоянии, уже полчаса заставляла повторять порядком надоевшие танцевальные фигуры. Таинственно и чуть насмешливо улыбалась, рассматривала настороженными маслиновыми глазами через прорези маски-домино.
      Я словно превратился в истуканчика, бессильного вырваться из круговорота заученных движений, и уже не владел своим будто заколдованным телом.
      Утешало одно - рано или поздно завод в чертовой музыкальной шкатулке все же закончится. И тогда я признаюсь в любви терзающей мою душу и плоть красотке, и добьюсь от неё ответа. Не сомневаюсь, положительного, ибо молодой любовник всегда желаннее и удачливее стареющего мужа.
      Лоренца отстранилась, повернула головку с рассыпавшимися по обнаженным в декольте плечам черными локонами, выдохнула, - Наконец-то, милый... Я уже устала танцевать.
      В дверях стоял полковник Феникс, он же граф Калиостро, и мрачно нас разглядывал. Пистолей в руках у него не было, а шпагой я владею лучше многих, потому опасности для себя не видел. Но Лоренцу надо было спасать. Тем более, что она действительно не была в чем-либо виновна. Пусть мне не удалось её увлечь, но пусть хотя бы запомнит меня благородным кавалером.
      - Полковник, мне захотелось показать графине несколько новых движений полонеза. Вы не будете на нас сердиться? - обратился я к нему, признаюсь, чуть дрожащим голосом. Впрочем, мое волнение было вызвано отнюдь не страхом дуэли, а тем, что Лоренца, похоже, надсмеялась и отвергла меня.
      - На неё я просто не умею обижаться, - мягким глубоким голосом ответил Калиостро. - А вот вы, юноша... За попытку без моего позволения соблазнить мою жену я вам соответствующим образом отомщу. Пожалуй...
      Он задумался. Вскинул руку, щелкнул пальцами:
      - Вы будете томиться желанием и танцевать каждую ночь до тех пор, пока Бог, или я, не освободят вас от этого проклятия. Прощайте...
      ... Очнулся я, когда брел невесть куда по ночной петербургской улице. Холодная метельная крупа секла лицо, на мне не было ни головного убора, ни шубы. Ладно, что оказался неподалеку от отцова особняка. После того, как добрался к нему, слег в простудной лихорадке. Выздоровел через месяц. К этому времени Калиостро и Лоренца покинули Россию.
      Но я с тех пор после заката терял покой. Мне безумно хотелось танцевать. После того, как заканчивались балы, я устраивал пляски с дворней. Завел у себя в поместье цыган. Потом, после наполеоновских войн, перебрался в Европу, где постоянно менял города - ибо по достижении примерно полувекового возраста перестал стареть, и это начало вызывать нездоровое любопытство окружающих.
      В середине девятнадцатого века первоначально данное мне природой тело, видимо, умерло. Потому что я стал терять сознание с рассветом - и приходить в себя с наступлением сумерек и зачастую за тысячи верст от места, где был днем ранее. Единственное - всегда я оказывался рядом с местом, где танцевали, уместно месту и времени одетым и с приличной суммой денег в кармане.
      Калиостро умер, так и не сняв своего заклятия. Впрочем, его могилы в природе не существует, потому, возможно, и он еще существует в каком-либо виде. Богу, видимо, до меня нет никакого дела. Потому я мотаюсь между городами и континентами, уже с четверть тысячелетия являясь завсегдатаем праздников, карнавалов и вечеринок. И если вы где-нибудь увидите чуть полноватого мужчину лет пятидесяти, незнакомого никому из присутствующих, не упустите случая пригласить его на танец. Это вам ничем не грозит - кроме воспоминания о самом чудесном партнере в вашей жизни. И последующего сожаления о том, что подобного больше никогда с вами не повторится...

    12


    Цой А. На ферму ... к крокодилам   11k   "Статья" Приключения

    На ферму... к крокодилам


      
      
      ...Жаркое утро первого января. Вместо того, чтобы отсыпаться после веселой новогодней ночи, втискиваемся в успевшую нагреться под солнцем машину и катим от Ватаму к городку Малинди в поисках крокодиловой фермы. Дались нам эти крокодилы именно сегодня?! Нет бы, - полежать на белом песочке, позагорать, попивая холодное пивко... Ругаю себя на чем свет стоит за то, что позволила друзьям и детям уговорить себя поехать смотреть на рептилий. И это в первый день нового года! И что смотреть-то? Я этих крокодилов в парках и заповедниках Кении столько перевидела за этот год... Правда, издалека и в бинокль, но, может быть, еще получится отбиться от посещения фермы и свернуть в ресторанчик?
      Поздно, вот и указатель на дороге, так что поворачиваем налево и, оставив машину на стоянке, плетемся "дружною толпою" к воротам фермы. Пока покупаем билеты, наши и не наши дети забираются в вольер с кроликами и свинками, умиляясь их милым мордашкам. Им невдомек, что это всего лишь пища для змей. Многозначительно переглянувшись, мы, взрослые, решаем быстро увести малышню, которая уже схватив по крольчонку, визжит от удовольствия. Что же делать? Сейчас спросят, для чего здесь выращивают свинок, а мы что можем сказать? Пока я обдумываю, как рассказать им про пищевую цепочку в природе, смотритель фермы начинает экскурсию.
      Необходимость в объяснениях отпадает сама собой, - дети уже позируют для камер, сидя, по очереди, на огромной гавайской черепахе, и забыв, к моей радости, про бедных кроликов. Черепаха не боится и не прячет голову в панцирь, продолжая двигаться по своим делам вдоль загородки, неторопливо перебирая лапами по белому песку. Говорят ей уже около ста двадцати лет... Ну не верится мне. Уже дома, когда готовила эти записки, побродила по бескрайним просторам Интернета и вот что накопала в журнале "Вокруг Света": " Черепахи произошли от древнейших наземных пресмыкающихся - котилозавров. В ходе эволюции многие из них сумели приспособиться к жизни в морях и пресных водоемах. Все виды черепах, а их известно 290, необыкновенно выносливы и живучи. Они крайне устойчивы к самым разнообразным инфекциям, довольно быстро оправляются после перенесенных травм, длительное время могут обходиться без пищи. Рекордсменом среди долгожителей считается черепаха-марион. Документально подтвержденный возраст одной из особей этого вида составил 152 года. Ученые считают, что черепахи вполне могут дожить и до 200-300 лет в том случае, если будут находиться в благоприятных для них условиях". (http://www.vokrugsveta.ru).
      Вполне возможно, что той черепахе в Малинди действительно сто двадцать стукнуло, ведь жизнь ее на ферме "малина": ни тебе стрессов от угрозы быть пойманной браконьерами, ни горя от потери отложенных яиц, съеденных енотами или другими хищниками, ни страха перед природной стихией. Живи себе и радуйся под африканским солнышком. Ползающая рядом с гавайской старушкой мелюзга - черепашки нормального размера - не вызвали нашего интереса, поэтому мы перешли сразу к змеям, обгоняя нашего гида и закидывая его по ходу вопросами о его питомцах.
      Ох, рука не поднимается описывать всех этих мамб, кобр и всяких других гадов, отловленных в разных уголках Кении бесстрашными работниками фермы. Огромная черная мамба, мирно спящая в террариуме, была поймана пол года назад в итальянском ресторане в центре Малинди, где она уютно устроилась на... Где бы, вы, думали? На кухне! Жила себе там, вроде, никому и не мешала, а вот повара так не думали и, обнаружив опасную соседку, сразу же позвонили Марку Эстерброку (Mark Easterbrook), владельцу крокодиловой фермы, с просьбой помочь очистить кухню от незваной гостьи. Подсчитываем с мужем даты и получается, что как раз в то время, пол года назад, мы отдыхали в Малинди и даже обедали в том самом ресторанчике, не подозревая, что где-то рядом ползает вот эта черная мамба... Брррр! Мурашки по коже от страха... Шутка ли, эта африканская красотка входит в список двадцати самых ядовитых змей планеты. Кроме того, она еще и рекордсменка по бегу среди своих товарок - развивает самую большую скорость - до 20 км/час, за что ее даже включили в Книгу рекордов Гиннеса. И, хотя специалисты говорили мне, что не все истории, рассказанные местными жителями о черных мамбах, правдивы, не хотела бы я оказаться лицом к лицу с этой скоростной змеёй на природе. Лучше уж вот так, через стекло террариума посмотреть, заплатив за это деньги.
      С питонами связано тоже много историй. Один из огромных питонов, свернувшийся громадным клубком в своем стеклянном жилище, совсем недавно чуть не проглотил местного фермера. Спас человека мобильный телефон. Современная техника она и в Африке техника... А было все так: змея, вероятно, охотилась на домашний скот, но напала на Бена Няумбе, работавшего в один из выходных дней на участке недалеко от Малинди. Она закрутилась кольцами вокруг тела Няумбе и потащила на дерево и, когда во время движения немного ослабила хватку, мужчина вытащил из кармана мобильный телефон и позвонил с просьбой о помощи. Когда на место происшествия подоспел начальник незадачливого фермера и сотрудник полиции, Няумбе сумел накинуть на голову питона свою футболку, а его спасители связали змею и спустили на землю. Сейчас питон живет на крокодиловой ферме и ни на кого не нападает, потому что сытый до отвала все время и охотиться нужды нет.
      Я затаила дыхание, боясь, что дети спросят чем питаются питоны, но обошлось. Ребятня даже не поинтересовалась рационом этих "змеек", увлеченная тем, что смотритель разрешил взять небольшого питона в руки и сфотографироваться. Дети вешали его на шею, позировали и так и сяк, демонстрируя мне свою храбрость, даже пытались мне всучить питона, но мой инстинкт самосохранения стал так зашкаливать при виде этой рептилии, что хватило меня только на то, чтобы сделать пару снимков и убежать подальше от моих детей-"камикадзе".
      Прислонившись к стенке бассейна, решила передохнуть от увиденного, однако тут же отскочила, увидев табличку с надписью "Опасно!". Заглянув внутрь водоёма, обомлела. Столько крокодилов в одном месте я не видела никогда! Не меньше сотни малышей-крокодильчиков, раскрыв зубастые пасти, глядели на меня, не шевелясь. И я застыла, позабыв про камеру и про детей. Господи, ну как же страшно... Вроде маленькие они еще, но уже вселяют такой ужас, что кровь в венах стынет. Второй смотритель, работавший неподалеку, кажется, догадался, что я слишком впечатлительная дама, и решил опекать меня во время экскурсии, помогая переваривать увиденное и не впадать в панику. Только желание сделать хорошие фотографии двигало мной по этой крокодиловой ферме, иначе бы я давно сбежала, да еще спокойный и уверенный голос сопровождающего "держал" меня на плаву.
      Оказывается, я рано боялась... Впереди нас ждали такие огромные крокодилы, каких я в жизни своей не видела! Они почти не двигались, грея спины на солнышке, но стоило смотрителю кинуть им еду через ограду, как они тут же ожили и с проворностью, достойной обычных ящериц, бросились к кускам мяса, выдирая добычу друг у друга. "Вот этот, большой, - Джордж Буш, а тот - Саддам Хусейн," - знакомит нас гид. - "Видите, на песке лежит крупный крокодил? Это Маргарет Тэтчер. Она сейчас яйца откладывает".
      - А именем кенийского президента почему не называете крокодила? - Интересуюсь как бы между делом, хитро прищурившись.
      - Есть, и Кибаки есть! - Смотритель улыбается. - Как мы могли не назвать одного из них именем Кибаки?
      - А еще кто есть?
      - Вон тот альбинос - Арнольд Шварценеггер, этот - Рейган, и еще много других знаменитостей.
      - А кто дает клички крокодилам? - В один голос спрашиваем с сыном.
      - Мы, работники фермы, в зависимости от характера животного, награждаем их именами знаменитостей. - Смеется смотритель, довольный произведенным на нас впечатлением.
      Да уж, такое высокое общество собралось на ферме, что впору бы вести себя поприличнее, а не суетиться с камерой, как папарацци. Поправляю шляпу и гордо иду вдоль ограды, за которой, уверена, за мной наблюдает весь высший крокодиловый свет. При этом стараюсь не дрожать от страха, что удаётся с трудом. Ну, страшные они!
      А смотритель, не отходящий от меня ни на шаг, махнув рукой в сторону большущего крокодила-альбиноса, рассказывает холодящую кровь историю, как это животное охотилось на людей, пока его, наконец-таки, не поймали. Не помню сколько человек он съел, так как слушала страшилку вполуха, пытаясь опять подавить панику, нарастающую в душе. И тут раздался визг моей дочки, от которого я не просто вздрогнула, а подпрыгнула на месте от ужаса. Оказывается гид дал им подержать крокодильчика, которого дети вырывали у друг друга, а моя не хотела его брать, но при этом визжала то ли от страха, то ли от удовольствия и уходить не хотела ни в какую. Значит, от удовольствия...
      Оставив компанию с крокодилами, стала пробираться к выходу, решив, что для первого дня нового года впечатлений более чем достаточно. У ворот сидел мужчина в панаме и улыбался так радостно, как будто и не на ферме с рептилиями находится, а в театре сатиры. Сопровождавший меня смотритель шепчет, что это хозяин - Марк Эстерброк. Теперь понятно, почему у него такое настроение веселое...
      Когда мое семейство с друзьями подошли к нам, мы обсуждали с Марком экономические процессы в стране, мешающие создать индустрию производства изделий из крокодиловой кожи. Как эколог, я против такой индустрии, однако понимаю, что она уже существует подпольно, и лучше легализовать ее, выдав лицензии вот таким фермам, выращивающих животных специально для коммерческих целей. Тогда и браконьеров бы убавилось. Но кенийские государственные мужи думают по другому и, наверное, у них есть на то причины.
      Прощаемся с Марком и служителями, сделавшими экскурсию живой и интересной, и отправляемся на обед в Малинди. Но не в тот итальянский ресторан, где поймали черную мамбу, а в другой - на втором этаже. Надеюсь, там змей нет.
      
      Эльмира Алейникова.
      Январь 2009 г.
      
      Фотографии с оригиналом статьи смотрите здесь"
      
      
      
      
      
      
      
      
      

    13


    Калугина Л. Властелинша Алтайских колец   28k   Оценка:10.00*4   "Очерк" Мемуары, Приключения


      
      
      Запись от августа 2011 года
      
      

    Пролог



     Замысел путешествия родился на основе легенд, преданий, слухов. Каначак - село в Республике Алтай, где я сейчас живу, по официальным сведениям не имеет подъездных дорог, связывающих его с Большой Землёй. В этом существенное преимущество Каначака, поскольку отрезанность от внешнего мира придает селу особый колорит уединенности, и не способствует массовому туризму, что избавляет его от загаживания. В той же уединённости есть и существенные трудности для местных жителей. Например, привезти что-то крупногабаритное, завезти стройматериалы - становится большой задачей, требующей некоторой изобретательности в поиске решения и дополнительных затрат. А в некоторых случаях подобная задача и вовсе не имеет решения. Легенды же и слухи гласили, что дорога всё же существует. Только знать надо, где она пролегает. Легенды подтверждались внезапными появлениями на улицах села ранее не наблюдавшихся легковых и грузовых автомобилей, и такими же внезапными их исчезновениями.
     
    Интернет же, при его глубоком многократном обшаривании, не дал положительной информации. Встречались лишь редкие сообщения на алтайских джиперских форумах, что на этом пути не один суровый внедорожник был уделан в хлам, а цель так и не достигнута. При этом один из автомобилей, появившихся и исчезнувших на моей улице, был "Жигуль" четвёртой модели. Куда ему до джипов...
     
    Опрос соседей дал очень разноречивую информацию. Одни говорили, что дороги нет и не было, другие - наоборот, что дорога есть, и она реально проезжая, кроме периодов весенней и осенней распутицы. Стало так интересно, аж зазудело всё. Я только представила себе, что Камик1 мой будет стоять рядом с домом, что я в любой момент смогу на него сесть и поехать в выбранном направлении, не обращаясь за помощью в доставке до переплавы, в самой переплаве через Бию, которая работает по расписанию и только летом... Плюс возможность завезти крупногабаритный груз, стройматериалы... Разведка нужна, это даже не обсуждалось. Осталось выбрать время для путешествия.
     
    Поскольку я теперь сельский житель, тут не принято колесить по дорогам просто так, чтобы по сторонам поглазеть. Баловство это, серьёзные люди таким не занимаются. Заделье нужно. А заделье как раз случилось. Накануне в столярке в Турочаке были заказаны новые окна для бани. Окна готовы, надо ехать забирать. Вот и было решено забрать окна, вместе с ними ехать дальше. Доехать до Горно-Алтайска, потом Чуйскому тракту - до Быстрянки, где поворот на Красногорское, потом - через Красногорское до Балыксы, возле которой нужно форсировать речку с одноименным названием, далее восемнадцать километров по лесной дороге - и мы дома, в Каначаке. Торжественно выгружаем окна.
     
    Сборы были не долгими, взяли с собой лопату, топорик и резиновые сапоги для моего друга и штурмана Вовы, и тронулись в путь.
      
     

    Эпизод 1. Каначак - Озеро-Куреево - Турочак



    За нами, как обычно, заехал односельчанин Максим на телеге, в которую запряжён жеребец Огонёк, мы доехали до переплавы. Вода в Бие немного поднялась. Переплавились на моторке через реку, забрали Камика со стоянки в Озеро-Куреево и тронулись в путь, примерно в восемь тридцать утра, в субботу, тридцатого июля две тысячи одиннадцатого года.

    В этот раз дорогу на Турочак не снимали, публикую фотографии, сделанные немного раньше. Здесь скала над Бией возле Каначака, мой Камик, нетерпеливо бьющий копытом на правом берегу, дорога на Турочак и гора Салоп, что рядом с райцентром.

     
    Около десяти утра, как и планировалось, мы стояли в Турочаке, у дверей столярки. Окна оказались не готовы, пришлось ждать часа полтора. Совсем некстати, время нам терять было совсем не интересно. Наконец, окна вынесли. Работой мы остались очень довольны. Оказалось, что большое окно, предназначенное для предбанника, как-то не очень хочет входить в Камика. Пришлось наклонить задние сидения вперёд, тогда кое-как разместились. Вова закрепил обновки, чтобы они при езде как можно меньше перемещались, и мы поехали дальше. Окна сделали из кедра, и мы всю дорогу наслаждались его дивным запахом.
      
     

    Эпизод 2. Турочак - Горно-Алтайск

     


     Денёк выдался солнечный, дорога Турочак - Горно-Алтайск расстилалась перед нами во всём своём великолепии. В летнем варианте асфальтовое покрытие выглядело вполне приемлемым, на свежих заплатках Камик почти не подпрыгивал. Только дорога так и осталась узкой, с серьёзными перепадами высот и крутыми поворотами. У меня снова образовался шанс поработать над техникой вождения.

    Мы наслаждались пейзажами и немного фотографировали на ходу, останавливаться было некогда. Миновали развилку дорог, одна ушла влево, в сторону Телецкого озера, а мы повернули направо, к мосту через Бию. Около развилки, в ожидании туристов, был развёрнут базарчик, с местными сувенирами и мёдом. Проехали мост в районе Верх-Бийска, с него открывается замечательный вид.

     По пути любовались горами, небольшими деревеньками, уютно расположившимися в долинах. Заметно, как местные сёла оживают, в них всё больше становится добротных, новых домов, красивых, обустроенных усадеб. 

    Окрестности радовали глаз красивыми видами гор, буйством зелени самых разнообразных оттенков и обилием луговых цветов. Они здесь удивительно милые, и совсем не мелкие.

     По обочинам видели множество торговых палаток, в которых торговали мёдом и кедровыми шишками. Удивились: бить шишку ещё очень рано, она и выглядела совсем не зрелой. Видимо, спрос определяет предложение - туристы выгребают всё, без разбора...

     Добрались до столицы Республики Алтай. С сожалением проехала мимо поворота на Горно-Алтайское подразделение НИИ садоводства Сибири имени Лисавенко. Я даже их каталоги прихватила с собой, в которых отметила саженцы, которые хочу набрать. Увы, времени на это совсем не было, придётся ехать специально.

    Наметили кое-что купить из хозтоваров. Например, фурнитуру для новых окон, ибо функции турочакской столярки ограничились изготовлением рам с коробками и приложением к ним стёкол со штапиком. Я предварительно покопалась в Горно-Алтайском ДубльГИСе, нашла подходящие торговые точки. Для начала заехали в крупный торговый центр "Ткацкий-2". Навигатор не захотел нас на него выводить по адресу, искала "наощупь". Нашла быстро, почти не пришлось крутиться. Центр большой и бестолковый. Пришлось заехать ещё в один магазин, но и там необходимых хохоряшек не обнаружили, несмотря на подходящую специализацию. Вывод не утешителен: в Горно-Алтайске не так просто с ходу найти нужный товар. Что делать - поехали дальше.
     

    Эпизод 3. Горно-Алтайск - Майма - Быстрянка - Красногорское



     Проехав из Горно-Алтайска в Майму (их территории практически смыкаются) мы выехали на М-52. Езда по Чуйскому тракту летом - это удовольствие. Отличная дорога, красивые окрестности, можно разогнаться до приличной скорости. Катунь в это время года я ещё не видела. Цвет воды - светлая болотная зелень, очень красивый. Катунь в любое время года красивая. Как и Бия... До поворота около Быстрянки на Красногорское долетели очень быстро.

     Дорога от Чуйского тракта по Красногорскому району очень сильно отличалась от турочакской. Местность холмистая, с редкими деревцами. Дорога то петляла между холмами, то поднималась на их вершины и убегала вниз. Потрясающие виды разворачивались перед глазами. Горизонт как будто отодвинулся вдаль, очень-очень далеко... И там, за горизонтом, в дымке виднелись очертания гор, тех самых гор, рядом с которыми мы проезжали пару часов назад... 

    Почти все холмы возле Красногорского засеяны гречихой. Она как раз цвела, и поля выглядели, как заснеженные...
     
    В своё время, при выборе места для жизни, Красногорский район Алтайского края рассматривался, как один из наиболее привлекательных: не густо заселён, и у границы с Республикой Алтай есть большие лесные массивы, уходящие в горы... Теперь представилась возможность увидеть всё это своими глазами...
     

    Эпизод 4. Красногорское - Усть-Кажа - Фрунзе - Балыкса

     


     Миновали Красногорское, направились в сторону Усть-Кажи, и дальше - к Фрунзе. Лысые холмы закончились, мы въехали в лес. Лес настоящий, густой, нехоженый, чуть в сторону от дороги - и совсем темно. Густые кроны деревьев, плотно смыкаясь, почти не пропускают солнечный свет... Слева от нас образовались просветы - показалась Бия.

     Через некоторое время закончился асфальт, и началась до боли знакомая галечная отсыпка. Всё-таки, это намного лучше, чем грунтовка - она не раскисает, и колеи в ней не набиваются, поверхность относительно ровная. Ямки, конечно, встречаются, не без того. Потому, когда я умудрялась прозевать ямку, окошки за моей спиной подпрыгивали и брякали. М-да, такое путешествие с хрупким грузом за спиной, - всё-таки, не лучший вариант ...
     
    В одном месте, в лесу, навигатор показал нам, что мы... переехали через Бию! А слева и справа от нас были всего-то заболоченные участки леса... Вот и верь навигаторам после этого...
     
    Доехали мы до деревни Балыкса, которая стоит на берегу одного из рукавов Бии. Спросили у местного дорогу на Каначак. Он почесал в затылке и говорит: "Дык это вам через Бию надо". Вот это номер! Мы объяснили, что нет, нам нужен брод через Балыксу. Тогда дяденька посоветовал нам поехать на турбазу, дальше по дороге, что мы и сделали.
     

    Эпизод 5. Турбаза. Брод. Завершение малого Каначакского кольца



     Дорога превратилась в две колеи, протоптанные в травке. Лес по сторонам сгущался, темнел и всё плотнее сжимал дорогу. Слева от нас виднелась река, точнее, изобилие различных рукавов и рукавчиков.
     
    Дорога упёрлась в шлагбаум. За ним виднелась большущая поляна, на берегу реки, на поляне - аккуратные домики турбазы, за оградой - несколько припаркованных машин. И никакой дороги, кроме той, по которой мы приехали...
     
    Спросили у сотрудников. Они сказали, что дальше дороги нет. В горах прошли дожди, вода в реках поднялась, брод не пройти. Хотя, одна рисковая компания на "Ниве" поехала пробовать...
     
    Мы решили проехать назад, к большому броду, который, не заметив, проскочили. А там три мужика на "Ниве" как раз пытаются форсировать Балыксу. Первую часть брода они уже прошли, осталась вторая, широкая, метров тридцать. Действовали они грамотно: разделись, залезли в воду, и стали методично промерять дно. Нащупали самое мелкое направление, примерно по колено. Получилось немного наискосок. Мы с интересом наблюдали. Один сел за руль и поехал потихоньку. Проехал он метров двадцать и заглох. Видимо, водой залило глушак. 

    Они полезли под капот, открыли водительскую дверь... Даже издалека было видно, что вода плещется на полике... Смотреть дальше было не интересно.
     
    Вове каначакцы рассказывали, что сушествует дорога на гору, а там, выше по течению речки Балыксы, есть совсем мелкий брод, можно переехать на легковушке. На турбазе нам сказали - бесполезно, на той дороге застрял трактор, и сидит до сих пор. Только что подъезжали туда на "Ниве", такие же желающие, как мы - не рискнули соваться... Ага, те самые, которых мы видели.
     
    Мы решили проверить. Нашли ту дорогу на горку. Вова пошёл на разведку. Вернувшись, рассказал, что дорога уходит в непролазную болотину, и никакого намёка на брод он не увидел. Зато видел засевший трактор. Возвращаясь назад, "Ниву" на броде мы не обнаружили. Неужели они всё-таки перебрались?
     
    Вернувшись ещё немного назад, мы попробовали проехать по едва заметной лесной дороге, которая тоже шла в направлении вверх по течению Балыксы. Метров через двести остановились, Вова снова пошёл на разведку. Стало понятно, что и по этой дороге мы до брода не доедем.
     
    Не утешительный итог: малое Каначакское кольцо замкнуть не удалось. Последние восемнадцать километров пути до дома нам преградило непреодолимое препятствие - водный рубеж. Рискнуть пойти вслед за "Нивой", конечно, можно было. И что? Всё-таки, наши мускульные ресурсы куда скромнее, чем у трёх здоровых мужиков на "Ниве", да и трактор местный из строя вышел, вытаскивать некому. Решено: рисковать не будем, приступаем к плану "Б".
     
      

    Эпизод 6. План "Б". Балыкса - Красногорское - Быстрянка - Бийск



     Девятнадцать тридцать, скоро начнет смеркаться. У нас дома не кормленные животные - собака и кошка. Завтра - воскресенье, переплава не работает. Почему мы были так уверены в успехе, когда выдвигались в путь? Теперь есть риск попасть домой только в понедельник. Весело. Что делать, тронулись...
     
    Навигатор подсказывал, что до Бийска есть путь покороче, чем через Быстрянку. Мы и на карте видели альтернативную дорогу, через Верх-Кажу, вдоль Бии. Но ставить эксперименты ночью не решились, поехали знакомым путём. В сумерках всё выглядело не так живописно, только цветущие гречишные поля смотрелись, как одеяла из облаков...
     
    Когда подъезжали к Красногорскому, было уже совсем темно. Я очень устала - шутка ли, двенадцать часов за рулём, почти без перерывов. Хотели найти какую-нибудь ночлежку. Куда там, Красногорское - место не туристическое, здесь и намёка нет на гостиницы. Хорошо хоть нашли круглосуточный магазинчик, затарились нехитрой провизией. Перекусили немного - и дальше поехали.
     
    На дороге пару раз видели сов, а один раз в свет фар попал молодой заяц, и застыл посреди дороги, как загипнотизированный. Пришлось остановиться, зайчишка немножко очухался и нырнул в кусты.
     
    До Чуйского тракта доехали благополучно, но силы мои были на исходе. Время, проведенное за рулём, обратно пропорционально скорости движения. Потому, выехав на М-52 я нажала на гашетку, сто десять - разрешённая скорость. Однако, быстрая езда ночью - это постоянное принятие решений. Ориентиры - разметка, в центре и по краям. А как с поворотами на такой скорости? Дальний свет не включить - навстречу постоянно идут машины. А я устала и спать хочу.
     
    Нашёлся интересный вариант. Даёшь себя обогнать какому-нибудь шустрику, который прёт девяносто - сто (быстрее, я заметила ночью никто и не ехал), а дальше - смотришь на его красную задницу, то есть, на огни красные, и по ним ориентируешься. В совокупности с разметкой получаются очень даже хорошие ориентиры. Я так пристроилась за двумя джипами кемеровскими, спасибо им большое, они шли ровненько девяносто, и проехала с ними, почти что в колонне, большую часть пути.
     
    В Сростках по левую сторону трассы увидели мотель "Калина красная". Судя по всему, заведение не из бюджетных. Решили дотянуть до Бийска.
     
    При въезде в Бийск, увидели рядом с круглосуточным магазинчиком надпись "гостиница", остановились. Оказалось, что гостиница находится в подвале под магазином, и лестница туда ведёт такая, что мне без альпинистского снаряжения по ней не спуститься. По совету местного персонала, поехали в гостиницу "Под телевышкой". Хорошо, что её легко найти - уж очень приметный ориентир.
     
    В половине первого ночи мы получили ключ от номера, с удобствами в коридоре. Да ладно, мне было уже всё равно, лишь бы упасть и уснуть. Что и было сделано.
     
    Утром проснулись от галдежа в коридоре. Гостиница оказалась популярной у дальнобойщиков, а они рано поднимаются. В результате в коридоре образовалась длинная очередь в туалет, а заодно и стихийный клуб по интересам. Чувствовала себя совсем разбитой, и, несмотря на шум, ещё немного поспала. Вова принёс горячий завтрак, включенный в стоимость номера. С удовольствием рубанув горячей рисовой кашки, немножко приободрилась.
     
    Собрались, поблагодарили администратора, расспросили, как проехать к строительному супермаркету, и двинули туда. Супермаркет называется "Формула-2", и он действительно большой. Погуляв по нему и по окрестным хозяйственным часа два, Вова купил практически всё, что нам было нужно. В том же здании удачно оказался продуктовый супермаркет знакомой мне фирмы "Аникс", они в этом году открыли магазинчик рядом с моим домом в Новосибирске, и я была очень довольна ассортиментом и ценами. Здесь цены оказались ещё ниже, поскольку фирма эта - алтайская. Затарились кое-какими продуктами, и направились в сторону дома.
      
     

    Эпизод 7. Бийск - Озеро-Куреево - Каначак



     Счастливчик Вова проспал половину пути. А я рулила, несмотря на то, что толком не отдохнула после вчерашнего марафона. День был жарким, и это не прибавляло бодрости. Несколько раз пришлось останавливаться, чтобы немного передохнуть.
     
    Солтонский тракт, по состоянию дорожного покрытия, с весны не улучшился. Скорее, наоборот. На некоторых участках, где асфальта осталась примерно половина, лучше бы его не было совсем. Ехать приходилось местами не быстрее тридцати километров в час, иначе к хренам побила бы все стёкла в банных окнах. Одну из остановок сделала на любимом перевале, с чудесным видом на Бию и далёкой линией горизонта. 

    А ещё по пути есть маленькая речка, протекающая по трубе под дорогой, в ней удивительно чистая и красивая вода. 

    Наличие приличного асфальта на подъезде к Озеро-Куреево приятно удивило: я совсем забыла про этот кусочек пути.
     
    И вот, наконец, мы в Куреево, почти дома. Но переплава сегодня не работает. И наш помощник с телегой Максим сегодня на покосе. То есть, как добраться до дома - не понятно. Решили поехать на берег и посмотреть, что там и как.
     
    На наше счастье, на берегу оказалась компания каначакцев, с моторкой. Они нас и переплавили. Мы посидели уже на своём берегу, подождали Максимку, который обещал через час-полтора освободиться. Пока ждали, я посидела на лодке и поболтала ножками в Бие. Вода холодная, но такая чудесная! Через пятнадцать минут в одеревеневших за два дня пути ногах не осталось ни капли усталости.
     
    А потом Игорь, который нас переплавил, сгонял в деревню за трактором, мы расположились вместе с грузом на прицепленной телеге, и с комфортом домчались до дома. Всё, большое Каначакское кольцо замкнулось. Животные накормлены, мы в родных стенах, всё закончилось. Дома мы оказались в полвосьмого вечера, то есть, ровно через сутки после перехода к плану "Б".
     
    Сухой итог: за два дня пройдено пятьсот восемьдесят восемь километров, из них четыреста шестьдесят три - в первый день. Карта маршрута прилагается.
      
      
      

    Эпизод 8. Моя прелесть!




    Запись от 5 января 2012 г.
      
       Вчера выдался дивный день. Как это иногда бывает, случилось всё совершенно спонтанно. Началось с того, что Камик замёрз. Я обнаружила это ещё утром, когда попыталась его завести с пульта. Чихнул, крякнул и сказал: "Не буду, сами заводитесь в такой мороз, если охота, а я так постою". Потом ждали, когда выйдет солнышко, и станет потеплее. Солнышко взошло, стало хорошо пригревать, но Камик упорно молчал. Ему явно требовалось личное присутствие хозяйки.
     
     Пришлось одеться и пойти к нему с визитом. Я накинула обычную рабочую одежду, толстовку с капюшоном, жилетку, и пошла заводить Камика ключом. После ласковых поглаживаний и нежных слов, раза примерно с пятого, машин довольно заурчал. Но для закрепления результата требовалось покататься - подзарядить аккумулятор. Я позвала Ирочку2, она накинула на домашнюю одежду шубку, я прихватила рюкзак с документами, и мы поехали прокатиться по Каначаку.
     
     Проехали, сколько смогли, по улице Береговой, упёрлись в стихийную стоянку машин, штуки четыре сгрудились, увидели оживлённую кучу любителей подлёдного лова, расположившихся на мелком рукаве Бии. Развернулись в одно касание на узкой дороге (молодчина, Камик!), и поехали назад. Мало покатались.
     
     И тут мне в голову пришла дерзкая идея. Ничего не сказав Ирочке, я проехала мимо дома, и мы углубились в лес. Дорожка узкая, в одну колею, но хорошо укатанная. Праздники продолжаются, вряд ли сегодня будут возить лес, потому вероятность встречи с лесовозом на узкой лесной дороге стремится к нулю. Тормоха-путешественница3 приняла командование экипажем на себя. Почуяв неладное, Ирочка стала уговаривать меня повернуть назад. Сославшись на то, что развернуться совершенно негде, я продолжала продвигаться вперёд. И постепенно Ирочка отвлеклась.
      
     Панорама, развернувшаяся перед нами, была сказочной красоты! Плотно сжатая по бокам высокими и мощными деревьями, дорога извивалась и петляла так, что ни на одном автодроме такое не найти. Я с упоением крутила руль, и Камик слушался каждого моего движения. Это было так здорово! А Ирочка, открыв рот, смотрела по сторонам. Наконец, мы догадались достать фотокамеру, и начали снимать.
      
     Когда отъехали километров на десять, я напомнила Ирочке, что мы находимся в глухой тайге, и здесь водятся медведи и волки. Ирочка смело возразила, что медведи теперь в спячке... Я спросила Ирочку, что бы она посоветовала мне делать, если бы сейчас на дорогу вышел медведь-шатун? Ирочка быстро ответила: "Сдавать задним ходом до деревни". Потом подумала немножко, и сказала: "Лен, поехали назад!".
     
     Но, как периодически говорит Мария4, она же maramara: "Если я чего решила - выпью обязательно". Потому, нагло пользуясь абсолютной монархией внутри отдельно взятого Камика, я продолжала ехать вперёд. В подтверждение гипотезы, что мы в лесу не одиноки, я заметила свежий помёт, похожий на продукт жизнедеятельности крупной собаки. И это в месте, где в радиусе десятка километров нет даже намёка на человеческое жильё. Чтобы у Ирочки адреналин не полился из всех отверстий, про "собачий" помёт я ей ничего не сказала...
     
     А задумка у меня была эпохальная. Я захотела замкнуть Малое Каначакское Кольцо, которое не было пройдено до конца летом, как раз на этом отрезке. Для замыкания Кольца требовалось преодолеть восемнадцать километров лесной дороги, не обозначенной ни на одной карте, и выйти к знаменитому броду, который я не решилась преодолеть летом, из-за высоко поднявшейся воды.
     
     Тем временем мы продвигались вперёд, и, по всем косвенным признакам, вышли к берегу Балыксы.  Увидели стоящего "жигулёнка" и одинокого рыбака на льду узкой речки. 

    А потом дорога, ещё немного попетляв, внезапно вывела нас на открытое пространство, замаячили знакомые мне домики турбазы, а навигатор показал, что под нами - Бия! Оглядевшись, я поняла, что мы едем по тому самому броду, и это брод не через Балыксу, как я думала раньше, а через рукав Бии. Вот это да!
      
     По карте получалось, что и Балыксу мы пересекли, но даже не заметили этого, и путь наш лежал через остров на Бие... Поднявшись на высокий берег, я огляделась, чтобы запомнить место спуска к броду. Точно, это то самое место, где мы летом созерцали застрявшую "Ниву". Заехав в деревню Балыкса, я развернулась, и мы, вернувшись к замёрзшему броду, торжественно начали процедуру замыкания Малого Каначакского Кольца, с той самой точки возвращения.
     
     Обратный путь был сказочно красив, бояться дикой тайги мы перестали, и просто наслаждались первозданной природной красотой. Ирочка сказала, что эта дорога по красоте круче, чем дорога на Телецкое. О как! Каначак рулит!
      
     
     Не менее торжественно въехав в Каначак с непривычной стороны, мы прибыли домой, страшно гордые собой. Йессс, мы таки это сделали, и Кольцо (Моя Прелесть, гы-гы) замкнуто!
      
       ______________________________________
      
    1 Камик - мой автомобиль "Тойота Ками", маленький полноприводный внедорожник. назад
    2 Ирочка - моя новосибирская подруга, приехавшая в алтайскую глубинку встретить со мной Новый год. назад
    3 Тормоха - это одна из граней моей личности, побуждающая на всякие активности, спонтанности и... шалости. назад
    3 Мария, она же maramara - моя подруга по порталу "Деревня-Онлайн" назад .

    14


    Долгая Г.А. Царица амазонок   21k   "Рассказ" История


      
    Царица амазонок
      
       Эфессия стояла на краю обрыва и смотрела на море. Оно было темным и зловещим, волны с силой ударялись о скалы и, недовольно шипя, откатывались назад.
       - Кибле! О, матерь всех амазонок! К тебе взывает их царица! Услышь меня!
       Ветер подхватил призыв амазонки, метнулся к морю и, словно передумав, вихрем развернулся обратно, окатив царицу потоком холодного воздуха.
       Эфессия приняла его порыв за ответ богини.
       - Кибле! Я чувствую опасность, и она идет с моря. Дай мне знак, укажи путь для спасения моего рода!
       Огромная волна поднялась от самого горизонта, вырастая на глазах в стену воды, готовой вот-вот обрушиться на берег, но тот же ветер, потеряв интерес к женщине, рванул навстречу гудящей стихии и ударил так, что стена осела, рассыпалась на мириады брызг и остатки потока едва докатились до скал.
       Царица задумалась. Она по-своему поняла богиню и тяжело вздохнула:
       - Да будет так!
       С этими словами Эфессия подняла руку. Тут же из-за ближайшей скалы к ней выбежала амазонка с двумя скакунами. Женщины легко вскочили на коней и помчались во весь опор в долину.
      
      
       Андрокл, сын правителя Афин, привел своих воинов к той земле, на которую указал Дельфийский оракул. Когда провидец призвал к походу через Эгейское море, чтобы выполнить волю богов, пришедшую к нему, как откровение, Андрокл не скрывал своей радости. Жизнь под постоянным вниманием отца начинала тяготить его, свобода звала и манила в дальние страны.
       Походная жизнь сразу увлекла молодого крепкого юношу. Плавание прошло гладко, хоть море и было неспокойно, но попутный ветер подгонял корабли, надувая паруса силой. Лишь у самого берега воздушный покровитель сменил направление, и гребцы с трудом справились с проходом в бухту. И сейчас Андрокл, стоя на пологом каменистом берегу, с интересом рассматривал прибрежные скалы.
       - Мой господин! - воин подбежал к царевичу и припал на одно колено. - Все готово!
       Андрокл вскочил на коня, и, подняв руку, указал своим воинам путь. Скакуны с нетерпением рванули с места, и отряд устремился вглубь полуострова, оставляя за собой пыльный шлейф.
      
      
       Амазонки уже несколько дней наблюдали за чужеземцами из укрытий, ни единым звуком или движением не выдавая своего присутствия.
       - Госпожа, мужчины устремились в долину, - доложила юная девушка и глубоко вздохнула, восстанавливая дыхание.
       Эфессия кивнула:
       - Хорошо, не препятствовать им, только наблюдать. Проводите их до первого поворота Каистры и возвращайтесь. И, - царица прищурилась, что-то обдумывая, - оставьте там Персифору и Нимфею, думаю, чужеземцы вернутся. И той же дорогой. Пусть воины ждут их возвращения, но не обнаруживают себя. Как только увидят - сразу ко мне!
       Девушка поклонилась и, резво встав, на ходу поправляя колчан со стрелами, тихой ланью побежала обратно.
       Эфессия сняла кожаный шлем - волосы черным водопадом упали на лицо, закрывая грудь. Царица амазонок расслабилась - впервые за пять дней, за те пять дней, что чужеземцы провели на ее земле. Откинув волосы назад, Эфессия провела рукой по шее. Что-то еще тревожило ее. Сердце замирало в груди от какого-то предчувствия или ожидания. Скоро кусты олеандров покроются белыми и розовыми бутонами, а серо-зеленую листву олив украсит нежная кипень ароматных цветов. Наступит время любви; уже сейчас дух Ареса - отца амазонок, витает над селением, будоража кровь девушек, жаждущих ласк.
       При мысли о ласках Эфессия почувствовала, как ее сосок напрягся, груди стало тесно под плотной тканью одежд. "Я всего лишь женщина! - подумала царица. - Если мне так хочется любви, то, что же с моими юными амазонками?!"
       Она сжала кулаки. Как не вовремя появились чужеземцы, как не вовремя!
       - О, Кибле, дай мне силы! - воскликнула Эфессия.
       Не желая более оставаться наедине со своими мыслями, она пошла на поляну, где опытная амазонка обучала девочек стрельбе из лука.
      
      
       Прошло немало времени с тех пор, как Андрокл, оставив корабли в тихой бухте под присмотром десятка воинов, устремился вглубь Анатолийского полуострова в поисках земли, где ему предстояло заложить новый город. Чем дальше от моря уходил он, тем пустынней становились земли. Все реже попадались местные племена, все трудней было найти воду и корм для лошадей. Воины роптали. И Андрокл решил повернуть назад.
       "Где же те знаки, что ты обещал мне, оракул? - с горечью думал царевич. - Как мне найти то место, где я должен построить город?"
      
      
       День подходил к концу, солнце уже отдало весь свой жар, и теперь его свет лился мягко, проникая косыми лучами в самые затаенные уголки. Царица амазонок, как всегда в конце дня, стояла на берегу моря и, купаясь в закатных лучах, провожала день с благодарственной молитвой Кибле. Уединение царицы прервала Нимфея:
       - Госпожа, чужеземцы возвращаются, еще до восхода луны они дойдут до берега.
       Эфессия резко обернулась.
       - Они пройдут мимо наших хижин?
       - Не волнуйся, госпожа, они пройдут стороной и не обнаружат нас. Но девочек увели к дальним холмам, все амазонки в боевых доспехах, и все ждут тебя.
       Царица облегченно вздохнула. Она воспитала хороших амазонок - они знали, что надо делать!
       - Идем, - коротко ответила Эфессия, со злостью окинув взглядом корабли чужеземцев, что мягко покачиваясь на волнах, стояли в бухте, ожидая своих воинов.
       Две женщины, чьи стройные фигуры выглядели в последних лучах солнца, словно ожившие статуи богинь, стремительно и легко, как дикие кошки, побежали к своему племени.
      
      
       Огни костров осветили устье Каистры. Андрокл решил устроить ночлег рядом с рекой: отсюда был слышен говор моря. Посыльные к кораблям уже вернулись с хорошими вестями. Завтра, если будет угодно богам, они смогут отплыть на родину - в прекрасный город Афины. Но Андрокл сидел у костра чернее ночи. Он не выполнил наказ отца, не заложил новый город и все потому, что боги отвернулись от него. Раздражение царевича усугубляли тучи насекомых, роем кружившиеся вокруг людей. От их болезненных укусов спасал лишь дым костра, но и от него было мало приятного - дым лез в глаза, щипал их, вызывая слезы.
       Воины готовили ужин, и уже вкусно пахло жареной рыбой. С корабля принесли немного хлеба, вина, откуда-то достали свежих овощей. Так что ужин обещал быть царским.
       Андрокл смотрел на завораживающие переливами цвета языки пламени и вспоминал свой неудавшийся поход. Внезапно резкая боль пронзила его шею - один из кровососов вонзил жало прямо под ухом. Анрокл резко взмахнул рукой и опрокинул блюдо с рыбой. Костер, потревоженный неосторожным движением, взорвался мириадами искр, устремившихся в ночное небо. Часть их попала на кустарник неподалеку - сухие ветки вспыхнули яркими бабочками, которые, объединившись, запылали единым пламенем. Через мгновенье из-за куста, превратившегося в гигантский алый цветок, с испуганным хрюканьем выбежал кабан. Он заметался среди людей и в мгновение ока скрылся в гуще зарослей.
       Все произошло так быстро, что никто из воинов не успел понять, что же случилось. Андрокл, онемев от неожиданности, стоял у потухающего костра. Когда же воины с мечами наготове, подбежали к своему предводителю, он, к их величайшему изумлению, поднял две руки и издал такой радостный крик, словно только что одержал победу над коварным врагом.
       - Вот оно - место для нового города! - воскликнул царевич. - Сбылось пророчество оракула! Хвала богам! Я нашел то место, где сошлись вместе три символа - огонь, рыба и дикий кабан!
       Воины из всего этого только и поняли, что пути назад у них уже нет. Теперь здесь, в этих болотистых местах реки Каистра, недалеко от тихой бухты Эгейского моря будет их дом.
       Андрокл выполнил волю богов и быть здесь отныне великому городу.
      
      
       Амазонки наблюдали за чужаками, не смыкая глаз. Утром, как только серый рассвет разбавил густую темень ночи, их лагерь ожил, хотя шум и песни не прекращались там всю ночь.
       "Мужчины! - с ненавистью думала Эфессия. - Чужеземцы! Если бы не воля Кибле, я бы уже уничтожила их!"
       - Госпожа, что нам делать дальше? - спросила одна из амазонок.
       - Ждать, - ответила царица, - ждать, когда они уберутся отсюда на своих кораблях.
       День сменил утро, наступил полдень, но чужеземцы и не думали покидать владений Эфессии. Они лишь перебрались поближе к морю и, вместо того, чтобы загружаться в корабли, стали доставлять с них на берег многочисленные грузы.
       Эфессия терялась в догадках: "Что они делают? Что им здесь нужно?"
       Амазонки сменяли друг друга на наблюдательных постах, ни на мгновенье не ослабляя внимание. Их лица были серьезны. Они мало говорили, но крепко сжимали рукоять боевого топорика, скользя взглядом по непрошенным гостям. Решимости воительницам было не занимать.
       К вечеру Эфессия поняла, что чужеземцы не собираются уплывать. Напротив, по всему было видно, что они остаются. Эфессия решила напасть на них ночью.
       "Опытные воины, - думала она, - нелегко будет с ними справиться".
       Оставив Персифору наблюдать за лагерем чужеземцев, Эфессия с остальными воительницами удалилась на безопасное расстояние и приказала амазонкам спать до рассвета. Сама она улеглась за большим камнем, под полупрозрачной кроной дикой оливы.
       Сон Эфессии был тревожным. Чуткость воина и осторожность женщины не позволяли ей расслабиться. Уснула царица лишь на мгновенье, как ей показалось, и в это мгновенье к ней пришла богиня Кибле.
       Многогрудая богиня, легко ступая по земле, подошла к царице амазонок и, присев рядом, наклонилась к ней и поцеловала. Теплый запах молока, исходящий от Кибле, напомнил детство. Эфессия открыла глаза.
       - Богиня, ты пришла!
       Кибле прислонила палец к губам.
       - Слушай, Эфессия, слушай внимательно. Ты - царица амазонок, последняя царица!
       Мягкая ладошка богини прикрыла рот женщины, остановив крик удивления.
       - Слушай, Эфессия, слушай!
       Эфессия кивнула. В прекрасных глазах застыла мольба, но царица молчала и слушала.
       - Ты сбережешь амазонок, лишь поступившись своей гордостью. Воины чужеземцев сильнее вас, и только согласившись на условия их предводителя, ты спасешь себя и своих девочек. Не будет племени амазонок, но будут амазонки! Помни об этом, дитя мое! Пройдет время и в твоем чреве зародится девочка. Ты наречешь ее моим именем и вместе вы станете служить мне в храме Артемиды - новом храме богини чужеземцев.
       - Но, Кибле!
       Богиня улыбнулась, покачав головой.
       - Не противься воле богов! Не кляни свою судьбу! Я лишь меняю имя! А ты - свою жизнь!
       Эфессия вскочила на ноги. Тут же присела, осторожно выглядывая из-за камня. Небо посветлело, вот-вот рассветет. Сон царицы растаял, образ богини растворился в прозрачном воздухе. Амазонки спали, сжимая рукояти топориков.
       В отдалении, среди кустов послышался шум. Эфессия издала крик совы. Все амазонки проснулись, но лежали, не шевелясь. Тот, кто пробирался к ним, остановился. Послышался ответный крик чайки и из-за куста появился сначала шлем амазонки, а потом сама воительница.
       Эфессия облегченно вздохнула - она узнала Персифору.
       Не теряя времени, амазонки пробрались к эвкалиптовой роще, за которой паслись их лошади. Там же ожидали сигнала к бою остальные воительницы. С первыми лучами солнца отряд амазонок стоял на высоком берегу, сверху наблюдая за просыпающимся лагерем мужчин.
      
      
       Андрокл вышел из шатра и, потянувшись во весь рост, улыбнулся. Передовой отряд во главе с Птихием уже должен был обосноваться у подножия горы, в сторону которой убежал кабан. Постепенно туда подтянутся все его люди, перетаскивая грузы с корабля. Потом начнется строительство, потом... Взгляд царевича остановился на вершине скалистого берега, ярко освещенного утренним солнцем. Весь берег от края и до края был заполнен всадниками. И лишь приглядевшись, Андрокл с изумлением увидел, что это были всадницы. Ветер дул с моря, и волосы амазонок развевались по плечам, прикрытые сверху кожаными шлемами. Короткие юбочки едва прикрывали бедра, плотно прижатые к крупам коней. В лучах солнца блестели маленькие боевые топорики, прикрепленные у пояса, а в руках амазонки держали натянутые луки. Андрокл только успел отпрыгнуть в небольшое углубление возле шатра, как каскад стрел вспорол лагерь, вызвав общий крик боли и изумления едва проснувшихся воинов. Но то были воины, видавшие виды. Они быстро сообразили, что надо делать, и к тому моменту, когда амазонки неслись галопом вниз, устрашая всех живых воинственными криками, люди Андрокла уже успели вооружиться.
       Амазонки проскакали через лагерь, не сбавляя хода. Сменив луки на топорики, они ловко махали ими, поражая противника. Но и чужеземцы смогли нанести не один точный удар. Девушки падали замертво, лишь удивленно вскрикнув. И в этом крике была вся их горечь, все их сожаление по так быстро пробежавшей жизни.
       Эфессия смело вела своих соплеменниц в битву. Она мчалась впереди, поражая воображение врага своей статью и отвагой. Андрокл не мог не заметить горящих глаз Первой амазонки, ее плотно сжатые губы и точеный абрис лица.
       Когда отряд воительниц скрылся за рощей с другой стороны бухты, воины Андрокла собрали все оружие и, заняв оборону, приготовились к следующей атаке.
      
      
       Эфессия всматривалась в лица амазонок. Возбуждение стремительного боя румянцем горело на их щеках. Крепкие руки не выпускали топориков, у многих - окрашенных кровью чужеземцев. Но среди фыркающих от быстрого бега скакунах, ошалело кивая мордами, метались те, которые потеряли своих всадниц. Сердце Эфессии сжалось от боли. Она вспомнила свой сон, и глаза Кибле, с укором смотрящие на нее, возникли перед ее взором. Персифора заметила перемену в лице своей царицы и быстро подъехала к ней вплотную, придержала за талию и, чуть отъехав в сторону, спешилась, осторожно стягивая царицу вниз.
       - Эфессия, что с тобой? - тихо спросила амазонка.
       По щекам предводительницы текли слезы. Никто никогда не видел ее такой.
       - Мы обречены, Персифора! Эта война уже проиграна нами - сколько девушек осталось там, во вражеском лагере! Мертвые, они не могут постоять за себя, а я не смогла защитить их!
       - Приди в себя, царица, - тихо шептала Персифора, - что ты говоришь? И раньше бывало такое, но мы все равно побеждали. Это только начало...
       - Нет, это - конец!
       Эфессия встала. Решительность снова вернулась к ней. Она обратилась к воительницам:
       - Волею Кибле, я - Эфессия, ваша царица, призываю вас сложить оружие перед мужчинами и принять их как мужей, навеки отказавшись от своей свободы!
       Амазонки молчали. Они не могли поверить, что слышат это от своей царицы.
      
      
       Воины Андрокла рассматривали мертвых девушек. Совсем юные, они лежали на земле, обратив застывшие глаза к небу.
       - Это амазонки, племя воительниц. Когда-то они оставили свои семьи и ушли навсегда, решив жить свободно, - рассказывал один из воинов.
       - А хороши собой, жаль только мертвые! - сокрушался другой.
       - Там еще живых полно, пойди - поймай! - отвечал ему третий.
       - Смотрите! У этой нет левой груди, отрезана, вот - шрам. И у этой, да они все одногрудые! - удивлялся четвертый.
       - Я же говорю, это - воительницы! - вставил старый воин, - им отрезают левую грудь, чтобы она не мешала стрельбе из лука.
       Сам Андрокл с напряжением всматривался вдаль. Он понимал, что это только разведка боем, что воительницы вернутся.
       - Приготовьтесь к бою, - приказал он, - и оттащите тела в сторону, нечего пялиться, женщин не видели!
       Воины - кто молча, кто тихо ропща, - повиновались.
       Когда на тех же скалах вновь появились всадницы, отряд Андрокла был готов к бою. Воины встали в несколько линий и подняли щиты над головой, ожидая падение стрел, но амазонки не стреляли. Они продолжали стоять, не предпринимая никаких действий. Это озадачило Андрокла. Он напряженно всматривался вдаль.
      
      
       Сердце в груди Эфессии бешено колотилось. Нелегко далось царице амазонок это решение. Разум бунтовал - свобода, завоеванная не одним поколением воительниц, была самым ценным из того, что у них было! Не в силах больше бездействовать, Эфессия рванула поводья коня, и, ударив его в бока, сорвалась с места. Персифора еле сдержалась, чтобы не поскакать за царицей. Но она не могла нарушить приказ и вместе с другими амазонками осталась ждать, с тревогой наблюдая за удаляющейся фигурой царственной всадницы.
       Андрокл понял намерение всадницы, остановившейся неподалеку от его лагеря. Он вскочил на коня и с достоинством мужчины, но все же осторожно, не выпуская из поля зрения амазонок на скале, легкой рысью направил своего скакуна к воительнице.
       Эфессия разглядывала приближающегося чужестранца. Крепкие доспехи (в отличие от ее, кожаных одежд) защищали мускулистое тело, о котором она могла судить по открытым рукам и ногам всадника. Коренастый, ростом он был ниже самой Эфессии, да и лицо его не казалось красивым, лишь каштановые кудри да такая же борода украшали его. Когда чужеземец приблизился к ней на расстояние прыжка лошади, царица увидела его глаза - колкий взгляд буквально рыскал по ее телу, и, остановившись на лице, впился в ее глаза. Эфессия выдержала взгляд и, плотно сжав губы, смотрела прямо в лицо воина.
       Андрокл первым прервал этот молчаливый поединок - широким жестом он приложил сжатую в кулак правую руку к груди и чуть склонил голову. Эфессия оценила этот жест и грациозно кивнула в ответ. Но на большее она не решилась. Ее сердце разрывалось от мысли об унижении перед мужчиной. Единственное, что она сделала - это легонько толкнув коня, заставила его пройти два шага вперед. Животные соприкоснулись мордами и, чувствуя настроение хозяев, тут же отпрянули, фыркая и раздувая ноздри. Анрокл развернул коня. Встав сбоку от всадницы, он вплотную приблизился к ней и положил свою руку на ее. Царица тяжело вздохнула, но руку не отняла. Она повернулась к предводителю чужеземцев и подарила ему взгляд, полный признательности и тревоги. В ответ царевич лишь крепче сжал ее руку.
      
      
       Одинокая женская фигура словно парила над морским простором в лучах заходящего солнца, едва касаясь края скалы. Ветер играл ее длинным плащом, поднимая его полы, распахивая их так, что они казались крыльями огромной птицы. Эфессия дышала полной грудью, наслаждаясь призрачной свободой, подаренной ей кратким мгновением вечера. Царица вынула заколку, сдерживающую прическу, и ее волосы, подхваченные ветром, затрепетали черным шлейфом.
       Сзади раздался цокот копыт. Несколько всадников остановились чуть поодаль от обрыва. Один из них спешился и подошел к царице. Обернувшись, она наблюдала за ним сквозь вуаль волос, наброшенную ветром на лицо.
       - Ты как всегда здесь, любимая! - Андрокл обнял жену и, нежно освободив ее лицо от непослушных прядей, поцеловал. - Я решил, как назову наш город.
       Эфессия подняла брови, нарочито удивляясь:
       - И как же?
       - Эфес! - громко крикнул Андрокл, обращаясь к невидимым слушателям, скрывающимся за горизонтом. - В честь тебя, желанная! - добавил он тише, повернувшись к жене.
       - Да будет так! - ответила царица.
       Крики чаек вторили ей, и улыбающиеся глаза Кибле-Артемиды на мгновение появились перед ее взором. Эфессия улыбнулась в ответ. Дитя в ее чреве отозвалось первым движением, подарив матери несказанную радость.
       Солнце закатилось, окрасив на прощанье и море, и небо в розовый цвет - цвет надежд, радости и женственности. Царственная пара, сияющая в последних лучах светила как боги, оставила берег моря и направилась в город, стены которого только поднимались ввысь, обещая стать великим творением талантливых зодчих.
      
      

    15


    Мудрая Т.А. Виррейтман и Ногамин   11k   "Рассказ" Сказки


    ВИРРЕЙТМАН И НОГАМИН

    (по мотивам австралийских легенд)

      
       Когда прародитель Байаме первый раз покинул землю, отправившись жить в далекую страну покоя Буллима, находящуюся выше священной горы Уби-Уби, то завяли и умерли все цветы, а на их месте уже не вырастали новые. Земля без цветов выглядела голой и опустошённо. Они стали легендой, которую старики племени рассказывали молодежи. Вслед за цветами исчезли пчёлы. Напрасно женщины виринун брали сосуды, чтобы собрать в них мёд,- они всегда возвращались с пустыми руками. Нет, им было что есть и пить - внутри дерева баоб, или бутылочного дерева, есть две полости: нижняя всегда полна чистой воды. а в верхней находится сладкий нектар. На листьях и стволе белого эвкалипта Яраан образуются смолистые шарики, похожие на манну. Это была прекрасная пища и хорошее питьё, но людям было её мало.
    И вот, когда земля изнывала от тоски, на листьях эвкалиптов появились белые крупинки сахара (дети называют их гунбин), а затем прозрачный сок, стекавший по стволу, как мёд. Сок застывал на коре комочками, которые иногда падали на землю, и там их собирали и ели дети.
    Сердца людей радовались, и они с благодарностью ели ниспосланную им сладкую пищу. Однако виринуны страстно хотели видеть землю снова покрытой цветами, как это было до ухода Байаме.
    Нет, всё было хорошо - но красота отлетела от этой земли. А дальше случилось вот что.
    Муринбунго, водные лубры, то есть девушки-русалки, жили тогда в реке Киммул. А эта река - то же самое, что змей Кунмаингур: так он выглядит, когда ему надоедает небо и он хочет украсить собой землю. И вот однажды девушка по имени Виррейтман вышла из реки, надела на голову мужскую повязку, чтобы подобрать свои длинные волосы. Также она взяла копье и бумеранг и отправилась охотиться на валлаби. Она метнула свое копье и убила Нгал-мунго, большого кенгуру, взяла две палочки для добывания огня, развела с их помощью костер и зажарила кенгуру в земляной печи.
    Был человек по имени Ногамин. Он тоже удачно поохотился, хотя это был лишь небольшой валлаби. Он оглянулся вокруг, увидел поднимавшийся над деревьями дымок и решил посмотреть, что там.
    Виррейтман огляделась вокруг и заметила, что к её лагерю подходит мужчина. Тогда она положила бумеранг и копье рядом с собой, легла в пыль лицом вниз, скрестив перед собой руки, и стала ждать, когда мужчина подойдет к ней.
    Ногамин подошел.
    - Эй, что случилось? - спросил он.
    - О, мне что-то нехорошо, - ответила девушка, - У меня болит живот.
    - Отчего это? Почему ты не встаёшь? Встань и вытащи из печи своего кенгуру.
    - Нет, о мудрец. Мне не до того. Ты сам вытащи кенгуру и забери его.
    - Хорошо. Но, может быть, ты встанешь?
    - Нет. Я не могу этого сделать при тебе.
    Ногамин вынул кенгуру из земляной печи, подобрал тушу и покинул лагерь.
    - Прощай,- крикнул он девушке.
    Когда Ногамин ушёл, девушка быстро вскочила. Она взяла свой бумеранг и копье и убежала.
    Ногамин шел и все думал о Виррейтман. Он думал о том, в какой позе она лежала и как она прятала свои глаза, когда говорила с ним.
    - Может быть, она ещё девочка, и оттого к ней не приходят мужчины, - подумал Ногамин и остановился. - Я вернусь и разыщу её.
    Он положил на землю валлаби и кенгуру и отправился обратно. Лагерь оказался пуст, только на месте, где лежала Виррейтман, был виден в пыли отпечаток её тела - колен, бёдер и скрещённых рук, но особенно глубоки были две ямки, оставшиеся от грудей.
    Потом Ногамин нашел следы девушки, идущие из лагеря. Он кинулся по её следам, останавливаясь, лишь чтобы получше разглядеть их, и вновь срываясь с места. Все это время он громко звал девушку.
    Тем временем Виррейтман залезла на дерево Боаб. Ногамин вскоре подбежал к нему. Он присмотрелся и увидел девушку, сидящую на раскачивающихся ветвях. Это было очень большое дерево с раздутым, как бурдюк, и совершенно гладким стволом - водные девушки любили его из-за того, что в нём тоже было много воды, а также сладкого и густого нектара. Ветви у таких деревьев торчат только на вершине.
    Оттого Ногамин и не знал, как залезть по этому стволу. Он тяжело дышал. Затем он ласково обратился к девушке:
    - О, послушай! Слезай ко мне. Разве мы с тобой не добрые друзья?
    Девушка с дерева посмеивалась над Ногамином:
    - Ну нет,- сказала она.- Это моё дерево. Я люблю сидеть здесь. А ты, - дразнила она его,- попробуй подняться ко мне.
    Ногамин попытался сделать по ее словам, но девушка в ветвях запела дереву магическую песню, и оно начало расти. Оно становилось все выше и выше, все толще и толще, все громаднее и громаднее. А девушка дразнила Ногамина: она показывала ему себя, сводя его с ума, крутилась на ветках, усаживалась на них то так, то этак, наклонялась вниз, протягивая к нему руки.
    Ногамин так и не сумел забраться на дерево и не нашел ничего, за что бы мог ухватиться на его огромном круглом стволе. Он уселся под деревом и стал молить девушку:
    - О, ты сидишь так высоко! Приди! Приди! Ты должна опуститься ко мне!
    Ногамин был без ума от девушки.
    Тем временем стало темнеть. Ногамин заснул. Когда он проснулся, то снова начал звать девушку, которая продолжала сидеть на ветках дерева. Он то засыпал, то просыпался и плакал у подножия дерева. Наконец, когда Ногамин спал, Виррейтман соскользнула с дерева и кинулась прочь.
    Весело смеясь, девушка побежала обратно к своей реке Киммул. Там на песке, в тени деревьев, за которыми блестела река, лежали все ее сестры - Муринбунго, водяные лубры.
    Ногамин проснулся. Было еще не совсем темно. Он взглянул вверх и увидел звёзды, мерцающие сквозь ветви дерева баоб, на которых никого не было. Ногамин пошел по следам девушки. Он шел так быстро, насколько это было возможно, чтобы не потерять при этом следы. Все девушки, лежащие на берегу реки, услышали приближение Ногамина.
    - А,- закричали девушки,- Это, должно быть, тот человек, что гонится за нашей сестрой.
    Ногамин подбежал к реке. Он увидел девушек, лежащих на речном песке. Когда водяные лубры заметили его, они вскочили, рассыпались по всему берегу и стали прыгать в воду. Ногамин кинулся к берегу, чтобы прыгнуть за ними, но тут он увидел их отца Кунмаингура, Змея-Радугу, поднимавшегося из воды. Ногамин остановился и замер в глубоком иле у самого берега.
    И тут что-то непонятное нашло на него. Он крикнул странным голосом:
    - Кеир, кеир, нгеир!
    И превратился в птицу-лотос, якану, которая в поисках пищи бегает по широким листьям лилий, лежащим на воде. Листья ведь оставались, хотя цветов не было. Это Змей сжалился над ним - самого желания не исполнил, но путь к нему начертил.
    Но дело на том не закончилось.
    Якана - птица некрасивая: длинные ноги с перепонками, чтобы ходить по тине, а крылья маленькие, тело сверху тёмное, и грудь тоже, лишь на животе белое пятно. В воде этой птице хорошо, а летает на близкие расстояния она неважно: ноги перевешивают.
    Вот попробовал якана-Ногамин взлететь на дерево. А девушка Виррейтман и в самом деле любила свой баоб не меньше, чем реку, и часто туда забиралась при помощи своего колдовства. Там её никто не трогал.
    А было время, когда ветры со всех сторон земли справляют свой праздник. Налетел на юношу свирепый Гигер-Гигер, что торопился к своему желанному Ярраге, закрутил, сбил наземь и ободрал все перья.
    Упал Ногамин в воду и стал тонуть.
    Тут подплыли к нему два белых лебедя Байамул. И говорят:
    - Поможем мы тебе. Не в нашем обычае оставлять других наших водных сородичей на верную погибель.
    Стали они выщипывать перья из своей спины, груди и своих крыльев и бросать на Ногамина. Много там было перьев, и превратился Ногамин в пушистый белый комок. Налетел тут Яррага, радостный весенний ветер, что уже летел рядом с Гигер-Гигером, то и дело свиваясь с ним в одно, подхватил комок и бросил его на ветки дерева баоб.
    А к оголившим и окровавившим себя лебедям Байамул, которые дрожали от холода, подлетели вороны Ван - целая стая.
    - Помогли вы тому, кого чуть не убил строптивый Гигер-Гигер, - сказали они, - и ничего не захотели от Ногамина. За это мы поможем вам самим: по вине старшего в нашем роде буйствует нынче Гигер-Гигер, оттого что поддался тот на уговоры.
    И вот они осыпали лебедей своими чёрными перьями, которые пристали к их телу, как будто всегда там росли. Оттого и стали лебеди такими, как их знают, - одни клювы кроваво-красные, да на крыльях осталось немного белых перьев, да пух под перьями был белым, как снег на горе Уби-Уби.
    Вечером подошла девушка к своему любимому дереву баоб и видит в середине его ветвей, простертых к небу, красивый белый цветок, похожий на лотос. А надо сказать, что больше всего она грустила именно по этим водяным лилиям - они были так похожи на её саму.
    - Что за диво? - спросила себя девушка. - Никогда не давало моё любимое дерево таких красивых цветов, даже в изобильные прошлые времена.
    Протянула руку, коснулась огромного цветка - и сразу осыпались белые перья вниз и пустили корни там, где упали. Тотчас из них выросли нежные белые цветы с дурманящим ароматом. Так и застыла Виррейтман с протянутой вперед рукой, и в эту руку как бы само легло малое подобие ствола дерева баоб: то ли сосуд, раздутый внизу, то ли плод с тонким хвостиком наверху. То был Ногамин.
    Лопнул сосуд и обдал всю Виррейтман нежной желтоватой пыльцой. Так и не поняла она, что случилось, пока не понесла плод и не разрешилась от бремени прямо на своём любимом дереве. А то было множество больших, округлых семян со странным рисунком на них - на каждом семени свой. Оттого и пошел на земле обычай делать чуринги. Вышли они из чрева Виррейтман без малейшего усилия с её стороны и покрыли собой ветви дерева, землю под ним, речной песок и саму реку - да и всю землю. Настало потом время засухи, великой засухи по всей земле. Но прошла засуха, пролились дожди, пропал сладкий сок на деревьях Ярран, и из семян появились не только разнообразные цветы, но и всё, что только может покрыть собой сушу и воду. Там были звери и птицы, трава и деревья, водоросль и тростник. Даже радуга Юлу-вирри поднялась из одного семени крутой аркой и разделилась надвое: верхняя часть ее, фиолетово-сине-зеленая, была женщиной, а нижняя, огненно-красная, - мужчиной, и породили они множество разных маленьких радуг, что играют в пыли водопадов и в лужицах, оставшихся от дождя.
    И радовались живущие, видя всё это, и хвалили лукавство Виррейтман и любовный пыл Ногамина.
    No Мудрая Татьяна Алексеевна

    16


    Свидерская М.И. Законы Несауалькойотля   28k   Оценка:10.00*5   "Рассказ" История

       По дороге, соединяющей город Тескоко и столицу государства Теночтитлан, шел караван, огромный и очень напоминающий толстую объевшуюся змею. Обычно большие группы из Тескоко состояли либо из его армии, направляющейся воевать за интересы Тройственного Союза, либо почтеков-торговцев. Этот караван четко делился на две части: возглавляли его придворные и личная охрана, астрологи и медики, законоведы и прислуга Несауальпилли - правителя чичимеков. Вторая состояла из большой группы - две тысячи измученных человек, бредущих едва-едва. Ее подгоняли копьями охранники, это шли на суд в столицу страны Анауак придворные бывшей жены правителя Чальчиуненцин.
       Несауальпилли путешествовал в носилках. Белоснежные тончайшие занавески полностью укрывали его от жарких лучей солнца, пропуская только легкий освежающий ветерок. За правителем следовал еще с десяток богатых носилок с его детьми и самыми знатными гражданами Тескоко. Гордая и некогда капризная, славившаяся утонченным вкусом Чальчиуненцин понуро брела пешком, изнывая от жары и жажды, глотая дорожную пыль. Преступница шла одна, и только изредка гордо вскидывала голову, чтобы откинуть назад слипшиеся от пота волосы. Остальной народ, состоящий из красивейших молодых людей, замученных допросами и пытками, с трудом плелся за той, чью красоту и ум совсем недавно воспевал в стихах и поэмах.
       Первая колонна путешественников радовала глаз яркостью расписных и вышитых нарядов, обилием драгоценностей, украшений из перьев; передвигался двор легко и непринужденно. Вторая группа с трудом поспевала за первой; одежда, некогда изящная и украшенная богатой росписью защитными символами рода, болталась жалкими обрывками, обнажая смуглые тела.
       Но было и общее, что объединяло обе, столь разные, колонны - выражение скорби на лицах, предельно тихие разговоры, отсутствие смеха и то, что никто не спешил побыстрее добраться в столицу.
       Несауальпилли за весь путь не проронил ни слова, он сохранял на лице суровое выражение, изредка освежал горло водой, подносимой ему слугой, и не покидал носилки. Только изредка, украдкой приоткрывал тонкие занавески и смотрел назад. Нет, его взгляд не пытался найти жену! Чальчиуненцин уже не было в его сердце: став изменницей, она не вызывала больше никаких чувств. Взгляд правителя наблюдал за носилками дочери, в караване они следовали вторыми.
       Прохладная Роса узнала об измене матери утром. В обед ей сообщили, что вся семья отправляется на суд в Теночтитлан. Попытки узнать, выяснить, получить хоть какие-то разъяснения от отца пресеклись. С необычной холодностью Несауальпилли велел ей собраться и отправляться со всеми в столицу. На робкий вопрос:
       - Что с моей мамой?
       Несауальпилли нахмурил брови, но ничего не ответил и быстро вышел из комнаты дочери.
       И вот сейчас, прошел целый день, а с девушкой не разговаривали, подносили воду, фрукты, но никто не пытался поддержать ее. Изредка на глаза набегала слеза, Прохладная Роса раздраженно ее смахивала и снова пыталась развлечься, рассматривая пейзаж вдоль дороги. Но это занятие ей надоело, хотя путешествовала она впервые. Вскоре незаметно для себя она уснула. Переживания, холодность отца и путешествие утомили ее.
       Ближе к вечеру, Прохладная Роса проснулась от толчка - это к ней в носилки запрыгнул брат Какамацин.
       - Спишь и грустишь? - спросил, удобно располагаясь на одеялах, Какамацин. Прохладная Роса немного капризно надула губы и кокетливо вздохнула:
       - Меня все бросили... Такое ощущение, что я под арестом... - последние слова девушка прошептала, доверительно приблизившись к брату.
       - Мне тоже так кажется, теперь из-за измены нашей матери нас ждут большие перемены... - так же тихо ответил ей брат, - И тебя в том числе, это уж точно, зачем бы отец нас взял с собой?
       - Отец собирается выдать меня замуж? За кого? Что тебе известно?!
       - Да... Но не знаю за кого. Только будь осторожна, как бы нас тоже не обвинили в этой измене!
       Прохладная Роса вздрогнула и внимательно посмотрела на брата:
       - Я не замешана в этом и ничего не знаю!.. Так за кого меня хотят выдать замуж?
       - Сказал же - не знаю!
       - Отец ведет нас в Теночтитлан, может быть, у нашей матери есть надежда на помилование? Ее будет судить сиуакоатль Тлилпотонки, а он наш родственник...
       - Родственник? Ну, да, я бы на это не рассчитывал - Тлилпотонки недавно по приказу тлатоани сам отрубил головы всем членам своей семьи, чтобы доказать преданность правителю. Тлилпотонки вынесет приговор, какой угоден Мотекусоме... Ладно, пойду, я тебя предупредил!
       Какамацин спрыгнул с носилок, пропустил те, в которых несли его старших братьев, и залез в свои. Прохладная Роса недовольно посмотрела ему в след:
       'Пришел, разбудил, растревожил и ничего толком не сказал!'
       Скука от безделья, которая овладела девушкой, рассеялась, как только караван прошел дамбу и подошел к Теночтитлану.
       Дух захватило от красоты невиданной, сотворенной руками человека, гением военачальника, удивительным талантом градостроителя! Посередине озера, на большом острове раскинулась столица страны Анауак, образовавшаяся из двух селений. Три широких дамбы вели к острову, в мирное время они были заполнены караванами почтеков, спешащими в разные города страны, а в военное могли стать непреодолимым препятствием для вражеского войска - дамбы имели подъемные мосты. Но уже много лет, как никто не осмеливался атаковать Теночтитлан - самый дорогой и прекрасный город страны, столицу империи мешиков.
       Дворцы и дома утопали в цветах и деревьях, оттеняющих зеленью белоснежные, иногда расписанные яркими рисунками стены. Но впечатляло, завораживало, притягивало взор, никуда не отпускало и не позволяло смотреть на еще что-то главное теокалли страны - Большой Храм, Дом богов Уицилопочтли и Тлалока - здание высотою сорок метров. И чем ближе подходил караван к пирамиде, и задирали головы путешественники, тем сильнее охватывал их священный трепет от величия храма и могущества небесных и земных властителей.
       Пирамида стояла в центре всего храмового комплекса, среди больших и маленьких жилищ для других богов, а их насчитывалось семьдесят восемь! В длину с севера на юг главное теокалли имело сто метров, а с востока на запад восемьдесят. По фасаду пирамиды располагались четыре огромные платформы, на них стояли статуи высотою в два человеческих роста, во время празднования побед или особых календарных дней они служили для поддержки многочисленных знамен и штандартов. С западной стороны шла самая длинная в Анауаке лестница - сто четырнадцать ступеней начинались у основания теокалли, сразу за ограждением из огромных змеиных голов, раскрашенных в ярко-красный цвет - вечерняя дорога в чертоги бога Уициллопочтли.
       На плоской крыше монумента в северной части находилось святилище бога дождя и молодой кукурузы - Тлалока. Стены его украшала роспись, изображающая раковины разных форм и размеров. В южной стороне - храм Уициллопочтли - Колибри Юга. Самые яркие, какие только жили на земле, огненные бабочки порхали по стенам, символизируя вечный образ солнца. Иногда казалось, что они вот-вот оживут, как многочисленные души принесенных в жертву людей, и взметнуться вверх, к небу. Входы в оба храма были с западной стороны, там же стояли и жертвенные алтари.
       Караван свернул на юг, и перед путешественниками предстала пирамида Тескатлипоки - Дымящееся зеркало - бога молодости, красоты и правды, хозяина страны мертвых Миктлана. Храм располагался напротив дворца тлатоани Анауака. Но потряс путешественников дом другого бога - самого доброго, самого щедрого, единственного, который принимал жертвоприношение только цветами - Кетцалькоатля. И лишь раз в году красивого юношу (из числа знатных пленных) приносили ему в дар. Само святилище было цилиндрической формы, стоящей на пирамидальной основе, но поражал вход в него - огромная, высотою в три человеческих роста, кроваво-красная пасть сине-зеленого змея с белыми клыками, всегда готовая проглотить любого, посягнувшего на ее покой.
       Путешественники только и успевали крутить головами, рассматривая чудеса зодчества, те, кто уставал задирать голову вверх, с интересом рассматривали, выставленные на всеобщее обозрение черепа жертв в специальных местах - тсомпантли; обсуждали размеры огромных чаш для сердец жертв - куаушикалько. Одним словом, в первый ли раз, или уже бывал в столице путник, он находил, чем восхититься и поразиться - в Теночтитлане никогда не затихало строительство.
       И дворец тлатоани потрясал своими размерами - постройка в два этажа, общей площадью в сорок тысяч квадратных метров! Второй этаж отводился для правителя и членов его семьи. На первом же располагались государственные учреждения: верховный суд Анауака, который рассматривал уголовные и гражданские дела, и место сбора судебных исполнителей; специальный трибунал, который судил только высших военачальников и сановников страны; рядом с ними находились камеры для содержания столь важных персон, куда и потекла вторая часть каравана из Тескоко.
       Здесь же, на первом этаже располагалось казначейство и огромные хранилища, в которых находились большие запасы продовольствия, одежды и различных товаров. Ближе к внутренним дворикам жили и творили придворные художники и ювелиры. Первые, единственные в своем роде, мастера по изготовлению цветных мозаик из перышек колибри, стоивших настолько дорого, что ими обладал только тлатоани. Получить в дар такой плащ мог лишь настоящий герой.
       Правителя Тескоко разместили в покоях для гостей, самых близких к тлатоани; в комнатах горели жаровни - наступал прохладный вечер. Маленькие и огромные, в человеческий рост, вазы с композициями из самых разных цветов благоухали, создавая домашний уют. Многочисленные пестрые одеяла стопками лежали на циновках, готовые укрыть от холода ночи уставших гостей.
       Отведенные покои понравились Несауальпилли, в прошлый раз в них располагался его кровный враг Тесосомок, а ему тогда отвели помещения похуже, подальше и не такие роскошные.
       Путешественникам предложили посетить баню, чтобы смыть пыль и усталость, затем был ужин, где подали мясо индюшек, томаты, пятнадцать видов огненного перца, и множество фруктов с вкуснейшим медом из страны майя.
       Правитель Тескоко ужинал у тлатоани, где два правителя крупнейших городов Тройственного Союза, без посторонних лиц, смогли доверительно поговорить наедине.
       После обычного обсуждения планируемых походов, Мотекусома II задал вопрос, волновавший его больше всего:
       - Скажи, почему ты решил судить Чальчиуненцин в Теночтитлане?
       Несауальпилли задумался, совершенно не обеспокоенный, что его молчание могут принять за слабость или неуверенность:
       - Чальчиуненцин не наложница, она твоя сестра, суд над нею может быть только здесь.
       - А остальных, две тысячи человек, зачем ты привел?
       - Мои люди допросили нескольких, оказалось, что в измене замешен весь двор. Чальчиуненцин имела много любовников, она отдавала приказы скульптору, и тот делал статуи, создавая памятники им... сластолюбцам, а потом их убивали, по ее приказу. Эту женщину должен судить верховный суд нашей страны. И мне не хочется, чтобы у тебя, тлатоани, возникла, хотя бы тень сомнения в моей правоте. Я так считаю.
       Мотекусома II, пока слушал, удовлетворенно кивал головой. Его потрясло сообщение, что весь двор сестры был замешен в измене. Да и задумку увековечивать облик любовников, ставить их статуи в своих покоях, что за блажь?! Постепенно гнев стал подниматься в груди тлатоани, который понимал, насколько незаслуженно оскорблен Несауальпилли. Однако следовало оценить его мужество и сдержанность. Правитель Тескоко заслуживал уважения. Желание посетить до суда Чальчиуненцин прошло, тлатоани не хотел ни давать ей несбыточной надежды на оправдание, ни слушать обманные речи. Он принял решение - даже на суд сестры он не пойдет! Да, это будет явный знак того, что предательница не получит поддержки со стороны тлатоани и никакой пощады ей не будет. И судьи будут... Хм, пожалуй, судьи немного понервничают, особенно Тлилпотонки... Нет, этот не будет нервничать! Ему достался такой же изворотливый ум, как и у его отца Тлакаелеля, он сразу поймет и правильно расценит отсутствие на суде тлатоани. Вот и представился удобный случай для Тлилпотонки, он решит, что суровым приговором одновременно сможет отомстить за свою семью и доказать преданность двум правителям.
       - Ваша семья будет на суде?
       - Да, тлатоани, я вынужден: для моих сыновей и дочери - это хороший урок, как нужно блюсти нравственность и не потакать распутству!
       Когда ужин закончился, Несауальпилли откланялся, Мотекусома II решил отправиться ко сну, но охрана доложила, что к нему просится Какамацин, сын правителя Тескоко.
       'Странный визит. Что ему нужно?'
       - Пусть войдет!
       Какамацина Мотекусома II знал, племянник не раз участвовал в походах Тройственного союза, да и праздники в Теночтитлане посещал часто. Тонкими чертами лица он немного походил на мать - Чальчиуненцин, а вот статью и фигурой пошел в отца. Юноша всегда был симпатичен тлатоани своей открытостью.
       - Здравствуйте, тлатоани!
       - Приветствую тебя, Какамацин.
       - Я подумал, что обязан выразить тебе, тлатоани, свою преданность и заявить о своей непричастности к событиям в нашем доме! Я верен тебе!
       - А кто не верен? - выдержав паузу, спросил правитель, - Кого нужно наказать за измену? Кроме твоей матери.
       - Я... Я не знаю, тлатоани... Я считал долгом подтвердить свою непричастность!
       - Похвально. Если это все, ступай!
       Какамацин покорно опустил голову и вышел, радуясь, что смог засвидетельствовать тлатоани почтение, да и просто попасть на глаза, чтобы его запомнили.
       Мотекусома II же ощутил раздражение, он на миг решил, что ему хотят донести, сообщить что-то важное, а тут, просто отняли драгоценное время! Но заявление племянника следовало запомнить, верные люди в городе Тескоко ему нужны.
       Только правитель собрался готовиться ко сну, как опять кто-то не пожелал с этим считаться! Раздражение тлатоани нарастало. В покои вошел Тлилпотонки. Мотекусома II никак не мог привыкнуть к новому виду своего советника - несколько нервировало сочетание седых волос и ясных молодых глаз.
       - Простите за поздний визит, тлатоани, но завтра будет суд над вашей сестрой Чальчиуненцин, может быть, вы хотите дать мне указания?
       Мотекусома II предложил советнику трубку с табаком, и сам закурил другую. В молчании первые люди государства провели несколько минут.
       - Нет, никаких указаний я давать тебе не буду. Действуй по закону.
       - Я могу идти?
       Думать не хотелось, было одно желание - спать. Мотекусома II уже все решил, вернее закон решит за него завтра. А он найдет способ отомстить тескокскому дому за позор и смерть сестры.
       Когда-нибудь, может быть, а, возможно - даже очень скоро.
      
       Главный суд страны Анауака располагался на первом этаже, куда, спустившись по лестнице из гостевых покоев, пройдя дворик, засаженный разнообразными цветами, прошла семья правителя Тескоко. Судебное производство велось одновременно в десяти комнатах, причем, в каждой заслушивалось сразу несколько дел. Все комнаты были соединены между собою огромными арками, через них постоянно сновали писцы, посетители, вооруженная охрана доставляла нарушителей закона к судьям, а затем уводила, чтобы свершить приговор.
       Казалось, что такое большое скопление людей должно создавать шум, гам, но этого не было - граждане Анауака умели спорить и говорить чинно и тихо; они уважали достоинство судей и прежде всего свое собственное. Единственная фраза, произносимая громко и четко из разных уголков суда, заставляющая всех ощущать себя мелкими песчинками на берегу Большой Воды, склонять голову и мысленно свершать благодарственную молитву о сохранении жизни, говорила о справедливости, с которой свершались приговоры:
       - Как записано в восьмидесяти законах Несауалькойотля тебя приговаривают...
       - Мудрейший Несауалькойотль записал в восьмидесяти законах...
       - Как требуют восемьдесят законов страны Анауак, записанных Несауалькойотлем по воле народа...
       Эта фраза наполняла семью правителя Тескоко гордостью за свой род, только Прохладная Роса вздрогнула, ощутив трагизм ситуации - Несауалькойотль - мудрейший человек в Анауаке - ее дед.
       Суд над Чальчиуненцин должен был проходить в самой дальней комнате, которая к этому моменту была еще пока пуста, но постепенно заполняясь писцами, праздными любопытными пилли и охраной тлатоани. Воспользовавшись свободным временем, Прохладная Роса отстала от семьи и решила понаблюдать за судами.
       В комнате слушающие и участвующие в процессе граждане условно разделились на три группы.
       Рядом с аркой, в которой остановилась Прохладная Роса, слушалось дело о пьянстве. Нужно сказать, что это был самый страшный проступок и карался смертью.
       - Уважаемый судья, да любой из членов нашей семьи, если бы застал моего умершего брата за выпивкой, сам бы забил его палками, как гласит закон. За что же Вы наказываете этого несчастного, освободившего нас от горестной обузы?! - вопрошал молодой воин, смиренно стоящий перед помостом, где восседал пожилой судья, решавший их дело.
       - По закону Несауалькойотля, тот, кто напоил свободного человека, а тот умер, выпив больше Двухсот Кроликов, и был застигнут на месте преступления, должен понести наказание. Наказание Семь Ящериц назначается в соответствии с восьмьюдесятью законами Несауалькойотля - смерть. Не пытайтесь меня уговорить! В стране Анауак никто не будет потакать пьянству! Приступайте к исполнению приговора! - стражники подхватили мужчину, одетого в одну лишь набедренную повязку и потащили к выходу - ноги не слушались приговоренного - он надеялся на положительное решение суда. Не успела эта группа пройти через арку, а перед строгим блюстителем закона уже стояли новые участники.
       Суть следующего дела заключалась в том, что одному крестьянину удалось передвинуть межу, расширив свой участок и засеять маисом. Обокраденный хозяин едва сдерживал слезы, он указывал на восьмерых детей, жену, ждущую девятого ребенка, разводил руками и горестно вздыхал, упрашивая помочь восстановить справедливость. Обвиняемый клялся всеми богами Анауака, что не прикасался к меже и не пытался покушаться на чужой надел. Но тут к группе присоединились двое хорошо одетых мужчин, дорогие ожерелья и амулеты полностью закрывали грудь каждого. Они сообщили судье, что обвиняемый несколько раз закладывал землю соседа, чтобы сыграть, только чудом участок оказался в руках ничего не подозревавшего об этом собственника.
       Судья думал недолго, он уже не сомневался, что перед ним стоит жулик, который не только не уважает законы, но и не чтит богов, такой человек никогда не исправится:
       - Если свободный гражданин продает или закладывает чужую землю, по законам Несауалькойотля его следует обратить в раба, отдав тому, кого он пытался оскорбить! Но ты совершил еще большее преступление - ты передвинул межу...
       - Клянусь богами, уважаемый судья, межа цела, может быть в одном месте, она всего лишь на локоть отклонилась!.. - перебил судью обвиняемый, падая на колени и размазывая слезы, брызнувшие по щекам; он знал, что ему теперь грозит.
       - За передвинутую межу приговариваю к смерти! Привести в исполнение!..
       Напротив, одновременно, прозвучал такой же приказ о смерти. Там слушали дело о разбое на дороге: жители деревни поймали грабителей, но решили их судить в Теночтитлане. Больше двадцати человек долго рассказывали судье о бесчинствах и просили покарать пятерых нарушителей, которые стояли связанными, в порванной одежде и с полной безучастностью к суду и своей судьбе. Теперь их должны были публично забить камнями...
       В самом дальнем углу слушалось дело государственной важности - судили сборщика налогов, который буквально обдирал население нескольких деревушек, находившихся достаточно далеко от Теночтитлана. Весь излишек надсмотрщик оставлял себе, выменивая его на молодых наложниц, дорогие украшения... Но сколь бы далеко не находились деревеньки, а нашлись смельчаки, который отправились в Теночтитлан и рассказали всю правду. Теперь тридцать человек, подавших жалобу, смеялись словно дети, некоторые даже приплясывали и довольно похлопывали соседа по плечу, в знак высшей радости - суд, закон страны Анауак был на их стороне:
       - В соответствии с восьмьюдесятью законами Несауалькойотля тебя забьют камнями! Исполняйте!..
       'Как страшно... Как справедливо... Смерть... Смерть... Забить камнями или палками... Законы, законы! Сейчас будут судить мою мать, суд длится всего несколько минут, и он не будет к ней добр!.. Бедная моя мать...' - после услышанных приговоров, девушка опустила голову и грустно поплелась туда, где должны были судить Чальчиуненцин. Печально, тоскливо заныло сердце.
       Как и предполагала Прохладная Роса, суд над матерью был скорым: седовласый Тлилпотонки внимательно выслушал несколько человек, которые сухо изложили признания обвиняемых придворных тескокского двора, затем приказал привести Чальчиуненцин и с равнодушным видом задал единственный вопрос бывшей госпоже города Тескоко:
       - Подтверждаешь ли ты, женщина, носящая имя Чальчиуненцин, все, в чем тебя обвиняют?
       Чальчиуненцин всегда считалась красавицей, и сейчас, в простой одежде, без украшений, с распущенными длинными волосами, местами спутанными, она не потеряла своего величия. Медленно, с чувством собственного достоинства, она обвела присутствующих взглядом, задержала его только на дочери, послав ей теплую, такую привычную улыбку, что Прохладная Роса вздрогнула. Затем взгляд обвиняемой остановился на судье. Наконец, ее губы красивой формы разомкнулись и чистым, достаточно сильным голосом, она произнесла:
       - Да!
       Ответ вызвал тихое возмущение и перешептывание среди присутствующих, но Чальчиуненцин не обращала на это внимания, она стояла с гордо поднятой головой, сохраняя царственную осанку.
       Тлилпотонки не стал затягивать разбирательство, он тут же объявил приговор, такими знакомыми словами, которые несколько часов назад наполняли семью правителя Тескоко гордостью:
       - Как записано в восьмидесяти законах Несауалькойотля тебя, Чальчиуненцин, приговаривают к смерти! Всех граждан, замешенных в этом развратном деле, приговаривают к смерти! Приговор привести в исполнение немедленно!
       Суд свершился...
      
      
       Аскашочитль не была на суде, как и другие члены семьи тлатоани. Она переживала не за невестку, а только за брата и его семью - судьба Чальчиуненцин была предрешена еще до суда, а вот что теперь ждет дом Тескоко? Зная своего венценосного сына - Мотекусому, женщина могла предполагать, что правитель потребует от чичимеков доказательства не простой лояльности, а чего-то большего.
       С трудом женщине удалось успокоить племянницу, глаза которой распухли, и собравшиеся слезы вновь готовы были брызнуть при любом неосторожном слове. Ей нравилась девушка и ее искренность - она так открыто горевала по матери.
       - Дорогая, суд свершился, Чальчиуненцин не оживить, она теперь на дороге в страну духов. Нужно думать о живых, утри слезки, и пойдем, я покажу тебе рынок, может быть, покупки тебя смогут отвлечь?
       Прохладная Роса утерла последние слезы и доверчиво прижалась к родственнице; ее тяжелый вздох означал согласие.
       На следующий день, женщины, окруженные прислугой и охраной, направились в торговое место. Они шли по чисто вымытым улицам столицы. Гости из Тескоко не переставали любоваться разбитыми парками, дарящими тень, огромными клумбами с цветами.
       Две широких дороги крест-накрест пересекались в центре города на его главной площади и уходили вдаль, плавно переходя в дамбы. Это деление было не простой выдумкой архитектора, город делился на четыре района, каждый имел свои школы, мастерские, дома для пения.
       Рынок Тлателолько потрясал не только размерами - целый остров, на котором размещались торговые ряды. Потрясало количество людей, какое он вмещал - двадцать пять тысяч человек, в столице чичимеков - городе Тескоко проживало на пять тысяч больше... А в торговый день и почтеков и покупателей было в два раза больше! Увидеть такое столпотворение сразу - это уже событие!
       Ровную площадь рынка окружали аркады, окрашенные в белый цвет, под навесом из тростника располагались трое судей, которые тут же разбирали спорные вопросы. Потрясала относительная тишина и порядок на стройных, четко распланированных участках торговой площади, охраняемый специальной рыночной стражей - надсмотрщиками - тианкиспан-тлайакаке, которым никто не смел оказывать сопротивления. Тианкиспан-тлайакаке появлялись, как из-под земли, едва кто-то поднимал голос, возникал спор или начиналась ссора, окружив продавца и покупателя, надсмотрщики вели их к судьям. Товар оставался на месте, ибо не было в Теночтитлане воров, которые рискнули жизнью и позарились на чужое имущество в торговый день на рыночной площади. Если такое случалось - сначала его обвинял один из трех судей, затем вора забивали палками на месте.
       Итак, сам рынок, это сказочное великолепие, роскошь и богатство столицы Анауак... Первый ряд, который прошли родственники тлатоани, представлял ювелирные украшения. Прохладная Роса и девушки из свиты прикупили себе украшений, рассчитавшись зернами какао. Следующий ряд торговал тканями и изделиями из тончайшего хлопка для знатных граждан и из листьев агавы для остальных. Несколько часов потратила женская половина в примерках пестрых юбок, рубашек и накидок. Текст убран по договору с издательством

    17


    Буденкова Т.П. Шаман Монгуш   17k   "Рассказ" Мистика

      
       Шаман Монгуш
      
      Лето в Туве солнечное, жаркое. Асфальт плавится и над ним струится горячий воздух, искажая пространство. Это, искажённое солнцем пространство, рассекает белый капот японского "Марка". Однако в салоне машины холодок. Кондиционер обдувает разгорячённую голову Бориса, только легче от этого не становится. Рассказ старого шамана и последовавшие за ним события, выбили из колеи. Мысли в голове рождаются странные, и нет от них покоя ни днём, ни ночью. Будучи человеком практичным, все-таки глава большого семейства, он от такой мороки не находил себе места. В конце концов, терпение лопнуло, и он решил, что лучше старого шамана его головную боль никто не снимет. От Нового Шагонара до посёлка Хайракан, где жил Монгуш, чуть больше десятка километров. Всего-то!
       Сам не осознавая того, Борис спешил. И машина, набирая скорость, белой стрелой неслась по чёрному асфальту. Возле горы Хайракан, упавшей посреди степи огромным каменным медведем, свернул на укатанную просёлочную дорогу. Солнце раскалило добела Тувинскую степь, заставив шуршать песок так, будто это не песчинки, а годы минувших столетий стелились под колеса машины. Ещё несколько минут и показались почерневшие от времени деревянные домишки. Посёлок Хайракан встретил Бориса зарослями полыни и сорняков в палисадниках. Казалось, люди здесь вымерли, а время остановилось. Ни одной души не увидел он, проехав его до самого конца. Ни одна собака не выскочила облаять чужую машину, ни одна кошка не шмыгнула под крыльцо.
       Дом давнего друга Бориса Самдан-оол Монгуша ничем не отличался от других, разве что стоял самым последним в ряду престарелых близнецов. Высушенные и выбеленные солнцем ступени крыльца, чуть слышно скрипнули под ногами, Борис тихонько стукнул в дверь:
       -Есть кто дома?- и не дождавшись ответа, чуть нажал ручку. В открывшемся дверном проёме, в солнечном луче кружились пылинки в немыслимом танце. Возле не зашторенного окна за накрытым цветной клеёнкой столом, сидела пожилая тувинка. Изрезанное глубокими морщинами, потемневшее от солнца и времени лицо с раскосыми глазами, было повернуто в сторону двери. Чёрные пряди волос, выбивающиеся из-под платка с красными розами по выгоревшему темно зелёному полю и байковый халат в цветочек, завершали образ.
       -Здравствуй, Сотпамаа. Вот, Людмила тебе гостинец отправила, - Борис положил на стол собранный женой свёрток. - Где сам-то Монгуш? Дело у меня к нему.
       -Экии, Борис. Людмиле четтирдим. Садись. Будем чай пить, - как и большинство тувинцев, Сотпа понимала по-русски, но её разговор был смесью тувинских и русских слов. Борис, проживший большую часть своей сознательной жизни в Туве, казалось, не замечал этой причудливой смеси.
       -Спасибо, Сотпа, спасибо, ты уж не обижайся, спешу, - и он развёл руками.
       Но хозяйка явно не торопилась сообщать, где муж.
       -Однако, Борис, тут его подожди. Не надо его беспокоить. Очень он волнуется, душа его мечется, - женщина вздохнула и потянулась за трубкой. Раскурила её, и медленно вдыхая дым, так же медленно повернулась к окну, уставившись в него странным, потусторонним взглядом. На мгновенье глаза её расширились, и Борис вдруг различил сверкнувшие в них золотистые искорки.
       "Вот оно. Всё, всё, что Монгуш рассказывал на рыбалке, правда!" - ещё сильнее заволновался Борис. Терпеть этот раздрай он больше не мог. Оставалось идти к Монгушу.
       -Знаю, о чём думаешь. Не ходи к тел ыяш Монгуша. Одному ему там надо быть теперь, - и жена старого шамана налила Борису сваренный на бараньем бульоне, слегка подсолённый чай. Отхлёбывая из пиалы небольшими глотками горячую ароматную жидкость, Борис всё-таки вопреки предупреждению Сотпамаа решил не откладывать встречу со старым другом.
       -Ладно, Сотпа, спасибо. Пусть мой железный конь возле вашего крыльца постоит, а я до Каа-Хема. Пройдусь по бережку с удочками, - проговорил он. В ответ женщина выпустила клуб дыма, спрятав за ним своё лицо, и более ни слова не сказав, отвернулась к окну.
       Борис вышел из дома, подошёл к машине, минуту другую стоял неподвижно, видимо размышляя, как поступить дальше. Ждать ли возвращения Монгуша, или всё-таки пойти ему навстречу? Взгляд его остановился на священной горе Хайракана . Удивительно было видеть раскинувшуюся каменную гряду посреди ровной, как огромное блюдо, степи. Говорят, что это старая шаманка заколдовала зверя, за то, что он задрал её сына. Вот и лежит окаменевший медведь на том месте, где она его застала, возле реки.
       Всё-таки решившись, Борис открыл багажник, достал болотные сапоги, небольшой рюкзак, перекинул рюкзак и связанные между собой сапоги через плечо и, не оглядываясь, направился в сторону Каа-Хемской протоки. Между рукавом этой протоки и могучим Каа-Хемом спрятался заросший старыми деревьями остров. Переобувшись в бродни, Борис перебрался через протоку.
      У берега длинные гибкие ветви серебристой ивы тянулись к самой воде. Борис прислушался. В шорохе раскачиваемых дуновением ветерка ветвей ему явственно послышалось: ""С-слыш-ш-шь? Слы -ши-шь?" Он осмотрелся. Чудится? И шагнул вглубь острова. Шаг, другой... и будто кто схватил его за рюкзак! Он дёрнулся, но освободиться не смог! Рванулся изо всех сил, хлесткий удар по лицу заставил зажмуриться. И тут же почувствовал, что летит вперед, будто его выстрелили из рогатки. Споткнулся и упал прямо возле огромного, в два человеческих обхвата, ствола речного тополя. Только тополь это, или какое другое дерево, кто ж его разберёт? Листва вроде тополиная, но величиной каждый листок с две мужских ладошки, а ствол - толстый, кряжистый. На острове много таких деревьев. Сколько им лет - не знал никто. Местные старики говорили, что с детства их такими помнят.
       -Наверно ветка ивы зацепила, а я уж ... - додумывать, что с ним произошло, он не стал, а только ещё больше заспешил вглубь острова. Там, в самой чаще находилось растущее из одного корня, двуствольное дерево шамана Монгуша - тел ыяш. Возле этого дерева раз в год Монгуш проводил ритуал - хам ыяш дыгыыры - торжественное камлание. Но ритуал был давно позади. И Борис, терялся в догадках, зачем шаман направился к священному дереву? Что же должно случиться, чтобы старый шаман в неурочный час отправился к тел ыяш? То ли странный шелест листвы, то ли влажные испарения, исходившие от земли, так подействовали на Бориса, но от первоначального плана дождаться Монгуша на бережку не осталась и следа. Желание было только одно: быстрее добраться до друга, чтобы не оставаться одному среди этого шёпота и шороха! Безотчётная тревога вошла в сознание, заставляя вслушиваться в каждый звук, и гнала, гнала вперёд сквозь густую чащу.
       Вот какое-то насекомое жужжит? Нет, нет, это другой звук. Шелест и шорох ив на берегу смешивались с этим звуком, мешая определить - откуда он исходит. Борис замер на месте, прислонившись спиной к толстому стволу. Минута, другая и он скорее почувствовал спиной, чем услышал: бум, бум, бум. Глубокие, размеренные звуки набирали ритм. Он сделал шаг в сторону. Теперь уже и земля наполнилась этим ритмом: бум, бум, бум, отдавалось во всём теле. А ещё этот звук... гудящий и звенящий одновременно. Пространство вокруг завибрировало, стволы деревьев перед глазами стали расплываться. Зелёные, коричневые и серые краски леса смешались и начали медленно вращаться перед его мысленным взором. Он хотел крикнуть, но вырвался только глубокий выдох: "Ха!" Однако этого хватило, чтобы прийти в себя. Он раздвинул качающиеся возле самого лица зелёные ветви, сделал шаг, другой и замер. На открывшей его взору поляне странным образом сплетенные, выросшие, из одного корня, ель и лиственница, упирали в небо растопыренные пальцы-ветви. Дым курительницы заполнял поляну, почти прозрачным, серым туманом, который клубился и растворялся в соседних кустах. Шаман в полном облачении, приплясывал и ударял колотушкой в бубен: бум, бум, бум. При этом он издавал гортанные звуки, иногда перемежающиеся с обрывками фраз и слов. Звук шаманской песни стал проникать в сознание Бориса, забирая и унося от реальной действительности. На груди и спине Монгуша, а это был именно он, Борис не сомневался, отблескивали старинные кованые шаманские зеркала. Лицо прикрывала повязка с бахромой из шелковых нитей и конского волоса. Сознание Бориса с трудом цеплялось за действительность: "Нельзя встречаться взглядом с шаманом. Нельзя-а-а-а..." Шаман продолжал плясать возле тел ыяш, ничего и никого не замечая вокруг. Бум, бум, бум - в такт ударам шаманского бубна вибрировало тело Бориса. Прыжок, наклон, поворот... повязка над лицом шамана качнулась, отошла в сторону, и Борис почувствовал, как земля уходит из-под его ног. Лица знакомые и чужие, страшные и обычные, перемешавшись с образами животных, картинами знакомых и незнакомых улиц и городов, казалось, неслись ему навстречу, или он с невероятной быстротой проносился над всем эти потоком. Вдруг, его будто кто-то схватил за шиворот, такой резкой была остановка. Прямо перед ним простиралась каменистая осыпь. Борис стоял на горной тропинке, за спиной у него по крутому обрыву шуршали осыпающиеся камешки и бурлили зажатые в теснине воды Хемчика.
       -Смотри, - голос звучал откуда-то сверху, - из каменной осыпи пробивается собака, видишь?
       Борис присмотрелся, и правда, очертания группы камней на насыпи не оставляли сомнений, что это пёс пытается высвободиться из каменного плена.
       -Смотри ещё, выше и в сторону солнечного восхода, видишь? Там из насыпи на тебя смотрит лицо, узнать которое теперь не сможет ни один человек на земле. А когда-то пред ним склонялась тьма.
       Борис присмотрелся. И правда, чуть выше и правее пса, если стоять лицом к насыпи, каменная осыпь имела вид человеческого лица. При чём столь явно, и отчётливо сформированного, что сомнений в его подлинности не возникало. Лицо смотрело насмешливо и высокомерно. Будто там, за этими каменными осколками скрывается живая душа.
       -Ты прав. Там сокрыта живая душа. Но люди представляют её хозяина молодым и сияющим, как его слава. Однако время не пощадило и его. Он покинул этот мир стариком. С тех пор прошло восемь столетий. И теперь он смотрит на оставленный мир через эту каменную осыпь.
       В этот момент Борис услышал шорох осыпающейся насыпи, хотел оглянуться, но вместо этого (о, ужас!) полетел в какую-то воронку. Скорость была такой, что различить мелькающие картинки было просто невозможно. Когда мелькание вдруг также резко прекратилось, как и началось, Борис понял, что находится в кабинете, который так хорошо знаком по телевизионным передачам. Прямо перед ним, чуть навалившись на правую ручку кресла, сидит крепко сбитый мужчина. Костюм, рубашка, галстук - всё современное. Борис уже ничему не удивлялся, однако от всего пережитого его так пробило, что он реально почувствовал как дрожат его колени. И вообще, ну как такое возможно? Однако вот, на тебе. Мужчина тем временем, поправил часы на правой руке, чуть повернулся в его сторону и вдруг в упор посмотрел на Бориса:
       -Вы, кажется, что-то сказать хотели?- уголки его губ дрогнули в еле улавливаемой усмешке. - Я вас слушаю.
       -Это сон? И вы мне просто снитесь?
       -Ну что вы. Естественнонаучный материализм, конечно, серьезное мировоззрение. Но картина Мира не так проста, как кажется, - говоривший на мгновенье задумался, - а знаете, я ведь вам действительно не снюсь. Вы... не волнуйтесь. С вами всё нормально. Просто вы оказались не в то время, не в том месте. Но, кто знает, возможно, эта первая, но не последняя наша встреча?
       И тут Борис почувствовал, что трясёт его неимоверно. Тошнота подступила к горлу, а перед глазами поплыли какие- то зелёные разводы.
       Очнулся он на подстилке из травы. Рядом в обычной своей одежде сидит Монгуш, возле него аккуратно сложены шаманские атрибуты.
       -Ну вот, очнулся. Давай поднимайся, домой пора, - и более не обращая внимания на Бориса, Монгуш стал собирать в котомку свои вещи.
       Голова кружилась, да и тошнота ещё не прошла.
       -Погоди немного. Оклемаюсь чуть.
       -Оклемаюсь... кто тебя сюда звал? Тебе Сотпамаа говорила - не тревожь Монгуша, а?
       -Так я не просто так. Дело у меня к тебе.
       -Никаким делом нельзя беспокоить шамана, когда он общается с духами. Кабы не знал, малым ребёнком был, а то сколь годов рядом живешь! - а сам тем временем шагал, по только ему ведомой тропинке. Борис плёлся следом.
       До дома Монгуша добрались затемно.
       -Ложись спать. Завтра поговорим, - и было видно, как устал и вымотался шаман, однако злость на гостя уже отступила, - вот глотни, - и он выудил откуда-то начатую бутылку красного вина.
       -Не пью я красное, у меня с него давление поднимается, - покачал головой Борис.
       -Тогда на сухую спи.
       Утром, попыхивая на крылечке трубкой, Монгуш ждал, пока Борис умоется, причешет светлые кудри, и только потом кивнул, мол, садись рядом.
       -Верь, не верь, но есть такие места, где прошлое встречается с настоящим. Окажись там человек, кому дано слышать время, много добра или зла может он принести людям. На Хемчике, там, где два русла, как раз такое место. Помнишь на рыбалке, мне дух Чингиз-Хана явился? Правитель он, хоть и в прошлом. За судьбы людей отвечать привык. Хотел предупредить о беде, а никто не слушал. Однако дух его не знает покоя, - Монгуш помолчал и добавил: - Правителем на земле был великим. А помер, мать его исполнила полагающийся ритуал. Захоронила вместе с сыном его лучников, любимых жён и скакунов. Шибко усилив дух его. Однако без толку кричать зачем? Нужен человек. - Шаман окинул взглядом соседские домишки, потом поднялся с крыльца, перевёл взгляд на подножие Хайаркана, на установленную там телевышку: - Хоть и стоит у тебя дома ящик для показа, а без неё - он кивнул на вышку, - ничего не показывает. Вот я и камлал, чтобы узнать, живёт сейчас на земле такой человек или нет?
       -Ну... и как?
       -Хм. Да ты и сам видел. Только направилась моя душа в мир теней, как тут твоя откуда не возьмись. Мечется, как раненая птица от испуга, понять ничего не может. Но самое худое, ведь и дороги назад не знает. Кто твоё потомство на крыло ставить будет? Подхватил я её налету, думал уж и оба не вернёмся. Из последних сил камлал.
       -Так это что ж, всё увиденное мной не сон?
       -Нет. Трудно не посвященному человеку в потустороннем мире. Надо, однако, шаманом быть. Большим шаманом, как мой дед, или прадед. Или те, что были кузнецами и выковали шаманские зеркала много много лет назад. Вот, наверное, столько лет, сколько у меня сейчас песчинок в руке, - и он подхватил у крыльца горсть песка.
       -Ладно, поезжай уже. А то, однако, твоя жена потеряла тебя и плачет, а вернёшься, ух, ругаться будет, - и лукавая улыбка тронула уголки губ Монгуша.
       -Так это что, там из каменной осыпи дух Чингиз-Хана пробивается? - в нерешительности продолжал топтаться у крыльца Борис.
       -Однако, так.
       -А камлал, чтоб удостовериться и узнать кто его преемник?
       -Ты же не веришь. Думай сам. Сон тебе приснился или может, не достиг чего твой дух. Но к скале сходи. Раскрой глаза, осыпь каменная на месте.
       -Ладно, а собака-то причём?
       -Не знаю. Твою душу назад волок, не всё смог узнать, - и глаза шамана сердито блеснули в сторону Бориса.
       -После нашей последней рыбалки стал сомневаться, может и есть что-то такое... - Борис неопределённым жестом помахал рукой, - ехал к тебе поговорить, ну, либо ты меня убедишь, и перестану сомневаться, что вся эта мистика - сказки, либо, - Борис покачал головой, прищурившись, посмотрел на шамана, - либо перестану себе голову морочить. А приехал и попал как кур со щи.
       -Хм. Курицу сварить - для человека одна польза. А от тебя на камлании - хуже не бывает. Свалился на мою душу! Кто тебя звал? - от одного воспоминания о случившимся, шаман схватился обеими руками за голову.
       -Дым там, на поляне клубился. Может, нанюхался я, вот и примерещилось.
       -Однако помню, ты говорил, как одна бабка можилась, да скорёжилась. Сходи, посмотри, скалу шайтан не утащил, заодно и порыбачь, - покачал головой Монгуш.
       Кондиционер в Марке обдувал прохладой. Ну и что? Съездил, выяснил?! Уже подъезжая к Шагонару, решил, что на Хемчик к скале обязательно сходит, а там уж и будет решать - померещилось ему или нет.
      

    18


    Свидерская М.И. Окрестности древнего Кулуакана   9k   Оценка:10.00*6   "Рассказ" История

       - Илланкуэ!.. Сколько можно тебя ждать?! - послышались со двора звонкие девичьи голоса. Это подруги торопились к озеру.
       - Иду! - ответила девушка, выглядывая в окно с плетеной решеткой, отодвигая полупрозрачную занавеску, вышитую голубым орнаментом рыбок, резвящихся в водовороте.
       Илланкуэ поправила складки на белой юбке, тряхнула черными косами.
       Опять выбилась прядь! Пригладила. Затем выбрала из букета георгин белый мохнатый цветок и прикрепила его над ухом, все - теперь она выглядит очень привлекательно!
       Девушка загадочно улыбнулась - ночью видела удивительный сон. Словно наяву, подплыла лодка, из нее сошел воин, но не такой, как мужчины Кулуакана, совершенно другой, сильный, красивый... Илланкуэ не сомневалась, что приснившееся сбудется - так было всегда, это ее не удивляло - она происходила из рода тольтекских правителей, обладающих древними знаниями.
       С давних времен их предки жили в Кулуакане на берегу озера Шочимилько. Плодородные земли, богатые дичью леса, множество водных обитателей делали эти места не только удобными для проживания, но и лакомым куском в притязаниях соседей. То с противоположного берега приплывут тепанеки, то чичимекам из Тескоко неймется, то мешики внезапно нападут. А город, словно окутывало непроницаемым плащом из разноцветных перышек колибри, и возвращались завоеватели домой ни с чем. Видно, жителям покровительствовал сам Пернатый Змей - Кетцалькоатль - добрый бог-демиург. Так и жили кулуаканцы, развивали науки, хранили знания предков, но никогда не забывали о воинственных соседях.
       - Илланкуэ! - опять закричали во дворе, и девушка побежала к подругам.
       По пути она встретила мать, что вышла из комнаты.
       - Ты куда? - остановила женщина дочь, схватив за руку.
       - На озеро! Меня ждут! - от нетерпения Илланкуэ крутанулась на одной ноге, поглядывая на выход. Густые брови матери сошлись на переносице:
       - Вот еще! Никуда ты не пойдешь. Знаешь ведь, что отец рассердится!
       - Но его же нет! А я успею вернуться! Обещаю! - Илланкуэ нежно обняла мать и ласково потерлась тонким носиком о ее мягкую щеку, вдохнув родной и вкусный запах чоколатля. В какой-то момент сердца их стукнули в унисон, и возникло желание остаться дома.
       - Илланкуэ, отец сказал, что дозорные видели рядом с городом диких поедателей змей! Будь осторожна! Возьми воинов!
       - Мы будем осторожны! - девушка уже добежала до выхода, обернулась и задержалась на пороге только для того, чтобы успокоить мать улыбкой.
       Женщина грустно вздохнула, но подходить к окну, откуда доносился смех и приветствия молодежи, не стала. Она присела у очага в центре комнаты, протянула над ним руки и прошептала:
       - Отец-огонь, защити мою дочь! Мать-вода, не гневайся на мою Илланкуэ!
       Бросив в очаг щепоть листьев сушеной полыни, брызнув воды из кувшина, Тонкая Ветка подошла к циновкам, на которых лежало рукоделие, и занялась вышиванием.
       Девушки радостно приветствовали Илланкуэ. Еще с вечера подруги договорились, если день будет погожим, отправиться к озеру: покупаться и нарвать цветов.
       Подруги весело бежали по деревянным мосткам, соединяющим чинампы - плавучие островки - огороды, засаженные томатами, перцем и разнообразными яркими цветами. Все это играло пестрыми красками. Изящество линий и форм заставляло замедлить передвижение. И тогда девушки попадали в вязкий, околдовывающий плен ароматов. Запах опьянял и навсегда порабощал дивными сочетаниями. Никого не могли оставить равнодушным эти пестрые ковры розовых, желтых, белых, алых бутонов или распустившихся сказочных растений.
       Над окрестностями с высоких священных пирамид-теокалли поплыл густой тягучий гул труб, известивший горожан: полдень наступил. По каменным мостовым зашлепали босые ноги работников, спешащих на завтрак. К назначенному времени женщины растерли зерна маиса и уже успели испечь лепешки, сварилась фасоль и рыба. Аромат полуденного шоколада, приправленного острым перцем, поплыл из окон домов, расположенных тут же на плавучих чинампе-островах. Он добавил тонкую нотку, будоражащую взыскательное обоняние.
       Это были знакомые и любимые запахи родного дома.
       Полные водой густого золотистого цвета многочисленные каналы, ведущие к центральным теокалли и важным зданиям города, впадали в пресноводное Шочимилько и уже с рассвета настолько заполнялись каноэ, гружеными товарами, что порой возникали заторы. И тогда поднимался шум - звучали громкие крики гребцов и торговцев. Они разгоняли опьяняющую дрему, вызванную смесью цветочных ароматов, возвращали в мир людей путника, зазевавшегося на красоты здешних мест. К всеобщему гаму добавился бы громкий лай маленьких собачек - ксоло, обитающих практически во всех домах, но они были настолько раскормлены и ленивы, что давным-давно разучились это делать, и лишь недовольно кряхтели. Шум и им мешал.
       Смеясь, девушки помогали друг другу вплетать цветы в длинные черные косы. По пути срывали спелые томаты и утоляли голод - никто из них еще не ел, так спешили поскорее окунуться в озеро. У каждой девушки дома имелась баня, но разве можно сравнить ее, пусть даже и целебные свойства, с удивительной гладью Шочимилько! И простор, не затененный городскими деревьями, а на далеком горизонте удивительный вид гор, темнеющих сквозь солнечную дымку!
       Дух захватывало от красоты.
       Наконец и долгожданный берег озера. Там, где каналы начинают путь, их мутные воды, оттенка старого золота, сливались с прохладной голубизной прозрачного Шочимилько.
       Пробежав мимо рыбацких хижин со стенами, выбеленными известью, миновав сохнущие сети и многочисленные плетеные корзины с серебристым уловом, девушки с разбегу прыгнули в воду.
       Глубина встретила подруг уколами тысяч ледяных игл. Ужалила. Оглушила.
       Запузырилась.
       Проснулась.
       Взорвалась фонтанами брызг.
       Ослепила яркостью дивных сочетаний красок, ничем не уступающим земным.
       Набрав воздуха, и привыкнув к температуре, Илланкуэ нырнула и распахнула глаза, всматриваясь в дно и заросли подводного мира, выискивая забавных аксолотлей. Ей пришлось несколько раз нырять и отплывать подальше, чтобы их обнаружить. Живые водяные игрушки прятались на дне, и казалось, что передние лапки нежно обнимают камни, когда тяжелые головы лежат, совсем как у людей во время сна. Мирно колыхались, очень напоминая крылья птиц, два ряда жабр на спине. Яркое оперение лениво подрагивало под невидимым течением и всплесками любопытной ныряльщицы.
       Махнув руками, Илланкуэ дерзко шевельнула водоросли, чтобы вспугнуть сонное царство. В тот же миг небольшое пространство, подсвечиваемое проникающими солнечными лучами, вспыхнуло безумным всплеском диких красок. Каких только не было потревоженных аксолотлей: белоснежные с розовыми жабрами, зеленые с золотистыми, на кончиках переходящие в оранжевый, пара золотых, как ее браслеты, серебристые с красным оперением...
       Водяные игрушки стремительно рванули к водной поверхности, чтобы избежать опасности. Девушке уже не хватало воздуха, но она все смотрела и не могла оторваться от уплывающих животных, так похожих на земных ящериц своей гибкостью, а расцветкой жабр сравнимых лишь с пестрыми колибри.
       Илланкуэ вынырнула вслед за последними мелкими пузырьками воздуха, тряхнула головой, пальцами смахнула с длинных ресниц капли воды, чтобы раскрыть глаза. Вокруг, как и она, резвились другие девушки, так же гоняющиеся за аксолотлями. Охрана стояла на берегу и внимательно следила за происходящим.
       Холод погнал Илланкуэ из озера. Она быстро поплыла. Вышла. Отжала сначала косы, вытряхнув из них потяжелевшие и обмякшие цветы, затем подол юбки, который прилепился к стройным ногам и мешал идти. За пазухой что-то шевельнулось, яростно трепеща в борьбе за свободу. Девушка выпростала рубашку, белую с голубой каймой по вороту, и вытряхнула 'неудобство' на теплую гальку берега.
       Выпавший маленький золотистый, без единого постороннего пятнышка аксолотль, не теряя драгоценного времени, быстро перебирая лапками, заспешил к воде. Он стремился ползти по мокрому следу, который оставила похитительница. Это было так забавно, что девушка рассмеялась:
       - Прости меня, Маленький Брат! Я не хотела тебя пленить! Сейчас помогу вернуться! - Илланкуэ подхватила живую игрушку и понесла ее к воде. В ней она опустила руки и раскрыла ладони. Аксолотль нырнул, махнув гибким хвостом, и на прощание блеснул золотой искоркой. Как бы говоря:
       ' Я не в обиде!'

    19


    Ильина И.И. Ночь на Ивана Купалу   28k   Оценка:7.26*17   "Рассказ" Фантастика


         
          "Я рыба, я рыба... Воды... Через борт перегнуться, нырнуть... Жабры высохли, дышать... Воды... Чешуя пересохла, вонзается в кожу, ранит... Больно... Я рыба..." - горячечно шептала девушка, когда ее вынули из лодки.
          - Да, рыба моя, - усмехнулся мужчина, неся на берег к расстеленным на песке покрывалам свою добычу. - Там, в лодке, еще мальчишка, но он вообще не шевелится. Может, поздно? - крикнул он двум парням на берегу.
          - Я не видел, - дрожащим голосом произнес один из них.
          - Так ты и к лодке близко не подходил! Давай, Влад, тащи его сюда.
          У Влада подгибались колени, когда он шел к качающейся на волнах посудине. Заглянул внутрь и увидел парня, тот был прижат к самому борту. Влад протянул дрожащую руку, дотронулся до его шеи:
          - Теплый! - крикнул он своим и попытался поднять тщедушное тело, но оно неожиданно оказалось неподъемным. - Виктор, помоги, он тяжелый.
          Виктор передал девушку на попечение третьего друга и вернулся. Вдвоем они вытащили парня, тот застонал.
          - Ну, слава Богу, живой, - Виктор был доволен.
          - Не знаю, - с сомнением ответил Влад, - вдруг помрет, кто виноват будет?
          - Смерть, - лаконично ответил Виктор, и, укладывая парня рядом с девушкой, спросил:
          - Как девчонка, Стас?
          - Плохо. Бредит.
          - А этот только стонет и то - редко. Вот вам и отдохнули!
          Море было тихим и ласковым. Вода - парное молоко. Ни ветерка, ни волны. Так, легкая - легкая рябь по поверхности в серебристых лучах восходящего солнца. Пахло йодом и озоном, как перед грозой, но ни облачка на горизонте. Густая тень от трехствольной ивы укрывала собой всю компанию. Влад лихорадочно набирал на мобильнике номер:
          - Представляете, связи нет! Только что с женой говорил, была и вот - пропала! Что делать-то будем?
          - Для начала надо ожоги обработать, - деловито сообщил Стас, - вы смачивайте губы им постоянно, лицо, вообще, водой обливайте, а я посмотрю.
          - И никаких объявлений о пропаже людей не было... - то ли спросил, то ли констатировал Виктор.
          - Одежда странная, - добавил Стас, - украшения старинные, дорогие.
          Он тщательно сбрызгивал специальным спреем обожженные солнцем открытые места на теле девушки, разглядывая ее сарафан, венок с выцветшими лентами, блузу, когда-то белую.
          - Артисты, что ли? - подумал вслух.
          - Да, и парень в народном костюме, - добавил Влад, - где-то, видимо, праздник был, а они из художественной самодеятельности. Танцоры или хористы, потерялись.
          Девушка застонала, открыла глаза.
          - А, очнулась, красавица! Рыба моя, - обрадовался Виктор.
          Стас перешел к парню и увидел широко открытые испуганные глаза:
          - Ага, в сознании? Отлично, значит, будете жить! - воскликнул он.
          Пересохшими губами девушка попыталась что-то прошептать.
          - Не надо, молчите, - остановил Стас, - поговорим потом, когда вам лучше станет.
          Неожиданно поднялся ветер, небо удивительно быстро заволокло тучами. Послышался гром.
          - Да, не уехать! - с сожалением сказал Виктор, - ставим палатку! Я хотел отвезти их в больничку какую, ан нет, не удастся! В низине развезет дорогу так, что с головой увязнем.
          Палатку установили на пригорке, подальше от моря - начался сильный прибой. Перенесли спасенных, напоили минералкой. Собрали походный мангал с небольшим козырьком: друзья всегда выезжали на природу, основательно подготовившись. Вскипятили воды для кофе. Приготовили шашлыки и вернулись в палатку, увидели, что гости уже сидят, переговариваясь между собой. Юноша был слабее девушки, к тому же Стас, обрабатывая ожоги, заметил у него на спине глубокие ссадины от побоев.
          - Чем и кто это тебя так отделал? - спросил он парня.
          - Хозяин. Кнутом, - хрипло ответил тот.
          Все трое мужчин засмеялись:
          - Хозяин? Ты что в батраках ходишь?
          - Как звать-то вас? - спросил Виктор, не дожидаясь ответа и разглядывая девушку.
          - Я - Аннушка, он - Ивашка.
          - Сколько же вы в море?
          - Мы вышли под утро шестого июля, - ответила Аннушка.
          - Сегодня седьмое. Сутки в море, - сказал Стас.
          Мужчины недоуменно переглянулись. В трехместной палатке стало тесно и душно. Снаружи - сильнейший ливень. Аннушка и Ивашка засыпали сидя. Разговор не клеился. Виктор предложил:
          - Может, мы их в джип перенесем? Разложим сиденья, будет удобно.
          Остальные согласились. Выйдя из палатки, удивились: стало темно, как ночью. Уже через пятнадцать минут гости спали в чреве огромной машины. Виктор, заблокировав двери, сказал:
          - От греха подальше, машина новая, что там у них на уме? Странные какие-то. Батраки...
          Ветер и ливень усиливались, и друзья решили вытащить на берег челнок, в котором нашли спасенную парочку, когда же в густом мраке подошли к берегу, его на месте не оказалось.
          - Уже унесло, - решил Стас.
          В этот миг тучи разошлись, будто их разорвал ветер, солнце осветило бушующее море, где недалеко от берега качалась на волнах знакомая посудина. На веслах сидел худой старик в оборванной и мокрой одежде, на корме полулежала женщина. Лицо ее было обращено к старику, а длинные волосы желто-болотного цвета уходили под воду, было слышно, как она смеялась. На носу лодки, почти скрытый фигурами людей, чистил белоснежные перья огромный альбатрос. Старик налегал на весла, лодка удалялась, и с ней происходили удивительные изменения: она становилась все больше, появились стройные мачты и паруса, исчезли весла, по палубе забегали матросы. И вот на горизонте возник огромный трехмачтовый парусник, а над ним парящий альбатрос.
          Друзья не отличались набожностью. Знали только, что крещены, церковь не посещали, исповедоваться не пробовали. В общем, были сознательными атеистами, но все трое, одновременно, перекрестились и, не сговариваясь, кинулись собирать палатку. Уже схватившись за колышки, опомнился Виктор:
          - Э, погодите! Там же спят эти, двое!
          Осторожно подошли к джипу, заглянули. Солнце осветило спящих. Аннушка улыбалась во сне, Ивашка вздрагивал, как от побоев, при этом они крепко держались за руки.
          - Как странно, - промямлил Стас, - они есть, - и добавил:
       - Ребята, а может, нам выпить чуток? Тем более, по этой распутице не выедем.
          Друзья вернулись к остывшим шашлыкам и согревшемуся коньяку. Остаток утра провели почти без разговоров, но и без особого беспокойства. Погода постепенно улучшилась. Порывы ветра прекратились, море успокоилось. А к полудню все уже крепко спали.
          ***
          Аннушка топнула ножкой, крикнула в лицо отцу:
          - Я лучше утоплюсь, не пойду за твоего Смолянинского!
          - Аннушка, доченька моя! Ну что ты настырная такая! Ты пойми, он хорошая партия! Сначала - он уже не мальчик, по девкам дворовым шастать не будет!
          - Да, не мальчик! Служили вы в одном полку! Тятя! Я за этого старика не пойду!
          - Аннушка! Он богат, аки турецкий паша! Душ крепостных за ним только пятьсот числятся. А именье какое? Очень справно! Дом в Питере! Он при дворе принят. Ты еще спасибо отцу скажешь!
          - Не пойду! - потрясая кудряшками вокруг чистого высокого лба, прокричала Аннушка, и, хлопнув дверью, выбежала из залы.
          - Вот, взрастил, все жалел: "Сиротиночка, без мамки растет!", - строя презрительные рожи и слегка пришепетывая, произнесла из угла молчавшая до сих пор благообразная женщина.
          - Цыц, Варька! Думаешь, хочется мне дочь старому хрычу отдавать?! Совсем не хочется. Так долг! Долг обещал простить, паскудник этакий! И сверху еще добавить! Да ему на тебе жениться в пору! Как раз и по годочкам подошла бы и по интересам, - и громко рассмеялся собственным словам.
          - Ну, Николя! Ты обидеть меня решил? Ну, возраст, может, и подходящий, всего на пять годков меня старше. А интересы? Пфи... Зря ты, братец, зря... Я в Варшаве при дворе блистала!
          - А что ж ты при дворе замуж не вышла, так в старых девах и осталась? - снова расхохотался помещик, - а с ним и вспоминали бы, кто при каком дворе и когда блистал! Я-то доченьку свою понимаю! Уж как я матушку ее любил, уж как!
          - Да, да, любил. Вот дитя сиротой и росло. Надо было свою брать, местную! Мало ли помещичьих дочерей - кровь с молоком, ждало твоего предложения? Нет, из Питера привез, чахлую, да дохлую!
          - Не оскорбляй память моей Сонюшки! А то - выгоню! Куда ткнешься?
          - Ладно, ладно, Николя! Успокойся! Что с девкой-то делать будем?
          - Какой девкой? Ты дочь мою девкой называешь? - теперь ножкой уже топал приземистый и круглый Николя.
          - Тьфу, на вас, - в сердцах произнесла Варвара, - друг дружку стоите! Пойду, об обеде похлопочу.
          - Да, да и на седьмое подумай, может индюшку зарезать? Сваты будут!
          - Тю, индюшку ради этого резать! Утки хватит!
          Оба услышали шорох в дверях, оглянулись, но только тяжелая штора слегка покачивалась от сквозняка. Варвара пошла хлопотать по хозяйству, а Николя, налив себе водочки собственного приготовления, уселся в мягкое глубокое кресло и погрузился в мечты. Он представлял, как, выдав Аннушку замуж, сможет починить покосившийся дом, который не знал ремонта уже лет этак десять, как приобретет новый выезд, и, может быть, сам посватается к дочери соседской помещицы. Та жила в еще большей нужде, распродавая потихоньку крепостных. С десяток-то всего и остался.
          ***
          А в это время Аннушка рыдала на плече любимого:
          - Выдаст же он меня! Выдаст! Седьмого уже и сваты будут!
          Ивашка, растерянный и несчастный, гладил по голове свою любушку:
          - Сбежим, давай сбежим, Аннушка?
          - Не могу, Ивашка! Тут матушкина могилка. И отец пропадет без меня! Сестрица его, Варвара, разорит и по миру с сумой пустит!
          - Так тебя же все равно здесь не будет!
          - Я рядом, близко! Вот, что, Ивашка, я решила. В ночь на Ивана Купалу приходи на сеновал. И я приду! Пусть это будет наша первая и последняя ночь любви!
          - Аннушка, а как же я? Я ж не стерплю, я его убью!
          - Что ты, Ивашка! Грех-то какой! Даже думать не смей! Я приду послезавтра к ночи на сеновал!
          Коротко поцеловав любимого, Аннушка вышла из птичника и увидела далеко впереди прямую как жердь, серо-седую тетку. Та бежала, как-то странно подскакивая на ходу.
          "Чего это она? - удивилась Аннушка, - Мне-то что делать? К белошвейкам сходить ли?" Домой выслушивать уговоры, тем более теперь, когда она узнала, что ждут сватов, совсем не хотелось.
          Варвара ворвалась в гостиную, где мирно почивал счастливый отец, с воплем:
          - Дождался! Взрастил змею на груди! Позор! Позор!
          Помещик подскочил, забегал по комнате, натыкаясь то на кресло, то на шахматный столик, зацепился за трофейный турецкий ковер и растянулся на полу, прямо у ног сестры:
          - Что? Пожар? Мор? - верещал он испуганно.
          - Вот, дурак! Какой был в детстве дурак, такой и остался, - расхохоталась Варвара, - когда пожар и мор, не сестра к тебе прибежит с известием, набат прогремит! Нет еще пожара, но может и случиться! Доченька-то твоя снюхалась с крепостным! С Ивашкой! Сама слышала - честь она ему на Ивана Купалу отдаст! Вот, дождался! Дожился! - Варвара злобно толкнула брата.
          Он растерянно посмотрел на сестру, сел на пол, подтянул короткие ножки к двойному подбородку, обнял их руками и подумал: "Эк же тебя угораздило-то, доченька! Как ты могла? Да, Ивашка сын кормилицы, росли вместе, но... И что ж ты так неосторожно с любимым-то говорила! Вот, что мне теперь делать? Умолчать - нельзя: Варька все знает! Парня насмерть забить, как положено - жалко. И тебя, дурочку, жалко".
          - А я думаю, и хорошо бы было, - решил он прощупать почву, - пусть бы ее не старый хрыч покрыл, а мальчик молоденький.
          Сестра плюхнулась в стоящее за спиной кресло, всплеснула руками:
          - Да что ты несешь? Дурак старый! Да позору, позору не оберешься!
          "Да, с тобой точно, не оберешься позору, жалко мальчонку-то, жалко!" - тоскливо думал помещик. Встал, отряхнулся, отдернул кафтан, позвонил в серебряный колокольчик. Приказал слуге:
          - Приведи старосту.
          В комнате повисла плотная, гнетущая тишина. Ни брат, ни сестра не проронили ни слова до появления крепостного. Когда же тот вошел, помещик сказал:
          - Вот что, высечь Ивашку!
          - Да за что, Ваша светлость, - изумился старшина, - работает парнишка справно, нареканий нет.
          - Сам знаю за что, - прервал помещик, - строго наказать!
          - Батогами его, - заверещала Варвара, - батогами! А потом в кандалы!
          - Молчать! - взревел Николя. - Я здесь хозяин! И я распоряжаюсь казнить или миловать! Наказать, кнутом! Не калечить! Это мой крепостной! Мне он здоровым еще понадобится.
          Изумленный староста отправился выполнять приказание. Варвара, покачав осуждающе седой головой, тоже ушла. Расстроенный хозяин выпил еще рюмочку водочки, закусил хрустящим солененьким огурчиком и пригорюнился. Со двора доносились звуки ударов хлыста. Ивашка не вскрикнул.
          Вечером, за ужином, Варвара очень значительно произнесла:
          - Так будет с каждым, кто на честь семьи посягнет.
          Николя, испуганно взглянув на дочь, едва не подавился. Аннушка удивленно вскинула кверху брови:
          - О чем это вы, тетушка?
          - А то не знаешь будто! - возмутилась Варвара, - поделом твой Ивашка получил, поделом! На чужое нечего зариться!
          У Аннушки потемнело в глазах. Она вспомнила звуки кнута, которые слышала из раскрытых окон у белошвеек, поинтересовалась, не знают ли кого и за что порют. Никто не знал. И еще Аннушка вспомнила серую, подпрыгивающую на бегу тетку.
          - Вот оно как, тетушка, - прошипела она, - значит, чужая любовь глаза застит? Своей не случилось, так и другим не дать?!
          -Доченька, не надо, давай без свар, - запричитал отец.
          - А вы-то, батюшка, тоже хорош! Изувечили парня за данное мной обещание. Тогда бы уж обоих нас на месте преступления поймали, да под батоги! В угоду сестрице!
          Аннушка встала, опрокинув тяжелый стул, и ушла в свои покои, приказала горничной позвать старосту.
          ***
          Задолго до первых петухов Аннушка пришла на берег. Было очень тихо, луна едва пробивалась сквозь густые тучи. Ивашку напутствовал староста:
          - Курс держи все время на юго-запад. До дельты реки на веслах очень трудно, старайся идти так, чтобы видеть слева сушу. Но не близко. Уже часов через пять в погоню кинутся. Ох, храни вас Господь! Там, под лавочкой, вода, сухари, рыбка вяленая. Найдете.
          Он оттолкнул лодку, перекрестил беглецов и медленно пошел в имение. Ивашка взялся за весла. Плыли молча. Аннушка наблюдала, как исчезает в темноте родной берег. Вскоре первые солнечные лучи позолотили облака. Ивашка, играя мышцами и почти не напрягаясь, греб, напевая себе под нос унылую рыбацкую песню. Слева едва угадывалась суша. Аннушка задремала. Когда же проснулась, солнце палило вовсю. Влюбленные достали запасы, приготовленные старостой, поели, попили.
          - Тебе надо бы отдохнуть, - сказала Аннушка, - давай я сяду на весла.
          - Не сможешь. Лучше я посплю с полчаса, и снова - в путь.
          Аннушке было боязно переходить с места на место в маленькой лодчонке, но она поднялась, несмотря на возражения Ивашки. Переступая через лавочку, запуталась в сарафане и упала в воду. Ивашка кинулся следом. Обняв любимую, он потянул на себя челн, неглубокая посудина вдруг стала на борт, Ивашка еле успел оттолкнуть второй борт. Лодка вернулась на место, но запасы воды и пищи выпали. Аннушка испугалась: она не умела плавать. Ивашка приказал ей держаться крепче за борт, подплыл с другой стороны, влез в лодку и потом уже втянул в нее Аннушку. Испуганные и утомленные неожиданным купанием, расстроенные потерей пищи и воды, беглецы решили продолжить путь, но вскоре Ивашка совсем выбился из сил. Он лег на дно лодки и заснул. Как заснула сама Аннушка, она не помнила. Когда же они проснулись, берега не было видно. Сориентировавшись по светилу, пошли дальше на юго-запад. Солнце жгло нещадно. У обоих уже вздулись волдыри. Чайки носились с криками у самой воды. "Быть дождю", - подумал Ивашка, упрямо работая веслами. Страшнее всего было попасть обратно - домой. Тут уж не поздоровится обоим. А его точно - забьют!
          Постепенно солнце стало клониться к закату, подкрашивая лиловым оттенком облака и волны. Очень хотелось пить. Носовая часть лодки была крытая, с дверцами, подвязанными проволокой. Ивашка заглянул туда:
          - Аннушка, да здесь клад! - воскликнул он, доставая полную бутыль.
          Оказалось, что это вино. Аннушка рассмеялась:
          - Староста украл?
          - Не думаю, - возразил Ивашка, - смотри: написано не по-нашему.
          Аннушка внимательно осмотрела бутыль, прочитала.
          - Да, батюшка редко покупает вина, а тем более такие дорогие. Это французское вино, и очень старое. Ему не меньше двух сотен лет. Чье это?
          - Не знаю, Аннушка, кто нам это послал. Может Бог, а может, сатана. Знаю только, что появилась надежда.
          Он снова залез в тайник, нашел там еще маленький сундучок. В нем лежали старинные бокалы, два золотых кольца и жемчужное ожерелье.
          - Это мы брать не будем, - испугалась Аннушка, - это слишком дорого, и потом, нам жизнь это не спасет!
          Ивашка не возражал. Они выпили терпкого вина. На море опустился теплый летний вечер.
          - Сейчас девушки и парни прыгают через костры, пойдут искать цветущий папоротник,- вспомнил Ивашка, - а ты мне что-то обещала? Ночь на Ивана Купалу наступила.
          Аннушка кротко взглянула и зарделась. Ивашка подвинулся ближе, нежно обнял возлюбленную, она не оттолкнула его, как обычно. Он почувствовал два маленьких и упругих холмика, осторожно провел рукой вдоль тела, ощущая ответное возбуждение и радость, нашел губами горячие губы любимой. Море мерно покачивало лодку, на дне которой происходило великое таинство любви. Даже луна не посмела их побеспокоить, так и не выплыла из облаков.
          А потом погода стала портиться: поднялся сильный ветер, набежали тучи, начался дождь. Волны кидали лодчонку с гребня вниз, и Аннушка чувствовала, что еще немного, и они перевернутся. Ужас охватил ее, мысленно простилась с этим светом, поэтому, когда очередная волна опрокинула лодку, приняла судьбу как данность, и камнем пошла ко дну. Ивашка успел подхватить любимую, подтянул к перевернутой лодке. К Аннушке вернулась способность мыслить:
          - Ивашка, что же будет теперь? - спросила она.
          - Держись крепче, - ответил Ивашка, - непогода вечной не бывает.
          Он уверенно держал ее одной рукой, второй вцепился в киль лодки.
          - Давай, забирайся наверх, - скомандовал, старательно подталкивая.
          Они с большим трудом взобрались на киль. Ивашка сел верхом, как на коня, прижал к себе Аннушку:
          - Попробуй заснуть, я тебя держу.
          Заснуть, конечно, не удалось. Море бушевало, злилось.
          - Ивашка, это Господь наказывает меня, что я батюшку опозорила, - сквозь слезы шептала Аннушка.
          - Нет, - возразил Ивашка, целуя ее, - это он проверяет нас на крепость, чтобы потом подарить долгие годы счастья.
          Сам Ивашка уже не верил, что они выберутся живыми. Неизвестно, куда их несет море, продукты и вода потеряны, а сейчас унесло куда-то и весла. Шторм становился сильней, волны - выше, гремел гром, сверкали молнии, ветер то хохотал, то плакал. Надежды таяли. Вдруг, особенно сильная волна подкинула лодку, поставила ее сначала на борт, а потом перевернула днищем вниз. Аннушка и Ивашка, снова оказались в бурлящей воде. Аннушка вцепилась в руку возлюбленного, неумело барахтаясь и путаясь в длинном сарафане, стала тонуть. Ивашка тащил ее наверх, но Аннушка отпустила руку. Ивашка нырнул, подхватил любимую. Лодку уносило в сторону. Взвалив Аннушку на спину, Ивашка из последних сил плыл к лодке.
          Почти в беспамятстве он перевалил через борт Аннушку, сам взобраться уже не мог. Держась обеими руками за лодку, плыл рядом. Почувствовал, что замерзает. Аннушка не шевелилась. Теперь Ивашкой овладело отчаяние. Он беззвучно плакал от собственного бессилия, еще немного, и его оторвало от лодки, понесло куда-то. Очнулся Ивашка рядом с Аннушкой на дне лодки. Прижавшись друг к другу, они вцепились в борт. Шторм продолжал бушевать.
          Лодку снова перевернуло. Ивашка удержал Аннушку в объятьях, хотел снова влезть на киль, но кто-то сильный и холодный подхватил обоих, перевернул лодку и бросил беглецов на дно. Ивашка прижал к себе едва не захлебнувшуюся Аннушку. Он смотрел как тощие, но жилистые руки вцепились в борт. Потом из пучины вынырнул старик. Он пытался влезть в лодку, но веревка на шее с чем-то тяжелым тянула его в воду. "Утопленник?" - испугался Ивашка. Над морем раздался женский смех:
          - Слышишь, Старый Моряк? Они думают - ты утопленник!
          - Помоги, - прохрипел старик.
          Ивашка потянул на себя веревку. Аннушка испуганно вскрикнула, когда к ее ногам упал огромный мертвый альбатрос. Следом влез старик.
          - Кто ты? - спросил Ивашка.
          - Я Старый Моряк. Когда-то очень давно я шел на корабле в Северное море. Но мы заблудились. И океан носил нас много лет, не возвращая суше. За нами везде следовал альбатрос. Однажды, (не знаю, может, у меня помутилось в голове?), я выстрелил в него из арбалета и убил. Другие моряки привязали мертвого альбатроса мне на шею. С тех пор я с ним живу.
          - Как страшно, - прошептала Аннушка.
          - Нет, это не страшно, - возразил старик, - страшно, что все моряки на корабле умерли, и только я зачем-то живу.
         Внезапно шторм стих. Ивашка, почувствовав крен, оглянулся. Сзади на него смотрели огромные зеленые глаза. Он больше ничего сначала и не увидел, но потом рассмотрел длинные желто-болотные волосы и хищную улыбку.
          - Ундина, не пугай их, - попросил старик.
          - Да их уже не испугать. Они дважды тонули. Я еле успевала ловить их.
       Русалка забралась в лодку.
          - Так это вы нас спасли? Вы подложили вино? - спросила Аннушка.
          - Вино - нет, вино и сундучок, это - он. Я только из воды вас вытаскивала. Ах, любовь, любовь! - вздохнула Ундина. - Я вот, тоже когда-то...
          - Не хнычь, думай, как помочь!
          - А что тут думать? Греби к берегу, Старый Моряк! - Ундина перегнулась через борт, и подала весла. - Скоро рассвет. Тебе надо успеть.
          - А что успеть? - спросила Аннушка, она совсем осмелела.
          Старик взялся за весла и стал грести. Потом сказал:
          - Есть только одна ночь в году, ночь на Ивана Купалу, когда с меня может быть снято проклятие. Но для этого я должен спасти влюбленных.
          Он старательно греб. Ундина достала из сундучка кольца, протянула их Ивашке, надела на Аннушку колье. Кольца пришлись как раз впору. Когда они увидели землю и первые, еще робкие лучи солнца пробежали по облакам, Ундина подала влюбленным бокалы с вином.
          - Выпейте за ваше счастье и удачу старика.
          ***
          Оглушительный рев клаксона разбудил хмельную компанию. Все трое подбежали к машине. Испуганные, Аннушка и Ивашка, жались друг к другу. Открыв машину, Виктор сказал:
          - Вылезаем, гости дорогие!
          Есть было нечего, рыбалка не удалась из-за странных событий, а шашлыки съели за день.
          - Поедем в город, - предложил Влад, - все равно уже ничего не поймаем. Да и найденышей надо отвезти.
          - В милицию или больницу? - спросил Виктор.
          - Да можно и в милицию, - отозвался Стас, - ожоги почти прошли.
          Они быстро приготовили кофе, свернули палатку, покидали все в багажник. Аннушка, Ивашка и Стас устроились на заднем сидении. Ехали молча. Дорога была пустынна и незнакома беглецам. Они все время оглядывались, поглаживали обивку кресел. Было заметно, что спасенные удивлены и испуганны. Вдруг Аннушка прошептала любимому:
          - Как ты думаешь, со Старого Моряка снято проклятие? Альбатрос ожил?
          Она прошептала это очень тихо, но каждый, находившийся в машине, четко услышал ее слова. Виктор в испуге нажал на тормоз, они чуть не перевернулись. Джип встал. Переведя дух, Виктор оглянулся и сказал:
          - Альбатроса мы видели живым, а ваша лодка превратилась в корабль. А теперь забудьте и никогда никому не рассказывайте эту историю.
          Аннушка счастливо улыбнулась.
          - Как хорошо!
          Джип медленно тронулся, дальше ехали молча.
         
          20-21.11.2010
         
      

    20


    Ледовский В.А. Архитектурная история Красноярска   16k   Оценка:4.00*3   "Очерк" Публицистика

      Города во многом похожи на людей. Так же, как мы не помним свое младенчество, в поселениях мало чего остается от строений первых лет, а то и веков.
      Красноярск - не исключение....
      
      НАЧАЛО
      
      "Место угоже, высоко и красно...". Так в послании к царю Михаилу Федоровичу казаки сообщили о возведении военного острога в 1628 году. Срублен он был всего лишь за две недели, с 6 по 18 августа. Со временем вырос до неправильного четырёхугольника периметром в 400 метров с бревенчатым частоколом высотой в полторы-две сажени. Стены усилены пятью башнями (Качинская, Угольная, Быковская, Спасская и Водяная), каждая по три яруса. Нижние использовались как складские и служебные помещения, а на верхних размещался "огнестрельный наряд" с пушками и пищалями. Вокруг выкопали ров глубиной в 3 и шириной около 10 метров. Внутри острога находились амбар, съезжая изба, тюрьма, воеводский двор, баня. В 1693 году появились первые городские часы, размещенные рядом с колокольней в Спасской башне.
      Большую часть 17 века население Красноярска не превышало тысячу человек. Но со временем острог стал "прирастать" внешними поселениями и слободами. В середине 18 века за пределами крепости, на территории посада, значатся жилые кварталы, гостиный двор, таможня, ратуша, Покровская (еще деревянная) церковь, пивоварня на берегу Енисея. Главные направления улиц - на запад и север от ворот "детинца" к проездным башням наружных стен. Периодически кварталы "прореживали" пожары, самые опустошительные в 1773 и 1881 годах. Потому от первых полутора веков жизни Красноярска ничего, кроме памяти, не осталось. А жаль.
      Ныне самое старое строение - каменная Покровская церковь (возведена М. Юшковым), освященная в 1795 году. Впрочем, и она в 1840 подверглась значительной реконструкции. В архитектурных формах церкви Покрова слились приемы русского узорочья ХVII века и европеизированного столичного барокко, это звено регионального стиля - енисейской школы сибирского барокко.
      Присланный после пожара 1777 года из Тобольска сержант геодезии П.Моисеев, - первый архитектор-градостроитель собственно Красноярска, предпочел линейную планировку петербургского типа, и это до сих пор прослеживается в старой части. Состоятельные горожане в те времена возводили преимущественно деревянные двухэтажки классического северо-русского типа. Планировка домов была похожа: по две-три комнаты на этаж, размещавшихся вокруг одной-двух печей.
      ОТ ДЕРЕВА - К КАМНЮ
      Покровская церковь и простоявший двести лет Воскресенский собор (1759-1773 гг.) положили начало "каменному" Красноярска. Первыми зодчими города можно считать строивших Воскресенский храм разночинцев П. Сокольникова и С. Паклина. Образцом им послужил Спасский собор Енисейского монастыря. К середине 19 века в Красноярске насчитывалось всего лишь три десятка каменных обывательских домов и только в конце 1880-х их число превысило сотню.
      Сейчас самые почтенные сохранившиеся жилые строения - дом Терскова (Мира, 29), дом Тюрепиных (Мира, 22Б), усадьба Ларионовых (Ленина, 3), дом Сколковых (Мира, 45/ Сурикова, 27), всем около двух веков. Вокруг дома Тюрепиных сохранилась деревянная застройка усадьбы "Кузнецовского подворья" чуть более поздней эпохи.
      Частные здания возводились первыми архитекторами-профессионалами - П.Воцким, Д.Маковецким, П.Шаровым по "сборнику образцовых проектов", разработанному в столицах империи в стилевых нормах классицизма. Жилые дома тех лет объединяет сдержанность форм, пропорциональные членения фасадов, симметрия, акцентирование центра фронтом или пилястровым портиком, устройство боковых флигелей или пониженных крыльев. Парадные залы и комнаты, как правило, размещались сквозной анфиладой вдоль уличного фасада верхнего этажа. Это дома на Мира, 14, Каратанова, 11, флигели на Мира, 9.
      Часто деревянные дома того периода штукатуркой и отделкой "маскируются" под более престижные каменные (Мира, 24, контора Кузнецовых; Мира, 35, дом Гудкова). А дом Фон-Эзерских (Карла Маркса, 24) отделан дощатой обшивкой. На основе образцовых проектов строились и культовые здания, к примеру, кладбищенская Троицкая церковь 1842 года с каменной богадельней, а позднее оградой с часовенкой у западных ворот.
      СИБИРСКАЯ СТОЛИЦА
      В 1822 Красноярск становится губернским городом.
      Весна 1828 - дата рождения главного сада (парка Горького). Часть тайги на тогдашней окраине была огорожена, позже из просек сделали аллеи, построили беседки и павильоны.
      В этом же году высочайшим указом утверждена перепланировка Красноярска, автором которой стал крупнейший архитектор первой трети 19 в., член Строительного комитета при Министерстве Внутренних дел В.И. Гесте. Территория города увеличилась почти в 3 раза. Функции общественного центра переносились на новую площадь, пространственные границы которой формировались фронтом административных зданий, а центральное место отводилось для монументального собора. Проект его, составленный автором московского Храма Христа Спасителя К.А. Тоном - с шатровым пятиглавием и примыкающей к основному объему колокольней - был утвержден 8 июля 1844 года. К середине 1849 работы в основном закончены. Но 29 сентября стены треснули, и средняя часть с верхними сводами и куполами рухнула. Восстановлено здание лишь в 1861г. зодчим часовни Параскевы Пятницы Я. Набаловым. Сначала храм собирались именовать Николаевским, позже решили назвать Богородице-Рождественским. В 1936 г. собор был закрыт и частично разрушен. Сохранившиеся помещения использовались вплоть до полного сноса здания в середине века.
      Огромный, самый крупный из храмов Сибири, кафедральный собор в свое время занимал центральное место в городе и являлся главным, формирующим облик губернской столицы элементом. Вокруг него сооружались здания, в архитектуре которых использованы старорусские мотивы, в частности, Архиерейский дом (Горького, 27) и Духовная семинария (Горького, 2), украшенные шатрами домовых церквей. Формы Рождественского храма и его элементов оказали значительное влияние на архитектурное и пространственное решение иных церквей, к примеру, построенных в Петербургской и Новгородской епархиях во второй половине XIX в. - начале XX в.
      К середине 19 века город отошел от предписываемого планом Гесте развития вдоль Качи. Кварталы новой застройки проектировались на прямых осях продольных улиц, которые должны были взбираться на крутые склоны Афонтовой горы. В жилой и коммерческой застройке наметился отход от канонов классицизма к эклектике. Последней по времени завершения постройкой классицизма этих лет стал Гостиный двор, верхний этаж которого отвели под присутственные места (Маркса, 6). Строилось здание в 1857-63 годах Рачинским и Набаловым под контролем городского зодчего Битюцкого.
      Чуть ранее Алфеевым и тем же Набаловым возведен символ города - часовня Параскевы Пятницы. В эти же годы по проекту декабриста Батенькова построено деревянное одноэтажное здание Благородного собрания (Мира, 67) на высоком кирпичном цоколе с классически традиционной трехчастной композицией. В 1868 возводится мужская (Ленина, 70) и в 1878 женская (Мира, 83) гимназии. Отличительная особенность этого проекта М.Ю. Арнольда - композиция объемных форм, которая впервые в общественных гражданских зданиях отошла от принципа плоскостной фасадной стены. Первым училищем, для которого было выстроено специальное здание, стало железнодорожное, открывшееся в 1897 году (территория Комбайнового завода).
      В конце века город переживает бурный период каменного строительства, объясняемый пожаром 1881 года, развитием золотопромышленности и возведением Транссиба. Но продолжает использоваться и классический материал. Одним из самых выдающихся деревянных строений в стиле эклектики является открытая в 1898 году гостиница "Новая Россия" (Ленина, 108). В те времена она была одной из лучших в Сибири.
      Завзятый театрал А.П.Кузнецов представил "собственноручно выработанный план народного дома", который власти постановили назвать "Пушкинским" - в ознаменование 100-летней годовщины со дня рождения поэта. 14 февраля 1902 года техническая комиссия "нашла, что здание выстроено во всем согласно утвержденного проекта, хорошо и прочно". Первоначальный облик театра не сохранился - здание неоднократно реконструировалось
      ОТ ИМПЕРИИ - К СОВЕТАМ
      Если проектированием общественных зданий занимались представители Строительного комитета из Санкт-Петербурга - Висконти и Шарлеман, то для местных зодчих основным средством выражения творческих исканий стали частные заказы. Один за другим возводятся большие дома, проекты для которых разрабатывают, как правило, инженеры, приехавшие в Красноярск в начале века после окончания столичных высших архитектурных школ. Это В.А. Соколовский (в 1906-1916 годов он исполнял обязанности губернского архитектора, в советские времена четверть века учил строительству и архитектуре красноярских студентов), Л.А. Чернышев (последние года жизни также преподавал в городских институтах), С.Г. Дриженко (архитектор Красноярска с 1908 по 1930 год). Именно с их творческой и практической деятельностью связано появление на берегах Енисея новых архитектурных направлений, они украсили наш город великолепными образцами разных стилей, исполненными в камне, кирпиче и дереве - от ориентализма, готики и классицизма до эклектики и модерна.
      В.А. Соколовский первым в городе облицевал весь фасад строения естественным камнем - гранитом и мрамором. Это выполненный в канонах классицизма дом фирмы "Ревильон-братья" ( Мира, 49). Под готику он стилизовал здания римско-католического костела (Органный зал, Декабристов, 20) и деревянный особняк Цукермана (ул. Ленина, 66). К редким образцам "деревянного модерна", встречающимся почти исключительно в крупных сибирских городах, относятся его дома по Ленина, 167 и Горького, 23. В "кирпичном стиле", с отдельными элементами перехода к модерну Соколовским исполнены аптека и лечебница Общества врачей Енисейской губернии (Мира, 75 - Кирова, 26). Достойны внимания его Дом общественного собрания ( Дом офицеров, пр. Мира 69/20), особняки Зельмановича (музыкальная школа Љ1, ул. Сурикова, 19/79) Гадаловых (Художественный музей имени В. И. Сурикова, ул. Карла Маркса, 36/20). Все эти здания с великолепно прорисованными сложными планами, а угловые повороты акцентированы живописными куполами или бельведером. Особое внимание автор уделяет внешнему декоративному оформлению, насыщая фасады лепными рельефами. Постройки выполнены в стиле эклектики, подражая французскому ренессансу с элементами модерна в оформлении. В советские времена Соколовский участвовал в строительстве корпусов Лесотехнического института (1930), дома по Мира, 85 (1930-40 года), сельхозинститута (угол Мира и Кирова).
      Наиболее известное творение Л.А. Чернышева - "египетский храм" краеведческого музея. Строительство начато до первой мировой войны, но завершено лишь в 1929 году. Среди проектов общественных зданий мастера - трехэтажное строение на углу Мира и Перенсона, дом Купеческого собрания (гостиница "Енисей"), Духовная семинария (с готическими мотивами с отзвуками ориентализма) и многие другие. Зодчий возводил здания по частным заказам - в частности, восхитивший современников дом Токарева (Мира, 76), оформленный опять же с нюансами "египетского стиля". Более свободное архитектурно-художественное построение Чернышев применил в композиции особняка Ицына (ул. Кирова, 25). Симметричные решения, предполагавшиеся в проектном варианте, в здании заменены асимметричным, создавшим зрительно ощутимую динамику плоскостных масс фасада. Самая уникальная постройка Чернышева - собственный дом (ул. Марковского, 21). Здесь использован богатейший арсенал формообразующих средств модерна при сохранении принципа целесообразности с увязыванием всех замыслов в едином готическом стиле.
      Дриженко С.Г. - главный архитектор Красноярска на протяжении почти четверти века, олицетворивший связь дореволюционных и советских времен. По его проектам, в частности, созданы Дом Просвещения (Дом учителя, 1915), "Художественный электротеатр" ("Совкино"), детский приют (ул. Ломоносова, 9), особняк Ускова (ул. Марковского, 60), реконструирован из магазинов кинотеатр "Аквариум" ("Сибирь"). Именно Дриженко сохранил преемственность лучших достижений зодчества "царского" периода, продолжил их в наши дни.
      ДВАДЦАТЫЙ ВЕК
      Выдающейся личностью, украсившей своим творчеством наш город, был М. И. Мержа́нов, в 1934-1941гг. - личный архитектор Сталина, кроме прочего, автор дизайна Золотых звезд Героя Советского Союза и Героя соцтруда, репрессированный в годы войны. .Формально освобождённый в 1954г., он остался в городе и возглавил "Красноярскгражданпроект". По проектам Мержанова, в основном в стиле "сталинского ампира", построены Центральный райком КПСС, городской кинотеатр, Госбанк, ДК "Красмаш". С его участием возводились административные здания вокруг главной площади города, ряд заводов. Он сохранил традиции, заложенные на рубеже веков с появлением в Красноярске "производственного зодчества" - вспомним комплекс железнодорожных мастерских, выполненных в "кирпичном стиле", с большими арочными оконными проемами и фонарями верхнего света, металлическими фермами, перекрытиями и лестницами, создающими оригинальные пространственные решения.
      Помимо промышленного строительства, в середине века возводятся архитектурный ансамбль на площади Революции, "Каменный квартал", поселок завода имени Побежимова (полсотни коттеджей), вокзалы города. На Всемирной выставке 1958г. (Брюссель) серебряной наградой отмечено творение А. Голубева - сотканное из арочных проёмов, увенчанное бельведером со шпилем и отражающееся в водах Енисея здание речного вокзала. Построен массивный и одновременно изящный Коммунальный мост. Начинает творить плеяда выдающихся мастеров второй половины 20 века во главе с Демирхановым, Ореховым, Щадриным. Безликость хрущевских панелек и брежневских девятиэтажек разбавляют архитектурные комплексы центра города, Стрелки, Театральной и Предмостной площадей, Академгородка. Стадион острова Отдыха - словно огромный корабль викингов посередине гармонирующей ему размерами сибирской реки.
      ЧТО ДАЛЬШЕ?
      Постсоветский период предоставил городу новые возможности. К сожалению, не все эксперименты можно считать удачными. Город продолжает терять объекты архитектурно-исторического наследия. В частности, мост через Енисей вместе с Эйфелевой башней на международной выставке в Париже 1900 года был признан самым выдающимся инженерным сооружением современности и отмечен золотой медалью. В 2001 году мост включили в Предварительный Список объектов Всемирного наследия, что не помешало его разобрать на металлолом при уже действующей власти.
      Несомненным плюсом нашего времени является эстетизация города: строятся фонтаны, скверы, скульптуры, реализуются яркие индивидуальные проекты, среди которых упомянем реконструкцию кинотеатра "Луч", "Питерский мостик", ряд жилых комплексов и объектов, возведенных на Взлетке, Стрелке, в других районах города, в том числе на месте бывших производственных предприятий.
      Интересна идея частично восстановить утраченное и построить на острове Татышева этно-развлекательный "Русский острог" - обнесенный крепостной стеной комплекс бревенчатых построек с возможностью проживания туристов. Программой, включающей торговлю сувенирами, русские развлечения: катание на санях (телегах) и с ледяных гор, сибирскую баню, участие в обрядах (колядки, ярмарки), сибирскую еду (пельмени, рыба, баранки, грибы, кедровые орехи) и т.д.
      Красноярск, словно перемолотая катаклизмами горная порода, образован зданиями разных стилей и времен, и этой гигантской массой врастает в ландшафты речной долины, отрогов Саян и равнинных просторов. Задача современных зодчих - увидеть будущее и связать им в единую гармонию настоящее и прошлое. Вписать этот образ в таёжно-скальные и равнинно-холмистые пейзажи так, как разные инструменты - воздушные флейты, гулкие барабаны, тревожные скрипки сливаются в единую волнующую душу симфонию.
      Города во многом похожи на людей. Только, в отличие от нас, они имеют шанс на вечность. На деятельное существование, а не воспоминания - как о Вавилоне, полумифическом Китяже или разрушенной и забытой всеми Харрапе. И будущее нашего Красноярска зависит от нас, его жителей. Наших детей и внуков, от того, какое отношение к этой совсем не "малой Родине" мы заложим в потомках...
      
      Газета "Строитель" http://www.gazetastroi.ru/

    21


    Кураш В.И. Месть   12k   "Новелла" Проза


    Месть.

      
       Если воскресным июльским вечером вы надумаете совершить прогулку по вечернему Лиссабону, я вам настоятельно рекомендую заглянуть на проспект Республики. Там, немного в стороне от дороги, в глубине небольшого тенистого сквера, вы увидите Кампу Пыкену, старинную арену для боя быков. С давних пор на этой арене мужественные матадоры в беспощадных ристалищах с дикими быками доказывали свою отвагу, демонстрируя при этом виртуозную ловкость и умение обращаться с плащом и шпагой. Но быков больше не убивают, и матадоры редко теперь выходят на арену, чтобы блеснуть перед публикой своим кровавым мастерством. И, тем не менее, бой быков, туррада, как его называют португальцы, и в наши дни не утратил своей феноменальной популярности.
       Вот и сейчас, чем-то похожая на древнеримский цирк, освещенная яркой иллюминацией, арена Кампу Пыкену до отказа наполнена людьми, пришедшими посмотреть на жестокое средневековое зрелище. До начала спектакля остаются считанные минуты и, если вы любите острые ощущения и не боитесь вида крови, тогда поспешите купить в кассе билет и занять свое место на трибунах. И я уверяю вас, вы не пожалеете. Вы станете свидетелем красивой и трагической феерии, настолько впечатляющей и реальной, что вы еще долго будете вспоминать и думать о ней.
       Но это всего лишь спектакль, разыгранный перед вами профессиональными актерами, и все в нем не настоящее. И даже трагедия заранее продумана и спланирована, и вы знаете наперед, чем все закончится, и с нетерпением ждете развязки.
       А вот настоящую трагедию, когда сердце надрывается от боли и душа терзается безысходностью, вам не покажут на открытой арене. Впрочем, если вы желаете стать свидетелем настоящей трагедии, вам достаточно заглянуть перед самым началом спектакля в уборную матадоров. Там вы увидите Эмилио Сантуша, самого знаменитого фуркаду Португалии. В данный момент он готовится к преступлению. Да, вы не ослышались, к преступлению. Но об этом чуть позже. А сейчас несколько слов о нем.
       Эмилио еще очень молод, он на удивление хорошо сложен, и ему нет равных в его ремесле. В свои юные годы он уже испробовал все. И богатство, и славу, и любовь многих женщин. Но горечь разочарования ему не доводилось еще вкушать.
       И вот сегодня он испил эту чашу сполна. Сегодня он узнал, что его жена изменяет ему с его лучшим другом Мануэлем Фырейру.
       Они расписались совсем недавно. Она была простой девушкой, и он полюбил ее за ее красоту и непосредственность. Он полюбил ее всем сердцем, потому что она была не такая, как все, потому что она была самая лучшая и самая удивительная.
       И вот сегодня он узнал, что она обманывала его, чуть ли не с первого дня, и что он нужен был ей только ради денег и славы. И мир вдруг перевернулся. Жизнь потеряла смысл и интерес. На всё вокруг опустилась серая паутина безразличия. Лишь только сердце внутри надрывается от скорби и невыносимой боли и душа ревёт, как смертельно раненый бык.
       В уборной никого больше нет. Все давно уже ушли готовиться к торжественному выходу. Он остался один и в душе его полыхает пожар. Он мрачен, как ночь, и, кажется, нет предела его чёрной злобе и ненависти.
       Сегодня его опозорили на весь свет. И только кровью можно смыть этот позор. Ужасные мысли пульсируют в его воспалённом мозгу. Он готовит страшную и кровавую месть. Но вот подают сигнал к выходу. Он быстро встаёт и уходит.
       На арену он выйдет, как всегда, свежий и бодрый. Лишь небольшое волнение будет немного выдавать его. Но никто этого не заметит, и трибуны встретят его радостным рёвом и громом рукоплесканий. Твёрдой и уверенной походкой, слегка пританцовывая, он спокойно направится к утыканному пёстрыми бандерильями, разъяренному быку, так, словно перед ним не взрослый трёхлетний бык весом в шестьсот килограммов, способный растоптать его в одну секунду, а беспомощный младенец. Эмилио снова собран и сконцентрирован, и готов к решающему броску.
       Бык заметит его и повернёт в его сторону голову с огромными, как два меча, одетыми в кожаные чехлы рогами и, не спеша, вращая мутными от боли зрачками и роняя срывающуюся с губ кровавую пену, медленно направится к нему, незаметно переходя на бешеный галоп. И в этот момент, вместо того, чтобы спасать свою жизнь бегством, легко оттолкнувшись от земли, Эмилио бросится навстречу быку. И, словно стальная пружина, в молниеносном прыжке на мгновенье повиснет в воздухе и стремительно обрушится прямо быку на голову, опустившись точно между рогами. Руки сами сожмутся в стальные тиски, обхватывая рога и голову. Сзади навалятся его товарищи фуркаду, тяжестью своих тел сдерживая напор обезумевшего от неожиданности быка. Ещё мгновение, и обессилевший бык, потеряв надежду сбросить фуркаду, тяжело дыша, словно вкопанный, остановится посреди арены. И в этот момент притихшие в напряженном ожидании зрители взорвутся радостными овациями.
       Вот он, счастливый миг торжества и триумфа. В этот миг, ощущая мощный энергетический импульс многих сотен людей, забываешь обо всем на свете и видишь лишь колышущиеся в свете прожекторов трибуны и себя, выросшего на две головы в глазах зрителей и в своих собственных, и все становится просто и ясно, и мгновенно исчезают все проблемы, не оставляя и следа сожаления о безвозвратных утратах.
       Улучив удобный момент, Эмилио спрыгнет с быка и, наслаждаясь плодами своего триумфа, победоносно подняв вверх руки, слегка ковыряя носком желтый вытоптанный песок, с демонстративной улыбкой пройдет вдоль трибун. К его ногам будут лететь букеты цветов и шелковые платки с вышитыми вензелями влюбленных в него дам. Если б вы знали, как много это для него значит. Признание и слава стали его жизненной необходимостью. И, не дай Бог ему утратить их. Лучше об этом и не думать.
       А после спектакля мрачные мысли снова овладеют им и кулаки сожмутся в бессильной ярости, и он снова станет чернее ночи. Он знает, что его жена сейчас у Мануэля. И, если он хочет застать их с поличным, ему нужно спешить, не теряя ни минуты. Он снимет со стены антикварный корсиканский кинжал, подаренный ему в прошлом году президентом, сунет его в карман, сядет в свой серебристый "джип" и поедет к Мануэлю домой.
       В свое время Мануэль тоже участвовал в бое быков. Он был отличным кавалейру, но для того, чтобы стать самым лучшим, ему всегда чего-то не хватало. Поэтому он и завидовал Эмилио и не скрывал своей зависти, считая себя непревзойденным наездником, достойным не меньшей славы и почета и незаслуженно обойденным. Из-за этого он и бросил турраду.
       И теперь понятно, почему именно он стал любовником жены Эмилио. Это месть. За украденную славу и сломанную судьбу. Месть более удачливому и везучему человеку только за то, что тот сумел добиться того, чего он не смог.
       И, когда Эмилио это поймет, обида и возмущение окончательно помутят его и без того воспаленный рассудок и он с силой сожмет руль и надавит на педаль акселератора, набирая все большие обороты.
       Он с наслаждением будет думать о том, как ворвется к Мануэлю домой и застанет их там полуголыми. Как они будут придумывать что-то и городить всякую чепуху в свое оправдание. А потом на коленях будут молить о прощении. А он будет упиваться их слезами и низостью, и своей властью над ними. А потом достанет кинжал и будет их резать, как свиней на бойне, как быков после туррады. Обезумев от боли, они будут метаться по дому, хватаясь окровавленными руками за стены и шторы, в предсмертной агонии ища спасения и не находя его нигде. И, наконец, стихнут и останутся лежать в луже крови с перекошенными от ужаса и предсмертных мук лицами.
       И Эмилио станет не по себе от представленной только что сцены. И он поймет, что не сможет этого сделать так бесчувственно и хладнокровно, как бы ему хотелось.
      Сколько раз он смотрел смерти в глаза и без страха бросал вызов судьбе. И всегда выходил из борьбы победителем. Он был уверен в себе и считал себя способным на самый решительный поступок. А теперь, когда пришло время совершить такой поступок, он струсил и никак не может пересилить себя.
       Страх ледяной волной пробежит по спине и он взглотнет пересохшим горлом. А, может, немного выпить для храбрости? Конечно же, как он раньше об этом не подумал. Это же самое лучшее средство в подобных случаях.
       Он посмотрит на часы. У него есть еще немного времени, и он успеет. Резко крутнув рулем, он свернет в ближайший переулок и, петляя по узким извилистым улицам города, поедет в русский ресторан к своей старой приятельнице Амалии.
       Когда-то у них был очень бурный роман и он даже собирался сделать ей предложение. Но чувства перегорели так же быстро, как и зажглись, и они остались просто добрыми приятелями, блестящий фуркаду, чье имя у каждого на языке, и первая красавица Лиссабона, пленявшая своей красотой и президентов, и монархов.
       Они давно уже не виделись, и он вспомнит о ней совершенно случайно, и поймет, что она самый подходящий человек для подобного рода дел.
       Он войдет в ресторан через черный ход, чтобы никто его не видел, и в укромном кабинете при свете оплывших свеч вдруг неожиданно для себя напьется и тут же раскиснет, и никуда больше не поедет, и весь вечер в пьяном бреду будет плакаться Амалии на свою неверную жену и несчастную долю.
       А Амалия, женщина достаточно опытная в подобных вопросах, быстро смекнет, в чем тут дело, и будет по-матерински жалеть его и утешать, и давать дельные советы, и, между прочим, подливать вина, незаметно спаивая его. А, когда он вспомнит, что ему нужно ехать, будет уже совсем поздно, и Амалия станет уговаривать его остаться, и он не сможет ей отказать. И они еще долго будут сидеть в полумраке укромного кабинета, и будут пить до тех пор, пока у Эмилио не поплывет все перед глазами.
       А утром он проснется у Амалии дома, увидит рядом спящую Амалию и схватится за голову. Он с трудом начнет припоминать события вчерашнего вечера и с горечью признается сам себе, что никогда не сможет совершить того, что задумал. Он возненавидит себя за слабость и малодушие и сам себе станет противен.
       И ему будет стыдно, и захочется побыстрее сбежать оттуда. Он тихо соберется, так, чтобы, ни дай Бог, не разбудить Амалию, сядет в свой серебристый "джип" и поедет на океан.
       Целый день он будет бродить по пустынным песчаным пляжам с высокими скалистыми мысами, выступающими далеко в океан, уютными бухтами и глубокими зияющими гротами. А вечером поедет к Амалии и попросится пожить у нее некоторое время.
       А потом будет громкий и скандальный бракоразводный процесс. Жена обвинит его в супружеской измене и суд, почему-то, будет на ее стороне. И Эмилио будет готов на что угодно, лишь бы побыстрее все закончилось и оставили его в покое.
       А еще через два года, во время одного из выступлений, он случайно оступится и бык раздробит ему тазобедренный сустав, повредив при этом сухожилие, и ему придется бросить турраду.
       Он вынужден будет оставить свои дорогие апартаменты на площади Рыстарадорыш и перебраться в небольшую квартирку на окраине. Привыкшая к шикарной жизни Амалия уйдет от него к богатому судовладельцу и уедет с ним в Штаты. А он на сэкономленные деньги откроет небольшую табачную лавку неподалеку от Кайш Содре и сам будет в ней торговать. И постепенно его имя забудется, и через пару лет никто уже не будет вспоминать о нем. И он смирится со своей судьбой, и будет жить тихой и спокойной жизнью.
       И иногда, теплым июльским вечером, можно будет увидеть его прогуливающимся по проспекту Республики и издалека любующимся огнями Кампу Пыкену. Правда, за последнее время он сильно изменится и поэтому вряд ли кто сможет узнать его.
       Но все это будет чуть позже. А пока до выхода остаются считанные минуты и он сидит в уборной матадоров, и готовится к преступлению, готовится к страшной кровавой мести, и даже не подозревает о том, что ему уготовано судьбой.
      
      Опубликован в:
    Литературный журнал 'Новая литература', Москва 2008г.
    Сборник рассказов "Дети судьбы", Amazon, CreateSpace Independent Publishing Platform 2013 г.
    Победитель Литературного конкурса "Пути героя - тур 1" 2013г.
        
      

     Ваша оценка:

    Связаться с программистом сайта.

    Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
    О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

    Как попасть в этoт список

    Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"