Аннотация: Его ноги были что горячий кисель. Тело плавало в мерзости, как и одежда (C) Самюэль Беккет
Автобус рыгнул, заурчал и прогадился едкой чёрной струёй. Объёмное металлическое чрево чудовищным поршнем продиралось сквозь скулящий поток, который недовольным воем и тявканьем отзывался на каждое неловкое движение. Мёртвая петля дороги обречённо ложилась под массивные колёса, лишь изредка агонизируя на берцовых костях светофоров и черепах остановок. Взлёты и провалы транспортного позвоночника, бежавшие наперегонки с секундной стрелкой, стали уже привычны, и Филей только морщился, когда его зубы выдавали очередное послание азбукой Морзе.
Жара прессовала пассажиров, превращая их в истекающие смрадом и гноем, слипшиеся кишки механического кашалота, распластанного на раскалённой жаровне асфальтового берега.
Филей нервничал.
В его руках испуганно дрожал потный штуцер ранцевого огнемёта, вибрация по змеиным кольцам шланга передавалась в глухо резонирующие ёмкости. Ранец навалился на спину пытаясь спихнуть Филея с обглоданного дерматина, и страдалец отчаянного балансировал тощими ягодицами на жестком ребре сиденья. Спина мгновенно взмокла от тепловых ударов.
Не снять. Никак.
Сопрут, гады.
На заднем сидении обосновалась разношёрстная компания сомнительного вида и вероисповедания. Справа сидел сопливый очкастый пацанёнок с головой, бритой под пятку порочного младенца. Он читал Фрейда, изредка пытаясь поймать каплю, выглядывавшую зелёной улиткой из раковины веснушчатого носа. Слева - старуха-учительница в отвратительной мини-юбке. Та ещё красотка - толстые ляжки, покрытые апельсиновой коркой целлюлита, кишели синими червями вен.
Филей сломался в пояснице - его стошнило прямо на парочку старшеклассников, изучавших "Камасутру" у его ног, увенчанных гармошкой кирзовых сапог. Блевотина мгновенно высохла, ещё на лету превратившись в некое подобие резинового муляжа из магазина сюрпризов.
- Ё! Ну ты факир, - скрипуче гоготнула старуха, и её влажные студенистые складки начали гусеницей перекатываться под коротким красным топом, пока все до единой не вывалились наружу...
- Овцы, овцы! Маленькие прелестные овечки! - отчётливо тарабанил худощавый мужичонка распластавшийся масляным блином по заднему стеклу, его мертвенный взгляд прилип к чему-то по ту сторону шершавой запыленной поверхности. Рядом ползали мухи, бились, назойливо лезли в глаза, жужжали и трахались.
И никаких овец.
- А ты милый... - неожиданно квакнула молодящаяся учительница и расплылась в желтозубой улыбке, придвинув рыхлое накрашенное тесто лица вплотную к груди Филея. - Давай поцелуемся? - Обнажённое мясо слюняво зашевелилось и выдавило через щель зловонный пузырь.
Филей отчаянно пихнул старуху штуцером огнемёта, кадык несчастного дернулся и задрожал в судорожном спазме. Шершавый кирпич языка беспомощно елозил в пересохшей полости рта - блевать было нечем.
Ранец прошелся по спине раскалённым утюгом.
- Тебе ещё не надоело? Не надоело? - занудливо спрашивало оружие. - Ну, смотри. Смотри!
Автобус нырнул, дернулся и затих, словно оглушенная динамитом рыбина. Жаберные щели дверей затравленно затрепыхались, распахнулись настежь и застыли. Толпа, с жестяным шумом и радостным бульканьем ломанувшаяся на выход, внезапно замерла и откатила назад, осев бледной серой пеной на сиденья и пол. Скованные ужасом лица застыли восковыми масками, крик рвал грудь и беззвучно задыхался в горле - сотни, тысячи, бесчисленное множество клоунов окружило механическую тушу автобуса.
Обрамлённые акульими зубами огромные резиновые рты, алчные бездонные глотки, звенящие колокольчики колпаков, жабо, просторные балахоны, шаровары, полосатые чулки и смешные ботинки с помпонами - омерзительное отродье Большого Мака.
На антресолях семь раввинов бормотали молитву Шма, отчаянно тряся пейсами и внушительными носами, их головы летали вверх-вниз, вверх-вниз:
- И навяжи их в знак на руку твою, и да будут они повязкою между глазами твоими, и напиши их на косяках дома твоего и на вратах твоих.
А может это бубнило радио? Филей мотнул головой и потер воспалённые глаза заскорузлыми мозолистыми кулаками.
Клоуны не исчезли.
"Да они тут все спятили!" - мысль впилась под ногти раскалённой иглой, сжала ноги тисками испанского сапога и протянула хрустящее тело на колесе. От острой боли Филей запрокинулся назад и начал считать до десяти. Высоко под потолком ленивые лопасти вентиляторов пытались разогнать жару, свивающуюся в тугие кольца. Тщетно. Кольца опускались вниз, ширились и рассыпались, обдавая пассажиров раскалёнными брызгами.
Жужжали мухи.
- Дверь! Дверь! Закройте дверь! - расколол пространство чей-то визгливый вскрик, и многоголосая река тронулась, зашумела и перекрыла все остальные звуки:
- Дверь! Дверь! Закройте дверь!
Слепой водитель отчаянно музицировал за приборной панелью в поисках нужной кнопки. Черные очки балансировали на кончике носа, а незрячие глаза прикипели к лобовому стеклу - он тоже видел, видел кожей, кончиками пальцев, всем своим естеством, содрогавшимся от дикого первобытного ужаса.
Двери закрылись, толпа пустилась в безудержный пляс.
Так падает курок револьвера, освобождая пулю из стального захвата ствола.
Вакхическое веселье перешло в оргию. Тела, конечности сплетались в один клубок - черви. Люди теряли человеческий облик словно шелуху, предаваясь чувственному опьянению, и превращались в отвратительные безголовые отростки. Воздух отяжелел от сладкого потного запаха похоти и наполнился криками, хрюканьем и стонами сотни бестий. Это был ад.*
Разве такое можно допустить?
Филей нервными пальцами поглаживал трепетный штуцер огнемёта и шептал ему нежно, словно невинному ребенку:
- Дай! Дай мне силу!
- Безумный, что ты просишь! - подзуживало оружие. - Ты просишь невозможного, Филей. Ведь это тебе не по силам. Ведь ты простой смертный, а разве это дело простого смертного?** Подумай только: как сложно нажать на спусковой крючок. А затем? Затем - невозможно остановиться. Ты думаешь, может быть, это принесёт тебе облегчение, а людям освобождение?
Пальцы нервно отсчитывали пульс. Кровь отчаянно металась по жилам и с каждым толчком каплями просачивалась из-под ногтей. Солнце предательски заползло в зенит, и в голове вздрогнул и зашелся кашлем тяжелый колокол, губы и нос вздулись.