Почему-то первое, что, а вернее кто, приходит на ум, когда обращаешь свой взгляд в глубину веков, в далёкое, далёкое прошлое, то это один видный естествознатель, известный всем по имени Дарвин, со своим происхождением видов и естественным отбором. Что ж, не буду лукавить, а я с ним во многом согласен. В частности в том, что природой в качестве продолжателя рода, путём неимоверной борьбы за выживаемость, из миллиона претендентов, был выбран именно я. И при этом, я сам всего достиг, несмотря даже на то, что на тот момент во мне не было ни капли разума, и мною двигала моя жизненная сила. И если Дарвину так хочется, то пусть всё это будет называться естественным отбором.
Правда, право я не понимаю, из кого ещё можно было выбирать, и у меня прямо-таки с языка слетают отборные слова в адрес всё того же Дарвина, если он допустил в своём сочинении некую, неизвестную мне мысль. И что-то мне подсказывает, что и сам Дарвин считал естественным то, что природа остановила свой выбор на нём, таком умном, и оттого он теперь ей дифирамбы поёт. Пресмыкается, в общем. А это говорит о том, что он недалеко от обезьяны эволюционировал (вот почему он, в своих работах столь много внимания обезьянам уделил, близок им, в общем), в отличие от того же меня живорождённого, а не как он из яйца своего понимания жизни вылупившегося.
Да, кстати, о яйце. И ответ на допотопный вопрос о первоочередности появления яйца или курицы, лежит в плоскости понимания вот таких умников, как Дарвин, которые задаются этим вопросом лишь для того, чтобы задаваться им с глубокомысленным видом, и тем самым умника из себя строить и показывать себя крайне занятым человеком. А не будешь демонстрировать занятость, то тебя немедленно за бездельника примут и затем заставят что-нибудь по дому делать. Ведь некоторые вопросы для того только и возникли, чтобы существовать, как некая каверза для человека, указывающие ему на то, что он всего лишь человек и выше головы ему не прыгнуть.
- Чарльз, хорош делать вид, что чем-то занят. Иди коров накорми. Сам же говорил, что труд сделал человека из обезьяны, а сам между тем и палец об палец дома не ударил. - Уж и не знает, чем ещё достать Дарвина, его до чего же вредная супруга Эмма. Просто поражая его своим нахальством и откровенным передёргиванием фактов. Как это он палец об палец не ударил. А кто спрашивается, намедни, гвоздь к табуретке прибил (почему к табуретке, так в неё было удобнее), в ответ на очередное её зубоскальство и принижение его мужского достоинства, пока что в части его ничего по дому сделать не допросишься. А вот если бы она, своим, вечно косящимся в непонятную для Дарвина сторону взглядом, на этот раз указывая в сторону спальни, посмела с укоризной и отчасти досадой заикнуться о его, даже не неспособности стать зачинателем рода (там всё в порядке), а подходу к этому делу только с исследовательских позиций, - трепло, а не родоначальник, - то Дарвин на этот раз не стал бы с ней церемониться и показал бы ей, где раки зимуют (это была одна из его новых, так и незаконченных теорий, пришедшей ему в голову во время вот таких домашних свар).
- Да как ты смеешь, так безбожно врать?! - перекосившись в лице, возмутился Дарвин. - Сама же прекрасно знаешь, что это не так, а всё равно так говоришь. Да и, в конце концов, может же человек устать. - С трагизмом в лице добавил Чарльз. Но супруга Чарльза Эмма, к его сожалению, что подтверждается его же теорией, особа дюже крепкая, как физически, так и в диалектическом материализме, и поэтому ему не стоит ожидать от неё послабления. Ведь она не только прошла естественный отбор, - огонь, воду и медные трубы, - но и реализовала саму себя, пройдя жесточайший отбор с видовой стороны. И что интересно, так это то, что самым крепким препятствием на пути к их счастью, можно не верить, а был сам Чарльз, со своими скорее близорукими, нежели недальновидными взглядами на неё.
В общем, он, как и всякий учёный, с задатками гения, по большей части дня живущий в глубине своих мыслей и размышлений, и оттого незамечающий людей рядом с ним находящихся, в упор не замечал своего счастья в лице Эммы. Так что Эмме пришлось изрядно потрудиться, прежде чем Чарльз её заметил и понял, что без её внимания к нему, - она вовремя подушку под его зад подложит (все самые знаковые гении страдали геморроем, который их и мотивирует к открытиям - этим гениям всё на месте не сидится, как будто в заднице что-то свербит, бытовала ещё такая поговорка) и спичку зажжёт для его трубки, - все его потуги сделать величайшее открытие обречены, если не на провал, то, как минимум, на не успех - его поднимут на смех за это своё открытие, удивившее не только простых людей, но и видавших виды и всякое слышавших учёных. Что, между тем, отчасти и случилось с открытием Чарльза. А это всё, не раз в пылу горячности Чарльза, наводило его на мысль о самоубийстве своего открытия.
- Как Галилей отрекусь, а затем посмотрю, каким путём пойдёт человечество, пренебрёгшее мной и моей мыслью. - Прямо всё внутри Чарльза холодело при одной только такой мысли, обрекавшей человечество на движение, а точнее, застой в свой без эволюционный тупик. - Я-то буду эволюционировать, а ты, человечество, всё будешь топтаться на месте, - здесь Чарльз, конечно, перешёл все грани, перейдя на ты с человечеством, но его можно понять, он сейчас в мыслях эволюционировал, а человечество нет. И Чарльз даже слегка себе позволил вознестись над остановившимся в своём развитии человечестве и снисходительно посмотреть на него сверху вниз, само собой только в его воображении. Ведь каждый не рядовой учёный, а что уж говорить о тех из них, кто чуть ли не гении, обладает феноменальной памятью и воображением, и даже можно сказать больше, от степени воображения и фантазии в его голове, зависит учёная степень учёного. А не будь в голове учёного воображения, то, что тогда его будет мотивировать на исследовательскую деятельность и отчего он будет отталкиваться в своих учёных изысканиях, о которых до настоящего дня никто не имел ни малейшего понятия и даже себе представить не мог, что такое может быть и за всем этим вот такая невероятная вещь скрывается.
А Чарльз между тем, лежит у себя на кровати и ухмыляется при виде того, до чего себя человечество довело и доводит, не прислушавшись к его учёным советам.
- Ну, топчись, топчись человечество на одном месте, - похихикивает себе в усы Чарльз, отчётливо видя, как человечество дальше сапог не ушло, - таким регрессирующим темпом вы в болото застоитесь и скоро перестанете размышлять о смысле и цели жизни. А зачем, когда всё наглядно видно и ясно - главное в жизни устоять на месте и не упасть. И как было тысячу веков назад, так и через тысячу веков будет тоже самое. Как говорили на одном, только самим понятном языке, так и продолжим так браниться. И как подходили к дамам господа с дискриминационных позиций воодушевления и деликатности обхождения, так и будут им руку подавать и пододвигать им стул за столом, нисколько не заботясь об их праве на выбор, и может быть, наличия желания самой подвинуть себе стул. - Чарльз, так рассуждая, явно что-то о будущем знал.
И так бы человечество, а это каждый из нас, кто не приходился близким родственником этому мстительному Чарльзу, прибывало в своей отсталости, в девятнадцатом веке, совершенно не развиваясь, если бы Чарльз не передумал и вскоре не сказал своё: "А оно всё же эволюционирует!". И это всё благодаря его Эмме. Которая не может без того, чтобы за что-нибудь не накричать на него - ей без этого спокойно не спиться.
- А что, без света не думается?! - с порога в спальню завела свою возмущённую шарманку Эмма, указывая на горящую лампу. И Чарльз не успевает ей даже возразить: "Да, так светлее мысли рождаются", как она своим дополнением срезает все его потуги на возражения. - А мне потом думай, где искать деньги на керосин. - И Чарльз, припёртый к стенке аргументами Эммы, ничего не может возразить и тушит лампу. На чём его унижения не заканчиваются. - А ну подвинься, лодырь, разлёгся на всю кровать, - из темноты, чуть сбоку от Чарльза, доносится недовольный голос Эммы. И Чарльз вновь не успевает отреагировать, как он уже физически прижат к стенке, массивным толчком Эммы в бок. И Чарльз, прижатый всем собой и главное головой к стене, от безвыходности своего положения, про себя всхлипнул и вдруг понял, что человечество имеет право на прощение, а вот Эмма нет.
Между тем очередной спор между Чарльзом и Эммой в самом разгаре. И Эмма в ответ на его вполне аргументированное заявление, не только не устыдилась своего дерзновенного поведения, в котором она ещё смеет перечить своему мужу-кормильцу, что указывает на то, что она не читала домострой, а она в один момент выпрямляется, - она до этого мыла полы, а Чарльз вносил свою лепту в наведение чистоты тем, что вначале следил, а затем встал посреди комнаты, как истукан и всем своим видом начал выбешивать Эмму, - к похолоданию спины Чарльза скручивает в узел тряпку досуха, и громогласно заявляет. - Ну, ты и подлец! - И вслед за этим так своей головой покачала, что Чарльзу стало до жути страшно, а уж спрашивать о том, почему он подлец, то он об этом и подумать не смел. - Пусть буду подлец, и на этом пусть будет всё. - Молил про себя проведение Чарльз.
Ну а его Эмма на этом естественно не останавливается и ей повода даже не надо, чтобы найти причину наорать на Чарльза. - Интересно, - подбочившись руками, страшной интонацией голоса проговорила Эмма, - а почему это ты не интересуешься, почему я тебя подлецом назвала? Неужто для этого есть все основания? - с глубоким подтекстом задалась вопросом Эмма, вперившись взглядом в него.
А Чарльз, если честно и сам не знает, почему это так вышло, и скорей всего, оттого, что он растерялся. Но разве ему сейчас в этом поверят, если он это скажет, да ни за что. И Чарльз...Да ничего Чарльз не успевает, за него всё скажет и объяснит его благоверная Эмма, с половой тряпкой в руках, которая вскоре, как что-то подсказывает Чарльзу, будет смывать с его лица все следы его живой выразительности. А простыми словами, она так врежет ему тряпкой, что его только видели стоящим на ногах. А вот если посмотреть вниз, на пол, то там можно будет увидеть плачущего Чарльза, сбитого с одного удара тряпкой по лицу.
- Ну и прохиндей ты, Чарльз. - Не сводя своего, насквозь видящего всю подлость души Чарльза взгляда, начала себя заводить Эмма. - Теперь-то я поняла, какой ты на самом деле человек. А я-то всегда думала, что ты всего лишь параноидального типа сноб, - оттого ты столь большое внимание уделяешь человеческому роду, - ан нет, это, как оказывается, всего лишь цветочки. А твоё объяснение: "У меня на роду написано таким быть", есть всего лишь твоя уловка для меня. А если это так, то я хотела бы знать, что мне на роду написано. Ну, - Эмма требовательно посмотрела на Чарльза, - что молчишь?
А что Чарльз может ей сказать такого, чтобы она успокоилась, да ничего. Он отлично знает: чего бы он не говорил, это её не успокоит, если она сама к этому не склонит себя. А для этого нет лучше средства, которое сейчас находится в её руках. Ну а если ему всё равно не отвертеться от тряпки, то к чему все эти его унижения. - Буду прямо в глаза смотреть опасности. - Всё же решил прищуриться Чарльз, продолжая молчать.
Эмма же, видя насколько её Чарльз невыносимо упёртый тип, считающий, что всё должно быть так, как он того хочет, ещё больше на него рассердилась и расстроилась за себя несчастную, вынужденную жить с таким жестоким, бессердечным человеком.
- Хорошо Чарльз, - совершенно неожиданно для Чарльза, вдруг примирительным тоном голоса говорит Эмма. Что не может не напрячь его и по-особенному испугать: Что она ещё придумала? - Давай начистоту, - заговорила Эмма, невольно заставив Чарльза бросить оценивающий взгляд на пол. Что было замечено Эммой, всегда придирчиво относящейся вот к таким взглядам: Вот только попробуй выразить критичность взгляда! - Но Чарльз нем лицом и Эмма не сбивается со своей мысли. - Ты же знаешь, что я тебя, как облупленного знаю, и поэтому тебе не стоит увиливать от ответа и искать отговорки. Так что я жду от тебя прямого ответа на мой звучащий в единственном экземпляре, прямой вопрос. - Эмма на этом месте сделала кульминационную паузу, для того, чтобы Чарльз осознал всё ею сказанное и даже не думал мухлевать с ответом. А Чарльз об этом и не думал думать, а он в предчувственном напряжении принялся судорожно соображать, пытаясь нащупать то, о чём она хочет его спросить.
- Неужели подозревает? - похолодев в сердце, вопросил себя Чарльз. - Но в чём? - вслед задался вопросом Чарльз, совершенно не понимая, в чём его можно заподозрить таком, за что ему было бы стыдно и неловко. А этого, скорей всего, и добивается Эмма, деструктивный человек, который получает удовольствие от его неловкостей и падений на мокром полу. - Так вот почему, она его так часто моет! - потрясла догадка Чарльза, осознавшего всю полноту коварства Эммы. - Но в чём она меня подозревает и может подозревать? - вновь задался прежним вопросом Чарльз и принялся строить свою логическую цепочку, которая и привела его к единственной мысли: Она, как супруга со стажем, просто обязана подозревать меня в связях на стороне! - И что интересно, то эта мысль несколько порадовала Чарльза, несмотря даже на то, что реальных оснований для таких подозрений Эммы не было. - Нет, так будут. - Торжественно возмутился про себя Чарльз. - Надо срочно завести интрижку. - Пришёл к решению Чарльз и тут же натолкнулся на проблему отсутствия кандидатур на эту роль. - Но с кем? - задался вопросом Чарльз, принявшись вспоминать всех своих знакомых дам, подходящих на эту роль.
Но среди его знакомых дам нет ничего достойного, чтобы можно было рисковать своим безупречным именем и так уж и быть, браком с Эммой, вроде как счастливым. Здесь Чарльз искоса посмотрел на Эмму и вроде как сердцем почувствовал, что она ему дорога. И Чарльз, на волне этого, до удивления редкого чувства, уже собрался пойти на примирение с Эммой, но тут им замечается тряпка в её руках, непередаваемый запах которой ничем не выбивается из его мозгов, и Чарльз закипает в негодовании и решает, что просто обязан подтвердить эти её подозрения.
- Но только обязательно молодую! - Чарльз укрепил себя в решении быть не безосновательно заподозренным.
А Эмма, между тем посчитав, что она достаточно дала времени Чарльзу, чтобы он одумался и понял, что врать ей бессмысленное дело, задаёт свой звучащий в единственном экземпляре вопрос. - Чарльз, - холодным и прямо-таки каким-то замогильным голосом приводит к вниманию Чарльза Эмма. Чарльз взбадривается и, в готовности сломя голову убежать отсюда при случае, с полным вниманием посмотрел на Эмму. Эмма же продолжает, - посмотри на меня внимательно и ответь на мой вопрос. - Чарльз, не сильно понимая, что он там, в ней, такого ещё не видел, всё же не отказывает ей в этом праве и со всем вниманием смотрит на неё. Но в Эмме всё по-прежнему, и Чарльз в полном недоумении по поводу этой выходки Эммы, которой видимо заняться нечем и она, таким дурнейшим образом, себя занимает, начинает выходить из себя.
- И чего спрашивается, она этим добивается? - вопросил себя про себя Чарльз. - Хочет сказать, что я ей мало уделяю внимания и совсем в её сторону не смотрю. Право, какая несусветная чушь. - Всё также про себя возмутился Чарльз. - Да практически вчера, я на неё смотрел. И ей тогда ещё не понравилось, как я на неё смотрю. Она ещё начала возмущаться, спрашивая меня: "Чего это ты так на меня смотришь, неужто что-то дурное на мой счёт задумал?". Вот же бабы, что за противоречивый народ. И что им нужно и сами не знают. И посмотришь на них, это у них вызывает вопросы, и не смотришь, то опять вопросы. - Чарльз еле удержался от того, чтобы в негодовании не пожать своими плечами. Что неминуемо вызвало бы раздражение у Эммы: "Вот же паразит, я его ещё ни о чём не спросила, а он уже недоволен и всё отрицает!", со своей новой порцией вопросов.
Но так как Чарльз в очередной раз проявил хладнокровие и выдержку, то Эмма не отвлеклась и задала ему свой долго им ожидаемый вопрос. - Ты, Чарльз, меня точно ни с кем не перепутал? - После чего она прямо-таки вцепилась в него своей внимательной к каждому движению его души и лица хваткой. А Чарльз и не собирается от неё что-либо скрывать, так он удивлён этим её вопросом. - Что это ещё за вопросы такие?!
- Как это? - ничего не понимая, спрашивает вслух Чарльз. А Эмма в своём прежнем, невозмутимом, как будто так и должно быть и никак иначе, репертуаре. - А как это всегда бывает, - с неописуемым в своей самоуверенности выражением лица, даже не говорит, а делает заявление Эмма, - хочешь одного, а получаешь то, что доступнее.
- Это ты на что намекаешь? - продолжая недоумевать, вопрошает Чарльз, в голосе которого начали проскальзывать нотки оскорблённого достоинства.
- На происхождение твоих взглядов на меня и видов понимания. - Выпаливает свой ответ Эмма, сбивая окончательно с толку Чарльза. На которого, между тем, снизошло откровение. - Вот оно, недостающее звено для моей новой работы. - Ахнуло почти много чего внутри Чарльза, не перестающего даже в самых ответственных случаях и разговорах по душам с Эммой, быть учёным с большой философской буквы. А когда он находился на пути к какому-нибудь открытию, то он только одну часть процента своего внимания уделял своему быту и Эмме, подпадающую под эту категорию бытия Чарльза. При этом Чарльз, как и всякий учёный, часто увлекался и переносил на свою семью, не только все заботы и тяготы по своему материальному обеспечению, но бывало, что рассматривал свою семью в качестве подопытного материала. И вполне вероятно, что Эмма сама того не зная, стала жертвой странных и ещё не доказанных теорий, такого скрытного, когда дело касается семьи, Чарльза. Да и как она могла знать, если от неё всё скрывают, объясняя это тем, что узнай она об этом, то ни в какую не даст своего согласия быть объектом эксперимента и наблюдения, и ещё скандал устроит.
- Так её и назову, происхождение видов. - Решил Чарльз, исподлобья поглядывая на Эмму, если быть откровенно честным, то не до конца верующей в его исследовательский гений. А вот если бы она безоговорочно верила ему, то, во-первых, она бы не называла его бездельником и лоботрясом, вечно своим раздражением выводя его дома на улицу погулять, во-вторых, с ехидным видом не интересовалась у него, когда его работы получат признание, и не только у его собутыльников, в этом, так называемом им учёном совете, но и где-нибудь ещё, и самое, наверное, главное, Эмма проявляла бы к нему заботу и во всём его поддерживала, а не противоречила каждому его слову, даже если он соглашался с ней; а она и это воспринимает в штыки.
- Ну так что скажешь? - видимо устав ждать, Эмма вновь задаётся вопросом. Ну а очнувшемуся от своих дум Чарльзу, сейчас нужно быть как нельзя лучше достоверным и убедительным в своём удивлении. И Чарльз мобилизует все свои артистические таланты, которые в нём тоже имели место (все гении талантливы во всём, особенно в деле обмана времени и если необходимо, то и своих современников) и с выразительным негодованием в лице, начинает демонстрировать непонимание такого подхода к себе со стороны Эммы. - Да с кем я тебя смог спутать? - искренне удивляется Чарльз, - Если ты одна на всём белом свете такая. - А вот здесь Чарльз оставил место для домыслов насчёт Эммы, - какая ещё такая? - и не без оснований не слегка покривил душой. Ведь он считал, что разнообразие форм живого, не столь разнообразны, и имеют место свои совпадения. И значит, что где-то есть ещё точно такой же человек, как Эмма (это правило не относится к таким людям как Чарльз, они выпускаются в единичном экземпляре, а иначе мир их двоих не выдержит).
И Чарльз на этом не остановился и принялся глубоко в себе домысливать. - А если в этом вопросе Эммы есть глубокий подтекст, и она, таким образом, намекает мне на абсолютно идентичную с ней даму? - в том самом волнении, которое охватывает Чарльза в те редкие минуты, когда он вдруг нападает на след какого-нибудь неизвестного доселе открытия, задался вопросом Чарльз, подспудно чувствуя, что неизвестное открытие где-то рядом. Вслед за этим, Чарльз с новым взглядом первооткрывателя, но при этом придерживаясь осторожности, смотрит на Эмму и пытается в ней отыскать то, что он раньше в ней не видел. Но там, как кажется и видится Чарльзу, ничего вроде бы нет нового, и всё по прежнему - обращённый на него сверх критический взгляд Эммы. И Чарльз в один момент даже проявил слабость, и собрался было отступиться и прекратить поиски: "Я и с одной Эммой никак не слажу, а что будет, если их будет двое?!", но потом в нём всё-таки взяла верх его учёная сущность, и он взял себя в руки и решил довести это дело до конца, каким бы оно не было.
- Да если я найду вторую Эмму, то это же целая кладезь знаний для любого учёного. - Воодушевил себя Чарльз, принявшись раздумывать над тем, как вытянуть из Эммы имя той, с кем по её мнению, он мог её перепутать. - Но как? - задался очередным вопросом к себе Чарльз. Но он не успел на него ответить, так как тут подоспел вопрос со стороны Эммы.
- Вот только не надо мне врать! - вдруг вознегодовала Эмма, придя в себя после такого неприкрытого посыла Чарльза к её чувствам. Где он посредством комплиментов и лести попытался заморочить ей голову и тем самым оставить её без ответа на свой вопрос. И Эмма, как только поняла, какой негодяй её Чарльз, готовый на что угодно и даже на комплимент ей, лишь бы уйти ответа за свои осуждаемые ею и, скорей всего, обществом, поступки неприличного характера, не помня себя от обуявшей её ярости, обрушилась на Чарльза с первым же пришедшим ей в голову именем. - А как насчёт леди Сапог?! - уставившись на Чарльза, Эмма своим громогласным голосом чуть было не осыпала с потолка всю штукатурку.
- Что?! - чуть не поперхнулся в ответ Чарльз, потрясённый до глубины своей души таким предположением Эммы. - Где он, без ложной скромности, видный представитель своего класса и пола, и где леди Сапог, с виду и есть сапог. А Эмма, между тем, совсем иначе интерпретирует это замешательство Чарльза. Она в этом видит признание им вины. - Если бы между ними ничего не было, то зачем тогда Чарльз так разнервничался. - Всё прекрасно поняла за Чарльза Эмма, тут же и немедленно указав ему на это.
- А то, что и сейчас, её прозвучавшее имя тебя зацепило. - Эмма своим заявлением прямо-таки ставит в тупик Чарльза, даже и понять не могущего, как так можно думать и что можно на это возразить. А не возразить он не имеет права, ведь тогда Эмма сочтёт, что это действительно так. И ему придётся всю свою жизнь каяться перед ней за эту свою несуществующую связь с леди Сапог, чего он, может быть, и вытерпел бы, но жить в глазах Эммы и всех её кумушек, человеком, не просто преступившим свой долг честного человека, а преступившим его с леди Сапог, - вон посмотрите на этого невероятно паскудного господина в сапогах, всё никак забыть свою не наглядную не могущего, и в память о ней надевающий сапоги, - то такой несправедливости он вынести точно не сможет. И как-нибудь осенним вечером, в самую ненастную погоду, он возьмёт и из принципа не наденет сапоги, чтобы в эту погоду на улице прогуляться и, промочив ноги в туфлях на тоненькой подошве, сляжет с хворобой в кровать, и так никогда больше из неё и не встанет. А Эмма пусть потом всю свою оставшуюся жизнь себя попрекает тем, что так была несправедлива к честнейшему из людей, её Чарльзу, чьим последним словом было, не как все на него напраслину наводили, леди Сапог, а моя дорога Эмма, как ты была не права на мой и леди Сапог счёт.
И хотя противницы Чарльза из числа кумушек Эммы, будут пытаться сопротивляться, заявляя, что Чарльз тот ещё ловкач и, что он всё равно перед смертью вспомнил леди Сапог, Эмма ценой своей жизни уже будет переубеждена в справедливую для Чарльза сторону.
- Но меня всё-таки интересует, кто всё-таки эта леди Сапог? - в итоге всех этих размышлений и представлений, задался про себя вопросом Чарльз. А искать ответ на этот вопрос, как обычно нет времени, и Чарльз, заметив, что Эмма начинает волноваться за него, скручивая тряпку в руках, вновь прибегает к помощи своего актёрского таланта, и досадливо усмехается в ответ. - Это уже невыносимо и ни в каике рамки не умещается, Эмма.
- Ладно. - Неожиданно для Чарльза, Эмма соглашается с ним и тут же перенаправляет свой удар на другую, более реальную что ли мишень. - А что насчёт фрейлин Лизы? - задаёт вопрос Эмма, всматриваясь в Чарльза. А Чарльз в ответ и в правду искренне удивлён.
- А это ещё кто? - в недоумении спрашивает Чарльз. Эмма же видя, что Чарльз и в правду не понимает, о ком она спрашивает, приступает к объяснению. - Помнишь тот вечер, когда мы в первый раз были представлены друг другу? - глядя куда-то сквозь Чарльза, спросила его Эмма.
- С трудом. - Про себя ответил Чарльз, вслух сказав противоположное. - Конечно. - А как только произнёс, то к своему удивлению, не только вспомнил тот самый знаковый для себя вечер, а он как будто вновь там оказался и сейчас заново всё переживал.
Вот он, подающий большие надежды учёный, о котором не как это всегда бывает, никто и ничего не слышал, кроме узкого круга специалистов, с кем он по вечерам в баре выпивает, а о нём уже разошлась молва, как о несущем несусветную ересь молодом человеке. И видимо по этой причине, он пользовался повышенным вниманием со стороны представителей знати этого городка, где он прославился своими возмутительными идеями, возмущающими дух местного падре и людей близких к нему и другим идеям, и заодно в качестве интересного человека с новыми мыслями, был часто приглашён в дома первых и всеми уважаемых лиц города.
- Ну и пусть, - догадываясь о причине своей популярности, и почему он в очередной раз приглашён на приём, на этот раз даваемый графом Сельжуком, Чарльз с этим посылом решительно плюнул себе под ноги и, постучав специальным молоточком по двери, дал о себе знать лакею, находящемуся с другой стороны входной двери, ведущей во внутренние апартаменты особняка графа Сельжука.
Дверь немедленно открывается и сверху на Чарльза смотрит под два метра роста лакей. И хотя Чарльз в то время был относительно молодой учёный (у учёных возраст, иначе, чем у простых людей отмеряется и его многоопытность это совсем не та опытность, чем у людей с опытом повседневности) и соответственно своей молодости храбр и горяч, всё же ему вид лакея на воротах совсем не понравился. - Всё, хватит. Не буду я больше на потеху этим бездельникам, ничего не понимающих в науке, рассказывать о моих теориях. - Принял решение Чарльз и всё же не сдержал данное себе у входа слово. А всё потому, что он горяч, когда дело касается науки, и не может смолчать, когда эта, ничего не имеющая общего с науками публика (если только, как потребители), начинает из себя строить больших знатоков наук.
Но, впрочем, у него скорей всего, другого выхода и не было. Ведь как только он вошёл в гостиный зал, то немедленно привлёк всеобщее внимание к себе и был встречен графом Сельжуком, принявшимся его представлять, не только как перспективного, с идеями учёного, а того самого учёного(!), - с многозначительным видом это говорил граф Сельжук, - у которого на ваш, герцог Лихтенштейн, и на ваш, баронесса Штоц, счёт, есть потрясающие идеи и выводы.
- Это что ещё за идеи и мысли? - сразу полез в бочку герцог Лихтенштейн, не терпящий свободы и идеи в чужих и вообще головах.
- Те самые. - Многозначительно говорит граф Сельжук, загоняя герцога в угол своего и всех вокруг непонимания.
- Да что же это такое?! - Начинает закипать герцог, и граф вынужден раскрыть перед всеми и перед ним в том числе, секрет Чарльза. И граф, выйдя вместе с Чарльзом в центр гостиной, начинает говорить. - Наш молодой учёный не просто выразитель бытующего в учёной среде прогрессивного мнения, а он выразитель всего того отрицания нашего мира, которое заставляет людей становится учёными, заставляя их всё подвергать сомнению. - Граф перевёл дух и добавил. - А если ближе к теме, то он выразил сомнение в началах нашего мира. И по его особому убеждению, всё вокруг и мы в том числе, явились на свет не благодаря божьему соизволению, а вопреки ему, так я это называю. Иными словами, в результате длительного природного процесса, называемым им эволюцией. - Чарльз со своей стороны озлобился на графа, так безбожно его идеи перевравшего, но ничего ему не сказал и продолжал наблюдать за собравшихся вокруг них гостями, принявшихся на него с повышенным интересом смотреть и изучать. К тому же среди гостей графа, Чарльзом были замечены весьма и весьма интересные молодые особы, которые не сводили с него своих восхищённых его смелостью взглядов. А это одно стоило того, чтобы выглядеть в глазах графа и других неучёных господ, странным человеком с не менее странными идеями.
- Я ничего не понял. - Развёл руками герцог, искренне ничего не понимая. И Чарльз совсем не в обиде на этого престарелого герцога и он даже рад, что герцог его уже забыл, а вот баронесса Штоц, не смотря даже на её красоту, - а Чарльз себе позволил задержаться взглядом на её красивом, но как сейчас выясняется, не совсем умном лице, - Чарльзом не будет прощена за эту её памятливую находчивость.
- Так вы тот самый Чарльз?! - на всю гостиную вопросила баронесса Штоц и все в один момент догадались, кто этот самый Чарльз. И тут как только все об этом догадались, то вслед за этим, на Чарльза во всех сторон посыпались вопросы. Где самый безобидный был: "А вы, Чарльз, не шутите?", тогда как все остальные, не отличались новизной и своей заезженностью уже осточертели для Чарльза. И хорошо, что все эти вопросы посыпались на него скопом и Чарльз не имел возможности на них отвечать. И так до тех пор, пока слово не берёт хозяин особняка, граф Сельжук, - гостиная мгновенно погружается в тишину, - и, повернувшись к Чарльзу лицом к лицу, обращается к нему. - Вот скажите мне Чарльз, вы, надеюсь, разрешите мне вас так называть, - делает оговорку граф и, получив от Чарльза разрешение, продолжает, - какие ассоциации у вас появляются при виде наших благороднейших и прекрасных дам. - Указав на близстоящих дам, замолкает граф.
- Я, граф, не смею. Да и не мне и кому-либо другому не позволительно это будет делать. - Отвечает Чарльз, в делах этикета и обходительности с дамами тоже учёный.
- Понимаю. - Многозначительно говорит граф Сельжук. - Но этого просят сами леди. И если мне не верите, то сами на них посмотрите. - Граф рукой указывает на собравшихся вокруг дам и Чарльз, последовав взглядом за рукой графа, немедленно попал в ловушку всех этих обращённых на него взглядов дам, с придыханием смотрящих на него и ждущих от него для себя, а лучше для всех остальных, приговора. И первое, что сразу осознал и понял Чарльз, так это то, что ему от этой, столь требовательной и внимательно следящей за каждым движением его души публики, уж точно не отвертеться, и если он хочет хотя бы остаться в их глазах человеком благоразумным и имеющим право на существование в их глазах, то ему нужно как следует постараться, чтобы оформить свои идеи в подходящие для их слуха и чувствительных сердец формулировки. А иначе без обмороков и падений на пол никак не обойтись.
И хотя это будет на руку некоторым молодым офицерам, которые, скорей всего, будучи наслышанными о его успехах на приёмах у других сановников, где немало поразбивало об пол своих затылков разного рода и статуса дам, и подбили графа пригласить его на этот званый вечер, всё же для Чарльза это обязательно в итоге обернётся встречей с тем двухметровым лакеем, который по сигналу графа немедленно сюда прибудет и под белые рученьки его выбросит отсюда (вот почему Чарльз так напрягся, когда его встретил в дверях, он умел заглядывать в будущее, как впрочем, все учёные с именем).
А Чарльз, между прочим, ещё не садился за стол отобедать, - а он как бы на это рассчитывал и не ел весь день, - и поэтому он, хотя бы до приглашения за стол, должен оттянуть эту неминуемую встречу с лакеем. Но с другой стороны, Чарльз ещё не был приучен семейной жизнью, прямо в лицо, безбожно врать дамам, а особенно интересным, даже при помощи комплиментов, а это крайне осложняло создавшуюся ситуацию, где с одной стороны на него давило его голодное естество, а с другой на него так возбуждающе аппетит смотрело столько разноплановых дам, где особенной внимательностью к нему выделялась одна великолепно сложенная природой фрейлин. И Чарльз окончательно растерялся, не зная, что делать и с чего начать свой вывод отсюда под белые рученьки.
И хорошо, что рядом с ним стоял граф Сельжук, который, как сейчас выяснилось и сзади на ухо услышалось Чарльзом, имел собственные, полные жестокости взгляды на женский пол, был яростным их противником и при этом большим шутником. - Не тушуйся, Чарльз. Скажи им всё, что ты всегда хотел им сказать. - Прошептал Чарльзу на ухо граф. - У тебя есть такая великолепная возможность, сказать им в лицо, всё, что ты о них думаешь, о которой не может мечтать ни один женатый и просто господин. И не голословно, а всё с позиции науки, аргументируемо фактами и доказательствами. И им, как бы этого не хотелось, а крыть будет нечем.
- Но тогда они меня все возненавидят и откажут мне в праве на общение с собой; и притом повсеместно. - Прошептал в ответ Чарльз.
- Что ж поделать, этот ваш учёный крест, быть не понимаемыми и гонимыми своими современниками. - Сказал граф. - А что насчёт того, что они все тебя возненавидят, то это миф и невозможность. Женское общество никогда не было единым в своих взглядах и даже при полном единодушии, в нём не найти двух одинаковых мнений. Так что на этот счёт не переживай, и среди них обязательно найдётся одна такая, кто тебя как раз оценит за эту твою гонимость и это твоё противопоставление обществу. А что тебе и по большому счёту каждому из нас надо, как только быть по достоинству оценённым той единственной. - С глубокой печалью сказал граф. И как понял Чарльз, то граф имеет все основания быть возмутителем спокойствия и преследователем дам, плюс к этому Чарльз догадался, чем мотивировался граф, приглашая его к себе. Он хотел посредством его и его идей, преотлично провести вечер, посмеявшись над этими степенными, столь серьёзными на свой счёт дамами.
- Говорите, что ваша родословная самая наидревнейшая из всех известных, - с глубоким подтекстом, о наличие которого никто не мог догадаться и предположить, обращался к герцогине Брукеншильдской, граф Сельжук, - что ж, не имею ничего против этого. Посмотрим, что ты, старая карга, скажешь, когда Чарльз, аргументировано и обоснованно подведёт тебя к твоему дальнему родственнику, бабуину. - Уже про себя усмехнулся граф Сельжук, представив эту выразительную картину падения герцогини внутрь своего пышного платья. Куда он вслед заглянет и с серьёзным видом аукнет туда внутрь: "Герцогиня, вы от нас определённо что-то важное утаиваете". После чего все гости разволнуются и всполошатся, начав избегать Чарльза, как прокажённого. Ведь он в один взгляд на них раскроет всю их родословную, и тут приводи, не приводи документальные свидетельства того, что ты прямой потомок самого Вильгельма Великого, всё равно сказанные во всеуслышание слова Чарльза, перевесят все эти ваши доказательства.
- Если быть на ваш счёт до скрупулезности откровенным, а по-другому я не могу поступить, когда имеешь дело с такого вида человеком, - прижатый к стенке сэром Ланкастером, в одном лице благородным человеком со связями и отъявленным драчуном, чему потворствует его от рождения крупная мускулатура, Чарльз, как человек разумный и благоразумный в одном лице, не мог ответить ему иначе, когда сэр Ланкастер поинтересовался у него, из какого вида обезьян он выродился (сэр Ланкастер всегда столь прямолинеен и откровенен, когда имеет дело с умными людьми, ну и когда он выпимши).
- Вы, сэр, вылитая горилла. - После небольшой внимательной паузы к сэру Ланкастеру, Чарльз в уме перекрестился (тогда он ещё не смотрел на мир так натуралистически критично) и, зажмурив глаза, всё как есть ему сказал. Сэр Ланкастер, несколько удивлённый такой смелостью Чарльза, только почесал себе затылок и, отпустив Чарльза, отправился искать зеркало, чтобы, так сказать, наяву проверить это утверждение Чарльза.
Но сэр Ланкастер это одно, а вот дамы это несравненно с ним другое, и как им можно такое сказать, когда ты и самые приятные для их ушей слова, не осмелишься им туда прошептать. И Чарльз, толкаемый сзади в бок графом Сельжуком, собрал всю силу воли в кулаки, в которые он сжал пальцы рук и принялся разглядывать окруживших его с графом полукругом дам, за спинами которых маячили их обеленные сединой и тяготами семейной жизни супруги, а также молодые офицеры, наивно полагающие, что в браке нет ничего плохого, как это утверждают все эти умудрённые семейным опытом благороднейшие мужи.
- Если это так, то почему тогда, все эти мудрецы поголовно женаты? - задавались вот такого рода вопросами молодые офицеры, находясь в поиске и не только истины. - Несомненно, одно, - находили ответ на этот свой вопрос молодые офицеры, - эти господа женатики, за долгое время своего брака осточертели своим молодым супругам занудством и крохоборством. Да и их преклонные года не способствуют взаимопониманию, ему подавай тяжёлую музыку Баха, а она хочет кружиться в вальсе под музыку Штрауса, он надевает тяжеловесные штаны и всё чёрное, а её одежда так порхающее легка и светла, что и не заметна. И они, эти старые хрычи, опасаясь, что их молодость возьмёт своё, видя в нас удачливых соперников, решили нам голову заморочить всеми этими глупейшими выдумками о браке.
Ну а когда присутствует такая разность взглядов на дам, то не трудно догадаться о том, что сейчас думали и как смотрели на своих и не рядом стоящих дам, в призме взгляда на Чарльза, все эти господа. И если молодые офицеры начинали хмуриться, когда взгляд Чарльза останавливал свой взгляд на даме с загадочным лицом и мужем где-то сзади, то супруг этой дамы наполнялся воодушевлением, в ожидании комедии. - Наконец-то, хоть кто-то скажет этой стерве правду. - Одновременно краснел и бледнел в предчувствии развязки, да тот же сэр Дуфри, жалкое ничтожество в глазах его супруги, леди Дуфри, и отъявленный подкаблучник в глазах мужского сообщества. При этом сэр Дуфри даже не задумался о том, что будет после того, как только этот Чарльз запишет леди Дуфри в макаки. А зря. Ведь он можно сказать, единственный из всех, кто прекрасно знает склочный характер леди Дуфри, и на что способна она в гневе (а вот один молодой офицер этого всего не знает и оттого влюблён в неё, ведь она внешне привлекательна).
И только стоило Чарльзу, не задумываясь о последствиях, но при этом максимально смягчая свои слова, сделать предположение, что родословная леди Дуфри несомненно уходила в глубь веков и его далёкие предки, судя по ней, вели активный образ жизни, а этого в итоге показалось мало для леди Дюфри и она потребовала ещё подробностей, а он вдруг не удержался и ляпнул: "Ваши предки леди, предположительно все вышли из макак", как тут же всё и закрутилось вокруг впавшей в истерику леди Дуфри.
Правда, не вот так сразу, а вначале онемевшая леди Дуфри, потрясённая услышанным, выдержала паузу, и как только Чарльз было подумал: "Пронесло", то как разродится криком: Сэр Дуфри! - А сэр Дуфри, оглушённый пониманием своей недальновидности, от страха присел в коленях и таким образом попытался от своей супруги спрятаться. Но куда там, когда зов леди Дуфри образовал коридор между ею и самим сэром Дуфри, на которого теперь со всех сторон смотрели гости графа и с нетерпением ждали от него возмущённой реакции на это публичное оскорбление его супруги со стороны этого Чарльза. И если насчёт всей этой публики сэр Дуфри вообще не беспокоился, то вот обращённый на себя взгляд со стороны леди Дуфри, он не мог игнорировать. И сэр Дуфри, сглотнув комок страха, виновато посмотрел на леди Дуфри и, явно решив поиздеваться над ней, ещё спрашивает её. - Что случилось, дорогая?
- А ты не знаешь?! - вопрошает леди Дуфри, потрясённая такой не внимательностью к себе со стороны сэра Дуфри, этого эгоиста и собственника, для которого её заботы и волнения никогда не были интересны, когда есть собственное я. И, судя по тому, что сэр Дуфри пожимает плечами, то он решил довести леди Дуфри до белого каления. Что у него с лихвой получилось - леди Дуфри не только побелела, а её чуть ли не начало трясти при виде такого эгоизма сэра Дуфри (как понял к своему сожалению сэр Дуфри и все остальные, то Чарльз был забыт леди Дуфри и сейчас для неё представлял интерес только сэр Дуфри).
- Его супруге прилюдно наносят оскорбление, - вперившись взглядом в сэра Дуфри, начала накручивать себя леди Дуфри, - а он не то что бы не слышит, а его это не касается. Так, сэр Дуфри? - таким холодным тоном голоса это спросила леди Дуфри, что всем вокруг стало страшно за сэра Дуфри, включая его самого. И сейчас бы, наверное, сэру Дуфри прилюдно несдобровать, - леди Дуфри была готова вынести на всеобщее обсуждение свои взаимоотношения с сэром Дуфри, врезав ему по его нахальной физиономии сумочкой, - если бы не граф Сельжук, вовремя вмешавшийся в назревающий конфликт.
- Леди Дуфри, - окликнув леди Дуфри, граф привёл её в чувства, - я, несомненно, уважаю вас и ваше желание быть самой собой, но вы находитесь у меня дома и уж извольте подчиняться установленным мною порядкам и правилам. И я вас убедительнейшее прошу, не спешить с выводами и отложить решение возникших вопросов на потом. - С чем граф оставляет усмирённую леди Дуфри, а сам возвращается к Чарльзу, о котором все временно забыли.
- Ну так что, Чарльз, - обращается к нему граф Сельжук, - на этом остановимся или как? - А Чарльз ничего больше так не хотел, как не начинать этот сеанс откровения (а по другому его и не назвать, когда обращаешься с прорывными идеями к далёким от науки людям, а они склонны всё упрощать и смотреть на них с позиции обывателя - вот почему и возник этот вопрос о происхождении человека от обезьяны), а уж когда его к этому вынудили, то он только и хотел, чтобы побыстрее закончить этот свой перекрёстный допрос. И Чарльз согласно кивнул графу. И на этом, пожалуй, всё и закончилось бы, но тут вдруг, из этого их дамского окружения, доносится бархатный голос, с первого взгляда очень понравившейся Чарльзу молодой леди, и продолжение вечера, как того желал Чарльз, не сместился в сторону столовой, а получил своё продолжение здесь. Против чего, что удивительно, ничего не имел против Чарльз, ведь этот голос принадлежал, как потом он узнал, той самой фрейлин Лизе (почему фрейлин и что такое фрейлин, когда есть фрейлина, - может это какая-то игра слов и понятий, - то это так и не удалось узнать).
А прекраснейшая из всех фрейлин, фрейлин Лиза, всем поголовно молодым офицерам здесь нравилась, в том числе и благовоспитанным господам, состоящим в супружеских отношениях со своими супругами, и так сказать, к неимоверному возмущению и шушуканью за её спиной всех остальных леди и даже фрейлин, имела на них всех большое влияние. Так что когда она выразила своё недовольство, обратившись к Чарльзу: "Так нечестно", то всем до единого господам в этом зале, в число которых входил и Чарльз, обуреваемых жаждой справедливости, немедленно захотелось выяснить у этого подлеца, Чарльза, как он посмел быть нечестным по отношению к фрейлин Лизе.
- Что нечестно? - сурово посмотрев на Чарльза, милейше спросил фрейлин Лизу граф Сержук, когда дело касается женской чести и справедливости, то беспощадный даже к своим друзьям человек. Так что Чарльзу не помешает три раза подумать, прежде чем ему придётся отвечать на ещё не заданный вопрос фрейлин Лизы.
- Я тоже хочу, чтобы господин учёный, - фрейлин Лиза на этом месте так приободряюще посмотрела на Чарльза, что он тут же приобрёл для себя смертельных врагов из числа молодых офицеров и ещё парочка семейных господ решили с ним не знаться и не подавать при встрече руки, - заглянул в прошлое и поискал для меня ...- здесь фрейлин Лиза задумалась и после небольшой паузы добавила, - скажем так, тех, с кем меня могла связывать родственная связь.
Что и говорить, а фрейлин Лиза своим заявлением внесла диссонанс в разумение всех молодых офицеров, части господ из числа обелённых мудростью, и даже самого графа, не знающего, что об этом думать.
- Вы действительно этого хотите, фрейлин Лиза? - спросил Лизу граф.
- Да, хочу. - Глядя на Чарльза, уже потерявшего часть себя под этим её лучезарным взглядом (он дал слабину в коленях и приспустился вниз на них), как капризная девчонка заявила фрейлин Лиза.
- Как хотите. - Чуть было не оплошал в глазах фрейлин Лизы граф, буркнув себе в усы. Но вовремя сообразил, что так говорить нельзя и исправился. - Вы, знаете, фрейлин Лиза, что ваше желание для меня закон, - обратился к фрейлин Лизе граф, - так что все вопросы к нашему учёному. Да, кстати, его зовут Чарльз. - Добавил граф, и с дальним посылом, предупреждая о последствиях, посмотрел на Чарльза. А вот ответ фрейлин Лизы на это представление графом Чарльза, потряс всех до единого.
- Я знаю. - Говорит фрейлин Лиза, выбивая из под ног Чарльза последнюю подпорку, его ноги, которые вслед за закружившейся головой Чарльза, перестали им ощущаться, и если он сейчас не упал на пол, то только благодаря тому, что ногам тоже нужно подать сигнал для их движения. Что же касается всех остальных, то их тоже поверг в смятение этот ответ фрейлин Лизы, как оказывается, только с виду тихони, тогда как на самом деле, та ещё бестия (эта мысль, не трудно догадаться, в чьи головы в основном пришла). А вот молодые офицеры, чуть ли не в полном составе, решили если не немедленно, то после окончания ужина, пригласить этого, как оказывается, большое ловкача, Чарльза, выйти прогуляться на свежий воздух, чтобы выкурить по сигаре, и там его проткнуть шпагой.
- Вначале надо ослепить его зажженной спичкой, а затем шпагу под ребро. - В одно мгновение сообразил, как проучить Чарльза, поручик Томсон, с первого встречи с фрейлин Лизой, увлечённый её красотой и, считающий, что только с ним она сможет обрести для себя счастье. - А если этот негодяй, граф Сельжук, посмеет вскружить ей голову своими заоблачными обещаниями, богатствами и титулом в придачу, то ему лучше не приглашать меня к себе в гости. - Хватаясь за эфес шпаги, поручик Томсон нервно переносил ухаживания графа за фрейлин Лизой.
Между тем граф Сельжук, крайне заинтригованный этим заявлением фрейлин Лизы, с ненавистью и отчасти злобой отворачивается от этого, полного неприятных сюрпризов Чарльза, от которого он совсем не этого ожидал, и обращается к Лизе. - Вы меня не перестаёте удивлять, фрейлин Лиза, - с заискивающей улыбкой говорит граф Сельжук, - позвольте поинтересоваться, откуда такая информированность насчёт моего дорогого гостя, Чарльза? - так престранно задаёт этот вопрос граф, что многими молодыми офицерами, в его словах: "дорогого гостя", чувствуется его призыв к их немедленному действию по отношению к Чарльзу. - Не пора ли вам, господа, выкурить по сигаре, - своей интонацией голоса, граф прямо приглашает их пригласить Чарльза выйти и выкурить по сигаре, которые лежат там, у него в прихожей.
А вот ответ фрейлин Лизы, в очередной раз поставил в тупик её понимания графа. - А почему вас это удивляет? - с долей негодования, возмущённо вопрошает фрейлин Лиза. - Или вы считаете, что леди ничего не должна знать и ничем не интересоваться, кроме как интересами своего супруга. Так, граф? - пристально глядя на графа, задалась вопросом к нему фрейлин Лиза, мгновенно перетянув на свою сторону женскую часть общества, вынужденную смириться с данностью Лизы, но они никогда не смирятся со своим подневольным положением, быть всего лишь супругой мужа.
Ну а что касается самого графа, то он, конечно, точь-в-точь, как это сказала фрейлин Лиза, считал, о чём он не раз высказывался на собраниях мужского клуба: "Свободы им захотелось, - как правило, громче всех орал на этом собрании граф Сельжук, - я дам им свободы. Пусть они когда им вздумается, заглядывают мне в рот и считают себя самыми умными. Но только молча. Так они умнее будут выглядеть. - Под всеобщее одобрение закатывался от смеха граф". Но такого сказать вслух даме, граф Сельжук никогда не посмеет. И пока фрейлин Лиза не в его власти и находится для него на недосягаемой и из-за своей холодности к нему, неприступной высоте, он будет нем, как рыба. Вот когда она ему на брачном ложе скажет "да", то тогда уж граф от неё ничего не будет скрывать, и всё умалчиваемое за время своего ухаживания за ней откровение, окромя, конечно, ключей от тайных подвалов, с сундуками золота там, прямо в лицо ей и выскажет.
- Вы, фрейлин Лиза, отныне графиня, и лицо полностью подчинённое мне. - С нотками хозяина положения и домашнего деспота, с расстановкой акцентов проговорит граф Сельжук, поглядывая на склонившую перед ним в печали голову, графиню Лизу. - А у меня насчёт графинь строгие правила. - Постукивая по столу пальцем с огромным красным камнем на нём, начнёт озвучивать правила своего домостроя граф, а графиня Лиза тут же догадается, кто, как оказывается, скрывается под именем графа Сельжука - граф Синяя борода. - Вот почему его щёки всегда так гладко выбриты. - Логично рассудит графиня Лиза, решив сегодня же проверить эту свою версию, спрятав все бритвенные принадлежности графа.
Граф же между тем вводит графиню Лизу в курс её дел и обязанностей. - А что насчёт прав, то у вас есть одно право, спрашивать у меня разрешение любить меня. - Откусив яблоко, с полным ртом заржал граф ... однозначно Синяя борода.
- Просыпаетесь ни в свет ни заря, и при этом обязательно с радостным на лице настроении. - Граф начал озвучивать список обязанностей графини. - Затем, ещё не выпорхнув из нашего брачного ложа, которое я решил с вами на этот раз разделить, с любовью во всей себе и благодарностью на лице за такое удовольствие, которое я доставил вам нынешним своим посещением, украдкой смотрите на меня, ещё почивающего от усталости. После чего с пожеланиями долгих лет счастья нашему союзу, перекрещиваетесь и можете идти умываться. - Здесь граф Синяя борода глубоко задумался при виде выскользнувшей из под одеяла в неглиже графини - сейчас в графе боролись два одинаковых по силе чувства, его принципиальность в деле отстаивания своего права на деспотизм и его ещё неостывшие чувства к графине со своими желаниями. И на этот раз желание пересилило в графе, и он решил проснуться и сделать паузу в деле перечисления обязанностей графине.
И граф, проснувшись от не такого уж и крепкого сна, вдруг понял, что заодно очнулся от этих своих фантазий, где перед ним находится пока что только фрейлин Лиза, и ждёт от него ответа на свой вопрос. И оттого, как он ответит на этот её каверзный вопрос, будет зависеть, будет ли он поутру просыпаться от шума вступления голых пяток графини на пол, или же по прежнему будет заглушать коньяком своё одиночество в кругу своих собутыльников. И граф Сельжук, будучи ещё под впечатлением этой своей фантазии и таких соблазнительных видов графини, склонился к первому варианту ответа.
- Гра...фрейлин Лиза, это даже не обсуждается. - С негодованием на то, что его могли заподозрить в ином мнении, ответил граф Сельжук. - Вы, несомненно, в своём праве делать всё, что вам пожелается. И если вам хочется заниматься науками, то кто же вам это запретит. - А вот здесь граф еле удержался оттого, чтобы саркастически не ухмыльнуться. - Да вы, дорогая, никому не будете интересны, покорпи вы неделю другую над этими полными непонятных слов и изречений книгами. Ваше одухотворенное свежестью весны личико, наполнившись всеми этими формулами и заумностями, приобретёт, если так можно назвать эту потерю лица, учёную образность, навевающую одну только скуку и больше ничего. А господа и особенно джентльмены, ничего общего иметь не хотят с такого рода и вида дамами, строящих себя за учёных дам, им и самих себя, с виду большого ума людей, достаточно, чтобы не скучать и при случае поговорить по душам.
- Я рада слышать это, граф. - Сказала фрейлин Лиза. - Я всегда знала, что на вас можно положиться. - А вот теперь уже граф Сельжук оказался под перекрёстным огнём молодых офицеров, немедленно решивших, напоить графа в стельку, а затем позвать его на балкон выкурить по сигаре, и когда он спьяну выронит из рук зажигалку и наклонится вниз, чтобы её подобрать, тот тут-то поручик Томсон его подтолкнёт, и граф, перелетев через перила ограждения, неминуемо разобьёт себе голову.
Фрейлин Лиза меж тем переводит свой взгляд на Чарльза и обращается к нему. - Прежде чем вы начнёте свой дискурс в незапамятные времена, то я, чтобы, так сказать, мотивировать вас на честность, - а то вдруг вы, ни с того ни с сего, захотите, если не приукрасить, так сгладить виды очевидности: "Вы, фрейлин Лиза, совсем не похожи на тех обезьян, которые вас окружают" (надо было видеть окружающих фрейлин Лизу дам в этот момент), - скажу, в каком свете я вас вижу. Джентльмен должен выглядеть чуть красивее обезьяны. Вот как-то так. - Глядя на Чарльза, заявила фрейлин Лиза, многозначительно улыбаясь.
- Что это ещё за взгляды такие? - в негодовании удивился Чарльз, своим трудом "Происхождения видов", поставившим в двусмысленное положение не только своих прямых потомков, но и все последующие поколения. Где он откинул покрывала тайн с нашего, как все мы, веруя, думали, божественного происхождения, детализировано указал на нашу приземлённость. И ладно бы он так прошёлся только по тем, кто чуть красивее обезьяны, но он посмел внести свою ясность в происхождение той части человечества, кого мы любим за их загадочность и тайны, а это уже никому непростительно.
- Что это ещё за взгляды такие? - вслед за ним, услышав эту фразу в устах, а вернее во рту, слишком громко разговорчивой тётки с телефоном в руках, которой прежде чем делать такие заявления, не помешало бы на себя в зеркало посмотреть, возмутился я. - Хотя, быть может, она, таким образом, о себе заботилась, подбирая себе достойную пару. - Было догадался я, как до меня из-за спины доносятся чьи-то насмешливые слова. - А вас, я смотрю, зацепили эти слова. - Я, резко оборачиваюсь назад, и кого же вижу - ту рыжую из косметического отдела, которая мне в зеркало подмигнула. - Теперь вы понимаете, - продолжает наставлять меня рыжая, - почему ваше замечание вызвало такую негативную реакцию. - Рыжая замолчала, вдумчиво вглядываясь в меня, после чего добавила. - Хотя, наверное, вы ничего такого не имели в виду, когда так жестоко говорили. Вы ведь по своей сути воображала или тот же мечтатель, но только не в том смысле, в котором мы привыкли использовать это слово. А вы умеете по внешнему виду человека, считать с него его представления о своей мечте, - а мечта эта такая субстанция непостижимого, представляющей из себя всю совокупность наших целеустремлений в трудно достижимой перспективе, что её достичь, кажется неосуществимой реальностью, хотя она всегда стоит перед нашими глазами, на расстоянии вытянутой руки, и стоит только вам протянуть руку и вот она, достигнута, - к чему вы и подталкиваете людей, где через эту свою жестокость обращения к ним, добавляете им мотивации в деле преодоления препятствий на их пути к своей мечте. - Рыжая замолчала, ожидая от меня ответной реакции. И она последовала.
- Вот оно значит как. - Немного удивлённый такой её интерпретацией моего поступка, пробормотал я, почесав затылок. - А я так о себе и не думал. Впрочем, мне такой вариант даже больше нравится. - Уже обращаясь к ней, сказал я.
- И как думаете, что меня подтолкнуло так за вас думать? - спросила рыжая.
- Следуя логике, то всего вероятней, то вы также как и я мыслите. - Предположил я, и как выяснилось, не верно.
- А вот в этом вы ошибаетесь. - Сказала она. - Следуя моей логике, а она в отличие от вашей более логична, я как раз не мечтательница, а полная ей противоположность, расчётливая и циничная... - Рыжая сделала многозначительную паузу и добавила, - дальше на ваше усмотрение, - и так пристально уставилась на меня, что у меня внутри всё похолодело от этой её изучающей меня внимательности. Где она пыталась выяснить, до какой похабности я могу дойти в своих мыслях на её счёт, после того как она сама меня к этому так настойчиво и грамотно подвела. Ведь у каждого человека есть рефлексы, как безусловные, так и условные, где первые обязательно подведут его под монастырь, когда на него, а сейчас на меня, так упорно смотрит такая непревзойдённая смотрячка, как эта рыжая, незабываемая в своей красоте девушка. А условные рефлексы, в данном случае с использованием ею приёма с рифмой, - человек, сам того не хотя, действуя на всё тех же рефлексах, обязательно от рифмует напрашивающуюся для этого незаконченную фразу, - закончат вместо меня то, что она не закончила. И вот на этом она и хотела меня поймать.
Но она не знала, с кем имеет дело, и когда это мне крайне нужно, то я могу демонстрировать такую до непробиваемости невозмутимость на своём лице, что реши она меня защекотать, то у неё всё равно ничего не получится. Я буду с тупым выражением лица на неё тормозить.
И видимо рыжая вскоре это для себя уяснила, - вот же непробиваемый тупица, - и она спрашивает меня. - Так как вы считаете, это так? - Я хотел было сказать, что это не так, но сумел сообразить, что в её случае так прямо и бесследно для сердечной памяти не стоит говорить (сердце любит слышать слова в кружевах).
- Я бы немедленно сказал, что о вас думаю, если бы решил с вами расстаться, - сказал я, - но я этого не хочу, и скажу, что прежде ответить на этот ваш вопрос, мне нужно вас как следует узнать. - Теперь уже я со всем своим вниманием посмотрел на неё. И она, как по крайней мере, мне подумалось, оценила, и мои слова, и эту мою настойчивость во взгляде. Что и подтвердилось в её ответе. - Что ж, мне нравится ваш ответ. - Сказала она. - Тогда предлагайте. - Обращается она ко мне. Я, если честно, такого быстрого развития ситуации не ожидал, и скорее не был готов к продолжению этой встречи, нежели готов, так что совсем не удивительно, что её предложение озадачило меня.
- Невероятно сложная задача. - Говорю я ей, в очередной раз почёсывая свой затылок, который уже выражает недовольство такой моей внимательностью к нему (зачесал ты меня уже в конец!). - Тогда в парикмахерскую. - Делаю я ей своё удивительное предложение, вызвав на её лице смесь из искреннего недоумения и удивления.
- В парикмахерскую? - ничего не понимая, округлив глаза в удивлении, переспросила она, добавив. - Но почему?
- Я заметил, что вы постоянно теребите свои волосы, - со всем своим простодушием говорю я ей так, что меня невозможно заподозрить в подковёрных играх с подтекстом, - вот и решил, что они не дают вам покоя и вам хочется с ними что-то сделать.
- Ах, вот вы о чём. - Выдыхает слова Рыжая, слегка успокоившись и повеселев при виде меня и себя со стороны. - Это, конечно, другое...- пробормотала она свою мысль и уже более отчётливо говорит мне. - Знаете, мне нравится ваше предложение, как и то, что вы умеете замечать. Но прежде чем принять ваше предложение, я должна вас предупредить о том, что сводить девушку в парикмахерскую, а лучше в салон красоты, несравнимо с кафе дорогое удовольствие. Так что скажите? - спрашивает она меня, как будто не понимает, что у меня обратной дороги нет, кроме как принять этот её вызов моим финансовым возможностям.
- Надо было кредитную карту взять с собой. - Быстро сообразив, что рассчитывать мне придётся только на собственные силы, я хотел незамедлительно развеять возможные опасения рыжей на мой счёт, но тут в мою голову вошла новая мысль, оттянувшую эту незамедлительность. - А какое интересно наказание меня ждёт в парикмахерской, если я не оплачу свой заказ? - мои руки невольно потянулись к моей шевелюре, стоило мне только задаться этим вопросом, ответ на который я определённо знал. - Ничего, у меня волосы быстро растут. - Убедив себя, я, наконец-то, даю свой согласный ответ рыжей.
- Вы сами знаете ответ на свой вопрос. - Улыбнувшись, сказал я. - Ведь он очевиден.
- Я люблю убеждаться ушами, а к этапу общения без слов, мы ещё не подошли. - Очень убедительно и обнадёживающе сказала она и я, еле сдержавшись от проявления счастливой глупости на своём лице, сухим голосом проговорил. - Выбирайте на свой вкус любое заведение по этому профилю.
- А денег хватит? - спрашивает она меня, озорно улыбаясь.
- Не знаю. - Осипшим голосом говорю я.
- А вы знаете, что вас ждёт за неоплату оказанных услуг в салоне красоты? - спрашивает она меня.
- Если голову на их плаху не самое жестокое наказание, то вы начинаете меня пугать. - Уже хрипя, проговорил я. А вот теперь я искренне испугался за себя, не понаслышке, а в экране телевизора не раз видев, кто в этих салонах орудует ножницами и кисточками. А попасть в руки, а вернее в жернова интеллектуальности стилистов и мастеров от визажной кисточки, прямой путь в программу модный приговор. - Ни за что. - Хотел было я уже дать заднюю, но это так двусмысленно прозвучало, что я, исплевавшись, решил идти до конца, само собой с рыжей.
А рыжая, увидев во мне все эти затруднения, какая молодец, взяла и пришла ко мне на выручку. И она, наклонившись ко мне, прищурившись, шепотом говорит. - Не бойтесь, я никому вас не дам в обиду. - Отчего я чуть не упал в её объятия, которые по факту можно было бы назвать моими, если я распустил бы руки, а юридически в её, раз она взяла меня под свою опеку. Правда, я так и не осмелился на это, а может просто не успел, по причине того, что мы выдвинулись в одну из четырёх сторон, на которые делится этот свет и за которым я сейчас не поспевал, так как находился в очарованном рыжей состоянии и мало чего соображал, следуя по пятам за нею.
И так пока я не был усажен на кресло в светлом и просторном холле, перед журнальным столиком, полным красочного вида, глянцевых журналов, один из которых, со словами: "Надеюсь, ты меня подождёшь", был мне вручён рыжей в руки, а сама она отправилась в один из залов, где творились чудеса с головами посетительниц этого салона.
Совсем не догадываюсь и вообще не знаю, сколько времени ушло со времени её ухода, но спокойная обстановка, где, не бьющаяся об окно муха жужжит, а машинка для стрижки пожужукивает, и так всё вокруг благоприятно благоухает, сделало своё дело, расслабив меня и мои в натяжении нервы. Что позволило мне не делать вид, что я увлечённо разглядываю журнал в руках, а, положив его на стол, приступить к обзору местной местности со своими обитателями. Ну а так как я находился в салоне красоты, ореолом обитания которого считаются в основном представительницы женского пола, а редкие мужские исключения приходят с чёрного хода, то мне было на что посмотреть, к неудовольствию некоторых присутствующих здесь на своих стульчиках дам. Которые, может быть, пришли сюда, чтобы скрыть ту или иную неровность в своём внешнем виде, а тут я сижу, и вскрываю эту страшную бородавку на щеке одной тётки, недовольной моим вниманием к ней.
Но ладно бы эта, изначально критически ко мне и ко всему ненавидимому ею миру настроенная тётка, но как я заметил, то и остальные находящиеся здесь в ожидании тётки и даже совсем ещё не тётки, а просто девушки, не выказывали нейтральности взглядов на меня, а все сплошь были недовольны моим соседством. И как только я всё это обнаружил, то тут же мне захотелось подскочить на ноги и, выйдя в центр холла, обратиться к этому недовольному сообществу с актуальным для них вопросом. - Да чего вы все такие собой недовольные? - И они, застанные врасплох моей импульсивностью, конечно, сразу ничего не смогут ответить, ещё больше углубившись в себя. И тогда я, базируя свои действия на одной древнеримской мудрости, начну разделять и властвовать.
- Вот ты, тётка с бородавкой, - ткнув пальцем в тётку с ещё одной бородавкой на носу, заявлю я, - чего так несносно выглядишь? - И зная, что она не ответит мне, сказав: "Ослеп что ли дурень, на моём лице все основания для такого поведения и смысла жизни отражаются", сам за неё отвечаю. - А всё потому, что не ты эту бородавку на своём носу носишь, а она тебя за собой водит и за тебя твою жизнь определяет. - И тётка не может с этим не согласиться, когда она действительно смотрит на мир через призму своей бородавки, а люди в свою очередь на неё смотрят через всю ту же бородавочную призму и поэтому редко кто хочет на неё смотреть и выдерживает это испытание. Вот отчего она здесь.
- А ты готова? - спрашиваю я её.
- К чему? - ничего не понимая, в ответ спрашивает она.
- Жить без бородавки. Ведь она не только тебе мешала в твоём житие, но она к тому же была для тебя фигуральным другом, который всегда брал на себя всю ответственность за твои неудачи и стойко держал удар, когда ты обвиняла его во всех своих бедах. А что уж говорить о том, что ты всегда могла спрятаться за неё, когда тебе это было нужно. - Прямо огорошиваю я её своим заявлением. А она, как оказывается, об этом и не думала и никогда не смотрела на эту свою природную выпуклость с этой стороны.
А тут со стороны администратора звучит к ней обращение, мол, вас приглашают. А тётка с бородавкой, ещё с минуту назад столь уверенная в своём решении избавиться от бородавки, теперь и не знает, как быть. - Мне надо посоветоваться. - Говорит администратору тётка с бородавкой и покидает помещение салона. - С бородавкой. - По закрытию за ней дверей, со знанием дела добавляю я, чем немного скрашиваю настроение у этих ожидающих своей очереди посетительниц, окромя только администратора заведения и бородавочных дел мастера, которые по причине моего вмешательства лишились заработка. Но я на их месте ещё больше бы переживал, ведь теперь ко мне со своими проблемами начали обращаться все эти посетительницы, вдруг осознавшие, что им прежде сесть в кресло стилиста или какого другого мастера красоты, необходимо проконсультироваться со мной, однозначно человеком всё знающим. И кто кроме меня знает, что я им тут насоветую. Если, конечно, я преодолею в себе барьер своей скромности и пойду задаваться своими вопросами.
И я быть может и преодолел бы этот барьер, и так уж и быть, открыл затуманенные рекламой глаза на себя всем этим посетительницам, - да вы что все с ума по сходили дуры, разменивая своё природное естество на это всё наносное, - но, что-то мне подсказывает, что у них не только глаза затуманены, но и уши заложены. И они меня не только не будут слушать, а объединятся между собой и затребуют от администратора вывести меня отсюда за белые рученьки. А там, на входе, стоит двухметровый охранник и он с удовольствием это проделает со мной, а то он уже заскучал на этой работе. Где платят вроде и неплохо, но нет таких развлечений, как в клубах, где всегда можно размяться, скрутив в бараний рог очередного развеселившегося посетителя.
- Хм. Что-то знакомое. - Задумался я. - Где-то я уже слышал об этих последствиях. - И я хотел уже было углубиться в изучение этого вопроса, но тут появляется рыжая и я откладываю все свои не дела и, искря глазами, как говорится в таких несознательных случаях, потеряв дар речи, не нахожу слов при виде всего этого совершенства, на которое она пошла ради меня и за мой счёт (всё-таки подлец я, если даже в такие полные фантастизма моменты, не забываю быть расчётливым). И всё это под внимательными взглядами, сидящих в своей стороне посетительниц, которые ещё больше наполнились недовольством и отчасти завистью, при виде наших горящих взглядов друг на друга.
- И эта туда же. - Возмутилась всё та же тётка с бородавкой. - На всё готова, лишь бы её дружок остался доволен. Когда надо жить только для себя и ни для кого больше. Тьфу, смотреть противно. - Перекосилась в негативе тётка с бородавкой, всё также продолжая смотреть на нас и возмущаться.
- Спрашивать не буду, как вам моя причёска, вы всё равно ничего в этом деле не понимаете. - Сказала мне рыжая, а сама тем временем затрагивает рукой эту свою причёску.
- Ага. - Согласился я.
- А знаете, как я себя попросила постричь? - уже по выходу из салона спросила она. Я же, конечно, этого не знаю и говорю: нет.
- Говорю мастеру: "Вон видите того несмышленого типа. Так вот, он у меня мечтатель. Подстригите меня так, чтобы он обо мне только мечтать мог". И знаете, что он мне ответил? - всматриваясь в меня, спросила рыжая. А я и ответить сразу не могу, так я одновременно приятно удивлён и озадачен её словами, содержащим в себе такой волнующий меня беспорядок мыслей, где она даёт мне столько надежд, что аж ноги подгибаются от счастья.
Но отвечать надо и я спрашиваю её: Что?
- Он через зеркало смотрит на тебя и говорит мне: "Вам в таком случае необязательно подстригаться". - Рыжая делает паузу и вслед за этим спрашивает меня. - И ты знаешь, что это значит? - спрашивает она меня. - Сволочь этот твой стилист, вот что это значит. - Вот так знаю я, что это значит, правда только про себя. А вслед за этими знаниями меня вдруг посетило взбудоражившее меня подозрение. - Так она что, не стриглась? И тогда за что с меня слупили столько денег? - в волнении задался я вопросами и тут же получил ответ на них. И не от рыжей, а никогда не догадаетесь, а от того самого стилиста, кто таким возмутительным для меня образом, настраивал рыжую против меня. И понятно, что это мне только вообразилось.
- А за твою неграмотность и слепоту в деле стилистики. - До чего же противным голосом мне ответил этот стилист, явно запавший на рыжую и, решивший расстроить наши отношения. - Я мол, готов бросить ради неё свою стилизованную жизнь мастера причёсок, и даже забыть о своих в обтяжку кожаных штанах, чтобы эту вашу связь, вызывающую у меня диссонанс в голове и штанах, окончательно расстроить. - Прямо возмущал мой дух на ответную откровенность этот стилист. И я теперь не сомневаюсь в том, что за этим, предъявленным мне к оплате счётом, стоял именно этот негодяй, решивший прогнуть меня, записав к оплате такой неимоверный счёт.
- Сейчас он увидит эти, ни в какие разумные рамки не укладывающиеся цифры и начнёт возмущаться. - Посмеиваясь себе в подмышку, рассудит на мой счёт этот, полный подлости и коварства стилист. "Как всё это понимать?! Да что это ещё за издевательство такое?! Да я за такие деньги весь салон мог бы купить! С ума сойти. В общем, как хотите, а я платить не буду". - Заявлю я вот так, по мнению стилиста, в результате чего окончательно роняю себя в глазах рыжей, увидевшей меня в своём истинном свете, прижималы и крохобора. А то, что я при первой встрече проявил себя с другой, совсем не с мелочной и отчасти безрассудной стороны, то всё это было притворство, чтобы её ввести на свой счёт в заблуждение.
Ну а стилисту только этого и надо. И он, как бы случайно услышав этот наш разговор на повышенных тонах, подходит к стойке администратора, и так, за между прочим, зевая, интересуется, что здесь произошло. А администратор ему объясняет, что вот этот крохобор и ничтожный из всех кого она видела, даже не человек, а одно название, и ей даже не понятно, как эта прекрасная девушка обратила на него внимание, отказывается оплачивать его работу. Стилист со скучающим и независимым видом смотрит на меня, как будто в первый раз видит и как бы одним своим носом уточняет у администратора: Вот эта амёба, что ли? - А администратор расплывается в улыбке и по особенному соглашается с ним. - А я-то всё не знала, как его назвать, а вы, Вивьен Оскарович, как всегда в точку заметили.
- Ладно, я заплачу. - С высоты своего великодушия говорит этот Вивьен Оскарович. - Запишите на мой счёт. - После чего он смотрит на благодарную ему рыжую, которая теперь только поняла, как она была слепа к Вивьену Оскаровичу, а так же ко мне крохобору и последнему негодяю, решившему так её обмануть в своих лучших чувствах. И с этого момента рыжая меня ненавидит всем сердцем, и готова на всё ради этого столь великодушного Вивьена Оскаровича. А бросаться драться на Вивьена Оскаровича мне уже не имеет смысла, рыжая уже бесповоротно вычеркнула меня из своего сердца, да и охранник Лёша уже тут как тут и закручивает меня в морской узел. И у меня от этой своей завязки в узел, перед глазами всё поплыло. Но я всё же из последних сил выворачиваюсь и смотрю на рыжую. А она, что для меня опять неожиданно, смотрит на меня и машет передо мной рукой, и как мне кажется, о чём-то меня спрашивает. Я концентрирую на ней всё своё внимание и вдруг понимаю, о чём она меня спрашивает, и главное, то, что вся эта история с Вивьеном Оскаровичем, не произошла, а была мной прямо сейчас надумана.
- Ты слышал, что я сказала? - водя передо мной рукой, спрашивает меня рыжая.
- Так ты что, не подстригалась? - спрашиваю я её.
- Ай, яй, яй. - С укоризной и лёгкой улыбкой покачала она головой, вот так ответив мне. - Но я не об этом сейчас хотела сказать. - Рыжая вдруг становится серьёзной и с вдумчивым видом переводит разговор на другую тему. - Меня его ответ навёл на мысль о мечте. - Глядя куда-то в незримую даль за моей спиной, заговорила она. - Что всё-таки на самом деле есть мечта и что она в себе несёт и отражает, кроме наших чаяний. Неужели, всего лишь какой-то недостаток в нашем организме? Как, к примеру, какого-нибудь химического соединения, которое и направляет наши мысли в обозначенную этим недостатком сторону. Как-то не хочется в это верить, и чтобы так было, что самое одухотворённо светлое, что движет нас по жизни вперёд и вверх, имело в своём основании какой-то недостаток. - Рыжая, замолчав, замирает в одном созерцательном положении, после чего, как я вижу, взглядом возвращается ко мне, где вдруг обнаруживает меня и моё пристальное внимание к ней, затем улыбается и спрашивает меня:
- Ну так всё-таки, какие у вас мысли на счёт меня? Почему я за вас всё так решила?
- Я же вам говорил, что мне нужно для этого время. - Отвечаю я. Но её это на этот раз не устраивает, и она сообщает мне, как ей кажется, довольно необычную для меня новость.
- А что вы скажите, - обращается с вопросом она ко мне, - если я скажу, что я из будущего? - И как видится мне, начинает в ожидании от нетерпения мучиться. Я же специально, как можно на дольше выдерживаю паузу и когда она уже готова взорваться, флегматично-рассудительным тоном начинаю рассуждать вслух по поводу этого её заявления.
- Для начала я присвистну вот так, - говорю я и по причине отсутствия практики в этом деле, так отвратительно присвистываю, что уже самой рыжей хочется от удивления присвистнуть. А она, как мне уверенно кажется, всё умеет отлично делать, в том числе и свистеть. Но она не присвистнула, и я продолжаю своё толкование её заявления. - А затем скажу, что вы не меньше моего выдумщица и фантазёрка. А если вы, как сейчас нахмуритесь, - а рыжая и вправду нахмурилась, наверное, оттого, что ей не присвистнулось, - то добавлю, что я, как человек разумный, так и должен был вначале сказать, не поверив вам. После чего я немного подумаю и найду для себя объяснение тому, почему вы так решили о себе заявить. А всё дело в том, что у каждой привлекательной молодой особы, должна быть какая-то загадка, и то, что вы про себя сейчас сказали, как раз из той же области. Ничем не страннее и не загадочней, чем то, когда тебе с неземным придыханием, по секрету говорят, что я не с этой планеты. - И только я это сказал, как со стороны рыжей звучит с оттенком злости вопрос:
- Это кто же вам такое говорил?
- Значит, опять вы на вы перешли. - Усмехнулся я про себя, определённо воодушевлённый этим эмоциональным всплеском рыжей. При этом я сохраняю хладнокровие в своём внешнем виде и к её вопросу подхожу обстоятельно и вдумчиво. - Она сказала, что прилетела на нашу планету со специальной миссией, вроде как с Венеры. - Говорю я, искоса поглядывая на рыжую.
- Ты издеваешься? - усмехается рыжая, вновь обретя спокойствие и как результат, мы опять на ты.
- Немного. - Отвечаю я серьёзно.
- Значит, всё-таки не верим мне. - Сказала она.
- Самую малость. - Звучит мой ответ.
- И как я понимаю, нужны доказательства. - Выдвигает предположение она.
- Не помешали бы. - Отвечаю я.
- Хорошо. - Сказала она, глубоко задумавшись. И видно мне было, что она очень серьёзно подошла к этому вопросу. Вон как сгустила краски на лице, изрезав морщинками свой лоб. И глядишь, таким темпом она на моих глазах действительно переместится в будущее, в плане своего старения, а этого я позволить ей не мог. И тогда я решаю прийти ей на помощь, а именно задать ей наводящие вопросы и тем самым показать ей, что я хоть и большой скептик, но всё же борюсь с этим своим качеством и готов ради неё отойти от этих своих принципов, частично поверив ей.
- Пока вы до своего не додумались, позвольте обратиться к вам с тем самым вопросом, с которым в первую очередь обращаются к людям из будущего. - Говорю я ей. - Какая цель вашего прибытия сюда, в наше время? Что вас там, в будущем, заставило обратить свой взгляд в наше настоящее, а для вас отсталое без всех этих технологий по перемещению во времени прошлое? - Задался я вопросом и как немедленно мной выясняется по вспыхнувшему лицу рыжей, то я её чем-то зацепил, так спросив.
- А с чего это вы взяли, что люди будущего умнее, чем вы? - с режущими слух нотками возмущения задалась вопросом рыжая. И явно не предполагая меня слушать, продолжила свою отповедь в мою сторону. - Из-за того, что ему удалось изобрести что-то прорывное и воплотить в жизнь... нет, не мечту, - сделала она знаковую оговорку, - а эти прорывные разработки. Но в каждом времени людей прорывало на изобретения, и изобретение колеса, куда как значительное изобретение, чем все остальные изобретения, которые в своих технологиях и базируются на этой основе. Ну а человек будущего, всего лишь соответственно своему времени разумен, вот и всё. Разве взгляд из вашего настоящего в прошлое не указывает на это. И глядя в далёкое прошлое, вы подчас в удивлении недоумеваете, насколько умны и разумны были люди в те времена, - не то, что в наше время, - и вашему поколению стоило бы поучиться у них такой здравости мысли. - Рыжая сделала внимательную ко мне паузу, после чего и задала свой всё разъясняющий для меня вопрос. - Надеюсь, я всё понятно объяснила?
Я, конечно, хотел бы ещё позадавать вопросы, - что поделать, такой уж я вопросительный человек, - но благоразумно решив, что на этом этапе знакомства человек ждёт от тебя больше доверия, чем чего-то другого, сказал, что я хоть и немного туповат, но для начала вполне достаточно.
- Тогда до встречи. - Говорит она, протягивая мне руку для рукопожатия. - Всё же обиделась. - Решил я, беря её руку в свою. После чего мы пожимаем руки, внимательно наблюдая друг за другом, и она вдруг решает продемонстрировать передо мной свои сверх способности, которыми должен обладать всякий человек из будущего, как об этом пишут писатели-фантасты, показывают в кино, а мы, простые обыватели, одурманенные всей этой пропагандой, даже и не сомневаемся в этом - как минимум, все в будущем полукиборги.
- Я не обиделась. - Говорит рыжая, прямо-таки читая мои мысли. - Читать мысли, эта её сверх способность. - Мгновенно догадался я, посчитав разумным, пока ни о чём больше не думать. Но куда там, и как только приходишь к такому здравому решению, хотя бы перед сном, то тебя в момент оглушает осознание того, как ты слаб перед своей и чужой природой - в твою голову начинают лезть мысли со всех всевозможных сторон и при этом ни одной умной, а все как на подбор, бесполезного характера.
- Интересно, а если я сейчас подумаю, что хочу её поцеловать, то она решится вслух это озвучить? - вопросил я себя, загадочно посмотрев на рыжую. А рыжая и не тушуется, и озорно усмехнувшись, говорит мне. - Никак опять про меня всякую глупость надумали.
- Да как так?! - я прямо потрясён тем, что мои догадки на её счёт получили своё подтверждение. - И тогда что? - вопросил я себя. И побоявшись озвучить для себя очевидный ответ на тот вопрос, решаю, что всё-таки этого недостаточно, чтобы делать итоговые выводы, и нужно ещё о чём-то таком, о чём она не смогла бы догадаться, спросить. И только я так подумал, как рыжая своим обращением ко мне, окончательно сбивает меня с толку. - Вы ещё о чём-то хотели меня спросить? - спрашивает она меня и так хитро улыбается при этом, что будь я вдвойне туп, чем есть на самом деле, то и тогда я не смог бы не понять этого её посыла.
- Я всё, всё про тебя знаю и каждую твою мысль читаю. - Прямо читалось в этом её взгляде. - И я, конечно, впал в ступор от такой близости к ней, ведь стоит мне только подумать о ней в неофициальном (я уже себя начал сдерживать и не выражаться неоднозначно понимаемыми словами) качестве, то уже голова кружится оттого, куда может привести эта моя дурная мысль. И тут она, как мне показалось, знаково моргнула мне одним глазом. Да так для меня понятливо, что я вдруг понял, что это на самом деле было - она, не знаю почему, но догадываться никто не запрещал, поделилась со мной частичкой своих сверх способностей.
И вот что я прочитал в этом её взгляде. - Если ты меня понимаешь без слов, то тупой ты в самый подходящий для меня раз. И теперь я настроила свою тактовую частоту по передаче тебе сигнала в соответствии с твоей тактовой частотой, которую отражает твоя тупизна. И с этого момента мы будем постоянно находиться на связи. - И хотя её язык передачи сигнала, местами не отчётливо передавал слова, определённо искажая в этих местах смысл, - это как в азбуке Морзе, не там поставишь точку и всё, подслушивающий эту передачу секретных сведений противник, просто обескуражен такими подробностями переписки между агентами: "Ну что, попал? В самую запятую! Чёрт, что всё это извращение значит?", - всё же общий посыл меня порадовал.
- Да, кстати, насчёт её вопроса. - Вдруг спохватился я, прямо-таки чувствуя её волнительное ожидание настоящего вопроса. А вот это уже вопрос из вопросов. - И о чём же её спросить? - принялся судорожно соображать я, отлично понимая, что я буду запомнен ею именно по этому моему к ней обращению. И она, ложась вечером в постель, будет меня вспоминать в том самом последнем, представшем перед ней образе, когда я задавал этот свой знаковый вопрос. И возможно даже, что только благодаря ему, она и передумает встречаться с одним, давно уже зовущим её под венец миллиардером, Григорием Машковым, первым когда-то красавцем и вообще человеком с большой артистической буквы (это значит, что с ним не соскучишься), и решит встретиться со мной, в кармане у которого только одна мелочь, после посещения салона красоты. Где я себя всё же проявил стойко и не закатил истерику, когда мне преподнесли счёт.
И тут-то я догадался, о чём её спросить. - Спрашиваешь, о чём я хотел тебя спросить. - Для кульминации момента я повторяю её вопрос и, не ожидая её ответа, задаю свой знаковый вопрос. - Так как тебя, рыжая, всё-таки зовут? - И только я задал этот свой вопрос, как вдруг обалдел от понимания того, что на самом деле сказал. - Вот чёрт! - ахнул я про себя, осознав, что вслух назвал её рыжей, как до этого про себя её называл для удобства - видимо за привычкой так её называть про себя, я и не заметил, как это имя у меня с языка слетело. И теперь я, весь сжавшись в комок, ждал для себя расплаты, как минимум, она меня назовёт человеком без фантазии, если ничего более умного и придумать не смог.
Ну а рыжая видимо и сама сразу не сообразила, что я к ней так фамильярно обратился, - её, скорей всего, так в детстве и прозывали, и она восприняла это моё к ней обращение, как само собой разумеющееся.
- Разве не странно об этом спрашивать сейчас, в конце свидания? - несколько удивлённая, но не тем, чего я опасался, спрашивает меня рыжая. - И разве я тебе этого не говорила? - вслед посылает ещё один вопрос она.
- Да вроде бы нет. - Опять обратившись к затылку за помощью, неуверенно, но немного облегчённо ответил я, внутренне понимая, что где-то ещё допустил ошибку, но вот где, то никакого представления об этом не имел.
- Тогда будет ещё одна причина сразу не засыпать. - Сказала рыжая, усмехнувшись, затем чуть приблизилась ко мне лицом, чтобы, так сказать, получше меня разглядеть, и опять хитро так спрашивает. - А хоть одна причина сразу не спать, есть?
- Не знаю, о чём это вы говорите, - сам не знаю почему, начал я дурака валять, - но теперь я точно сразу не усну, думая над этой вашей загадкой. А я между тем, всегда отлично спал и засыпал, стоит мне только занять горизонтальное положение в кровати.
- Давайте только без интимных подробностей, - со строгим выражением лица предупредила она меня. - А то я натура впечатлительная, и могу и сама не заснуть, буду всё переживать, как вам там, на жёстком полу не спится. - Добавила она, отнимая свою руку. После чего она как будто на что-то памятливо наталкивается, что вызывает у неё усмешку, с которой она, глядя на меня, с укоризной покачала головой и сказала. - А рыжей меня уже давно не зовут. Но вы, тем не менее, частично оказались правы. Так что можете, пока не отгадаете моё настоящее имя, так меня звать. Я ведь действительно рыжая и меня это красит, как и вас то, о чём я вам сейчас не скажу. - Затем она приподымает руку, одними пальцами машет мне и, сказав: "Бай-бай", - это она типа желает мне сегодня хорошего сна (издевается, в общем), - разворачивается и начинается удаляться по мостовой. А мне ничего другого не остаётся делать, как смотреть ей вслед и задаваться волнующими меня вопросами.
- И о чём интересно ты сейчас думаешь? - спросил я себя и отчасти её, наблюдая за ней. И как подспудно ожидалось мной, она мне ответила, пожав своими плечами, поёжившись на ветру. Но это не промозглый ветер подвигнул её к такой ответной реакции, а я-то отлично знаю, что она умеет читать мысли - а ветер всего лишь выступил в качестве прикрытия. - Наверное, идёшь и прокручиваешь в уме нашу встречу, радуясь тому, как оказывается, легко было вскружить мне голову. "И он даже готов был поверить в любую фантазию и нелепицу, выдуманную мной, и всё потому, что о ней говорила ему я", - посмеивалась рыжая, порываясь обернуться и посмотреть на меня, чтобы ещё разок убедиться в моём полном подчинении ей. "Вот сейчас обернусь, улыбнусь и махну ему рукой, и он весь мой, с улыбкой до ушей", - как была права рыжая в своём весёлом размышлении, от которого её походка приобрела летучесть. "Так повернись и улыбнись!", - немедленно потребовал я, посылая ей в спину зрительные сигналы. Но она, явно решив со мной ещё поиграть, не обернулась и продолжила игнорировать меня своей спиной. А я в свою очередь переключился на другие мысли.
- А если я всё-таки на долю процента поверю во всё тобою рассказанное, то ответь мне, с какой целью ты сюда тогда прибыла? - задался вопросом я, вглядываясь в неё. И рыжая вновь отреагировала на мой вопрос. Она вдруг остановилась и, наклонившись вниз, как я понял, принялась завязывать развязавшийся шнурок на кроссовке. - Что это может значить? - задался вопросом я, пытаясь разгадать этот, определённо поданный ею сигнал мне (на самом деле кроссовок не развязался). - Её миссия заключается в том, чтобы навести порядок в своей зоне ответственности и завязать развязавшееся. И что тогда со мной не так? - посмотрев вниз, себе на обувь, задался вопросом я, будучи уверенным, что главная цель рыжей это я. Убедившись же в том, что у меня ничего внизу не развязано и не расстёгнуто, - ботинки без шнурков, а замком я не пользуюсь из-за его заедания, - я поднимаю взгляд и задаю последний свой вопрос:
- И сколько ещё раз, вот так я буду смотреть ей вслед?