Я лежу в постели чувствую, как мои руки и ноги медленно удлиняются, и тянутся, тянутся куда-то в пространство, пустое и бесконечное. Внезапно, это сладостно-тревожное ощущение обрывается и я вновь обретаю обычные размеры. Но вскоре прежнее состояние возвращается и, как Алиса, я начинаю расти во все стороны, превращаясь в паукообразное существо.
Я болен, у меня высокая температура и подростковый возраст. Я принимаю ненавистные аспирин и норсульфазол, опыляю миндалины размолотым стрептоцидом, пью клюквенный морс и чай с малиной (с удовольствием), героически подставляю спину и грудь под жгучие горчичники, отказываюсь есть. Полудремотное дневное состояние переходит в прерывистый, не приносящий отдыха ночной сон.
Так продолжается дня два, на третий я чувствую себя лучше, а затем начинается долгожданный праздник выздоровления, наполненный многими радостями и удовольствиями.
У меня появляется аппетит и возникает редкая возможность заказывать мои любимые кушанья: куриный бульон с вермишелью или подсушенными в духовке кубиками белого хлеба; котлеты с поджаренными макаронами, главной прелестью которых являются хрустящие румянные корочки; и густой компот, сваренный из настоящей смеси сухофруктов.
Но еда составляет только небольшую часть праздника. Главное же удовольствие - НЕ НАДО ХОДИТь В ШКОЛУ!!!
Я любил и люблю до сих пор учиться, стремление к новым знаниям я пронес через всю мою жизнь. Но ходить шесть дней подряд в школу, готовится к каждому уроку, ожидать с неприязнью вызова к доске и затем стоять под сочувственными, безразличными или торжествующими взглядами 30 пар глаз, судорожно вспоминая строки учебника и незапоминаемые даты великих событий прошлого, довольно утомительно. Намного приятнее лежать в постеле и неспеша читать новые разделы учебников, или спокойно делать письменные домашние задания. На это уходит часа два, и теперь все оставшееся время длинного дня принадлежит мне! И я полностью отдаюсь моему любимому занятию - ЧТЕНИЮ.
Как любой ребенок моего поколения я прошел длинный путь беллитристики, переходя постепенно с одной легкой дороги на другие, более сложные и трудно проходимые. Сначала это были чудесные русские сказки, афористически короткие, но наполненые глубокой житейской мудростью, затем сказки народов мира, более "литературные" и длинные. И те и другие объяснили мне "что такое хорошо и что такое плохо", что "не то золото, что блестит" и многое, многое другое. Затем пришла пора книг о путешествиях и приключениях. Они открыли мне другие страны, народы, обычаи, чудесный мир нового, неизвестного. Жестко регулируемое и находящееся в младенческом возрасте телевидение было еще не в состоянии насытить наши потребности, и только книги давали эту возможность.
И наконец я вступил на дорогу сначала русской, а затем и зарубежной классики.
В конце 50х и начале 60х годов издательствами "Огонек" и "Художественная литература" были выпущены массовыми тиражами дешевые подписные собрания сочинений русских и зарубежных писателей. Отец купил многие из них, и я помню, что для меня было большой радостью приезжать в Дом подписных изданий на Литейном и получать свеженькие, пахнущие незабываемым "книжным" запахом новые тома.
Так вот благодаря моим болезням я имел прекрасную возможность в течение 4-5 дней поглощать эти рассказы, повести и романы не адаптированные "Детгизом". Чехов, Куприн, Л.Толстой, А.Толстой, Горький, Гоголь, Лесков и другие читались "оптом", заполняя зияющие пустоты моего мозга. Никто не отбирал для меня главное, но все как-то просеивалось, оставляя навечно в памяти лучшее, в виде неких идей, понятий, положений, правил, которые становились моими личными приобретениями. Только книги сделали меня тем, кто я есть. Не думаю, что школа, пионерия и комсомол дали мне что-либо ценное. Может быть это слишком категоричное и эгоистичное суждение, но ведь не идея же коммунизма способствовала нашему развитию. Да, мы проходили "русскую литературу" в школе, но, вспомните, что как скучны были эти уроки, где "произведения" рассматривались с точки зрения "социалистического реализма". Как редки были настоящие учителя, которые не обучали литературе, а стремились привить любовь к ней, и как им было трудно было делать это в тесных рамках школьной "программы".
Мы продукты великой русской культуры - литературы, музыки, живописи, архитектуры, религии, народного творчества. Западная культура лишь отполировала наши грубоватые подчас понятия, знания, идеи, добавила тонкости, ньюансы, привило желание свободы не только в мыслях, но и в действиях, обучила терпимости. Трудно представить, насколько мы были бы лучше и богаче без инквизиторской цензуры социализма ограничивающей доступ к живительным истокам человеческой мысли.
Не думаю, что я смог тогда оценить красоту и виртуозность русского языка, скорее всего только следовал канве историй. Это пришло позже, особенно здесь, в Америке, где после многолетнего вынужденного отказа от чтения русских книг с целью лучшего изучения английского, я вновь набросился на русскую классику (кстати, мой английский до сих пор плох). И вдруг оказалось, что Паустовский скучен; что Солоухин пишет таким корявым языком, что и читать его невозможно; что многие статьи в русско-американских журналах наполнены воровским жаргоном и ругательствами. К счастью, у нас в доме есть настоящая русская поэзия и проза, блистающая прекрасным, отлично настроенным, как музыкальный инструмент, поющим языком. После 8 часов английского на работе одного короткого рассказа Чехова, Куприна или Грина, одного стихотворения Пушкина, Тютчева или поэтов "серебрянного века" достаточно, чтобы снять напряжение дня, достаточно, чтобы вновь и вновь осознавать свою глубокую непроходящую любовь к классической русской литературе.
Вот так ностальгические воспоминания о детских болезнях и их "осложнениях" завели меня в обсуждение значения литературы в развитии личности. И ничего удивительного - "язык и до Киева доведет".