Аннотация: О кукольном мастере Ван Криде этот рассказ. И о том, как хорошо заменить живые глаза на стеклянные. Если... видите вокруг только монстров.
Куклы Ван Крида.
(истории в картинках словами)
История седьмая: Стеклянные глаза.
Стефан Аппельборо смотрел в сиреневый полумрак залы и пытался успокоиться. Он очень хотел закрыть глаза, но...
«Давайте же, Стефан! Мы ждем!» – раздался возглас из зрительного зала, в котором блёстки энергий свободно плавали и перемешивались, мерцая золотыми точками в темноте. Воздух был пропитан сладчайшим ароматом Арвинарской лилии: пьянящим, проникавшим сквозь кожу, растворявшимся в крови белесыми наркотическими струями. И пот на глазах Стефана стал липким и сладким, как сироп. Соли в этом месте не водилось. Соль была смертельным ядом для избранной публики в сиреневой мгле зрительного зала.
Глаза Стефана Аппельборо отмечали детали, выхватывая из благородного оттенка в сумраке контуры и силуэты своих зрителей. Эти картинки снились ему ночами. В липких кошмарах. Это были...
Белые воротнички, тонкие бабочки, манжеты, точки-запонки, черные маски в половину лица. Красный бархат и золотые строчки на креслах – кровавые линии и блестящие пунктиры между черных смокингов; бледный свет софитов истаивал в зале дымкой.
Белые перчатки на подлокотниках кресел.
Руки, ухоженные ногти, – тонкие хрустальные тела бокалов в острых пальцах.
Еще были звуки. Поскрипывания обивки кресел, меркнущие звоны тончайших хрусталей. И главное... Шепот:
«На прошлом представлении... Я расшифровывал слова его жестов в воздухе... Скажите, он действительно читал стихотворение всем телом?»
«Никак не удается переманить его в Верму. Уже как мы не старались»
«Он божественен, верьте мне, Гио. Не пройдет и пяти минут, как вы ощутите в своем теле то, что не ощущали в нём лет около пятисот. Ответную реакцию крови... И черт подери, как же это прекрасно!»
«Ищем, ищем, ищем... Он вне конкуренции. Он умеет управлять нами... Ах, когда же начнется представление?»
«Одним движением, всего лишь нахмурив бровь и взмахнув рукой... Я думал, что умру от неги и восхищения!»
«Просим! Просим!» – не унимались в зале.
Стефан вздрогнул и подслеповато прищурился, вглядываясь в сиреневый полумрак. Голос показался ему знакомым.
«Душно! Боже, как душно!» – думал Стефан Аппельборо, уже и не пытаясь успокоиться, ибо тщетно. Снова страх проник в его кровь и принялся растворяться в ней быстрее, чем ароматы наркотической лилии. Страх перед публикой, которая ждала его искусства. Вслед за тем пришел страх перед голосами из зала, властными и древними, как сама земля. Ведь они лишь притворялись юными голосами.
Он рванул ворот белой рубашки, и зал тот час отозвался овацией, решив, что это отчаянное движение рукой являлось частью представления.
Прислуга в белой униформе проявилась из темноты, человек около пяти. Из густой тени кулисы они выкатили хрустальный круг присценка. Его поставили посредине. Яркие лучи софитов скрестились на круге и свет заиграл в нём разноцветными острыми гранями, словно проснулись и ожили впаянные в матовое стекло рубины, изумруды и опалы.
Стефану Аппельборо ничего не оставалось делать, как выйти в центр зрительной залы и ступить на хрустальный круг.
Он приостановился на мгновение и оглянулся в сиреневый сумрак за спиной, напоенный золотым мерцанием и пьяным ароматом лилии.
И он снова увидел то, что ТАК боялся увидеть.
Сотни глаз.
Белые глаза и зеленые точки сузившихся зрачков в хищных прорезях на черных бархатных масках в половину лица.
Сотни жадных стариковских глаз, жестоких и жаждавших извращенных наслаждений.
Сотни нечеловеческих глаз.
«О, Стефан! Стефан! Дай нам себя! Преподнеси нам своей красоты роскошество на блюде утонченного искусства! Стефан!»
Стефан!
СТЕФАН!
Просим! ПРОСИМ!
*
Телефонный звонок оторвал Моргана Ван Крида от изучения учебника родной речи. Он моргнул, глянул вперед на Поля, который сидел за партой возле окна и писал в тетрадке, затем посмотрел на телефонный аппарат с мигавшей лампочкой.
Красный цвет... Это значило, что звонили по защищенной линии. Морган удивленно смотрел на мигание лампочки и вспоминал, когда же в последний раз ему звонили по локальной линии яаритов?
Поль оторвался от тетради и тоже посмотрел на телефон.
–Ты закончил с абзацем? – строго спросил Морган.
Кукольный мальчик горестно вздохнул и снова взялся за ручку.
–Мастер Ван Крид, ну хотя бы десять минуточек перерыва...
–И не мечтай! Трудитесь, юноша!
Несчастнейший из всех несчастных Поль тяжело опустил голову и принялся дописывать абзац.
Морган отодвинул учебник и снял трубку с рычагов.
Он напрягся, когда услышал знакомый голос.
Голос генерал-губернатора Вермы, Редиарда Роххи.
Голос отца.
–Морган, у меня к тебе дело. Крайне щепетильное.
–Добрый день... папа. – Морган посмотрел на доску, на которой было написано мелом: Примеры слов номиронов.
И ниже:
Мама.
Папа.
Бог.
В трубке стало тихо на некоторое время, только потрескивали помехи в проводах.
Морган мельком глянул на Поля.
–Ты должен мне помочь, Морган... – Три секунды паузы, и тоном ниже: – ...Ван Крид.
Мастер усмехнулся. Поль случайно заметил эту полуулыбку, и решил, что она предназначалась ему, поэтому улыбнулся мастеру в ответ. Наивный мальчуган. Моргану пришлось нахмурить бровь: «А ну-ка, не расслабляться!»
–Должен? Пф-ф! Ну хорошо, какое там у вас дело?
–Тебе знакомо имя Стефан Аппельборо?
–В качестве одного из недобрых и грязных слухов о театре Артура Валентайна.
-Недобрых слухов? – в голосе отца проскользнуло легкое недоумение.
–Ты знаешь мое отношение к тому, что вы, яариты, иногда делаете с людьми.
–Твое мнение, Морган, наименее значимый фактор в деле, которое я хочу тебе поручить. Итак, что ты знаешь об этом юноше?
–Юноше? С каких пор двенадцатилетние мальчики именуются юношами, па?
–Морган, ты снова дерзишь!
–Извините, отец. Почти ничего не знаю об обозначенном субъекте. Кроме того, что он, кажется, танцор. И, кажется, его любят развратные старикашки яариты.
–И это всё? – теперь в голосе Редиарда появилось сомнение. – Ну хорошо, допустим. Теперь скажи, какие заболевания яаритов ты знаешь?
–Ангелы не болеют, па...
А про себя Морган подумал, что на слова "развратные старикашки" отец не отреагировал, словно не услышал, или... наоборот... пропустил мимо ушей? И это странно.
–Морган!
–Болеют люди, так или иначе соприкасавшиеся с яаритами. Пару-тройку хворей знаю. На своем горьком опыте, так сказать.
–Я не понимаю тебя.
–А ты вспомни-таки чей я сын... отец. Полукровки, знаешь ли, болеют такой дрянью, что и врагу не пожелаешь.
В этот раз пауза длилась долго. Очень долго, особенно учитывая то, что отец не выносил пауз принципиально.
Три минуты.
Морган смотрел в распахнутое окно. В его глазах отражались пятна солнечного света.
–Никак. Ты, верно, забыл, что свое проклятое детство я провел в приюте для полукровок. Там все болезни лечили одним-единственным лекарством – розгами. А позже, когда ты определил меня в школу солнца, я уже вполне научился не замечать собственных болячек.
Редиард Роххи снова замолчал. Морган закрыл глаза. Его плечи передернуло от отвращения.
–И по сию пору я живу с ней, с хворью этой. Привык.
–Ты... Ты что там... Обижаешься на меня?
–Давай к делу, отец.
–Хорошо, к делу, так к делу. Мне нужно, чтобы ты избавил кое-кого от этой болезни, Морган. Она мешает ему дарить красоту нам, яаритам. Ты сможешь?
Морган открыл глаза и посмотрел на кукольного мальчика Поля. На долю мгновения в его глазах промелькнула теплота, обыкновенная человеческая теплота. Поль усердно корпел над абзацем, сдувая упрямую челку краешком рта "фьють". Он очень хотел угодить учителю.
–Кое-кто, это Стефан Аппельборо?
–Да. Приступи немедля. Публика не должна томиться в ожидании красоты. Это отвратительно, если приходится ждать.
*
На первом обследовании Стефана Аппельборо мастер проворчал:
«Ну, что же ты молчишь, как немой? Я задаю и задаю тебе вопросы, а ты... – Затем была пауза, минуты две, не дольше, вслед за которой послышался шепот: – Твой язык... Он вырван? Не отрезан, а именно... Вырван?!»
*
Морган Ван Крид мрачно рассматривал вывеску, криво висевшую над помутневшей от времени витриной стекольной лавки "Морген Глааз Стокванхейм". Витрина эта была словно бельмо в глазу: невзрачный серый квадрат между огромных неоновых прямоугольников витрин молодых и более удачливых конкурентов. Она совершенно нелепо и не к месту прилепилась здесь, и катастрофически портила фасад "Торгового Дома стекольных мастеров Стокванхейма" своим умирающим видом. В ней давно не горели веселые огоньки по контуру и дверь с пестрыми стеклами разнообразной формы открывалась всё реже, тренькая осипшим и позеленевшим от времени колокольчиком.
Морган размышлял, выбросить сигару сейчас или зайти с ней в лавку этого ворчливого Рейнхарта Моргенштайна? Старик не выносил запах табачного дыма, но... Выбрасывать недокуренную сигару только лишь из-за его древней, как мир, астмы, было жалко. Сигара шикарная. К черту, – решил Морган. – Потерпит, не переломится.
Прежде чем подойти к лавке, он осмотрел улицу и серую спешащую толпу прохожих. Круглые стекла его очков блеснули в свете жужжащих уличных фонарей и приняли ультрамариновый отсвет. Глаза Моргана отметили огоньки на крышах таксомоторов на паровом ходу. Его взгляд легко скользнул по желтым окнам и пестрым витринам на противоположной стороне улицы. Задержался на мгновение на рекламном щите, где яркий губастый клоун, улыбавшийся от уха до уха, приглашал всех детей Стокванхейма на цирковое представление неподражаемого маэстро Цукере. Чуть дальше высилась тумба с афишами театра Артура Валентайна. «Вся живая красота – здесь!» Взгляд покрутился возле двери в мастерскую мастера Мишеля..., который был конкурентом...
Пф-ф!
Морган решительно направился к двери в стекольную лавку "Морген Глааз Стокванхейм".
Пыльное помещение с разбавленным серым светом угнетало Моргана, когда он бывал здесь. В небольшом загроможденном пространстве даже блески в стеклянных фигурках, выставленных на изящных тумбочках, как в музее, совершенно не радовали глаз. Здесь пахло древней застоявшейся пылью и касторовым маслом, как в аптеке. Морган по традиции подошел к высокой тумбочке посреди залы, на которой стеклянные Он и Она кружились в танце.
–Я уж подумал, что вы сняли свой заказ, мастер Ван Крид, – послышался старческий голос с характерной отдышкой.
Морган рассматривал тонкую работу. Он всегда восхищался искусством Моргенштайна. Только посмотрите! Её руки на плечах кавалера, виден каждый пальчик, каждый ноготок.
–В Стокванхейме не осталось мастеров вашего уровня, – буркнул Морган, пыхнув дымом, и не отводя глаз от гибкого шва на стеклянном платье танцовщицы. Под зеленоватым рукавом тонкого стекла просматривалась изящная женская ручка.
–Мои конкуренты так не считают.
–Ваши конкуренты делают своё стекло в машинах. И оно именно – стекло. Не более того.
–Подозреваю, что разработкой этих машин занимались вы, юноша? Слух такой бродил по переулкам.
–Банковские чеки с внушительными цифрами, знаете ли, загипнотизируют кого угодно.
Морган оглянулся назад на мгновение, чтобы глянуть и заодно кивнуть сгорбленному старику в кресле. Седые клоки волос мастера Моргенштайна светились в сером сумраке. Старик с трудом поднялся на ноги, взял плед и повязал его на поясе.
Морган вернулся взглядом к фигурке танцоров.
–Почему вы отказываетесь продать эту танцовщицу мне, мастер Моргенштайн?
–Мне безразличны деньги. В моем-то возрасте. И к тому же... Еще не пришло время. Вы ведь не видите тайной красоты, которую я спрятал в этом куске стекла.
–Я вижу ногти на её руках.
–Это все видят.
–Я понимаю, что она совершенна!
–Этого мало, чтобы осознавать красоту. Вам нужно научиться... – послышались шаркающие шаги старого мастера. – Научиться видеть, обонять и осязать. Настоящая красота – доступна. Понимаете?