Распустило. Исчез яркий, с голубизной, снег - будто и не было. Не задерживается долго зима. Как давняя, давно привыкшая ко всему, любимая женщина, остается лишь на ночь, много - две и торопится уйти. "Я есть. Я помню о тебе. Но... Ты же знаешь...". У неё много дел. У неё семья. И у тебя. У вас нет права держать друг друга.
У зимы много дел. Не у нас.
У нас слякоть и грязь. Серое небо и глупо подмаргивающие огоньками новогодние декорации...
Что ж, день начал уже прирастать. Скоро лето. " Я не буду ждать тебя, гладя большим пальцем экран телефона. Я буду думать о приятном". Мы будем думать о лете. Оно уже скоро. Вот только Новый Год... и можно.
...Мягко качаясь на ухабах, поднимая клубы пыли, тянулась колонна тёмно-зелёных чудищ. Приоткрытые светомаскировочные щитки на фарах, маскировочные сети свернутые в пропыленные баулы на крышах кунгов, уложенные антенны медленно ползли по растоптанной дороге под палящим небом. Дождей не было уже, наверное, месяц. Уходящее в осень солнце жарило мир так, будто собралось уйти насовсем. Само небо, выгоревшее и безоблачное, бездонное, дышало жаром. Жаром до озноба, до ярких кругов под закрытыми веками. И ночи не приносили покоя, душные, тяжёлые, пыльные, потные ночи. Ночи со скромной до отвращения росой, мутными звёздами и терпким запахом пыли.
Колонна шла через одинокий хуторок. Широкая выбеленная жаром дорога извивалась мимо нескольких домов и скрывалась под тёмной стеной леса. Шла мимо крытого горбылём внахлест бревенчатого колодца, на который смотрели окна всех домов. Ползла мимо домишек с яркими палисадами, мимо старого клёна и даже на тихом ходу металась между колёс пыль, клубилась, садясь новыми слоями на борта и крыши, поднималась к блеклому небу. И будто кусочек неба у колодца - белобрысая девчушка лет тринадцати в платьице с какими-то часто-часто разбросанными васильками. Кусочек неба в бесцветном жаре земли.
- Водички бы, хозяйка! Тупоносое чудище на ребристых колёсах, качнувшись, замерло у колодца. Спрыгнул, мягко хлопнув дверцей. Без ремня, с бронзовым от загара и пыли лицом. Яркая полоска подворотничка и не загоревший шрам птичкой над краешком губы. Вытер лицо полевой кепкой, сунул под погон твёрдым козырьком вперёд. - Можно? Потянулся к ведру на скамье. Она чуть отодвинулась уступая. Встал на колено, наклоняясь. Звякнули слипшиеся жетоны под одеждой, выбилась из под воротника тонкая цепочка шариками, блеснула солнечным жаром на тёмной шее. Пил быстро, обняв ведро руками. Торопясь... Загнал между скамьёй и срубом колодца флягу. Тонкая неровная струйка зажурчала. Попадая на брезентовый чехол, рассыпала капельки, капельки, оборачиваясь пылью, бежали в стороны. Завернул крышку, приложился к ведру стоя, струйка побежала по шее, оставляя дорожку. Выплеснул остатки, поставил ведро на скамью, снял с крюка колодезное, пустил вниз, придерживая блестящий отполированный цепью и сотнями рук, барабан, ладонью. - Глубоко! То-то хороша водица!. Поднял, широкой струёй перелил в ведро. Солнце слепило, играя на струе и крохотными радугами сверкала водяная пыль вокруг.
- Спасибо. Улыбнулся глазами с красными прожилками бессонницы. Открыл дверцу, сунул куда-то флягу, достал огромное, в два кулака, жёлтое тёплое яблоко.
- Держи! Удачи тебе, красавица! Она протянула руку, улыбнувшись молча.
Двигатель рявкнул, выплюнув облачко чёрного дыма. С хрустом дёрнулись на месте колёса. Кивнул сквозь пыльное стекло, мягко тронул - не запылить воду. Качнулись маскировочные сети и сложенные антенны. Мелкая, как цемент, пыль заструилась по колёсам, метнулась суетливо в стороны. Неуклюжая тупоносая черепаха догоняла сородичей, унося кусочек неба и, жёлтое как солнце, яблоко в дрожащих лужицах зеркал...