— Эй, кого я вижу, кого наблюдаю! Виталя! — некто близкий, но пока невидимый вульгарно горланил слова приветствия.
Чалей недоуменно оглянулся. Внезапно кто-то запанибрата толканул его в плечо. Парень крутанулся: загорелый, как индус, прежний одноклассник Гришка Сват, сияя благодушной усмешкой, протягивал Виталику руку:
— Здоров! Давно на воле?
— Со вчерашнего вечера, — приветливо ответил его знакомец. — А ты, похоже, и сам — оттуда?
— Оттуда, оттуда... Правда, уже две недели как... Эх, воля-волюшка!
— Чем занимаешься, кого видал? — спросил Чалей, хотя во время учебы на первом курсе института ни с кем из бывших одноклассников не держал связи. Тем более не интересовался их армейскими судьбами.
— Странный вопрос! Живу, наверстываю недобранное, утраченное возвращаю, — круглое упитанное лицо приятеля при этих словах скривилось в похотливую ухмылку. — Она, дружище, житуха быстро летит! Только цветы срывай... А ты чем заняться думаешь?
— И правильно! — понимающе подхватил Гришка. — Уважаю я такую философию. Лишь бы с погодой везло, а там...
— Слушай, ты часом не знаешь, где попить можно по-человечески? — Виталик облизал пересохшие губы. — В гастроном сунулся — давка.
— Один момент! Деньги есть? — Сват спешно ощупал свои карманы.
— Есть, — Чалей протянул ему рублевку. — Мне б лимонада, сока какого.
Услышав это, Гришка недоверчиво глянул на приятеля, затем взял рубль и со словами: “Ты так не шуткуй” — направился почему-то во двор гастронома. Наверняка к черному ходу.
Отметим, что в те строгие времена уже вовсю господствовал горбачевский сухой закон: спиртное попадало в магазины в крайне ограниченном количестве, а пиво так и вовсе завозили лишь два раза на неделе. Этот глупый эксперимент Чалей познал еще в армии, когда в их гиблом райцентре невозможно было свободно купить даже вонючей бормотухи — ее доставали втридорога у тамошних спекулянтов. Но особенно досадным и оскорбительным представлялось парню следующее: отпускать алкогольные напитки только лицам, достигшим двадцати одного года. Из этого выходило: эксплуатировать твое не вполне еще мужское тело государство могло в качестве раба или пушечного мяса в Афганистане, но при этом пеклось о твоим здоровье и, словно школяра, стерегла от алкогольного порока.
2
Через минут десять Сват, зажимая между пальцами обоих рук четыре бутылки, спешил в сторону Чалея. Вид имел целенаправленный, но мимоходом стрелял глазами по бокам — як вор.
— Идем, — сказал он, поравнявшись с Виталиком. — “Жигулевское”, свежее. Я тут, в дворике, место одно насмотрел, где ловчей потолковать можно.
Вошли во двор соседней “хрущевки”. Устроились в ветхой беседке под тенью разлапистого клена. Вокруг было на удивление тихо и, что называется, по-домашнему уютно. На площадке, меж цветников, два сорванца гоняли мяч. Светотени гуляли по их майках и вспотевших от борьбы лицах. При этом игроки пылили неимоверно. Поодаль, на скамейке около веревок с постиранным бельем, сидели пожилая и молодая женщины. Молодица качала коляску с младенцем. Старшая время от времени окрикивала увлеченных игрой футболистов, чтобы шуровали не так оголтело. Белье, возможно, было постирано ее руками.
Дворовые насаждения совершенно поглощали внешние звуки суматошного города. Здесь лишь отчетливо было слышно, как отворяются двери того или иного подъезда, как шагает по асфальту какой-нибудь скрытый кустарником человек.
— Где служил? — спросил Гришка, с наслаждением приникая к горлышку темной влажной бутылки.
— Не так и далече... Брянская область... — отвечал Виталик, потягивая холодный, до боли в зубах, напиток. — Пиво, как из погреба.
— А оно и есть — из погреба. Свои люди похлопотали.
Сват достал из верхнего кармана пачку “Гродно”:
— Закурим?
Виталик охотно взял сигарету.
— Веришь, так истосковался по сигаретках нашенских, что больше пачки в день высмаливаю. А в армии — редко когда половину... — Гришка залихватски щелкнул зажигалкой. Подкурил и товарищу.
— Где кантовался? — утолив первую жажду, Чалей пришел в добрый настрой. Он откинулся на сиденье, оперся спиной о скрипучее перильце беседки.
— Да сперва в погранвойска загребли. На границе с Афганом. Думал — кранты! Но старик мой постарался — через полгода перевели в Москву, в спортроту по пулевой стрельбе. Там да недавнего времени и мариновался.
Чалей помнил, что отец Свата был довольно крупный номенклатурщик. Кажется, горисполкомовец. С сыном ему явно не подфартило: такого разгильдяя, как его Гришка, даже в их люмпенизированной школе — с огнем поискать. Заядлый прогульщик и двоечник был! Высокопоставленному отцу не раз приходилось умиротворять доведенных Гришкой до бешенства учителей...
— Ты небось уже со всеми повидался? — спрашивая, Виталик подразумевал школьных однокашников.
— Где там — “со всеми”. Которые не уволились еще, которым полгода горбатиться, а иным — и с год. Это ж мы только — ранние птахи.
— А кто уже вернулся?
— Ну, например... Игорька Юркевича с “Б”-класса помнишь?
— Так.
— Герой Афгана, ранение имеет... С месяц как здесь. Хороший мужик. Правда, теперь день-деньской у новой крали своей пропадает. Только два раза с ним на пляже встретились. С Федькой Труханом контачим, с Мишкой...
Дальше шел перечет весьма широкого круга школьных однолеток, а теперь “дембелей” Советской Армии. И со всеми этот проныра Сват успел потолковать-выпить, выпытать их армейскую участь. Между прочим, “афганец” Юркевич был ранее чуть ли не первым разбойником и баламутом школы...
С огорчением засовывая под скамью вторую опорожненную бутылку “Жигулевского”, бронзоволицый Сват предложил:
— Айда сейчас на реку — искупнемся! Духоту смоем.
— С охотой, только вот домой забежать надо — полотенце, подстилку какую...
— Ай, кинь дурное... Я уже две недели там околачиваюсь. И всегда-то — с одними плавками. При такой жарище вмиг высыхаешь. Трусы ж у тебя приличные?
— Обижаешь — новейшие трусы, однотонные.
— Ну и ладненько. Одно что... Давай еще минуточек пять-десять здесь помедлим, — Сват посмотрел на наручные часы. — Я одному кадру вон под тем вязом свиданье назначил. Он деньги мне должен. Обождем?
— Конечно...
И правда, через десять минут из густых кустов, на противоположной стороне двора, показался долговязый детина в панаме и со спортивной сумкой через плечо. Озираясь, остановился под сенью огромного вяза.
— Эй, паря! — аукнул ему Гришка и выскочил из беседки.
Знакомые торопливо зашагали друг друга навстречу. Сошлись как раз на середине двора, где два пострела неустанно гоняли в футбол. Пожали руки. Сват принял что-то от долговязого. Затем они по-свойски поболтали пару минут и распрощались. Так же торопливо возвращаясь назад, Гришка на ходу пересчитал, по-видимому, деньги и спрятал в карман.
— Славный мужик! — удовлетворенный, говорил он Виталику. — На днях одолжился ему по пьяне. Думал — пиши пропало. А он — минута в минуту. Честный!
Молвил это таким тоном, будто среди его дружков было заведено как раз не возвращать одолженных денег.
...До реки было не так и далеко, но, дабы не переться пешком по накаленному беспощадным солнцем асфальту, приятели сели в полупустой автобус. Воздух там был — хоть живых выноси. По упитанному лицу Свата вскоре побежали ручейки пота. Да и Виталик то и дело вытирал носовым платком увлажнявшийся лоб. Организм просто-таки жаждал речной прохлады. Отрадно было сознавать, что в самом начале напряженного буднего дня едет он, Виталий Чалей, загорать, купаться, в общем — получать наслаждения, что никто больше не осмелится им понукать да распоряжаться... Автобус скоро свернул в переулок и плелся под тенями густых насаждений, которыми так богат летом их родной город. Виталик очарованно смотрел на переливы света и теней на дорожном полотне, на игру ржаных блесток на витринах магазинов, стеклах киосков, на одеждах пешеходов...
На одной из остановок в автобус зашел контролер, пожилой неказистый дядька. Некоторые пассажиры засуетились, завозились, начали поспешно компостировать талоны. Сват с Чалеем никак на это не среагировали. Лишь развалились на мягких сидениях еще вольготнее.
— Билеты, молодые люди! — нарочито строго просипел контролер.
Молчание в ответ.
— Я к вам обращаюсь! — дернул он за плечо ближайшего к нему Свата.
Затем он безмятежно повернулся к Виталику с каким-то вопросом — словно все этим и разрешилось. Но контролер заупрямился и привязчиво завис над ними. Немногочисленные пассажиры автобуса не без любопытства ожидали развития этого конфликта.
— Платите штраф! — не унимался дядька. Голос его подрагивал от возмущения и злобы.
— Нету денег! — издевался над ним самоуверенный Гришка.
— Тогда — выходите! Оба. Сейчас крикну водителю.
Тогда Сват лениво повернул к нему лицо, внезапно приобретшее угрожающее выражение:
— Слушай, дедок! Греби отсель, не буди зверя. Иначе — как долбану сейчас, то уже не контролировать будешь, а на Минздрав до смерти работать...
После этих слов неказистый контролер стушевался, для прилику постоял несколько секунд около наших бойцов и, спрятав партмане со значком в карман заношенного пиджака, поковылял к задним дверям. Правда, отдалившись, пробормотал что-то вроде:
— Бандюги, управы на них нету.
На что нахальный Сват, нарочно в голос, словно обращаясь за сочувствием к пассажирам, произнес:
— Нашел к кому цепляться! Я два года на Родину ишачил, пускай тепереча она меня покатает. Ей-богу, не пяти ж мне копеек жалко!
Чалей, хотя сам не участвовал в перепалке с контролером, мысленно полностью принимал Гришкину сторону. Чтобы потрафить взвинченному товарищу, поддакивал:
— Хамовье! Не уважают своих ветеранов.
— Кавардак — да и только, — шутил самовлюбленный Сват.
3
Внизу блестящим широким поясом мощно несла свои воды река. Примерно на четверти ее ширины и на огромном песчаном пляже плотно толпились маленькие фигурки. Виталик с Гришкой спускались туда по крутой длинной лестнице. Мимо зелени цепкого кустарника, навстречу благодатным дуновениям лета. На лестнице было весьма людно, так как она являлась едва ли не единственным удобным проходом к городскому пляжу. Общество в основном двигалось по ней вниз — к одному из немногочисленных мест, где еще можно было спрятаться от дневного зноя. А поскольку день был рабочим, то контингент отдыхающих складывался преимущественно из молодежи. Изредка попадались пожилые люди с внуками.
На пляже парни подались в “молодежную” сторону и не без трудностей нашли себе “место под солнцем”: широкая полоса песка было сплошь завалена телами. На немногочисленных свободных участочках отдыхающие играли в волейбол или устраивали что-то вроде футбола.
— Вот тут и осядем, — сказал Сват и опустил на мягкий грунт две бутылки минеральной воды, купленной еще по выходу из автобуса. — Место не сильно чтобы... Но — не это главное!
— А что — главное? — обрушиваясь в приятном изнеможении пластом на песок, выдохнул Чалей.
— Солнце, вода, смазливые девочки — вот, брат, чем надо любоваться, — Гришка в момент сбросил с себя облачение и слился бронзовым телом с желто-рыжим песочком. — Раздевайся — не беда, что белый!
Виталик с удовлетворением подставил свое измученное под казенными одеждами тело заядлому июньскому солнцу. Надо было побыстрее потемнеть, чтобы в дальнейшем увереннее себя чувствовать на пляже.
Лучистый медяк сиял в поднебесной сини без единственного соседа-облачка. Низкий лес на неблизком противоположном берегу, голубовато-зеленое речное зеркало, пляжные лодки, надувные матрацы, далекие и близкие отдельные пловцы, людская возня у берега — все словно утопало в невесомом дымчатым мареве. Даже игривый шум и животный визг наслаждения, издаваемые отдыхающими, казались приглушенными этой знойной поволокой.
— Э, дружище, только не спать! — это непоседливый Гришка уже тормошил задумавшегося и разомлелого от жары Чалея. — Айда купаться!
Спустя пять минут Виталик, неплохой когда-то пловец, был уже на трети ширины реки. Далеко на отмели шевелилась и плескалась основная людская масса. И только немногочисленные храбрецы отваживались отплывать на глубину, а то и перебираться на противоположный берег. Хотел было показать класс и Виталик, но, помня о двухгодичном отсутствии плавательной практики, раздумал. К тому же такое намерение действительно представлялось рискованным: по центру реки сновали резвые катера, можно было нежданно попасть и под баржу. Виталик развернулся, приблизился к отмели, лег на спину. Тело ласково покачивали и щекотали небольшие волны.
...Чалей вышел на берег с непривычки запыхавшись и минут пятнадцать ничком лежал около своей и Гришкиной одежды. Но приятеля так и не дождался. Сват, по-видимому, не на шутку увлекся молодецкой гульбой, происходящей на мели в этой части пляжа: в чудовищной толкотне и сумятице парни озорничали и миловались с девчатами без особенных церемоний. Здесь, судя по всему, зачиналась добрая часть любовных историй их города. Тщетно пытался Виталик высмотреть в месиве из брызг, фигур, надувных кругов и матрацев школьного однокашника. Со своим подкожным жиром Гришка мог находиться в воде часами.
Виталик заскучал в одиночестве и, соблазненный огромным количеством эротично подвижных девичьих фигур, ринулся в пляжное игрище. Вскоре и он дурил, пихался, брызгался, подплывал под незнакомых девчат и щипал их за ноги. Спустя некоторое время, охваченный озорной блажью, присмотрел Чалей одну пышнотелую молодуху, стоявшую в центре надутой автомобильной камеры. Скрывшись под водой, он вынырнул уже в границах этого круга — точно со спины его владелицы. Та не успела ничего скумекать, как сильные мужские руки охватили ее сзади и, оторвавши от дна, вздымали выше и выше... Дивчина игриво взвизгнула и начала бешено молотить по воде руками и ногами. В свою очередь Виталика, впритык почувствовавшего на себе лакомую подвижность богатых женских телес, обуяла первобытная похоть. Выпускать такую прелесть из рук никак не хотелось, посему детина еще плотней свел объятия и еще выше вскинул над водой свою жертву. Она отбивалась неистово. Хотя, естественно, не без приятности из-за такого к себе внимания.
— Оплеуху хорошую! Ой, отлезь, полудурок! — заорала молодуха, ибо Чалей в этот момент присел вместе с ней в воду и с новой силой вскинул над автомобильной камерой.
Девушка последними усилиями ожесточила сопротивление: взбивала воду ногами, а руками пыталась ухватить своего обидчика за волосы. Но нападающий стискивал ее только крепче, а от рук уклонялся плотным прижиманием головы к нежной девичьей спине.
Проходила и минута, и две, и три, а дивчина все так же беспомощно барахталась в подвешенном состоянии. Даже в таком бедламе на них начали обращать внимание. Уразумев тщету сопротивления, молодуха взмолилась:
— Да пусти ж, остолоп, людей постесняйся!
— Что мне за это будет? — упрямо повторял распаленный сладкой борьбой Виталик.
— Ну не в таком же положении про это говорить! Пусти!
— Ладно, пущу, как только назовешь свой телефон, голубка!
— Нету у меня телефона... Ай! — после отказа в номере телефона Чалей повторил эксперимент с окунанием и подбрасыванием вверх прекрасной незнакомки.
— Не верю! — куражился парень.
— Ну серьезно. Если хочешь — пятое общежитие стройтреста, комната тридцать четыре. Да пусти ж наконец, сумасшедший!
— Как звать?
— Ала...
— Очень приятно — Виталик. Ну что ж, ждите гостей! — Чалей отпустил свою прелестную жертву.
Она рывком повернулась к нему лицом и хотела уже дать нахалу хорошую взбучку, но тот проворно улизнул, поднырнув под резиновый круг. Показался из-под воды уже на значительном расстоянии. Только сейчас Чалей как следует разглядел девичье лицо: нарумяненное неравной борьбой, даже под разметанными намокшими волосами, оно славно сообразовывалось с ядреным телом...
Внезапно на Виталика кто-то налетел сзади и повлек своим весом на дно. С трудом отбившись от чьих-то цепких объятий и при этом чуть не захлебнувшись, он сразу же воткнулся в хамоватую ухмылку Свата: это приятелю захотелось его размять.
— Где ты пропадал? — незлобиво упрекнул его Чалей, одновременно озираясь по сторонам. Низринутый в воду, он совершенно потерял ориентацию, а вместе с ней и прекрасную незнакомку. Хотя нет! Уже — “знакомку”. Ибо в голове прочно застряло: “Ала, стройтрест Љ5, комната Љ34”. Номер комнаты отличался всего на одну цифру от номера Виталиковой квартиры, а ту “общагу” он знал. Все эти рассуждения мигом прокрутились в голове, потому успел он еще расслышать и ответ приятеля:
— А время не теряем, будь спок! Идем на берег, покажу что-то.
На месте их “лежбища” Гришка тыкнул Виталику под нос свой потрепанный блокнот. На развороте, демонстрируемом приятелем, были видны несколько телефонных номеров и неразборчиво записанные имена.
— Ну и что? — Чалей недоуменно уставился в те записи.
Оказалось, что последние полчаса этот шалопай развлекался тем, что добывал себе координаты новых девчат. А знакомился он способом примитивным и верным: высмотрев на пляже одинокую красавицу, подсаживался к ней и непосредственно спрашивал, как пройти в библиотеку. Про действенность такого метода знакомств красноречиво свидетельствовал некороткий список телефонов в Гришкиным блокноте. Между прочим, все последующее время нахождения на пляже Сват расширял этот список с упорством необычайным. По-видимому, это был его “пункт” или область самовыражения в нашем многогранном мире.
Чалей же в дальнейшем только купался и тщетно искал в пляжном стаде свою Алу. Где-то в половине третьего он спохватился, сообразив, что подгорает. Да еще начал мучить законный в эту пору голод, и плавать уже не хватало сил. Посему Виталик набросил майку на обожженные плечи и все оставшееся время укрывался под редким ракитником. Дожидался Свата, у которого, видать, был мотор в одном месте: рыскал по пляжу и ухлестывал за всем, что шевелится, приятель неутомимо...
Однако вскоре и он был вынужден подчиниться биологическим ритмам организма, просившего есть все настойчивей.
— Ты тут не засох еще? — поддел он спрятанного в редкой тени ивняка приунывшего товарища. — Давай — ко мне: перекусим, выпьем... А там, может, и красавиц каких вызвоним.
— А отец твой — не против? — подозрительно спросил Виталик.
— Не беспокойся — предок меня понимает. Он теперь с работы на дачу рулит. Ему там лучше дышится. Да и мне удобнее... — пошло ухмыльнулся Сват.
— Ну что ж... оно бы недурно, — согласился Чалей. Он помнил, что Гришка с детства рос без матери. И правда, почему бы не погудеть в пустой квартире?
— И ладненько! Давай только спешить будем! — с этими словами Гришка привычным движением вскочил в просторные штаны, засунул ступни в сандалии.
Проворно оделся и Виталик. Они насилу дотащились по городской парилке до прохладной Гришкиной квартиры. Она, кстати, размещалась в одной из столбов-девятиэтажек, обступивших пригорок, где стоял дом Чалея. Дверь единственного подъезда этого домины была оцинкована и запиралась на кодовый замок. Четырехкомнатная квартира Свата была непривычно просторна, обставлена немыслимо роскошной мебелью, украшена шикарными коврами, диковинными обоями, надверными висюльками-побрякушками. В огромном зале на всю стену вставала книжная секция из красного дерева, сплошь заставленная классической библиотекой.
— Везет тебе! — Чалей взглядом показал в сторону томов в солидных строгих обложках.
— В каком смысле? — занятый переодеванием, не сразу понял его Гришка.
— Ну как! Разумным можно стать — такие книги!
— А... — Сват пренебрежительно махнул рукой на “гроссбухи”. — Нету времени... Это батя собирает-тешится...
— А я, веришь, только в армии, на последнем полугодии службы, к чтению пристрастился. Время хватало... Да и интересно. А раньше недосуг было — науки, гори они синим пламенем. Лишь когда-нибудь детектив перелистаешь...
— Оно, конечно, дело хорошее — читать... Но когда теперь этим заниматься? Вот стану дедом-ворчуном, тогда все это и перемолочу! А пока, ну посуди сам, зачем я буду время на книги убивать, если можно с дружбанами пиво попить или какую красавицу пощупать? Правда ж?
Сват изрекал с таким чистосердечным внутренним убеждением и без всякого подтекста, что Виталик и не нашелся, чем опровергнуть такую философию. Только неопределенно пробормотал:
— Ну, возможно... в какой-то степени...
— Вот я и толкую: лучше дело делать, а не зрение за книжками терять. Значится, такой у нас план... — Гришка на несколько секунд застопорился в раздумье, затем выпалил: — Айда на кухню!
На просторной кухне продолжил:
— Я тут тебе покажу, что приготовить и нарезать надо. А сам пока звякну одной приятельнице — да ты ее знаешь: Зойка с “Г”-класса. Если не на смене — придет обязательно. Хорошая девчонка. И подружку свою прихватит... Скорее всего Наташку Хрищеню. Помнишь?
— Угу, — Виталик отчетливо помнил этих девиц, еще в школе выделявшихся весьма раскованным поведением. Их на перерывах не лапал только последний пентюх.