Аннотация: 11-е место на Конкурсе Реалистического Рассказа "Про/За-2". Шортлист Шестого Международного Литературного конкурса "Вся королевская рать", 1-й этап. Номинация "Просто о жизни". Фантасмагория.
В клубах сизого дыма, сверкая начищенными боками, стуча колесами и сигналя: "Чук-чук-чук... Ту-ту-у!" - Лёка с шумом врывается в солнечный полдень, и двор встречает его пестрым птичьим гамом и смолисто-пряным ароматом молодой листвы.
Воробьи разлетаются в разные стороны, словно теннисные мячики, а надутые голуби торопливо, но с достоинством перекатываются к бордюру, уступая дорогу могучему паровозу. Он поднимает целый фонтан брызг, погрузившись на самое дно бескрайнего озера, где минуту назад умиротворенно плескались шоколадные лодочки и фиолетово-синие яхты. Лёка надевает на голову медный шлем с круглыми окошечками и гудит.
Лёку-паровоза знают все, знают не потому, что смотрит он на мир разными глазами - этого никто не видит, не стал Лёка и героем известного мультфильма или знаменитым водолазом, о чем мечтает каждый пятилетний ребенок, - а помогает Лёка своей маме разносить почту. И каждый божий день, ближе к полудню, завершив дела свои, усаживается на скамейку во дворе сталинского дома и сидит там в любую погоду: даже в дождь - под выцветшим красным зонтом, даже зимой. Правда не в гулкий ливень, гудящий, как высоковольтная линия, и не в шершавые, колючие морозы - мама запрещает, да и приходят в такую стужу одни только белые медведи; они не злые, но, играя, запросто могут откусить уши или нос.
С ветром прилетают листья и птицы, с легким и радостным - бабочки, в дождь появляются змеи и рыбы и вьется плющ, в холода крадутся большие лесные кошки, теплые солнечные дни скачут рыжими белочками и кузнечиками, расцветают желтыми одуванчиками; а по вечерам Лёка рисует акварелью свои дни, такие новые и разноцветные.
Паровоз выплывает у самой пристани, поршни совершают круги, в большом белом пакете дребезжат пустые бутылки, а на полах старого плаща виднеются темные пятна от воды...
***
В палате пахнет краской, сладкой микстурой и дезинфекцией, как в новом гробу. Лёка сидит за маленьким столиком и рисует.
- Матушка, он у вас не клинический идиот и не шизофреник, - успокаивает Лёкину маму моложавый профессор.
Именование "матушка" удивительно подходит этой крупной женщине с добрым лицом, похожей на старомодную матрону, которую сажают на чайник.
- Это новое лекарство буквально способно творить чудеса! Испытания еще не закончены, поэтому вам нужно расписаться тут и тут и еще вот тут. - Снующая в ворохе бумаг холеная рука доктора напоминает толстую белую крысу.
-Йа-йа! Синдром Каннера? Найн! - Пивным баритоном колышется красномордый, похожий на Карабаса бородач, профессор из Кёльна. - Фантастишь! - И он пихает под мышку две папки с акварелями Лёки.
Матушка вздыхает: у неё нет никаких причин доверять врачам после смерти супруга, когда ей не хватило двадцати тысяч рублей наличными "на анестезию"; она долго собирала справки, и извещение из Фонда помощи раковым больным о выделении денег поступило с опозданием на один день. Но что делать? И матушка подписывает бумаги.
...Лёка сидит за маленьким столиком и рисует. Мама с тревогой смотрит на изможденное лицо совсем уже взрослого сына с синими полумесяцами под глазами и нервной линией поблекших, словно обескровленных губ.
- Матушка, дело явно идет на поправку. Только надо изменить схему! - Профессор смотрит чуть искоса.
- У меня нет денег, и, извините, он так похудел за последний месяц, и я не могу позволить вам... - Матушка взволнована видом сына, рисунками, но по-прежнему деликатна, говорит мягко, вполголоса.
- О, это фсе теперь песплатно! Софершенно песплатно! - Карабас трясущимися пальцами перебирает стопку рисунков, выпученные глаза его вращаются, как мигалки "Скорой помощи".
- Нет! - говорит матушка гневно, и Лёка видит гигантский девятый вал, нависший над утлыми суденышками.
...Лёка рисует, на кухне пахнет пирогом с грибами, и рыжие белочки, стрекоча, прыгают с ветвей столетнего дуба на стол и обратно, таская маленькие кусочки бельчатам, синицы подхватывают крошки и прячутся в густой листве. Мама обнимает Лёку, целует его вихрастую голову и, тихо шепча, проводит ладонью по волосам: "А если так, то что есть красота, и почему её обожествляют люди? Сосуд она, в котором пустота, или огонь, мерцающий в сосуде?"
***
"Чук-чук... Ту-ту-у!" - Лёка выплывает у синей пристани, где стоят два красивых океанских лайнера. Молодые женщины недовольно смотрят на него, на пакет с бутылками, обмениваются взглядами и, скривив губы, передвигаются ближе к краю.
- Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай! - Дети, поднимая и опуская руки, ведут хоровод, Лёка сидит на скамейке, смотрит на мальчиков и девочек, улыбается им и ланям, танцующим рядом.
- Дядя Лёка, иди к нам! - зовет кроха с большими желтыми бантами, но мама резко обрывает её, развинченно подходит на шпильках и что-то шепчет на ухо. Лёка хорошо помнит эту тётю: однажды он отобрал у неё совочек, украденный у другой девочки, и вернул игрушку счастливой хозяйке - это было очень-очень давно, наверное, уже вчера. Теперь тётя стала большая и нашла себе дочку.
Лёка знает, что он тоже большой и может случайно сделать больно малышам, и сосредоточенно, не смотря в сторону играющих детей, расставляет на скамейке "сосуды" - собранные в мусорке пустые бутылки, любуется игрой разноцветных огней, которую ведут лучи солнца, падая сквозь дрожащую листву. "Или огонь, мерцающий в сосуде",- шепчут его губы. Особенно красив пузатый графин, и кроха, пока мама отвернулась в сторону, подходит ближе и касается розовыми пальчиками гладкой холодной поверхности: она тоже видит танец саламандр и как внутри зарождается солнечный огонь. И не важно, что снаружи волшебный камень похож на кусок грязного стекла со сколотым горлышком.
- Отойди от этого педофила! - остервенело кричит тётенька, оттаскивая плачущую дочку, а Лёка встает и идет ей на помощь, протягивая руки, но спотыкается о бортик песочницы.
- Пита-фил, пита-фил! - кричит ребятня, молодая мама зло засаживает в Лёкин бок остроносую туфлю, Лёка поджимает колени к подбородку, и щека его зарывается во влажный песок. Летит бутылка, брошенная второй мамой. - Бомжара!
Самый старший мальчик поднимает бутылку, и Лёка видит, как из неё выползает красная змейка, голова дергается и звенит, и теплая змейка ползёт по его лбу.
- Пита-фил! Бом-шара! - Дети бьют дядю бутылками, женщины быстро уходят по короткой аллее на другой конец двора.
- А ещё он не хотел играть с нами в каравай! - говорит самый старший мальчик.
- Каравай, каравай, кого хочешь, выбирай! - Дети берутся за руки и ведут хоровод вокруг спокойно лежащего мужчины в старом потертом плаще.
Глаза устало закрываются, и Лёка чувствует необыкновенную легкость, чувствует, как он, наполняясь светлым огнем, плывет где-то высоко в чистом небе, а далеко внизу, взмахивая кожистыми крыльями, кружится стайка летучих мышей, а рядом на скамейке тихо плачет маленькая девочка.