Если сон в родных пенатах, несёт в себе свои характерные черты, влияющие на здравость сна спящего, то на сон чужестранца, оказывает своё действенное воздействие совсем другая, никак ни сравнимая с этой мелочностью глобальность, выраженная через его отличное от местных реалий мышление. Ведь для него, не то что все эти стены являются не родными и значит с некоторым подозрением поглядывающих на эту, непонятно, что за рожа чужестранная (а как же иначе, так все твои поступки, как и твоя одежда, ну а про язык и говорить нечего, будучи такими обычными в твоей стране обитания, здесь на чужбине, кажутся уж больно странными.), но и плюс ко всему, что даже и ему самому, иногда, удивительно придирчиво кажется, что все эти обыденные в той же спальне вещи, выглядят совершенно как-то иначе.
И ведь если бы они, в том же расположении и под тем же соусным углом, занимали своё положение не здесь на чужбине, а у себя дома, то, пожалуй, казались бы тебе обычнее обычного. Да и к тому же и вдыхаемый вами воздух, стоит только вам принюхаться, не обладает всеми достаточными качествами воздуха, для того чтобы позволить, в полной мере надышаться вам, испытывающим тоску по тем домашним запахам, где даже хлев и то пахнет куда ароматнее и благодушней, нежели всякие местные, даже весьма притягательные запахи исходящие от булочек. Правда, некоторые, очень аппетитные булочки, в виду своей необычной для вашей домашней местности видовой обзорности, в связи с этой непохожестью на всё-то, что вы видели раньше, тем самым становятся для вас настолько очень привлекательными, что при взгляде на них, в ваших глазах, раз за разом, так и вспыхивает предательский огонек, в котором явно видится ваша склонность к падению (стоит только чужестранке поманить вас своим пальчиком к себе).
Видимо, для того чтобы противостоять этой внутренней слабости, которую чувствует в себе, каждый не очень уверенный в своих силах чужестранец, он и прибегает к испытанному средству противодействия этому ходячему аппетитству, злоупотреблению, которое при малых дозах, конечно, вдвойне опасно для употребившего, готового сразу же впасть в эти чужестранные длинные ноги, но если быть последовательным и идти верными большими глотками к своей чрезмерности употребления, то всегда можно достичь нужного результата, когда при виде вас, уже будет трудно вас связать не то что с лыком, но и с самим человеком.
Ну, а все эти довольно частые злоупотребления Цилуса, в своей поездке сюда в чужестранию, имея под собой такие весьма веские обоснования, не только оправдывали все его эти злоупотребления, от которых частенько доставалось всем, не во время попавшим под его горячую руку, но также иногда способствовали межличностному пониманию, которое очень сложно обрести, будучи чужим лицом в этой чуждой для твоих мыслей стране. А так как говорится, ворон ворону глаз не выткнет и, имея общность, хоть и разбавленную вином видения, можно и поговорить и снова выпить, затем опять поговорить и опять выпить, снова что-то пробурчать и опять же облиться, следом словесно друг друга уважить и, в конечном счете, дружески обнявшись, повалиться туда... а куда вам захочется. Ведь вы же знаете, что можете надеяться на дружеское плечо, которое, конечно же, смягчит этот ваш удар от падения, на которое так настаивала ваша питейная целеустремленность.
- На чужой сторонушке, рад своей воронушке.- Растянувшись в улыбке, заявил Цилус, выглядывая в окно своей спальни, после того как только смог разобраться где его голова, а также где собственно его, а не этого подлеца Это'та ноги, который непонятно каким невообразимым способом, оказался вместе с ним на его! только его ложе. Да и наверное, и проснулся Цилус так поздно, далеко за полдень, по всё той же или лучше сказать этой Это'товой причине, который своим присутствием или неуместным рядом с ним возлежанием, не дал возможности Цилусу нормально выспаться, отчего он и потратил много больше времени на этот оздоравливающий его сознание сон. Хотя, возможно, на эту длину его сна, могли повлиять и другие факторы, как необходимость акклиматизации к новым условиям проживания, смена часового пояса, да и вообще, Цилус, исходя из своего дипломатического статуса, не обязан ни перед кем отчитываться, и как, и сколько хочет, так и будет спать. И даже специально, чтобы позлить других, будет долго спать.
Несмотря на то, что Цилус был рад этой появившейся в окно чудо птице, которую он, чтобы не сбиваться с рифмы, обозвал воронушком, она в ответ, скорей всего, не то что не собиралась учитывать его настрой, но к тому же, и не придерживалась принципов дипломатического этикета, и совершенно не испытывая уважения, не только к дипломатическому, но и ко всякому другому лицу, прямо ему, в его должностное лицо и выдала всё то, что она не только не думала, а то, что ей, уже переваримо мешало. На что Цилус, не ожидая такой откровенной, неприкрытой агрессии по отношению к себе, перво-наперво попытался схватить эту чудо птицу хоть за что-то её периное. Но она, определённо ожидая такого ответного маневра своего противника, не стала дожидаться и унеслась прочь, после чего Цилусу ничего другого не оставалось делать, как обрушить весь свой словесный гнев на всех летающих, ходящих и вообще всех, кроме себя, присутствующих в этой стране живых организмов.
- Грайк, сволочь такая. Ты куда запропастился!? - Истерично заорал Цилус, после того как в результате своего пинка под зад развалившемуся на кровати Это'ту, не смог достичь хоть какого-то видимого эффекта. В чём всё-таки, видится определенный оговор Цилусом Это'та, который не просто продолжил давать храпака, но после этого ощутимого пинка под зад, состроив недовольную гримасу, почесал своё подставленное под удар место, и развернулся на менее для него удобный для спанья бок.
А ведь даже несколько странно выглядит такое положение тел, тьфу ты, не тел, а дел, где один наёмный Цилусом подручный, видишь ли (да! вижу), самоотверженно высыпается на кровати и при этом, можно сказать, не получает никакого нагоняй (пендель под зад Это'ту, скорее всего, был вызван срывом Цилуса, как последствия неблагоприятного для его лица общения с птицей), тогда как грайк Филон, без всяких там напоминаний, уже с самого утра рванул в город, для того чтобы выведать, что и как плохо лежит в душах граждан, готовых первому встречному-поперечному, с ходу высказать не только то, что у них накипело, но и в красках, со всякими скабрезными добавлениями, разбавить всё ими слышимое и даже догадливо недослышанное. И за всё это его старанье, он ещё и обозван сволочью, и не простой, а даже какой-то такой.
Впрочем, надо сказать, что такая, как кажется, несправедливая расстановка сволочных акцентов, является всего лишь отражением поверхностных взглядов тех, кто не в курсе истинного положения дел, для лучшего ведения которых, Цилусом была разработана своя целая система взаимоотношений между собой и подчиненными, каждый из которых отвечал за свою область действий и в соответствии со своим характерным положением, должно и отмечался. Так для одних, в плане лучшего понимания друг друга, Цилус заготовил кнут, чей вид всегда подстёгивал, пытающуюся проявиться нерадивость, тогда как для других, лучшим стимулом служил пряник, накушавшись или вернее, приняв его в себя в жидком виде, они проявляли себя с той требуемой для Цилуса стороны. Что, опять же, зависело от области применения его наемных подручных, где каждому была отведена строго своя должностная роль.
Так критянину Мидосу, слишком чернушно оппозиционно относящемуся к местным политическим реалиям, отводилась роль информационного рупора, частично излагающего его позицию на те или иные события, происходящие в стране, которые сам Цилус не спешил открыто выражать, тогда как тот, очень прилежно её и выдавал, правда, иногда заговариваясь и тем самым, переходя всякие границы дозволенности. Что касается Это'та, то он со своим даром к сочинительству, как нельзя лучше подходил для создания отчётов для отправки в Рим, ну а Грайк, этот Филон и сплетник, отвечал за сбор информации, за которой он, без всякого на то напоминания и отправлялся чуть свет.
Ну, а сейчас, уже давно за полдень, а его всё нет, что для Цилуса привыкшего проводить свой, если не завтрак, то первый приём пищи под звуки рассказа новостей, было очень досадной заминкой. Ведь только под новости, его желудок забывал своё несварение и с удовлетворением принимал даже самую тяжелую пищу, к которой был так пристрастен Цилус, который уже страсть как хотел жрать, но без этого ходячего информатора, не мог начать давиться, однозначно постной, без этой новостной заправки едой.
Так Цилус, с некоторой осторожностью ещё пару раз выглянул в окно, затем столько же раз, с ненавистью посмотрел на это бесформенное тело Это'та, так и не думавшего просыпаться, и вот когда его терпение, уже подходя к концу, начало грозить Это'ту новой порцией пенделей, то со стороны дворового входа, сначала послышался какой-то шум, вылившийся в разговорную речь, в которой наряду с женскими оттенками голоса, скорей всего принадлежавшими хозяйке этого дома, где остановился Цилус, звучал, с раскатами смеха, второй мужской голос, который, теперь уже после того как Цилус напряг слух, определенно точно принадлежал грайку Филону. И ведь эта сволочь такая, совершенно не спешит к своему хозяину, а разводит там свои шуры-муры с довольно ничего себе хозяйкой, с которой в минуты своего пьяного уныния и тоски по бренности женского тела, и сам Цилус был бы не прочь растворить свои желания в ней. А тут ещё эта чернь совсем оборзела, и не учитывая пожелания своих хозяев, пытается действовать только по своему усмотрению.
- Грайк! - Цилус, не выдержав такого пренебрежения собой со стороны хозяйки, повторно, ещё более истерично заорал. ("Что с этого Филона возьмёшь, хотя можно будет не заплатить ему". - Цилус с удовольствием представил себе на рассмотрение этот план мести Филону.) После чего послышались поспешные шаги по направлению занимаемой Цилусом комнаты, где через это проходное мгновение и показалась несколько смущенная физиономия грайка Филона, чьё смущение, мнительный Цилус принял не на свой счёт, а на те удовольствия, которые сулила ему не ровно дышащая грудь хозяйки заведения, от которой этот грайк, однозначно с трудом оторвался в результате его крика.
И наверное, сейчас бы, этот грайк поплатился за свою такую пристрастность к женской расположенности к нему, для чего у Цилуса уже было приготовлено масса очень жгучих язвительных слов, как вдруг Цилус, по удивленной физиономии Филона, заметил, что тот обнаружил нечто, чему он, до этого его взгляда не слишком придавал значение, а именно развалившемуся на его ложе телу Это'та, который в результате своего верчения на кровати, задрал свою одежду и тем самым оголил свой зад, что и стало выглядеть несколько двусмысленно для всех видавших и даже не видавших такие виды.
- Это тебя не касается.- Цилус, поспешив заглушить мыслеобразования Филона при виде этой картины зада Это'та, своим не домысленным высказыванием, скорей всего, достиг обратного эффекта, где Филону не нужно было ничего отвечать и он, сжав губы, понимающе ответно кивнул Цилусу (Да-да, понимаю. Касайтесь сколько вам влезет, а я уж как-нибудь, традиционно обойдусь.). Чем вывел из себя Цилуса, который теперь ничего ответить не то что не мог, а боялся, что каждое его слово будет звучать в определенном этим задом контексте, и только покраснев, нервно трясся, что было принято Филоном за соответствующую знаменательному событию любовную лихорадку.
- Ты же не думаешь. - Цилус, чувствуя, что, что-то идёт не так, всё же решился на свою ответность.
- Нет, конечно.- Филон ответно удивленно пожал плечами. "Я теперь, точно знаю".- Ухмыльнулся про себя Филон.
"Он знает!".- Заметив проскользнувшую улыбку на лице Филона, в голове Цилуса тут же пронеслась эта открывающая чьи-то завесы мысль. "Но что же делать?". - Цилус принялся поспешно думать, тревожа свой ум возникшим напряжением от этого вопроса. "Но, стоп".- Очнулся от дум Цилус. "А чего собственно он знает, если ничего не было, а то, что предстало перед ним, да и перед до мной, это всего лишь неприглядная видимость",- выразила надежду, отвечающая за адвокатскую деятельность мысль Цилуса.
"Это ещё хуже".- Не успел Цилус вздохнуть от облегчения, как на него навалилась удивленная такой его наивности, присущая Цилусу циничность, с коей он и за меньшее подозрение распинал на крестах.- "Кого сейчас интересует истинный смысл вещей или как в этом случае, произошедшего. Когда только видимость и её, в нужном словесном русле оформление, и является той непреложной истиной, через призму которой плебс и смотрит на окружающий мир. Так что ты, даже не попользовавшись данностью, за одну только эту видимость, уже поплатишься, пока что только своей репутацией".
"Репутация, говоришь".- Прищурившись, посмотрела на Филона и на свою циничность, политическая жилистость Цилуса, с помощью которой он, ещё не таким субъектам права, придавливал их до не вздоха горло.
- Давай, помоги мне.- Цилус, можно сказать огорошил Филона своим действенным за его локоть, ведущим к Это'ту, высказыванием.
- Я это... не по этой части. - Филон испугавшись самого худшего (правда, это самое худшее, скорее всего, в виду своей сильной непривлекательности, так и не смогло оформиться в хоть какую-то видовость, так и оставшись чем-то эфемерным под названием самым худшим), попытался притормозить всё это движение в сторону, так пугающе смотрящего на него зада Это'та .
- Какой-такой части. Филейной, что ли? Ха-ха. - Цилус, видя замешательство Филона, тем самым вновь достиг своего привычного самообладания, и теперь взяв инициативу в свои руки, даже определенно развеселился этому, уже незавидному положению Филона, который чёрт знает, что думал, про это его предложение помочь. Но вот Цилус приблизился на расстоянии вытянутой ноги к Это'ту и вложив в свой удар всю свою не расположенность к нему, в одно мгновение наносит его под зад Это'ту, который на этот раз не смог не с реагировать на эту весьма больную ощутимость и подскочив с кровати, начинает удивленно всматривается в глазеющего на него Цилуса и Филона, до носов которых, спустя выпускное мгновение, определённо донеслось то самое худшее, которое хоть и не имел в виду Филон, но он, почувствовав эту смердящую, перехватившую его дыхание резкость в носу, мог бы с гарантией заявить, что это было самое худшее из всего того, что ему пришлось унюхать.
А ведь в эти благословенные времена, когда к естеству все относились с понятливой и благодушной толерантностью, то лишь только особо нестерпимые к чужому поветрию, ясно, что большие эстеты и гастрономы, относились к этому простому делу, зажав свой нос (а позволить себе выбирать, что подать к столу, могли лишь аристократы, из чего следует свой логический вывод, откуда этот ветер нетерпимости дует). Так вот, они, несмотря на своё генеалогическое древо, ведущее от самого Зевса, для того чтобы не слишком выделяться из общей массы народа, и иметь обоснованное для себя право зажимать себе нос, в случае всякой такой носощипательной оказии (ведь они пока что не на Олимпе, где постоянные ветра, очень хорошо проветривают это горное помещение) и придумали для себя эту мнимую болезнь роста и цивилизации под названием аллергия. Ну и что, спрашивается, дальше будет, когда их не будет устраивать, не только запах естества, а, к примеру, само естество, со своей неправильной формой. И что, придумают новую оправдывающую их поведение болезнь или может ещё чего по лучше. Ну что, принюхался аллергик? Чуешь, чем пахнет?
- Что случилось? - Это'т придя в себя, вновь обнаружил в себе дар говорить и сквозь накопившиеся за ночь ротовые отложения, смог-таки выдавить из себя хоть что-то.
- Слишком уж ты откровенен Это'т, раз так прямо в лицо, выдаешь своё самое сокровенно насущное. - Быстро проговорив в ответ, Цилус почувствовавший резь в глазах, схватившись за нос, бросился наутёк из спальни, где ему вслед, не отставая, уже поспешал Филон, чей организм был столь же не стоек, против такого внешнего одухотворяющего влияния.
- О-па, с галеры на трапезу. - Остановившись у накрытого стола, воскликнул Цилус, который только здесь, в этом привлекательным для его желудка месте, сумел вздохнуть свободно, после всего сколького уже пережитого им с утра. Ну и чтобы больше не терять времени за зря, сразу пустил вход обе свои руки, принявшиеся очень умело расставлять акценты, в распределение всех этих столовых благ для насыщения Цилуса, который лишь тогда и смог расслабиться, когда только первый голод был утомлен или может утолён. Где второе предположение было более верным, ведь утомление голода происходит не спеша, так сказать, при марафонских застольях.
Когда как сейчас, спринтерская скорость поедания Цилусом продуктов, именно предусматривала резкий наскок и быстрое пленение этого хитрого и неуловимого голода, который, надо признаться честно, всегда действует очень изощренно. Так его действия начинаются с мягкой, позывной привлекательности, где он с помощью своего подручного всегда умеющего вас уговорить аппетита, который знает, что нашептать вам ухо, приведёт вас куда нужно и расположит там за столом, чтобы там как следует оторваться. При этом аппетит, говорить не надо, имеет свои обширные связи со всеми частями организма, который привлеча к себе на помощь обоняние и зрение, кого хочешь, сможет свести с ума, заставив его пойти на поводу своего желудка, для которого совершенно ничего не значит голос разума. Который, несмотря на все свои крикливые призывы и настойчивые смертельные предупреждения, заглушается чваканьем и прожовом очередного желудка.
Ну, а в другой раз, когда бытие не слишком к тебе благосклонно, то голод избирает для себя прямую тактику и только стоит тебе, подтянув пояс, ослабить хватку, то голод тут же подобравшись к твоему горлу, старается ухватить тебя за него, требуя от тебя своего насущного употребления, с коим ты требовательно, иногда с ножом наперевес и подходишь к выражением всякой имеющей своё место жизни.
- Ну, чего там новенького у эллинов? - откинувшись по удобней на лавку, глядя на пускающего слюни Филона, обратился к нему Цилус, на первое время смирившийся со своим желудком, который унявшись от своих позывов, предоставил Цилусу возможность пуститься во всякие свои иные насущности.
- По всякому. - У Филона, всего вероятней, губа не только не дура, но весьма мстительно-продуманная особа, раз таким туманным образом, не торопиться вводить Цилуса в курс произошедших в полисе событий, что, наверное, и было замечено тем. Ну, а так как насыщение всегда приводит к благодушию насытившегося, то Цилус решил не жмотиться и, дав сигнал Филону, позволил тому приложиться к находящимся на столе яствам. Правда, проявленное Филоном преклонение перед столом, выраженное, как его невоздержанной, без должного разбора хваткой всяких кусков, а также невидимое им и такой же категорией едоков, как и он, но очень приметливое для такого рода элитариев, как Цилус, его особенное, под углом преломления своей гордости наклонение к столу, вызвало в Цилусе презрение.
В результате чего, в многотомный умственный труд Цилуса под названием "От стола к столу и до самой последней полати", была вписана новая презренческая глава, со своими, внушающими отвращение видами на это плебейское преклонение перед хлебом насущным. Которое, как он про себя заметил, совершенно не свойственно высокородным патрициям, для которых хлеб не роскошь, а лишь средство продвижения их политических идей. От того-то они, патриции, и восседают за столом с высоко поднятым патрицианским носом, и с высоты своего положения, со своим пренебрежительным отношением ко всякой материальности (того, что полно, то тем можно пренебрегать), могут существенно взирать на весь остальной преклонённый перед ними мир. Ну а этот мир, не имея такого, как у них должного достатка, благодаря этому, обретает истинное понимание ценности этого данного ему куска хлеба. Чему они (этот, окружающий их мир), как куску, так и пришедшему к ним пониманию, и должны быть по гроб жизни благодарны им, таким великодушным патрициям.
- Рассказывают, что некоторые нездоровые головы, подверженные своему нетерпению к чужому мнению, устроили выяснения отношений с такими же буйными головами, требующих от них сатисфакции, за свой неподобающий их умонастроению взгляд на совершенства этого мира.- Запивая мясо вином, начал свой определенно запутанный рассказ Филон.
- Чё, опять друг другу морды били.- Сделал свой краткий вывод Цилус, чья обильность обеда не зависела от длины и мудрёности сказанного.
- А-га.- Сорвалась эта краткость с языка Филона, испугавшегося за то, что он тем самым, выдал своё умение кратко излагать новости, в связи с чем, он может потерять часть своего насыщенного стола. Так что, ему срочно требовалось исправить эту ситуацию и придумать что-то впечатляюще интригующее, в результате чего, этот Цилус увлекшись, сможет забыть про всё ранее сказанное. "Любое знание, есть сила".- Филон вспомнил эту первейшую присказку, без которой не начинал изъясняться лукавейший Аристон, для которого подъём в самую спозаранку был не только питающей основой его жизни, но и связующим звеном его и всей другой окружающей его жизни полиса.
-Кто рано встает, тому бог подает.- Заявлял Аристон, к которому бог был особенно щедр, перво-наперво подавая ему всю необработанную информацию обо всём случившемся в полисе, за время сонного отсутствия граждан полиса. Ну, а полученные новости, Аристон в согласии со своим видением (- Мудрец, не подвержен ложным мнениям.- Заявлял Аристон), подчищал, отмывал и не оставляя видимых пятен, выносил на свет это грязное белье.
-Запомни.- Говорил Аристон Филону.- Наш мозг, не зря обладает всемерной памятливостью, и значит в соответствии с этой природной требовательностью, всё имеет свой смысл. И та же сплетня, только на первый взгляд выглядит безсмысленной болтовней, когда на самом деле, она несёт в себе большой для твоего разума тренинговый смысл. Так любая сплетня, способствует развитию разумности человека, позволяя ей во всем этом налёте скопления слов, развиваясь укрепляться в поисках крупиц истины.
- Елена! - это прекрасное имя, сразило своей догадкой Филона, для которого полученная сегодня новость из уст Аристона, о взятии под арест среди прочих и Гения. А его-то Филон, вчера заметил в близком окружении с Еленой, на которую вчера, не без трепета в душе, посматривал Цилус, которому уже пора указать достойное его зада место. Филон прищурившись, многозначительно посмотрел на эту жующую образину, которой он уже давно хотел дать шанс по полной опозориться, ну а себе соответственно, поржать над всем этим.
- Так вот, среди задержанных, говорят был замечен эфеб Гений.- Бесстрастно проговорил хитрый грайк, поглядывая на Цилуса, которому заявленное Филоном имя, ни о чём не говорило и тот только поведя носом, спросил:
- И что с того?
- Он говорят, близкий до дозволенной степени, друг Елены (произнесенное имя Елена, привело Цилуса к внимательной заинтересованности). Ну, а если оказать ему посильную помощь, то надо полагать, благодарности от Елены гарантированно не избежать. - Ох уж, лукав этот Филон, который своей небрежностью сказанного, в особенности в части гарантированной благодарности, к которой он примешал всю свою смачность глотания вина, заставило Цилуса определенно умопомрачиться в своём представлении всех тех степеней благодарности, которые он потребует от Елены. От чего его слюнопоток предвкушений, сорвав дамбу в виде губ, тут же понесся по его подбородку вниз, ну а сам Цилус, почувствовав невыносимую жажду, схватив кувшин, незамедлительно приложился к нему. Ну а после того, как он достаточно посовещавшись с кувшином, с помощью него добавил в себя соответствующего содержимого сосуда здравомыслия, то Цилус, получив должный толчок для течения своей новой мысли, сделал насколько можно независимый от своей желательной цели вид и, закинув ногу на ногу, спросил грайка:
- И каким образом, я могу ему оказать помощь?
- Предоставь ему в качестве защитника Это'та. Ведь в красноречии ему равных нет. Так что, благоприятный исход дела тебе обеспечен. - Грайк Филон, уже в процессе своих словесных выкладок, по физиономии Цилуса приметил, что тот, пожалуй, уже не просто склоняется к этому его предложению, а практически уже готов на всё то, что он ему скажет. Ну и в результате чего, многотомный умственный труд Филона под названием "От придурка к придурку и до самого последнего дурака", получил для себя новую неписанную главу, описывающей в себе это истошное преклонение всякой патрицианской дряни перед искусом, перед которым они, не смотря на всю свою искушенность, не могут устоять и готовы вновь, и вновь, всё ниже и ниже падать, что даже, кажется, что для них не существует никакого понятия дна.
- Ну....- Цилус решил было посомневаться, как шум со стороны его комнаты, заставил его и Филона отвлечься от этого его "ну", и повернуться в ту сторону откуда шёл шум, а вместе с ним и Это'т, или сначала Это'т, а потом уже вслед за ним или с ним шум. Что, конечно, интересно для любителя всякой относительности и требует своего отдельного рассмотрения, но в данный, занятый момент, ни у кого не было на это время и Филон заметив Это'та, очень информативно заявил:
- А вот и Это'т. - Как будто, не скажи он этого, то, пожалуй, никто из присутствующих, включая самого Это'та, не смог бы осознать его появления и наверное бы, мучились в догадках: "А кто же это таков?" -Причём, для самого Это'та, этот вопрос звучал куда более насущно. Ведь и он частенько задавался им: "Кто я? Что я?", - а тут, как оказывается, уже и свою форменную сущность потерял в глазах этих материалистов, отчего не только потеряешь веру в человека, но, пожалуй, и в самого себя. Так что Это'т, должен во век быть благодарным Филону и иже с ним, которые таким предупредительным способом, обозначают вашу сущность. После чего, вам ничего другого не остается делать, как материализовавшись в глазах остальных присутствующих, перестать миндальничать и начать ещё больше матереть, не спуская своего вида со всего того, что есть на столе. К чему надо сказать откровенно, Это'т уже был внутренне готов (в общем, к этому действу, он в любое время суток, даже не смотря на свой перегруз, всегда испытывал склонность), но при этом, никогда не позволял кому бы то ни было, безответно острить на его счёт.
Так что, неуклюжая попытка Цилуса выказать своё остроумие насчёт его:
- Сначала появляется этот огромный живот, а уж вслед за ним сам Это'т.- Не могла остаться без ответа, и Это'т остановившись у так манящего его взгляд стола, набрал воздуха, что ему было необходимо в связи с двумя предшествующими приходу сюда важными причинностями. Ведь когда Это'т пришёл в себя от этого неожиданного его поворота из спящего состояния в приподнятость, вызванного внешним толчком, то он, как и всякий преодолевший границы сна, собирался вдохнуть в себя бодрствующего, порцию бодрящего воздуха. Ну а этот воздух, по своей консистенции, не сказать, что он был не бодрящим, а он в некоторой степени, был уж слишком приободряющим тебя к тому действию, чтобы со всех ног ломиться с этого одухотворенного тобой места(в чём Это'ту не было равных).
Так Это'т, сидя на кровати, вдохнул в себя этого выпущенного из своих недр безумства и сначала приняв это выветривание его мыслей, следствием козней его противников, затем ещё немного посидел, по принюхивался к тому, что несёт в себе этот запах (Для настоящего мудреца и исследователя не существует слова похабность. Всё это есть естество, которое при внимательном его изучении, может дать тебе массу новых знаний об объекте исследований) и уже после этого своего нюхательного действа, чуть не задохнулся от возмущения от такой ненасытности, которая несла в себе вся эта заключенная в запахе затрапезность того едока, который выдавал в свет такую свою в себе неуёмность. Ну и уже вслед за своим возмущением, Это'т и оказался здесь рядом со столом, за которым не позвав его, уже облизывают свои губы и пальцы эти обжоры Цилус и Филон.
- Качество звучания слышу, а вот качества сказанного не ощущаю.- Предварил свой ответ Это'т.- Говоришь, значит, живот идёт первый.- Это'т для своего приличия зевнул, усмехнулся, почесал свой живот и уставившись на Цилуса, начал рассказывать очередную басню.
- Как-то живот и ноги поспорили, кто сильнее. Ноги каждый раз хвастались, что столько в них силы, что они и самый живот на себе носят; но живот отвечал: "Эх, любезные, кабы я не принимал пищу, ничего бы не могли вы носить". - Это'т смерил взглядом Цилуса и не ожидая приглашения к столу, лихо пододвинул собой Филона и принялся единолично обсуждать с представленными на его обозрение кушаньями их отдельные мясные достоинства, отправляемые в рот и костяные недостатки, отправляемые уже в утиль, куда-нибудь в дальнюю сторону.
- Слушай Это'т, как ты относишься к тому, чтобы проявить свой дар красноречия, в благородных целях защиты невиновного.- Цилус выждав когда Это'т возьмёт паузу от своего безудержного поглощения, спросил его.
- Ну, если по сути, то не виновный не нуждается в защите. Ну, а если всё-таки такое случилось, то, скорее всего, он был ложно обвинён и значит, придётся вывести на чистую воду обвинителя. И ведь, что интересно, так это то, что при кажущейся единой цели обретения справедливости, существует несколько разных путей для её достижения. Так одних прельщает поиск справедливости, ради которой они готовы поразбивать не только свой, но и чужие лбы своим лбом, ну а другим кажется заманчивым другой путь, лежащий через поиск несправедливости, который в свою очередь, подразумевает разбивание чужих лбов уже о свой. И вот, я даже и не знаю, какой путь, так сказать, более, если не истинный, то, как бы благоразумный. Ведь если при первом пути, где ты в своем целеустремленном поиске справедливости ищешь для неё устанавливающие её доказательства (- Ты бьёшь своим лбом чужие лбы,- пояснил Это'т.), то при втором пути, твои действия заключаются в установлении подтверждающих бездоказательность претензий того, кто имеет свое мнение на свою непреложную и твою поколебимую им справедливость (-Ты разбиваешь чужие лбы об свой.- Вновь прибегнул к пояснению Это'т .). В общем, мне, что в лоб, что по лбу. Я согласен. - Это'т, что есть силы выдохнул и как в своё время Цилус, схватил кувшин и очень крепко приложился к нему.