Тёплый май рассыпал по паркам и скверам Арая сочные белые цветочные гроздья расцветших каштанов и акаций. Солнце ласкало город по утрам и растворялось в хрустальных нитях фонтанов на маленьких площадях. Солнце скользило слепящими пятнами по витринам магазинов и кафетериев, перемигивалось солнечными зайчиками в кронах деревьев, и блестело в редких лужах: проблёскивая в них золотыми точками между белых цветов, сорванных ветром. Солнце сияло в окнах аккуратных домиков, растекаясь по стёклам золотистой плёнкой, - стекая на тёплый асфальт и растворяясь в пятнах света, которые гонялись наперегонки с полосками серых теней. Солнце пропитало своей сладостью тёплый утренний ветер и сквозняки в переулках, мигая в хлопающих форточках, не прикрытых плотно, прокалывая золотыми иглами своих лучей колыхавшиеся кусты белой сирени, пёстрые флаги над мэрией и растворяя чугунную изгородь вокруг Школы, словно некую разновидность сахара: черного и легко плавящегося на свету. Расцвечивая золотом мелкую рябь в лужах. Солнце было щедрым для этого города, не жалело своего драгоценного света, дарило его всем.
На площади перед городской школой в этот ранний час находился всего один мальчик, которому на вид можно было дать двенадцать лет. Он глянул на свои наручные часы, подаренные перед тем отцом со словами "Надеюсь, ты понимаешь для чего этот подарок", затем мельком глянул вправо на проулок, из которого скоро должен был появиться тот, кому он назначил встречу здесь в столь ранний час.
Этого мальчика звали Рони. Он ждал здесь своего старшего брата Ишира.
Глянув на свои новенькие часы, которые так плотно сидели на запястье, на черном кожаном ремешке, он в который раз за это утро спросил себя, что имел в виду отец, когда напутствовал подарок словами "Надеюсь, ты понимаешь...". Имел ли он в виду то, что Рони еще не умел разбираться во всех этих красивых позолоченных цифрах, выделенных слепящим кругом на циферблате, чтобы точно понимать, который сейчас час? Или нечто иное? Например, то, что Рони вообще не умел понимать течения времени и уж тем более не мог его измерить числами?
Рони сжал пальцы левой руки в кулак и подвигал запястьем вправо влево, вылавливая на круглом стёклышке солнечных зайчиков, которые стреляли ослепительными вспышками: то в глаза, причиняя им неожиданную, хотя и короткую, боль; то в мельтешение солнца и теней в недалёкой каштановой аллее, где они терялись между солнечных блёсток в резной листве. Он вздохнул и пробормотал: Ну, вот, он вечно опаздывает.
Рони направился к аллее, засмотревшись на перекрёсток, в остром изгибе которого каштановые деревья мельчали и уступали место более подходящему для Арая дереву - декоративному персику. Возле трамвайных путей, которые как раз выгибались поворотом в сторону школы, вычертив в горячем воздухе две огненные дуги, стояла поблекшая от времени тележка мороженщика Зака. Пёстрый зонт, под которым обычно добрый старик дремал весь день, был сложен и вставлен в специальное крепление сбоку. А его складной стульчик лежал сверху, на белом листе картона с ценниками на мороженое.
-Будет хуже, если он вовсе не придёт, - пробормотал Рони, когда вошел в аллею и сел на первую скамейку. Он поставил ранец рядом с собой и тяжело на него облокотился, рассматривая сверкавшую в утреннем солнце площадь и беспокоясь всё больше.
~*~
Вчера ему стоило больших трудов выловить вечно занятого Ишира на большой перемене между второй и третьей парой уроков. Старший брат был задумчив и, кажется, не замечал никого вокруг, хотя десятки ребят и девчонок окликали его, приглашали куда-то с ними пойти или перекусить бутербродами прямо в рекреации на широких подоконниках огромных распахнутых окон. Ишир молчал, смотрел в пол или невнятно отвечал, если чья-то рука всё же останавливала его, дескать, нет-нет, не могу, мне нужно в класс араянги.
Рони стал перед ним, когда Ишир вышел к широкой мраморной лестнице. Он улыбнулся старшему брату и показал подарок отца, вытянув руку. И... Ишир очень заинтересовался наручными часами. Он вдруг крепко взял запястье Рони и поднял его еще выше, вертя руку младшего брата в разные стороны, чтобы лучше рассмотреть, как сами часы, так и ремешок.
-Где ты их взял? - Он весьма серьёзно посмотрел Рони в глаза. - Я знаю эти часы. Они хранились в отцовской шкатулке на чердаке. Ты, что же... - Его черные брови высоко и удивлённо взмыли на смуглом лице. - Взял их без спросу?!
Младший брат скривился от боли и досады, и выдернул руку.
-Иных вариантов ты не рассматриваешь, да?
-Ну... я... - Ишир понял, что повёл себя с братом не лучшим образом и смутился. - Я давно просил у отца отдать их мне... А он ни в какую... Сказал, что их время придёт неожиданно и не для меня.
-Вот-вот, - самодовольно кивнул Рони. - Не для тебя. Отец лично сам отдал их мне. Хотя и сказал что-то странное в напутствие.
Ишир смотрел на брата. Смотрел, чуть прищурившись, как только он один умел. Смотрел не насквозь, как отец, когда хотел узнать по всегда виноватым глазам, шалил Рони или нет..., а словно испрашивая позволения заглянуть глубже, чем обычно позволяли отчаянно зелёные глаза брата. Рони не умел отказывать этому взгляду, и даже имея за душой какой-нибудь недобрый секрет, - позволял старшему брату проникать в себя до самого дна. Он знал, что Ишир не осудит, хотя, возможно, и постарается исправить.
-Что он сказал тебе, Рони?
-Разве этого не видно в моих глазах?
-В них видно много чего. Я потерялся в этой пёстрой и громкой толпе твоих мыслей. Ты научился прятать тайное среди явного... - Ишир вдруг улыбнулся и потрепал братишку по волосам. - Обожаю тебя, сорванца. Хитрюга.
Рони готов был мурлыкать, как котёнок, от этой неожиданной ласки старшего брата. Тот не часто баловал его даже простым добрым словом, всё больше отмалчиваясь или хмурясь. Рони помнил его совсем другим. Он помнил время, (и, что удивительно, - это было совсем недавно), когда Ишир мог позволить себе просто гонять мяч на школьном поле или ввязываться в совершеннейшие авантюры, многие из которых придумывал сам же. Он умел заразить Рони своим азартом в выискивании новых троп к Первой Лаборатории, обследуя бескрайние пустоши на восточном краю Арая. Он умел организовать ночную вылазку на чердак, проигнорировав отцовский строжайший запрет даже просто приближаться к чердачной двери. Он мог разбудить Рони в пять утра, чтобы его еще тёплого и разморенного после постели, увести за собой на Тёплую речку... и всё лишь для чего? Чтобы поплескаться и поплавать в её плотных и тёмных волнах между белёсых облаков тумана, которые медленно отползали к камышовым берегам на той стороне, где клубились и мерцали в занимавшемся солнце, возле крутых обрывов оранжевого песчаника. А выбравшись на берег, раскинуться на песке, как есть, нагишом, и смотреть в синее-синее небо, по которому растекались волны золотого утреннего света. Чтобы просто слушать тишину, наполненную тихой музыкой серебряных плесков речных волн, птичьего щебетанья издали и потрескиваний камыша.
Рони вздохнул и неожиданно, даже для себя, потёрся головой об руку брата.
-Ты чего? - Ишир испуганно отдёрнул руку. - Опять за своё?
-Да ладно тебе, - хмыкнул Рони, подумав про себя, что всего на одно мгновение Ишир снова стал похож на обыкновенного мальчишку, хотя и старшего по возрасту. Он отступил на шаг, чтобы больше не смущать Ишира и улыбнулся, как отличник, уверенный в своих оценках по химии. - Папа сказал, что надеется на то, что я понимаю, для чего он сделал этот подарок.
Ироничная бровь на лице Ишира заставила-таки смутиться Рони. Теперь он спросил, покраснев отчего-то:
-Ты чего?
-Папа так сказал?
-А-а, ты об этом... - Рони хмыкнул. - Хых, да, наш папа не любит речи говорить. Даже если речи состоят всего из одного простого предложения. Он сказал что-то короткое, в общем, а я перевел его слова на понятный для всех язык.
-Для всех - это для кого? - не унимался в своей иронии Ишир.
-А без придирок можно? - вспыхнул Рони
Мимо них пронеслась стайка ребятни из младших классов, и бледный Рони сразу опустил голову, словно сказал вслух плохое слово, словно выкрикнул его в лицо старшему брату, и оно разнеслось по рекреации с эхом. Ему снова стало обидно за себя..., и стыдно... в который раз. Ребятня рассыпалась и поскакала по лестничному маршу пёстрым горошком, пара отчаянных мальчишек принялась скользить по массивным мраморным периллам - оп, ха-ха! А остальные, как весёлые разноцветные шарики прыгали, тараторили выученные на уроке скороговорки, (коверкая их невероятно, и на все лады), и подбрасывали свои пёстрые ранцы от радости, что уроки закончились, а впереди их ждало: школьное футбольное поле, бассейн со свободным доступом, мороженое и еще масса непременных и желанных ребячьих дел, которые и до ночи не переделать.
А Рони смотрел в пол.
Пробегая мимо, они все приветствовали Ишира: Ишир! Привет! А у нас уроки закончились! А мы на поле! Айда с нами!
-Ох, нет, ребятки, мне ещё в школе нужно побыть. А вы отдыхайте. Но и не забывайте, что первый звонок в восемь утра прозвонит. Домашние задания выучите!
-Ишир! Ишир! Ну, не будь таким скучным, Ишир! Пойдём в бассейн!
-Лягушата вы мои... А я завтра в ваш класс наведаюсь. Сам лично проверю, насколько хорошо выучили свои уроки.
-Приходи, приходи, приходи, Ишир! Мы будем ждать!
-Договорились! - Ишир с умилением смотрел на малышей, которые пританцовывали на лестнице в нетерпении перед манящей солнечной полоской в приоткрытых тяжелых дверях. Всего-то десяток шагов... - Вот только не пожалеете? Я ведь строго проверять буду!
-А мы всё выучим! Выучим! Правда, выучим!
Дети весело общались с Иширом, при этом, не заметив Рони, которого тоже знали. Не крикнув ему даже простенького привета.
Младший брат исподлобья глянул на старшего...
Ишир смотрел на Рони.
-Обижаешься на них, да?
Рони безразлично пожал плечом, изо всех сил стараясь не выказать на лице своей досады.
-А ведь нужно всего-то... подумать, - Ишир вздохнул и перевёл свой взгляд вперёд, туда, где над лестницей висела огромная картина с видом Арая, если бы разглядывать ангельский город с высоты птичьего полёта. Городские окраины казались чуть выгнутыми вверх, отчего город был похож на чашу. Они были окантованы персиковыми садами, словно изумрудным ожерельем, в котором играли точки и волны света. А дальше раскинулись невообразимые по величине золотые пшеничные поля с зелёными пятнами редких рощиц, - и по пшенице легко катился ветер, как на серебристых волнах. Тени гигантских белых облаков, растекшихся по краям небесной сферы, расчертили серыми полосами и пятнами золотую пшеничную бесконечность. И солнце, пробивавшееся сквозь континенты белых облаков, упиралось столбами света в пшеницу: они медленно скользили в отдалении, в совершеннейшей тишине, нарушаемой лишь тихим шелестом ветра, и в них кружились стаи точек-ласточек.
-Я подумаю, - вздохнув, ответил Рони, с трудом и неохотой отведя взгляд от картины. Он любил это произведение неизвестного художника, которое отец, (директор школы), распорядился поместить на самом видном месте - над лестничной площадкой между первым и вторым этажом.
-А еще лучше, если ты задашься всего одним вопросом. Точнее, вопросом, состоящим из одного слова.
-Хорошо, - покорно согласился Рони.
Ишир недоверчиво вздохнул и вдруг снова потрепал брата по волосам.
-Ты умный. И скорее всего, задавал себе этот вопрос, - Ишир смотрел в глаза Рони, в этот раз пристальнее и, конечно же, увидел в них то, что искал. Поэтому, вскоре послышался еще один недоверчивый вздох. - Ты знай, что если по-настоящему захочешь найти ответ на этот вопрос и не сможешь сделать этого в одиночку... Я помогу.
-Боюсь, что это будет поводом для нашей очередной ссоры.
-Очередной?
-А ты разве не видишь, что в последнее время мы: или молчим, или ругаемся по пустякам?
Рони заметил, что старший брат спрятал руки в карманы своих брюк: белые узкие ладони юркнули в косые разрезы, как испуганные зверьки в норки. Теперь была его очередь опустить голову с виноватым видом. И Рони, наконец, почувствовал удовлетворение. Не то, чтобы он хотел и ждал унижения своего обожаемого старшего брата, нет - конечно, нет!
Но постоянно чувствовать себя виноватым в одиночку и не понимать ЗА ЧТО - согласитесь, малоприятное занятие для мальчика двенадцати лет. Поэтому неловкость Ишира, которая была весьма справедливой по отношению к себе, вполне устроила Рони и заглушила это гнетущее чувство самоуничижения, которое крепло день ото дня и выедало сердце изнутри, как червячок яблоко.
-Прости меня, братишка. Я и, правда, уделяю тебе всё меньше времени.
-Я понимаю, Ишир, и уже всё забыл. Правда. - Рони никак не мог справиться с этим феерическим чувством собственного превосходства, которое катилось по его тёмной душе высокой приливной волною. И хотя он вполне себе осознавал, что накатила она временно и очень скоро схлынет, оставив после себя досаду и новое неудовольствие собой... Всё же, он наслаждался влиянием, которое оказалось таким хитрым тонким и действенным на гордого и благородного Ишира, что даже заставило его почувствовать вину перед младшим братом.
Хотя никакой вины не было и в помине. Ссоры обычно начинал Рони.
-Что мне сделать для тебя, братишка, чтобы искупить вину?
Рони не удержался и на мгновение закрыл глаза. Впрочем, и правильно сделал - слишком много откровений засветилось в них...
-Завтра... - Ишир закашлялся, горло сжималось от переполнявшей радости. - Завтра утром... Давай проникнем в кабинет отца в школе?
Ишир кивнул, не подняв головы.
-Хорошо.
-Ты услышал меня, старший брат? - Рони знал, что должен был закрепить успех единственно возможным способом - заставить Ишира согласиться на проступок осознанно. - Я говорю о кабинете не какого-нибудь там завуча или учителя... Я говорю о кабинете нашего отца!
Ишир посмотрел на Рони. У него были грустные глаза. И пятна света из окон на первом этаже ползали по смуглому лицу золотыми полосками. Младший брат вздрогнул и... и испугался. Все его чудесные игры с ангелами Арая, в которые он играл до этого момента, выстраивая их тонко и точно, как шахматные партии, - вдруг поблекли перед простым и открытым взглядом старшего брата. Всё дело оказалось в том, что не Рони, а именно Ишир поведёт их в кабинет. Это был взгляд не обманутого, но вынужденного сделать проступок ангела... это был взгляд Бога, который всё знал наперед, не просчитывая..., а просто зная.
-Ты не спросишь, зачем я хочу попасть в кабинет отца?
Ишир покачал головой. Он не хотел произносить вслух пустых слов. Тех слов, в обращении с которыми Рони изрядно преуспел, постигая черное искусство манипуляции с душами и сердцами.
-Хотя бы, что-нибудь спроси у меня, Ишир?! - младший брат и не заметил, что спрашивал, словно испрашивал, сам.
-Ты обедал сегодня? Может быть, сводить тебя в кафе и покормить?
Рони отпрянул, словно получил хлёсткую пощёчину. Он даже щеку потёр рукой. Оторваться от взгляда Ишира он не смог, поэтому так и пятился назад, медленно, с трудом передвигая ноги, словно шагал не по пятнам света на мраморном полу, а по колено в густой болотной жиже. Потирая красную щеку... Не отрывая взгляда...
-Завтра в шесть утра... будь на площади перед школой, Ишир.
-Я не поеду на ночь домой. В Арая у меня еще остались незавершенные дела. Можешь спать в моей кровати. И попроси Найву, чтобы утром передала термос с травным чаем для меня.
Рони опустил голову.
-Из термоса мне тоже можно хлебнуть? - прошептал младший брат и сразу испытал это страшное чувство собственной ущербности, которое расцветало роскошной бардовой розой в душе, если он язвил или хотел обидеть Ишира.
-Конечно, можно, - просто ответил тот. Затем оглянулся назад... чуть помедлил... и вернулся пронизывающим взглядом к Рони. - Ну..., мне пора идти.
Младший кивнул.
Ишир улыбнулся ему как-то странно и, хлопнув по плечу, пошел по лестнице на третий этаж.
Рони и не помнил, как спустился вниз. Он не заметил чьих-то приветствий и не обрадовался бы им, даже если бы и заметил.
Впрочем...
-Рони?
Мальчик остановился и глянул вверх. Перед ним стоял учитель Сорино и поправлял свои очки с сиреневыми стёклами, в которых ослепительно сверкало солнце. Полоска черной тени перечеркнула лицо учителя поперёк...
-Ты здоров, малыш?
-А?
-Выглядишь болезненно как-то... - Сорино критически рассматривал Рони, склонив голову набок. Черная полоска сползла по его лицу вниз и скоро совсем исчезла. Солнце мерцало в чернёной платине его волос, стекая волнами переливчатого света.
Он вынул руку из кармана джинсов и показал на приоткрытую дверь в кабинет.
-Зайди-ка. Я напою тебя сладким чаем и накормлю куском яблочного пирога. Любишь яблочный пирог?
-Это не ваш класс араянги, - Рони смотрел на дверь. Точнее на полоску света, в которой клубились и тихо сверкали пылинки. Ещё в ней шевелились тени из окна. Рони знал это большое и всегда распахнутое окно на первом этаже, в котором качались ветки акации, отяжелелой цветами, как в живой картине. - Это кабинет учителя Соло.
-Он в отъезде. И пока Соло нет, я преподаю основы ритмодинамики младшим классам. - Сорино улыбнулся Рони. И хотя мальчик не увидел его глаз за слепящими бликами на стёклах очков, всё-таки он испытал странное чувство облегчения и даже некоторой благодарности к этому человеку. Который понял, что в этот момент нельзя оставлять Рони наедине с самим собой. И не пытаясь выведать причин его сумеречного настроения, он просто решил помочь.
Они вошли в кабинет. Рони сразу пересёк классную комнату и подошел к окну. Раскрыл его огромные створки настежь с некоторым трудом. Стёкла загудели в рамах, отдавшись вибрацией в ладонях. Странно было то, что Сорино держал окна в этом кабинете прикрытыми, тогда, как в своём даже на ночь не закрывал, и всегда ставил на подоконник тонкую стеклянную вазу с одной белой розой.
Рони стал вплотную к подоконнику, чувствуя, как горячо давит кожу острая грань, подался чуть вперёд, и... потянулся рукой к ближайшим цветочным гроздьям. Провёл по прохладной и влажной упругости кончиками пальцев... оттаивая и расслабляясь. Солнце расплескалось слепящими точками в белой цветочной пене. За белым-белым этим облаком шевелились тени тонких стволов, и еще дальше, сквозь неспешное мельтешение цветочных гроздей, просматривался пустой школьный двор и блестящий на солнце горячий асфальт.
-Откуда роса на цветах? - Рони на мгновение оглянулся. - Ведь дождя не было... Или был, а я просто не заметил?
Сорино заливал кипяток из большого металлического чайника в маленький стеклянный заварочник. Крупные чаинки забурлили в горячей воде, оставляя за собой янтарные полоски и спирали. Учитель поднял глаза... А Рони сразу вернулся взглядом к акациям за окном.
-В нашей школе есть садовник, если ты не знал, - Сорино приоткрыл крышечку заварника со стеклянной ручкой в виде цветка, и понюхал ароматный пар. Закрыл глаза и прошептал: - Как раз то, что нужно. Полуденный чай должен быть всё ещё крепким, как утренний. Но в нём уже должны быть разбавлены цветочные ноты. Совсем чуть. Представляешь, я добавил в заварку щепотку мяты. - Он аккуратно вернул крышечку на место и отодвинулся, чтобы рассмотреть, как красиво и ровно по стенкам маленького чайника сползали капли остывшего пара. - Как ты относишься к мятной ноте в чае?
-У нас дома не принято пить чай.
Учитель удивлённо посмотрел на Рони.
-Помнится, твой папа как-то угощал меня...
-Это травные настои. Чай у нас не пьют. Папа не терпит стимулирующих или возбуждающих веществ, и не держит их в доме.
-О кофе даже и говорить не приходиться?
Рони улыбнулся солнцу, которое просвечивалось сквозь ослепительно белую акацию. Её тяжелые ветви медленно шевелились на слабом полуденном ветру, роняя капли влаги в траву.
-Как же его... экий же, громадный пирог мне сварганили в кондитерской. А я и не просил большой. Я бы и кусочком обошелся...
Рони отошел от окна. Учитель склонился над пирогом с маленьким ножом в руке, примериваясь разрезать его на ровные треугольники. Солнечная полоска чиркнула по кромке лезвия и стегнула по глазам мальчика, как туго натянутая леска, отдавшись короткой, но тягучей болью на дне его пронзительно зелёных глаз. Рони отвернулся. Осмотрел пустой класс, наполненный светом, запахом акации и воздухом. На противоположной стене висели портреты первых учителей.
Мальчик подошел к учительскому столу и, пока Сорино сосредоточено резал аппетитную золотистую корку на пироге, Рони заглянул в немногочисленные бумаги, аккуратно разложенные на коричневой полировке. Сквозняк листал учебник гипердинамики, тихо шелестя страницами. Солнце просвечивало мягкими лучами ровные абзацы текста, как с одной стороны листа, так и с другой. Внимание мальчика привлекла тетрадь посредине стола. Поперёк неё лежала обыкновенная перьевая ручка. Взгляд притягивал короткий текст в середине страницы...
Рони глянул на Сорино, и, убедившись, что тот весь поглощен разделкой пирога на ровные доли, обошел стол и заглянул в тетрадь.
Скажите спасибо предавшему вас.
Скажите спасибо тому, кто предал вас в любви.
Теперь вы научены. Теперь вы сами знаете, что это такое - настоящее предательство. Не с чужих слов, не из книг и песен..., а собственным сердцем распробовав этот горький сок, который источает лишь ваша душа.
Предавший порадуется. Уйдёт. Он будет предавать кого-то другого. А вы...
Вы знаете точно, научены на всю оставшуюся жизнь. Это страшное знание теперь вбито в вас, вколочено острыми гвоздями раскрывшейся реальности, выцарапано кровоточащими полосами на сердце... - предательство всего лишь этап, короткая остановка в вашем долгом жизненном пути. Это странно, но... можно жить и идти дальше, вполне-вполне.
И если не побоитесь влюбиться еще раз - оглянитесь, и... - скажите спасибо предавшему вас. Убив веру... всё же... он открыл вам глаза. И хотя бы это оставил для горького утешения.
Скажите спасибо, предавшему вас в любви.
Он дал вам доказательство того, что Любовь есть... раз уж её можно предать.
Рони отпрянул от учительского стола, чувствуя, как быстро-быстро сердце забилось в груди. Эти странные слова, написанные посредине тетрадного листа, взволновали его. Они проникли глубоко в детское сердце, еще не познавшее предательств, огорчили его и обрадовали одновременно. Словно случайно он познал мудрость открытую другим сердцем для всех остальных сердец.
Рони глянул на Сорино. Учитель аккуратно раскладывал куски пирога на тарелки и не смотрел в его сторону. Рони подумал: Неужели это настоящие слова? Те самые настоящие слова, о которых говорил отец... Я не понял его... А он рассердился. Тогда я спросил, как отличить настоящие слова от обыкновенных для повседневного употребления? Отец сказал, что настоящие слова напрямую обращаются к сердцу или душе. И сразу находят в них отклик.
Рони коснулся ладонью левой половины груди. Вот это..., то, что сразу забилось и заболело в сердце... - это и есть отклик?
Сорино посмотрел на Рони, улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой, показав на белую тарелочку с пирогом и чашку янтарного чая.
Рони улыбнулся ему в ответ и не смог удержаться от того, чтобы в последний раз не глянуть в тетрадь. Солнечные квадраты мерцали на настоящих словах, которые обращались напрямую к сердцу и нашли в нём отклик. Нашли! Даже его сердце, не познавшее настоящей боли, поняло эти слова и запомнило их. Да, - подумал Рони, рассматривая ровные строчки, словно выцарапанные на солнечных пятнах, - я запомню твои слова, Сорино. Я буду благодарен тем, кто научит меня боли. Но... Я буду наказывать их за эту боль. Буду наказывать не потому, что больно стало лишь мне одному. Я буду наказывать и тем самым учить их, чтобы не смели предавать любящих сердец. И если понадобится - буду убивать предателей! Лучше так, чем боль... лучше так.
И еще он подумал о том, что, возможно, эта раскрытая тетрадь не случайно оказалась такой доступной для любопытного мальчика. Рони взял свою тарелку, затем тонкую вилочку, которой отщипнул край пирога и, наколов, (проколов - цок), отправил в рот.
-Вкусно?
Учитель даже не притронулся к своему куску. Он налил в белую чашку ароматного чаю и бросил в неё три кусочка сахара. Размешал. Отпил глоток. И закрыл глаза от удовольствия.
-С мятой - в самый раз. Некрепко, душисто и вкус чая подчёркнут тонкой прохладной линией. Вкусовые ноты не менее изысканы, чем ноты музыкальные.
Рони проглотил свой кусочек и взял чашку. Понюхал пар...
-Мятного запаха почти не чувствуется, - он глянул на Сорино и сразу отвёл взгляд.
Тот пристально смотрел на него. Рони помнил этот его взгляд и своё особенное отношение к учителю. Они словно когда-то договорились, что тайны маленького Рони вычитываются в глазах, но не произносятся вслух.
-Надеюсь, ты понимаешь, что собираешься сделать?
-О чем вы? - Рони отщипнул вилкой ещё кусочек пирога и отправил его в рот. В этот раз, в нежном тесте ему попался кусочек яблока, который разбавил сладость тонкой нотой кислинки.
-Это становится традицией, знаешь ли, задавать тебе этот вопрос... - Сорино усмехнулся, поставил чашку на стол, и подошел к окну. Он присел на подоконник, вынул из джинсов портсигар и... снова неожиданно глянул на Рони. - Я хочу понять, что изучаешь ты? Или ты просто измеряешь пределы долготерпения своего отца и..., возможно, старшего брата?
-Я не понимаю вас... - Рони усердно поедал пирог, не глянув на учителя ни разу. Но чувствуя его взгляд на себе и, по возможности, сопротивляясь ему.
Учитель прикурил тонкую ароматную папиросу и выдохнул в окно струйку сиреневого дыма.
-Вот, еще странность. Я не стесняюсь курить при тебе. Даже наоборот, меня так и тянет закурить, если я перекинусь с тобой хотя бы парой слов.
-А курить вредно, - хмыкнул Рони, цокая вилкой по фарфору и собирая последние крошки пирога.
-Ты умеешь собирать из слов удивительно пустые фразы, как конструкторы строишь, когда не хочешь отвечать правду. В этом случае, может быть лучше просто промолчать? Как ты считаешь? - Сорино расслабился и прислонился спиной к оконному косяку. - Завтра... зайди ко мне после всего.
-О чем вы?
Учитель вяло махнул рукой.
-Доел? А теперь проваливай. Завтра. Всё завтра.
Рони подошел к двери...
-И кстати...
Он застыл, едва коснувшись ладонью набалдашника дверной ручки, и почему-то напрягся. Возможно, красивый и умный мальчик Рони почувствовал, (не понял, а именно почувствовал), что ошибся..., что не понимал изначально...
-То была не моя запись. В тетради, - вяло произнёс учитель.
-А чья? - тихо спросил Рони.
-Чья... - тебя не касается. Скажу лишь, что она предназначалась мне.
-Вам?.. Но, разве вы...
-И это тоже тебя не касается. Проваливай же!
~*~
Рони вздрогнул и осмотрелся. Ему показалось, что он заснул на мгновение и пропустил Ишира. Однако площадь перед ним была всё ещё пустынна, хотя солнце уже разливалось вязкими слепящими полосами и пятнами по окнам зданий на её кромке. Удивительно красивыми были эти домики в ранний час. Понизу они всё ещё оставались во власти серых теней, которые, поднимаясь выше по стенам, становились сиреневыми, затем лиловыми, серебристо-серыми и..., наконец, смешивались вверху с жидким солнечным золотом, стекавшим с ослепительных крыш, словно мёд. И хотя красная черепица не умела блестеть, - всё же, как ни странно, - крыши сверкали на солнце алыми вспышками. Свет обволакивал стёкла в окнах, словно масляной плёнкой, искрясь и играя на ветру, разбрызгиваясь в цветущие кроны акаций, прокалывая их насквозь, достигая тёплых луж на асфальте. Окна были похожи на квадраты и прямоугольники, вырезанные из золотой фольги и аккуратно разложенные на сером картоне.
Рони поёжился от прохладного сквозняка, что играл в аллее, взял свой ранец и вышел на площадь, чтобы уж точно не пропустить старшего брата.
И как раз вовремя.
На другом краю площади показался Ишир.
Он постоял недолго в сиреневой тени проулка, словно привыкая к ослепительному свету перед собой. Заметив Рони, он махнул рукой и направился к нему. Где-то тренькнул первый утренний трамвайчик. Рони глянул на рельсы, проскользнул лёгким взглядом по слепящим дугам в асфальте в ту сторону, откуда они появлялись - из сиренево-серой арки, справа, окружённой акациями и декоративными персиковыми деревьями. Площадь всё ещё была пуста, но окна домиков, окружавших её кольцом, уже оживали. В них уже принялись двигаться силуэты и тени. Раздавались тонкие звенящие ноты фарфоров, шипение газовых горелок, и скворчание оладьей как-то особенно живописно и аппетитно вырисовывались в воображении. Рони улыбнулся этим утренним городским звукам, он обожал Арая. Ночь, проведённая на вокзале, совершенно вымотала его бессонницей и, как следствие, не прекращавшимся мыслительным самоистязанием по всякому поводу. Он решил не ночевать дома. А сейчас подумал, что, скорее всего, его отсутствия никто и не заметил...
Ишир подошел и хлопнул Рони по плечу.
-Доброе утро, брат. Как спалось?
Рони неопределённо пожал плечами. И к своему удивлению начал принюхиваться. Ишир принёс с собой несколько аппетитных запахов, хорошее настроение и какой-то свёрток. Заметив заинтересованный взгляд, он улыбнулся и протянул свёрток Рони.
-Что это? - Рони был не в силах сдерживаться, он принюхивался и присматривался к бумажному пакету в руке брата. Однако взять его не решался.
-Пара утренних булок. Я знаю, ты любишь сдобу.
-А я не голоден, - пробормотал Рони, не отрывая взгляда от белого бумажного пакета. Он заметил блестящую кромку сливочного масла, пропитавшую бумагу, отчего её края стали прозрачными.
-Две маленькие булки, я думаю, тебе не повредят, - Ишир взял руку Рони и вложил в неё пакет. - По пути в школу и съешь.
Рони развернул бумажный лист и едва не подавился комком вязкой слюны. До чего же сильно он хотел есть! В развёрнутом пакете имелось две аппетитные булочки с золотистой корочкой и точками джема, выдавленного по краям. Он и не заметил, как быстро и решительно откусил половину первой булки и принялся пережевывать с неописуемым удовольствием, прислушиваясь к своему голодному и ворчащему животу. Ишир тоже услышал и усмехнулся.
-Где ты провел эту ночь?
Рони застыл, не дожевав.
-Ты знал? - спросил он с полным ртом.
-Догадывался, - Ишир потрепал брата по волосам и посмотрел вперёд, через наполненную солнцем площадь, в тенистую аллею на противоположной стороне, где просматривалась чугунная ограда и распахнутые ворота в школьный двор.
Асфальт возле бордюров всё ещё сохранил влагу, там недавно проехали поливальные машины с оранжевыми цистернами. И в воздухе всё ещё витал насыщенный запах прохладной воды, который скоро должен был испариться вместе с последними тёмными пятнами на асфальте.
Рони дожевал булку и проглотил его с каким-то утробным звуком. Ему было нужно узнать прямо сейчас...
-Почему ты оставил меня... хотя знал, что я не поеду домой? Ты даже задание мне дал, чтобы я взял термос с травным чаем у Найры...
-Просто она умеет делать вкусный чай, - Ишир нехотя отвёл взгляд от солнечных пятен, игравших между черных и уже истаивающих в зное прутьев ограды. Он посмотрел Рони в глаза. Открыто и прямо, как только он умел, чтобы не оставалось недосказанных слов, которые нет нужды произносить вслух.
Рони отвернулся.
-Где ты был, Рони?
-Не твоё дело.
Он откусил еще кусочек от булки и глянул вперёд, на чугунный школьный забор.
-Пойдём?
Ишир пошел первым, бросив мимоходом через плечо.
-Не моё, так не моё. Но раз уж пришли сюда так рано... Эй, ты почему плетёшься позади? Давай-ка прибавь шагу! Сделай своё дело тихо и быстро, чтобы никто не увидел. - Старший брат оглянулся всё же, и, усмехаясь, окинул Рони взглядом сверху вниз. - Или ты уже сомневаешься?
Рони промолчал. Он поравнялся с Иширом на середине площади. Глянул на брата искоса и обогнал на шаг.
-А ты? - не удержался и спросил Рони. - Ты со мной?
-Пока я смогу... - буду.
~*~
В школе тоже было пусто. Рони взял инициативу в свои руки и первым направился в правое крыло здания, поскрипывая подошвами кедов по чистому полу. Ишир шел за ним. И хотя бледное лицо выдавало его душевный дискомфорт, старший брат не отставал всё же, соблюдая дистанцию в один шаг. Они миновали распахнутую дверь в методический кабинет едва ли не, как два воришки. Рони не смог отказать себе в удовольствии задержаться и заглянуть в светлый прямоугольник дверного проёма. Огромная комната была полна света и прохладного воздуха, в котором преобладали ароматы цветущей под окном белой акации. На столах были разложены аккуратные стопки учебников и прочей вспомогательной литературы. Те книжки, что лежали сверху и почему-то оказались раскрытыми, листал сквозняк, одновременно кружась по кабинету и колыхая карты Арая, развешанные по стенам, вместе с портретами первых учителей Школы.
На самом крайнем столе, как раз возле распахнутого окна, стояла простая стеклянная ваза и в ней одна ветка белой сирени. Рони смотрел на её пушистую гроздь, словно что-то вспоминая... что-то странное и, возможно, страшное из недавнего прошлого. Такого недавнего, что заныли ладони и пальцы, словно вспомнили, (а может и не забывали), как прочно держали стальной прут, до сухой боли в суставах. Рони хотел отвернуться, но не мог. Он смотрел на ветку сирени и думал о Сорино, почему-то. Он пытался вспомнить некое обещание данное учителю при весьма странных обстоятельствах, в которых никак не могли бы пересечься обыкновенный учитель и обыкновенный ученик.
Ишир подошел к брату со спины и положил руку на плечо.
-Рони? Ты увидел что-то странное?
-Ветка белой сирени, - прошептал в ответ младший брат.
Ишир тоже заглянул в кабинет и окинул его общим взглядом. Он заметил ветку сирени в стеклянной вазе. Солнце проглянуло сквозь густые заросли акации за окном и выстрелило золотыми слепящими лучами в стекло. Тонкая глянцевая плёнка солнечного золота растеклась по круглому боку вазы, и заиграло крохотными иголками света между соцветий сирени.
-Ну, ваза. Ну, сирень... - Ишир глянул на брата и удивленно моргнул. - Рони? Ты словно не сирень там увидел, а приведение.
-Приведение... - прошептал Рони изо всех сил стараясь оторвать взгляд от лоскута белой цветочной пены в тонком стекле. - Скажи, правда, что сирень пришла в город вместе с Сорино? Я слышал странные истории об этом. Говорят, что белая сирень его символ здесь, в Арая. Настоящий символ, как раз в том смысле, в котором люблю символы я, и ненавидишь ты. Говорят, что символ или образ Сорино - ветка белой сирени в стеклянном круге. Помнишь, как неожиданно этот кустарник появился в нашем городе? Как он разросся возле домиков, как колыхался на ветру, растекаясь сладкими ароматами по улочкам, помнишь? И когда её было много на улицах - Сорино был почти равен отцу. А когда её становилось всё меньше, чтобы не утерять свою силу в раю, учитель придумал Дверь Ухода прямо в воздухе. Для чего?.. Ангелы говорят, что эта дверь сама собой возникает в разных частях города, хотя и добавляют, что преимущественно по утрам. Они рассказывают, что в полной тишине, вдруг, недалеко от тебя появляется красивая стеклянная дверь с ручкой из зелёного хрусталя: то посреди улице, прямо на асфальте, то в тени персикового дерева, то возле непременно белой стены, то на перекрёстке. Вид у неё бывает такой, словно стояла она в газонной травке всю ночь и под утро покрылась серебристой плёнкой росы. В ней мерцает оранжевое солнце... И не всякий ангел, если повстречает её на своём пути, может найти в себе силы преодолеть магнетизм этой двери. Его так и тянет подойти к ней, надавить на ручку и открыть...
-Всё это очень напоминает обыкновенные городские легенды, - скептически высказался Ишир, тем не менее, разглядывая ветку белой сирени с некоторой опаской. - Хотя и говорил ты, как из книжки читал. Умеешь ты...
-Ну, не придирайся, ну, Ишир. Я серьёзно же. В последнее время всё больше ангелов Арая пропадает без вести...
Ишир подозрительно посмотрел на младшего брата. Он знал, что это правда. Однажды он застал своего отца в кабинете за странным разговором по телефону. Ишир так и не понял по обрывку последней фразы, с кем разговаривал папа. Однако в последних его словах точно были эти "ангелы пропадают, словно растаивают на солнце" и "распространяются слухи о какой-то загадочной двери".
-Ты подслушивал? - тихо спросил старший брат младшего.
Рони хмыкнул.
-Я тоже случайно.
-Тоже, значит... - Ишир вздохнул и глянул в распахнутое окно кабинета, в котором качались тяжелые ветви белой акации, ронявшие алмазы росы в скошенные солнечные лучи. - Ты знаешь, я не могу не верить тебе.
-А ты и верь! Верь! И узнай про белую сирень, если сможешь.
-Я не могу утверждать. Но если хочешь, сегодня спрошу об этом школьного садовника. - Ишир вернулся взглядом к ветке в вазе. - И ещё могу сказать точно... это стол Сорино.
Рони почувствовал ослабление в притяжении сирени и, наконец, смог отвернуться. Он прислонился лбом к дверному косяку и усмехнулся.
-Тебе не кажется странным, что этот человек вхож в наш дом?
-Я не видел его в нашем доме...
-В семью, если быть точным, - Рони глянул на Ишира.
Тот пожал плечами.
-Я видел его с папой несколько раз... - старший брат с сомнением покачал головой. - А со мной он вообще не общается в последнее время. Словно... избегает.
-Зато он общается со мной.
Ишир прищурился, снова высматривая в глазах младшего брата какие-то недосказанные слова. И Рони не отвёл своих глаз.
-Это странно... - тихо произнёс Ишир и как-то по-другому глянул на ветку сирени на дальнем столе. - И, если я правильно понял, это был не его выбор...
-Ты правильно понял брат. Его выбрал я сам.
-Я не буду спрашивать зачем...
-А ты спроси!
Ишир отошел от двери и упрямо покачал головой.
-Нет. Мне не нужно этого знать. И, к тому же, времени остаётся всё меньше. Давай-ка поторопимся, если желаем остаться незамеченными.
~*~
Дверь в кабинет директора школы, как обычно была приоткрыта, полоска утреннего света играла в щели дымчатым золотом, в котором клубились золотые частицы солнца. Отец принципиально не запирал её на ключ, - и более того, всегда держал чуть приоткрытой, - в отличие от остальных учителей. Он считал, что всякий входящий имеет в нём какую-то нужду, и он не имеет права отказывать в помощи или в совете. Он верил тем, кто окружал его и никогда не создавал секретов на пустом месте.
Впрочем...
Рони усмехнулся и толкнул дверь вперёд.
Впрочем, никто и не посмел бы даже заглянуть в щель между кабинетной дверью и стеной, чтобы, например, просто узнать, на месте ли директор. Всё было поставлено отцом таким образом, что ты либо заходил к нему по какой-то собственной надобности днём, либо шагал дальше, ибо понимал, что по пустячным поводам в ЭТУ дверь заходить не следует.
Ишир задержался возле двери на мгновение... однако скоро вошел в отцовский кабинет вслед за Рони.
Это была удивительная и красивая комната. В самой её атмосфере чувствовалась необыкновенная и светлая энергетика отца. Вместе с запахом акации из раскрытого окна, здесь был растворён и тонкий истаивающий аромат отцовского одеколона, - словно белая нить жасмина и золотая полоска лимона сплетенные вместе. В стеклянных дверках книжных шкафов, что закрывали собой три стены кабинета, отражались солнечные блики и серебристые тени от ветвей, качавшиеся так рядом. В них мелькали и точки отраженного света от росы на цветочных гроздьях. А за стёклами аккуратными рядами стояли отцовские книги и несколько фотографий, прислонённых к золотистым корешкам. На снимках были Рони, Ишир и какие-то папины друзья, которых мальчики никогда не видели. И дом посреди бескрайнего пшеничного поля, по которому катились сухие оранжево-серые волны, и слышалось, как тихо шептала, шуршала и потрескивала созревшая пшеница. Ишир засмотрелся на эту фотографию, пока Рони рассматривал карты Арая на единственной свободной стене напротив. Он отражался в стеклянной двери: худенький мальчик в белой рубашке и в белых шортах, который стоял возле старинной карты предместий, заложив руки за спину.
-Здесь не обозначена третья лаборатория, - Рони оглянулся, затем показал на карту рукой. - Но ведь мы работали в ней.