Сорино : другие произведения.

Печаль Симатори. часть 1

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Глава ШЕСТАЯ)
  Проект Антиготика.
  
  
  
  Глава 6.
  
  
  
  (часть первая)
  
  
  Печаль Симатори
  
  
  "Имеющий глаза - увидит.
  Имеющий уши - услышит.
  Имеющий разум - поймёт.
  Имеющий веру - возрадуется"
  (Симаторикон: Предуведомление)
  
  
  
  1.
  
  (Старый, старый...)
  
  
  "...дело осталось за малым"
  
  На покосившемся подоконнике, возле замороженного окна, отливавшего серебристыми отсветами по инею, стоял старенький радиоприёмник. Черная коробочка, с отколовшимся куском пластмассы на боку, и проржавевшей насквозь решеткой динамика. Колпачок верньера громкости лежал рядом.
  
  "Тебе всего лишь нужно сказать - Да"
  
  Возле подоконника сидел старик в вязаной шапочке. Он подвинулся ближе, взявшись за подоконник узловатыми пальцами. Старенький табурет скрипнул... Старик наклонился к радиоприёмнику, коснувшись ухом шершавой решетки. Его глаза были закрыты. Но впалый беззубый рот шептал что-то беззвучно.
  
  "Всего лишь "да"? И всё изменится?"
  
  Старик открыл глаза. Он смотрел на динамик, и казалось, перестал дышать, чтобы не пропустить, ни одного слова, доносящегося из радиоприемника.
  
  -Всё только начнёт меняться. Но и для этого, (для того, чтобы оно началось), тебе нужно сказать - да.
  -А если я откажусь?
  
  Тишина. Потрескивание радиопомех. Унылый вой пурги за окном.
  
  -Выбора нет...
  -Выбора нет. Его никогда не было.
  -Значит, мне остается сказать... Да!
  
  Старик отпрянул от радиоприемника, едва не свалившись с табурета. Он отступил на пару шагов вглубь захламленной комнатушки, всё еще не в силах отвести испуганных глаз от радио. Прошла минута... Старик резко развернулся, и бегом, насколько позволяли его больные суставы, добрался до двери. Он суетливо натянул старенькое серое пальто с единственной пуговицей, болтавшейся на нитке, наспех обмотал дырявый шарф вокруг тонкой шеи и, толкнув дверь, выбежал в ночную пургу.
  -Я должен успеть! - послышался его крик, приглушенный воем пурги.
  
  И лишь только за стариком захлопнулась дверь, в проржавевшем динамике послышался негромкий странный звук. Словно радиопомеха или отзвук недоброй усмешки.
  
  
  Старик прижимал пальто, как мог, обеими руками, пытаясь одновременно туже затянуть шарф. Но пурга была сильнее старика. Порывы колючего ветра, смешанного с острыми кристаллами снега, вырывали полы пальто из его замерзших пальцев, и дырявый шарф совсем не спасал от холода, напитавшись снега, он больно тёр по горлу, как грубый наждак. Старик посмотрел вперед и с облегчением вздохнул. Там, высоко на холме, во вздымавшихся волнах снега, просвечивал и мигал мутный желтоватый огонек.
  Фонарь.
  Нет, не просто фонарь! А фонарь перед магазином белого Микки!
  А в магазине, на противоположной от входа стене... Старик споткнулся об обледеневший кирпич и едва не упал в сугроб. Чертыхаясь, он кое-как удержал равновесие и, отступив на шаг от покосившегося обмёрзшего бордюра, остановился, чтобы отдышаться. Сердце выплясывало джигу в груди. Сердце уже устало. Старик закрыл глаза и сразу, за закрытыми веками, в остывшей черноте поплыли зеленые светящиеся круги. Рука старика непроизвольно сжала пальто на груди, соскребая иней загрубевшими ногтями. Спокойнее... Тише, дед, тише... Большая часть пути пройдена... Не гони ты, старый хрыч! А то ведь помрешь, так и не сделав самого важного...
  Старик посмотрел вперед, на фонарь. Сразу за ним, (и пяти шагов не сделаешь), стоит себе тепленький уютный магазинчик Микки, в котором, на противоположной стене, висит черный телефонный аппарат с металлическим диском.
  Номер не забыл, голова твоя садовая?
  Старик прошептал номер и улыбнулся. Не забыл. Не забыл!
  
  
  Он ввалился в магазин вместе со снегом и воем пурги. Сделал два неуверенных шага и сразу остановился, словно именно сейчас, именно на этом рубеже, закончились его силы. (Нет, нет, мы еще повоюем) Замершая кожа лица еще не почувствовала смены температуры, но в глазах сразу же сделалось тепло и больно. Старик хрипло вздохнул и, ослабив удавку худого шарфа, с трудом повернул голову вправо, чтобы глянуть на застекленный прилавок, больше похожий на аквариум, (только вместо рыбок в нём имели место быть пачки сигарет, картофельные чипсы и рыбацкие снасти). За прилавком, как всегда, словно Будда в нирване, перед вечно включенным телевизором, сидел белый Микки. Белый... Этому прозвищу, если старику не изменяла память, уже пятьдесят годков стукнуло. Микки стал белым еще в молодости, после встречи с медведем, который забрел в лютую зиму на городскую окраину с голодухи, и решил, что Микки это просто самоходный бифштекс с кровью. Медведя таки застрелил охотник Гор и даже предложил Микки его мохнатую голову в качестве компенсации за потраченные нервы... Но тот отказался. Понятное дело.
  Старик подошел к прилавку и постучал по пыльному стеклу. Микки смотрел хоккей. Вредный старый недомерок. Вечно так с этими низкорослыми.
  -Эй, Микки, мне позвонить нужно.
  Тот глянул искоса на старика и снова уставился в экран.
  -Срочное дело, Микки.
  -У меня здесь не телефонная будка. Хочешь звонить - иди в город.
  -Микки, дело касается жизни и смерти...
  Тот усмехнулся, поднял пульт повыше, и сделал звук в телевизоре громче. Кто-то там кого-то побеждал со счетом пять три.
  -Ты ведь всё понимаешь, Микки. Я не просто ради развлечения пришел к тебе в такую пургу.
  Белый Микки снова глянул на старика из-под копны седых волос. Заснеженная тщедушная фигурка в прохудившемся пальто со жгутом коричневого шарфа на шее, хочешь того или нет, вызывала одно чувство - жалость смешанную с отвращением.
  -Что стряслось-то, древний ты пень? Запор или недержание?
  Старик только покачал головой. Его глаза сказали больше. Стариковские глаза могут говорить так коротко и так ёмко, что и двух секунд хватает, чтобы всё понять по взгляду. Микки вздохнул и махнул рукой в сторону телефона.
  -Звони. Только я не могу гарантировать, что связь есть. В такую пургу, - Микки глянул в окно и зябко передернул плечами. - Знаешь, ветер иногда обрывает провода.
  Старик с благодарностью посмотрел на белого Микки и, с трудом оторвавшись от прилавка, побрёл к телефонному аппарату. Он шептал номер, повторяя и повторяя его про себя... Так. Руки дрожат... Он взял трубку и приложил ее к уху. Длинный гудок. Это хорошо. Провода на месте... Он искоса оглянулся назад. Микки сонно смотрел хоккейный матч, и, казалось, его совершенно не волновало, куда и зачем собирается звонить старик.
  Хорошо. Просто так хорошо, что не верится.
  Он увидел свою руку, возле номеронабирателя... Увидел пальцы, скрюченные застарелым артритом. Увидел жилы и коричневые пигментные пятна... Закрыл глаза. Неужели это моя рука? Сколько мне лет?
  Я не помню... Не помню!
  -Эй, старик, с тобой всё в порядке?
  Он вздрогнул и оглянулся назад. Белый Микки смотрел на него странным взглядом, (Словно ожидающим чего-то?), приглушив звук телевизора пультом. Старик рассеянно улыбнулся и покачал головой.
  -Всё в норме, Микки. Это всё из-за тепла... Оттаиваю... - он перевел взгляд на телефон и принялся набирать номер, чувствуя спиной пристальный взгляд, (Не доброжелательный взгляд?).
  Хоккейные трибуны в телевизоре снова взревели, и голос комментатора облегченно сообщал об отбитой атаке. Хорошо. Смотри свой хоккей, Микки. Не обращай на меня внимание.
  Так. Номер... Пять, пять, пять... Старик скосил глаза назад, чуть развернувшись в сторону, чтобы видеть Микки хотя бы краем глаза и в тоже время для того, чтобы номеронабиратель оказался закрытым его плечом.
  Пять, пять, девять.
  
  
  В большой светлой комнате, с огромным окном на одной стороне и со старинной картой на другой, за столиком, (на котором имелись: монитор компьютера, клавиатура, чашка кофе, набитая пепельница и телефон), сидел некто и что-то быстро-быстро набирал на клавиатуре. В комнате было тепло и тихо, в ней пахло свежесваренным кофе и хорошим табаком. Из окна бил белесый солнечный луч, который, высветив яркий коричневый квадрат на паркете, чиркнул широкой золотистой полосой дальше по полу, и утонул в черноте открытой двери.
  Это была большая и пустая комната, чистая и теплая, в гулкой тишине которой удары пальцев по клавиатуре имели свой отзвук, свойственный большим и пустым комнатам.
  Тренькнул телефон.
  Тот, кто сидел за компьютером, оторвал задумчивый взгляд от монитора и посмотрел на телефон. Он прикоснулся к трубке... Снова глянул на монитор, словно сверяясь с тем, что там было написано... И, наконец, поднял её.
  
  
  "Да?" - ответил ему спокойный мягкий голос.
  Старик вздрогнул и едва не выронил трубку. Кое-как справившись с дрожавшими руками, он снова приложил трубку к уху и... Глаза старика расширились от ужаса. Все звуки в мире прекратились. Он даже перестал дышать.
  "Я забыл свои слова!" - в панике подумал старик.
  "Я слушаю вас"
  
  
  Тот, кто сидел за столиком и смотрел в монитор компьютера, усмехнулся. Он разглядывал последнее предложение, только что появившееся на мониторе, в конце которого, вместо завершающей точки, мигал черный курсор. Его рука появилась над черной клавиатурой... Указательный палец нажал клавишу точки.
  
  "Я забыл свои слова!" - в панике подумал старик.
  
  Тот, кто сидел за столиком, прижал трубку телефона к уху плечом, и шустро набрал текст на клавиатуре компьютера.
  
  
  "Ради этих слов я так долго живу! Я повторял их и шепотом, и вслух каждый день, чтобы не забыть! И вот... Что же делать?! Что же делать?! Где мои слова?!"
  
  
  Стрик начал задыхаться от ужаса, сковавшего его, он пошатнулся и уперся плечом в стену.
  "Ради этих слов я так долго живу! Я повторял их и шепотом, и вслух каждый день, чтобы не забыть! И вот... Что же делать?! Где мои слова?!" - в панике думал он.
  В телефонной трубке снова послышался мягкий спокойный голос:
  "Я слушаю вас. Вы всё ещё здесь?"
  Что-то щелкнуло возле стеклянного прилавка в сухом и прогретом воздухе или просто порвался сосуд в голове, но старик явственно услышал странный тихий щелчок. Тихий очень, но... Слова вернулись к нему в тот же миг. Старик облегченно вздохнул и прошептал:
  "Я слушал радио. Он согласился"
  -Уверены?
  -Да, уверен. Последние сорок лет я только тем и занимаюсь, что слушаю радио все дни напролёт.
  -Что именно произнес второй голос?
  -Он сказал, - старик посмотрел на тонкую почерневшую трещину, перечеркнувшую размытый рисунок на старых заскорузлых обоях. - Значит, мне остается сказать... Да!
  Молчание. Из трубки слышались радиопомехи и еще... Еще старик четко слышал частое пощелкивание, которое казалось ему знакомым. На что оно было похоже?.. Словно... Словно тот, кто был на другом конце провода, что-то печатал. Он печатал, да, но не на печатной машинке - это точно. Звуки были гораздо мягче стрекота железных молоточков машинки.
  -Я должен перенаправить ваш звонок, - снова послышался голос, и старик снова вздрогнул. - Будьте внимательны. Вы должны повторить Тому, кто ответит вам, всё, что только рассказали мне. Слово в слово.
  -Да, - прошептал старик и потёр виски. В голове замерцал очаг боли - маленькая красная точка. Она очень быстро, (гораздо быстрее, чем обычно), сделалась раскалено белой, как игла, прожигая голову насквозь. Вслед за ней появилась вторая, принявшаяся пронзать глаз насквозь. И третья, словно вонзившаяся в лоб.
  -Ждите. Не отключайтесь.
  Ногам становилось всё труднее удерживать старика, ноги начали предательски дрожать. Головная боль сделалась почти невыносимой. Старик тихонько застонал. Он прислонился к стене спиной и размотал шарф. Ему становилось жарко... Душно... Старик расстегнул верхнюю пуговицу старой рубашки и раскрыл шире застиранный и растрепавшийся на уголках воротник.
  -Эй, старик?! - послышался голос Микки. - Что-то видок у тебя паршивый... Точно с тобой всё в порядке? Эй, Дакота!
  Старик махнул рукой, дескать, не волнуйся... Однако в глазах комната принялась расплываться и сверкать, словно серые неровные стены покрылись мерцающими щелями, и со всех сторон, (из всех щелей), наполнялась золотым светом. Он чувствовал, что дыхание задерживалось где-то на середине пути, (где-то на недовдохе или на недовыдохе), принималось там клокотать и расширяться, как ком. Старик попытался отдышаться, но у него не получилось... Дышать... Дышать!.. Больно... Старик сполз на пол, всё же не выпустив телефонную трубку из рук.
  Как он назвал меня? Как?
  -Дакота! - крикнул белый Микки и начал неуклюже выбираться из-за прилавка. - Дакота, старый хрыч! Не вздумай окочуриться в моём магазине! Эй, Дакота!
  
  Дакота?! Он назвал меня... Как? Как?! Повтори еще, умоляю!
  
  Из трубки послышался знакомый голос. Дыхание застыло, словно горло пережали тугой петлёй. Глаза старика расширились от ужаса... Это был тот голос, который он слушал в своем радиоприемнике каждый день! Голос, которого он боялся больше всего в жизни! Голос из ночных кошмаров...
  -Здравствуй, малыш.
  -Ты... Ты... - хрипел старик, пытаясь разорвать рубашку на груди.
  -Прислушайся к обертонам моего голоса. Точно я? Точно? Ты можешь сказать точно, кто я такой?
  -Но...
  -Если ты скажешь, что я - это голос из радиоприёмника, то так тому и быть - я буду им. Но если ты скажешь, что мой голос тебе знаком по другим воспоминаниям. Если ты скажешь, что когда-то очень-очень давно, мой голос рассказывал тебе сказку на ночь и под тихую музыку моего голоса ты сладко засыпал, то я стану им. Именно тем стану - вторым, который на самом деле Первый. Я стану голосом из твоего красивого детства.
  -Да... Ты голос из детства...
  -Ты уверен?
  -Да.
  -Ну, хорошо... Скажи мне то, что ты должен сказать.
  Старик успокоился и закрыл глаза. Его тело обмякло и начало сползать всё ниже, всё ниже... Он почувствовал затылком холодную и острую грань плинтуса. В расплывавшемся пространстве комнаты он едва различал движение тени. Микки... Микки старина... Как же я благодарен тебе... Мое имя... И этот голос... Он очень похож. Но... Сейчас старик точно знал, что разговаривал с...
  -Он согласился, - из последних сил выдохнул старик в трубку.
  -Я услышал тебя.
  На лице старика замерцала слабая, но счастливая, улыбка.
  -А теперь скажи мне, малыш, чего ты хочешь?
  Старик смотрел на Микки снизу вверх, смотрел на старинного своего дружка, склонившегося над ним и что-то кричавшего в лицо, смотрел с благодарностью. Микки, Микки... Ты вернул мне имя.
  А я умираю, кажется... Умираю?.. Умираю!
  -Пожалуйста... Пусть он заберет меня... Верните меня ему, пожалуйста.
  -В Рохариме сейчас спокойно и красиво. В Рохариме сейчас вечер, часов около восьми. Ты помнишь круглый стол посредине гостиной?
  -Да, - прошептал Дакота.
  -Сейчас на столе стоит ваза с яблоками и виноградными гроздьями. Я вижу её тень, перечеркнувшую коричневую полировку наискось.
  -Да...
  -Тот самый стол гостиной в сиянии солнечного луча из окна... Из окна, стёкла которого словно залиты расплавленным золотом в оранжевом закате... В оранжевом закате, который тихо мерцает в синем-синем акварельном небе, за сиреневой полоской леса вдали... Я слышу детский смех в Рохариме... А ты слышишь смех, Дакота?
  -Да!
  -Я верну тебя обратно, но с неизменным условием - ты останешься собственностью янтарноглазого. Итак. Ты всё еще хочешь этого?
  -Да, господи... Именно этого я хочу.
  
  
  
  2.
  
  (Шоколад и апельсин)
  
  В ресторане отеля "Дюпон" было тихо и пусто в этот час. Старинные напольные часы возле входа, (работы часового мастера Когни Тригорского, с фигурками комедиантов вокруг циферблата), показывали семь вечера ровно. Официанты в черных фраках мучительно скучали, неподвижно застыв на своих местах, и, с некоторой долей надежды, посматривали на крайний столик возле большого окна. Он один был занят посетителем, из двух десятков столов, стоявших полукругом в обширной зале. За этим столиком сидел красивый блондин, (черный пиджак, расстегнутый жилет, бардовая лента развязанной бабочки), он пил коньяк и смотрел в окно, на падавший снег. Сервировка стола, (точнее, её отсутствие), говорила о том, что блондин никого не ждал и собирался провести этот вечер в одиночестве за выпивкой, сигаретами и молчаливым созерцанием редкого природного явления в этих краях - тихо падавшего пушистого снега в Тригоре.
  Поставив бокал на стол, блондин вытряхнул из пачки белую сигарету и прикурил её. Осмотрел помещение ресторана... (Яркая синяя линия чиркнула пространство) Официант, стоявший ближе всех к нему, опустил глаза. Он едва удержался, не вздрогнул и, спустя мгновение, снова уперся пустым взглядом в пространство, избегая смотреть на блондина.
  Его глаза... Пронзительно-синие глаза...
  Блондину совсем не приглянулось нарядное помещение ресторана, украшенное роскошными букетами магнолий на столиках и старинными картинами на стенах в золотой вязи тяжелых рамок. Окинув помещение скучающим взглядом, блондин снова вернулся к окну.
  И в этот момент в ресторан зашла женщина в черной шляпке с дымчатой вуалью, скрывавшей половину лица. Она приостановилась... Осмотрелась... Заметив блондина, она прижала сумочку к себе... Сделала шаг... Опустила сумочку.
  Тихо прошептала распорядителю ответ на предложение свободного стола.
  "Нет-нет, я не буду заказывать столик", - "Совершенная сервировка, госпожа. Сервировка по Тригорски - это лучшее, что мы умеем. Это искусство, которым вы должны насладиться. Наша кухня - лучшая во всей Тригоре!", - "Возможно, я скоро уйду..."
  Она вздохнула, отрицательно покачала головой и направилась к столику, за которым сидел блондин. Неуверенные шаги. Расколотое эхо.
  
  
  Юма глянул перед собой.
  -Ты.
  -Я.
  -Не могу сказать, что рад видеть тебя. Но и того сказать, что не рад, тоже не могу. Странно...
  -Мне уйти?
  Он ткнул недокуренной сигаретой в пепельницу и, сломав её, вкрутил в горку окурков.
  -Выпьешь со мной, Ёко? Мне одиноко сейчас, почему-то...
  -Почему?
  Он пожал плечами, встал и предложил ей стул рядом с собой, одним хмурым взглядом отогнав официанта, бросившегося к ним. Ёко села... Сумочка на коленях. Пальцы на сумочке. Крепко-крепко.
  Юма сел на свой стул и вытряхнул из пачки новую сигарету.
  -Ты, всё-таки, решилась приехать в Тригору.
  -Я... - она посмотрела на него и сразу отвела взгляд в сторону. Его синие глаза пугали и манили её, как когда-то... - У меня два концерта в Виолиуме.
  -Моя малышка звезда, - прошептал Юма, недобро усмехнувшись в сторону. - В Виолиуме отличная акустика. Невыносимо кошмарный зал этот Виолиум, неудобный и холодный, но акустика... Твой голос, Ёко.
  -Мой голос?
  -Изменился, - Юма смотрел на неё. Внимательно. Впитывая все её черточки и тонкие линии. - И вообще... Ты... Стала ещё сексуальней.
  -Юма, - её щёки зарделись. Сколько раз?.. Сколько мужчин говорили ей эти слова? Но только Юма умел вложить в них столько потаенного, столько скрытого, столько обжигающего, что у неё сразу заболел живот, и сердце принялось громко стучать в груди.
  Он отвел взгляд, посмотрел на пушистые хлопья снега за окном, глянул вверх на черное небо с золотым неоновым отсветом... И достал новую сигарету.
  -Тебе заказать чего-нибудь?
  Ёко покачала головой.
  -А я, пожалуй... - Юма глянул на ближайшего к ним официанта. Тот сразу же очутился возле столика. - Три апельсина и плитку шоколада.
  Официант кивнул и уже повернулся, чтобы идти...
  -Постой-ка... Какой шоколад ты принесешь?
  Синий-синий взгляд поверх белёсой струйки сигаретного дыма. Официант снова почувствовал, что возвращаются неприятные чувства холодной оторопи и холода, струившегося в позвоночнике, как сок мертвого цветка. Это был страх. Он был необычным - этот холодный синий страх. Не животный, не панический, и даже не страх не угодить клиенту. То было чувство собственной абсолютной ничтожности, унизительное и щемящее, тонкой острой проволокой стягивавшее сердце и легкие. Это был страх маленького перед большим.
  Он непроизвольно сглотнул горький сухой комок и ответил блондину:
  -Лучший. Гозгэгр.
  -Гозгэгр... Ладно, неси. И еще. Апельсины должны быть в неглубокой стеклянной чаше. Чашу поставь на серебряный поднос и положи тонкий ножик для апельсинов. Иди.
  Проводив взглядом официанта, он перевел взгляд на Ёко.
  -Ты, всё такой же, Юма.
  -Какой? - он поморщился и снова ткнул недокуренной сигаретой в хрустальную пепельницу.
  -Страшный.
  Его белые брови удивленно приподнялись. Плавный изгиб тонкой белой линии. Ироничный, почти насмешливый. Безразличный к чужому мнению. Юма подался вперед и похлопал ладонью по белой скатерти. Ёко нерешительно высвободила руку... Движение в тени... Белая кожа... Тонкие пальцы... Приятное прохладное ощущение шелка на нежной коже ладони...
  Он накрыл своей ладонью её ладонь.
  -Всего-то два года прошло. И уже страшный?
  Ладошка Ёко напряглась.
  -Я не об этом... Ты ведь понял меня?
  Он взял её ладонь и сжал. Ёко закрыла глаза, чтобы не выдать чувств взорвавшихся в груди, как осколочная граната. И всё же дрожь... Ах, эта дрожь... Выдала её. Юма погладил её ладонь другой рукой.
  -Ты помнишь стихотворение, которое написал в Токио? Оно называлось "ир доре", что значит - не тебе... Для кого ты написал это стихотворение, Юма?
  Возле столика появился официант с серебряным подносом. Он неуверенно смотрел на Юму. Синий-синий взгляд... Что же делать? Куда бежать от него? Холодом, холодом сковывает!
  Юма отпустил ладонь Ёко и откинулся на спинку стула. Небрежно махнул на стол... Ставь.
  Поднос стал на белый шелк, сверкнув мягкой серебряной волной. Вопросительный взгляд на Юму... Тот кивнул. Стеклянная чаша с апельсинами была снята с подноса. Пальцы официанта коснулись золотистой фольги на шоколаде. Вопросительно коснулись...
  -Сними с него блестящую кожу до половины. Чтобы я шорох услышал... - Юма закрыл глаза. Хороший шорох фольги. Правильный. - Теперь дай мне нож... - он открыл глаза, взял тонкий ножик и быстрыми движениями снял апельсиновую кожуру - ровные оранжевые полоски. Второй апельсин. Третий.
  Он взял шоколад и положил его в стеклянную чашу. Ножиком ударил по коричневой плитке, разбил её, словно фаянсовую... Апельсин... Четыре дольки... Сок...
  Ёко и официант, наблюдали за ним, как дети за фокусником.
  -Свободен, - холодный синий взгляд снова причинил боль. Официант вздрогнул и вернулся на своё место.
  -Юма...
  Он ел шоколад и апельсин.
  -Стихотворение... Я не помню никакого стихотворения. Что с ним? Не понравилось? - его тонкие пальцы достали сигарету из пачки. - Я не умею писать стихов. Ты не знала?
  -Это очень красивое стихотворение. Вот только... О ком оно?
  -Не помню, - он прикурил сигарету, (краешком рта зажал, по кромке белого фильтра с двумя золотыми полосками), и ножиком поболтал кусочки шоколада в апельсиновом соке. В стеклянном ресторанном воздухе появилась тонкая прозрачная нота апельсинового аромата и ниточка коричневого, шоколадного запаха. - С некоторых пор есть ничего не могу, кроме этого.
  -С некоторых пор? Ты... Здоров?
  Юма удивленно посмотрел на Ёко. Усмехнулся.
  -Здоров.
  Неглубокая затяжка... Сигарета легла на бортик пепельницы. Половина глотка дыма во рту... Острый шоколадный осколок... Белые-белые зубы... Вырванная мякоть апельсина - щипок, (мяса фруктового кусочек). Запах разорванного апельсинового тела. И снова эфирный, оранжевый, и сладкий, (сла-а-адкий), запах кожи... Ёко испытывала странные противоречия в душе. Там спокойно и тревожно было, ласкало там и кололо. Эти противоречия причиняли боль сердцу. Нервно, колко, остро.
  -Я хочу побывать на твоем концерте. Люблю, как ты поёшь. Разрешишь?
  -Юма... - она убрала руку со стола и снова вцепилась в сумочку до белых ногтей. - Юма... Мы всё не о том говорим... Почему всё так получилось? - шептала Ёко, шепотом кричала... - Два года я не жила без тебя! Два года, как мёртвая, мёртвая... Юма... Что мне делать? Что делать?! Как мне дальше жить без тебя?
  -Как и прежде, Ёко. День за днём. День за днём.
  -Юма? Пощади же меня... Не так жестоко, прошу!
  Он снова чуть подался вперед, (локоть на столе), и закрыл лицо ладонью. Юма глянул на неё, раздвинув пальцы... Синяя точка зрачка - кусочек льда... Но в этот раз Ёко собрала все свои силы и не отвела глаза.
  -Ты безумно красива. Белая кожа со смуглым оттенком в глубине. Мерцание женской кожи... Запах... - он закрыл глаза. - Удивительное сочетание запахов. Оранжевое свечение апельсина, коричневая шелковая лента шоколада и золотистое, аппетитное, словно запах горячего хлеба, мерцание твоей кожи. Не порть его горьким запахом слёз, Ёко, малышка.
  Она всё-таки опустила глаза. Её глаза исчезли в тени. На бледном совершенном овале лица остался только алый штрих губной помады... Незримо корчившийся рот. Корчившиеся жилки за алыми лепестками губ, рвущиеся жилки, от невозможности закричать вслух и зарыдать.
  -Юма... Я умру без тебя.
  -Умрёшь?
  -Я уже умираю.
  -Умираешь?
  -Юма...
  Он убрал руки и посмотрел в окно.
  -Снег в Тригоре. Только посмотри, как красиво. Пушистые снежинки падают, падают, падают на блестящий асфальт. А в нём, словно в чернёном зеркале, отражаются белые точки фонарей и неоновые вспышки витрин. Неоновый свет и снег... Если бы мы сейчас вышли на улицу... Если бы посмотрели вверх, подставив лицо снегу и чувствуя, как ложатся снежинки и тают на коже... Мы всматривались бы в неоновую бездну Тригоры, в середине которой, из далёкой черной кляксы неба, медленно падает, падает, падает снег.
  -Юма... Не говори мне больше ни слова... Умоляю! Не заставляй меня еще больше унижаться! Каждое твоё слово... Нет, каждый звук... Дыхание... Мне стать на колени перед тобой? Что мне сделать?
  -Ничего, - он откусил острый кусочек шоколада и отщипнул апельсиновой мякоти. Его глаза... Глаза смотрели куда-то в сторону, куда-то в стеклянное пространство ресторана, в котором золото и шелк магнолий сплетались в призрачные узоры. - Мы прошли свой последний рубеж, малышка. Неужели ты этого так и не поняла? Мы давно его прошли, и каждый из нас сделал свой новый, последующий, выбор.
  -Последующий?.. - Она удивленно посмотрела на него. - Как это понимать, Юма? Что значит - последующий?
  -Я не собирался умирать после разрыва. Я нашел тебе замену.
  -Замену... - прошептала она. - Карбин?
  -Ты же знаешь, не выношу голубых. На дух их не переношу.
  -Он?..
  -Нет, но может и да. Демон. Что с него взять?
  -Мне казалось, он любил тебя... - шепотом.
  -Какое мне дело до его любви?
  Он мельком глянул на Ёко. И её словно холодом обдало. И вслед за холодом - жаркой волной желания.
  -Поедем ко мне. Я хочу тебя, Ёко.
  Она отпрянула... Но сразу сдалась. Его глаза... Синие-синие... Ёко утонула в их синеве.
  
  
  Шоколад и апельсин. Ну, что это за пища, скажите на милость? И разве это можно есть?
  Юма посмотрел на разорванный апельсин в стеклянной миске на подоконнике. Лоскуты оранжевой кожицы лежали рядом, смешанные с блестящей фольгой шоколада. Он надавил на эту пёструю горку пальцем, прислушался к шороху фольги, принюхался к увядшему запаху...
  Призрачное отражение в окне шевельнулось и стало заметным для глаз. Юма с удивлением глянул на стекло.
  Кто это?
  Я?
  Расстегнутая рубашка - мягкие белесые пятна, словно впаянные в стекло. Воротник, шея, кадык... Тонкая нить шрама под рёбрами, с левой стороны. И рёбер полосы; серых полосок частый перебор - тени-черточки на бледном полотне кожи. Коричневая точка родинки...
  Взглядом ниже.
  Серебряно-слепящий квадрат сверкнул внизу худого (изможденного?), живота - это отсвет пряжки на брюках.
  Теперь взглядом выше, чуть.
  Кубики пресса и вздутых жил корни, словно точное изваяние в белом мраморе.
  Прораставший корнями мрамор... Стой. Это невозможное сравнение. Оно отвратительно... Юма закрыл глаза на мгновение, пытаясь вытравить тошнотворную картинку из серебристых бликов своего воображения. Долой её! Черт...
  Открыл глаза.
  На напряженной неровности живота был еще один штрих - чирк,- шрама росчерк, (привет из окраинного детства).
  Хватит. Хватит же!
  -Урод или не урод? - прошептали тонкие губы, (отражение бледного худого лица на холодном стекле). Призрак, мелькнувший в нечетком отражении. Привидение, проявившееся в стекле на миг, (Кто же ты, кто?). Он отодвинулся от окна. Глянул на шоколад и апельсин.
  -Пища для серафима Тригоры, - сказал он, ни к кому не обращаясь, и усмехнулся. - Коньяк и это.
  Он отломил кусочек шоколада, ставшего мягким в жаркой атмосфере спальни, обмакнул его в сок и положил в рот. Тошнит уже... Но не могу остановиться.
  Он прислонился лбом к холодному стеклу окна и посмотрел на расплывчатые огни бульвара магнолий. Снег всё падал. Падал и таял, оставляя на стекле блёстки крупных капель - по капле, они медленно сползали вниз - истаивая слезами, оставляя за собой прозрачные слюдяные линии. Уличные огни расплескались по каплям, раскрасив их пёстро и щедро, сделав похожими на светящиеся изумруды и рубины.
  Юма взял пачку сигарет и встряхнул её. Кажется, одна осталась, всё же. Он достал её и прикурил, (хочу это делать, как Мессере, простым встряхиванием руки).
  (...не забыть бы спросить у него, как он это делает!)
  Он оглянулся назад, посмотрел вглубь спальни... На широком белом квадрате кровати, мерцавшем в золотистом сумраке спальни, выделялась только одна деталь - красивое женское тело. Обворожительно красивое тело. Гибкое. Тонкое. Манящее.
  Ёко шевельнулась на кровати.
  Приподняла голову...
  -Юма... Ты здесь?.. Я не вижу тебя.
  Голос... Хриплый. Он знал эту особенность её голоса - быть хриплым и выгоревшим после секса. Если сегодня у неё концерт, то это проблема.
  Он отвернулся. В стекле отразилась оранжевая точка сигареты. Огненная дуга... Белый палец стряхнул пепел в белую фаянсовую пепельницу... Задержался..., застыл..., провел кончиком по белой кромке..., трогая, трогая тёплый фаянс. Удивительно... Всё-таки что-то меняется. Стоило сказать мастеру "да" и вот уже... Юма снова оглянулся назад, прошептав: "Я не знал, что фаянс мягкий, на самом деле".
  -Как тебе было со мной?
  Ёко, как пьяная, пыталась сесть на кровати и не могла, падала обратно.
  -Как? Ты почти убил меня... Как...
  -Почти не считается, - усмехнулся Юма.
  Он мельком глянул на осколки шоколада в апельсиновом соке, выше - на блёстки капель в окне, и пошел к ней... Прихрамывая на левую ногу и не замечая этого.
  Стал на колени перед ней. Вжался лицом в её упругий живот...
  -Я изменился... Точнее сказать, меняюсь.
  -А мне кажется, нет, - она погладила его по волосам, взъерошила, приласкала... - Я всегда боялась тебя. Даже когда не боялась, то всё-таки побаивалась чуть-чуть.
  -Женщина, - Юма усмехнулся и потёрся лбом об её ладонь. - А теперь переведи, что сказала, на человеческий язык.
  Ёко взяла его лицо в ладони и посмотрела в глаза.
  -Всегда боялась синевы твоих глаз. Такой отчаянной и непроницаемой синевы, что кажется, в ней можно спрятать целый легион демонов. Твоих прикосновений боялась и хотела. Твоего голоса музыку... Ты бросишь меня?
  -Отвезу.
  -Что?
  -Отвезу в отель. Затем вытрясу из твоего прыткого продюсера билет на концерт и...
  -И?
  -Попытаюсь вспомнить, где же я видел маленький цветочный магазинчик, с дымчатой витринной стеной - огромный стеклянный прямоугольник с золотой окантовкой по краю. Там за стеклом, помнится, рдели букеты роскошных роз.
  -И?..
  Он провел указательным пальцем по её подбородку. Затем коснулся губ...
  -Юма... Значит, это всё... Всё.
  Она закрыла глаза.
  -Послезавтра.
  -Послезавтра?
  -В восемь вечера. Мой концерт. Я буду петь для тебя, Юма... Придешь? Точно придешь? Обещаешь?
  -Обещаю.
  
  
  Снег ложился на лобовое стекло и сразу таял, сползая вниз ленивыми прозрачными ручейками, обтекая мягкие кристаллы еще не растаявших снежинок. Свет уличных фонарей играл разноцветными вспышками в кристаллах. Искрами сверкал. Крошкой самоцветной переливался... Юма вздохнул и расслабился. Прислонился к спинке сидения и отпустил руль. По его бледному лицу ползли серые черточки теней, и мягкие золотые блики мерцали на белой коже, словно отблески речной глади. Фиолетовый сумрак в салоне скрывал пронзительную синь его глаз.
  Юма лениво, одной рукой, вытряс сигарету из пачки и прикурил. Опустил боковое стекло... Сигаретный дымок потянулся белой полоской на улицу. Снег и отражение фонарей в черном асфальте...
  Я всё еще могу различать красоту? И это хорошо?..
  Он вдохнул глоток сырого февральского воздуха, ядовитого городского коктейля глоток, и улыбнулся. Я люблю Тригору. Я всё еще её тайный романтик.
  Он чуть подался к окну и глянул вверх, снова взявшись за руль. Черная зеркальная стена небоскреба, в которой мерцали сиреневые прямоугольники окон, вздымалась ввысь, (ших-х), подперев холодное лиловое стекло ночного неба. И в самом верху, где-то так высоко, что становилось возбуждающе страшно, на крышах небоскребов мигали красные точки маяков Тригоры...
  Юма снова откинулся на спинку сидения, затянулся, включил радио... Надо же... Белесая бровь чуть приподнялась, изогнулась - удивленно, слегка-слегка. Надо же, в динамиках играли Dire straits, - Fade to black... Сколько лет этой песне?
  Он глянул в сторону, за черту приспущенного окна.
  Там, за мельтешением снежных хлопьев, была видна большая стеклянная дверь отеля, освещенная мягким желтым лучом фонаря. Дверь, в которую только что вошла Ёко. Она уже растворилась в блёстках и позолотах ярко освещенного холла. Коридорные и прочие отельные в красной униформе, спешили туда и сюда с подносами, (позвякивавшие чайники, кофейники, серебряные полусферы супниц, ананасы), здесь же скучали пожилые пары за столиками и непоседливые дети, игравшие в пёстрой толпе. Обычная гостиничная публика заполнила фойе, словно серой гуаши клякса на рисовой бумаге, разбавленная мягким мерцанием хрустальных люстр и отражением света в белом матовом полу и на стойках красного дерева. И еще... Женщины... Ах!.. Красивые одинокие женщины добавляли толпе мягких изысканных штрихов наслажденье, ярких золотых пятен слепоту, и запахов ноты - в половину звучания городского блюза. Женщины в креслах и на банкетках, возле громадных зеркал и..., и мужчины, посматривавшие на них со жгучим интересом.
  Юма улыбнулся и потянулся в кресле, как сонный кот. А хорошо... Серебряные нити тишины. Снега молчание...
  Шорох.
  Он нехотя скосил глаза в сторону... Потянулся рукой вперед и на мгновение включил свет в салоне. Свет мигнул и сразу погас. Но и этого мига хватило, чтобы рассмотреть большого черного добермана, лежавшего на заднем сидении. Пёс смотрел на Юму в зеркало...
  Юма стряхнул пепел в выдвижную пепельницу... Затянулся...
  -Ты снова здесь без спроса, Карбин.
  Собака шумно вздохнула и положила голову на лапы. Свет стекал волнами по черной блестящей шерсти.
  -Ты надоел мне...
  Пёс насторожил уши.
  -Ты чертовски мне надоел.
  И пёс заскулил.
  
  
  Дверь. Щелчок замка. Свет брызнул из открывшейся входной двери. В желтой полосе света появился черный силуэт в коротком пальто: тонкий и скошенный в игре света и тени. Он приостановился..., сунул руку в карман..., чем-то там позвенел...
  Отсвет на белых волосах...
  Взмах руки...
  Связка ключей, коротко сверкнув в полосе света из кухни, полетела и звонко упала на низкий дубовый столик в прихожей. Скользнула по полировке и, звякнув по коньячной бутылке, застыла свернутым хромированным жгутом ключей и брелоков.
  Щелчок двери. Серый полумрак.
  Юма скинул пальто, бросил его на кресло, заваленное пиджаками, шарфами и старыми джинсами, затем заглянул на кухню. Выпить бы... Поморщился... Нет. Отвратительная комната. Холодная. Хай-тек, черт бы его подрал. Стойка посредине и один табурет на блестящей ножке. Пусто.
  Он вернулся в прихожую, взял початую бутылку коньяка и отхлебнул глоток. Вот. Так-то лучше.
  Он зашел в гостиную, остановился посредине в некоторой нерешительности, осмотрелся и подошел к шкафу. Открыл нижние стеклянные дверки, пробормотав "Совсем забыл о тебе"...
  Здесь у нас что?
  Он нажал хромированную кнопку на блестящем боку того, что пряталось в тёмной нише. Что-то там, в полумраке, сразу низко-низко загудело и мигнуло красным глазком.
  О чем я только что говорил сам с собой?.. Ну, да... Так вот...
  А здесь у нас стоит себе, и второй год пылится, шикарная японская стереосистема, которую я привез из Токио. (Единственное, что привёз из Японии..., и намучился с ней в такси, затем в самолете..., проклинал Сабию за то, что всучила, и себя ругал, что поддался..., но, как оказалось..., как оказалось...) На первый взгляд она, (система то есть), показалась бы устаревшей, угловатой, с простенькими настройками и, признаемся честно, совершенно некрасивым и немодным дизайном. Но!.. Как она звучит, друзья мои, как звучит!
  Божественно!
  Он провел пальцем по стопке дисков, отсвечивавшей радугами в свете из прихожей. Вытащил один из середины, рассмотрел обложку... Да, пожалуй.
  Диск лёг в лоток. И...
  "Dire straits". Пусть так. Что-нибудь из прекрасных стародавних времён, из восьмидесятых. Что-нибудь настоящее.
  Частное расследование.
  Юма усмехнулся и снова глотнул из бутылки. Да. Эта песня, как раз кстати.
  Краем глаза он заметил в темноте еще один мигавший красный глазок в другом конце комнаты, возле окна. (Глоток..., глоток..., хороший коньяк..., жаркий...) Он подошел к столу и включил лампу... Йогна рваза, да, это же компьютер, который мне выдали в комитете Симаторикона. А выдавал мне его, (кстати, под расписку), молодой блондинистый "быдлжаб" в дорогом костюме с плакеткой на лацкане: "Донн Конрад, менеджер".
  Юма рассматривал его свысока, лениво, позволяя ему рассыпаться фейерверками восхищений, выслушивая по-барски, кивая нехотя и не впопад, словно не для него, а своим мыслям. Плакетку наш Донни присобачил к своему статусному пиджаку весьма и весьма выгодно, (остро желая, видимо, рядом с ней и пиджачный ценник приколоть, и страдая от невозможности сделать этого). Плакетка была пришпилена таким образом, что, просто бросалась в глаза со всех сторон, просто вопила в полный голос о малыше Донни, который таки исхитрился, вывернулся-таки, и стал менеджером средней руки в тьмутараканском отделе корпорации. Разве, что со спины она была не видна, но для неудачников, взиравших на "Донна Конрада, менеджера" со спины, на его широких плечах, взлелеянных корпоративным фитнесс клубом, был надет и выгодно сидел статусный пиджак! Узри и трепещи!
  Юма усмехнулся своим мыслям о Донне Конраде, прикурил сигарету, и, потеряв к нему всякий интерес, сразу начал забывать о малыше Донни в его же присутствии. Юма смотрел в окно на падавший снег. Снег в Тригоре занимал его куда больше.
  Молодой "быдлжаб" сделался бледным, его поставленная корпоративная речь дала сбой, и слова принялись прыгать невпопад, словно сотня шариков для пинг-понга прыгавших по ступеням вниз. Мысли приобрели хаотичное броуновское движение. Они кружились и сталкивались, сверкая искрами, они жужжали, как чертов пчелиный рой, жаля и разогревая мозг до критической точки... Как же так?! Это ведь я! Я! Центр всея вселенной Донн Конрад! Кто ты такой, чтобы так открыто игнорировать меня?! Ты знаешь, (ты, холеный аристократ из касты симари!), чего мне стоило забраться сюда, на вершину мира?! Ты знаешь, скольких мне пришлось предать и затоптать, чтобы забраться сюда, и пришпилить плакетку на лацкан пиджака, стоимостью в пять тысяч евро?!
  Я ждал их... Так ждал этих слов! Ждал момента, чтобы сказать себе однажды: Ты победил Донни! О заветные слова "Донн Конрад, менеджер"!
  Мечта парня из серой европейской окраины - вот она! Мечта простого парня из тусклой помойки со следами былого величия воплотилась в реальность. Мечта простого, не блещущего умом, парня из серого засиженного мухами Лиссабона - всё-таки осуществилась! Главное кусать больнее и расталкивать жестче - вот вам и весь секрет успеха! Ха! Слава мастеру Симатори! О, мама, мама, плачь же от счастья! Твой сын стал менеджером отдела инструктажа в корпорации Симатори Имеджн! А ты... Ты...
  Юма перевел скучающий взгляд от окна на "быдлжаба", поискал глазами пепельницу и, не найдя её, покрутил сигаретой в воздухе. Быдлжаб, бледный и перекошенный от необходимости скрывать ненависть, прошипел: В офисе не разрешается курить.
  Юма пожал плечами и стряхнул пепел на идеально чистый пол. "Ты что-то говорил? Я, кажется, прослушал..."
  До чего же несправедлив этот мир к таким, как он, к парням из евросвалки, которые смогли выбраться наверх!
  Донни проинструктировал Юму о правилах пользования корпоративным компьютером, и в большей мере, об условиях пользования коммуникационной сетью именных сертификатов. Донни был сух и официален. Он передал Юме ноутбук со словами: "Досточтимому серафиму нашего великого города" и попросил расписаться в стандартной форме "Инструктаж прослушал. Подтверждаю. Роспись: Ю. Романа".
  Вот как это было.
  Я совсем забыл, что у меня есть эта плоская серебристая штуковина, которую я должен всегда держать включенной.
  Юма раскрыл ноутбук и наклонился ближе к дисплею.
  "Сообщение..." - пробормотал он захмелевшим голосом и хмыкнул. Он ткнул пальцем в клавиатуру и активировал мигавший конвертик сообщения. - "Из корпорации, надо полагать, сообщеньице... Точно, оно и есть... Мне. Из"
  
  "Сообщение от "Simatory Imagine Corporation". Департамент внутренней политики корпорации (Simatory Stream).
  Для:
  Юма Романа; именной сертификат Юма Романа/ Серафим Тригоры/
  Вам надлежит срочно связаться с ответственным составителем Симаторикона. Набор данных персонального сертификата производить вручную!
  Следует набрать в строке "Видеоконференции" коммуникатора сертификатов, следующее:
  S.R.gappa:uketta-touch,sert:seraph,(my_seraph)-prtcl-simaron_tokky:roh-rengi,(rengara),ditt-simarutta:Yuma_Romana
  При запросе идентификационных данных, Вам следует активировать функцию обратного восприятия своего вживленного модуля рох-ренги. Предупреждаем! Модуль рох-ренги должен быть включенным не более одной минуты, (+5 секунд)!
  Начальник отдела уведомлений "Simatory Stream" Ежи Поланек"
  
  Юма поставил бутылку на стол и придвинул к себе стул. Постойте-ка, (он дунул на сбившуюся челку, "фи-ить, черт тебя, скройся с глаза моих")... Ответственный составитель Симаторикона... Это же Мессере? Ведь так?
  Он сел и, взявшись за компьютерную мышку, задумался на мгновение. Ответственный, значит... Мастер Симатори предупреждал, что Мессере захочет связаться со мной. Он просил верить Симу... Он вообще говорил очень странные слова в тот вечер.
  
  "Не верь мне никогда. Даже если твое золотое сердце серафима поверит мне - лучше убей своё сердце, но мне не верь. Я люблю вас всех: и избранных своих, и остальных прочих. Но я хочу сделать вас лучше. Моё желание погубит вас. Оно уже погубило меня..."
  
  Юма смотрел в темноту. Мастер... Что же связывает вас с Мессере? Почему и вы, и он, до сих пор вместе? Где кроется секрет вашей дружбы или лучше сказать - любви? Что вы такое, оба, вместе и порознь?
  Впрочем, какая мне разница: зачем, кому, куда? Если нужно связаться с Мессере - свяжусь. Тем более, давно не видел Мессерино Роххи... И к тому же, у меня накопились кое-какие вопросы к нему. Ладно, так и быть.
  Он закрыл уведомление одним кликом и открыл другое окно - свой именной сертификат. Так-с, судари мои, и где же здесь, спрашивается, строка "Видеоконференции"? Вижу раздел "Симаторикон". Вижу свои учетные данные... И что это стало с ними?.. И с каких пор, с ними ЭТО сделалось?
  Юма раскрыл окно раздела своих данных, который теперь назывался по-другому. Теперь, в самом верху, вместо привычного оглавления раздела: "Юма Романа. Резидент Симаторикона /пятый автор/", было следующее:
  "Серафим Юма Романа (Симарутта Тригора-нга)".
  Симарутта... Юма взял бутылку, но пить не стал, а застыл задумавшись. В белом стекле отразился лучик из прихожей: сверкнул, уколол глаза, заставил зажмуриться слегка... Рутта, рутта... Знакомое такое слово... Рутта? Это же... Он поставил бутылку, (пить расхотелось совсем), и открыл верхний ящик стола. В нём была припрятана пачка сигарет. Есть. Полупустой Ромб. Вытряхнув сигарету, он прикурил её от зажигалки, лежавшей здесь же.
  Колечко дыма шевельнулось в застоявшемся воздухе и плавно поднялось вверх. Юма прикрыл глаза ладонью... (Симарутта - слово из древнего церковного языка симаторианов, насколько я помню предмет вопроса...) Синий-синий глаз выглянул между пальцев, лениво рассматривая свои данные на дисплее ноутбука.
  "Рутта..." - пробормотал Юма. - "Если мне не изменяет память... Рутта - это ангельская кровь. Сима - Бог. И вместе они означают..."
  Я не уверен, что сделал всё правильно, когда ответил мастеру Рони "да". Я ни в чем не уверен... Хотя нет... Есть кое-что, одно-единственное положительное обстоятельство в той бездне мрака, в которую я прыгнул по собственной воле. Я уверен в нём, и только в нём (Юма смотрел на список контактов, отредактированный и вычищенный кем-то в корпорации, (возможно быдлжабом Донни), в котором имелось всего одна запись - S.R.) Он единственный, кому я поверю.
  Определился? Уверен?
  Юма вздохнул и положил руки на клавиатуру.
  Да. В нём - уверен.
  Приступим. Вот раздел видеоконференции... И куда делась горячка? Интересно, однако, наблюдать за собой любимым. (Черт, - процедил Юма сквозь зубы, - чмоки-чмаки тебя, зайка, во все места), (Проклятые, пьяные писательские вечеринки и холеные писателессы в коротких платьях на упругих телах и крепких ляжках..., обожаю вас, мои чудесные развратные дамы тридцати с хвостиком лет!) Пальцы шустро набрали сценарий команды, (он даже не заметил того, что всё напечатал по памяти, хотя специально не запоминал командную строку). Вот. Готово. Что дальше?
  Он осмотрел раздел... А давненько я не занимался "скриптами" на компьютере, (со стародавних студенческих лет, если быть честным). Всё забыл... Команда набрана. Осталось её активировать и подождать результат - чем сей сценарий станет. Сделано. Ждем. Он перевел взгляд чуть выше. Это еще что такое? Камера? Значит, смотреть следует в веб камеру, вмонтированную в ноутбук, так? То есть, не игнорировать её.
  На дисплее появилось слово "Соединяю..."
  Затем, выскочило окошко с красным восклицательным знаком: Внимание! Активируйте модуль рох-ренги!
  Юма снова поморщился и привычным движением вкрутил сигарету в пепельницу.
  Я не знаю, как его активировать. Ибо, не активировал его никогда.
  Неожиданная и резкая боль пронзила левый висок. Юма закрыл глаза. Что это? Откуда?
  
  
  -Назови мне свое имя.
  -Что?.. Ты кто?!
  -Назови мне свое настоящее имя.
  -Меня зовут Юма. Черт подери, Юма Романа!
  -Принято. Хотя... Это человеческое имя. Твоё ангельское имя скажет Серебряное Крыло. Спроси у него. Задай ему правильный вопрос, ангел с человеческим именем.
  -Кому задать? Что за вопрос? О чем ты?!.. Эй, постой, не уходи!
  
  
  Юма охнул и очнулся, словно от короткого обморока.
  Правильный вопрос?
  Боль отступила так же легко, как и возникла. Оставив после себя лишь слабый отголосок в глазах.
  На дисплее ноутбука появилась картинка. Комната, кажется. Обычная такая комната, солнечная, большая, и окно на заднем плане... В дисплее что-то шевельнулось и откуда-то сбоку возникло лицо юноши с черными волосами, стянутыми в тугую косицу на затылке. Он с удивлением смотрел на Юму. А тот, с не меньшим удивлением, рассматривал юношу. Знакомые черты лица, однако же... Сын Мессере?.. Юма хмыкнул и прислонился к спинке стула. Сколько времени прошло? Два года? Значит, ему уже семнадцать.
  -Привет, Рой.
  Юноша улыбнулся ему с некоторой настороженностью и принялся быстро-быстро строчить на клавиатуре, манипулируя с данными на своем компьютере.
  "Он не узнал меня в лицо и пытается проверить, кто это впёрся на отцовский именной серт? Что за наглец, так сказать, посмел взломать неломаемое?" - подумал Юма, с холодным интересом рассматривая повзрослевшего Роя.
  -Не трудись, Рой, мои данные скрыты.
  Взгляд. Вежливая улыбка. Но клацанье клавиатуры не прекратилось.
  -Ты не узнал меня... Перестань там курочить отцовский сертификат, Рой! Посмотри на меня внимательнее, хакер ты, доморощенный.
  Клацанье прекратилось... Юноша послушался Юму и посмотрел на свой дисплей.
  -Внимательнее, Рой. Тебе не кажется, что мое лицо ты уже когда-то видел?
  Ироничный взлет брови, (такой знакомый, точно - отцовский!), прищур черных глаз.
  -Нет, - и он снова принялся клацать кнопками клавиатуры..., вдруг, застыл..., снова посмотрел на дисплей... - Вы... Да, я вспомнил, что видел вас когда-то... Вот только имя забыл.
  -А я напомню. Меня зовут Юма.
  -Юма... Знакомое имя... Вы писатель? Да, я вспомнил, что читал вашу книжку "Токийский фотоальбом"!
  Юма поморщился. Писатель...
  -Отец дома?
  Рой неуверенно скосил глаза назад. Решал, видимо, стоит ли звать. Впрочем, если поразмыслить, сертификат отца один из немногих строго засекреченных и не мене строго охраняемых в корпорации. И если писатель смог с ним связаться... Парнишка вывел данные сертификата Юмы на свой компьютер. (Симарутта?) Он снова глянул на блондина с холодным синими глазами.
  -Он в оранжерее. Розы поливает.
  -Позови его. Скажи, что на связи серафим Тригоры.
  -Вас так и назвать - Серафим Тригоры?
  Юма вытряхнул из пачки сигарету и прикурил её. Затем посмотрел на Роя.
  Взгляд... Не каждый человек мог выдержать взгляд его пронзительно-синих глаз хотя бы минуту. Рой не оказался исключением. Не прошло и пяти секунд. Он отвел свои глаза.
  -Le roi est mort, Vive le roi. - пробормотал Юма вполголоса.
  -Что? - Рой застыл на половине движения и снова сел за стол. Напряженный взгляд. Побледневшее лицо. Румянец на скулах.
  -Твоё имя, - Юма с удовольствием наблюдал за растерянностью Роя. - Ты король.
  -Король? Вы о чем?.. - юноша опустил голову.
  -Я говорю о собаках, Рой. Скажи, ты любишь собак?
  -Я?.. Не знаю... Наверное, да...
  -У меня есть собака, Рой. Большой черный доберман, который преданно смотрит в глаза.
  -Не понимаю вас...
  -Я хочу его убить.
  -Убить?!
  -Да, убить. Точнее сказать, я хочу, чтобы он был мёртв. Я понятно объясняю?
  Бледное лицо Роя... Молочная бледность... (Мессере, я восхищаюсь вашим выбором!) Юма с удовлетворением отметил, что парнишка был шокирован, но прерывать и тем более заканчивать этот разговор не собирался. Рой внимал.
  -Мой пёс - король. Но знаешь... Я не хочу, чтобы королем была собака. Я хочу, чтобы королем стал ты.
  -Я?
  Рой смотрел на монитор своего компьютера. Там, в полумраке большой комнаты, в которой тихо звучала красивая музыка "даеров" и по стенам медленно скользили золотистые пятна света, там скрывался в тени странный человек. Пятна света и серые вуали теней придавали его облику загадочности. Худой, бледный, расслабленный и... Недобрый?
  Блондин с ленивой, и в тоже время ядовитой, усмешкой на тонких губах, болезненно красивые черты лица и пронзительно-синие аквамарины глаз. Странный, странный человек. Он затянулся, стряхнул пепел где-то в тени и посмотрел в сторону, возможно в окно, в котором сверкали небоскребы на фоне ночного лилового неба.
  -Разве пёс может быть королем? - спросил Рой, не в силах оторвать свой взгляд от серафима Тригоры.
  -Нынче многие короли - собаки из элитной псарни Рони Симатори. Он кормит их с руки. И дрессирует лично сам.
  -Значит, это нормально. Зачем вы хотите убить своего пса?
  Снова взгляд невыносимо синих глаз Юмы заставил задрожать Роя. Но в этот раз он не отвел своего взгляда. Не смог.
  -Король-пёс... Что может быть отвратительнее? Король Рой - так будет справедливо.
  -Справедливо?
  Юма устало вздохнул.
  -Позови отца. И подумай на досуге о моих словах.
  Рой кивнул и ушел.
  Задумчивый.
  Юма усмехнулся.
  
  
  "Юма" - шепот из темноты.
  Он полуобернулся назад.
  -Что тебе нужно, пёс?
  -Юма, Юма, Юма...
  -Я не разрешал тебе входить в мою квартиру.
  -Что для меня замки, Юма?
  -Пшел прочь. Твоё место на коврике под дверью.
  -Юма? Ты хочешь убить меня?
  Он снова повернулся к дисплею компьютера. Бледный свет. Бледная кожа. Синие-синие глаза.
  -Не я убью тебя, Карбин.
  -Этот мальчишка?
  Юма брезгливо поморщился.
  -Твой голос отвратителен, Карбин. В твоем голосе я чувствую отравленную сладость.
  -Я легион демонов. Я армия ангелов... Юма... Позволь мне остаться с тобой!
  Юма коротко глянул назад. Тень Карбина в светлом дверном проёме вызвала очередную усмешку.
  -А я ведь, и, правда, думал, что ты мой ангел хранитель. - Он снова посмотрел на светлую комнату в мониторе ноутбука. - Я верил в то, что ангелы хранители существуют на самом деле.
  -Ты изменил свое мнение?
  -Я теперь точно знаю, что ангелы не могут быть хранителями. Они живут своей жизнью, ангельской, в которой нет места человеку.
  
  
  Мессере смотрел на него своими удивительными и пугающими янтарными глазами.
  -Привет, - просто сказал Юма.
  Тот кивнул в ответ и принялся раскуривать сигарету с белым фильтром. Просто тряхнул рукой в воздухе, и кончик сигареты затлелся оранжевой точкой.
  -Мне сказали срочно связаться с вами.
  Мессере глянул назад.
  -Рой, малыш, принеси мне чашку кофе, если тебя не затруднит.
  -Хорошо, пап, - ответил голос Роя из глубины комнаты.
  Мессере дождался, когда тот выйдет и закроет за собой дверь. (Клац) Затем повернулся к Юме.
  -Ты разговаривал с моим сыном?
  Юма напрягся. Зачем он продолжает играть в старую игру, правила которой теперь известны серафиму Тригоры?
  -Он не родной ваш сын. И вообще, у серафимов не может быть детей...
  -Ты говоришь это по глупости или мне назло? - перебил его Сим Роххи.
  -Мессере... Я... Назло?
  -Значит, я не понимаю твоих слов, серафим Тригоры. Возможно, - это я глупец.
  -Но ведь, правда такова, что...
  -О какой правде ты толкуешь, Юма?
  Совсем плохо. Очень плохо... Юма отпрянул назад и сложил руки на груди. Я не хочу чувствовать себя перед ним задрипанным учеником, но... Но, в тоже время, я не хочу ссориться с Мессере. Что я не так сказал?
  -Вы считаете его своим родным сыном? Но зачем? Ведь это напрягает... Разве нет?
  -Когда мастер Симатори запустил процесс твоего преображения?
  -Три дня назад.
  -Ты даже еще не серафим, Юма Романа. И уже берешься судить о том, что напрягает, а что нет?
  Всё-таки я болван... Юма опустил глаза. Всё-таки он заставил меня почувствовать себя второгодником и полнейшим кретином в школе для гениев... Он великолепен! Черт возьми, даже мастер Рони не вызывает в душе такого трепета!
  -Извините, Мессере, - кое-как выдавил из себя Юма. И ему сразу же стало легче. Он поднял глаза. - Научите меня, Мессере. Позвольте мне называть вас своим учителем.
  -Ты считаешь, что я захочу этого?
  -Я нижайше прошу вас!
  Сим Роххи покачал головой, стряхнул пепел и, всё-таки, расслабился, прислонился к спинке стула.
  -Я плохой учитель, Юма. К тому же, страдаю раздвоением личности и постоянно теряюсь во времени.
  -Прошу вас, Мессере!
  -Не кричи ты так..., всех соседей разбудишь..., у вас в Тригоре ночь, поди.
  -Я боюсь остаться один на один с мастером, - прошептал Юма. - Я так и не понял, что он ждет от меня.
  Мессере внимательно смотрел на Юму. Он видел. Всё видел.
  -Так вот... Я делю своё сердце с человеком. Этот человек - сказочник. Ты знал? - (глаза Юмы расширились от удивления). - Плохо это или хорошо, - не знаю. Иногда он, тот, кто владеет половиной моего сердца, ужасно меня раздражает. Но иногда, я вижу его сны. Удивительные нечеловеческие картины, которые сказочник невольно подсматривает в моей жизни, он преобразует в нечто совершенно поразительное. Иногда его интерпретации пугают меня. Иногда наполняют душу восторгом. Иногда мне кажется, что сердце, которое мы делим на двоих, в большей степени принадлежит ему, чем мне. Он, этот сердечный совладелец, научил меня смотреть на людей по-другому. Этот его "другой" взгляд, по большей части, созерцателен, но... Но в нём есть еще кое-что. Что-то страшное. И что-то знакомое до боли... Я долго пытался понять, что именно я наблюдал во взгляде сказочника. И вот однажды, наконец, понял одну простую истину, которую знал давно, но не придавал ей особенного значения... Чтобы понять ЕГО, нужно разобраться в порывах человеческого сердца. Ибо человек, (и только человек!), создан по подобию ЕГО. Вот тебе первейшие аксиомы серафима Ра. Человек грешен только перед НИМ. Он подвластен только ЕМУ. И только ОН будет судить человека, которого возлюбил всем сердцем своим. Ни ангелы, ни демоны, ни серафимы, никто не вправе вмешиваться в жизнь человека и тем более судить его. Всё, что сейчас происходит на Ра - это личное дело между НИМ и человеком.
  -Я не понимаю вас, Мессере.
  Сим улыбнулся.
  -Рони Симатори хочет, чтобы ты судил.
  -Что же мне делать? Я не знал истинных мотивов мастера!
  -И чтобы ты сделал, если бы узнал их?
  Он прав... Юма кивнул. Отказать мастеру, (открыто сказать ему нет), практически невозможно. Он умел убеждать и давал понять, что верит и надеется. Эту веру мастера невозможно проигнорировать. Её невозможно предать. Ей можно только соответствовать. И тем более, когда он поручает тебе особенное задание.
  -Что мне делать, Мессере?!
  -Человек, с которым я делю сердце, не перестаёт удивлять меня. Триста лет не перестаёт.
  -Триста лет?
  -Ему приходится мириться с вечной жизнью серафима. Иногда, он начинает разговаривать со мной, хотя думает, что просто бормочет что-то себе под нос. Он замечательный выдумщик, этот человек. И однажды, за чашкой утреннего чая, он придумал, как победить Рони.
  Вот оно!
  Юма сделался бледным... Всё-таки, мастер был прав.
  -Вы скажете мне, Мессере, как это сделать?
  -Обязательно. И более того, я надеюсь, что именно ты сделаешь это. Но сначала...
  -Сначала? Что сначала, Мессере, умоляю, не тяните!
  -Сначала я изменю тебя, Юма. Я сделаю тебя истинным серафимом. Точно таким, каким тебя хотел бы видеть красивый мальчик Рони, сын своего Отца. - Сим Роххи улыбался, но зрачки его глаз стали красными, как кровь. - Я отдам тебе половину сердца Роя, чтобы ты смог понять. И заберу половину твоего - навсегда. Мы будем в Тригоре завтра вечером.
  
  
  Юма прижимал трубку телефона плечом, рукой он тёр висок. Голова болела отчаянно. Боль высверливала в мозге глубокие скважины, сразу наполнявшиеся раскаленным металлом.
  -Слушаю тебя, Юма.
  -Мастер! Вы оказались правы! Он знает секрет вашего несовершенства!
  -Тише, Юма, тише. Я знал, что Сим владеет этим секретом... Как странно, ты не находишь? Секрет узнал человек, а понял мой серафим.
  -У него есть условия.
  -Я всегда иду на переговоры, Юма. И ты будешь делать так же.
  -Надеюсь, они выполнимы...
  -Даже если нет, ты всё равно, согласишься со всеми его условиями.
  -Что будет дальше, мастер Рони?
  Вздох. Грустная усмешка.
  -Он предал вас, мастер?
  -Он мой. Когда-то давно, так давно, что об этом странно вспоминать, его старший брат отдал Сима мне. Он назвал меня единственной семьёй Сима Роххи.
  -У Мессере был старший брат? - Юма с удивлением смотрел в темноту, словно пытаясь нарисовать в воображении ребенка по имени Сим Роххи. Но у него ничего не получилось. Трудно было представить Мессере ребенком.
  -У него было восемь старших братьев и сестер.
  -Где они сейчас?
  -Не имеет значения. Сейчас я семья Сими Роххири. Ты должен уяснить одну простую мысль. Всё, что делает Сим - это наши семейные дела, его и мои. Твоя задача, всего лишь, узнать секрет несовершенства.
  -А почему бы вам самому не спросить у него, мастер Рони?
  -И это тоже тебя не касается.
  Сигналы отбоя. Юма положил трубку на рычаги телефона и сразу почувствовал облегчение. Головная боль растворялась, как дымка. Он посмотрел на бутылку... И всё-таки отвернулся. Всё-таки вид из окна на ночные огни Тригоры приносил больше удовольствия. Это аёра? Это аёра Тригоры?
  
  
  
  3.
  
  (Истязание Юмы)
  
  Автомобиль остановился, (тихо поскрипывая колесами по снегу, оставляя за собой две примятые полосы, медленнее, медленнее, вот..., вот..., легкое покачивание возле бордюра), скрипнул ручной тормоз. На лобовое стекло ложились пушистые хлопья снега. Они не таяли, как недавно. Снежинки скатывались вниз, как тополиный пух или... Или ангельские перья?
  Снег падал тихо. Снега было так много, что улочка с красивыми зданьицами по бокам казалась нереальной, словно нарисованной... И вдали, в мутно-сиреневой стеклянной выси, мерцала аквамариновая башня Арбана... Юма прикурил и глянул на Карбина.
  Напряженный Карбин. Карбин ждавший чего-то недоброго. Черная гротескная фигура, застывшая над рулем. Всклокоченные волосы. Красный отблеск в черных глазах. Карамельный запах... Карамель... Юма поморщился и перевел взгляд вперед. Ненавижу карамельную вонь Карбина.
  -Почему мы остановились?
  Тот махнул рукой вперед.
  -Знак. Дальше пешеходная зона. До парка Триавура сто метров неспешным шагом.
  -Значит... - Юма взялся за ручку двери.
  -Мне пойти с тобой?
  -Зачем?
  -Ты ведь идешь на встречу с Симом Роххи?
  -Ну и? - Юма неприязненно смотрел на Карбина. А он так и не повернулся к нему.
  -Я знаю Сима Роххи давно... Он опасен.
  -Я тоже, знаешь ли, не в церковном хоре гимны распеваю.
  -Он реально опасен и непредсказуем. - Карбин, наконец, посмотрел на Юму. - Позволь мне пойти с тобой. Просто я буду рядом и гарантирую твою безопасность.
  Юма усмехнулся.
  -Попутчик, значит. Для безопасности.
  Он вышел из машины и посмотрел вверх, на белые снежинки, медленно кружившие вниз, и светившиеся в золотистом сиянии фонарей и витрин. Юма вытянул руку и поймал одну снежинку. Сжал её в кулак...
  -Хорошо, пойдём на встречу вместе.
  Хлопнула вторая дверь. Карбин сразу выбрался из машины. Скрип снега... Тень на лобовом стекле... Тонкая гротескная фигура в короткой куртке появилась в луче и застыла рядом с Юмой. Глаза вниз. Руки глубоко в карманах...
  -Где же твой ригай?
  -Со мной.
  -Обещай мне, чтобы не случилось, ты не достанешь свой чертов пистолет.
  -Но Юма...
  -Обещай мне!
  Карбин опустил голову и кивнул.
  -Обещаю. Но ты... Всё же ты ждешь чего-то...
  -Что-то обязательно должно произойти. Но я не хочу, чтобы демон стрелял в серафима. Тебе же на благо, проклятый дурак.
  -Юма...
  -Что Юма? Что?! Сказал что-то обидное? А если так? - он размахнулся и ударил Карбина кулаком в лицо. - Что если так?!
  Карбин смотрел на него широко раскрытыми глазами и держался за скулу.
  -Юма?..
  Тот громко выдохнул, безнадежно покачал головой и отвернулся. Снег кружился на черном асфальте, ссыпаясь за бордюрный камень и стелясь белёсой позёмкой по дороге. Снег, который был удивительно похож на тополиный пух.
  -Идём. Я не хочу опоздать.
  
  
  Парк Триавур, что располагался в центре Тригоры, как раз между Первым Университетом и ТДТ, был пустынен, безмолвен и печален в этот час. Его опрятные дорожки, стекавшие асфальтовыми ручьями из липовых и кленовых аллей и завивавшиеся в одну большую спираль вокруг пятиугольного озерца посредине, были заметены снегом. Воздушный рассыпчатый снег взметался вверх от малейшего дуновения ветра. Воздух был насыщен особенным видом городской тишины, свойственной только старым паркам в середине февраля - морозной хрусталью, в которой терялось и глохло звонкое эхо суетливых улиц большого города.
  Картинки и..., - Юма закрыл глаза и вдохнул морозного воздуха глоток... Картинки и запахи Тригоры за пять минут до крещения от янтарноглазого... Он улыбнулся. Мессере сделает всё быстро и правильно, я верю в это... Юма хмыкнул.
  Карбин вздрогнул.
  Чугунные скамейки с горками снега - скошенные тени на белом полотне. Золотистые круги света на снегу - лучи парковых фонарей в сером сумраке. Тихий скрип снега - шаги...
  Юма неожиданно остановился. Остановился и Карбин, тревожно осматриваясь вокруг.
  -Знаешь, чего мне не хватает? - задумчиво спросил Юма, всматриваясь вперед.
  -Оружия?
  -Бака, Карбин... - прошептал Юма. Ему показалось, что впереди, стремительно стелясь по заснеженной дорожке, проскользнули две тени, словно тени от больших птиц. Он искоса глянул на Карбина. Неужели не заметил? Тот по-прежнему оглядывался, не вынув рук из карманов своей короткой черной куртки.
  -Оружие против кого? - Юма покачал головой и снова посмотрел вперед. Что это там?.. Как красиво... Мессере, я снова и снова восхищаюсь вашим вкусом! Впереди, метрах в тридцати от них, мерцал провал призрачного света с клубившимся в нём снежным пухом - небольшая круглая площадь на перекрёстке парковых аллей. Она была, словно игрушка из детства - стеклянный шарик с водой, в котором, если встряхнуть и поднести к лампе, вздымались снежные бураны и мерцали пятна света, как северное сияние. Указатель на краю площади был засыпан снегом. Посредине призрачно-белого снежного мерцания чернел изогнутый чугунный фонарь... И в луче его света... Там кто-то стоял.
  -Мне не хватает музыки. - Продолжил Юма. - Чего-нибудь лиричного... Криса Исаака, например.
  Карбин удивленно глянул на Юму.
  -Исаака?
  Он не видит черную фигуру в длинном пальто и в широкополой шляпе под фонарем... Значит, это Мессере. Его магия. Один... Один?
  -И знаешь, какой его песни мне не хватает в этот момент?
  -Опасной игры?
  -Нет... Черных цветов. Её мелодия звучит в голове. Вот здесь, - Юма коснулся левого виска. - Где-то здесь находится модуль рох-ренги, вживленный в мой мозг. Я никогда не чувствовал его присутствие... Но сейчас...
  -Тебе больно?
  -Больно? Скорее нет, чем да... Я просто чувствую, что там, под костью, в серой мякоти мозга, что-то есть. Это не боль...
  Он пошел вперед, не отводя глаз от черной фигуры возле фонаря. Карбин что-то говорил..., или спрашивал? Юма не слушал и не слышал демона. Он просто шел вперед и вслушивался в два ненавязчивых звука, которые казались ему совершенными. Скрип снега под ногами. И стук сердца.
  Лишь только они появились на краю площади, Юма заметил боковым зрением, как в небе стремительно пронеслись две крылатые тени. Они застыли на секунду и ринулись вниз. Волна теплого и терпкого ангельского воздуха обдала Юму... Шум крыльев... Стремительный рывок в сторону Карбина...
  "Чики-чикабара, Карбиндер!" - крикнул еще один веселый детский голосок из непроглядно-черного неба.
  Юма вздрогнул и глянул вверх.
  Кто это там кружится высоко-высоко? Юма чувствовал странное онемение в теле. Холодно, господи, и страшно почему-то!
  Юма приостановился..., оглянулся назад...
  Два рори, (кажется Рина и Апар), с лёту ударили по Карбину, сбили его с ног, придавили к заснеженному асфальту, и уткнули головой вниз. (Чикабара бэнги!) Апар резко уткнул Карбина лицом в асфальт, (отвратительный звук), и сверху придавил коленом... Карбин, кажется, попытался вырваться. И, кажется, ему почти удалось это... Но в этот момент из мутно-февральской небесной тьмы выскочила еще одна фигурка рори - Дэн. Он спустился неожиданно, словно упал с неба, разметав снег крыльями. И с ходу ткнул большим блестящим пистолетом в затылок Карбина. Юма передернул плечами от повторившегося стука головы об асфальт.
  А Карбин не унимался, пытался сбросить насевших на спину рори, что-то кричал Юме, скрёб руками по асфальту...
  "Чикабара сими нукки!"
  Дэн улыбнулся. В его красивых глазах блеснул азартный огонёк.
  Он нажал на курок...
  Хлопок.
  Хлоп-п.
  И никакого эха. Снег проглотил все звуки.
  Алые брызги крови, куски черепа и черные глаза Карбина расплескались по пушистому снегу, покрыв его горячими алыми кляксами. Рука последний раз скребанула по замороженному асфальту, сгребая снег в судорожный кулак. Его тело выгнулось дугой... И застыло.
  -Карбин? - Юма шагнул к мёртвому телу, не в силах отвести взгляда от расползавшегося по снегу красного пятна.
  Малыш Дэн посмотрел на Юму и покачал головой. (Не смотри на меня серафим, не смотри)
  
  "От тебя пахнет шоколадом и апельсинами, серафим" - кто-то прошептал возле уха.
  
  Юма вздрогнул и оглянулся...
  (Мессерино?)
  Никого. Только мокрый снег и черные тени наискось. Высокая фигура Мессере была возле фонаря.
  -Зачем? - прошептал Юма.
  -В чистом сиянии мировой справедливости мне всё ещё режет глаз черная полоска. Он живуч, твой Карбин. Но возможно не выкарабкается в этот раз.
  -За что вы его?..
  -Иногда приходится взыскивать старинные долги, - произнёс задумчивый голос Мессере за спиной справа.
  Юма снова вздрогнул и повернулся вправо. Снова показалось?.. Голос... Такой печальный и почти не узнаваемый голос. Мессере?
  -Карбин должен мне так много, что смерть не искупит даже половины его долгов.
  -Что вы ссужали ему, Мессере?
  -Ничего. - (По спине Юмы ползали колючие волны холодного страха - пугающий и печальный голос Мессере обволакивал сознание, наполнял тело болезненной истомой) - Он брал всё, что хотел. Сам. Понимаешь, надеюсь? Всегда и без спроса.
  -Вы отомстили ему? - прошептал Юма. Он смотрел на...
  Он посмотрел на Карбина, распластанного на снегу.
  Снег...
  А снег всё падал и присыпал огромную расползшуюся кляксу крови.
  -Я делаю это только по острой необходимости.
  -По необходимости?! Что же вы говорите, учитель?!
  -Когда мера ангельских долгов начинает причинять боль сердцу серафима, единственным средством её унять, остается только убийство.
  -Убийство - не зло?
  -Зла вообще не существует. Точнее, если есть зло, значит, КОЕ-КТО допускает его. И это отвратительный вывод, ты не считаешь?
  -Я?.. Я ничего не понимаю, Мессере... Представьте себе, всего пять минут назад, я желал ему смерти. И это точно было зло. Моё личное зло - я знаю это.
  -Смотри, - голос слева.
  Кто-то вышел из парковой темноты... Юма присмотрелся... Возле мёртвого Карбина стоял немощный старик, бросавший робкие взгляды в сторону Мессере. Старик в худом сером пальто с короткими рукавами, в вязаной шапочке и с прохудившимся шарфом, обмотанным верёвкой вокруг тощей шеи. Он с ужасом смотрел на кровь, прижимая трясущиеся руки к груди...
  И вдруг тело Карбина дёрнулось... Снова выгнулось в дугу... Опало... Застыло.
  Из черной ткани на спине, блеснув на свету, одна за другой, начали показываться золотые иглы. Одна, две, три... Сколько их?! Сотня? Сотни? Скоро его спина сплошь блестела золотом, свет играл на кончиках игл - острыми искрами по глазам. Юма смотрел на вылезавшие из Карбина иглы, на брызжущие струйки горячей крови, испускавшей белесый парок, и ничего не чувствовал - пустота. Пустота... Пустота... Кровь брызгала в морозный воздух миниатюрными гейзерами - "пф-шш!" Так много крови с запахом терновника...
  -Найди свою иглу, Дакота, - сказал Мессере. - Только не ошибись!
  -Дакота? - Юма с удивлением рассматривал старика. - (И это тот самый Дакота?!)
  
  Он выполнил своё обещание. Ригай так и не появился в руке Карбина.
  
  Юма заметил краем глаза, что возле него... Он глянул влево... Рядом стоял Вем, суровый и молчаливый.
  -Вем? Привет, дружище.
  Вем кивнул в сторону фонаря. Юма сделал нерешительный шаг назад.
  -Я должен дать тебе что-нибудь, Юма - голос Мессере. - Я должен дать тебе ключи от кладовой, из которой можно брать.
  -Ключи? - Юма отступал назад, всё ближе и ближе к Симу Роххи, не выпуская из вида Вема. - Вем? Почему у тебя такой вид? Почему мне кажется, что ты хочешь сделать что-то... Что-то страшное.
  -Не я, - тихо ответил Вем.
  Юма поскользнулся и едва не упал. Кто-то поддержал его за локоть... Юма вздрогнул. То был Акира.
  -Акира-кун, и ты здесь? Рори собрались в Тригоре в полном составе? Вот только Карбин мёртв. Вам не с кем воевать...
  Юма снова оскользнулся, потому что спиной пятился к фонарю, и снова его удержал Акира. Он оттолкнул руку рори.
  -Не смей прикасаться ко мне, чудовище!
  Всё. Дальше некуда идти. Юма уперся спиной в холодный фонарный столб. Вем и Акира стали по обе стороны... Юма глянул на Мессере. Странное и совершенно не понятное веселье охватило его.
  -Эй, Мессерино, что вы там говорили о ключах? Ну? И где они?!
  Акира достал из-за спины блестящий стальной прут.
  -Вот, - просто сказал он, взял прут двумя руками, как бейсбольную биту, и размахнулся.
  -Что?
  
  ~+*+~
  
  Кость сломалась от первого же удара прутом.
  Я не сопротивляюсь? И не буду?..
  Не буду.
  Странно, но Юма ничего не почувствовал: ни боли, ни сожаления.
  "Так, наверное, бывает со всеми в первый раз, - думал Юма, следя за движениями блестящего прута в стеклянной ночной прозрачности. Он с большим интересом следил за прутом, с которого стекали тонкие струйки обычной человеческой крови. Она разлеталась в воздухе красными шелковыми нитями, в ней играли точки света. А в тени она становилась черной и густой, как жидкая смола. - Со всеми так бывает... Когда в первый раз ты встречаешься с БОЛЬЮ, то ничего не чувствуешь. Несколько первых секунд - ничего"
  Но и второй удар не принёс боли, не дал прочувствовать все её оттенки и нюансы. Хотя нет... Второй удар по левой ноге что-то изменил в ней, что-то фундаментальное... Но что это? Юма с удивлением посмотрел на Мессере, лицо которого было скрыто в тени. Что изменилось? Или только начинает меняться? Эти острые иглы в мышцах ноги и белые пятна в глазах - они боль?! Такие красивые иглы... Не забыть бы спросить у Мессере про иглы... Иглы?.. Иглы!
  Мир перекосился...
  Глаза Юмы расширились... Что это было? Почему аквамариновая башня Арбана наклонилась вправо? Почему парк так странно сдвинулся и накренился, словно широкоформатный экран в кинотеатре, который начал заваливаться на одну сторону?
  Третий удар завершил то, что начал второй. Левая ступня, обутая в черную лакированную туфлю, отлетела от Юмы и, завертевшись на промёрзшем асфальте, соскользнула..., разбрызгивая густеющую кровь..., соскользнула в пушистый сугроб.
  Боль, всё-таки, есть.
  Слёзы?.. Я не хочу слёз!.. Если только всего одна... Одна слезинка... Юма отчаянно смотрел на Мессере.
  Всего одна слеза на щеке. Умоляю, господи, всего одна!
  Но прут продолжал свой танец. Красивый такой прут - блестящий.
  Прут, разбрызгивавший кровь по снегу.
  Четвертый удар нанёс существенный урон ноге - точно-точно, бинго! Что там кричал весёлый маленький рори по имени Дэн? Чики-чикабара?.. Да! Чики-чикабара, моя нога!
  Юма с трудом оторвал взгляд от Мессерино и едва успел схватиться за фонарный столб, чтобы не упасть на асфальт. Пальцы соскальзывали по заиндевевшему металлу столба... Юма стиснул зубы, напрягся изо всех сил... И удержался. Подтянулся...
  Но в этот момент подоспел пятый удар, разорвавший жилы и мясо, расплескавший алую кровь по рассыпчатому снегу и раздробивший кость голени.
  А пальцы предательски ослабли. Как не вовремя!
  Юма охнул и тяжело стал на обрубок левой ноги.
  Кровавое пятно расползалось вокруг белой-белой кости и разорванной плоти.
  Юма глянул вперед.
  
  "Мессере!"
  
  Черный силуэт склонился над ним. Красные точки глаз...
  Пальцы всё-таки не удержали его тело, отяжелевшее болью. Пальцы разжались. Юма упал на спину, ударившись затылком об обледенелый асфальт. Его пронзительно-синие глаза были раскрыты широко.
  (Это и есть боль?!)
  (Она..., такая?!)
  Юма смотрел в красные-красные глаза учителя.
  Движение.
  Рука. Тонкие черные перчатки и... И в поле его зрения появилось что-то золотое, больно резавшее глаза резкими бликами.
  Из последних сил...
  (Ох, господи, дай терпения!)
  Из последних сил Юма приподнялся на локте и прошептал, разбрызгивая алую кровь с запахом терновника:
  -Ключи у меня?
  -Да, Юма. И ключи, и кладовая, и терновник.
  Он снова упал на спину, чувствуя затылком снег и жесткую шершавость асфальта.
  -Что дальше?
  Снова движение рукой. Золотое что-то в его руке... Что это? Юма присмотрелся из самых последних сил.
  -Что это?
  Золотой механизм, состоявший из игл, перекладин, зубчатых колёсиков и пружин, появился возле его лица.
  -Это моё напоминание тебе, Юма. Напоминание о том, что всё зло уже случилось для тебя. Оно было и прошло. Возможно, я ошибаюсь в отдельных случаях, и зло действительно существует, как смысл существования некоторых существ. Для этого... Для того, чтобы ты знал и помнил всегда, что добро абсолютно - я надену на тебя золотые кандалы. Помни всегда, мин херц, что зло - это, всего лишь, боль в искалеченной ноге. Если она станет для тебя чем-то большим - убей себя. Убей себя, не раздумывая, Юма! Иначе приду я и своими руками убью тебя.
  -Кровь, - прошептал Юма, теряя сознание. - Что за запах? Это..., моя кровь?
  -Твоя кровь, Юма. Твоя алая кровь с запахом терновника. - Мессере опустился на одно колено возле Юмы и погладил его по влажным растрепанным волосам. Юма потянулся к руке Мессере... Тёплая... Добрая... Дайте еще прикосновений, учитель... Еще дайте тепла, умоляю! - Рони запустил процесс твоего преображения... А я ускорил его и завершил. От сего момента и всю оставшуюся жизнь ты будешь думать о том, кто сделал тебя серафимом. Запомни этот день Юма Романа, первый и последний серафим Тригоры.
  Юма повернулся назад, насколько позволила боль, заполнившая его целиком. Асфальт поцарапал щеку... Где-то там... Где-то там мертвый-мертвый Карбин...
  Прощай, прощай мой ангел.
  
  ~+*+~
  
  В пустом ресторане отеля Дюпон был занят всего один столик возле окна. В столь поздний час лишь мастер Симатори занимал этот столик. Он рассматривал меню, лежавшее на столе, неторопливо проводя указательным пальцем сверху вниз по его пунктам. Рони стряхнул пепел в широкую чашу хрустальной пепельницы. Глянул в сторону, на застывших в почтительном полупоклоне официантов... Снова на меню... И отодвинул его от себя пальцем. Расслабился, облокотился на мягкие, с золотой бахромой, подлокотники, прикрыл лицо ладонью...
  "Чашку кофе, будьте добры"
  Один из официантов сразу скрылся в тени.
  Свободной рукой он достал из кармана своего кремового пиджака мобильный телефон и принялся набирать чей-то номер, не глядя на дисплей. В золоченой тишине ресторана, в сером и одновременно прозрачном сумраке дымчатых теней, словно порхавших в воздухе, звуки телефонных кнопок казались яркими белыми точками, проблёскивавшими в темноте. Пик, пик, пик-пик, пик... Рони приложил телефон к уху, затушил свою тонкую сигару и потер висок.
  Из тени показалась рука с чашкой кофе. Шепот:
  "Что-нибудь еще, мастер?"
  Рони покачал головой.
  "Вы свободны. Пожалуйста, отойдите от меня на пять шагов"
  "Да, мастер"
  Он вальяжно потянулся на стуле, вздохнул и поболтал ложечкой в чашке, размешивая сахар.
  В динамике телефона послышался щелчок и тихий голос сказал:
  -Да?
  -Это я.
  -Мастер Рони? Вы поменяли номер?
  -Я уже не первый... Но еще и не второй. Как думаешь, кем я стану?
  -Вы всегда первый, мастер Симатори.
  Рони усмехнулся и достал из раскрытого портсигара, лежавшего на столе, тонкую черную папиросу.
  -Что ты пишешь сейчас, сказочник?
  -Смерть Карбина.
  -Кто тебе позволил убить его? Карбин - мой.
  -Уже не ваш, извините. Если бы не Юма... Вы сами отдали Арина ему. Из рук в руки.
  Ладонь на лице вздрогнула... Тонкие пальцы раздвинулись... Острый уголок меж пальцев, суставы, кожа... Ладонь, закрывавшая половину лица Рони, напряглась и еще больше побледнела, на запястье проступили натянутые полоски артерий... Пронзительно-зеленые глаза...
  -Верни мне Карбина.
  -Но...
  -Иначе я заберу Роя. И сделаю из него то, чем был Карбин.
  -Но ведь ваш план...
  Рони убрал руку от лица и взял чашку кофе. Глоток.
  -Он твой сын, а не серафима. Но вы оба почувствуете потерю - почувствуете её остро. Ты не забыл, мой друг, что я вызволил Роя из тени смертной?
  -Мастер, не начинайте...
  -Забыл?
  Вздох. Тишина...
  -Я помню, мастер.
  -Мне кажется, вы оба, (ты и серафим), в одинаковой мере сильно, почувствовали приближение Ишира. И подумали, что мое время прошло. Это ложный вывод, сказочник.
  -Мастер, но ведь он уже в Тригоре. И вы ничего не сможете поделать с этим фактом.
  -С этим - ничего. Просто я хочу быть уверенным в своих друзьях. Я хочу помочь им. Хочу отблагодарить... И если необходимо - наказать.
  -Я понял вас, мастер Рони.
  -Понял? Ты уверен, что точно понял меня?
  -Да.
  На кончике сигары затлелась оранжевая точка. Рони затянулся. Улыбнулся. Кивнул.
  -Приезжай в Тригору, сказочник. Хочу показать тебе её красоту. И этот ресторан, в котором подают отличный кофе.
  -Серафим тоже в Тригоре. Нам нельзя встречаться...
  -Всё меняется, мой друг. Приезжай скорее. Я жду.
  Он отключил телефон первым и задумчиво посмотрел в окно. Снег в Тригоре. Как странно и красиво... Он долго так сидел, этот загадочный мастер Симатори, всматриваясь в мерцающие небоскребы и дворцы своего города. Печальная и одинокая фигура за пустым столом в белом-белом луче лунного света.
  
  
  
  Уехать, а потом тосковать.
  Приехать, и снова возненавидеть этот город.
  Любоваться его красотой, любить его особенный вкусный воздух... И ненавидеть? И ненавидеть!
  Куда же сбежать от тебя, город мой?
  Как забыть?..
  А ведь вернусь...
  Вернусь. Вернусь к твоим ногам. Обниму их. Прильну...
  Ты простишь меня, город солнца?
  Ты не забудешь меня?
  Назови же, назови меня по имени!
  
  
  Он глянул в сторону. Нехотя. Он знал, что увидит в той стороне, возле окна.
  Высокий нескладный юноша стоял там. Черные волосы, стянутые в тугую косицу. Синяя футболка со стилизованным логотипом "окон" на груди. "Открой и возьми!" Руки в карманах джинсов.
  И этот тоскливый взгляд на роскошнейший вид Тригоры, лучший во всем городе, черт подери!
  Полдня так стоит. И оставшуюся половину простоит, как пить дать. Плохо ему и тоскливо у меня. Ему к отцу хочется... И мне хочется..., к нему.
  Он глянул в окно поверх плеча печального юноши...
  Где-то там, за блестящей стеной небоскрёбов, в чудесной квартирке на улице Роз, сейчас пахнет свежим кофе - ручаюсь. Там Рина что-нибудь собирает на стол и отгоняет Акиру, а тот шмелем вертится рядом и канючит "Ну, Рина. Ну, хотя бы одно пирожное!". Там Вем и Дакота что-то рисуют на желтоватых листах эпитомажа. А вечно сонный Апар дрыхнет на диванчике в прихожей. Малыши играют в компьютерную стрелялку...
  Он покачал головой и отвернулся. На мониторе компьютера имелась картинка с мигавшем в ней значком "on-line translation", и в ней, в незамысловатой этой картинке, - черный гроб перед пылавшим жерлом печи.
  Он вытряхнул сигарету из пачки. Прикурил. Снова искоса глянул на подростка.
  -Всё время собираюсь и никак не решусь спросить у него: как он делает это?
  Юноша глянул на Юму.
  -Что именно?
  Юма потряс сигаретой в воздухе и произнёс одними губами "пф-ф"
  Рой отвернулся и пожал плечами.
  -Не знаю.
  -Тебе плохо?
  Рой снова пожал плечами.
  -Если хочешь, возвращайся к нему.
  -Один? - полуоборот головы, краешек глаза.
  Юма невольно скосил глаза на то, что теперь заменяло ему ступню левой ноги... Пошевелил этим аппаратом... Вид игл, скребущих паркет, вызвал тошнотворное отвращение. Юма прикурил от зажигалки и снова уставился в монитор компьютера.
  -Мне всё еще больно ходить.
  -Ангельские раны заживают в течение тринадцати минут.
  Юма смотрел на трансляцию из городского крематория. Черный гроб на роликах эскалатора... Пустая кафельная комната... Раскрытый зев печи...
  -Сегодня вечером я буду занят.
  -Чем?
  -Я пойду на концерт.
  -Концерт? Чей? Где?
  Сигарета тихонько стукнулась по бортику бронзовой пепельницы.
  -В Виолиуме. Ты не знаешь её...
  -Её...
  -Её зовут Ёко. Это её сценическое имя. Она очень популярная певица из Японии.
  -Я видел её афиши, из окна такси... Она...
  -Просто люблю голос Ёко.
  Рой снова отвернулся, но всё же, не так безучастно.
  -Я хотел сказать, что она красивая..., на афишах. - Снова лёгких полвзгляда в сторону Юмы. С интересом. С таким знакомым интересом... Монитор. Юма наблюдал за служащими крематория, которые появились в кафельной комнате.
  О чем это я?
  Интерес...
  Да, знакомая черточка во взгляде. Так смотрит Мессере, когда ироничен, и... И еще, точно так смотрит сказочник.
  Сказочник! Вот оно!
  Рой сын сказочника! Как же я мог забыть про него! Как его звали-то?..
  Не помню.
  Юма нахмурился... Нет, не вспомню.
  -У вас есть её записи? - голос Роя вернул его в реальность.
  Юма глянул назад, на шкаф со стеклянными дверками внизу.
  -Кажется, остался её старый альбом. Поищи там.
  Рой улыбнулся, взбодрился, (ну, наконец!), подошел к шкафу и, сев на корточки, раскрыл квадраты дымчатого стекла. А Юма вернулся к монитору... Что? Я пропустил?
  Служащие крематория в синих халатах закрывали дверь печи на тяжелую щеколду.
  Ни гроба. Ни Карбина.
  Юма закрыл глаза. Мне грустно?
  -Вот, точно, - сказал Рой откуда-то издалека, (Как печально, Мессере!). - Её фотография на обложке. Только все слова - иероглифами. Что здесь написано, Юма?
  -Ёко Кано... - голос дал сбой и захрипел предательски. Юма откашлялся. - Ёко Кано. Стеклянный дождь.
  Молчание... Рой, наверное, всё-таки услышал хрипотцу в голосе и, скорее всего, смотрит мне в спину.
  -У вас очень интересная стереосистема. Знакомая.
  -Древняя и некрасивая... Знакомая?
  -Отец достал точно такой аппарат в нашу Нью-Йоркскую квартиру. Она шикарно звучит.
  Юма нервно ввинтил окурок в пепельницу... Пальцы показались над клавиатурой... Исчезли. Пальцы достали новую сигарету из пачки. Нервные, напряженные пальцы.
  (Карбин, Арин, Ассиор...) Что же так режет в горле?
  Только бы не заметил Рой... Рой... Он не знает?
  Кажется, он сам путается, кто именно его отец: серафим или сказочник... Он не знает?!
  Юма глянул назад. Краешек глаза показался над плечом - тонкая полоска взгляда... Рой положил диск в лоток и включил проигрыватель.
  -Первая песня. Как она называется?
  -Казе. Ветер.
  -О чем она, Юма?
  -Она о девушке, которая заснула на скамейке посредине огромного асфальтового города. И ей приснился ветер, колыхавший траву и листья деревьев... Девушка не захотела возвращаться из страны сновидений... Она так и умерла на скамейке посредине асфальтового узла улиц. Просто умерла. Просто потому, что в стране ветреных снов ей было слишком хорошо, чтобы возвращаться в свой серый бездыханный мир.
  -Так печально, - прошептал Рой.
  -Печально, - Юма смотрел на прямую трансляцию из крематория. Пустая кафельная зала и мерцающая огненная полоска в тяжелой двери на зеве печи... Его рука легла на мышку... - Всё это очень печально. - Курсор переместился по дисплею и закрыл окошко. Затем прыгнул вниз и щелкнул по надписи "Соединение активно"
  "Разъединено"
  Юма откинулся на спинку стула. Печальная японская песня наполнила комнату особенной трепетной атмосферой. Не захлебнуться бы... Он повернулся на своем вертящемся стуле и чуть надавил на искалеченную ногу. Больно?.. Тринадцать минут, значит, заживают ангельские раны...
  -Отец сказал, что нам нельзя разлучаться более чем на десять минут и более чем на десять метров.
  -Иначе что?
  -Иначе наше общее сердце разделиться: на моё и ваше. И мы потерям связь человека и серафима.
  -Твой отец и сказочник... Они никогда не встречаются. - (Впрочем, кто из них твой отец - ты знаешь?)
  -Их сердца сами нашли друг друга. Наши сердца соединили специально.
  Для чего их соединили? Потому, что я попросил? Потому, что у Мессере есть свой план, который противоречит плану мастера? Зачем их соединили - наши сердца?
  Юма крепко вцепился в стол и попытался встать... Почти невыносимая боль пронзила ногу. Юма стиснул зубы, чтобы не закричать... Глянул на Роя... Юноша испуганно наблюдал за Юмой.
  -Не вздумай произнести слово, которое уже танцует на кончике языка. Я справлюсь сам.
  -Вам больно...
  -Хуже не бывало никогда. Но слова ничего не изменят.
  Он встал, (напрягся), и сделал первый шаг. Вспышка боли отключила сознание на мгновение. Юма пошатнулся. И всё-таки удержался.
  -Юма?
  Он сунул сигарету в рот и зажал её зубами.
  -Одевайся, черт подери.
  Рой вскочил на ноги.
  -Одеваться?
  -Костюм... Наши костюмы... Дьявол, тебе всё же, придётся помочь мне напялить на себя вечерний костюм.
  -Слушаюсь, сэр! - (Странно, но теперь он выглядел почти счастливым). Юма хмыкнул.
  
  
  
  4.
  
  (Последняя песня, печальная песня)
  
  
  Черный лимузин не задержался возле парадного входа в концертный зал Виолиум, на подъездных дорожках которого скопились десятки машин, и нарядная публика чинно поднималась по гранитным ступеням к массивным кованым дверям, распахнутым настежь. Черный лимузин проехал дальше, блеснув отражением уличных фонарей и нарядных витрин в своих выпуклых тонированных зеркальных окнах. Объехав Виолиум, он притормозил возле поворота в служебные дворы, мигнув красными точками габаритных огней, и свернул туда, мягко перевалившись через асфальтовый валик с предупреждающим знаком возле бордюра "Въезд для служебного транспорта!". В окнах черного лимузина отразилась афиша "Ёко Кано. Последний шаг"
  Грустная Ёко на афише. Грустная.
  Юма достал мобильный телефон, небрежно его покрутил и набрал номер, едва касаясь сенсорных кнопок. Глянул вправо... Рой, совершенно потерявшийся на массивном кожаном сидении, придвинулся к окну и рассматривал проплывавшую аллею.
  Высокие ворота впереди сдвинулись в сторону, и лимузин вкатился в служебный двор.
  -Да?
  -Такаши...
  -Юма-сан, всё готово! Не извольте беспокоиться, Юма-сан! Ложа затемнена, как вы просили!
  Юма поморщился и отодвинул трубку от уха.
  -Я буду не один.
  -Таинственная и прекрасная особа?..
  -Твои вопросы, Такаши...
  -Молчу, молчу, Юма-сан!
  Он снова посмотрел на Роя. Прикрыл трубку ладонью.
  -Может тебе сладкого заказать?
  Рой мельком глянул на Юму и, почему-то, смутился. Смутился так сильно, что яркий юношеский румянец коснулся его лица - широкими алыми мазками на щеках. Он плотнее придвинулся к окну.
  -Нет. Мы же на концерт приехали, а не в ресторан.
  Юма пожал плечами.
  -Одно другому не мешает. - И снова в трубку. - Сделай так, чтобы нас видело как можно меньше людей.
  -Да, Юма-сан! Положитесь на Такаши!
  Он отключил телефон и сунул его в карман.
  -Юма, почему через черный вход?
  -А ты хочешь там, в толпе?
  -Ну... - Рой вздохнул. - Из-за левой ноги, да?
  -Зачем спрашивал, если всё понимаешь?
  Рой снова стал пунцовым.
  -Извини, Юма, - прошептал он.
  Левая нога... Юма смотрел в окно, безучастным взглядом чиркая по старым декорациям в брезентовых чехлах, по грузовичкам с пёстрыми надписями, по служебным окнам Виолиума с выпиравшими кондиционерами. На влажном асфальте отражался свет из окон - желтые точки на черном полотне.
  Нога... Юма посмотрел вниз. Нога... Я ненавижу Мессере?
  Стоп! Только не сейчас! После концерта или еще позже... Когда-нибудь... Я не могу ненавидеть его. Даже если потребует мастер - не смогу.
  Обида?
  Снова взгляд на Роя.
  Он отдал мне Роя, словно заложника. Он разделил его сердце, разрубил пополам, и половину кровоточащего комочка, туго сокращавшегося в руке, - отдал мне. Почему?
  Почему?!
  И еще... Он имеет право распоряжаться сердцем чужого ребенка?
  Лимузин остановился, мягко припав на передние колёса. Возле окна метнулась тень, дверь открылась, и в салон заглянул Такаши. Толстый пронырливый японец с ядовитой улыбкой.
  -Юма-сан!
  
  
  Он остановился посредине пути. Рой сразу оглянулся назад, словно почувствовал что-то, и тоже остановился, а вслед за ним и ничего не понимающий Такаши.
  -Юма?
  -Э... Юма-сан?
  Рой нахмурился, искоса глянув на продюсера, без умолка тараторившего весь путь по этой крутой и неудобной лестнице. Юма тяжело шел позади всё это время. Тяжело и молча... А Рой боялся даже просто оглянуться. Боялся обидеть Юму сочувствием во взгляде, (просто посмотреть он не смог бы..., ему было жаль, что так получилось с Юмой..., так жаль)... Юма стоял на площадке между третьим и четвертым этажами, тяжело опираясь на тонкую черную трость с золоченым набалдашником. Он смотрел в окно на огни Тригоры. Золотые полоски света, как воздушные нити, лежали на посеревшем от боли лице, очертив заострившиеся благородные контуры. Он был поразительно красив, (с удивлением отметил про себя Рой), он был совершенен, как ангел, в пробивавшемся свете уличных фонарей и золотых бликов из окон дома напротив. Высокий, чуть ссутулившийся из-за искалеченной ноги, смотревший на Тригору странным, словно безразличным, но всё же, таким печальным взглядом. Тонкая полоска отраженного света легла на его гипнотические пронзительно-синие глаза, выделив их, осветив и придав мистической глубины.
  -Юма? - повторил Рой, побоявшись добавить слова, которые снова рассердили бы этого гордого человека.
  -Идите без меня. Я приду позже.
  -Юма, но...
  -Я помню, Рой. Просто постою здесь немного и снова пойду.
  Для него это унижение, наверное, подумал Рой. Он не хочет, чтобы я видел его мучение... Но почему ему больно?! Я точно помню, что именно отец сказал про раны ангелов... Хотя... Заживление и боль не совсем одно и то же, ведь так?
  -Я буду ждать тебя..., там.
  -Ждать? - он не повернулся, не посмотрел...
  -Ты ведь знаешь райи-ра?
  Он всё-таки глянул на Роя. Капля интереса блеснула во взгляде Юмы.
  -Знаю.
  -Огеру кабба араома, Юма.
  Одна бровь удивленно изогнулась...
  -Араома-рес? Огеру ки?
  -Ёс.
  -Нукки ри, нукки... - Усмехнулся Юма и покачал головой. - Идите.
  -Ты запомнил мои слова, Юма?
  -Их нужно запоминать?
  -Ёс.
  -Ну что же..., если ты этого хочешь - да.
  Рой не уходил. Он смотрел на Юму, словно ожидая от него еще каких-то слов. Но Юма отвернулся и снова смотрел в окно. Впрочем, он достал из кармана пачку сигарет и принялся сдирать с неё целлофан. Глаза Роя наблюдали... Чуть нервные движения пальцев Юмы... Чуть-чуть... Но всё-таки нервные... Рой улыбнулся, благо тень скрыла эту его маленькую слабость.
  -О чем вы тут?.. Что это - райи-ра? - тихо спросил Такаши у Роя. Умный японец понял, что слова, которые эти двое только что сказали друг другу, имели особенный смысл, по крайней мере, для одного из них. - Что это такое - райи-ра?
  -Ангельский язык... - очень тихо ответил паренек и, резко развернувшись, быстро пошел по ступеням вверх... Одна, две, три..., четыре ступени... Он приостановился... Повернулся..., на четверть взгляда..., на краешек глаза... - Дакота ничего не рисует, Юма. Вряд ли он сможет что-нибудь нарисовать.
  Острый взгляд Юмы вслед Рою. Мальчишка.
  
  
  Оно еще не пришло? Это время... Еще нет... Я не вижу всей картины целиком. Я не понимаю своего места в этом действе. Я не вижу своего предназначения...
  Юма поискал глазами пепельницу... Черт, ну, какая пепельница на лестничном марше?
  Он стряхнул пепел на пол.
  За окном агонизировал февраль: и снег, и дождь, и лёд на асфальте. Оранжевая точка промелькнула в стекле и погасла. Сразу за тем, в тусклом луче пробивавшегося света, заклубилась белесая струйка сигаретного дыма.
  Предназначение... Дакота больше не будет рисовать. Разве он сможет? Разве...
  
  -Юма?
  
  Он глянул вверх...
  На лестнице стояла Ёко.
  -Детка?
  Она спустилась на одну ступень.
  -Окно моей гримерной выходит во внутренний двор, - еще ступень..., носок, каблук, цок. - Я видела, как ты выходил из машины... Ты и еще какой-то паренек...
  Затяжка. Синий взгляд в полосе света.
  -Видела?
  -Боялась опоздать. Боялась, что не успею перехватить.
  -Боялась?
  Шажок..., ступень..., белая полоса света на шее...
  -Я не ждала тебя...
  -Не ждала?
  -Но, почему-то, была уверена, что увижу тебя перед концертом.
  Он уронил окурок на пол и придавил его тростью, понаблюдав, как тот испустил последнюю нить дыма. Затем глянул на неё и сделал шаг...
  -Юма... Твоя нога... Что случилось?! - два быстрых шага вниз... Но его взгляд остановил её.
  -Ничего.
  -Но это..., на твоей ноге...
  Он пошел к ней. Хромая. Без привычки и неловко опираясь на трость. Его глаза внимательно наблюдали за Ёко. Шаг назад или вперед, Ёко?
  Она шагнула к нему.
  -Юма...
  -Его больше нет, - нашего беса, - шептал Юма, (Ёко смотрела на него со страхом и обожанием..., черная фигура, неуклюже припадавшая на правую сторону..., черная гротескная фигура, очерченная тусклой золотой нитью света из окна) - Он долго был с нами. Но теперь его точно нет. Нет вообще. Нет в принципе... Почему, Ёко? Почему ты поверила ему? Неужели тебя так легко обмануть? Или ты хотела его обмана?
  -Это всё страх... Глупый страх, - ответила она, сошла с последней ступени..., и вплотную стала перед ним..., нерешительно и робко уткнулась горячим лбом в его грудь. Закрыла глаза... Вот он. Юма. Тонкий запах его одеколона и сиреневый оттенок хорошего табака. Тихий шорох белой сорочки. Запах его кожи, чистой и жаркой. Скрип... Она невольно глянула вниз на золотой механизм.
  -Страх? - он коснулся её волос кончиками пальцев.
  -Я боюсь тебя.
  -И даже сейчас?
  -И даже сейчас. Ты не поймешь..., ты никогда не поймешь... - Она посмотрела вверх, в его глаза. - А я не смогу объяснить. Это женское.
  -Что дальше?
  -Если бы ты простил меня...
  -Не в чем... Что дальше, Ёко?!
  -Мы смогли бы просто жить рядом. Просто рядом, чтобы приходить друг к другу, чтобы не искать, когда плохо без... Просто рядом.
  Кончики пальцев на черных-черных волосах с запахом сакуры... Холодные кончики пальцев на горячей коже..., возле глаз..., на виске...
  -Тебе хватит этого, Ёко? Хватит этой малости - просто быть рядом?
  -Всё дело в тебе. Если хватит тебе... А если нет... Если ты считаешь, что мне не в чем извиняться... Тогда возьми к себе, и... - она глянула на него. - И не отпускай.
  -Пойдем к тебе.
  
  
  -Сколько минут осталось?
  -Час, кажется... Может больше?.. Я не знаю, не помню... Зачем я вышла к тебе? Зачем ты зашел ко мне сейчас?! Зачем, Юма?!
  -Та песня... Не тебе... Ты споешь эту песню для меня?
  Он целовал её в шею. Лишь только-только прикоснувшись холодными губами к матовой горячей коже... Мягко..., не впиваясь, но... Упиваясь вкусом её кожи на губах. Истинная японка..., чистая..., сладкая..., жаркая.
  -Юма...
  Он целовал ее руку, спускаясь ниже. (Юма!..) Он целовал изгиб её руки..., запястье... Тонко прикасался губами к едва различимой бархотке на коже..., целуя в трепетный пульс...
  Сердце Ёко принялось сокращаться чаще..., чаще, чаще, чаще...
  Всосав хмельную кровь из артерий, раздувшись, захлебнувшись, и...
  И вытолкнув её из себя..., господи!.., выплеснув из себя - ну, же!.., упруго!
  Упругий толчок..., мускулов сокращение..., сердца агония!
  Она выдохнула... Какой горячий воздух! Воздуха..., воздуха дайте хотя бы глоток! Юма...
  Его холодные губы целовали в пульс, затем в нежную кожу ложбинки, возле большого пальца, (да, да, сюда, правее от сокращавшейся жилки на запястье).
  -Юма...
  -Горячая.
  -Нам нельзя... Ты же знаешь.
  -Знаю... - он вздохнул и прижал её ладонь к своему лицу. - Я, и, правда, думал, что забыл тебя. Думал, что переболел.
  -Забыл? Переболел?
  Он глянул на неё снизу вверх. Синий-синий взгляд... Ёко спустилась к нему и поцеловала в глаза.
  -Больше не скажем лишних слов, да? Нам и взглядов будет достаточно. Был бы рядом ты, я всё прочту в глазах.
  
  Дверь в ложу открылась резко. Рой оглянулся назад... В золотом прямоугольнике дверного проема маячила перекошенная фигура Юмы, (словно пьяный?), трость, сигарета, сиреневый зигзаг дымка.
  -Ты, как раз вовремя. Скоро начнется концерт.
  Рой отвернулся, прислушиваясь к тяжелым шагам и поскрипыванию золотого протеза. Он принялся рассматривать зал внизу с нарочитым вниманием... Юма сел в кресло рядом... Рука с сигаретой появилась в полоске света...
  -И здесь нет пепельницы, - пробормотал Юма.
  Трость стала рядом с креслом - тук. Рука легла на золотой подлокотник. Затяжка. Выдох. Струйка дыма, скошенная сквознячком из не плотно закрытой двери. Поскрипывание кресла...
  -Что это там, на столике?
  -Кофе.
  -Остыл, поди?
  -Да.
  Он не смог удержаться и глянул на Юму... Чтобы столкнуться с изучающим взглядом его пронзительно-синих глаз. Рой смутился и отвернулся. Юма хмыкнул.
  Бледный Рой. Румянец на скулах - малина со сливками. Нервные пальцы на подлокотнике.
  -Забыл.
  -Что?..
  -Сердце. Одно на двоих, да?
  -Да, - еще больше смутился Рой и опустил голову. - Я не хотел... Словно подсматривал... Но...
  -Расслабься. Всё нормально.
  -Я думал, что с ума сойду. Вы... Она... Юма, я не знал, что сердцу бывает больно, когда хорошо.
  -Тебе было больно?
  -Это была не физическая боль. И вообще, я не уверен, что это называется болью. Просто начинаешь задыхаться, просто пьянеешь и улетаешь... Это..., любовь?
  Глаза Юмы скрылись в серой тени. В серой, с примесью тусклого золота... Тень кресла. Отблеск на светлых волосах. Контура полоска - золотой пунктир и черной нити изгиб: краешек лба, краешек виска... Черный штрих трости с золотой точкой на конце. Рука. Бледные пальцы. Сигарета. Столбик пепла и метавшийся, затухавший дымок.
  -Любовь - это слово. Что ты видел в моем сердце, Рой?
  -Я чувствовал грусть и... И жар.
  -Грусть и жар. Возможно. Всё возможно. - Юма подался вперед. - Начинается. Смотри, слушай. Голос Ёко ответит на твои вопросы.
  
  
  Сказочник вышел из двери-вертушки ангельской станции ожидания номер пять. Постояв недолго посредине холла, словно привыкая к особенному вечернему свету из больших окон, который растекался оранжево-серыми пятнами на полу, он направился вправо к белой двери с золотым рисунком по краям. Он взялся за ручку, оглянулся назад, осмотрелся, и..., зашел в кабинет.
  Здесь было ветрено и тепло, сквозняк колыхал белесые шторы на окнах, сквозь которые просматривался балкон и краешек парка Ройбалы. Сказочник подошел к столу, посмотрел на незаконченный рисунок розы на желтоватом листе эпитомажа, и снова глянул на балкон.
  Там..., за вздымавшимися шторами, за прозрачным стеклом... На массивных периллах...
  Сказочник, (не отведя взгляда от одинокой фигуры, сидевшей на перилах балкона), открыл верхний ящик стола, пошарил в его внутренностях и достал почерневший от времени деревянный пенал с выжженной надписью "Гаспарро". Он с трудом открыл колпачок..., и вытряхнул золотую иглу на ладонь. Положив пенал обратно в ящик, он осторожно закрыл его, чтобы не стукнуть, и пошел на балкон, заведя руку с иглой за спину.
  Здесь всегда царили лишь два времени года: или май, или начало сентября..., в Ройбале. Сказочник вышел на балкон и с удовольствием подставил лицо тёплому ветру, с вплетенными в него ароматными нитями увядающего винограда. Такой солнечный запах. Такой грустный...
  -Привет, Карбин, - сказал Сказочник. - Там внизу бесконечный парк Ройбалы. Говорят в нем очень легко потеряться и забыться навсегда.
  Карбин глянул назад.
  -Сим?.. А, это вы... - он отвернулся, ветер растрепал его черные непокорные волосы. - Зачем вы здесь?
  -Мне пришлось потрудиться и напрячься, чтобы вызволить тебя из крематория... Но если скажу, что я здесь для того, чтобы окончательно убить тебя... Ты поверишь?
  Карбин усмехнулся.
  -Становитесь в очередь, Сказочник.
  Тот подошел к мраморному ограждению, прислонился к нему боком, чтобы Карбин не увидел иглы, и глянул на парк. Оранжевые кленовые аллеи тянулись вдаль, насколько хватало глаз. Влажные. Опадавшие резными оранжевыми листьями с тихим-тихим шепотом. Расчерченные черными асфальтовыми дорожками.
  -Смотри, скамейка появилась на кромке парка. Её здесь не было... - Сказочник улыбнулся. - Кто нынче смотритель станции, знаешь?
  -Нет.
  Сказочник посмотрел на печального Карбина, взгромоздившегося на широкую периллу. Он обхватил колени руками и смотрел неотрывно вдаль. Его красивое острое лицо наискось пересекал уродливый шрам... (То была попытка рори убить Карбина или они приготовили его для этой встречи?) Белая рубашка, надуваемая ветром, широко расстегнутый ворот, волны отблесков на шелке... Сказочник обратил внимание на то, что Карбин был босой.
  -Ты знаешь его.
  Карбин безразлично пожал плечами.
  -Я не могу оставить вас здесь обоих.
  -Обоих?
  -Ведь ты пришел в Ройбалу жить?
  -Кто мне запретит?
  -Дакота, - тихо ответил Сказочник.
  Карбин резко посмотрел на него. А Сказочник покачал головой и снова устремил грустный взор в сторону бесконечных аллей Ройбалы.
  -Я решил, что Дакоте полезно будет пожить здесь и Сим согласился со мной. Сто лет одиночества, мой друг, лучшее лекарство от застарелых ран.
  -Дакота... - прошептал Карбин. - Я здесь уже три дня..., и не видел его ни разу.
  -У вас разные пути и разные двери в Ройбале. Я придумал и построил эту станцию ожидания для ангелов Яара, когда-то... Она скользит во времени, как летучий голландец, перемещаясь из начала времён в самое их завершение. А яариты ведь всё ещё бродят по разным мирам и многие из них не знают, что дом их Яара умер. Просто иногда они приходят сюда, живут день или два, и..., снова оправляются в путь. Удивительно, но и другие ангелы узнали о Ройбале. Иногда здесь бывает даже шумно... - Сказочник посмотрел прямо в черные, с красным ободом, глаза Карбина. - Ройбала - лучшее место для Дакоты. Ройбала - перекресток.
  Карбин отвернулся.
  -Наши пути не сходятся, вы сами сказали. Я останусь здесь.
  -Сейчас не сходятся, но... Всё возможно в Ройбале.
  Карбин расцепил руки и опустил ноги вниз, над бездной огненных кленовых аллей.
  -Ты акура, Карбин. Ты демон. Я очень долго пытался перевести это слово - акура - на человеческий язык. Я испробовал множество вариантов перевода, но остановился не на дословном, но всё же, наиболее точно передающем смысл этого слова. Акура - раненый. Понесший урон.
  Карбин молчал.
  -Ангельский язык райи-ра так прекрасен, ты не находишь? В одном слове прячется так много смыслов... Вот, например, слово ангел - сими. Его можно перевести дословно - живой. Но, на самом деле, живой сими и, например, живой человек - это совершенно разные виды жизни.
  -Зачем вы рассказываете мне всё это?
  -Я хочу показать тебе пропасть между сими и человеком. Между акурой и сими. - Сказочник достал из кармана белую сигарету и, тряхнув рукой в воздухе, как фокусник, прикурил её. Затянулся. Выдохнул струйку... - Я вёл тебя за руку все последние триста лет, Карбин. Я так надеялся, что это не правда - пропасть различия. Надеялся, что смогу изменить тебя к лучшему... Но... Ты раненый ангел - акура. Твои раны покрылись плесенью... Ты заразен, Карбин. Прости.
  Он смотрел вдаль... Горячий ветер из окраин поместья растрепал его жесткие черные волосы... Ветер покружился над балконом, шурша сухими кленовыми листьями. И улетел обратно в оранжевый океан парка, выронив листья на клумбы с безымянными розами.
  -Рони не простит тебе. Да и не сможешь ты... Я бессмертен!
  Сказочник щелчком отбросил сигарету и посмотрел вниз, ей вслед. Его черную рубашку тоже трепал и надувал ветер.
  -Бессмертен... - прошептал он и глянул на Карбина. Тот уперся руками в тёплый мрамор и поднял лицо к солнцу. Он улыбался... - Тебе на беду, Рони наделил сказочников властью менять правила игры.
  Рука сильнее сжала иглу.
  -Мне так жаль, Арин, так жаль, - прошептал я.
  -Я не слышу вас, Сказочник! Ветер шумит...
  Он не договорил.
  Движение... Рука Сказочника резко выпрямилась вперед... Огненной полоской сверкнула золотая игла и...
  И вонзилась в висок Карбина!
  Послышался громкий треск кости...
  Игла пронзила голову акуры насквозь и вышла в правом виске. Точка света мерцала в капле крови алого цвета, дрожавшей на кончике иглы.
  -Что? - Карбин захрипел, словно ему передавили горло, из глаз потекли кровавые слёзы. Он схватился за горло и даже не попытался сопротивляться. - Юма... Рони! Рони! Рони! Где же вы?!
  Сказочник выдернул иглу из виска. Снова треск, (господи, какой ужасный звук!)
  Карбин закричал...
  Первый раз за свою долгую непутевую жизнь он закричал от боли.
  Схватился за виски... Окровавленным, сведенным судорогой ртом прокричал в оранжевую бездну Ройбалы: Юма, Юма, Юма!.. Эхо вторило ему, так жестоко насмехаясь.
  Карбин застыл на мгновение...
  И начал оседать.
  Его руки упали, как плети. Кисти ударились об мрамор - тук... Сказочник едва успел подхватить его изможденное мертвое тело.
  
  
  В тот же миг, далеко от Ройбалы, так далеко, что это расстояние совершенно невозможно описать и тем более объяснить, в городе солнца, в Тригоре, случилось следующее. Огромный черный автомобиль, на большой скорости, выехала на одну из окраинных площадей Тригоры, неприбранную и пустынную в этот поздний час. Если бы вы оказались расторопным наблюдателем, мой дорогой читатель, то непременно рассмотрели бы подсвеченные номерные знаки автомобиля, и удивились бы немало, ибо на них значилось "м.р.с. 000000" И мне не пришлось бы разъяснять вам, что означает эта аббревиатура. Авто стремительно пересекало площадь... И в тот миг, когда руки Карбина ударились об тёплый мрамор балкона, в богатом салоне представительского лимузина кто-то громко закричал от боли, (За что, мастер?!), и на большое лобовое стекло упруго брызнула кровь. Красная клякса, вспенившаяся по краям, совершенно закрыла обзор водителю лимузина... Впрочем, он даже не заметил этого неожиданного неудобства, он держался за вскрытое горло скользкими от крови пальцами и пускал вязкие бардовые пузыри изо рта.
  Большой черный лимузин, пересекавший неряшливую торговую площадь "Трёх углов", вдруг завилял на полном ходу, начал отчаянно тормозить, разбрызгивая посеревший снег в лужах и визжа колесами по асфальту со слюдяными корочками льда. Его развернуло так резко, что отраженный свет редких площадных фонарей - чиркнул белыми полосами по черной полировке, рябью по тонированным окнам и бликами по выпуклым бокам. Машину сильно качнуло, колеса визгнули в последний раз... И автомобиль остановился.
  Старик Лоран, чья уличная забегаловка как раз расположилась неподалеку, в тени торгового комплекса угрюмого вида, так и застыл со стаканчиком рома возле открытого рта. Он даже моргать забыл и просто смотрел на большой черный лимузин, ставший поперек дороги, двигатель которого всё еще тихонько урчал и из выхлопных труб вырывались прозрачно-сизые струйки дыма.
  -Матерь божья... - прошептал Лоран и поставил серебряный стаканчик на стойку, слегка припорошенную снегом. - Что у них там...
  Дверь со стороны водителя резко раскрылась, качнулась..., её придерживала тонкая бледная рука... Придерживала или цеплялась и скреблась по хромированной ручке пальцами? Лоран сделал шаг и снова застыл.
  Из автомобиля, шатаясь и держась за горло, вывалился рыжий подросток в длинных шортах. Он кое-как устоял на ногах, захрипел, выплюнул сгусток крови... Сделал шаг... Что-то прокричал в темноту (кажется, - "мастер за что?"..., или мне показалось, что он крикнул?), и тяжело опустился на одно колено. Лоран с ужасом заметил, что сквозь пальцы, плотно сцепленные на шее подростка, брызгала кровь. Тонкими струйками брызгала, прозрачно-алыми гейзерами. В холодном воздухе она сворачивалась в вязкие жгуты, и падала на снег черными нитями. Подросток еще что-то прошептал, выплюнув слова вместе с кровью из судорожного рта, и повалился в лужу лицом вниз.
  Сразу за тем открылась пассажирская дверь. Лоран отступил на шаг назад. Ему почему-то стало страшно.
  Из машины вышел высокий господин в кремовом пальто. Он курил тонкую черную сигару. Осмотрев площадь безразличным взглядом, он заметил подростка лежавшего в луже, подошел к нему и легонько попинал в бок, словно проверяя, жив ли он. Убедившись, что нет, он вздохнул и бросил в лужку свою сигару.
  Глянул вперед...
  (Радиоактивные изумруды глаз)
  Заметил яркую вывеску забегаловки "Согрейся у Лорана!", (четыре алюминиевых шеста, пёстрый брезент крыши, (провисший от влажного снега), стойка из тонких брусков, два армейских кухонных бака с горячими чокки-батори, пластмассовые тарелочки, стаканчик, вилочки...), и направился к ней.
  Лоран задрожал и впервые пожалел, что выиграл это чертово место у одноглазого Рея на три часа ночью. Лучше бы я дома пил свой чудесный ром и смотрел хоккей. Он сюда идёт? Ко мне?
  Незнакомец чуть пригнулся и приподнял полосатый край крыши, (черные кожаные перчатки с застёжками кнопочками, зачем-то отметил про себя Лоран), осмотрел импровизированную стойку и два табурета на хромированных ножках, стоявших на грязной брусчатке, (предмет долгих поисков по свалкам и особенной гордости Лорана-ресторатора). Старик вздрогнул, когда пронзительно-зеленые глаза незнакомца посмотрели на него в упор. Он понял, что безразличными они лишь выглядели. Глаза незнакомца были полны горькой печали. Такой горькой... И было её так много... Лоран отступил еще на шаг и вжался во влажную стену с выцветшим рекламным плакатиком.
  -А плесни-ка мне рому, дружище Лоран, - сказал он и поперхнулся своими словами, словно они, вдруг, смешались со слезами, которых никто и никогда не увидел бы... Никто и никогда... Незнакомец опустил голову... Тихонько отдышался... Махнул рукой Лорану, дескать, наливай, наливай. Старик вернулся к стойке..., постоял в нерешительности пару секунд..., и полез рукой вниз. Он достал початую бутылку рома и еще одну маленькую серебряную стопку. Нерешительно, ведь..., в Тригоре это запрещено, друзья мои. В Тригоре за это можно лишиться гражданства, - за спиртное в неположенном месте...
  -У тебя есть дети, старик? - спросил незнакомец, не подняв головы.
  Лоран посмотрел на его светлые волосы, на короткую косицу с вплетенной черной лентой...
  -Один я на целом свете, - старик поставил стопку и налил в нее янтарного рому.
  -Один? - незнакомец поднял голову и посмотрел на старика... Кивнул каким-то своим мыслям... Взял серебряный стаканчик с тонкой инкрустацией по ободку... - Всегда один? Тебе не страшно, Лоран? - в глазах незнакомца появился чистый зеленоватый отсвет, словно зрачки стали стеклянными, и там, за тонким мягким стеклом, бушевал зеленый огонь.
  -У меня есть друзья... - прошептал старик и схватился за горло.
  -Друзья ведь предают? Ведь так? И это больно ведь? Больно?!
  Старик вздрогнул и пошатнулся. Он схватился одной рукой за стойку, тяжело уперся в неё... Незнакомец успел взять стопку, прежде чем сойка затрещала и рухнула в снег, сложившись от тяжести стариковского тела. Бачки с чокки-батори тоже упали и аппетитные мясные кусочки, вместе с ароматным парком, вывалились в грязь. Незнакомец выпил свой ром и посмотрел на неподвижное тело старого Лорана, лежавшее в обломках стойки, головой в горячем бульоне.
  -Всегда предают, - сказал незнакомец и выронил стаканчик.
  Он вышел из закусочной Лорана, (теперь мертвого и безразличного к тому, что отличный ямайский ром вылился весь на грязную брусчатку площади), осмотрелся кругом и, подняв воротник своего кремового пальто, направился вправо, где чернел проем грязного переулка "сан-тригорит", загроможденного старой мебелью из ближайших забегаловок и мусорными баками.
  Он приостановился на кромке тени и света..., полуобернулся назад..., и прошептал: "Сказочник..."
  
  
  "Мастер" - прошептал Сказочник, всматриваясь в алое акварельное небо над Ройбалой. Порыв теплого ветра растрепал его волосы и вздыбил полы пиджака. Закатное сияние истаивало, уступая холодным пурпурным тонам. Сказочник побледнел..., вынул из кармана белый платок и прикрыл рот... На белом шелке проступила капля крови...
  Он прислонился к теплому мрамору перил... Ссутулившаяся фиолетовая тень мучительно сгибалась на фоне алой закатной прозрачности... Он попытался сделать шаг, но... Ноги не слушались его. Совсем не слушались. Сказочник посмотрел на распростёртое тело Карбина и усмехнулся.
  "Не только моё любимое дитя... Он тоже скорбит, малыш"
  И всё-таки пересилив боль, Сказочник выпрямился, и смело посмотрел в небо.
  "Не вынуждай меня, Рони, написать твою смерть"
  
  В Тригоре, на площади "Трёх углов" появился кое-кто еще... То был высокий для своих лет юноша в короткой черной куртке. Черная бейсболка, синие джинсы, руки в карманах... Он стоял возле мертвого подростка, лежавшего в луже, и смотрел на порушенную забегаловку старины Лорана. Юноша покачал головой, сел на корточки и коснулся плеча подростка.
  -Хипо... - тихо сказал юноша. - Бедный Хипо.
  И в следующую секунду мертвый подросток стал тем, чем был изначально - ноутбуком фирмы "сони", в серебристом корпусе. Его клавиатура была разбита, многих клавиш не хватало, дисплей мигал: на нем, сквозь налипший снег и кляксы грязи, то появлялись, то исчезали иконки рабочего стола.
  Юноша вытер ноутбук рукавом куртки, закрыл его и сунул подмышку.
  К мертвому Лорану он даже не стал подходить. Он просто грустно вздохнул, и...
  И старик залпом выпил стопочку замечательного ямайского рома. Вслед за тем, Лоран отправил в рот маленький кусочек чокки-батори, тщательно разжевал его и проглотил, пробормотав про себя "Ну, до чего же скучная ночь, старина" Он даже не глянул в сторону юноши в черной куртке, который стоял посредине площади и всматривался в черный проем проулка. Наконец, юноша подошел к машине, заглянул в водительскую дверь и отпрянул... Постоял минуту в раздумье... Вынул из кармана мобильный телефон и набрал номер. Пока звучали сигналы вызова, он, не отнимая телефон от уха, подошел к пассажирской двери и заглянул в салон.
  На том конце так и не подняли трубку.
  Юноша выбрался обратно и набрал другой номер. В этот раз ему ответили сразу.
  -Да.
  -Это я...
  -Я узнал твой номер. Привет.
  -Привет... Знаешь... На площади "Трёх углов" стоит лимузин Рони. Пустой. С открытыми дверями.
  -А где он сам?
  -Я не знаю, - юноша снова глянул в сторону переулка "сан-тригорит". - Машину нужно отогнать к его резиденции, к Ронсиму, мне кажется. Ты не смог бы заняться?
  -Хорошо, я сейчас пришлю Вема.
  -И еще... Телефон Сказочника не отвечает... С ним всё в порядке, Сим?
  -Он в Ройбале.
  -Но зачем он там?.. Ах, да... Вот в чем всё дело... Карбин?
  -Карбин.
  -Вы всё-таки решились.
  -Да, мы решили, что это необходимо.
  -Но его сестра, Ирис...
  -Ей уже занимаются Акира и Апар.
  -Сим... Всё это так печально. Рони очень расстроится.
  -Он уже обрушил на Сказочника свое негодование и свою скорбь.
  -Сказочник выдержит?
  -Выдержит. Он ведь Сказочник.
  Юноша вздохнул и посмотрел поверх мрачного ущелья переулка "сан-тригорит". Над неровной кромкой черепичных крыш и труб светился яркий купол Виолиума.
  -Кажется, я догадываюсь, куда пошел Рони. Тебе следует прислать кого-нибудь для охраны Юмы. Сим?
  -Хорошо, Ишир, я всё устрою. Малыш Дэн займется этим.
  -Хотя возможно... - Юноша горестно покачал головой. - Возможно, уже слишком поздно.
  
  Возле гранитных ступеней концертного зала Виолиум стоял высокий господин в кремовом пальто. Он рассматривал красочную концертную афишу в стеклянной тумбе, крутившейся вокруг своей оси и отбрасывавшей прозрачные блики, как вспышки. На ней была изображена красивая японка в черном платье с высоким воротником. (Ёко..., как же я мог забыть?) Бледное лицо, трепетный, почти горячечный, румянец на скулах, красная-красная помада на чувственных губах. (Предмет обожания моего серафима...) Изящные руки в черных кружевных перчатках... Она держала помятый лист письма и... По щеке сползала кроваво красная слезинка.
  Слеза.
  Господин улыбнулся. Он снял одну перчатку, поправил выбившуюся прядь волос..., снова глянул на афишу... Затем полез в карман и вынул из него маленькую куклу.
  -Привет, привет, - пробормотал господин и поставил куклу на первую ступень.
  Сию же секунду кукла обернулась мальчиком лет двенадцати, который был одет точно, как господин: кремовое пальто, светлый костюм, черные перчатки... Господин поправил мальчику волосы и косицу с вплетенной в неё черной шелковой ленточкой. Смахнув несуществующую пылинку с плеча, господин наклонился к мальчику, (пронзительно-зеленые глаза ребенка расширились от страха), и прошептал на ухо:
  "Ты знаешь, что нужно делать, маленький Рони?"
  Мальчик напряженно кивнул.
  -Иди. - Он развернул мальчика к Виолиуму и подтолкнул. - Посмотри на афишу, запомни лицо. Красивая, правда?.. Сделай всё правильно, Рони.
  И пока мальчик поднимался по ступеням, господин с умилением смотрел ему в спину. Он внимательно следил за его движениями, отмечая про себя, что долгое бездействие совсем не повлияло на координацию движений этого чудо-ребенка. Мальчишка шустро шагал вперед, как и полагалось в его возрасте. Когда тот скрылся в стеклянных бликах фойе, господин перевел взгляд на тумбу, которая медленно вертелась вокруг оси. Печальное лицо Ёко Кано нравилось ему всё больше.
  И особенно одинокая кровавая слезинка.
  
  
  -Привет.
  -...ну, привет. Ты кто?
  -Сейчас расскажу... Слушай внимательно.
  
  Малыш Дэн попытался закричать, чтобы привлечь внимание, но этот странный мальчик в кремовом пальто снова ударил в живот и Дэн упал на колени. Странный мальчик... У него было такое красивое лицо и такие холодные глаза. Гипнотические глаза. Взгляд странного мальчика лишил его воли сопротивляться. Дэн напрягся изо всех сил.
  -Ты чего? - Попытался сказать Дэн.
  -Не пропустишь, говоришь? - мальчик схватил Дэни за плечи, резким рывком наклонил к себе и ударил его коленом в грудь.
  -Кто ты? - Дэни бой почти упал на спину, но снова был схвачен за плечи и снова получил мощный удар коленом. Кровь брызнула изо рта малыша.
  Мальчик в кремовом пальто схватил Дэна за горло, приподнял над полом и, сделав пару шагов, прижал к стене. Свободной рукой он прощупал карманы джинсов Дэни боя, затем завел руку ему за спину, за пояс, и вытащил блестящий пистолет с глушителем. Он принялся внимательно рассматривать пистолет, пока малыш Дэн корчился от удушья и бил ногами в стену. Он искал на нем выгравированную надпись..., и нашел её. "Вдрызг!" Мальчик, наконец, обратил внимание на Дэна и улыбнулся ему.
  -Из него ты стрелял в меня в Бостоне и в Ингиреме?
  -Пошел к черту! - прохрипел малыш Дэн, с новой силой заколотив ногами и руками по стене.
  Мальчик в пальто глянул вправо, на красивую дверь в ложу, чтобыла в пяти метрах от них, затем снова на Дэна.
  -Он здесь... Юма.
  Он швырнул малыша Дэна на пол, ловко прицелился, и пока тот кувыркался до противоположной стены, выстрелил.
  Хлопок.
  Об стену ударился мертвый Дэн. Ударился и застыл... Половина его головы была снесена точным выстрелом из пистолета с именем "Вдрызг!" Кровь растеклась густой кляксой по стене..., впрочем, она была почти не заметна на обоях благородной красно-золотой расцветки.
  Мальчик в кремовом пальто развернулся и подошел к двери в ложу с мельхиоровой табличкой "Зарезервировано за Ю.Р."... Постоял недолго, словно прислушиваясь... Проследил взглядом по стене дальше и, заметив еще одну такую же дверь, направился к ней.
  Он не стал задерживаться и прислушиваться. Просто открыл дверь и зашел в ложу. Здесь он просто выстрелил в затылок лысому господину, который сонно клевал носом в своем кресле. Капли крови и частички мозга вылетели в размытое пространство зрительного зала... Кому-то, там внизу, они попали на волосы, кому-то на костюм, иные угодили прямиком в роскошный букет бардовых роз, прижатый к груди восхищенной поклонницы.
  Мальчик подошел к золоченому бортику ложу и посмотрел на сцену. Он рассматривал певицу..., и даже позволил себе послушать её песню о девушке, которая заснула смертным сном.
  Мальчик поднял руку... Прицелился в певицу...
  Нет. Это невозможно... Такая красивая песня.
  Он опустил руку и чуть склонил голову набок, вслушиваясь в волшебные обертоны женского голоса, в мягком звучании которого, просвечивали серебряные звуки фортепьяно, как пятна утреннего света.
  Он закрыл глаза..., опустил голову..., и вдохнул с дрожью, словно вот-вот собирался расплакаться.
  Но песня закончилась, как заканчивается всё прекрасное и совершенное - навсегда. Уступая место чему-то страшному и неотвратимому.
  Мальчик в пальто снова посмотрел на певицу..., и снова поднял руку с пистолетом.
  Публика внизу безмолвствовала. Она еще не могла прийти в себя после волшебной магии песни.
  Мальчик прицелился. И выстрелил.
  В гулкой тишине концертного зала Виолиум, за мгновение до громких оваций, хлопок выстрела оказался единственным звуком. Поэтому его услышали абсолютно все.
  
  За несколько секунд до выстрела... Ёко смотрела в зал, в золотые ложи, убранные красным атласом и разделенные резными колонами... Там, в призрачном мерцании золотого убранства и насыщенного света софитов, она увидела светловолосого мальчика, который плакал и улыбался одновременно. Мальчик держал в руках большой блестящий пистолет и целился в неё.
  
  
  
  -------
  
  
  Конец первой части.
  
  
  Сони Ро Сорино
  
   (2009)
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"